Минимизировать

ИНОКА ФОМЫ СЛОВО ПОХВАЛЬНОЕ

Подготовка текста и перевод Н. В. Понырко, комментарии Н. В. Понырко и Я. С. Лурье

Текст:

СМИРЕННАГО ИНОКА ФОМЫ СЛОВО ПОХВАЛНОЕ[1] О БЛАГОВѢРНОМ ВЕЛИКОМЪ КНЯЗИ БОРИСѢ АЛЕКСАНДРОВИЧЕ

СМИРЕННОГО ИНОКА ФОМЫ СЛОВО ПОХВАЛЬНОЕ О БЛАГОВЕРНОМ ВЕЛИКОМ КНЯЗЕ БОРИСЕ АЛЕКСАНДРОВИЧЕ

 

Елма преподобному и похваляему възвеселяться людие,[2] и якоже рече Соломан, паче же и нами видимый и иже посреди нас не невидомо свѣтило великое — великий князь Борис Александровичь, и иже хвалимый и прославляемый от востока да и же и до запада; и како же мы и не возвеселимься, и иже толику радость даровалъ Богъ Тверской земли. И иже по благодати Божии и даннаго Богомъ на утвержение Тверской земли и на крѣпость человѣческому роду да въсхвалимъ и почтем благороднаго и благовѣрнаго и иже от чрева матерня Богомъ обѣтованнаго, и иже быти ему земному оку, и иже всѣм вкупѣ радость и веселие и безс печали житие. И якоже рече Иван Дамаскын,[3] идѣже нѣсть печали, и ту радость и веселие.

Если, как сказал Соломон, когда прославляют праведника, приходят в радость люди, то как же нам не возрадоваться, когда среди нас (находится) нами видимый и нам не безвестный, светило великое, великий князь Борис Александрович, хвалимый и прославляемый от востока и до запада; и как же нам не возвеселиться, когда даровал Бог таковую радость Тверской земле. Восхвалим же и почтим того благородного и благоверного, кто Божией благодатью дан на утверждение Тверской земле и на укрепление человеческого рода, — того, кому от материнской утробы было Богом предназначено стать земным властителем на всеобщую радость, и веселие, и на беспечальное житие. Как сказал Иоанн Дамаскин, где нет печали, там радость и веселие.

 

И егда же хто х кому любовъ имѣя, и другому же тому похваляющи, и слышащему же о друзѣ и его добрая похвалениа, то и велика радость бываетъ слышащему. Или како же мы не възвеселимься и от всѣх земль славимому и похваляемому государю нашему и защитнику Тверской земли, великому князю Борису Александровичю, въ всѣх странахъ и языцех. И понеже бо самодобродительна и такова государя являет Богъ и иже от Владимера, добрѣ да ублажим[4] Богомъ преблагословеннаго.

Когда кто-либо питает к кому-нибудь любовь, а (в это время) другой (человек) любимого им хвалит, то тому, кто слышит о друге его добрые слова, бывает великая радость. Неужто же мы не возрадуемся, в то время как государь наш и защитник Тверской земли, великий князь Борис Александрович, прославляется и восхваляется во всех концах земли и народах. И так как столь добродетельного государя от рода Владимирова являет нам Бог, то достойно прославим (его), прославленного Богом.

 

И княжение его в мирѣ сем велелѣпотно от чюдес Божиих. И како сбыстся Писание пророком Давыдом, глаголющимъ: «И иже въ отець твоихъ быша сынове твои»,[5] и сий бо великий князь Борисъ Александрович, на отчии престолѣ Богом утвержаемъ, и преспѣваем въ всяку благодать добродители, и всим добропреступенъ, и руцѣ имѣя по многу щедры, и богочтець, и священнолюбець, и всим вкупѣ сладокъ и вжелиненъ, и далечих сущих близ себе сотворяет, и всих душа и сердце теплою любовию к себе привлачитъ.

И княжение его в сем мире приукрашено чудесами Божиими. И как сбылись слова пророка Давыда в Писании (о том, что) «вместо отцов твоих стали сыновья твои», так и сей великий князь Борис Александрович на отеческом престоле Богом утверждается и преуспевает во всяческих благих добродетелях, доступен всем и щедр на руку, почитатель Бога и ревнитель всего священного, и всем вокруг дорог и желанен, сотворяет дальних ближними себе и теплою любовью привлекает к себе души всех и сердца.

 

И всим о всем по Бозѣ на него упование имущим, и радовашеся вся земля Тверская, и яко дарова имъ Богъ такова государя, и пастыря, и истиннаго христолюбца, и богоутвержаема на отчимъ престолѣ. И овии же Моисея того именуют, и роководством Божиимъ новаго Израиля, Богомъ спасенный град Тверь, добрѣ правящи,[6] и инии же втораго Констянтина[7] за великое его человѣколюбие. И хто убо хощет изглаголати всея вселенныя похвалы о великом томъ самодрьжци? Но яже въ пророцѣхъ слышанная но здѣ убо дѣлом съвершаеться. И, якоже рече, юноша, и девы, и старци со юнотами,[8] вси вкупѣ единодушно и радостно въпиаху и глаголющи: «Велий еси, Господи, и чюдна дѣла твоя».[9] И кто възглаголеть силы твоя, Господи, яко даровалъ еси нам новаго Ярослава,[10] сего самодержавнаго великаго князя Бориса Александровичя.

И когда все обо всем после Бога на него возымели упование, возрадовалась вся земля Тверская, что даровал им Бог такого государя, и пастыря, и истинного христолюбца, утвержденного Богом на отеческом престоле. И одни Моисеем его именуют, с Божией помощью мудро правящим новым Израилем — Богом спасаемым городом Тверью, другие же — вторым Константином, за великое его человеколюбие. И кто вознесет похвалы всей вселенной великому тому самодержцу? Ведь то, о чем мы слышали от пророков, теперь здесь на деле совершается. Ведь, как сказано, юноши, и девы, и старцы с младенцами, — все вкупе единодушно и радостно возглашают и говорят: «Велик ты, Господи, и чудны дела твои». И кто опишет силу твою, Господи, ибо даровал ты нам нового Ярослава — сего самодержавного великого князя Бориса Александровича.

