РУССО (Rousseau) Жан-Жак (1712–1778)

РУССО (Rousseau) Жан-Жак (1712–1778), французский писатель, философ. Европейская слава Р. как яркого и глубокого мыслителя, одного из властителей умов эпохи быстро дошла до России, где популярности его знаменитого эпистолярного романа «Юлия, или Новая Элоиза» («Julie, ou la Nouvelle Héloïse», 1761) не только не уступал, но даже над нею преобладал интерес к его социально-политическим сочинениям, таким как «Рассуждение ... способствовало ли возрождение наук и искусств очищению нравов» («Discours ... sur cette question ... Si le rétablissement des sciences et des arts a contribué à épurer les moeurs», 1750), «Рассуждение о начале и основаниях неравенства между людьми» («Discours sur 1’origine et les fondements de l’inégalité parmi les hommes», 1755), «Общественный договор» («Du contrat social», 1762) и др. Поставленные Р. и вызвавшие в Европе бурную полемику проблемы отношения к просвещению и науке, природной доброты человека, взаимоотношений народа и власти и др. стали надолго и в России предметами оживленного обсуждения и споров.

П. читал Р. в Лицее. Упоминание его имени в стихотворении «Городок» (1815) рядом с Н. М. Карамзиным (ст. 141), после В. А. Озерова и  Ж. Расина, без какой-либо характеристики, свидетельствует о том, что для П.-лицеиста Р. был прежде всего писателем-сентименталистом, главным образом автором «Новой Элоизы», которая в это же время входила и в круг любимых произведений его сестры (см.: «К сестре», 1814, ст. 29). Вместе с тем П. имел представление и о других сочинениях Р. В частности, «Общественный договор» служил одним из основных теоретических источников курсов А. П. Куницына «Изображение политических наук» и «Право государственное». Если справедливо предположение, согласно которому в стихотворении «Твой и мой» (1813–1817) одним из не названных поименно «философов», «сердитых» на «твой» и «мой», имелся в виду Р. (АН 1900–1929. Т. 1. Примеч. С. 292), то П. было известно по крайней мере одно из основных положений «Рассуждения о начале и основаниях неравенства между людьми». Интерес к социальным идеям Р. проявился у П. в кишиневский период (сентябрь 1820 – июнь 1823) в обстановке тесного общения с членами Южного общества (особенно с В. Ф. Раевским), в чьей среде радикальные воззрения Р. как предтечи Французской революции пользовались большим авторитетом. Пробуждению внимания П. к этой стороне наследия Р. способствовали также в сильной мере подъем революционного движения в Западной Европе, увлечение поэта героями Байрона, которые несли на себе печать руссоизма, выражавшегося в отрицании европейской культуры и цивилизации. Уже в «Кавказском пленнике» (1820–1822) намечено не выгодное для выходца из «цивилизованного» мира противопоставление его человеку «естественному», живущему на лоне природы по патриархальным обычаям. Наиболее полно эта руссоистская мысль отразились в «Цыганах» (1824), особенно в не вошедшем в основной текст монологе Алеко к сыну (соч. янв. 1825; Акад. IV, 445–447), где обнаруживаются следы внимательного чтения П. «Исповеди» («Les Confessions», 1766–1769, изд. 1782–1789) Р. Тот же мотив звучит и в посвященных Байрону строках («Судьба людей повсюду та же: Где благо, там уже на страже Иль просвещенье, иль тиран») стихотворения «К морю» (1824).

