ШИЛЛЕР (Schiller) Иоганн Кристоф Фридрих фон (1759–1805)

ШИЛЛЕР (Schiller) Иоганн Кристоф Фридрих фон (1759–1805), немецкий поэт, драматург, прозаик, мыслитель. В России известен с середины 1780-х; его сочинения в русских переводах широко публиковались на страницах периодической печати, выпускались отдельными изданиями, а его пьесы еще при жизни автора прочно вошли в репертуар петербургских и московских театров. К началу 1810-х Ш. воспринимался в России в первую очередь как поэт «сердца и чувства», поэт-романтик; в романтическом ключе интерпретировалось драматическое творчество Ш., утвердившее за писателем в России славу ученика Шекспира и продолжателя его традиций. Существенную роль в формировании этого образа сыграли Н. М. Карамзин и в особенности В. А. Жуковский, благодаря переводам которого в русскую литературу вошел целый круг шиллеровских мотивов.

С интересом относились к Ш. литераторы пушкинского круга, увидев в нем не только чувствительного поэта, но и певца «вольности» и «свободы», который, как писал П. А. Вяземский, «гремел в пользу притесненных» (ОА. Т. 2. С. 170). Особой популярностью в этой среде пользовалась ода «К радости» («An die Freude», 1785), отзвук которой, слившийся с мотивами шиллеровской «Пуншевой песни» («Punschlied», 1803), обнаруживается, например, у Вяземского (эпистола «К друзьям» («Кинем печали!..»), 1815), у К. Н. Батюшкова («Мои пенаты», 1812, и др.), у В. К. Кюхельбекера («К радости», между 1815–1817, напеч. 1825). Последний, открыв для себя Ш. еще в лицейские годы, на протяжении всей своей жизни относился к творчеству немецкого поэта с пристальным вниманием. Именно Кюхельбекер стал пропагандистом Ш. в лицейской среде, его «живым лексиконом и вдохновенным коментарием», как назвал своего друга (не упоминая по имени) П. в биографическом наброске «Дельвиг» (1834; Акад. Х1, 273). Не случайно сопряжение этих двух имен в пушкинском стихотворении «19 октября» (1825): «Поговорим о бурных днях Кавказа, О Шиллере, о славе, о любви» (ст. 111–112), — обращался П. к «Вильгельму», «брату родному по музе, по судьбам» (ст. 103–104). Сам П., познакомившийся с творчеством Ш. в лицейские годы (прежде всего благодаря усилиям Кюхельбекера) и получивший самое общее представление о его эстетических взглядах на лекциях П. Е. Георгиевского, читавшего курс истории поэзии (Лицейские лекции. С. 120), несомненно знал основные произведения Ш. по многочисленным русским и французским переводам, по откликам в европейской и русской печати; при этом, однако, он не проявлял в целом особого, направленного интереса к автору «Идеалов» («Die Ideale», 1795) и «Резиньяций» («Resignation», 1786) — произведениям немецкой философской лирики, оставивших глубокий след в русской поэзии первой четверти ХIХ в. Лишь на уровне отдельных мотивов и созвучий можно говорить о связи между двумя поэтами, которая в большинстве случаев носит опосредованный характер. Так, «Заздравный кубок» (1816) П. соотносится с «Пуншевой песнью» Ш., с которой пушкинское стихотворение оказывается связанным лишь на уровне общих мотивов и строфики (Томашевский. Строфика П. С. 108; Томашевский Б. В. Пушкин: Работы разных лет. М., 1990. С. 357). Типологическое сходство обнаруживается между «Вакхической песней» П. (1826) и одой «К радости»; в отраженном виде мотив из той же оды Ш. возникает в пушкинском послании декабристам в Сибирь (1827), где два первых стиха: «Во глубине сибирских руд Храните гордое терпенье...» — представляют собою парафраз строк из стихотворения А. А. Дельвига «Прощальная песнь воспитанников Царскосельского лицея» (1817): «Храните, о друзья, храните <…> В несчастье гордое терпенье...», — которые в свою очередь восходят к пятой строфе оды Ш. (Danilevskij 1998. S. 166–167). Исследователи склонны видеть в противопоставлении «молодости» и «зрелости» в пушкинском стихотворении «Отрок» (1830) развитие образа, данного в эпиграмме Кюхельбекера «Возраст счастия» (1820), представляющей собою