ТАССО, Тасс (Tasso) Торквато (1544–1595)

ТАССО, Тасс (Tasso) Торквато (1544–1595), итальянский поэт, автор принесшей ему мировую известность героической поэмы «Освобожденный Иерусалим» («Gerusalemme liberata»), над которой он трудился 30 лет (1562–1592; осн. ред.: 1574–1575, ее полный исправный текст опубл. в 1581). Ориентируясь на «Илиаду» Гомера и поэтику Аристотеля, Т. соединил в ней черты античного эпоса с итальянской рыцарской эпопеей Возрождения, создав новый тип эпоса, изображающего славные события христианской истории (в данном случае – первого крестового похода) и включающего эпизоды чудесного, почерпнутые из христианских источников. Теоретическому обоснованию подобного рода эпопеи посвящен трактат Т. «Рассуждения о поэтическом искусстве» («Discorsi dell’arte poetica», 1565–1566, изд. 1587; вторая ред. — «Discorsi del poema eroico», 1594). Кроме того, Т. написал драматическую пастораль «Аминта» («Aminta», 1573, изд. 1580), трагедию «Король Торсмунд» («Il Re Torrismondo», 1587), множество лирических стихотворений, критических статей, аллегорических, генеалого-геральдических поэм и других сочмнений.

Особенности поэтики «Освобожденного Иерусалима» (единство и стройность плана, развитое лирическое начало, сложные психологические характеристики персонажей, яркое изображение драматических любовных коллизий) обусловили широкое влияние поэмы на европейское искусство (литературу, живопись, музыку, театр). Она считалась общепризнанным образцом эпопеи и вызвала множество подражаний. Многие стихи из нее стали народными итальянскими песнями. Это явление приобрело широкую известность в Европе и отразилось в мемуарной и художественной литературе.

На рубеже ХVIII–ХIХ вв. возникает сентиментально-романтический культ Т., связанный с некоторыми чертами его жизни: полумифической безнадежной любовью к сестре феррарского герцога Альфонса II д’Эсте, при дворе которого он находился, помешательством и принудительным пребыванием в госпитале св. Анны (1579–1586), травлей со стороны критиков и придворных, бесприютными скитаниями по Италии в последние годы жизни, смертью накануне триумфа на Капитолии, известностью «Освобожденного Иерусалима» среди простого люда (пастухов, разбойников, венецианских гондольеров); на этой основе вокруг поэта создавался ореол страждущего непризнанного при жизни гения, моделировался биографический тип, актуальный для культуры романтизма.

В России «Освобожденный Иерусалим» был известен со второй половины ХVII в. сначала через польское, затем во второй половины ХVIII в. через французское посредство. С ХVII в. сведения об «Освобожденном Иерусалиме» включались в русские школьные поэтики и курсы теории и истории литературы, становились неотъемлемой частью размышлений литераторов о русской национальной эпопее, оказывали влияние на авторов, создававших произведения в этом роде. Первые русские переводы Т. с итальянского языка появляются в начале ХIХ в. В это же время получает распространение и романтический культ Т., наиболее деятельным адептом которого был К. Н. Батюшков.

