Г.о.у. в прижизненной критике

Минимизировать
— 136 —

Г.о.у. в прижизненной критике. Публичная оценка Г.о.у. была начата уже рекламой альманаху «Русская Талия». В начале ноября 1824 г. в журнале «Сын отечества» было помещено объявление о скором выходе в свет альманаха; под 18-м номером в оглавлении его значились «отрывки из комедии в стихах «Горе от ума» (СО. 1824. Ч. 97. № 3. С. 234–237). Спустя месяц газета «С.-Петербургские ведомости» (1824. 16 дек. № 101. С. 1246) сообщила: «Декабря 15 вышел в свет первый в России драматический альманах под заглавием „Русская Талия“, подарок любителям и любительницам отечественного театра на 1825 год», а в журнала «Сын отечества» (1824. Ч. 98. № 2. С. 179–180) объявлялось, что альманах «продается у входа в театр и во всех книжных лавках по 12 рублей»; здесь же рецензировалось только одно из произведений, вошедших в книгу: «…венец всего собрания есть акт и несколько сцен из новой комедии Г.о.у., сочиненной Г. Удачное изображение характеров, многие истинно комические черты, знание сердца человеческого и общежития, острые слова, прекрасные стихи — все соединяется в этой превосходной пьесе; можно смело сказать, что со времени Фон-Визина у нас не было подобной русской комедии».
 
Появление печатных отрывков Г.о.у. вызвало несколько журнальных откликов, авторы которых подчас судили о комедии в целом. «Первою статьею, — писал Н. А. Полевой в «Московском телеграфе» (1825. Ч. I. № 2. 20 января) в рецензии на «Русскую Талию», — должно почесть отрывок из комедии Г.о.у., соч. Г. Еще ни в одной русской комедии не находили мы таких острых, новых мыслей и таких живых картин общества, какие находим в комедии Г.о.у. Загорецкий, Наталья Дмитриевна, князь Тугоухов, Хлёстова, Скалозуб списаны мастерскою кистью. Смеем надеяться, что читавшие отрывок позволят нам от лица всех просить г. Г. издать всю комедию: до того не можем сказать ни слова о завязке, развязке и роде комедии». Впрочем, критик пожелал «гармонии и чистоты в стихах» (приведено несколько примеров выражений, вроде: «черномазенький», «опротивит», «к прикмахеру» и т. п., которые, по мнению Полевого, «дерут уши»).
 
«Из рукописных произведений, — писал некий Д. Р. К. (Булгарин?) в „Северной пчеле“ (1825. № 15), — все истинные знатоки и любители отечественного слова восхищаются комедиею Г. Г.о.у. Ее читают даже в позлащенных гостиных. Из напечатанного отрывка в „Русской Талии“ никак нельзя судить о прелести целого. Прекрасные стихи, верное изображение характеров и странностей общества, высокие чувствования любви к отечеству, занимательность комических положений, все соединяется в этой пьесе. Безо всякого сомнения после „Недоросля“ у нас не было ничего подобного». Еще более горячий отзыв дал А. Бестужев в альманахе «Полярная звезда» на 1825 г. Комедию Г. он расценивает как «феномен, какого не видали мы от времен „Недоросля“. Толпа характеров, обрисованных смело и резко; живая картина московских нравов, душа в чувствованиях, ум и остроумие в речах, невиданная доселе беглость и природа разговорного русского языка в стихах. Все это завлекает, поражает, приковывает внимание. Человек с сердцем не прочтет ее не смеявшись, не тронувшись до слез». А. Бестужев зачисляет комедию «в число первых творений народных».
 
М. А. Дмитриев в статье «Замечания на суждения „Телеграфа“» (ВЕ. 1825. Ч. CXL. № 6) первым напал на комедию, герой которой, по его мнению, лишь умничает, презирая всех, но выглядит смешнее остальных. Здесь отразилось раздражение староверов, считавших, что Г., как выразился московский генерал-губернатор кн. Голицын, «на всю Москву написал пасквиль».
 
