ЕКАТЕРИНА II (в девичестве София-Августа-Фридерика) [21 IV (2 V) 1729, Штеттин — 5 (16) XI 1796, Петербург]. По происхождению принадлежала к дому нем. князей Ангальт-Цербетских.
3 февр. 1744 Е. прибыла в Петербург в качестве невесты наследника рус. престола вел. кн. Петра Федоровича (Карла-Петра-Ульриха Голштинского), который приходился ей двоюродным братом. Семейство Е. к этому времени уже не принадлежало к числу владетельных князей: отец ее находился на прус. службе и был губернатором Штеттина. Для рус. правительства это служило гарантией от династических притязаний и вмешательства семьи Е. в рус.-нем. политические отношения. Одновременно брак этот должен был способствовать укреплению рус.-прус. союза.
28 июля 1744 Е. приняла православие и крестилась под именем Екатерины Алексеевны; 25 авг. 1745 состоялось бракосочетание, давшее Е. титул вел. княгини. Последующие 20 лет жизни Е. были заняты приспособлением к быту, нравам и обычаям незнакомой страны, изучением сил, определявших придворную политику, и попытками найти опору в новой для нее среде.
Малый двор вел. кн. был отстранен от государственных дел и не имел никакого политического влияния. По мысли бездетной императрицы Елизаветы Петровны наследная чета была должна лишь гарантировать непрерывность рус. престолонаследия. Е. пришлось завоевывать репутацию будущей рус. государыни крайне осторожно, с помощью личных знакомств и связей. При этом она проявила недюжинный ум, осмотрительность, понимание людей, способность нравиться им, умение находить единомышленников и внушать им доверие. Получая незначительное содержание, она не боялась входить в долги, чтобы проявить внимание к полезным ей лицам. Она была лишена чувства мстительности, никогда без особой надобности не отрекалась от людей, ставших ее друзьями. Однажды завязавшиеся отношения обычно становились прочными и длительными.
Наставником Е. в православной вере был Симон Тодорский. В царствование набожной Елизаветы Е. отчетливо осознала силу рус. высшего духовенства и его влияние при дворе. Впосл. она провозглашала сплоченность народа вокруг идеи православия главной национальной особенностью России. Правилом ее поведения стало строгое соблюдение церковной обрядности, уважение религиозных обычаев народа; она гордилась, что знает порядок церковной службы не хуже священника.
Рус. языку Е. с большим прилежанием обучалась у В. Е. Адодурова. Впрочем, первые рус. письма на самом деле не принадлежат Е.; они переводились с фр. Адодуровым. Регулярные занятия языком прервались ок. 1746. Есть основание думать, что причиной было опасение императрицы Елизаветы Петровны, будто Е. слишком быстро сближается с русскоязычным кругом придворных.
В целом полученное Е. в 1730—1740-х гг. языковое образование было недостаточным. Она одинаково с ошибками писала и на родном нем. языке, и на фр., который был для нее языком литературным. Ее рус. правописание изобилует ошибками против грамматики, явно ориентируясь на живое произношение, с характерными для иностранки нарушениями рус. синтаксиса и согласований. Она никогда не пыталась впосл. восполнить этот пробел в своем образовании. Бумаги и сочинения ее правились секретарями и приближенными. Вместе с тем она обладала языковым чутьем и ориентировалась в произношении на петербургскую норму; позднее она вспоминала, что книжное малорос. произношение Тодорского при дворе казалось смешным. Современники засвидетельствовали, что устная речь Е. была вполне удовлетворительна и она знала много исконно рус. оборотов и выражений.
Образование Е., в отличие от вел. кн., обучение которого продолжалось под наблюдением Я. Я. Штелина, считалось завершенным. Между тем домашнее воспитание, полученное ею, было крайне скудным. В детстве ее в основном обучали светским манерам, фр. языку и лютеранскому катехизису. Ее литературные впечатления были достаточно случайными. Кроме заученных наизусть басен Ж. Лафонтена Е., благодаря гувернантке-театралке м-ль Кардель, читала комедии Ж.-Б. Мольера. По приезде в Россию чтением она старалась восполнить недостаток систематического образования. Первоначально чтение это развлекало Е., а к 1750-м гг. стало серьезным и целеустремленным. По отрывочным сведениям о круге чтения Е. можно отчасти представить постепенное расширение ее интересов.
Чтением Е. старалась прежде всего подкрепить непосредственное знакомство с Россией. Сохранилось несколько списков книг, которые выписывались для нее из Академии наук. В них перечисляются словари, разговорники, описания отдельных областей, городов, учреждений (ААН, ф. 3, оп. 1, кн. 93, л. 118—177; кн. 94, л. 235—240; ГПБ, ф. 871, № 929). Затем руководителями Е. в чтении стали образованные иностранцы при рус. дворе, в частности гр. К. Гилленборг, И.-И. Лесток, Станислав-Август Понятовский; в 1750-е гг. Е., очевидно, уже имела возможность пользоваться богатой библиотекой И. И. Шувалова. Среди упоминаемых Е. книг встречаются развлекательные прециозные романы; она была знакома также с «Историей Жиль Блаза...» А.-Р. Лесажа, «Дон-Кихотом» М. Сервантеса, «Комическим романом» П. Скаррона. «Гаргантюа» Ф. Рабле. Большое впечатление на нее произвели письма госпожи М. де Севинье — интимная хроника фр. двора эпохи Людовика XIV. Круг литературных впечатлений расширялся за счет оперного и драматического репертуара придворного театра, где иностранные труппы и рус. любители ставили наряду с пьесами повседневного репертуара и классику — Мольера, Ж. Расина, П. Корнеля и Вольтера.
