БУАЛО-ДЕПРЕО (Boileau-Despréaux) Никола (1636–1711)

БУАЛО-ДЕПРЕО (Boileau-Despréaux) Никола (1636–1711), французский поэт, теоретик классицизма, автор поэмы «Поэтическое искусство» («L’art poétique», 1674). К концу XVIII — началу XIX вв. во Франции сложился культ Б.-эстетика, поддерживавшийся адептами классицизма, которые объявили Б. непререкаемым авторитетом и возвели сформулированные в «Поэтическом искусстве» эстетические принципы (в том числе правило трех «единств» в трагедии, правила французского стихосложения) в ранг вечных, непреложных законов литературного творчества; в 1820-е в бурную полемику с классиками вступили французские романтики, ниспровергавшие Б., доказывая несостоятельность его теоретических положений. Споры вокруг Б. получили сильный отзвук в европейских литературах, включая русскую.

П. был хорошо знаком с творчеством Б. с юношеских лет. Послание «К другу стихотворцу» (1814) содержит отголоски тем и приемов Б.-сатирика; лицейская программа воспитывала уважение к Б. как реформатору французской поэзии в век Людовика XIV и главному авторитету в области литературного вкуса. На протяжении всей жизни П. сохранял это отношение к Б., признавая его «поэтом, одаренным мощным талантом и резким умом» («О ничтожестве литературы русской», 1833–1834; Акад. XI, 271); для него Б. в первую очередь «великий критик» (Акад. XI, 270), «законодатель фр.<анцузской> пиитики» («<Баратынский>», 1830 — Акад XI, 186), «французских рифмачей суровый судия» (первый стих ст-ния без загл., 1833 — Акад. III, 305), расчистивший и указавший путь французской поэзии, которая далее развивалась под его влиянием: «Буало обнародовал свой Коран — и фр.<анцузская> слов.<есность> ему покорилась» («О поэзии классической и романтической», 1825; Акад XI, 38); «Буало <...> обнародовал свое уложение, и словесность ему покорилась» (1834 г. – Акад. XI, 271). В разные периоды на первый план в сознании П. выступали разные стороны этого образа французского поэта. В лицейские годы оценка складывалась под влиянием восприятия Б. арзамасцами, видевшими в нем образец того, как следует вести борьбу с литературными противниками. Соответственно для лицеиста П. был важен боевой дух сатир Б.: русским Б. он называет П. А. Вяземского, «грозу всех князей-стихотворцев [на] Ш.» (письмо к П. А. Вяземскому 27 марта 1816 — Акад. XIII, 2-3); дяде-арзамасцу В. Л. Пушкину высказывает пожелание: «Чтобы Шихматовым на зло Воскреснул новый Буало» («<Из письма к В. Л. Пушкину>» («Христос воскрес, питомец Феба!..») (1816), ст. 11–12); в послании «К Жуковскому» («Благослови поэт!… В тиши Парнасской сени…») (1816) предвещает: «Явится Депрео — исчезнет Шапелен» (ст. 68). В 1820-е П. критически оценивает положения классической поэтики в формулировках Б. и отвергает некоторые его каноны, в том числе правило трех «единств». В «Поэтическом искусстве» он находит «[странную] блестящую смесь некоторых готических (устарелых. — Л. В.) понятий с [правилами] оракулами Горациевой пиитики» (черн. вар. цитированной выше фразы о «Коране» Б. — Акад. XI, 307). На сентенцию Б. «Un sonnet sans défaut vaut seul un long poème» (сонет без изъяна стоит больше длинной поэмы) П. возражает: «...что это значит? Можно ли сказать, что хороший завтрак лучше дурной погоды?» («Отрывки из писем, мысли и замечания», 1827 — Акад. XI, 54). Вместе с тем общее уважительное отношение к Б. остается у П. неизменным; ожесточенную борьбу французских романтиков с частными положениями поэтики Б. он считал мелочной, а их нововведения напоминали ему «гремушки и пеленки младенчества» («Vie, poésies et pensées de Joseph Delorme…», 1831; Акад. XI, 200). В период полемики вокруг «литературного аристократизма» и «торгового направления» в литературе актуальность вновь приобретает Б. — «поэт-законодатель, Гроза несчастных, мелких рифмачей» («Домик в Коломне», 1830, беловой автограф, строфа XI. 1–2; Акад. V, 377). П. называет себя его «поклонником верным», просит быть «вожатаем», хочет «занять кафедру», с которой Б. выносил свой «верный приговор Глупцам минувших лет, вранью тогдашних пор» («Французских рифмачей суровый судия…»). Но в те же годы П. называет теорию Б. «пудреной пиитикой» («Домик в Коломне», беловой автограф, строфа IX. 4; Акад. V, 376), говорит о нем как о «придворном поэте Людв.<ига> XIV» («О ничтожестве литературы русской», вторая черн. ред.; Акад. XI, 501), который дошел «до гостиной <...> через переднюю» (Акад. XI, 503), а в качестве историографа «воспевал его победы и назначал ему писателей, достойных его внимания» (Акад. XI, 271). Этот акцент в оценке Б. подсказывался размышлениями П. о независимости русских поэтов-аристократов («Египетские ночи», гл. I) в противопоставлении сервилизму французских писателей («О ничтожестве литературы русской»).

«Поэтическое искусство» было, по-видимому, для П. источником сведений о некоторых французских поэтах. В двух эпиграммах П. («Вот Виля — он любовью дышет», 1814–1816, и «Не хочешь ли узнать, моя драгая», предполож. 1816) обыгрывается женоненавистничество Б. и физический недостаток, бывший по преданию тому причиной. Набросок перевода второго фрагмента Сапфо («Счастлив, кто близ тебя, любовник упоенный…», 1818) выполнен с французского перевода Б. («Heureux qui près de toi pour toi seul soupire»).

Лит.: Томашевский Б. В. 1) Пушкин и Буало // П. в мировой лит-ре. С. 13–63, 349–361; 2) Пушкин и французская литература // ЛН. Т. 31/32. С. 17–20, 22–27 (То же // Томашевский. П. и Франция. С. 98–102, 106–111); Лотман Ю. М. Три заметки к проблеме «Пушкин и французская культура». 3. Пушкин и поэты французского либертинажа XVII века: (к постановке проблемы) // Проблемы пушкиноведения. Рига, 1983. С. 75–79 (То же // Лотман. Избр. ст. Т. 3. С. 420–422; Лотман. Пушкин. С. 360); Топоров В. Н. Еще раз о связях Пушкина с французской литературой: (Лагарп — Буало — Ронсар) // RL. 1987. Vol. 22. P. 379–394, 400–404; Песков А. М. Буало в русской литературе XVIII — первой трети XIX века. М., 1989. С. 99–102.

Л. И. Вольперт