 

И понеже увеличися власть его и възвысися слава имени его въ страны далечиа, и о сем бо государѣ слышавше мнози людие в далних землях и въ царствиих, и абне радостно прихожаху, видити его хотяще, многорадостное то и свѣтловидное лице, ркуще в себѣ: «Благословенъ Господь, устроивый бес печали житие въ славней земли, глаголемей Твери, и въ крѣпкой державнѣй власти великаго князя Бориса Александровича». И пакы: «О сем рече Иевъ, иже око бѣ слепым и вож хромымъ».[11] Въ истинну рку: око и вожь. И нѣсть бо такова въ человѣцѣхъ, и иже бы видивь лице его, а не възвеселился, великого князя Бориса Александровича. И о сем бо рече Иаковъ целомудрому Иосифу: «Наипаче царскыя славы обьятъ мя лице твое».[12] Азъ же мня: лице великого князя Бориса Александровича, свѣтящеся паче камени сапфира и тѣмпазиа. И кождо нас на него зряще и всякого веселиа исполнитися. И инии же мнозии человеци прихожаху с великимъ тщаниемъ, токмо желая слышати и многосладъкую гласну и мудростную его рѣчь. Но о сем же ми мниться рече пророкъ Даввыдъ: «Сладка есть словеса твоя паче меда устом моимъ».[13] И азъ же мню, тако есть уста великаго князя Бориса Александровича, сладъше меду и сота всѣм человѣкомъ. И того бо ради славимо имя его от востока и до запада, и до самого царствующаго града, рку же и до Рима.

И поскольку расширилась власть его и возвысилась слава имени его далеко по странам, то многие люди в дальних землях и царствах, услыхав об этом государе, с радостью спешили прийти, желая увидеть его многорадостное и исполненное светом лицо, говоря про себя: «Благословен Господь, устроивший беспечальную жизнь в славной земле, называемой Тверью, в крепкой державе великого князя Бориса Александровича». И еще: «О таком сказал Иов, что он око был слепым и опора хромым». Воистину скажу: око и опора. И нет никого среди людей, кто бы не возрадовался, увидав лицо великого князя Бориса Александровича. О таком сказал Иаков целомудренному Иосифу: «Сильнее царской славы покорило меня лицо твое». Я же подразумеваю лицо великого князя Бориса Александровича, светящееся ярче каменьев сапфира и топаза. Всякий из нас, кто посмотрит на него, исполняется многого веселья. И другие многие люди приходили с великим рвением, желая единственно слышать его сладкогласную и исполненную мудрости речь. Мне даже мнится, что это о нем сказал пророк Давыд: «Слаще меда устам моим слова твои». Я знаю: таковы уста великого князя Бориса Александровича, слаще меда они и сота всем людям. И потому прославляется имя его от востока и до запада, и до самого царствующего града, то есть и до Рима.

 

И в которая бо бяше времена бывшу стязанию о православной вѣре христианомъ с римляне,[14] царю же цариградскому Иоанну възвѣстившу в послании: «И здравьствуй, възлюбленный брате о Христе». И приимъ же царская посланиа великий князь Борис Александрович,[15] и сихъ прочетъ предъ всим народомъ, и многыя радости душею и тѣлом исполнися, из глубины сердца въздыхая, и велми благодаря Бога, и глаголя: «Боже великий, сподоби мя приобѣщнику быти святому сему и Вселеньскому собору и еще же и по отеческой вирѣ поборнику быти».

В некие же времена, когда препирались о православной вере христиане с римлянами, царь цареградский Иоанн возвестил в послании: «Здравствуй, возлюбленный брат во Христе». И принял царские послания великий князь Борис Александрович, и прочитал их пред всем народом, и многой радости, душевной и телесной, исполнился, из глубины сердца воздыхая, и крепко благодаря Бога, и говоря: «Боже великий, сподоби меня быть причастным сему святому и Вселенскому собору, еще же и поборником стать за отеческую веру».

 

И того ради сътворяет праздникъ свѣтел и призываетъ на трапѣзу своего отца, боголюбиваго и епископа Илию,[16] и все священное славословие, и вси свои помѣстнии, и князи, и велможии. И такоже многочествовавъ посланныхъ царскыхъ и многы дары давъ имъ, и отпусти ихъ ко своему царю. И скоро своего посла устрояетъ ко Вселеньскому собору, именем Фому,[17] и повели ему прилѣжно смотрити, и аще ли что от Седмаго собора приимутъ или приложат, «того слышати и не хотим». Сицевое же имущи с Фомою писание, еже къ царю:

И по причине этой устраивает праздник светел и зовет на трапезу своего отца, боголюбивого епископа Илию, и все славное духовное сословие, и всех своих подданных, князей и вельмож. И, чествовав много посланников царских и одарив их многими дарами, отпустил он их к своему царю. И вскоре снаряжает на Вселенский собор своего посла именем Фому, и повелевает ему прилежно следить, чтобы если что отнимут или прибавят к Седьмому собору, то «того и слышать не желаем». И такое с Фомою отправляет послание к царю:

 

«Кало Иоанну царю! Преславнейшему, и свѣтлийшему, и Богом вѣнчанному самодрьжцу Греческиа земли, царю Иоанну — князь великий, Борисъ Александровичь, всея державы Тверьскиа земля. О Христѣ радоватися намъ со честною державою царьствиа твоего!

