ТИБУЛЛ (Tibullus) Альбий (50–19 до н. э.), римский поэт, автор двух книг элегий, главными темами которых были любовь, тихая, далекая от суеты, бездеятельная сельская жизнь, безразличие к славе и богатству, довольство малым.
Представление П. о Т. сложилось в лицейские годы на основе встречавшихся ему печатных отзывов и разборов, а также оценок в учебных курсах, отразивших многовековую литературную традицию, утвердившую за римским поэтом славу мастера любовной лирики, чьи элегии представляют совершенные образцы этого жанра. Лицейский преподаватель П. Е. Георгиевский говорил в своих лекциях по эстетике, что Т. «из всех древних поэтов есть единственный, коего образ чувствования так сопряжен с романическим, что мог бы легко почесться поэтом новейших времен. Его поэзия имеет нечто мечтательное и сантиментальное, чего тщетно кто б стал искать у других поэтов древности. Его мечтательное чувство любви поразительно, все предметы отделаны им с мечтательною тонкостию <…>. Его наречие дышит удивительною нежностию и приятностию. Словом, у Тибулла только научиться елегии любви» (Лицейские лекции. С. 160). Совпадала с этим суждением и оценка Т. в «Ручной книге древней классической словесности, собранной Эшенбургом, умноженной Крамером и дополненной Н. Кошанским», которую изучали лицеисты: «Он умел соединить нежность чувствований с самым благородным и истинным образом выражений; в нем найти можно прелестное разнообразие мыслей, картин и чувствований, без всякого принуждения, без всяких затейливых украшений» (СПб., 1816. Т. 1. С. 412).Здесь также сообщалось, что римский теоретик красноречия Квинтилиан (ок. 35 – ок. 96), чьи суждения признавались авторитетными в Новое время, отводил Т. первое место среди римских элегиков.
Интерес П. к Т., которого он в письме А. А. Бестужеву от конца мая – начала июня 1825 назвал в числе «гениев» римской литературы, считая его вместе с тем шедшим «столбовою дорогою подражания» (Акад. XIII, 177), обусловливался его вниманием к жанру любовной элегии; созвучные ему, особенно в юности, мотивы поэзии Т. он воспринимал главным образом опосредованно — через творчество Э.-Д. де Парни и К. Н. Батюшкова. Упоминаемый в пушкинских стихотворениях в сочетании с этими и другими именами того же ряда, Т. выступает символом поэта нежного любовного чувства. Обращаясь в лицейском послании к «русскому Тибуллу», как часто называли Батюшкова (см.: Свиясов Е. В. Прономинация как вид метонимии: (На материале античных антропонимов) // Россия, Запад, Восток: Встречные течения. СПб., 1996. С. 116–117), П. себя также относит к числу крестников римского элегика: «В пещерах Геликона Я некогда рожден; Во имя Аполлона Тибуллом окрещен» («Батюшкову», 1815, ). «Наследниками Тибулла и Парни» называет он «певцов любви», «знающих бесценной жизни сладость» («Любовь одна — веселье жизни хладной…», 1816). В поздней редакции стихотворения «Ш<ишко>ву» (1826) упоминаются в одном ряду «Тибулл, Мелецкий и Парни», нежившиеся «в поместье мирном меж Пиндом и Цитерой» у «шалуна, увенчанного Эратой и Венерой», т. е. А. А. Шишкова; в ранней редакции (1816) вместо Т. был назван французский поэт Г. Амфри де Шолье (Chaulieu, 1639–1720); оба варианта представляют «традиционный набор эмблематических имен, обозначающих гедонистическую и эротическую поэзию» (см.: Акад.2. Т. 1. С. 727). В ст-нии «К**» («Ты богоматерь, нет сомненья…», 1826) П. признается, что находится во власти Амура — бога «Парни, Тибулла, Мура». Тибулловские мотивы усматриваются (Н. Ф. Дератани) в пушкинском стихотворении «Мечтатель» (1815). Характерный элегический мотив, восходящий в своем истоке еще к Т. (кн. I, 6, ст. 11–12), распространенный во французской элегической традиции и воспринятый русскими поэтами, присутствует в ст. 7–8 («Кому тихонько верный ключ Отворит дверь его прекрасной!») лицейской «Элегии» («Счастлив, кто в страсти сам себе…», 1816) (см.: Акад.2. Т. 1. С. 712). В лицейских стихотворениях «Делия» («Ты ль передо мною…», 1814–1816) и «К Делии» («О Делия драгая!..», 1815–1816) использовано условное имя лирической героини первой книги элегий Т. (возлюбленную поэта звали Плания), широко употреблявшееся во французской лирике XVII – начала XIX вв.; к П. оно пришло, видимо, не без посредства, в частности, стихотворения Батюшкова «Тибуллова элегия III. Из III книги» (1809; автор — римский поэт Лидгам (псевд.?), подражатель Тибулла), где русский переводчик заменил употребленное в подлиннике имя Неэра на тибулловскую Делию. Один из черновых вариантов стиха «Бранил Гомера, Феокрита», характеризующего интересы Евгения Онегина (глава I, 7.5), содержал в паре с Феокритом имя Т. (Акад. VI, 220, сн. 6б), который в этом контексте противопоставлялся, отражая мнения героя романа, предпочитаемому им модному серьезному автору («Зато читал Адама Смита»). Замечания П. (предположительно 1821–1824) на полях 2-ой части «Опытов в стихах и прозе» Батюшкова касательно перевода трех элегий Т. (Акад. XII, 258, 261, 262) относились не к собственно сочинениям римского поэта, а к их переводу.
В одном из находившихся в библиотеке П. томов «Всеобщей библиотеки романов» («Bibliothèque universelle des romans». Paris, 1776. T. 7. Pt. 1) между с. 144–145, где напечатана четвертая элегия Т. из I книги («Elégie quatrième du premier Livre: Sic umbrosa tibi»), вложена бумажная закладка (Библиотека П. № 641), но ее принадлежность самому П. неочевидна. У П. имелся также однотомник соч. Катулла, Т. и Проперция в подлиннике (Lipsiae, 1812), полученный им от А. И. Тургенева в юные, судя по дарственной надписи («Поэту Пушкину»), годы (Там же. № 714).
Лит.: Дератани Н. Ф. Пушкин и античность // Учен. зап. Моск. гос. пед. ин-та. Каф. истории всеобщей лит. 1938. Вып. 4: Пушкин и западно-европейская литература. С. 18, 19–21, 29; Покровский М. М. Пушкин и античность // П. Врем. Т. 4/5. С. 28, 35, 37–39, 43; Владимирский Г. Д. Пушкин-переводчик // Там же. С. 302–303, 320, 328; Якубович Д. П. Античность в творчестве Пушкина // П. Врем. Т. 6 (по указ.).
С. Б. Федотова