В 1821 П. был увлечен проектом вечного мира Ш.-И. Кастела аббата де Сен-Пьера (Saint–Pierre, 1658–1743. «Projet de paix perpétuelle», 1713–1716. T. 1–3), с которым познакомился по сочинению Р. «Суждение о проекте вечного мира» («Jugement sur la paix perpétuelle», соч. 1760) и, может быть, по его же краткому изложению оригинального трактата («Extrait du Projet de paix perpétuelle, de M. L’abbé de Saint-Pierre», 1761). По вопросам, связанным с этим проектом, П. вел горячие споры с М. Ф. Орловым и сделал набросок на французском языке своих мыслей («<О вечном мире>» — Акад. XII, 189–190). В Кишиневе, возможно, читал П. и пьесу Р. «Пигмалион» («Pygmalion», пост. 1770, изд. 1771), которую упомянул в черновике письма к Н. И. Гнедичу от 29 апреля 1822 (Акад. XIII, 372) Предполагается (без достаточно убедительной аргументации), что из кн. IV философско-педагогического романа-трактата «Эмиль, или О воспитании» («Emile, ou de l’éducation», 1762) П. впервые узнал легенду о Клеопатре, давшую ему сюжет, к которому он впоследствии обращался неоднократно (стихотворение «Клеопатра», 1824–1830, и др.).

При всем внимании к Р. в кишиневский период адептом руссоизма П. не стал, а с 1823, когда неудачи европейских революций и разгром кишиневской организации декабристов породили у него кризисные настроения и заставили подвергнуть сомнению просветительские основания, на которых зиждилась вера в социальные преобразования, характерным для него становится недоверчивое, ироническое отношение к взглядам «защитника вольности и прав» («Евгений Онегин», глава I, 24. 13). Само это определение употреблено в ироническом контексте, и тут же, параллельно Р. назван «красноречивым сумасбродом». Не согласный с его мнением о том, что поэзия — «самое подлое ремесло» (подлинник по-французски), П. употребляет фразу: «Руссо не впервой соврал» (письмо П. А. Вяземскому, март 1823; Акад. XIII, 59). Уже в «Кавказском пленнике» присутствуют зачатки «антируссоизма» — мысль о невозможности для современного человека из «цивилизованного» общества освободиться от его законов и обычаев, о бессмысленности бегства от этого общества и поисков свободы вне его. В спор с руссоистской концепцией выливаются в конечном итоге «Цыганы». До конца жизни П. сохранял убеждение в том, что французская философия XVIII в., включая и учение Р., представляла собою явление преходящее, «мысли детские» и «мечты несбыточные» («Александр Радищев», 1836; Акад. XII, 31). Насмешливо-критическим оставалось устойчиво отношение П. к «соблазнительной» (т. е. развращающей) «Исповеди» (см.: письмо к П. А. Вяземскому от второй пол. 1825 — Акад. XIII, 243; «<О записках Самсона>», 1830 — Акад. XI, 94). В то же время «задумчивый» («О ничтожестве литературы русской», декабрь 1833 – декабрь 1834; Акад. XI, 272) Р., без сомнения, имелся в виду в стихотворении «Андрей Шенье» (1825) среди «святых изгнанников», чьи «славны тени» вошли в учрежденный во время Французской революции «бессмертный Пантеон» (ст. 38–39). Профиль Р. (предположительно) был дважды нарисован П. в 1826 на полях черновика «Евгения Онегина», главы V, строфы V–VI и XXII (ПД 835, л. 80 об.; ПД 836, л. 49) в окружении (П. И. Пестель, К. Ф. Рылеев, Вольтер, Мирабо, Робеспьер, автопортрет в образе деятеля Французской революции), отражавшем, видимо, размышления о событиях 14 декабря 1825 в контексте европейской истории («Жуйкова. № 731, 732).

В характеристику женских образов своих произведений П. систематически вводит мотив увлечения «Новой Элоизой» (Татьяна Ларина — «Евгений Онегин», гл. II, 29. 3–4; ср. гл. III, 9. 7; Марья Гавриловна из «Метели» — Акад. VIII, 85; Полина из «Рославлева» — Акад. VIII, 150). Письмо Татьяны к Онегину и его к ней несут отзвуки эпистолярных излияний героев этого романа. Высказана гипотеза о существовании связи между «Новой Элоизой» и «Дубровским». Опубликованы сделанные якобы П. выписки из письма Сен-Пре к Юлии (ч. I, письмо 8), которые, по предположению А. А. Ахматовой, представляли собою подготовительный материал для письма, личного или в художественном произведении (Весы. 1908. № 1. С. 4, 70; Рукою П. (1935). С. 881-886). Однако сам автограф никто из авторитетных пушкинистов не видел, его подлинность ставилась под сомнения, а суждения в ее пользу, основывающиеся исключительно на косвенных признаках по фототипической публикации, не могут считаться окончательно убедительными.