Тяготение к более серьезному чтению явно определялось мыслями о будущем царствовании. Е. прочла по-русски «Деяния церковные и гражданские» Цезаря Барония; в оригинале она читала европ. мемуары предшествовавшей эпохи (напр., «Жизнеописания» П. Брантома), исторические сочинения — «Общую историю Германии» Ж. Барре, «Историю короля Генриха Великого» Ардуина де Перефикса, общеобразовательную «Всеобщую историю путешествий» А.-Ф. Прево; во фр. переводах — «Сравнительные жизнеописания» Плутарха и «Анналы» Тацита. Путеводителем по вопросам государственного управления служил также «Философский словарь» П. Бейля, который Е. штудировала в нач. 1750-х гг. Из новейших авторов она остановилась на находившихся в зените славы Вольтере и Ш.-Л. Монтескье: Вольтер как литератор, а Монтескье как мыслитель сопровождали ее всю жизнь, их сочинения она знала очень основательно. Напр., «Орлеанскую девственницу» Б. прочла одной из первых в Петербурге, получив ее от Станислава-Августа Понятовского, а сочинения Монтескье по ее просьбе специально выписывали из Франции. Позднее она неоднократно подчеркивала, что произведения Вольтера были для нее не только любимым чтением, но и мерилом литературного вкуса; «О духе законов» Монтескье она положила в основу «Наказа». Ее внимание привлекла и начавшая выходить в 1751 «Энциклопедия, или Толковый словарь наук, искусств и ремесел» Дидро — Д’Аламбера, первые тома которой она конспектировала.
Т. о., литературные и политические взгляды Е. сложились к 1760-м гг. на основе умеренно-просветительской литературы XVII — нач. XVIII в. После воцарения она читала сравнительно мало, знакомилась с современной литературой Европы в основном по «Литературной, философской и критической переписке» М. Гримма, а с рус. — по докладам секретарей, личному общению с писателями и по театральным постановкам. Субъективно она продолжала тяготеть к литературным впечатлениям юности. Из драматических жанров она более любила комедию, чем трагедию; в свою очередь из трагиков предпочитала Корнеля Расину: «… он мне всегда возвышал душу…»; рус. трагедии наводили на нее скуку. Лучшим комедиографом для нее на протяжении всей жизни оставался Мольер; из современных драматургов ей нравилась «серьезная» комедия М. Седена, по ее инициативе была переведена «Школа злословия» Р. Шеридана. Напротив, «Женитьбу Фигаро» П. Бомарше она считала произведением грубого вкуса и ставила ее в один ряд с «Историей Джонатана Уайльда Великого» Г. Филдинга: «Я никогда не находилась в таком дурном обществе, как на этой знаменитой свадьбе». Одобрив «Бригадира», она скептически оценила «Недоросля» Фонвизина. Вместе с тем она благосклонно отнеслась к ироикомическим поэмам М.-А. фон Тюммеля. Очевидно, что резкая, серьезная общественная сатира, с политическим и социальным оттенком, вызывала у нее раздражение. Более по вкусу ей были буффонада и фарс. Так, Е. любила ит. оперу-буфф и фр. комическую оперу, предпочитая их опере серьезной, поскольку не понимала серьезную музыку. Сентиментальный роман остался ей чужд, — она так и не смогла заставить себя дочитать «Клариссу» С. Ричардсона. Она была лишена чувства просодии и не написала за свою жизнь ни одного стихотворения, кроме фр. двустишия на смерть левретки: Е. совершенно не понимала живописи, хотя хорошо разбиралась в резных камнях, бывших ее увлечением. В архитектуре, видимо под влиянием германской старинной архитектуры, отдавала предпочтение строениям в готическом вкусе.
Точную характеристику Е. как натуры не художественной, рациональной дал достаточно тонкий фр. литератор принц Ш.-Ж. де Линь: «Она не любила ничего грустного, чувствительного и претендующего на остроумие <…> не любила и не знала новейшей литературы. Она обладала более логикою, чем риторикою. <…> В ее слоге больше ясности, чем легкости <…> оттенки, прелесть мелких подробностей, живость слога были чужды ей».
Личные вкусы Е. определяли не только собственную литературную деятельность императрицы, но сказывались на ее литературной политике, на театральном репертуаре Эрмитажа, на ангажементах иностранных артистов и музыкантов. Однако она умела подчинять свои личные пристрастия тому, что считала полезным и необходимым. Руководствуясь советами знатоков, она заложила основу великолепных картинных собраний Эрмитажа, приглашала в Россию лучших певцов, композиторов, балетмейстеров, поощряла постройки в самых различных стилях и гл. о. в стиле торжественного барокко.
Прямая враждебность мужа и подозрительность императрицы Елизаветы Петровны сделали брак Е. несчастливым и заставили ее искать иную опору при дворе. Она исподволь завязывала личные отношения с дипломатами и молодыми придворными, с новой прослойкой влиятельных людей, появившихся при дворе в 1750-х гг. и противостоявших старой бюрократии. Фаворитом к этому времени стал галломан И. И. Шувалов, интересовавшийся искусством и литературой; гвардейские полки пополняются выпускниками Сухоп. шлях. корпуса и Унив. гимназии. Наиболее тесные отношения у Е. завязываются именно с этой европеизированной прослойкой. Деловым соображениям подчиняются даже интимные симпатии. Ее первый избранник С. В. Салтыков служил связующим звеном между Е. и канцлером А. П. Бестужевым-Рюминым; на смену Салтыкову пришел сначала Станислав-Август Понятовский (1755), выступавший в качестве посредника между Е. и англ. послом Ч.-Г. Уильямсом; а затем, после высылки Понятовского в 1758, Г. Г. Орлов, более серьезный и надежный, чем Салтыков, представитель гвардейского офицерства.
