Грильпарцер (Grillparzer) Франс

Минимизировать
— 161 —

Грильпарцер (Grillparzer) Франс (1791–1872), австрийский писатель, автор драматической трилогии об аргонавтах, оценка которой сохранилась в письме к Катенину от 17.10.1824 Г., который смотрел спектакль немецкой труппы: «…вчера я храпел у немцев при шуме, треске и грохоте диких ямб Гильпарцера. Давали его „Золотое руно“. Главный план соображен счастливо. В первой части Медея представлена в отечестве, куда прибывают аргонавты, царь колхов желал бы освободиться от воинственных иноземцев, прибегает к чародейству дочери, она в первый раз познала, что сверхъестественные силы даны ей на пагубу, в борьбе между долгом и любовью, которою наконец побеждается, и для пришельцев забывает богов своих. Чудно, что немец и, следовательно, ученый человек не воспользовался лучше преданиями о зверских нравах древней Колхии, ни на минуту не переносится туда воображением, притом, если бы повел он <Язона> по всем мытарствам, Медея, мужественная его сопутница, гораздо бы больше возбудила к себе участия. Французу это невозможно, но Грильпарцер какими стеснен был условиями! Вторая часть начинается прекрасно (так ли только я помню?). Медея перед тем, как вступить ей в Коринф, отрекается от всех волшебств, хочет пожить беспорочно с мужем и детьми, зарывает в землю фиал с зельем, руно, жезл и покров чародейский; жаль только, что поэт заставляет ее всю утварь укладывать в чемодан, а не прямо в землю! Во втором акте превосходное место, когда посланный от Амфиктионов требует ее изгнания из Коринфа, все прочее глупо до крайности. Автор тонет в мелочных семейственных подробностях, и трагические его лица спускаются ниже самых обыкновенных людей» (3, 83). Отмеченная Г. сцена в первой части послужила ориентиром для аналогичного эпизода (сцены с духами Али) в его трагедии «Грузинская ночь». Связь «Грузинской ночи» с «Золотым руном» усматривается в близости культурно-этнического колорита древней Колхиды и языческих верований Грузии, а также в структурных аналогах отдельных эпизодов. Например, сцена заклинаний Медеи «стала своего рода ориентиром для аналогичной
— 162 —

сцены в «Грузинской ночи». Заклинания колдуньи-кормилицы, вызывающей духов Али, построены по той же композиционной схеме» (Проблемы творчества. С. 171–172); проклятие Аэта, обращенное к Медее, перекликается «со сценой проклятия, адресуемого кормилицей князю, — и, может быть, со словами самого князя, изгоняющего ее из дома». Однако, по справедливому мнению исследователя, более всего сближает эти произведения общая концепция трагического сюжета, в котором зло порождает зло, действующие лица становятся одновременно его носителями и жертвами: бесчеловечность князя наказывается потерей дочери, кормилица становится не только жертвой, но и преступницей, и «есть все основания считать дочь князя также носительницей трагической вины» (Там же. С. 174).