Помимо лицейского курса, П. мог получить сведения о Т. из разнообразных иностранных и русских источников. Факты биографии Т. и образы его произведений были в ту эпоху достоянием массовой дворянской культуры, и беглые, нечастые упоминания его имени у П., без развернутых оценок и характеристик, предполагали каждый раз актуализацию в сознании читателя общераспространенного представления о творце «Освобожденного Иерусалима». Впервые Т. был упомянут им в стихотворении «Городок (К***)» (1815), где Вольтер, автор «Орлеанской девственницы» и «Генриады», назван внуком «Арьоста, Тасса» (ст. 104), т. е. продолжателем их поэтических традиций; на книжной полке П. помещает Т. рядом с Гомером и Вергилием, но «за Вольтером» (ст. 108–109), отражая, может быть, тем самым свои художественные предпочтения. В письме к Н. И. Гнедичу от 27 июня 1822 он досадовал на художественные пристрастия В. А. Жуковского, выражая желание, чтобы тот взялся за перевод целого большого поэтического произведения: «…он переводит и переводит отрывками — иное дело Тасс, Ариост и Гомер, иное дело песни Маттисона и уродливые повести Мура» (Акад. ХIII, 40). Возражая в письме А. А. Бестужеву от конца мая – начала июня 1825 на его утверждение о том, что в литературе за «веком творения и полноты следует век посредственности, удивления и отчета» (Бестужев-Марлинский А. А. Взгляд на русскую словесность в течение 1824 и начале 1825 годов // Соч.: В 2 т. М., 1958. Т. 2. С. 547), П. включил Т. в опровергающий этот тезис хронологический ряд великих итальянских поэтов (Акад. ХIII, 177). В статье «О ничтожестве литературы русской» (декабрь 1833 – март 1834) имя Т. названо, чтобы противопоставить высший расцвет романтической поэзии в Италии ничтожеству современной ему французской поэзии и преобладанию прозы во французской литературе второй половины ХVI в.: «Скептик Монтань и циник Рабле были современники Тассу» (Акад. ХI, 270, 515). В беловой редакции статьи «Путешествие из Москвы в Петербург» (1834–1835) П. сочувственно процитировал пассаж из «Путешествия из Петербурга в Москву» А. Н. Радищева, где Т. назван среди великих поэтов, которые «читаны будут, доколе не истребится род человеческий» (Акад. ХI, 262).

К художественной оценке «Освобожденного Иерусалима» подводили П. его полемические размышления о поэзии лирической и эпической, классической и романтической. Среди вариантов «<Возражения на статьи Кюхельбекера в “Мнемозине”>» (1825–1826) поэма Т. фигурировала, наряду с «Адом» Данте и «Илиадой» Гомера, как образец единства плана, достигнутого «высоким гением», но была из этого ряда вычеркнута (Акад. ХI, 310). Форма «Освобожденного Иерусалима» была отнесена П. к классическим, т. е. доставшимся новой европейской литературе в наследство от античности, о чем он писал в статье «О поэзии классической и романтической» (1825; Акад. ХI, 36).

Образы и сюжеты «Освобожденного Иерусалима» редко служили П. источниками вдохновения. В юношеских стихотворениях «Кольна» (1814) и «Выздоровление» (1818) он использовал широко распространенный в итальянском рыцарском эпосе образ переодетой в одежду воина девы, перешедший к нему от К. Н. Батюшкова, в свою очередь им восхищавшегося именно у Т. Неоднократно пользовался П. именем одной из героинь «Освобожденного Иерусалима» чародейки Армиды в ставшем стертой метафорой значении «обольстительной и коварной красавицы» и просто «красивой женщины». В поэме «Руслан и Людмила» (1817–1820) сад Черномора уже традиционно «прекраснее садов Армиды» (песнь II, ст. 298). Армидой названа героиня в плане поэмы «Мстислав» (1822; Акад. V, 504). Отражением сюжетной ситуации поэмы Т. — пребывания Ринальда в садах Армиды на островах блаженных — видимо, должен был стать эпизод, обозначенный: «Мстислав на острове наслаждений» (Акад. V, 157). В стихотворении «Е. Н. Ушаковой» («Вы избалованы природой…», 1828–1829) это имя входит в перечень поэтических штампов образа светской красавицы: «Что нежным взором вы Армида». Называя в стихотворении «К вельможе» (1830) Армидой французскую королеву Марию-Антуанетту, П. дает яркий образ роскошного царствования накануне революционного урагана, отсылая не только к содержанию поэмы Т., но и к ее восприятию во Франции ХVIII в. Катание в санях с «Армидами младыми», упоминаемое в стихотворении «Осень» (1833), в сочетании с формой октав, традиционной для итальянского эпоса, бросает характерный поэтический отсвет на картину русской зимы.