Рождение Павла Петровича (20 сент. 1754) не упрочило статус «малого двора». У императрицы окрепло убеждение, что Петр Федорович не способен к государственным делам, и возник проект объявить родителей регентами при малолетнем цесаревиче. Придворные группировки в предвидении недалекой смерти Елизаветы Петровны начали вовлекать наследников в политическую игру. Е. сближается с оппозиционно настроенными вельможами — Бестужевым-Рюминым, Паниными, Разумовскими. При расследовании дела А. П. Бестужева-Рюмина (февр. 1758) выяснилось также, что Е. вела переписку с командующим рус. армией в Пруссии С. Ф. Апраксиным. Среди допрошенных по делу были Адодуров, И. П. Елагин, А. П. Сумароков, тесно связанные как с Сухоп. шлях. корпусом, так и с Лейб-Компанией, во главе которой стоял А. Г. Разумовский. Они представляли интеллектуальную дворянскую элиту, начинавшую печатно выступать с пропагандой своих взглядов. Ок. 1753 Елагин сатирой «На петиметра» бросил вызов литераторам круга Шувалова, открыв бурную рукописную полемику. Полемическим оказалось и участие связанных с Сумароковым литераторов в «Ежемес. соч.». Когда из-за разногласий с редакцией этого академического официального органа Сумароков организовал собственный журнал «Трудолюбивая пчела» (1759), он демонстративно посвятил его вел. княгине.
После смерти Елизаветы Петровны (24 дек. 1761) Петр III предполагал расторгнуть династический брак и заключить жену в крепость, монастырь или выслать за границу. Поэтому уже в кон. 1761 Е., убедившись в растущей непопулярности Петра III, решается на организацию придворного заговора. Слабо законспирированный, он едва не был раскрыт, и успех в общем плохо подготовленного переворота был обеспечен в значительной степени благодаря решительности и быстроте действий самой Е. Тайно бежав из Петергофа в Петербург (утром 28 июня 1762), она встала во главе гвардии и организовала присягу войск и чиновников. Не успевший обратиться к армии Петр III был арестован и подписал отречение. Смерть его в Ропше, в пьяной драке с А. Г. Орловым, отменила вопрос о возможном двоевластии.
Первые мероприятия Е. были весьма характерны для ее будущей политики «мягкой» власти. Основная цель — убедить европ. дворы, что ее восшествие на престол является результатом всенародного волеизъявления, — была достигнута через европ. прессу, по дипломатическим каналам и через частных лиц (напр., через Понятовского). В России смена власти не вызвала протеста, т. к. кандидатура Е. и программа «Пространного манифеста» (6 июля 1762) устраивали все слои дворянства. В неприкосновенности была оставлена старая бюрократическая машина, возвращены из ссылки пострадавшие при Елизавете Петровне, не было свойственных прежним переворотам массовых исключений из службы и судебных процессов. Вместе с тем на первые места выдвинулись активные сторонники Е. и непосредственные участники переворота — братья Орловы, И. П. Елагин, Г. Н. Теплов, Панины, Разумовские. 22 сент. 1762 была совершена поспешная, но торжественная коронация Е. в Москве. В сценарий приуроченного к ней маскарада «Торжествующая Миневра», подготовленный А. П. Сумароковым, М. М. Херасковым и Ф. Г. Волковым, были вставлены намеки на борьбу с пороками прежних царствований.
Однако победа оказалась не безусловной. Е. вынуждена была лавировать между требованиями поддержавших ее группировок. Продолжал обсуждаться проект о регентстве, Н. И. Панин лелеял мысль организацией Тайного совета ограничить самодержавие по образцу Швеции, сторонники Орловых настаивали на браке Е. с Г. Г. Орловым, некоторые опасались династического брака ее с Понятовским. Реальным претендентом на престол оставался провозглашенный в 1742 наследником и заключенный в Шлиссельбург принц Иоанн Антонович Брауншвейгский.
В лабиринте придворных интриг Е. удалось, используя придворные противоречия и благоприятные случайности, сохранить свободу действий. Принц Иоанн был убит охраной во время попытки В. Я. Мировича освободить его из крепости (5 июля 1764). Главари пропанинского заговора в пользу Павла I, братья Гурьевы и П. Хрущев, были пожизненно сосланы в Сибирь (окт. 1762); Ф. Хитрово отправлен безвыездно в свои поместья (июнь 1763). Воспользовавшись тем, что последний заговор был одновременно направлен против возвышения Орловых, Е. отклонила идею морганатического брака с Г. Г. Орловым, но вместе с тем, опираясь на Орловых, аннулировала проект Тайного совета. В 1772 (год совершеннолетия Павла) окончательно рухнули надежды панинской группировки хотя бы на частичное участие наследника в управлении страной. Восстание Пугачева (1773—1775) не только не поколебало единовластие Е., но сплотило вокруг нее все дворянство и купечество.
Проблема укрепления единоличной власти решалась Е. одновременно с др. внутриполитическими вопросами, по которым к 1762 она имела достаточно критический, но сугубо умозрительный взгляд. Секретарь фр. посольства Ж.-Л. Фавье в это время дал ей следующую характеристику: «Вместо того чтобы приобрести теоретические и практические познания в государственном управлении, она бросилась в метафизику и нравственные теории наших новейших философов. От них она научилась, что не должно отделять искусство образовывать людей от искусства ими управлять. Из всех этих правил <…> составила свод политических убеждений, весьма возвышенных, но не приложимых к делу».
Для знакомства со страной она предприняла путешествие в среднюю Россию (Ростов — Ярославль, май — июнь 1763), в Прибалтику (Митава, июнь — июль 1764), в Поволжье (от Твери до Симбирска, апр. — июль 1767); в 1787 во время путешествия в новоприобретенный Крым она посетила Украину и зап. губернии.
