Шекспир Уильям

Минимизировать
— 381 —

Шекспир Уильям (1564–1616), английский драматург и поэт. Шекспир был одним из грибоедовских литературных кумиров, интерес к которому зародился еще в студенческие годы — вероятно, под влиянием московской профессуры. Для Буле Ш. был «великим знатоком и удачным живописцем человеческого сердца», а его поэтика «свободной от правил чьей-либо теории» (Моск. учен. ведомости. 1805. № 4. С. 31). П. А. Сохацкий отмечал: «Корнель ставил себе в великую честь, что со всею точностию сохранил три единства; но сим соблюдением он преобратил в скучные повести самые разительные сцены, которые Ш., верно, вывел бы на театр или представил бы в происшествиях перед глазами зрителей» (Главное начертание теории и истории изящных наук… М., 1803. С. 162–163). Очень близкое к этим словам суждение Г. сохранило воспоминание С. Бегичева: «Г., отдавая полную справедливость их <Корнеля, Расина и Мольера> великим талантам, повторял мне: «Да зачем они вклеили свои дарования в узенькую рамочку трех единств? И не дали своему воображению расходиться по широкому полю» (Восп. С. 26). В 1815 г. Г. в какой-то мере принял участие в переводе П. А. Корсаковым трагедии «Макбет» (см. 3, 376). Рассказывая Катенину о В. Каратыгине, Г. писал в июле 1824 г. из Петербурга: «Я ему читал в плохом французском переводе 5 акт и еще несколько мест из „Ромео и Юлии“ Ш-ра, он было с ума сошел, просит, в ногах валяется, чтоб перевести, коли поленюсь, так хоть последний акт, а прочие Жандру дать, который, впрочем, нисколько меня не прилежнее. Я бы с ним готов вместе трудиться, но не думаю, чтоб эти литературные товарищества могли произвести что-нибудь в целом хорошее: притом же я стану переводить с подлинника, а он с дурного
— 382 —

списка, а перекраивать Ш-ра дерзко, да и я бы гораздо охотнее написал собственную трагедию, и лишь бы отсюдова вон, напишу непременно» (3, 76). В 1828 г. в беседе с Кс. Полевым Г. заметил (вероятно, имея в виду и себя самого): «„Многие слишком долго приготовляются, сбираясь написать что-нибудь, и часто все кончается сборами. Надобно так, чтобы вздумал и написал <…>. Ш. писал очень просто: немного думал о завязке, об интриге, но обрабатывал его по-своему. В этой работе он был велик. А что думать о предметах! Их тысячи, и все они хороши: только умейте пользоваться“. Продолжая разговор о Ш-ре, Г. спросил у меня: на каком языке я читаю его? Я читал его тогда во французских и немецких переводах и сказал это. — „А для чего же не в подлиннике? Выучиться языку, особенно европейскому, почти нет труда: надобно только несколько времени прилежания. Совестно читать Ш-ра в переводе, если кто хочет вполне понимать его, потому что, как все великие поэты, он непереводим, и непереводим оттого, что национален“ <…>. Помню еще, что в то утро он особенно хвалил Шекспирову „Бурю“ и находил в ней красоты первоклассные» (Восп. С. 164). Очевидно, ориентируясь именно на нее, а не на классицистические правила, Г. в Г.о.у. сжимал все действие одними сутками. «24 часа в Г.о.у., — полагает С. М. Козлова, — не просто дань классической строгости и стройности архитектоники драмы, но поэтический образ Времени. Понять его смысл помогает любимая Г. шекспировская „Буря“. Аллегорическому образу Времени у Ш-ра соответствует символика „больших часов“ в центре сценического пространства <…> „зимняя сказка“ Ш-ра — рождественская драма-мистерия, и время ее действия до „первой звезды“, до „6 часов“ перед Рождеством Христовым, когда еще „Ад пуст! Все дьяволы сюда слетелись“ <…> Время, отпущенное ему <Чацкому, в Великий пост> для спасения грешников, — 24 часа — от рассвета до рассвета. Но и этого времени не хватило ему для успеха его дела» (ХС, 1. С. 114–115). Был сориентирован и замысел драматического пролога, оставшегося в плане и в стихотворном фрагменте «Юность вещего», на шекспировскую «Бурю» — с ее волшебными аксессуарами, морским островом — обиталищем духов, добрым магом Просперо, который ведет юношу Фердинанда путем испытания, устраивает фантастическое представление с нимфами и олимпийским божествами (см.: Проблемы творчества. С. 145–162). Недаром и Кюхельбекер посвятил Г. свою пьесу «Шекспировы духи» (1825), в которой герои «Бури» были перенесены в обстановку русского быта. Заметим еще, что Булгарина Г. иногда звал (см.: 3, 111) Калибаном Венедиктовичем по имени получеловека-получудовища из той же пьесы. Шекспировские мотивы обнаруживаются в трагедийных замыслах Г. Чацкий же неоднократно сравнивался в исследовательской литературе с Тимоном Афинским и с Гамлетом.