Иннокентий (2-я пол. XV в.) — монах Боровского монастыря, автор Записки о последних днях жизни Пафнутия Боровского. И. принадлежал к числу «древних» (старших) учеников основателя и игумена Боровского монастыря Пафнутия и в последние дни жизни Пафнутия не отходил от него «ни на мал час». На рассказ И. ссылался в своем каноническом Житии Пафнутия его автор Вассиан Санин. Кроме Записки И., сохранился написанный тем же автором канон Пафнутию Боровскому, утвержденный к пению митрополитом Даниилом в 1531 г.
Записка И. представляет собой совершенно своеобразный литературный памятник, лишенный традиционных агиографических черт. Написана она, по-видимому, сразу же после смерти Пафнутия, в 1477—1478 гг., когда Иосиф Волоцкий, на которого И. ссылается как на свидетеля, был еще в Боровском монастыре. Записка И. — подробное и, по-видимому, вполне точное описание последних восьми дней жизни Пафнутия — с 24 апреля по 1 мая 1477 г. В начале Записки Пафнутий выступает еще в привычной для него роли рачительного хозяина монастыря — он обсуждает с И. устройство запруды около монастыря. Однако его уже ждет «ино дело... неотложно» — разрушение «съуза» души с телом. Пафнутий уходит к себе в келью, которую покидает только для церковной службы, и категорически отказывается от общения с представителями внемонастырского мира. Но авторитет боровского игумена настолько велик, что к нему все время присылают — от князя Михаила Андреевича Можайского, митрополита Геронтия, великой княгини Софии и самого Ивана III, несмотря на запрет Пафнутия И. вынужден докладывать старцу об этих высокопоставленных посланцах. Вопреки традиции, умирающий Пафнутий отнюдь не проявляет в этом случае подобающего старцу смирения. «Что тебе на мысли?» — упрекает он И. «Не даси же ми от мира сего ни един час отдохнути. Не веси ли — 60 лет угажено миру и мирьскым человеком, князем и бояром! И в сретенье им совано ся, и в беседе с ними маньячено, и вслед по них такоже совано ся. А того и не вем: чесого ради? Ныне познах — никая ми от всего того полза».
Эта мысль о суетности «угождения миру», конечно, была достаточно традиционна в христианской литературе, но выражена она благодаря точной передаче устной интонации Пафнутия так сильно, что едва ли можно согласиться с А. П. Кадлубовским, что «добросовестный Иннокентий» не смог записать за Пафнутием «глубокого по содержанию и назидательного завещания».
В своем каноническом житии Пафнутия, включенном в Великие Минеи Четии, Вассиан в очень незначительной степени использовал Записку И. при описании смерти Пафнутия.
Безыскусность и непосредственность изложения при несомненном литературном таланте автора делают Записку И. одним из замечательнейших памятников древнерусской литературы. Некоторыми чертами Записка напоминает такие нетрадиционные произведения, как «Хожение за три моря» Афанасия Никитина и даже Житие Аввакума.
Изд.: Ключевский. Древнерусские жития, с. 439—453 (Приложение); ПЛДР. 2-я пол. XV в. М., 1982, с. 478—513.
Лит.: Кадлубовский А. П. Житие преподобного Пафнутия Боровского, писанное Вассианом Саниным // Сб. Ист.-филол. о-ва при Ин-те кн. Безбородко в Нежине. Нежин, 1899, т. 2, с. 105; Лихачев Д. С. Человек в литературе древней Руси. М., 1970, с. 129—130.
Я. С. Лурье