подражание шиллеровскому «Играющему мальчику» («Der spielende Knabe», 1795) (Кибальник 1987. С. 65–69), хотя у П. смысловая нагрузка этого противопоставления весьма отличается как от Кюхельбекера, так и от Ш.. Очевидны тематические и сюжетные параллели (при отсутствии прямой зависимости) между стихотворением П. «Романс» (1814, 1826) и балладой Ш. «Детоубийца» («Kindermörderin», 1782; русский перевод М. В. Милонова — ВЕ. 1813. Ч. 70. № 13. C. 3–7). К Ш. возводят строфику «Песни о вещем Олеге» (Danilevskij 1998. S. 167-168), образцы которой были даны в переводах баллад Ш., выполненных Жуковским, в частности — в «Кубке» (1822–1831; оригинал: «Der Taucher» («Ныряльщик»), 1797) и в некоторой степени в «Графе Габсбургском» (1818; оригинал: «Der Graf von Habsburg», 1803); последняя баллада обнаруживает типологическое сходство также с «Песнью о вещем Олеге» (R.-D. Keil). Шиллеровская фразеология входит и в ранние пушкинские элегии, навеянные стихотворением Жуковского «Мечты» (1812), которое являлось переработкой шиллеровских «Идеалов». Впоследствии у П. вырабатывается несколько ироническое отношение к «элегизму» Ш. в интерпретации Жуковского и его эпигонов, о чем свидетельствует, например, его замечание в письме около (не позднее) 21 апреля 1820 к Вяземскому по поводу «Голоса с того света» (1817) Жуковского, представляющего собою переложение из Ш. (Акад. ХШ, 15). Но независимо от отношения П. к «унылому элегизму», примечательно, что это литературное явление связывается в его восприятии именно с Ш., чей «элегический» образ возникает в «Евгении Онегине» в связи с Ленским, в частности — в сцене накануне дуэли: «При свечке, Шиллера открыл...» (гл. VI, 20. 4). Юный поэт, герой пушкинского романа в стихах, задремывает в той же главе (строфа 23. 7) «на модном слове идеал», которое выделено курсивом и скорее означает противопоставление земного и возвышенного в литературе русского романтизма, чем указывает на прямую связь с «Идеалами» Ш. Тем не менее имя немецкого поэта становится в этом контексте символом определенного умонастроения и литературного стиля. В предсмертной элегии Ленского «Куда, куда вы удалились, Весны моей златые дни…» (гл. VI, 21. 3–4) возможно тонкое пародирование 4-ой строки все тех же шиллеровских «Идеалов» в переложении Жуковского («Мечты», ст. 5: «О дней моих весна златая…»). Появление именно в VI гл. «Евгения Онегина» мотивов, связанных с «Идеалами» Ш., могло быть вызвано тем, что как раз в период работы над ней (1826) сочинения Ш. во французских переводах находились в поле зрения поэта (Розова. С. 377). То, что П. подчеркивает увлеченность Ленского шиллеровской поэзией, дало основание некоторым исследователям (Ю. Н. Тынянов) поставить под сомнение возможность соотнесения фигуры Ленского и Кюхельбекера, поскольку именно в середине 1820-х последний резко изменил свое отношение к Ш. и выступил с резкой критикой его «чувствительной» поэзии (как определил теперь Кюхельбекер поэзию своего прежнего кумира) в своем «Разговоре с Ф. В. Булгариным» (1824). Отношение П. к Ш. было несколько иным — оно исключало как поклонение, так и отрицание. Пушкинский рисунок 1829, передающий романтический облик немецкого поэта, лишен иронии (ПД 1723, л. 10 об.; воспроизведено: Альбом Елизаветы Николаевны Ушаковой: Факс. воспроизведение. СПб., 1999. Л. 10 об.). И переводы Жуковского из Ш. ценил П. высоко (см. его письмо к Вяземскому от 1 июня 1831; Акад. XIV, 170). В «Евгении Онегине» имеются и другие шиллеровские мотивы, чуждые полемичности. С трагедией Ш. «Орлеанская дева» («Die Jungfrau von Orleans», 1801) в переводе Жуковского (полное издание 1821) связывают сцену прощания Татьяны с родными местами («Простите, мирные долины, И вы, знакомых гор вершины, И вы, знакомые леса…» — «Евгений Онегин», гл. VII, 28. 5–7), очень напоминающую сцену прощания Иоанны с родиной («Простите вы, холмы, поля родные; Приютно-милый, ясный дол, прости...») в явл. 4 «Пролога» трагедии (Ю. А. Веселовский).

