ПРѢНИЕ ЖИВОТУ С СМЕРТИЮ
СПОР ЖИЗНИ СО СМЕРТЬЮ
Нѣкий
человекъ воинъ удалецъ ѣздяше по полю чистому и по роздолию высокому. И прииде
к нему смерть, и бѣ видѣние ея страшно, яко лев ревый, всячески страшна от
человеческаго устроения. Носящи же с собою оружия всякия: мечь, ножи,
пилы, рожны, серпы, оскорды и уды, иныя же незнаемая, и ими же
кознодѣйствует различными образы.
Некий
человек, удалой воин, ездил по полю чистому, по раздолью широкому. И пришла к
нему смерть, и был вид ее страшен, как у рыкающего льва, ужасен он для
человеческой природы. Носит смерть с собой всякие орудия: меч, ножи, пилы,
рожны, серпы, топоры и другие неведомые предметы, которыми по-разному вершит
свои злодеяния.
Сию же
видивши смиренная ми душа устрашися велми. И азъ рекох ей: «Кто ты еси, лютый
звѣрь? Образ твой страшенъ велми: подобие у тобя человеческое, а хожение
звѣриное».
Увидав ее,
смиренная моя душа сильно устрашилась. И я спросил смерть: «Кто ты, лютый
зверь? Очень уж страшен облик твой: вид у тебя человеческий, а поведение
звериное».
Рече ему
смерть: «Пришла есми к тобѣ, хощу тя взяти».
Ответила
ему смерть: «Пришла к тебе, хочу тебя взять».
Рече же
человекъ той; «Да аз не хощу, а тобя не боюся».
Говорит
тогда человек тот: «Да я не хочу, а тебя не боюсь».
Рече же ему
смерть: «О человече, о чем мя не боишися? Цари и князи, и воеводы, и святители
меня боятся. Азъ есмь славна на земли, а ты меня не хощеши боятися».
Смерть же
ему в ответ: «О человече, почему меня не боишься? Цари и князья, и воеводы, и
священнослужители меня боятся. Я славлюсь по всей земле, а ты меня не
страшишься».
Рече же ей
человекъ той: «Да азъ есмь воинъ удалецъ, в ратномъ дѣле многия полки побиваю,
а единъ от человекъ никто же может со мною побитися, ни противу стати на мя. А
ты ко мнѣ едина пришла, а оружия и запасу с собою много носиши.
Видишися мнѣ ты не удала, толко еси страшна: образъ твой страшит мя, уды
моя во мнѣ трепещут на тобя смотря. Отиди от мене прочь, доколе тя не потну
мечем моимъ».
Говорит ей
человек тот: «Ведь я удалой воин, в ратном деле многочисленные полки побеждаю,
а в одиночку ни один человек не может со мною сразиться, ни выйти против меня.
А ты ко мне одна пришла и всяких орудий с собой много носишь. Нет в тебе удали,
только страшна: облик твой пугает меня, и все во мне трепещет, когда смотрю на
тебя. Уходи от меня прочь, пока не пронзил тебя мечом своим».
Рече же ему
смерть: «Аз есмь не силна, ни хороша, ни красна, толке силных и красных
побираю. Да скажу ти, человече, послушай мене. От Адама и до сего дни сколке
было богатырей удалых, а никтоже со мною не смѣлъ побитися, а и хоще ми ся того, хто бы со мною побил. Да
еще скажу ти, послушай мене: от Адама и до сего дни сколке было людей, царей и
князей, и владыкъ, женъ и девицъ, то всѣх азъ побрала. Самсон силный, не
богатырь ли был, не силнее ли тебе был? Тако говорил: “Аще бы было колце в
землю вдѣлано и яз бы всѣмъ свѣтомъ поворотил”. Да аз и того взяла. Александръ,
царь макидонский,[1]
удал и храбрь был, и всему подсолнечному на земли царь и государь был,
да и того яз взяла, аки единаго от убогих. А царь Давидъ,[2] в пророцех пророкъ был, — да и того
яз взяла. О человече, не мудрее ты царя Соломона[3]
— царь Соломонъ хитр и мудр был, да и той со мною не смѣл поговорити, и
того яз взяла. Акирь Премудрый во Алевитцкомъ царьствии,[4] не было таковаго мудреца ни под
солнцем, да и тот со мною не смѣлъ поговорити, и азъ и того взяла. Да вѣдомо
тебѣ, человече, азъ есмь смерть, не посулница, богатства не збираю, а красна
портища не ношу, а земныя славы не хощу, занеже есми немилостива — издѣтска не
навадилася миловати; и азъ не милую, не наровлю ни часу, какъ пришед, такъ и
возму».
