ТАКОВА
ГРАМОТА ПОСЛАНА ОТ ГОСУДАРЯ ИЗ ВОЛОДИМЕРЦА ЖЕ КО КНЯЗЮ АНДРЕЮ X КУРБЪСКОМУ
CO КНЯЗЕМЪ АЛЕКСАНДРОМЪ ПОЛУБѢНСКИМЪ[1]
ТАКАЯ ГРАМОТА
ПОСЛАНА ГОСУДАРЕМ ТАКЖЕ ИЗ ВЛАДИМИРЦА К КНЯЗЮ АНДРЕЮ КУРБСКОМУ С КНЯЗЕМ
АЛЕКСАНДРОМ ПОЛУБЕНСКИМ
Всемогущие и вседержительные десница дланию содержащаго всея земли конца Господа Бога и Спаса нашего Исуса Христа, иже со Отцемъ и Святымъ Духомъ во единстве покланяема и славима, милостию своею благоволи намъ удержати скифетры Росийского царьствия, смиреннымъ и недостойнымъ рабомъ своимъ, и от его вседержавныя десница христоносныя хоругви сице пишемъ мы, великий государь, царь и великий князь Иванъ Васильевичъ
всеа Русии, Владимерский, Московъский, Ноугородцкий, царь Казанский и царь Астороханский, государь Псковский и великий князь Смоленский, Тверъский, Югорский, Пермъский, Вятцкий, Болгарский и иных, государь и великий князь Новагорода Низовские земли, Черниговский, Резанский, Полотцкий, Ростовский, Ярославский, Бѣлозерский и государь отчинные и обладатель
земли Лифлянския Неметцкого чину, Удорский, Обдорский, Кондинский и всея Сибирския земли и Севѣрные страны повелитель — бывшему нашему боярину и воеводѣ, князю Андрею Михайловичю Курбъскому.
Всемогущей
и вседержительной десницей Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, держащего
в своей длани все концы земли, которому поклоняемся и кого славим вместе с
Отцом и Святым Духом, милостью своей позволил нам, смиренным и недостойным
рабам своим, удержать скипетр Российского царства от его вседержительной
десницы христоносной хоругви, так пишем мы, великий государь, царь и великий
князь Иван Васильевич всея Руси, Владимирский, Московский, Новгородский, царь
Казанский и царь Астраханский, государь Псковский и великий князь Смоленский,
Тверской, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных, государь и великий
князь Нижнего Новгорода, Черниговский, Рязанский, Полоцкий, Ростовский,
Ярославский, Белозерский и отчинный государь и обладатель земли Лифляндской
Немецкого чина, Удорский, Обдорский, Кондинский и всей Сибирской земли и
Северной страны повелитель — бывшему нашему боярину и воеводе князю Андрею
Михайловичу Курбскому.
Воспоминаю ти, княже, со смирениемъ: смотри Божия смотрения
величества, еже о нашихъ согрешенияхъ, паче же о моемъ беззаконии, ждый моего обращения, иже паче Монасия беззаконовахъ,[2]
кромѣ
отступления. И не отчеваюся Создателева милосердия, во еже спасену быти ми, якоже рече во святомъ своемъ Евангилии, яко радуется о единомъ грѣшнице кающемъся, нежели о девятидесятъ и девяти праведникъ; такожъ о овцахъ и о драгмахъ[3] притчи. Аще бо и паче числа песка морскаго беззакония моя, но надеюся на милость благоутробия Божия — может пучиною милости своея потопити
беззакония моя. Якоже ныне грѣшника мя суща, и блудника, и мучителя, помилова и животворящимъ своимъ крестомъ Амалика и Максентия низложи.[4]
Крестоносной проходящий хоругвии и никаяжъ бранная хитрость непотребна
бысть, якожъ нѣ едина Русь, но и немцы, и литва, и татарове, и многия языцы сведятъ. Самъ прося ихъ, увѣдай, имъже имя исписати не хощу, понеже не моя побѣда, но Божия. Тебѣ жъ о многихъ мало воспомяну; вся бо досады, яже писалъ еси ко мнѣ, преже сего восписахъ ти о всемъ подлинно; ныне жъ от многа мало воспоминати. Воспомяни убо реченное во Иове:[5]
«Обшедъ землю и прохожю поднебѣсную»; тако и вы хотесте с попомъ Селиверстомъ и с Олѣксѣемъ с Адашевымъ и со всеми своими семьями под ногами своими всю Рускую землю видѣти; Богъ же даетъ власть емужъ хощетъ.