Лит.: Винокур Г. О. Монолог Алеко // Лит. критик. 1937. № 1. С. 220–228; Лицейские лекции. С. 80–82; Томашевский Б. В. Пушкин и французская литература // ЛН. Т. 31/32. С. 42–44 (То же // Томашевский. П. и Франция. С. 132–140); Алексеев М. П. Пушкин и проблема «вечного мира» // РЛ. 1958. № 3. С. 3–39 (То же, с испр. и доп. // Алексеев. П. Сравн.-ист. исслед. С. 160–207; 2-е изд. С. 174–220); Лотман Ю. М. 1) Истоки «толстовского направления» в русской литературе 1830–х годов // Тр. по русской и славянской филологии. Тарту, 1962. Т. 5. С. 7–16 (Учен. зап. Тартуского гос. ун-та. Вып. 119) (То же // Лотман. Избр. ст. Т. 3. С. 50-56); 2) Руссо и русская культура XVIII — начала XIX века // Руссо Ж.-Ж. Трактаты / Изд. подгот. В. С. Алексеев-Попов и др. М., 1969. С. 590–598; 3) Несколько заметок к проблеме «Пушкин и французская литература»: [1]. У истока сюжета о Клеопатре // Литература и искусство в системе культуры. М., 1988. С. 378–380 (Тo же // Лотман. Избр. ст. Т. 3. С. 412–414; Лотман. Пушкин. С. 362–364); Сандомирская В. Б. «Естественный человек» и общество: «Кавказский пленник» в творчестве поэта // Звезда. 1969. № 6. С. 187–189; Розова З. Г. «Дубровский» Пушкина и «Новая Элоиза» Руссо // Вопросы русской литературы. Львов, 1971. Вып. 3 (18). С. 64–69; Петрунина H. H. 1) Пушкин на пути к роману в прозе: «Дубровский» // ПИМ. Т. 9. С. 160–161 (To же, с доп. // Петрунина. С. 187–191); 2) Из комментария к пушкинским текстам: 2. Пушкин, Ж.-Ж. Руссо и Аврелий Виктор // Врем. ПК. Вып. 22. С. 93–97; Жуйкова Р. Г. Загадки пушкинских рисунков // Ленингр. панорама. 1988. № 1. С. 22–25; Лузянина Л. Н. Своеобразие реализма А. С. Пушкина 1830-х годов. М., 1988. С. 55–69; Иезуитова Р. В. Рабочая тетрадь Пушкина ПД 836: (История заполнения) // ПИМ. Т. 14. С. 138; Немировский И. В. Стихотворение А. С. Пушкина «Свободы сеятель пустынный...» в контексте общественного движения начала 20-х гг. XIX в. // Литература и история: (Исторический процесс в творческом сознании русских писателей XVIII–ХХ вв.) / Отв. ред. Ю. В. Стенник. СПб., 1992. С. 78–88; Шмид В. Невезучий жених и ветреные суженые: Подтексты и развертывающиеся речевые клише в «Метели» // Шмид В. Проза как поэзия: Статьи о повествовании в русской литературе. СПб., 1994. С. 85–86 (То же // Шмид В. Проза Пушкина в поэтическом прочтении: «Повести Белкина». СПб., 1996. С. 223–225); Фатеев С. П. О руссоизме в творчестве А. С. Пушкина // Материалы Пушкинской науч. конф. 1–2 марта 1995 года: (К 200-летию со дня рождения А. С. Пушкина). Киев, 1995. С. 56–57; Гозун Л. А. 1) О руссоизме в зрелом творчестве Пушкина // Моск. пушкинист. Вып. 9. С. 193–213; 2) К проблеме «Пушкин и Ж.-Ж. Руссо»: (Руссо и пародирование истории в «Графе Нулине») // ПиС. Вып. 3 (42). С. 336–347).

Б. В. Томашевский, Л. И. Волъперт