Ряд практических и идеологических мероприятий 1760-х гг. свидетельствует, что, не собираясь отказываться от самодержавия, закрепленного законодательством Петра I, Е. искала более рациональные формы управления государством. Первыми ее мерами были реорганизация и разделение на департаменты Сената (1763), повышение жалованья чиновникам и исключение из службы взяточников (1763), секуляризация монастырских владений и перевод монастырских крестьян в разряд государственных (1764). Ориентируясь еще в основном на образованное столичное дворянство, Е. приступила затем к поискам средств для повышения эффективности помещичьего хозяйства и, чтобы предотвратить волнения крестьян, поставила на обсуждение вопрос об ограничении произвола помещиков. В июне 1765 она утвердила устав Вольного экон. о-ва «для приращения земледелия», а в 1766 объявила конкурс на лучшее предложение по экономическому устройству крепостных. Откликом явились 160 сочинений рус. и иностранных авторов (А. П. Сумароков, А. Я. Поленов, Вольтер, Ж.-Ф. Мармонтель и др.). В 1765—1767, готовя созыв широкой Комиссии депутатов от всех сословий для обсуждения проекта нового Уложения законов, Е. работает над «Наказом» для нее. В основу проекта рус. законодательства она положила принципы, почерпнутые из трудов Монтескье, Ч. Беккариа, И.-Г.-Г. Юсти и др. произведений умеренно-просветительской литературы, причем по большей части просто компилировала чужие тексты. Перед публикацией рукописный, более либеральный, вариант т. н. «Большого Наказа» подвергся обсуждению и редактуре со стороны ее ближайших советников (Орловы, Панин и др.). Обсуждение «Наказа» в Комиссии нового Уложения (1767—1768) вылилось в жаркую полемику по сословным проблемам и гл. о. по вопросу о пределах власти помещиков над крестьянами, выявившую враждебность широкой дворянской массы каким бы то ни было реформам. Роспуск Комиссии стал одновременно и завершением преобразовательных замыслов Е. Ее дальнейшее законодательство пошло по чисто прагматическому пути; крестьянский вопрос решался полицейскими средствами: крепостные лишились права жаловаться на владельца (1767), а помещики получили право ссылать их на каторгу (1765).
Во время работы Комиссии дворянство познакомилось с императрицей, а она — с настроениями разных сословий; Комиссия создала Е. в России ореол «дворянской царицы». За границей широковещательный «Наказ» способствовал укреплению репутации Е. как государственного деятеля, способного осуществить идеал «просвещенной монархии». Е. усиленно пропагандировала «Наказ» в Европе. Одновременно с рус изданиями (1767, 1768, 1776 и 1796) «Наказ» был напечатан в России с параллельными переводами на нем. (1767), лат., нем., фр. (1770) и ново-греч. (1771) языки. Во Франции «Наказ» подвергся запрещению как слишком «вольное» сочинение (1769). Либеральные идеи «Наказа» (хотя он не имел юридической силы и ссылки на него в судебной практике были запрещены) оказали значительное влияние на рус. публицистику. Весьма важной задачей оставалось для Е. укрепление своего политического авторитета в Европе. Кроме дипломатических каналов, она удачно использовала в этих целях литераторов разной ориентации, группировавшихся вокруг «Энциклопедии» (Д. Дидро, Вольтер, Ж. Д’Аламбер, М. Гримм и др.) и оказывавших в эти годы сильное воздействие на общественное мнение, а также руководителей влиятельных политических салонов (М.-Т. Жоффрен, г-жа Бьельке). В 1760 — нач. 1770-х гг. она завязывает с ними оживленную переписку и делает несколько широких, но ни к чему не обязывающих жестов в отношении «энциклопедистов», стремясь зарекомендовать себя защитницей свободы мысли и покровительницей новейшей философии. В 1762 она предложила перенести печатание запрещенной во Франции «Энциклопедии» в Петербург, выразила готовность предоставить изгнаннику Вольтеру убежище в России, пригласила Д’Аламбера в воспитатели вел. кн.; купив библиотеку Дидро (1765), сделала его своим библиотекарем (в 1778 была куплена посмертно библиотека Вольтера) и, провозгласив себя ученицей философов, заявила о готовности применять на практике их теории. Вместе с придворными она переводит программный роман Ж.-Ф. Мармонтеля «Велизарий» об идеальном правителе (1767; изд. в 1768), по рекомендациям Дидро приглашает на рус. службу Э.-М. Фальконе, П.-П. Мерсье де ла Ривьера и др. лиц. В ответ Дидро берется консультировать ее художественнее приобретения и иностранные антрепризы, а в 1768 оказывает ей серьезную услугу, приостановив публикацию рукописи К.-К. де Рюльера о перевороте 1762. В 1773—1774 по приглашению Е. он посещает Петербург. Публицистические выступления Вольтера в защиту равноправия католиков, протестантов и православных в Польше, а также против религиозного фанатизма мусульман, Е. ловко использовала для оправдания своей политики в отношении Польши и Турции. Рукописный журнал М. Гримма «Литературная, философская и политическая переписка» (он вел его до 1773), распространявшийся при европ. дворах, оплачивался Е. и служил неофициальным рупором ее политики. В отдельных случаях Е. с расчетом на перлюстрацию корреспонденции использовала свою частную переписку (напр., с И.-Г. Циммерманом) для прямой политической дезинформации противников.
С др. стороны, Е. сразу же принимает меры против распространения в России радикальных идей фр. Просвещения. Распоряжением 1763 она останавливает продажу «Эмиля» Ж.-Ж. Руссо, не допускает в печать перевод книги К.-А. Гельвеция «О человеке» (1773), с раздражением отзывается об «Истории обеих Индий» Г.-Т.-Ф. Рейналя. Она проницательно угадала антимонархический пафос этих произведений и позднее назвала Руссо человеком, подготовившим «безумства» фр. революции. В переписке с М. Гриммом она твердо и определенно сформулировала свое совсем не просветительское понимание отношений монарха и народа: «Мир никогда не обойдется без хозяина; все-таки лучше для него временное заблуждение одного, чем безумие множества, приводящее 20 млн. людей в ярость из-за слова свобода, которой они не находят и тени и за которой безумцы гонятся, никогда ее не достигая».