Со
смирением напоминаю тебе, о князь: посмотри, как к нашим согрешениям и особенно
к моему беззаконию, превзошедшему беззакония Манассии, хотя я не отступил от
веры, терпеливо Божье величество, веря в мое покаяние. И не сомневаюсь в
милосердии Создателя, которое принесет мне спасение, ибо говорит Бог в святом
Евангелии, что больше радуется об одном раскаявшемся грешнике, чем о девяноста
девяти праведниках; то же говорится и в притче об овцах и драхмах. Ибо если и
многочисленнее песка морского беззакония мои, все же надеюсь на милость
благоутробия Божьего — может Господь в море своей милости потопить беззакония
мои. Вот и теперь Господь помиловал меня, грешника, блудника и мучителя, и
животворящим своим крестом низложил Амалика и Максентия. А наступающей
крестоносной хоругви никакая военная хитрость не нужна, что знает не только
Русь, но и немцы, и литовцы, и татары, и многие народы. Сам спроси у них и
узнаешь, я же не хочу перечислять эти победы, ибо не мои они, а Божьи. Тебе же
напомню лишь кое-что из многого, ибо на укоризны, которые ты писал ко мне, я
уже со всей истиной ответил; теперь же напомню немногое из многого. Вспомни
сказанное в Книге Иова: «Обошел землю и иду по вселенной»; так и вы с попом
Сильвестром и Алексеем Адашевым и со всеми своими родичами хотели видеть под
ногами своими всю Русскую землю, но Бог дает власть тому, кому захочет.
Писалъ еси, что язъ разтлѣн разумомъ,[6]
якожъ
ни въ языцехъ имянуемо. И я таки тебя, судию, и поставлю с собою: вы ли разтлѣнны, или язъ, что язъ хотелъ вами владѣти, а вы не хотели под моею властию быти, и язъ за то на вас опалался? Или вы разтлѣнныи, что не токмо похотѣстѣ повинными мнѣ быти и послушными, но и мною владѣсте, и всю власть с меня снясте, и сами государилися,
какъ
хотѣли, a с меня есте государство сняли: словомъ язъ былъ государь, а деломъ ничево не владелъ. Колики напасти язъ от васъ приялъ, колики оскорбления, колики досады и укоризны! И за что? Что моя пред вами исперва вина? Ково чемъ оскорбихъ? To ли моя вина, что Прозоровского
полътораста четье Федора сына дороже? Попамятуй и nocyдu: с какою есть укоризною ко мне судили Сицково с Прозоровскими,[7]
и какъ обыскивали, кабы злодея! Ино та земля нашихъ головъ дороже? И сами Прозоровские каковы перед нами? Ино то уж мы в ногу ихъ не судны. A у батюшка, да Божиимъ
милосердиемъ и пречистые Богородицы милостию, и великихъ чюдотворцовъ молитвою, и Сергиевою милостию, и батюшковымъ благословениемъ, и у меня
Прозоровскихъ было не одно сто. А Курлятевъ былъ почему меня лутче? Ево дочеремъ всякое узорочье покупай, и благословно и здорово, а моимъ дочеремъ — проклято да за упокой.[8]
Да много того, что мне от васъ бѣдъ, всего того не исписати.
Писал
ты, что я растлен разумом, как не встретишь и у неверных. Я же ставлю тебя
самого судьею между мной и тобой: вы ли растлены разумом или я, который хотел
над вами господствовать, а вы не хотели быть под моей властью, и я за то
разгневался на вас? Или растленны вы, которые не только не захотели
повиноваться мне и слушаться меня, но сами мною владели, захватили мою власть и
правили, как хотели, а меня отстранили от власти: на словах я был государь, а
на деле ничем не владел. Сколько напастей я от вас перенес, сколько
оскорблений, сколько обид и упреков! И за что? В чем была моя вина перед вами с
самого начала? Кого и чем я оскорбил? Это ли моя вина, что полтораста четей
Прозоровского вам были дороже моего сына Федора? Вспомни и рассуди: как
оскорбительно для меня вы разбирали дело Сицкого с Прозоровским и допрашивали,
словно злодея! Неужели эта земля вам была дороже наших жизней? И что такое сами
Прозоровские рядом с нами?.. Божиим милосердием, милостью пречистой Богородицы,
и молитвой великих чудотворцев, и милостью святого Сергия у моего батюшки и с
батюшкиного благословения у меня была не одна сотня таких, как Прозоровский. А
чем лучше меня был Курлятев? Его дочерям покупают всякие украшения, это
благословенно и хорошо, а моим дочерям — проклято и за упокой. Много таких было
мне от вас бед — не исписать.