«Благому царю Иоанну! Преславнейшему, и светлейшему, и Богом венчанному самодержцу Греческой земли, царю Иоанну — князь великий, Борис Александрович, всей державы Тверской земли. Во Христе радоваться нам с честной державой царствия твоего!

 

Писаниа же твоя, еже ми еси прислал к намъ, и азъ сиа любовно приахъ, и в немъ же добрѣ вимы, что же писано о соединении святыя Божиа Христовы церкви, но яко да будетъ святый Вселеньский соборъ по первому преданию святыих правилъ и по чину святыхъ седми соборъ. Мы же о сем добрѣ радуемься, и колика сила, потолику чтнмься поборати по христианьской вирѣ. И того ради послахомъ, яко свое лице, ко святому Вселеньскому собору и къ честнѣй державѣ твоей. И прочее все и извѣститися от наших посланныхъ и о всемъ. Да здравьствуетъ святое ти царствие».

Что до послания твоего, которое ты прислал к нам, то я его принял с любовью, и в нем одобряю, что писано о соединении святой Божией Христовой церкви, и что будет святой Вселенский собор по первому преданию святых правил и по чину семи святых (Вселенских) соборов. Мы крепко радуемся этому и стремимся, сколько есть силы, ратовать за христианскую веру. И для того мы послали представителями своими (своих послов) на святой Вселенский собор и к честной твоей державе. Обо всем прочем получишь известие от наших посланных. Пусть здравствует твое святое царствие».

 

Фома же, посолъ великаго князя Бориса Алексанъдровича, приимъ таковая писаниа и поиде от Твери на Новгородцкую землю, и оттоле на Пьсковьскую землю, а оттоле на Немецкую земълю,[18] и оттоле на Курвскую землю,[19] а оттоле на Жмотьскую земьлю,[20] и оттоле на Прускую землю,[21] а оттоле на Словенъскую землю,[22] и оттоле на Любутскую землю,[23] а оттолѣ на Морьскую землю,[24] и оттоле на Жуньскую землю,[25] а оттоле на Свѣйскую земьлю,[26] и оттоле на Флореньзу.

И Фома, посол великого князя Бориса Александровича, взял это послание и отправился из Твери в Новгородскую землю, и оттуда в Псковскую землю, а оттуда в Немецкую землю, и оттуда в Курляндскую землю, а оттуда в Жмудскую землю, и оттуда в Прусскую землю, а оттуда в Словенскую землю, и оттуда в Любекскую землю, а оттуда в Морьскую землю, и оттуда в Жуньскую землю, а оттуда в Шведскую землю, и оттуда во Флоренцию.

 

И ту наехалъ есми папу римьскаго Евгениа,[27] и святаго царя цариградскаго Иоанна, и вселеньскаго патриарха Иосифа,[28] и весь святый Вселеньский съборъ. А с патриархом было митрополитовъ 22. И Фома же, посолъ великаго князя Бориса Александровичя, подаде царю писание, и еже име в руцѣ своей. И царь же повели чести е предо всим народомъ, и иже сущим окрестъ его.

И здесь встретил я папу римского Евгения, и святого царя цареградского Иоанна, и вселенского патриарха Иосифа, и весь святой Вселенский собор. А с патриархом было двадцать два митрополита. И тот Фома, посол великого князя Бориса Александровича, подал царю послание, которое было у него в руках. И царь повелел читать его пред всеми людьми, бывшими окрест него.

 

И егда же прочтеться писание, еже от великаго князя Бориса Алексанъдровичя ко царю о православной вирѣ извѣстуе укрѣпление, и вси убо ту удивишася о величествие дара Божиа, и иже тому от Бога даровася. Царь же въздохнувъ из глубины сердца и рече: «И да хвалимъ убо и прославляемъ хвалимаго от ангелъ беспрестани Бога и поклонимься ему, и емуже кланяються херувими и серафими беспрестани, и яко такова князя даровалъ есть Богъ Руской земли и намъ пособника по вирѣ крестьяньстей». И вселеньский же патриархъ Иосифъ рече: «Ветхаи мимо идоша, и новая вамъ възвѣщаю: вира благодатная от нашея земли Греческыя да и до Рускыя земли простреся, евангельский же источникъ наводънившеся, и лѣпо и намъ с великымъ княземъ Борисомъ славити святую Троицу. И яко такова князя в Руси николиже слышахомъ». И по сем вси митрополиты начаша ублажати великого князя Бориса, и единъ по единому кождо ихъ.

И когда было прочтено послание, извещающее царя о крепости в православной вере великого князя Бориса Александровича, тогда все, бывшие там, удивились величию дара Божия, дарованного (князю) от Господа. Царь же, вздохнув из глубины сердца, изрек: «Восхвалим и прославим Бога, беспрестанно славимого ангелами, и поклонимся тому, кому непрестанно кланяются херувимы и серафимы, за то, что такового князя даровал Бог Русской земле, а нам пособника в вере христианской». А вселенский патриарх Иосиф сказал: «Старое миновало, новое же вам возвещаю: вера благодатная распространилась от нашей Греческой земли вплоть до Русской земли, евангельский источник исполнился вод, и хорошо нам вместе с великим князем Борисом славить святую Троицу. А подобного князя на Руси мы никогда не знавали». И затем все митрополиты стали восхвалять великого князя Бориса, один за другим каждый из них.

 

Ираклийский митрополитъ Антоней рече:[29] «И азъ по силѣ своей хощу дати хвалу Богу и великому князю Борису, и якоже есми его видил, и яже о немъ слышю: от дѣтскиа младости и паче всего Христа възлюбивъ, и възмуживъ же, и крѣпостию съвершаяся, а мужство...[30] сти же и силѣ. И каково ти благодарение въздамъ, и яко толико святителие о твоей добродители повѣстують».