О. М. Сомов в ответ опубликовал статью «Мои мысли о замечаниях г. Дмитриева в „Вестнике Европы“» (СО. 1825. Ч. CI. Май. № 10), где обличил пристрастие и «французско-классический вкус»,
— 137 —

«литературное староверство». Представив в Чацком умного, пылкого и доброго молодого человека, Г., по мнению Сомова, заметил и его слабости — заносчивость и нетерпеливость. «Таков вообще характер людей пылких, и сей характер схвачен г. Г. с удивительной верностью». Всего несправедливее в нападках Дмитриева критик считает его рассуждения о якобы «бранчивом патриотизме»; он «только сердится и негодует на грубую закоснелость, жалкие предрассудки и смешную страсть к подражанию чужеземцам, — не всех вообще русских, а людей некоторой касты». «Что касается до стихосложения, — отмечал далее Сомов, — то оно таково, какого должно было желать в русской комедии и какого мы доныне не имели. Это не тощий набор звонких или плавных слов и обточенных рифм, при изыскивании которых часто жертвовали или словом сильным, или даже самою мыслью. Г. очень помнил, что пишет не элегию, не оду и не послание, а комедию: оттого он соблюл в стихах всю живость языка разговорного…»
 
Дмитриева, однако, поддержал А. И. Писарев, который под псевдонимом «Пилад Белугин», что пародировало имя и фамилию Ореста Сомова, поместил в «Вестнике Европы» (1825. Ч. CXLI. № 10) статью: «Несколько слов о мыслях одного критика о комедии „Горе от ума“».
 
В. Ф. Одоевский, опубликовавший одобрительный отзыв о комедии в «Мнемозине» на 1825 год (Ч. IV), напечатал потом в «Московском телеграфе» (1825. Ч. II. № 10) резкую «антикритику» «Замечания на суждения Мих. Дмитриева о комедии: „Горе от ума“» (подпись: «У. У.»). Он признавал, что у одного Г. «мы находим непринужденный, легкий, совершенно такой язык, каким говорят у нас в обществах, у него одного в слоге находим мы колорит русский. В сем случае нельзя доказывать теоретически; но вот практическое доказательство истины слов моих: почти все стихи комедии Грибоедова сделались пословицами…». Далее в «Вестнике Европы» (1825. Ч. CXLIV. № 23–24) последовала статья все того же «Пилада Белугина» «Против замечаний неизвестного У. У. на суждения о комедии „Горе от ума“». Г. был раздражен этой полемикой и писал В. Ф. Одоевскому из Киева 10.6.1825: «Виноват, хотя ты за меня подвизаешься, а мне за тебя досадно. Охота же так ревностно препираться о нескольких стихах, о их гладкости, жесткости, плоскости; между тем тебе отвечать будут и самого вынудят за брань ответить бранью. Борьба ребяческая, школьная. Какое торжество для тех, которые от души желают, чтобы отечество наше оставалось в вечном младенчестве!!!» На эти споры позднее откликнулся В. К. Кюхельбекер в своем тюремном дневнике 8.2.1833: «Нет действия в Г.о.у.! говорят г.г. Дмитриев, Белугин и братия. Не стану утверждать, что это несправедливо, хотя и не трудно было бы доказать, что в этой комедии гораздо более действия или движения, чем в большей части тех комедий, которых вся занимательность основана на завязке. В Г.о.у., точно, вся завязка состоит в противоположности Чацкого прочим лицам; тут, точно, нет никаких намерений, которых одни желают достигнуть, которым другие противятся, нет борьбы выгод, нет того, что в драматургии называется интригою. Дан Чацкий, даны прочие характеры, они сведены вместе, и показано, какова непременно должна быть встреча этих антиподов, — и только. Это очень просто, но в сей-то именно простоте — новость, смелость, величие того поэтического воображения, которого не поняли ни противники Г., ни его не ловкие защитники» (Кюхельбекер. С. 227).
 