Важным публицистическим произведением Е., появившимся вслед за «Наказом», стал «Antidote» (1770; 2е éd. Amsterdam, 1772; рус. пер.: Семнадцатый век. М., 1869, т. 4), опровержение на книгу аббата Ж. Шаппа д’Отроша «Voyage en Sibérie» (1768), напечатанное анонимно в Петербурге без указания места издания. Е. в первую очередь возражала на замечания Шаппа о деспотизме власти в России, рабстве народа, продажности чиновников. Одновременно она затронула вопрос о национальной самобытности русских, отрицая обвинения в грубости, невежестве, дурных природных качествах и т. д. Она противопоставила утверждениям Шаппа примеры успехов просвещения в России, — назвав крупнейших писателей (Сумароков, М. В. Ломоносов, В. П. Петров) и указав на связь рус. быта и народного характера с историей страны. В этих суждениях содержался зародыш официального патриотизма, поощряемого Е. в литературе (в свои соч. она охотно включала пословицы, нар. песни, выбирала сюжеты из рус. истории) и быту (рус. покрой платья, праздники в нар. духе).
Публицистика Е. первого периода царствования преследовала создание благоприятных условий для действий правительства и была совершенно новым явлением по сравнению с прежними сугубо запретительными мерами. Литераторы восприняли выступление императрицы как разрешение обсуждать злободневные вопросы в печати. Комедия и сатира подняли темы воспитания, судопроизводства, взяточничества, общественного предназначения дворянства и крестьянский вопрос. Из числа сотрудников Комиссии нового Уложения вышли мн. издатели и участники сатирических журналов. Дворянская передовая литература стала требовать проведения в жизнь провозглашенных в «Наказе» принципов, вступив в прямой конфликт с Е.
Сохраняя видимость свободы мысли в России, Е. весьма искусно противодействовала общественному инакомыслию. Свою литературную политику она предпочитала проводить неофициальным путем. Специальное цензурное ведомство при Е. так и не было создано; лишь в 1796 была учреждена иностранная цензура при таможнях. Светская цензура продолжала оставаться в ведении учреждений, имевших типографии. Частные типографии (с 1771) были подчинены цензуре Академии наук и Моск. ун-та, а с 1783 — Управе благочиния. Отсутствие в ее Царствование четких критериев запрета сделало возможным появление масонских изданий Н. И. Новикова (1780-е гг.), «Путешествия» А. Н. Радищева (1790), «Вадима Новгородского» Я. Б. Княжнина (1793) и др. произведений, вызвавших затем полицейское преследование не только авторов, но также издателей и книготорговцев. Решения по таким делам принимала сама Е., и они свидетельствуют о постепенном ужесточении режима к кон. царствования.
В целом, оставаясь «просвещенной государыней», Е. предпочитала не столько подавлять литературу, сколько, покровительствуя писателям, управлять ими. Напр., выбор книг для перевода на рус. язык она поручила Собранию, старающемуся о переводе иностр. книг (1768—1783), во главе которого стал Г. В. Козицкий и в котором предполагалось сосредоточить на весьма льготных условиях всю переводческую работу в России. Рукописи писателей, переводивших книги в соответствии с предлагаемым обществом списком, оплачивались из личных сумм Е. Позднее обсуждался проект создания Переводческого деп. при Академии наук (1790).
Широко практиковалось издание сочинений рус. авторов на счет Кабинета е. и. в.; часть тиража автор обычно получал в награду за свои сочинения. Так печатали свои произведения М. И. Попов, М. Д. Чулков и др. малоимущие литераторы. Е. поощрила переход Н. И. Новикова от сатирической журналистики к изданию исторических документов, субсидировав его «Древнюю российскую вивлиофику» (1773—1775) и открыв ему доступ к бумагам Гос. арх. Общеизвестными становились случаи, когда авторы произведений, прославлявших императрицу, щедро вознаграждались (Г. Р. Державин, В. П. Петров, Ип. Ф. Богданович и ряд др.).
По той же схеме развивались ее отношения с М. В. Ломоносовым и А. П. Сумароковым, авторитетнейшими и известными в Европе рус. писателями. Подписав в 1763 отставку Ломоносова, бывшего сторонника Шуваловых, из Академии наук и быстро почувствовав неблагоприятный резонанс этого увольнения, Е. погасила его царственным визитом к произведенному в ст. советники академику. В знак признания литературных заслуг Сумарокова Е. в 1762 приказала считать службой его литературную деятельность, а расходы по его изданиям взяла на себя. Несмотря на трения в отношениях с этим независимым и самолюбивым человеком, она до кон. его дней сохраняла его статус государственного пансионера.
Публицистические выступления Е. после роспуска Комиссии нового Уложения также ставили задачу дать выход оппозиционным настроениям в печати и направить общественное мнение в нужное русло. Организовав журнал «Всякая всячина» (1769), объединявший узкий кружок приближенных, она в предисловии предложила издавать подобные периодические листки и др. писателям. Как и пр. участники, Е. печаталась во «Всякой всячине» анонимно или под постоянно меняющимися псевдонимами (предполагается, что ей принадлежат подписи «Патрикей Правдомыслов», «Адам Адамов Варгейт» и др.), поэтому неясно, насколько точно современники угадывали ее авторство, хотя руководящая роль Е. им была известна так же, как ясна и правительственная программа журнала.
Лейтмотивом мн. статей во «Всякой всячине» была идея «сословного мира»: все состояния должны быть довольны своим положением, т. к. они члены одного тела — государства. Иносказательная «сказочка» о том, как мужичку шили кафтан, объясняла читателям, что законодательная Комиссия закончилась безрезультатно по вине не пришедших к согласию депутатов. Касаясь общественных недостатков, «Всякая всячина» настаивала, что они происходят от пороков, свойственных всем людям (приказные становятся взяточниками потому, что их соблазняют посулами просители), и главной задачей сатиры провозглашала исправление нравов: поскольку грубость свойственна необразованным людям, то, просветив помещиков, можно сделать их человечными по отношению к крепостным.