Гераклитский митрополит Антоний сказал: «И я в меру силы моей хочу воздать хвалу Богу и великому князю Борису, насколько (смог) я узнать о нем, и что о нем слышу: с детских лет больше всего Христа возлюбив, и возмужав, и приближаясь к зрелости, и мужство... И как возблагодарю тебя, когда столь много повествуют святители о твоей добродетели».

 

Трапезоньский же митрополитъ Дорофий рече: «Писано бо есть, яко от двою или триехъ свѣдителей станетъ всякъ глаголъ истиненъ.[31] Не токмо бо единымъ кымъ хвалимо имя его, великаго князя Бориса Александровича, но того бо ради бысть славимо имя его, от конець земли исходяще и в море».

А трапезундский митрополит Дорофей сказал: «В Писании сказано, что (присутствием) двух или трех свидетелей подтверждается истинность всякого слова. А имя великого князя Бориса Александровича не только кем-то одним восхваляется, но прославляется имя его от края земли и до моря».

 

Кизицкий же митрополитъ Митрофанъ рече: «Что тя нареку, христолюбче, великий князь Борисе! Но воистинну еси другъ правдѣ, а смыслу мѣсто, и милостыни гнѣздо».

А кизикский митрополит Митрофан сказал: «Как нареку тебя, христолюбец, великий князь Борис! Воистину ты друг правды, вместилище мудрости, гнездо милосердия».

 

Никийский же митрополитъ Висарионъ рече: «И аще бы сей здѣ былъ самъ великий князь Борисъ Александровичъ, и то быхъ въспросилъ его, какъ вниде в него страхъ Божий и како разгорися в немъ любовъ Христова, и како възлюби Христа выше земных мудрець. И есть бо мнозии велицеи князи на Руси, но не доспѣша таковаго тщаниа и труда, еже послати и видѣти святый сей соборъ, и якоже сей великий князь Борис.

А никейский митрополит Виссарион сказал: «Если бы был здесь сам великий князь Борис Александрович, то я бы вопросил его, как вошел в него страх Божий, как разгорелась в нем любовь Христова и как возлюбил Христа больше земных мудрецов. Ибо хоть и много есть великих князей на Руси, но никто не возымел такой заботы и труда, чтобы направить послов и знать об этом святом соборе, как сей великий князь Борис».

 

Никомидѣйский же митрополитъ Макарей рече: «Брате Висарионе, и аще и нѣсть здѣ самого великаго князя Бориса, и с кымъ бы намъ побесѣдовати о его мужествѣ и смысле, и мы въспросимъ посла великаго князя Бориса». И рече: «Повижь нам, Фомо, после великаго самодержавнаго, откуду се припахну благоухание на великаго князя Бориса, и откуду сий испи памяти жизнь сладкую чашу, и толикии труды показа, и ихъже инъ никтоже показа в Руси».

А никомидийский митрополит Макарий сказал: «Брат Виссарион, хоть и нет здесь самого великого князя Бориса, с кем бы нам следовало побеседовать о его мужестве и мудрости, но мы расспросим посла великого князя Бориса». И сказал: «Поведай нам, Фома, посол великого самодержца, откуда припахнуло благоухание на великого князя Бориса и как смог он испить сладкую чашу смысла жизни, и явить таковые труды, каких никто не являл на Руси».

 

Лакомидѣйский митрополитъ Мефедей рече: «Но кто исповѣсть великаго князя Бориса Александровичя многыя нощныя милостыня и дневныя щедроты и ко всѣм требующимъ милость и якоже о немъ слышахомъ».

Лакедемонский митрополит Мефодий сказал: «Кто возвестит многие милостыни великого князя Бориса Александровича, (подаваемые) ночью, и щедроты, (изливаемые) днем, ко всем нуждающимся в милосердии, о которых мы слышали!»

 

Терновский же митрополитъ Игнатей рече: «Созываетъ нас обычное слово к похвалѣ великаго князя Бориса. Но подобаетъ вамъ и еще приложити ему похвалу, и да не оскудно слово ваше будет».

А тырновский митрополит Игнатий сказал: «Созывает нас обычай на похвальное слово великому князю Борису. Но подобает вам умножить похвалу ему, и да не оскудевает слово ваше».

 

Амасийский же митрополитъ Иасафъ рече: «От нивы жатва, а от винограда плоды снѣдныя. Иже нива пожата будет, исщиститься, а лоза, егда обѣзана будет, тои и смириться. А слава великого князя Бориса, иже на всякъ день повсюду слышана, не оскудиваетъ».

Амасийский же митрополит Иоасаф сказал: «От нивы — урожай, а от виноградной лозы — плоды. Нива, когда пожнут ее, опустеет, а лоза, когда ее срежут, захиреет. Слава же великого князя Бориса, которая разносится всякий день повсюду, не оскудевает».

 

Молодовский же митрополитъ Димианъ рече: «Чюдна есть святыхъ отець и похвалениа о великомъ князи Борисе, и свѣтло есть его благочестие простреся по всей земли».

А молдавский митрополит Дамиан сказал: «Дивны похвалы святых отцов великому князю Борису, и светло простерлась (весть) о его благочестии по всей земле».

 

Ставропольский же митрополитъ Исаиа рече: «И азъ же слышю великаго князя Бориса житие его аки блаженнаго Иакова, а незлобие же Моисиово, и благоговиние целомудреннаго Иосифа».

А ставропольский митрополит Исайя сказал: «И я слышу о великом князе Борисе, что житие его — как у блаженного Иакова, а незлобивость — Моисеева, а благочестие — целомудренного Иосифа».

 

Родоский же митрополитъ Нафанаилъ рече: «Есть ми мала нужа днесь к вашей любви и совѣщати множеству глаголемыхъ, и не слышимъ бо иного князя таковаго в Руси, и якоже великий князь Борисъ».