Широко известна стала оценка Г.о.у., высказанная Пушкиным к письмах к Вяземскому и — более подробно — к А. Бестужеву: «Слушал Чацкого, но только один раз, и не с тем вниманием, коего он достоин. Вот что мельком успел я заметить. Драматического писателя должно судить по законам, им самим над собою признанным. Следст. не осуждаю ни плана, ни завязки, ни приличий комедии Г. Цель его — характеры и резкая картина нравов. В этом отношении Фамусов и Скалозуб превосходны. Софья начертана не ясно: не то <…>, не то московская кузина. Молчалин недовольно резко подл; не нужно ли было сделать из него и труса? старая пружина, но штатский трус
— 138 —

в большом свете между Чацким и Скалозубом мог быть очень забавен. Les propos de bal, сплетни, рассказ Репетилова о клубе, Загорецкий, всеми отъявленный и везде принятый, — вот черты истинно комического гения. — Теперь вопрос. В комедии Г.о.у. кто умное действ<ующее> лицо? ответ: Г. А знаешь ли, что такое Чацкий? Пылкий, благородный и добрый малый, проведший несколько времени с очень умным человеком (именно с Г.) и напитавшийся его мыслями, остротами и сатирическими замечаниями. Всё, что говорит он, — очень умно. Но кому говорит он все это? Фамусову? Скалозубу? На бале московским бабушкам? Молчалину? Это непростительно. Первый признак умного человека — с первого взгляду знать, с кем имеешь дело, и не метать бисера перед Репетиловыми и тому подобн<ыми>. О стихах я не говорю, половина — должна войти в пословицу. Покажи это Г. Может быть, я в ином ошибся. Слушая его комедию, я не критиковал, а наслаждался. Эти замечания пришли мне в голову после, когда уж не мог я справиться. По крайней мере говорю прямо, без обиняков, как истинному таланту» (XIII, 138–139). Новый всплеск отзывов о Г.о.у. вызвали сценические по становки комедии, начиная с 1829 г. В статье В. А. Ушакова (МТ. 1830. Июнь. № 11, 12) сделана попытка проследить развитие действия в двух слагающих его интригах — любовной и общественной, т. е. был предвосхищен наиболее проницательный в XIX в. анализ комедии, предпринятый Гончаровым в его эссе «Мильон терзаний». Отклик же Н. И. Надеждина в «Телескопе» (1830. № 20) был недоброжелательным, он усматривал «совершенное отсутствие действия в пьесе», хотя и признавал некоторые достоинства комедии, образы которой, «изображающие различные оттенки московского быта, так верно схвачены, так резко обрисованы, так счастливо поставлены, что невольно засматриваешься, признаешь подлинники и хохочешь». Киреевский (Европеец. 1832. Январь), отдавая должное художественным достоинствам пьесы и прекрасному изображению московского общества, возражал против «негодования автора на нашу любовь к иностранному».
 
Первое отдельное издание пьесы (1833) вызвало отзыв О. И. Сенковского (Библиотека для чтения. 1834. Т. I. № 1): «Г.о.у. имеет повсюду столь же пламенных обожателей, как врагов. И самое то обстоятельство, что оно заслужило себе пламенных противников, уже неоспоримо доказывает высокое его достоинство: в словесности не всякий, кто хочет, имеет жестоких врагов. Есть поэты и прозаики, которые мечутся как угорелые, прибегают к наглости и оскорбительным обвинениям, стараются даже обидеть, чтоб только похвастать враждою некоторых своих собратий, и вместо вражды получают от них один смех. Это уж верный признак посредственности их произведений! Но когда книга удостаивается сильной вражды, будьте уверены, что она необыкновенна во всех отношениях. Комедия Г., без сомнения, не чужда недостатков по части искусства, но общее восхищение, с каким Россия ее приняла, загладило ее грехи и сделало ее красоты народною собственностью. Теперь о красотах ее должно говорить так, как англичанин и испанец говорят о красотах Шекспира и Кальдерона; о недостатках с тем же уважением, с каким они рассуждают о погрешностях, примечаемых в творениях этих двух писателей. Кто безусловно поносит Г.о.у., тот оскорбляет вкус всего народа и суд, произнесенный всею Россиею. Это народная книга: нет русского, который бы не знал наизусть по крайней мере десяти стихов из этой комедии. О стихах я не говорю, половина — должны войти в пословицу. Подобно „Свадьбе Фигаро“, это комедия политическая. Бомарше и Г., с одинаковыми дарованиями и равною колкостию сатиры, вывели на сцену политические понятия и привычки общества, в которых они жили, меряя гордым взглядом народную нравственность своих отечеств…».