Путешествия Г.

Минимизировать
— 284 —

Путешествия Г. Известно недоуменное замечание А. Блока о «случайности» рождения «гениальнейшей русской драмы» — «в мозгу петербургского чиновника» (Блок А. Собр. соч. М.; Л., 1962. Т. 6. С. 138). Это — не более, чем обычное, хотя до сих пор время от времени возрождающееся заблуждение. «Петербургским чиновником» Г., в сущности, никогда не был. Жизнь его, особенно со времени назначения в персидскую миссию, была по преимуществу кочевой. «Прощай, любезный мой, — писал он в путевых письмах к С. Бегичеву, — все храпят, а секретарь странствующей миссии по Азии на полу, в безобразной хате, на ковре, однако возле огонька, который более дымит, чем греет; кругом воронье и ястреба с погремушками привязаны к столбам; того гляди шинели расклюют. Вчера мы ночевали вместе с лошадьми; по крайней мере, ночлег был» (2, 293). Из последних десяти своих лет Г. почти три года провел в поездках (в том числе два года странствий пришлись на 1825– 1828 гг.). Только малая часть дорожных впечатлений Г. отражена в его кавказских, крымских, персидских путевых заметках. «С тех пор, как есть города и граждане, — замечает Г., — едем, едем от Финского залива дотудова, куда сын Товитов ходил за десятью талантами, а все добыть похвальную знаменитость, и, может, век до нее не доедем…» (2, 298). «Нет, я не путешественник! — сетует Г. — Судьба, нужда, необходимость может меня преобразовать в исправники, в таможенные смотрители; она рукою железною закинула меня сюда и гонит далее, но по доброй воле, из одного любопытства, никогда бы я не расстался с родными пенатами, чтобы блуждать в варварской земле в самое злое время года» (2, 307). Дорожными впечатлениями наполнены и письма Г. 1.10.1822 г. он писал Кюхельбекеру: «Только что было расписался, повестили мне об отъезде с г. Клендс в Кахетию; это третье путешествие с тех пор, как
— 285 —

мы расстались…» Продолжено это письмо лишь спустя четыре месяца: «И сколько раз потом я еще куда-то ездил. Целые месяцы прошли, или, лучше сказать, протянулись в мучительной долготе <…> словно на мне отягчело пророчество: „И будет ти всякое место в предвижение“» (3, 57–58). «Весною мы прибыли в Тейран, — сообщает Г. в феврале 1820 г. Катенину. — Я не успел обозреться, только что раз поскитался в развалинах Рагов Мидийских, раза три в Каосе-Каджаре, в Негиристане и в других окрестностях Феталишаховой столицы <…>. Жар выгнал нас в поле, на летнее кочевье в Султанейскую равнину, с Шааен-Шаа, Царем Царей и его двором <…>. Да вообще, что за люди вокруг его! что за нравы! Когда-нибудь от меня услышишь, коли не прочтешь. Теперь слишком запущено. Начать их обрисовывать, хоть слегка, завлекло бы слишком далеко: в год чего не насмотришься! Из Султанеи мы в конце августа попали в Табрис <…>. В Ахенде (за переход от Римского мосту на Кизиль-Озане, в горах Кафланку) тоже на недолго остановились, с тем, что дальше ехать или на месте остановиться казалось одинаково скучным, но последнее менее тягостным. Из Табриса, в начале сентября, я отправился в Чечню к Алексею Петровичу за новыми наставлениями. Нашел его, как прежде, необыкновенно умным, хотя недружелюбным. Он воюет, мы мир блюдем; если, однако, везде так мудро учреждены посольства от императора, как наше здесь: полки его опаснее, чем умы его дипломатов. Я наконец опять в Табризе <…>. Землетрясение всего чаще. Хоть хорошо, коли о здешнем городе сказать: провались он совсем, — так точно иной раз провалится» (3, 48–49).
 
О протяженности, длительности и стоимости казенных путешествий отчасти позволяет судить, например, документ от 1.7.1826, когда по распоряжению военного министра освобожденный из-под ареста Г. получил «прогонные деньги до города Тифлиса на три лошади за 2 662 версты 526 руб. 47 коп., на путевые издержки, полагая по сту рублей на 1 000 верст, 266 руб. 67 коп.» (Нечкина М. В. Следственное дело о Г. М.; Л., 1945. С. 87).
 
Несомненно, при всех тягостях подневольных путешествий, они обогащали мировоззрение Г. не только яркими впечатлениями, но и размышлениями о разноликом мире, таили зерна его творческих «беспредельных замыслов», которым не суждено было в полной мере осуществиться. Известно (по свидетельству Кюхельбекера), что Г. написал поэму «Странник», от которой до нас дошли только отрывки. Путевые впечатления станут и важным лирическим лейтмотивом в Г.о.у.: «Я сорок пять часов / Глаз мигом не прищуря, / Верст боле седьмисот промчался, — ветер, буря…» (1, 26); «Звонками только что гремя / И день и ночь по снеговой пустыне, / Спешу к вам голову сломя…» (1, 30), «Где был, скитался столько лет?…» (1, 32); «От сумасшествия могу я остеречься; / Пущусь подалее простыть, охолодеть…» (1, 64); «В повозке так-то на пути / Необозримою равниной, сидя праздно, / Все что-то видно впереди / Светло, сине, разнообразно…» (1, 101).
 
Дежурные сетования некоторых (в том числе и современных) биографов Г. о том, что он «надорвался» на Г.о.у. и уже был не в состоянии совершить что-нибудь столь же великое, — несостоятельны уже потому, что не принимают в расчет неустроенность его быта в последние годы жизни. Беспрестанные поездки просто не оставляли ему продолжительного времени посидеть за письменным столом с пером в руках.