А родосский митрополит Нафанаил сказал: «Следует мне ныне присоединиться ко множеству того, что сказано здесь вашей любовью, ибо не знаем другого такого князя на Руси, каков великий князь Борис».

 

Милитинский же митрополитъ рече: «Милостыни же и щедроты великого князя Бориса по всимъ землямъ поминаеми суть».

А мителенский митрополит сказал: «О милостях и щедротах великого князя Бориса говорят во всех землях».

 

Драмаский же митрополитъ Дорофий рече: «Но много деръзновениа имѣетъ к Богу великий князь Борисъ. И помагаетъ ми слово написанное: “И милость на судии хвалиться”;[32] “Блажени милостиви, яко ти помиловани будутъ”.[33] Тако же и великаго князя Бориса милостыни и щедроты, не токъмо в Руской земли творимая, но и до Царствующаго града и до Святыя горы,[34] реку же, и до самого Иеросалима дотече, и якоже нѣкая денница».

А драмасский митрополит Дорофей сказал: «Имеет большое дерзновение пред Богом великий князь Борис. Да поможет мне (это сказать) слово Писания: “Судия славен милосердием”; “Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут”. Так вот и великого князя Бориса милостыни и щедроты творятся не только в Русской земле, но, как свет зари, разлились до самого Царьграда, и до Святой горы, и даже скажу — до самого Иерусалима».

 

Мелетиньский же митрополитъ Матфѣй рече: «Кый убо есть разумъ или кый умъ постигнути можетъ повестование о великомъ князи Борисѣ, и якоже какъ о немъ слышимъ».

А меленикский митрополит Матфей сказал: «Чья мысль и чей разум может постигнуть повествуемое о великом князе Борисе, то, что о нем мы слышим».

 

Тритриасийский митрополитъ Калистъ рече: «Аще ли есть вѣра права, то и дѣла благочестиваго великаго князя Бориса, якоже о немъ повестуетъ святый соборъ».

Титриасийский митрополит Каллист сказал: «Как праведна вера, так (праведны) и дела благочестивого великого князя Бориса, как повествует о нем святой собор».

 

Ганский же митрополитъ Генадий рече: «Изъ Христова послушества приведу всѣмъ вамъ: “И аще ли кто напоитъ чашу воды въ имя ученика, и той мъзду прииметь”.[35] И князь же великий Борис не единого напиталъ, ни дву, ни 10, ни градъ, но многы грады и области припиталъ во своей отчинѣ».

А ганский митрополит Геннадий сказал: «Из Христова поучения напомню вам всем: “Кто напоит чашею воды во имя ученика, получит награду”. А великий князь Борис напоил не одного, не двоих, не десятерых, не один-единственный город, но многие города и земли в своем отечестве накормил он».

 

Афилонский же митрополитъ Софроний рече: «И есть же сладостенъ убо райский цвѣт, и сладъчае того слышати великого князя Бориса».

Афилонский же митрополит Софроний сказал: «Сладостен райский плод, но слаще того слышать великого князя Бориса».

 

Иверский же митрополитъ Иона рече: «И азъ мню великаго князя Бориса, подобенъ есть великому царю Констянтину. Онъ бо съ святыми отци на 1-м съборѣ былъ.[36] А великий князь Борисъ с нынѣшними отци въ Ферарѣ, присла своего боярина, а самому бо ему не бывше за то долготы и ради путныя».

А иверский митрополит Иона сказал: «Я мыслю великого князя Бориса подобным великому царю Константину. Ибо тот со святыми отцами на Первом соборе был. А великий князь Борис — с нынешними отцами в Ферраре, прислал своего боярина, а сам не прибыл (только) из-за долготы пути».

 

Сардийский же митрополитъ Дионисий рече: «Добро есть всѣмъ намъ возопити вѣровавъшимъ святописцу Давыду: “Сий день, иже сътвори Господь! Възрадуемся и възвеселимься во нъ!”[37] Но воистинну възрадоватися намъ подобаетъ, слышащи такова государя. И егоже желахом, того и увидѣхомъ, и егоже чаяхомъ, и того и усмотрихом, и якоже великъ намъ пособникъ по вѣрѣ христианской князь великий Борисъ. И нынѣ же в немъ и в насъ едина вѣра, и едино крещение, и едино поклоняние святыя Троици, Отца, и Сына, и Святаго Духа».

А сардийский митрополит Дионисий сказал: «Подобает нам всем, верующим святому псалмописцу Давыду, возопить: “Вот день, который сотворил Господь! Возрадуемся и возвеселимся ныне!” И воистину возрадоваться нам подобает, слыша о таком государе. Ведь чего мы желали, то и увидели, и чего чаяли, то и усмотрели — что великий нам пособник в вере христианской великий князь Борис. Ведь ныне у него и у нас одна вера, одно крещение, одно исповедание святой Троицы — Отца, и Сына, и Святого Духа».

 

И сиа же похвала святыхъ отець о великомъ князѣ Борисѣ и слышавъ же Фома, посолъ тфѣрский. И егда онемъ святымъ отцемъ глаголящимъ еденъ по единому, и тогда онъ вся глаголы повелѣ писати, и принесе на Русь. И мы же почтохомъ такова писаниа и удивихомься,[38] и якоже они ни видѣша, ни знаша великого государя, токмо слышаша, и написаша таковая похвалениа. А мы же повсегда трапезе его съпричастници быхомъ и его здравиемъ в велицей тишинѣ пребываемъ, и какъ умолчимъ изрядныя его добродители. Писано бо есть: «И аще ли кто близъ златаря приидетъ и аще бо от злата того прииметь нѣкую лучю; или кто на высокое мѣсто взыдет, и аще ли будетъ и велми малъ, но далече видитъ». Тако же и азъ, почетшу онѣхъ отець похвалениа о великомъ князѣ Борнсѣ, и да приведу посреди тоя похвалы и азъ похвалу великому князю Борису Александровичю.

