Артемий, игумен Троице-Сергиева монастыря

Артемий (XVI в.) — игумен Троице-Сергиева монастыря, видный русский публицист. Годы рождения и смерти, мирское имя, происхождение неизвестны. Местом пострижения в монахи был либо Псково-Печерский, либо Корнильев вологодский монастырь. Длительное время находился в Порфирьевой пустыни близ Кирилло-Белозерского монастыря. Здесь, в атмосфере Заволжья, пропитанной идеями Нила Сорского, сложилось мировоззрение А. как идеолога нестяжательства. Из Порфирьевой пустыни в 1551 г. по повелению царя А. был вызван в Москву и поставлен в игумены Троице-Сергиева монастыря. Перемена в судьбе А. была связана с намерением Ивана IV поставить на Стоглавом соборе (см. Стоглав) вопрос о секуляризации монастырских земель: готовясь к проведению этой важной меры, царь нуждался в единомышленниках. В 1552 г. А. самовольно оставил Троице-Сергиев монастырь и возвратился в Порфирьеву пустынь; к этому шагу его побудило, вероятно, несоответствие между его личными нестяжательскими взглядами и стяжательскими традициями монастыря, одного из крупнейших феодалов России. Иосифлянское руководство русской церковью, стремившееся к расправе со своим противником, в 1553 г. в связи с процессами Ивана Висковатого и Матвея Башкина добилось привлечения А. к суду на первых порах в качестве свидетеля, а затем и обвиняемого. По приговору соборного суда, признавшего А. виновным в еретичестве, он ссылается в 1554 г. в Соловецкий монастырь для пожизненного заключения. Вскоре А. бежит с Соловков и появляется в Литве вместе с осужденным за ересь в 1555 г. Феодосием Косым.

Из литературного наследия А. сохранилось шестнадцать посланий, из которых пять (два адресованных царю и три — неизвестным единомышленникам) относятся к московскому периоду его жизни, девять — к литовскому, когда мировоззрение А. значительно изменилось.

В московский период А. во многом являлся последователем Нила Сорского. Идеальной формой монашества он считал особножитие, которое в его понимании было равнозначно скитничеству, пропагандируемому Нилом Сорским. Подобно Нилу Сорскому путь к устранению пороков монашества А. усматривал в личном самоусовершенствовании иноков, но если Нил Сорский делал акцент на внутренней борьбе со «страстными помыслами», то А. главным считал «дела» человека — исполнение им «заповедей господних». Исходя из этого, он придавал мало значения церковной обрядности и полагал, что не исполняющим «заповеди господни» не могут помочь ни посты, ни молитвы, ни «бдение протяженное», ни церковное украшение. Важнейшей из заповедей А. считал евангельскую заповедь любви — любви к богу и любви к ближнему. Следствием признания главенствующей роли заповеди любви явилась широкая терпимость А. в отношении еретиков. Он считал, что к заблуждающимся и сомневающимся, если сомнение происходило от «неведения», следовало относиться с кротостью, даже в тех случаях, когда сомнению подвергались не только «обычаи» (обряды), но и догматы. В силу этого убеждения А. ересь Матвея Башкина, отрицавшего, в частности, догмат троицы, рассматривал как «ребячье» мудрствование, имевшее место от неведения. Так, призыв гуманно («с кротостью») относиться к заблуждающимся и широкая трактовка А. понятия заблуждения приводили в применении к условиям Русского государства XVI в. к отрицанию не только казней еретиков, но и самого понятия еретичества. Большое место в системе взглядов А. занимала тема «книжного учения». Повторяя слова Нила Сорского о том, что «писания много, но не вся божественна суть», А. полагал, что для того, чтобы разобраться в истинности Писания, следует учиться, и разум приобретается человеком только посредством учения. Правда, говоря о необходимости учения, А. имел в виду познание «разума божественных писаний», т. е. изучение человеком св. Писания. Однако несомненно, что призыв к книжному учению должен был способствовать объективно распространению грамотности и пробуждению самостоятельной мысли в широких кругах русского общества. Большой интерес имеет высказывание А. о соотношении «телесного» и «духовного» — «...вся духовная от телесных рождаются, якоже от нага зерна клас, тако бо предваряют духовных всегда телесная...», — представляющее собою по существу утверждение первичности материального начала и зависимости от него духовного. Публицистическая деятельность А. содействовала появлению ростков вольномыслия, и не случайно Феодосий Косой, наиболее радикальный из еретиков Древней Руси, был учеником А.

В литовский период своей жизни А. перешел на позиции защиты православия и обличал другие вероисповедания, а также ереси.

Изд.: Послания старца Артемия, XVI в. // РИБ. СПб., 1878, т. 4.

Лит.: Занков П. М. Старец Артемий, писатель XVI в. // ЖМНП, 1887, № 11, с. 47—64; Садковский С. Артемий, игумен Троицкий // ЧОИДР, 1891, кн. 4, отд. 3, с. 1—143; Вилинский С. Г. Послания старца Артемия. Одесса, 1906 (рец.: Мочульский В. Н. — Зап. Новорос. унив. Одесса, 1907, т. 107, ч. 2, с. 415—423; Истрин В. М. — там же); Будовниц И. У. Русская публицистика XVI в. М.; Л., 1947, с. 262—270; Зимин А. А. И. С. Пересветов и его современники. М., 1958, с. 153—168; Клибанов А. И. Реформационные движения в России в XIV — 1-й пол. XVI в. М., 1960, с. 263—266, 269, 339—340, 364—365; Мainka R. 1) Des Starzen Artemij Polemik gegen die zehn Gebote: Aus der Auseinandersetzung der russischen Orthodoxen mit den Lutheranern Litauens im 16. Jahrhundert // Ostkirchliche Studien, 1964, Bd 13; 2) Der Konflikt des Starzen Artemij mit der russisch-orthodoxen Kirche // Ibid., 1966, Bd 15, H. 2/3, S. 3—34, 113—129; Казакова НА. Нестяжательство и ереси // Вопр. научн. атеизма. М., 1979, сб. 25.

Н. А. Казакова