Из издателей шести сатирических, журналов, которые стали выходить в качестве «потомства» «Всякой всячины», наиболее принципиальную борьбу с ее охранительным направлением начали Н. И. Новиков и Ф. А. Эмин, отстаивавшие право сатиры на обличение конкретных злоупотреблений и лиц, вплоть до самых знатных, чего Е. допускать не желала; прибегнув во «Всякой всячине» к прямым угрозам по адресу непокорных литераторов, она подвергла издаваемые ими журналы более строгому дополнительному контролю.
Из немногочисленных литературно-критических отзывов во «Всякой всячине» заслуживают внимания защита пьес В. И. Лукина от нападок современников, насмешки над «Тилемахидой» и «Аргенидой» В. К. Тредиаковского, похвалы А. П. Сумарокову.
В попытке подчинить себе независимое общественное мнение Е., однако, потерпела неудачу; впосл. она скрывала свою причастность к полемикам 1769.
Более значительным (хотя также анонимным) было участие Е. в «Собеседнике» (1783—1784), общую редактуру которого она осуществляла вместе с Е. Р. Дашковой. Большую часть журнала занимали ее «Записки касательно российской истории» (отд. изд. 1787—1794). Возникнув из замысла написать пособие для внуков, «Записки» вылились в научно-публицистическое сочинение, над которым Е. проработала до самой смерти. По материалу они представляют собой сопоставительный хронологический свод фактов рус. и европ. истории, с подробно разработанной генеалогией рус. князей (доведены до 1390). Вместе с тем, объявляя древнерус. князей первыми рус. государями, Е. развивает в «Записках» апологию монархической формы правления в России. По убеждению Е. (основная мысль «Записок», отмеченная еще Н. А. Добролюбовым), в России национальное просвещение и все общеполезные действия всегда исходили от правительства, в то время как причиной междоусобий и несправедливостей были бояре и советчики царей. Подобная проекция истории на современность была одним из проявлений борьбы Е. против аристократической группировки Н. И. Панина, др. резким выпадом против которой явились ее «ответы» на «Несколько вопросов…» Д. И. Фонвизина. «Вопросы» напоминали о неосуществленном своде законов, системе фаворитизма, гонениях на независимое дворянство. В «ответах» Е. обвинила своего оппонента в «свободоязычии» и noдчеркнула, что рус. национальный характер должен состоять «в остром и скором понятии всего и в образцовом послушании». Е. пришлось также отвечать на критику своих исторических «Записок», содержавшуюся в статьях Любослова (псевд.) и С. П. Румянцова, появившихся в «Собеседнике». Некоторые насмешки над несогласными с нею вошли в печатавшиеся из номера в номер «Были и небылицы» (намеки на Фонвизина, И. И. Шувалова, которого Е. первоначально считала вдохновителем «вопросов», С. П. Румянцова); отразились здесь и какие-то придворные распри. В целом это сюжетно не связанное собрание рассказов «дедушки», с претензией на юмор, повторяет уже известные по «Всякой всячине» рассуждения о молодежи, не уважающей старших, о людях самолюбивых и умничающих, вестовщиках и пр.
В «Собеседнике» Е. напечатала также начало «Общества незнающих ежедневной записки», как предполагается, пародирующей заседания Рос. Академии во главе с Е. Р. Дашковой (учрежд. 30 сент. 1783); сохранившееся рукописное продолжение уже приобретает форму литературной игры, в которой приняли участие Ш.-Ж. де Линь, Л. фон Кобенцль, Л.-Ф. Сегюр, К.-Х. Нассау-Зиген, А. М. Дмитриев-Мамонов. В рамках этой игры тогда же были написаны «домашние» шутки над гофмаршалом Л. А. Нарышкиным — «Le oniana» и «Relation authentique…». Составившийся кружок литераторов-дилетантов был привлечен Е. к работе над пьесами специально для ограниченного числа посетителей Эрмитажа. Пьесы эти относились к модному жанру драматических пословиц и фарсов, гл. о. на фр. языке, содержавших отклики на придворные происшествия. Иногда работа над пьесами велась коллективно. Е. писала в соавторстве с де Линем («L’Amant ridicule», 1787) и А. М. Дмитриевым-Мамоновым («L’Insouciant» (1788) — о Л. А. Нарышкине). Ей самой принадлежат «провербы» (драматизированные пословицы) — «Un tiens vaut toujours mieux que deux tu l’auras» (др. назв. — «Le tracassier», 1787), «Le flatteur et les flattés» (пост. 23 апр. 1788), «Qui’l n’y a point de mal sans bien» и «Le voyage de M-r Bontemps» (пост. 19 сент. 1788), «Le rậge aux proverbes» (1788). Будучи недовольна Е. P. Дашковой, она выводит ее под именем Постреловой в пьесе «За мухой с обухом» (совм. с Дмитриевым-Мамоновым, 1788; текст не сохр.). Фр. пьесы Е. частично вошли в сборник «Recueil des pièces de l’Hermitage» (1789, t. 1—4), напечатанный только для его участников (сокр. переизд.: Théâtre de l’Hermitage de Catherine II ... Paris, 1792, t. l—2; два рус. перевода под одинаковым загл., напечатанные в Сенат. и Унив. типографиях: Эрмитажный театр… М., 1802, ч. 1—2).