Тогда
говорит ему смерть: «Я ни сильна, ни хороша, ни пригожа, а вот сильных и
пригожих забираю. Вот что скажу я тебе, человече, послушай меня. От Адама и до
сегодняшнего дня сколь много было богатырей удалых, а ведь никто не осмелился
со мной сразиться, да и не знаю я никого, кто бы со мной сразиться мог. Да еще скажу
тебе, послушай меня: от Адама и до сегодняшнего дня сколь много было людей,
царей и князей, и священнослужителей, женщин и девиц, — всех их я забрала.
Самсон сильный, не богатырь ли был, не сильнее ли тебя был? Так говорил он:
“Если бы было кольцо в землю вделано, то я бы весь мир повернул”. А я и его
взяла. Александр, царь македонский, удал и храбр был и всему подсолнечному миру
царем и государем стал, а я и его взяла, как одного из убогих. А царь Давид,
среди пророков пророк, — а я и его взяла. О человече, не мудрее ты царя
Соломона — царь Соломон разумным и мудрым был, да и тот со мной не смел
поспорить, и его я взяла. Акир Премудрый в Алевитском царстве, не было под
солнцем другого такого мудреца, да и тот со мной не смел поспорить, а я и его
взяла. Да знаешь ли ты, человече, что я, смерть, — не взяточница, богатства не
коплю, а нарядных одежд не ношу, а земной славы не ищу, потому что немилостива
— с детства не приучилась миловать: и я не милую, не делаю отсрочки ни на
минуту, а как приду, так и возьму».
И рече
человекъ той: «Госпоже моя смерть, яви на мнѣ любление свое».
И говорит
человек тот: «Госпожа моя смерть, будь благосклонна ко мне».
И рече ему
смерть: «Никако же, человече, занеже до всѣх любовь моя равна: какова до царя,
такова и до князя, и до святителя, и до богата, и до нища. О человече, аще бы
яз збирала богатство, столке бы было у меня богатства всего много и несказанно!
Занеже, человече, азъ хожу аки тать в нощи, не сказываюся никому, занеже,
человече, слышах во Евангелии глаголеть Господь: “Блюдитеся вы, не вѣдает бо ни
единъ вас, коли тать приидетъ в домъ его, аще бо вѣдал, крѣпко бы стереглъ и не
дал бы подкопывати храма своего”[5] Тако и ты, человече, разумей: берегися
смерти на всяк час, доколе аз не пришла по тебя. А нынѣ, человече, нѣсть ти
помощи, занеже, человече, — “В чем тя застану, в том тя и сужу”,[6] — глаголетъ Господь».
И говорит
ему смерть: «Невозможно это, человече, потому что ко всем моя благосклонность
одинакова: какова к царю, такова и к князю, и к священнослужителю, и к
богатому, и к бедному. О человече, если бы я собирала богатства, то столько
набралось бы у меня богатства всего мира, что и сказать нельзя! Потому так,
человече, что хожу я, аки тать в нощи, никого не предупреждаю, ибо, человече,
слышала, что говорит Господь в Евангелии: “Остерегайтесь, ни один из вас не
знает, когда тать придет в дом его; если бы знал, крепко бы стерег и не дал бы
проникнуть в дом свой”. Так и ты, человече, знай: берегись смерти каждый час,
пока я не пришла за тобой. А теперь, человече, неоткуда ждать тебе помощи,
потому что, человече, — “В чем тебя застану, в том и сужу”, — говорит Господь».
Рече же
человекъ той: «Госпоже моя смерть! Дай же ми, госпоже, да покаюся шедъ во
град».
Сказал
тогда человек тот: «Госпожа моя смерть! Разреши мне, госпожа, пойти в город и
покаяться».
Рече же
смерть: «Никакоже, человече, не пущу тя, занеже мнози тако глаголют, человецы
такоже. Егда азъ приступлю к ним, и они глаголють: “Господи, отпусти мнѣ, да
покаюся”, — и аз полегчаю, чтобы покаялся, и он, отшед, да то же творит, а меня
забудет, чает себѣ ни во что же. Уже, человече, живот твой коротается, конецъ
близокъ есть, а солнце твое зашло есть».
