— 90 —
«Восток». Стихотворение впервые опубликовано: Библ. для чт. 1836. Т. 14, подп.: «А. Грибоедов» (в оглавлении помета: «Покойного А. С. Грибоедова»). По жанру это лиро-эпическое произведение: с самого начала в нем заметна некая отстраненность от реального автора: «Из Заволжья, из родного края / Гости, соколы залетны <…> / Выезжали на широкий путь» (2, 218) — для Г. Заволжье не было «родным краем». Зачин стилизован под былины, известные, прежде всего, по изданию «Древних российских стихотворений» Кирши Данилова (1818) — ср., например: «Вот издалеча, было из Галичья — / из Волынца-города из Галичья — / как есён сокол вон вылетывал, как белый кречет вон выпархивал: / выезжал удача добрый молодец…» (Древние российские стихотворения, собранные Киршой Даниловым. СПб., 2000. С. 187). Впрочем, эпический зачин тотчас же перебивается взволнованным голосом «лирического героя» («Что замолкли?» и пр.). Напевность стихотворения, заданная чередующимися пяти- и четырехстопными хореическими строками (отступление от избранной метрики в ст. 23 и 53) и поддержанная народно-поэтическими постоянными эпитетами, предвещает фольклорные мотивы, организующие центральную часть стихотворения по моделям волшебно-сказочной топики. Волшебная сказка обычно начинается с отъезда в дальний путь, итогом которого является «иное царство», подсолнечное царство живой воды, прекрасных садов и лугов, вечной весны, щедрого изобилия (см.: Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. Л., 1986. С. 37–67). Но это всегда опасный для героя мир, где его ждет заключенная в тереме невеста, царевна. «Те, — отмечает В. Я. Пропп, — кто представляет себе царевну только как „душу-красную девицу“, „неоцененную красу“, что „ни в сказке сказать, ни пером описать“, ошибаются. С одной стороны, она, правда, верная невеста, она ждет своего суженого. <…> С другой стороны, она существо коварное, мстительное и злое, она всегда готова убить, искалечить, обокрасть своего жениха» (Там же. С. 298). В описании «души-девицы» у Г. проступают восточные черты — в русской сказке «как женщина она никогда не описывается точнее. Здесь русская сказка отличается от сказок, например, „Тысячи и одной ночи“; там выработался определенный, хотя и примитивный, канон женской красоты» (Там же. С. 299). По сказочному сюжету добрый молодец должен пройти испытание и воцариться в «тридевятом царстве» или же с обретенной женой бежать из него, преодолев погоню. Такого исхода в стихотворении Г. нет: «иное царство» здесь «земля неправославная», противопоставленная «святой Руси», отторжение от которой для героя гибельно. Концовка стихотворения — пе-
— 91 —
сенная, она строится на оппозиции к популярной народной песне, рассказывающей о том, как оплакивают убитого молодца его мать, сестра и жена: «Ах ты поле мое, поле чистое, / Ты раздолье мое широкое <…> / Как под кустиком, под ракитовым / Что лежит убит добрый молодец <…> / Три лебедушки сокрушаются; / Убивается тут родная матушка» и пр. (Собрание народных русских песен с их голосами… М., 1955. С. 87). «Всем известна, — замечал
Карамзин, — песня <…> о витязе, который умирает в дикой степи, на ковре, подле костра угасающего» (
Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. X. СПб., 1824. С. 264). Г. оставляет в стороне тему противопоставления слез матери, сестры и жены, подчеркивая иное: исчезновение из самой памяти людской зашельца, отпавшего от родины, семьи, веры — позабывшего «святую Русь». Лиро-эпический характер грибоедовского произведения, где воплощена тема странника, позволяет высказать предположение, что стихотворение «Восток» (как и
«Кальянчи», и
«Там, где вьется Алазань…») представляет собой фрагмент поэмы Г., о которой вспоминал
Кюхельбекер (см. прим. к стихотворению «Кальянчи»). По самому содержанию своему «Восток» связан с грибоедовскими размышлениями о судьбе соотечественников, занесенных на чужбину. Особенно остро эта проблема волновала его в 1818–1819 гг., когда он, во многом на свой страх и риск, добился выполнения одной из статей
Гюлистанского договора 1813 г., до тех пор замороженной: вывода на родину русских солдат, попавших в плен к персам или дезертировавших из России, служивших в «русском батальоне»
Аббас-мирзы в
Тавризе. См., например, запись в путевом дневнике от 6.9.1819: «Шум, брань, деньги. Отправляемся, камнями в нас швыряют, трех человек зашибли. Песни: „Как за речушкой слободушка“, „Во поле дороженька“, „Солдатская душечка, задушевный друг“. Воспоминания. Невольно слезы накатились на глаза. „Спевались ли вы в батальоне?“ — „Какие, ваше благородие, песни? Бывало, пьяные без голоса, трезвые о России тужат“. Сказка о Василии-царевиче <…>. Разнообразные группы моего племени, я Авраам». Здесь не только отразилась проблематика стихотворения «Восток», но и угадываются народно-поэтические истоки его. Повесть-сказка о Василии Златовласом имела сюжетную константу (пребывание в «ином царстве» и исход из него), песня же «Во поле дороженька…», вероятно, представляла собой один из вариантов сюжета об оплакивании убитого молодца матерью, сестрой и женой. Можно предположить, что отражением собственного творческого опыта стали и опубликованные в фельетоне «Литературные призраки» рассуждения Талантина (Грибоедова): «Чтобы совершенно постичь дух русского языка, надобно читать священные и духовные книги, древние летописи, собирать народные песни и поговорки <…> знать совершенно историю и географию своего отечества. Это первое и необходимое условие. <…> Восток, неисчерпаемый источник для освежения пиитического воображения, тем занимательнее для русских, что мы имели с древних времен сношения с жителями оного» (Литературные листки. 1824. № 16. С. 106). В таком восприятии Востока зрелым Г. уже вполне преодолевалось противопоставление Востока и Руси как двух несовместимых миров, запечатленное в стихотворении «Восток» — фрагменте поэмы «Странник» («Путник»), которая, видимо, потому и не была сохранена Г., кроме некоторых ее отрывков.