И таковую похвалу святых отцов великому князю Борису слышал Фома, посол тверской. И в то время как эти святые отцы один за другим говорили, он повелел записывать все их слова и принес на Русь. Мы же прочли записанное и подивились тому, как они, не видевши, не зная великого государя, только слышав о нем, смогли написать такие похвалы. А мы, постоянно бываем сопричастниками его трапезы и в великой тишине пребываем его заботами, — как мы умолчим о необычайной его добродетели? Ибо писано: «Если кто приблизится к золотых дел мастеру, не приимет ли тот от золота хоть один луч, или тот, кто взойдет на возвышенное место, не будет ли видеть далеко, хотя бы был и весьма мал?» Так вот, прочитав этих отцов восхваления великому князю Борису, приведу же и я среди тех похвал (свою) похвалу великому князю Борису Александровичу.

 

Но весь умъ изступаю, помышляя онѣхъ высокое похваление. Но приведу к симъ Давыда Господь глаголя: «Обрѣтох мужа по сердцу моему и посажю его на престолѣ моемъ до вѣка».[39] И азъ же сего самодержавнаго государя, великого князя Бориса Александровичя, новаго Давыда нареку, не токмо бо единъ Господь обрете его по сердцу его и по совѣту, но и вси богоименитии людие рекоша в себѣ: «Обрѣтохомъ по сердцу и душамъ нашимъ утѣшение». И азъ о немъ рку: «Въистинну утѣшитель словом, и видѣниемъ, и дааниемъ». Пишетъ бо в Бытии но рече: «Благословенъ Богъ Симовъ».[40] И азъ рку: «Благословенъ Богь великого князя Бориса Александровича, и иже от толикаго и великаго събора таковая похвалениа о немъ изыдоша». И паки но рече: «Распространитъ Господь Афета, и вселиться села Симова».[41] И азъ же о семъ рку: «Распространилъ Богь языцы людийстии на земли, и вселишася в села великого князя Бориса Александровича». И аще бы возьможно, то весь бы миръ былъ Богом въ обѣтованной той земли. Но елико приходящихъ в села великого князя Бориса Алексайдровича! Въистину по Евангелию глаголеть: «И ничтоже ихъ не вредитъ». И того ради и от князей, и от велможь, и даже и до простыхъ людий желаютъ въ господарствѣ томъ быти.

Но прихожу в исступление ума, помышляя о совершенстве их похвалы. Впрочем, приведу к этому — как говорит Господь о Давыде: «Нашел мужа по сердцу себе и посажу его на престоле моем до (конца) веков». И я сего самодержавного государя, великого князя Бориса Александровича, назову новым Давыдом, ибо не одному только Господу пришелся он по сердцу и по разуму, но и все боголюбивые люди сказали себе (о нем): «Обрели утешение сердцам и душам нашим». И я о нем скажу: «Воистину он утешитель словом, ведением и подаянием». Ибо написано в Бытии, что сказано: «Благословен Бог Симов!» А я скажу: «Благословен Бог великого князя Бориса Александровича, что от такого великого собора таковые похвалы ему принесены». И еще сказано: «Распространит Господь (потомков) Иафета, и населят землю Симову». А я об этом скажу: «Распространил Бог народ человеческий по земле, и населил он селения великого князя Бориса Александровича». И если бы то было возможно, то весь бы мир был в той Богом обетованной земле. И сколько приходит (народу) в селения великого князя Бориса Александровича! Воистину можно сказать по Евангелию: «И ничто им не вредит». И потому все, и из князей, и из вельмож, вплоть до простых людей, желают пребывать в том государстве.

 

Но аще кто иметъ мнѣти, что же сиа написахъ по дару или по страсти, и той почти онѣхъ святыхъ отець похвалениа, и какъ почтиша великого князя Бориса. И то и кто онѣхъ научи? И кто ли сихъ подвиже таковѣмь образомъ того хвалити? Или кто упремудри ихъ в таковое съгласное, и иже от разлѣчныхъ мѣстъ святители събрани, и ни единъ ни единому знаемъ, но и вси единогласно благоподобными хвалами величали великого князя Бориса? И азъ же, яко онѣхъ великаго похвалениа, от многаго нѣчто мало рку о своем государѣ великомъ князи Борисѣ Александровиче.

Но, может быть, кто-нибудь подумает, что это я написал за вознаграждение или из страха, — пусть тогда он прочтет похвалы сих святых отцов, как прославили они великого князя Бориса. Кто же их научил (этому)? И кто подвигнул их восхвалять его таковым образом? И кто надоумил их на таковое согласие, что, будучи собранными из различных мест, не зная друг друга, святители все единогласно величали благими похвалами великого князя Бориса? И я, подобно их великой похвале, из многого малое нечто скажу о своем государе, великом князе Борисе Александровиче.

 

И что нареку азъ великого князя Бориса Александровичя? Но нареку его Съломоний. Нъсть ли чли, и иже слыша южескаа царици премудрость Соломоню и прииде от конець земли, и слышати хотя премудрость Соломоню?[42] И мнѣ же мнѣть, дивние Соломона здѣ: слышаша велиции рустии князи и велможии премудрость и крѣпость великаго князя Бориса Александровича, въ Богомъ обѣтованной той земли царствующа, и приидоша от конець земли не токмо премудрости слышати, но и видѣти славнаго того государя и питатися от царскыя тоя и сладкоядныя тоя трапезы.

Кому уподоблю я великого князя Бориса Александровича? Назову его Соломоном. Не читали ли вы, как южская царица, прослышав о премудрости Соломона, пришла с края земли, желая убедиться в премудрости Соломона? Здесь же, мнится мне, удивительнее Соломона: узнали великие русские князья и вельможи о премудрости и могуществе великого князя Бориса Александровича, царствующего в Богом обетованной той земле, и пришли с разных концов земли не только премудрости наслышаться, но и лицезреть славного того государя и насыщаться от царской и сладкой этой трапезы.