П. сторонился романтического культа Т. В начале 1820-х в «<Заметках на полях 2-й части “Опытов в стихах и прозе” К. Н. Батюшкова>» (о датировке см.: Сандомирская В. Б. К вопросу о датировке помет Пушкина во второй части “Опытов” Батюшкова // Врем. ПК. 1972. С. 16–35) он критически отозвался об элегии «Умирающий Тасс», которая имела значительный успех и была самым высокохудожественным русским сочинением, отразившим это явление (Акад. ХII, 283–284); его вывод состоял в том, что Батюшков не справился с художественной задачей изображения великого поэта на пороге смерти. При этом он отметил подражание Батюшкова в стихотворении «К другу» строкам из финального хора трагедии Т. «Король Торсмунд». Дважды он с неодобрением говорил о герцогском покровительстве Т. К строке из «Умирающего Тасса»: «Ни под защитою Альфонсова дворца» — он приписал: «Добродушие историческое, но вовсе не поэтическое», т. е. лишенное поэзии и не достойное истинного поэта. В письме к А. А. Бестужеву (конец мая – начало июня 1825), в перечне примеров покровительства властителей поэтам, которым П. себя противопоставляет, упоминается, что «Тасс и Ариост оставили в своих поэмах следы княжеского покровительства» (Акад. XIII, 179). Не откликался он на многочисленные обращения русских писателей к образу и биографии Т. Нашумевшая «драматическая фантазия» Н. В. Кукольника «Торквато Тассо» (1833), не вызвала у него интереса, он отнесся к ней и к ее автору пренебрежительно, что отразила его дневниковая запись от 2 апреля 1834 (Акад. ХII, 323, 438; см.: Дн. Модз. С. 116–118). В повести «Египетские ночи» (1835) сентиментально-романтический культ Т. представлен в виде заданной импровизатору избитой темы «Il trionfo di Tasso» (Акад. VIII, 272, 852), служащей развлечению светского общества. Единственным случаем серьезного творческого обращения П. к романтическим моментам биографии Т. было предположительно стихотворение «Не дай мне Бог сойти с ума…» (1833), где мотивы безумия и связанного с ним лишения свободы несут, возможно, опосредованные ассоциации с соответствующим периодом жизни творца «Освобожденного Иерусалима». Между тем иногда современники П. льстили ему сравнением с Т. Например, В. В. Измайлов писал ему 29 сентября 1826: «Пушкин достоин триумфов Петрарки и Тасса, но москвитяне не римляне, и Кремль не Капитолий» (Акад. XIII, 297); ср. письма к П. от М. Риччи 1 мая 1828 (Акад. XIV, 16) и А. Лестрелена в сентябре 1828 (Там же. С. 30).

Живой поэтический отклик П. вызвал лишь факт известности «Освобожденного Иерусалима» среди простого народа. Он ввел в русскую поэзию тему «торкватовых октав», впоследствии имевшую широкое распространение. Впервые этот образ появляется в строфе 48 главы I «Евгения Онегина» (1823), где служит связкой между противопоставленными описаниями Петербурга и Венеции. В стихотворении «Близ мест, где царствует Венеция златая...» (17 сентября 1827), представляющем собою перевод элегии А.-М. де Шенье «Près des bords où Venise est reine de la mer...», бескорыстное и свободное пение гондольера, исполняющего отрывки из «Освобожденного Иерусалима», уподоблено творчеству поэта. Через несколько месяцев в стихотворении «Кто знает край, где небо блещет...» (февраль–март 1828) звуки октав Т., повторенные уже не гондольерами, но самими волнами Адриатики, становятся характерной чертой пейзажа Италии — страны где природа сливается с искусством. Варианты стихотворения показывают, что этот фрагмент (ст. 7–10) потребовал упорной работы, среди них присутствует и мотив пения гондольеров (Акад. III, 645–647). В стихотворении «Поедем, я готов...» (1829) Италия названа перифрастически страной, «где Тасса не поет уже ночной гребец». Среди пушкинских упоминаний «торкватовых октав» эту строку можно считать написанной под влиянием стихов Байрона из третьей строфы четвертой песни «Паломничества Чайльд-Гарольда»: «In Venice Tasso’s echoes are no more And silent rows the songless gondolier» (пер.: В Венеции нет больше отзвуков Тассо, И молча, без песен гребет гондольер), остальные следует рассматривать как следствие чтения П. обширной мемуарной и художественной литературы, где упоминается пение стихов Т. гондольерами. Использовав материал стихотворения «Кто знает край, где небо блещет…» в работе над стихотворением «Когда порой воспоминанье…» (1830), П. включил в него мотив «торкватовых октав». Стихотворение развивает введенную впервые таким же способом в «Евгении Онегине» тему сопоставления-противопоставления России и Италии.