Литературное наследие Е. велико по объему. Она писала быстро, мало занималась отделкой своих сочинений, часто пользовалась помощью секретарей и близких ко двору литераторов. Г. В. Козицкий и А. П. Шувалов делали выписки для «Наказа» и «Antidote», И. П. Елагин редактировал прозаические комедии, А. В. Храповицкий подбирал материалы и, сочинял стихи для комических опер и исторических драм. Широкий круг ценителей истории Е. вовлекла в исторические разыскания: А. П. Шувалов, Платон Левшин, И. П. Елагин, А. И. Мусин-Пушкин, И. Н. Болтин, А. А. Барсов, X. А. Чеботарев. В лингвистических трудах ей помогал П.-С. Паллас, который и осуществил издание «Сравнительных словарей всех языков и наречий» (1787—1789, т. 1—2).
Е. была невысокого мнения о художественных достоинствах собственных произведений и не напечатала ни одного сочинения под своим именем. Характерно ее предпочтение драматическим жанрам, литературные недостатки которых отчасти скрывало сценическое исполнение. Пьесы Е. циклизуются по времени создания и тематике, поскольку их проблематика всегда была привязана к злобе дня.
Первые комедии Е., написанные ок. 1772 и идейно связанные между собой, были представлены публике как «сочиненные в Ярославле», т. е. как труды провинциала. Комедия «О, время!» (пост. до апр. 1772) направлена против недовольных новым царствованием дворян, которые вину за любые непорядки возлагают на правительство. Три отрицательных персонажа — Ханжахина, Чудихина, Вестникова — ругают полицию, науки и просвещение, распускают слухи о голоде, небывалом наводнении в Петербурге, предъявляют несуразные претензии, вроде требований к правительству давать невестам приданое и пр. Грубость таких людей старого покроя, их вздохи по временам императрицы Елизаветы Петровны Е. осмеивает и в комедии «Госпожа Вестникова с семьею» (1774; пост. 25 нояб. 1780), куда вставляет также и насмешки над городскими слухами о каком-то «боярском» заговоре. В «Именинах госпожи Ворчалкиной» (пост. 27 апр. 1772) она расширяет выпады против «фрондеров», включая в их число и молодое поколение — петиметров, пустых прожектеров, дворян, чванящихся знатностью рода. В «Передней знатного боярина» (пост. 18 сент. 1772) перед зрителем проходят просители разных наций и состояний из числа таких дворян; боярин Хрисанф (выразитель мыслей автора) готов награждать достойных, но не тех, кто требует не по заслугам. К указанным пьесам примыкают не попавшие на сцену «Невеста-невидимка» и «Вопроситель» (последнюю П. Н. Берков относил к 1783, полагая, что она направлена против Фонвизина).
«Ярославские» комедии явились откликом на брожение в обществе в предвидении совершеннолетия вел. кн. Павла Петровича и ответом недовольным, которых Е. изображает в подчеркнуто карикатурном виде. Современники находили в этих карикатурах портретные соответствия, ныне забытые. С некоторой достоверностью можно говорить лишь о намеках на С. Е. Десницкого, Мерсье де ла Ривьера, принца Генриха Прусского.
С распространившимся к сер. 1780-х гг. масонством, представителей которого Е. подозревала в заговоре в пользу Павла Петровича и в сговоре с Фридрихом II, она также первоначально попыталась бороться литературными средствами. Избрав поводом пребывание в Петербурге гр. Калиостро, она пишет комедии «Обманщик» (пост. 4 янв. 1786), «Обольщенный» (пост. 2 февр. 1786) и «Шаман сибирский» (пост. 24 сент. 1786). Гр. Калиостро выведен в «Обманщике» под именем «Калифалкжерстон» как обирающий доверчивого Самблина шарлатан, притворяющийся, что умеет делать золото, брильянты и разговаривать с духами. В двух др. пьесах изображены проходимцы, действующие под покровом масонской ложи, и осмеяны доверчивые невежды, которые поддаются на толкования кабалистов, обещания чудесных исцелений и алхимические фокусы. Характерно, что слуги в комедиях Е. всегда противопоставлены своим господам как положительные персонажи; народ, наделенный здравым смыслом, ставится в пример вечно недовольному и сумасбродничающему дворянству. К бытовому материалу Е. обратилась еще дважды — в пьесах «Расстроенная семья осторожками и подозрениями» (пост. 29 дек. 1787) и «Недоумения» (nocв. 3 сент. 1789).
К кон. 1780-х гг. она увлекается жанрами «без соблюдения обычных театральных правил» — комической оперой и историческими драмами. В комических операх Е. намеренно культивирует простонародный стиль, составляя их «из слов сказок и песен русских». Обращение к фольклору, само по себе примечательное как официозный пример для драматургов, не было, однако, глубоким и обычно прикрывало иносказательный смысл пьес. В «Февее» (пост. 19 апр. 1786), рассказе о злоключениях своевольного сына сибирского царя Тао-Ау, современники могли видеть урок Павлу. В опере «Новгородский богатырь Боеслаевич» (пост. 27 нояб. 1786), по назв. восходящей к былине, рассказывалось о том, как благородный наследник новгородского князя побеждает взбунтовавшихся посадников и возвращает себе престол. Сказочная опера «Храбрый и смелый витязь Ахридеич» (пост. 23 сент. 1787), по мотивам сказок об Иване-царевиче, была задумана и выполнена Е. в духе трюковой феерии. Особое политическое значение придавала Е. опере «Горе-богатырь Косометович» (пост. 29 янв. 1789), написанной после первых побед в напряженной войне со шведами и осмеивавшей неудачи короля Густава. Маленькая сценка «наподобие игрища» «Федул с детьми» (пост. 16 янв. 1791), почти целиком составленная из текстов народных песен, содержит намек на театральный скандал с Лизанькой Урановой (Сандуновой) и А. А. Безбородко.