 

И что же нареку тя, великого кьнязя Бориса Алексанъдровича? И нарку его Тивириа кесара Правосудна. Но Тивирий не повели людемъ своимъ въ красныхъ ризахъ и въ златыхъ блистаниихъ предъ собою ходити.[43] И сий же самодержавный государь, великий князь Борисъ Александровичь, не такъ, но бесчисльно даа людемъ своимъ, и повелевая въ своей полате въ красныхъ блистаниихъ пред собою ходити, а самъ же царскымъ вѣнцемъ увязеся. Воистину, въ древнихъ царехъ нѣсть таковаго слыхати, красна лицемъ, и ризами, и наипаче же и добродительми, и якоже великий князь Борисъ Алексанъдровичь.

И как еще назову тебя, великого князя Бориса Александровича? Уподоблю его кесарю Тиберию Справедливому. Но Тиберий не разрешил своим подданным ходить пред собою в прекрасных одеяниях и в блистании злата. А сей самодержавный государь, великий князь Борис Александрович, напротив, бесчисленно одаривая своих людей, повелевает им в своей палате предстоять пред собой в великолепном блеске, увенчавшись сам царским венцом. Воистину не слыхано, чтобы среди прежних царей кто-либо был так прекрасен лицом и одеждами, наиболее же всего — добродетелями, как великий князь Борис Александрович.

 

И понеже не могу изообрести честнаго его хождениа, и ризнаго его украшениа, и красоты лица его, и старческаго его мудрованиа въ юностнѣмъ тѣлѣ, и обычай сладкый, с кротостию смѣшенъ, и то и же нареку его, самодержавнаго и братолюбиваго, наипаче же и боголюбиваго великого князя Бориса Александровича, и нареку его Премудраго Лва,[44] и иже столпы красны несказанныи созидаа. Великий князъ Борисъ Александровичь той не столпы бо созидая, но великии ограды съоружая, и в нихъ церкви Божии поставляя, и събирая преподобныя мнѣхи и святолѣпныя старца, и яко столпи красновѣдныя, и имиже бы рѣщи утвержати и просвѣщати всю поднебесную.

И так как не могу я найти слов, чтобы описать его величественную походку, прекрасные его одеяния, красоту лица его, мудрость старца, (таящуюся) в молодом теле, добрый нрав, соединенный с кротостью, то и назову его, самодержавного и братолюбивого, наиболее же всего — боголюбивого великого князя Бориса Александровича, назову его Львом Премудрым, который созидал несказанно прекрасные столпы. А великий князь Борис Александрович, — тот не столпы созидал, но сооружал великие ограды, и воздвигал в них церкви Божий, и собирал преподобных монахов и святолепных старцев, подобно прекрасным столпам, о которых следовало бы сказать, что на них утверждается и ими просвещается вся поднебесная.

 

Но мнит ми ся, и Лва премудрие великий князь Борисъ Александровичь. И о чем бо столпы ставя? И никийже успѣхъ человѣкомъ, но токмо на видѣние. А князъ великий Борисъ Александровичь многы церкви постави, и иже просвѣщаютъ и освѣщаютъ всякого человѣка, грядущаго в миръ.[45]

Но мнится мне, что и Льва мудрее великий князь Борис Александрович. Ибо зачем тот столпы ставил? Никакого {в том) прибытка людям, только на обозрение. А великий князь Борис Александрович многие церкви поставил, которые просвещают и освящают всякого человека, грядущего в мир.

 

И Августа его нареку, и при неможе имена человечьская напишася[46] и вѣроваша. Но зрит ми ся, и сего изященнѣе. При ономъ бо человѣчьская имена написашася, сего же самого великого князя Бориса Александровича, имя написася и прославися въ всѣхъ языцехъ. И о семь же азъ рку споводъ в Давыдово: «Велиций же князь Борис Александровичь, възлюбилъ еси правьду и възненавидѣлъ еси безаконие. И сего ради помаза тя Богь паче причастникъ твоихъ и прославил тя есть паче всѣхъ великихъ князей рускыхъ».

И Августу его уподоблю, при котором была перепись людям и люди начали веровать. Но видится мне, что и того он лучше. При том люди были переписаны, этого же, великого князя Бориса Александровича, самого имя записано и прославлено во всех народах. И о сем же я скажу в согласии со словом Давыдовым: «О, великий князь Борис Александрович! Возлюбил ты правду и возненавидел беззаконие. И сего ради возвысил тебя Бог больше других, подобных тебе, и прославил тебя больше всех великих князей русских».

 

Но что нареку сего самодержавнаго и любимийшаго ми государя, великого князя Бориса Александровича? Но Семиона ли его нареку златоструйнаго и любокьнижнаго или Птоломию Книголюбца?[47] Но воистинну се новы Птоломию великий князь Борисъ Александровичь, но повсюду събирая святыя книгы и поучашася ими, еже ко спасению.

Но кому все-таки уподоблю сего самодержавного и любезного мне государя, великого князя Бориса Александровича? Не Симеону ли златострунному и книголюбивому, не Птоломею ли Книголюбцу? И воистину он — новый Птолемей, великий князь Борис Александрович, собирающий повсюду святые книги и учащийся по ним тому, что ведет к спасению (души).

 

Но почто много глаголю! Но Констянтина ли царя его нареку, или Устиана царя, или Феодосѣя, царя благочестиваго, иже и соборы утвердиша православна ихъ крестианства?[48] Но понеже правовѣрный царь Констянтинъ первый по Христе приятъ благочестие, а сей доброчестивый великий князь Борисъ Александровичь 1-й по Владимерѣ приатъ такую великославную честь,[49] и похвалу, и доброславие, и инъ же никтоже в Руси; не токмо самъ в вѣрѣ утверьдися, но и огради все свое державство божественными добродительми.

