ЭПИСТОЛА К А. М. БАКУНИНУ ИЗ ПАВЛОВСКОГО, ИЮНЯ 14, 1797

Минимизировать
I. ФОРТУНА
 
             Любитель сельской красоты,
             Друг истине и мне горячий,
             Зачем меня опрыснул ты
             Кастальской чистою водою,
             Идущего мечты тропою
             Лишаешь нужной слепоты,
             В которой леший слух прельщает,
             Червяк дорогу освящает
             До самой поприща меты?
 
             Меня было ошеломило...
             Ударясь в стену головой
             И став, как надобно, шальной,
             Какой-то скользкою тропой
             Я шел и долом и горой;
             И так было мне любо было
             В чаду, в тумане колесить!
             За что ни попадя ловить
             Ту непоседную, благую
             Мадам летучую, нагую,
             Пред коей жабой и ужом
             Премудрый мир наш суетится;
             А зелье перед ним вертится
             Без оси беглым колесом
             И к сотому останови́тся
             И то на час прямым лицом.
             Зовет Фортуной свет ученой
             Сию мадам; но тут не тот
              (Прости, Господь) у них расчет:
             Они морочат мир крещеной!
             Поверь мне, друг мой, это черт...
             Помилуй, целый век вертится,
             А голова не закружи́тся,
             Не поведет ей клином рот,
             Всё хороша и всех прельщает,
             Полсвета в обод загибает,
             Полсветом улицу мостит,
             И вихрем мир кутит, мутит,
             И величает, и страмит,
             Народ и грабит, и дарит.
             Вчера кто к солнцу возносился,
             По милости ж ее явился
             Повержен в лужу и лежит;
             Лежит и, изумлен, зевает,
             Как в грязь попал, не понимает
             И думает еще, что спит.
             Сторонний умница дивится,
             Знакомого узнать боится,
             От мараных друзей странится
             И думает: не черт их нес;
             А завтре там же очутится.
             Кольцом и умница кружится,
             Затем, что ум и наг и бос.
 
              «Фортуны для богатства жаждут,
             В богатстве счастье видит свет.
             От счастия бегут и страждут,
             И ищут там, его где нет»,—
             Я так подумал и очнулся,
             Из Талыжни черпнул воды,
             Умылся, проглянул, встряхнулся,
             Ах батюшки, беды, беды!
             Куда меня нелегка сила
             В чаду обманом затащила?
             Отколь молитвой ни крестом
             Никто не может отбожиться,
             Лежать в грязи или кружиться
             Обязан каждый колесом.
 
             Зачем? Да мне зачем метаться?
             Мне шаркать, гнуться и ломаться!
Ты, право, сослепу не в лад определил;
          Лишь был бы я здоров и волен,
          Я всем богат и всем доволен,
          Меня всем Бог благословил:
          Женил и дал мне всё благое.
          Я счастье прочное, прямое
          В себе иль дома находил
          И с ним расстаться не намерен!
 
          Я истинно, мой друг, уверен,
Что ежели на нас Фортуны фаворит
(В котором сердце бы не вовсе зачерствело)
                 В Никольском поглядит,
Как, песенкой свое дневное кончив дело,
Сберемся отдохнуть мы в летний вечерок
                 Под липку на лужок,
          Домашним бытом окруженны,
          Здоровой кучкою детей,
Веселой шайкою нас любящих людей;
          Он скажет: «Как они блаженны,
          А их удача не кружит!
Мое вертится все, их счастие лежит.
У счастья своего с заботами моими
          Стоять я должен на часах;
Как Лыска добрая, их счастие за ними
          Гоняется во всех местах,
                     Усталости не знает,
          Работает и припевает,
          А в праздник пляшет как велят,
          Не дремлет, как оне и спят!
Ну если б я вздремал, Фортуна бы заснула.
Нет, видно, ты меня, удача, обманула,
Ведь я для счастия тебя, мадам, искал;
А ты меня пустым набатом оглушила,
                     Дурманом окормила,
                     Гнилушкой осветила.
Я счастья не вкусил, а сед и дряхл уж стал.
На воина того похож я стал с тобою,
               Что трудным ремеслом, войною,
                     Под старость нажил хлеб;
Но есть его пришел без зуб, без рук и слеп.
            И я все приобрел (признаться),
Чем можно счáстливым, довольным показаться,
Но чувство потерял, которым наслаждаться
И в неимуществе умеет человек.
                     Что был мой век?
               Туман. Что счастие? Мечта.
Что должность первая из важных? Суета.
Она опасностью мой разум обуяла
И радости прямой к душе не допускала;
Восторг ни каплей слез любви не оросил,
Ни искрой дружба кровь мою не согревала,
Меняя всё на всё, я сердце износил,
А к добродетели я потерял и веру.
Холóдность до того мне сердце облегла,
               Что делал только по примеру
Без удовольствия и добрые дела.
Но добрым я рожден и счáстливым быть стою.
О православные! я заклинаю вас
                        Сей добродетелью святою,
Которой вам не чужд, конечно, сладкий глас,
                             Возьмите что хотите,
 