Ответила
ему смерть: «Нет, человече, не пущу тебя, потому что многие люди так же
говорят. Когда я прихожу к ним, то они говорят: “Господи, отпусти меня, чтобы
покаяться”, — и я отпущу, чтобы покаялся, и он, освободившись, поступает
по-прежнему, а про меня забывает, думает, что с ним ничего не случится. Уже,
человече, жизнь твоя пресекается, близок конец твой, а солнце твое зашло».
Тогда же
начя человекъ той рыдати, захлипаяся плакати и многи жалостныя словеса
изглаголати. И рече: «Госпоже моя смерть! Дай же, госпоже, да шед приуготовлю
погребалная: срачицу и саванъ и ина, яже на потребу тѣлу своему».
Тогда
человек этот начал рыдать, плакать взахлеб и много жалобных слов произнес. И
говорит он: «Госпожа моя смерть! Разреши, госпожа, пойду и приготовлю сорочку и
саван и все другое необходимое для погребения тела моего».
Рече же
смерть: «Никакоже, человече, не отпущу тя».
Говорит ему
смерть: «Нет, человече, не отпущу тебя».
И начя
человекъ рыдати и стенати, от сердца убиватися, глаголя: «Ох, ох, ох! Смерть
злодѣю, кто тя может убежати? Увы, увы мнѣ, не готов есмь, горе мнѣ грѣшному,
пришол немилостивый злодѣй по меня! По правдѣ дано имя ей смерть, о
немилосердию твоему, злодѣю!»
И начал
человек рыдать и стенать в сердечной тоске, так говоря: «Ох, ох, ох!
Смерть-злодейка, кто тебя может избежать? Увы, увы мне, не готов я, о горе мне,
грешному, пришел за мной неумолимый злодей! По праву дано ей имя смерть, о,
немилосердная злодейка!»
Она же,
смерть, приступив к нему, подсече ему ноги косою и, взя серпъ, и захвати
за шею его и взят малый оскордецъ и начат отсекати нози, потом и руцы. И инымъ
оружиемъ вся составы моя и инымъ иная, инако соузы моя телесныя и члѣны тѣла
моего, и жилы оклячѣша, истерза два десят ногтей моихъ. И абие не реку, но
омертвѣ все тѣло мое, ни двигнутися не могох никако же от страха, всѣми оружии
кознодѣйствует надо мною. Таже вземъ теслу и сечет главу мою. И по сем налия в
чашу, не вѣм что в ней, не разумѣю никагоже, дасть ми пити — мнѣ же не хотящу.
Тако же, братие, столь бѣ горко в той час и тошно, не мочно и сказати беды тоя
великия.
Смерть же,
подступив к нему, подсекла ему ноги косой и, взяв серп, схватила его за шею,
взяла маленький топор и начала отсекать ноги, а потом и руки. И иными орудиями
стала дробить все части тела моего, одними одни, а другими другие члены тела
моего, и окоченели жилы мои, и вырвала она двадцать ногтей моих. И отняла язык,
и омертвело все тело мое, не мог никак пошевельнуться от страха перед всеми
орудиями, которыми терзала она меня. Потом взяла она топор острый и отрубила
голову мою. После этого налила чего-то в чашу, а чего — не знаю и не ведаю, и
дала мне пить против моего желания. Так ведь, братья, столь было горько и тошно
в это время, что и описать нельзя беду эту великую.
И отторже
ми душю и скоро искочи из мене, ис тѣла, яко птица от тенета. И абие краснии
они уноши взяша душю мою на руку свою и держаста, а возрѣх воспять и
видѣх тѣло мое лежаще бездушьно и недвижимо, якоже кто совлекъ с себя ризу свою
и поверже ю, и стоя зря на ню. Тако же аз видѣлъ тѣло свое велми гнусно, яко
стерво смрадость от него злая. Якоже кто ис себе выпустит кал да гнушается его
и бежит от него, тако же человеческое естество мертво и ненавидѣмо всѣми.
Аминь.
И исторгнула
мою душу, и стремительно вылетела душа из меня, из тела моего, как птица из
тенет. И тотчас прекрасные юноши взяли душу мою на руки свои и держали ее, а я
оглянулся назад и увидел тело мое, лежащее бездушно и неподвижно, как если бы
кто-нибудь снял с себя одежду свою и бросил ее и стоял бы и смотрел на нее. Так
и я видел тело свое очень гнусным, от которого, как от трупа, исходил ужасный
смрад. Так же как кто-нибудь испустил из себя нечистоты и, гнушаясь их, отбежал
прочь, так и мертвая человеческая плоть омерзительна. Аминь.