Телешова Екатерина Александровна

Минимизировать
— 340 —

Телешова Екатерина Александровна (1804–1850 или 1857), балерина. В 1823 г. она была выпущена из Петербургского театрального училища и танцевала на сцене до 1842 г. В альманахе «Русская Талия на 1825 год» был помещен ее портрет, сопровождавшийся следующей характеристикой: «Сия юная питомица Терпсихоры, отличная в трудном искусстве пантомимы, все
— 341 —

свои роли разыгрывает с необыкновенною приятностию и редким успехом. Она подает еще большие надежды привязанностью своею к драматическому искусству и постепенным стремлением к усовершению» (С. IX). Особенно прославилась Т. в пантомимных ролях. В балете Ш. Дидло (музыка Ф. Шольца) «Руслан и Людмила, или Низвержение Черномора, злого волшебника» Т. исполняла роль нимфы Аспарухи (в д. IV Руслан попадал в сад Черномора. Злая волшебница Злотвора превращала подвластных ей фурий в прекрасных дев, одна из которых, Аспаруха, занимала Руслана своими танцами, и это составило центральную сцену балета). Г. посвятил балерине стихотворение «Телешовой. В балете „Руслан и Людмила“, где она является обольщать витязя» (СО. 1825. Ч. 99. № I). В печатном тексте к ст. 3 дано следующее «Примеч<ание> издат<еля>», составленное, вероятно, при участии Г.: «Эдем Зороастров, жилище Пери, воображаемых восточными народами существ, которых Парси и даже Мусульманы представляют себе в цветах радуги и в бальзамических испарениях роз и ясминов» (С. 106). Описывая танец нимфы, Г. себя олицетворял в образе обольщенного витязя: «Зачем манишь рукою нежной? / Зачем влечешь из дальних стран / Пришельца в плен свой неизбежный, / К страданьям неисцельных ран?..» (2, 224). В письме к Бегичеву 4.1.1825 Г. писал: «Даже насчет любви моей будь беззаботен; я расхолодел, хотя моя Людмила час от часу более ко мне жмется. 1 № „Сына отечества“ разгадал тебе загадку. Скажу тебе коротко, как это все завязалось. Долго я жил уединен от всех, вдруг тоска выехала на белый свет, куда, как не к Шаховскому? Там по крайней мере можно гулять смелою рукою по лебяжьему пуху милых грудей etc. В три, четыре вечера Т-ва меня с ума свела, и тем легче, что в первый раз, и сама свыклась с тем чувством, от которого я в грешной моей жизни чернее угля выгорел <…>. Между тем Телешова до такой степени в три недели нашей симпатии успела… в танцах, что здесь не могли ей надивиться, всякий спрашивал ее, отчего такая прелестная перемена? такое совершенство? А я, одаль стоя, торжествовал; наконец у меня зашлось рифмами, которые ты, вероятно, читал. Представь себе, с тех пор я остыл, реже вижусь, чтоб не разочароваться. Или то меня с ног сшибло, что теперь все так открыто, завеса отдернута, сам целому городу пропечатал мою тайну, и с тех пор радость мне не в радость. — Рассмейся» (3, 85). Стихотворение Г. также заканчивалось горькими строками: «Певцу красавиц что в награду? / Пожнет он скуку и досаду, / Роптаньем струн не пробудив / Любви в пустыне сей печальной, / Где сном покрыто лоно нив, / А небо ризой погребальной» (2, 225).