А и з женою про что разлучили? Толко бы вы у меня не отняли юницы моея, ино бы Кроновы жертвы не было.[9]
А будетъ молвишъ, что язъ о томъ не терпѣлъ и чистоты не сохранилъ, — ино вси есмы человѣцы. Ты чево для понялъ стрелетцкую жену? Толко б есте на меня с попомъ не стали, ино б того ничево не было: все то учинилося от вашего самовольства. А князя Володимера на царство чего для естя хотѣли посадити,[10]
а меня з детми известь? Язъ восхищеньем ли, или ратью, или кровъю сѣлъ на государство? Народилъся
есми Божиимъ изволениемъ на царьстве, и не мню того, какъ меня батюшка
пожаловалъ благословилъ государствомъ, да и взросъ есми на государстве. A князю Володимеру почему было быти на государстве? От четвертово удѣлново родилъся.[11]
Что
его
достоинство и государьству которого его поколенье, развее вашие измены к нему, да его дурости? Что моя вина пред нимъ? Что ваши жъ дяди и господины отца его уморили в тюрмѣ, а его и с матерью тако жъ держали в тюрмѣ? И я его и матерь от того свободил[12] и держалъ во чти в урядствѣ; а он былъ уже от тово и отшолъ. И язъ такие досады стерпѣти не могъ, — за себя есми сталъ. И вы почали противъ меня болши стаяти да изменяти, и я потому жесточайше почалъ противъ васъ стояти. Язъ хотелъ васъ покорити в свою волю, и вы за то какъ святыню Господню осквернили и поругали! Осердяся на человѣка, да Богу ся есте приразили. Колико церкви и монастыри и святыхъ мѣстъ испоругали естя и осквернили! Сами о томъ Богу отвѣтъ воздадите. О семъ же паки умолчю; ныне о настоящемъ восписую ти. Смотри, о княже, Божия судьбы, яко Богъ даетъ власть емуже хощетъ. Вы убо, яко дьяволъ, с Селиверстомъ с попомъ и с Олѣксѣемъ с Одашевымъ рекосте, якоже во Иове хваляся: «Обыдохъ землю и прошедъ поднебѣсную, и поднебѣсную под ногами учинихъ» (рече ему Господь: «внят ли на раба моего Иева?»). Тако убо и вы мнѣсте под ногами быти у васъ всю Рускую землю; но вся
мудрость ваша ни во что же бысть Божиимъ изволениемъ. Сего ради трость наша наострися к тебе писати. Якоже рекосте: «Несть людей на Русии, нѣкому стояти», — ино ныне васъ нет, а нынѣ кто претвердыя грады германские взимаетъ?
Но сила животворящего креста, побѣдившая Амалика, Максентия, грады взимаетъ. He дожидаютца грады германские бранново бою,[13]
но явлениемъ животворящего креста поклоняютъ главы своя. А гдѣ по грѣхомъ, по случаю, животворящего креста явления не было, тутъ и бой былъ.[14]
Много отпущено всякихъ людей: спрося ихъ, уведай.