В «исторических представлениях» Е. собиралась подражать хроникам Шекспира, известного ей по нем. переводам. Реально ее исторические драмы были направлены против аллюзионной интерпретации истории в тираноборческих трагедиях рус. писателей. Драма «Из жизни Рюрика» (1786; 3-е изд. 1792; с примеч. И. Н. Болтина), не сценичная и не попавшая на театр, интересна тем, что является первой обработкой темы Вадима Новгородского, решенной в чисто монархическом духе. Смутьян Вадим вынужден уступить трон просвещенному монарху Рюрику, прощен им и становится верным слугой государя. Сюжетом «Начального управления Олега» (пост. 22 окт. 1790) Е. избрала его визант. поход. Это давало возможность не только напомнить об исконной военной мощи России, но и выразить перед завершением рус.-тур. войны свои честолюбивые планы завоевания Константинополя. Третья пьеса, «Игорь», осталась незавершенной. О важном политическом значении, которое Е. придавала этой трилогии, свидетельствуют пометки Г. А. Потемкина на рукописях пьес. «Олег», поставленный с необычайной пышностью, с хорами В. А. Пашкевича и Дж. Сарти на тексты Ломоносова, стал апофеозом рус. самодержавия.
Музыку к операм и драмам Е. писали также Е. И. Фомин, В. Мартин-и-Солер, Э. Ванжура; над ними работали в Эрмитажном театре лучшие актеры, балетмейстеры и декораторы. На публичной сцене они ставились без особого успеха.
Исторически самым значительным произведением Е., над которым она трудилась всю жизнь, стали ее «Мémoires» («Записки»), написанные на фр. языке. Они создавались не для печати, и в них Е. достигает наивысшей откровенности, какая была доступна этой актерской натуре, рожденной для политической сцены. Первоначальные наброски биографии и описания своего характера Е. делает в 1754—1756, затем в 1760 записывает еще несколько эпизодов жизни в России, явно уже имея в голове план последовательных воспоминаний. Переворот 1762 и последующие события прерывают работу.
Новое обращение к мемуарам в собственном смысле слова датируется 21 апр. 1771. Первая редакция ч. 1 адресована близкой подруге Е., графине П. А. Брюс (урожд. Румянцевой), которой, как писала Е., «могу сказать все, не опасаясь последствий». Несмотря на посвящение, нет никаких доказательств, что рукопись действительно побывала в руках Брюс. К продолжению Е. приступила лишь после долгого перерыва; в 1791 Брюс умерла, и «Записки» адресуются теперь др. близкому лицу, принадлежащему также к ушедшему поколению, — барону А. Черкасову. По-видимому, в процессе работы у Е. возникает мысль придать мемуарам литературную форму и большую стройность. В 1794 она начинает их новую переработку и дополнение, доведя изложение до 1759. Текст разделяется на две части; к ч. 1 отнесены ранее написанные разделы, ч. 2 пишется заново; сохранилась также канва событий до 1760 и наброски отдельных эпизодов первых лет царствования. Появляется краткое предисловие, в котором Е. подчеркивает внутренний сюжет записок — сопоставление судеб своей и Петра III, и главную мысль — путь к престолу ей обеспечили личные достоинства и разумная политика. Последняя редакция в значительной степени ориентируется на мнение потомства; в соответствии с этим в прежний текст вносятся немногие, но важные изменения. Все тексты «Записок» переписывались Е. собственноручно, и современникам не было известно об их существовании. Рукопись имеет завещательную надпись Павлу I. Списки с автографа стали распространяться только после его смерти.
Литературное творчество Е. насквозь публицистично и было всего лишь частью ее политической деятельности. Она поняла общественную силу литературы и постаралась использовать ее в государственных целях. В последние годы жизни, напуганная событиями фр. революции, она от полемики перешла к прямому уничтожению передовой литературы, закончив царствование процессом А. Н. Радищева и заточением Н. И. Новикова в Шлиссельбургскую крепость.
«Сочинения» Е. (СПб., 1901—1907, т. 1—12) наиболее авторитетно изданы А. Н. Пыпиным и Я. Л. Барсковым, частично по рукописям, всегда на языке подлинника и без перевода. Среди не напечатанных при жизни Е. и незавершенных произведений в этом собрании опубликованы несколько подражаний европ. драматургам: «Расточитель», переделка «Тимона Афинского» Шекспира (1786); отрывок из переложенной на рус. нравы «Школы злословия» Р. Шеридана (1787); «Чулан», переделка фр. версии пьесы П. Кальдерона. Из печати не вышел т. 6 с текстом «Наказа»; издание также не включает письма Е. и большое количество чисто политических сочинений. Основная часть рукописей литературных сочинений Е. находится в ЦГАДА (ф. 10, оп. 1).
Лит.: Дирин П. Вел. княгиня Екатерина Алексеевна. 1729—1761. СПб., 1884; Брикнер А. Г. История Екатерины II. СПб., 1885; Голицын. Словарь (1889); Билъбасов В. А. 1) История Екатерины II. 1725—1764. СПб., 1890—1891, т. 1—2; Берлин, 1897, т. 12, ч. 1—2; 2-е изд. Берлин, 1900, т. 1—2; 2) Ист. монографии. СПб., 1901, т. 2—5; Храповицкий А. В. Памятные зап. … М., 1901; Екатерина П. 1) Автобиогр. зап. [на фр. яз.]. — В кн.: Соч. СПб., 1907, т. 12, кн. 1—2; 2) Зап. / Пер. с подл.; изд. А. С. Суворина. СПб., 1907; Переворот 1762 года: Соч. и переписка участников и современников. М., 1908; 4-е изд. М., 1910; Корнилович О. Е. «Зап.» Екатерины II. — Журн. М-ва нар. просв., 1912, № 1; Чечулин Н. Д. Екатерина II в борьбе за престол. Л., 1924; Берков. Сатир. журналы Новикова (1951); Берков. Журналистика (1952); История рус. лит. XVIII в.: Библиогр. указ. Л., 968; Берков. История комедии (1977).
В. П. Степанов