Военно-Грузинская дорога. Впервые Г. проехал по Военно-Грузинской дороге, направляясь в
Персию в октябре 1818 г. После этого он еще шесть раз проезжал по этому пути, отправляясь в Россию и возвращаясь к месту своей службы. Свои первые впечатления Г. описал во фрагментарных путевых записках, которые впоследствии, видимо, собирался обработать и издать. Следует особо подчеркнуть, что в очерке путешествия по Дарьяльской (Военно-Грузинской) дороге Г. в 1818 г. почти не имел предшественников в русской литературе, хотя эти места были описаны еще древнегреческим географом и историком Страбоном (ок. 63 г. до н. э. — ок. 20 г. н. э.) и древнеримским писателем Плинием Старшим (I в. н. э.). Те же впечатления отражены Г. в письме к издателю «Сына отечества», начало которого в сжатой форме дает описание Дарьяльской дороги. Свое описание дороги Г. в путевых заметках начинает с Владикавказа: «Владикавказ на плоском месте; красота долины. Контраст зеленых огород с седыми верхами гор». Затем идет описание Дарьяльского ущелья («Ночь в Дариеле. Ужас от необыкновенно высоких утесов, шум от Терека»), Казбеги, Сиони, Крестового перевала, Кайшаурской долины, Ананури, Душети и т. д. Хотя «Записки» Г. и фрагментарны, в них чувствуется восхищение писателя раскрывающимися видами: «Pittresque <живописное зрелище>. Селение Казбек, вид огромного замка, тюрьма внутри, церковь из гранита, покрыта плитою, монастырь посреди горы Казбека <…> Сион. Множество других, будто висящих на скалах, башен и селений <…>. Поднимаемся выше и выше. Постепенность видов до снегов, холод, зима, снеговые горы внизу и сверху, между ними Коби в диком краю, подобном Дариелю <…>. Сбоку Терек; поминутно все падают, и всё камни и снега, солнца не видать. Все вверх, часто проходим через быструю воду, верхом почти не можно, более пешком <…>. Наконец — добираемся до Крестовой горы. Немного не доходя дотудова истоки гор уже к югу <…>. Подъем на Гуд-гору по косогору преузкому; пропасть неизмеримая с боку. По ту сторону ее горы превысокие, внизу речка, едва можно различать на крутой уединенной горке осетинские жилья <…>. Еще спуск большой и несколько других спусков. Башни обрушенные, на самом верху столб и руины. Наконец приходим в Кашаур, навьючиваем, берем других лошадей, отправляемся далее, снег мало-помалу пропадает, все начинает зеленеться, спускаемся с Кашаура, неожиданная веселая картина: Арагва внизу вся в кустарниках, тьма пашней, стад, разнообразных домов, башен, хат, селений, стад овец и коз (по камням все ходят), руин замков, церквей и монастырей разнообразных, иные дики, как в американских плантациях, иные среди дерев, другие в лесу, которые как привешены к горам, другие над Арагвой. Мостик. Арагва течет быстро и шумно, как Терек. Дорога как в саду — грушевые деревья, мелоны, яблони. И самая часть Кашаура, по которой спустились, зелена. Много ручьев и речек из гор стремятся в Арагву <…>. Утесы, воспоминание о прежних — горы высоки, а не страшны, как прежние. Впереди румяные облака. Посаканур <…>. Вдоль по берегу Арагвы, которая вся в зелени <…> Ананур <…>. Удаляемся вправо от Ананура. Душет. Замок и замки <…>. Отъезд вдоль Арагвы. Опять знакомые берега. Утренняя песнь грузинцев» (2, 288–290). Об одной из последующих поездок Г. по этому пути пишет в «Воспоминаниях о 1826 годе»
Д. Давыдов. Впечатления от Военно-Грузинской дороги отразились в первоначальной редакции комедии
Г.о.у.: «…Я был в краях, / Где с гор верхов ком снега ветер скатит, / Вдруг глыба этот снег в паденьи все охватит, / С собой влечет, дробит, стирает камни в прах, /
Гул, рокот, гром, вся в ужасе окрестность…» (1, 231–232).