Но к человечеству меня вы приютите
                           И, чувство отворя,
                           Мне душу отведите,
                           С природой помиря.    
Быть может, как весна с любовью возвратится,
Чувствительность и я опять приобрету,
                    Мой дух унылый оживится
И сердцу сообщит природну теплоту,
Которой прелести поднесь я вспоминаю!
Я впечатления еще не потерял,
Как в сельской простоте с любовию одною
Я радости обнять не мог моей душою.
          Мой голос, взгляд и шаг изображал,
Что в сердце, не в уме я счастие питаю.
Теперь хочу вздохнуть; но напроти́в зеваю
Средь почестей, забав, как будто век не спал».
Но я разнежился—язык сей непритворной
           И в штат не положен придворной;
Там глупость значится под титлом простоты,
Там сеном кормят тех, кто зелень да цветы
           Паркетам травчатым предпочитает.
Придворный вне двора и счастия не знает!
И если б улещать меня он эдак стал,
Вельможа сей шпынем бы, право, показался.
В ответ бы я ему ту басню прочитал,
Которой смысл в душе давно мне начертался:
«В игольное ушко верблюду не пройтить,
Фортуны детищу с природою не жить»,
           И счастья не вкусить прямого,
Затем что матушка чрезмерно бестолкова,
По матушке пошел и весь их знатный род,
И кто из них счастли́в, тот в их семье урод.
Прочти в сей басенке (не говоря дурного),
                     Как зелье и тогда дела
                                Свои вела,
Как с счастием она на пустоши жила.
 
II СЧАСТЬЕ И ФОРТУНА
 
Когда-то с Счастьем жить Фортуна согласилась
               И вместе с ним переселилась
               В шалаш на бережок реки,
В долину мирную, где воздух ароматной
Одушевляет край обильный, благодатной.
               И толкам вопреки
               Живут они одни
Не месяц и не год, живут они два дни,
На третий день зевать Фортуна зачинает,
Ко Счастью обратясь, зевая, примечает
И говорит: «Смотри, как тесен наш шалаш,
               Ни с чем нельзя расположиться,
               С моим приданым поместиться
                                   Места нет;
                    Богатство любит свет,
               А знатность любит жить просторно,
               Ведь их не в шкаф же положить».
                                 «Неспорно,—
               Счастье говорит,— но жить,
Мне кажется, без них бы можно было.
Смотри, как солнышко долину осветило.
               Что блеск всей знатности пред ним?
Взгляни ты, как щедра природа к нам дарами:
               Для глаз покрыла луг цветами,
Для вкуса клонится к нам целый лес плодами;
               На что богатство там, где с нами
               Дышáт все счастием одним?
Утехи и покой постель нам постилают
               Из роз, и розы обновляют
               Всечасно цвет и аромат!»
Фортуна слушала и, слушая, зевала,
               Хотелось неотменно ей
                       Иметь стада людей,
               Которых бы она гоняла
Для наполнения пустых больших палат.
                       Ей блеск и шум служили
               И Счастье всякий день будили
               Безвременно и без пути.
               Хоть им оно и говорило,
               Что время есть на всё: плясать,
               Гулять, работать и поспать.
Как слушать истину? не тут-то было.
Грем<ели> так, что Счастие уйтить
                       Принудили решиться,
               Чтоб тем раздоры прекратить.
                       Чему другому быть?
               Мне действие сие нечудно:
               Фортуне с Счастьем тесно жить,
               А Счастию с Фортуной трудно.
Фортуна любит шум, а Счастие—покой.
                «Я вижу, мне пора с тобой,—
Сказало Счастие,— Фортуна, разлучиться,
               Нет, Счастью только льзя ужиться
               В семье с Любовию одной».
Тут, взяв котомочку и подкрепя оборки,
Тихонько Счастие от пышности по горке
                              Пошло домой...
 
КОММЕНТАРИИ
 
Эпистола к А. М. Бакунину из Павловского, июня 14, 1797. — В отрывках: Артамонова З. Неизданные стихи Н. А. Львова. — В кн.: Лит. наследство, № 9-10. М.—Л., 1933, с. 271. Печ. по кн.: Поэты XVIII века, т. 2, с. 236—242.
 
Бакунин Александр Михайлович — поэт, друг Н. А. Львова.
 
Слепой очима, духом зрячий... — Зрение А. М. Бакунина было весьма слабо.
 
Мадам летучую, нагую... — Картина изменчивости Фортуны перекликается со знаменитой одой Г. Р. Державина «На счастие» (1789).
 
Талыжня — речка, протекавшая через новоторжские владения Львовых.
 
Никольское — или Черенчицы. небогатое (70 душ крестьян) имение Н. А. Львова в Новоторжском уезде Тверской губернии.