Помимо романа в стихах, близость П. к Ш. отмечается в стихотворении «Мне бой знаком…» (1820), сходном по содержанию с песней ландскнехтов из ч. I «Лагерь Валленштейна» («Wallensteins Lager», 1798) драматической трилогии Ш. о Валленштейне.

Если в поэзии связь между П. и Ш. прослеживается достаточно отчетливо, хотя, как правило, речь идет лишь об опосредованном восприятии отдельных мотивов, то параллели между драматургией Ш. и произведениями П. имеют преимущественно характер типологических схождений. Так, традиционно тему «разбойничества» у П. («Братья разбойники», 1821–1822; «<Дубровский>», 1832–1833) связывают с хорошо известной П. в чтении и по театру драмой Ш. «Разбойники» («Die Räuber», 1781), которой европейская предромантическая и романтическая литература обязана появлением типа «благородного разбойника»; при этом отмечается отсутствие прямой зависимости образа Дубровского от шиллеровского Карла Моора (Манн Ю. С. Поэтика русского романтизма. М., 1976. С. 57–59). Определенное типологическое сходство персонажей и психологических ситуаций обнаруживается между драмой Ш. «Коварство и любовь» («Kabale und Liebe», 1784) и повестью П. «Станционный смотритель» (1830), между «Разбойниками» и пушкинскими «Сценами из рыцарских времен» (1835), между драматической поэмой Ш. «Дон Карлос» («Don Carlos», 1787) и пушкинскими переводами из трагедии В. Альфьери на тот же сюжет («Из Alfieri», 1827). Наиболее отчетливы параллели между «Борисом Годуновым» (1824–1825) и неоконченной трагедией Ш. «Димитрий» («Demetrius», 1805). Известно, что именно в период создания трагедии о царе Борисе П. обратился к чтению драм Ш., и в списке необходимых книг, который он послал брату из Михайловского в Петербург(22 и 23 апреля 1825; Акад. ХIII, 163), были указаны и «Драматические сочинения» Ш. на французском языке. Сведения о шиллеровском «Димитрии» П. мог получить и от Жуковского. И хотя нет прямых свидетельств того, что П. знал об этом произведении Ш., обращение к одному и тому же историческому материалу, общая проблематика (властитель и народ, суд истории, проблема совести и др.), сходные черты в образах Лжедмитрия и Бориса у Ш. и П. позволяют сделать вывод если не о прямой связи, то о несомненных общих литературных и исторических источниках обоих произведений (к таким источникам принадлежат трагедии и «хроники» Шекспира). Косвенно соотносится с Ш. и знаменитая ремарка «Народ безмолвствует», которая восходит к Шекспиру и Плутарху, но вместе с тем имеет аналог и в шиллеровской новелле «Игра судьбы» («Spiel des Schicksals», 1789), переведенной Карамзиным в ВЕ (1802. Ч. 4. № 15. С. 177–193).

Помимо совпадения отдельных мотивов, образов, литературных типов, наличия общего интереса к сходным темам и проблемам, обращает на себя внимание и определенная близость эстетических взглядов обоих поэтов, выразившаяся, в частности, в схожем взгляде на роль поэта, на проблему «поэта и толпа»; ср. у П. высказывание героя «Египетских ночей» (1835) о том, что «толпа не имеет права управлять <…> вдохновением» (Акад. VIII, 268) и такие стихотворения Ш., как «Художники» («Die Künstler», 1789), «Идеал и жизнь («Das Ideal und das Leben», 1795), «Власть песни» («Die Macht des Gesanges», 1795).

Лит.: Веселовский Ю. А. Шиллер как вдохновитель русских поэтов // Веселовский Ю. А. Литературные очерки. М., 1910. Т. 2. С. 7; Тынянов Ю. Н. Архаисты и Пушкин // П. в мировой лит-ре. С. 283–286 (То же // Тынянов. С. 118–121; Тынянов Ю. Н. История литературы; Критика. СПб., 2001. С. 129–132); Алексеев М. П. Борис Годунов и Дмитрий Самозванец в западноевропейской драме. // «Борис Годунов» А. С. Пушкина: Сб. ст. Л. 1936. С. 104–110 (То же // Алексеев. П. и мировая лит-ра. С. 384–389); Розова З. Г. Пушкин и «Идеалы» Шиллера. // Slavia. 1937. Roč. 14. Seš. 3. S. 376–404; Fischer R. Schiller und Puschkin // Weimarer Beiträge. 1960. № 3. S. 603–611; Kostka E. Pushkin’s debt to Schiller // Rivista di letterature moderne e comparate. Firenze, 1967. Vol. 20. № 2. P. 85–100; Keil R.-D. Der Fürst und der Sänger: Variationen eines Balladenmotivs von Goethe bis Puskin // Studien zur Literatur und Aufklärung in Osteuropa. Gießen, 1978. S. 240–249; Danilevskij R. Ju. 1) Schiller und Puschkin // Schiller und die Folgen. Weimar, 1979. S. 33–40; 2) Schiller in der russischen Literatur: 18. Jahrhundert – erste Hälfte 19. Jahrhundert. Dresden, 1998. S. 153–224; Цявловская ТГ. Рисунки Пушкина. М. 1980. С. 329; Кибальник С. А. 1) К вопросу об источниках пушкинского стихотворения «Отрок»: Пушкин и Шиллер // ZfS. 1987. Bd. 32. H. 1. S. 65–69; 2) Художественная философия Пушкина. СПб., 1998. С. 106; Brody E. C. Schiller’s idealism and Pushkin’s realism: two aspects of early nineteenth-century historical drama // Friedrich von Schiller and the drama of human exostence / Ed. by A. Ugrinsky. New York a. o., 1988. P. 2127; Жуйкова. № 848, 849; Мурьянов М. Ф. Портрет Ленского // ВЛ. 1997. № 6. С. 102–122; Wedel E. Puschkin und die westeuropäische Literatur // «Von Pol zu Pol Gesänge sich erneun…»: Das Europa Goethes und seine Nationalliteraturen / Hg. von J. Golz und W. Müller. Weimar, 2001. S. 177.

Р. Ю. Данилевский; М. Ю. Коренева