Удушьев

Минимизировать
— 349 —

Удушьев. Образ Удушьева, приятеля Репетилова, был неоднократно использован в классической русской литературе. «Удушьевские» черты специально подчеркнуты Тургеневым в Губареве («Дым»), как и Достоевским в Безмыгине («Униженные и оскорбленные»). В романе Достоевского «Бесы», насквозь пронизанном грибоедовскими мотивами (само название романа, возможно, подсказано репликой Чацкого к Репетилову: «Да из чего беснуетесь вы столько?»), черты Удушьева отразились в зловещем образе Шигалева. Под своим именем выведен грибоедовский герой Салтыковым-Щедриным в очерке «На досуге» (1877): «Я помню: это было лет двадцать тому назад. Я сгорал жаждой подвига, который по тогдашнему времени заключался в том, чтобы такую статейку тиснуть, в которой бы не только цензура, но и сам черт ногу переломил. Но прежде нежели приступить к выполнению подвига, нужно было, чтобы кто-нибудь из старых воробьев благословил на него. В то время всех благословлял Удушьев. Его только что откуда-то возвратили, и Москва, в которой он поселился, с благоговейным вниманием прислушивалась к его речениям. Я нарочно приехал в Москву из Петербурга и не без труда добился доступа к Удушьеву. Он принял меня важно: в халате и полулежа в длинном кресле. Это был старик бодрый, громадного роста, несколько тучный и румяный; масса седых кудрей венчала его словно ореолом. В его глазах беспрерывно вспыхивал огонь („я старый крамольник, — говорил он, — хотя сознаюсь, что в настоящее время для крамольничества нет пищи!“), а говорил он плавно, размеренно, начав собеседование важным дактилем и незаметно перейдя в игривый анапест. Часто ссылался на свой „Взгляд и нечто“ и, чтобы сделать эти ссылки более доступными, подкреплял их цитатами из водевилей Репетилова. Теперь я понимаю, что в речах его ничего не было, кроме смеси самого обыкновенного риторического лганья с водевильным легкомыслием; но тогда казалось, что это именно и есть язык, приличествующий глубокому убеждению, смягченному привычками благовоспитанности. Странная вещь! этот человек довольно-таки вытерпел, многое видел в жизни, многое мог лично наблюсти — и за всем тем был до того полон отрывками из „Взгляда и нечто“, что десятки лет, казалось, прошли мимо, не изменивши ни одной строки
— 350 —

в этом загадочном profession de foi <символе веры>» (Салтыков-Щедрин М. Е. ПСС. Т. 12. С. 191–192).