А
с женою моей зачем вы меня разлучили? Не отняли бы вы у меня моей юной жены, не
было бы и Кроновых жертв. А если скажешь, что я после этого не стерпел и не
соблюл чистоты, — так ведь все мы люди. А ты для чего взял стрелецкую жену? А
если бы вы с попом не восстали на меня, ничего бы этого не случилось: все это
случилось из-за вашего самовольства. А зачем вы захотели князя Владимира
посадить на престол, а меня с детьми погубить? Разве я похитил престол или
захватил его через войну и кровопролитие? По Божьему изволению с рождения был я
предназначен к царству: и уже не вспомню, как меня отец благословил на
государство; на царском престоле и вырос. А князю Владимиру с какой стати
следовало быть государем? Он сын четвертого удельного князя. Какие у него достоинства,
какие наследственные права быть государем, кроме вашей измены и его глупости? В
чем моя вина перед ним? Что ваши же дяди и господины уморили отца его в тюрьме,
а его с матерью также в тюрьме держали? А я и его, и его мать освободил и
держал их в чести и благоденствии; а он уже от всего этого отвык. И я такие
оскорбления стерпеть не смог — и стал за самого себя. И вы тогда начали против
меня еще больше выступать и изменять, и я потому еще решительнее начал
выступать против вас. Я хотел вас подчинить своей воле, и как же вы из-за этого
надругались над святыней Господней и осквернили ее! Рассердившись на человека,
восстали на Бога. Сколько церквей, монастырей и святых мест вами поругано и
осквернено! Сами за это Богу ответ дадите. Но опять-таки умолчу об этом; пишу
здесь тебе о нынешних делах. Смотри, княже, на Божий суд: как Бог дает власть
кому хочет. Вы ведь с попом Сильвестром и с Алексеем Адашевым хвастались, как
дьявол в Книге Иова: «Обошел землю и прошел вселенную, и вся земля под ногами
моими» (и сказал ему Господь: «А знаешь ли ты раба моего Иова?»). Так и вы
мнили, что вся Русская земля у вас под ногами, но по Божьей воле мудрость ваша
оказалась тщетной. Вот ради этого я и поострил свое перо, чтобы тебе написать.
Вы ведь говорили: «Нет людей на Руси, некому обороняться», — а нынче вас нет;
кто же нынче завоевывает претвердые германские крепости? Это сила животворящего
креста, победившая Амалика и Максентия, завоевывает крепости. Не дожидаются
бранного боя германские города, но склоняют головы свои перед силой
животворящего креста. А где случайно за грехи наши явления животворящего креста
не было, там бой был. Много всяких людей отпущено: спроси их, узнаешь.
А писалъ себѣ в досаду, что мы тебя в дальноконыя грады, кабы
опалаючися, посылали, — ино ныне мы з Божиею волею своею сединою и дали твоихъ дальноконыхъ
градовъ прошли, и коней нашихъ ногами переѣхали всѣ ваши дороги, из Литвы и в Литву, и пѣши ходили, и воду во всехъ техъ мѣстехъ пили, ино ужъ Литве нелзѣ говорити, что не везде коня нашего ноги были. И гдѣ еси хотелъ упокоене быти от всехъ твоихъ трудовъ, в Волмерѣ,[15]
и тутъ на покой твой Богъ насъ принесъ, и гдѣ, чаялъ, ушелъ, а мы тутъ з Божиею волею сугнали, и ты тогда дальноконѣе поехалъ.
Писал
ты нам, вспоминая свои обиды, что мы тебя в дальноконные города как бы в
наказание посылали, — так теперь мы со своими сединами и дальше твоих
дальноконных городов, слава Богу, прошли и ногами коней наших прошли по всем
вашим дорогам — из Литвы и в Литву, и пешими ходили, и воду во всех тех местах
пили, — теперь уж Литва не посмеет говорить, что не везде ноги наших коней
были. И туда, где ты надеялся от всех своих трудов успокоиться, в Вольмер, на
покой твой привел нас Бог: настигли тебя, и ты еще дальноконнее поехал.
И сия мы тебѣ от многа мало написахомъ. Самъ себѣ разсуди, што ты и каково делалъ, и за что, и Божия смотрения величества его о насъ милости разсуди, что ты сотворилъ. Сия в себѣ разсмотри и самъ себѣ разтвори сия вся! А мы тебѣ написахомъ сия вся, ни гордяся, ни дмяся — Богъ вѣсть, но к воспоминанию твоего исправления, чтобъ ты о спасении душа своея помыслилъ.
Итак,
мы написали тебе лишь немногое из многого. Рассуди сам, как и что ты сделал и
для чего, и, зная милость Божьего попечения о нас, рассуди, что ты сотворил.
Все это сам рассмотри и сам найди решение этому! Видит Бог, что написали это мы
тебе не из гордости или надменности, но чтобы напомнить тебе о необходимости
исправления, чтобы ты о спасении души своей подумал.
Писана в нашей отчине Лифлянские земли во граде Волмерѣ, лѣта 7086 года, государствия нашего 43-го, а царствъ нашихъ Росийского 31-го, Казансково 25-го, Асторохансково 24-го.
Писано
в нашей вотчине Ливонской земле, в городе Вольмере, в 7086 (1577) году, на
сорок третьем году нашего правления, на тридцать первом году нашего Российского
царства, двадцать пятом — Казанского, двадцать четвертом — Астраханского.