Прохладное отношение П. поэме Т., засвидетельствованное М. П. Погодиным в письме (11 мая 1831) С. П. Шевыреву («Пушкин <…> решительно не любя Тасса, умоляет тебя приняться за Данте». — РА. 1882. Кн. 3. № 6. С. 185), объясняется, в частности, тем, что, в основном, современные ему переводы поэмы: А. С. Шишкова (1818–1819), А. Ф. Мерзлякова (1828), С. Е. Раича (1828) — исходили из литературно и политически чуждых ему кругов. Не приемлема была ему и возникшая в обстановке русско-иранской (1826–1828) и русско-турецкой (1828–1829) войн актуализация «Освобожденного Иерусалима» в официозном духе религиозной миссии России на Ближнем Востоке. В стихотворении «Ответ Катенину» («Напрасно, пламенный поэт…», 10 ноября 1828) П. шутливо отказался от лавров Т. Однако интерпретация «Домика в Коломне» как скрытой пародии на «Освобожденный Иерусалим» в ответ на упреки по поводу нежелания воспевать победы русского оружия (С. А. Фомичев) не может быть признана обоснованной достаточно убедительно, а связанная с нею атрибуция одного пушкинского портретного рисунка как изображения Т. (Жуйкова. № 786) предложена без доказательств.

В пушкинской библиотеке находились два издания (1828 и 1836) поэмы Тассо на итальянском языке, в настоящее время отсутствующие (Библиотека П. Прилож. к репринт. изд. С. 46, 43. № 171, 155). Остался неразрезанным перевод Ж.-Ф. де Лагарпа в т. 8 его собрания сочинений, приобретенном 2 июля 1836 (Библиотека П. № 1064; Арх. опеки. С. 64).

Лит.: Розанов М. Н. Пушкин, Тассо, Аретино // Изв. АН СССР. Отд. обществ. наук. 1937. № 2/3. С. 369–374; Горохова Р. М. 1) Торквато Тассо в России XVIII века: (Материалы к истории восприятия) // Россия и Запад: Из истории литературных отношений. Л., 1973. С. 105–163; 2) Пушкин, Батюшков, Тассо: (К истории одного образа) // Сравнительное изучение литератур: Сб. ст. к 80-летию акад. М. П. Алексеева. Л., 1976. С. 248–252; 3) Образ Тассо в русской романтической литературе // От романтизма к реализму: Из истории междунар. связей рус. лит. Л., 1978. С. 117–188; 4) Тассо в России конца XVIII в.: (Материалы к истории восприятия) // Русская культура XVIII века и западноевропейские литературы. Л., 1980. С. 127–161; 5) «Напев Торкватовых октав»: (Об одной итальянской теме в русской поэзии первой половины ХIХ века) // Русская литература и зарубежное искусство. Сб. исслед. и материалов. Л., 1986. С. 82–123; Фомичев С. А. 1) Пародийный план поэмы «Домик в Коломне» // Болд. чтения, [1979]. 1980. С. 74–80; 2) Поэзия Пушкина: Творческая эволюция. Л., 1986. С. 203, 213–216; Николаев С. И. Польская поэзия в русских переводах: вторая половина XVII – первая треть XVIII в. Л., 1989. С. 98–101; Пильщиков И. А. Пушкин и Тассо: (несколько замечаний) // Страницы истории русской литературы: Сб. ст.: К 70-летию проф. В. И. Коровина. М., 2002. С. 133–141.

А. О. Дёмин