Но что много рассуждаю! Может быть, уподоблю его царю Константину, или царю Юстиниану, или Феодосию, царю благочестивому, укрепившим соборами православное христианство? Тот правоверный царь Константин первый принял христианское благочестие, а сей благочестивый великий князь Борис Александрович первый после Владимира принял таковую же великославную честь, и хвалу, и доброславие, как никто другой на Руси; не только сам утвердился в вере, но и укрепил всю свою державу добрыми делами во имя Бога.

 

Или Моисѣя великого нареку его, иже ветхаго законодавца, еже проведе израиля немокреными стопами сквозѣ Черьмное море?[50] Великий же кнзь Борисъ Александровичь новый есть Моисѣй человѣколюбивый, но и когожедо насъ преводя от убожества и от скорбнаго житиа въ свое радостное и Богомъ обѣтованное царство.

Или уподоблю его великому Моисею, законодателю древних, проведшему народ израильский неомоченными стопами чрез Красное море? Великий же князь Борис Александрович, новый Моисей человеколюбивый, каждого из нас привел от ничтожества и многотрудной жизни в свое радостное и Богом обетованное царство.

 

Или Иосифа его нареку, и егоже постави Богъ господина надо всѣмъ Егыптомъ? Но той толико пшеницею препиталъ градъ Егыпет,[51] и елико си новый намъ Иосифъ, великий князь Борисъ Александровичь но препиталъ есть многыя области и веси.

Или уподоблю его Иосифу, которого поставил Бог властителем над всем Египтом? Но тот пшеницею напитал так город Египет, как сей новый наш Иосиф, великий князь Борис Александрович, напитал многие местности и села.

 

Но и что тя нареку, великий князь Борисе Александрович и христолюбче! Но, воистину, еси другъ правдѣ и мыслу мѣсто, а милостыни гнѣздо. Шестословенъ еси именемъ, а седмотысещенъ еси смысломъ. Хвала еси и слава въ всѣхъ языцех седмьдесятых, еже на земли.

Кому же тебя уподоблю, великий князь Борис Александрович, христолюбец! Воистину ты — друг правды, вместилище разума, гнездо милосердия. В твоем имени только шесть букв, но семь тысяч раз велик твой разум. Хвала и слава ты среди всех семидесяти языков, сущих на земле.

 

И искахъ много и в толъкованныхъ и въ царствиихъ, не обрѣтохъ таковаго ни въ царѣхъ царя, ни въ князѣхъ князя, но якоже сего великого князя Бориса Александровича.

Много искал я в премудрых книгах и среди царств, но не нашел ни среди царей царя, ни среди князей князя, кто бы был подобен сему великому князю Борису Александровичу.

 

Но и что же реку, но не довлѣет ми вся лѣта живота моего тоя похвалы писати. Но занеже поучаетъ мя Григорей Богослов[52] глаголя: «Но никоеже добро можетъ величати человѣка, якоже любиваго доброта». Но еще же Иаковъ, братъ Божий,[53] учит ны: и иже кто слыша честь государя своего веселиться, тъй съвершенъ есть. Но, воистину, подобаетъ намъ веселитися, видѣвъ его честное княжение, великого князя Бориса Александровича, и много бо показуеться самовластно, покоривым бо от него честь, а непокоривым казнь.

И что бы я ни сказал, не хватит мне всей моей жизни, чтобы написать все похвалы; но поучает меня Григорий Богослов, говоря: «Никто не может так восхвалить человека, как любящий его». Еще же и Иаков, брат Божий, учит нас, говоря, что тот совершенен, кто радуется славе господина своего. И воистину подобает нам радоваться, видя его, великого князя Бориса Александровича, славное княжение, исполненное многого самовластия, ибо покоряющимся — от него честь, а непокоряющимся — казнь.

 

И мнози бо преже нас бывшю но желааху видѣти таковаго государя и яже мы видимъ, но не видѣша, но и слышати не сподобишася.

Многие, жившие прежде нас, желали видеть такого государя и все, что мы видим, но не увидели, и даже слышать не сподобились.

 

Но о Христе самодержавный государь, милосердуй о всѣх по обычаю доброму, и нашеа худости писаниа приими, но якоже оноя вдовици двѣ лѣпте,[54] на похваление твоея добродители. Но понеже, господине, от дѣлъ твоихъ притчу приведох ти. Но от днесь бо мнози боголюбци, сынове твѣрскии, въ слѣдъ тебе текутъ, но обретъше тя проводника, и якоже Моисий новыя израиль. Но и отселе ти пою пѣснь побѣдную, якоже и Мариамъ древле,[55] но и отвсюду себѣ честь и веселие привлачающи твоимъ здравиемъ. И еще же, господине и присный нашь государю, но надѣемься и мы не забытнии познани тобою быти, и жаждуще от тебе милости, и якоже и еленъ воды. Но и Богъ милости, и Отець щедроты, и любы единороднаго его Сына и пресвятого его и животворящаго Духа, и пречистии его Богоматери и да будетъ с великимъ ти господствомъ но вкупѣ и с любящими тя и с любимыми тобою, но буди покрываемъ и съхраняемъ от вышняго рукы нынѣ, и присно, и в вѣкы вѣкомъ. Аминь.[56]

О ты, самодержствующий во Христе государь, пекись обо всех по обычаю доброму, прими от нашего смирения писание, подобно двум лептам той вдовицы, на похвалу твоей добродетели. Ибо привел я, господин, здесь примеры дел твоих. Но теперь многие боголюбцы, сыновья тверской земли, идут вслед за тобой, видя в тебе праведника, как новый Израиль за Моисеем. И за это я, как в древности Мариам, пою тебе песнь победную, приобретая себе твоими заботами отовсюду честь и веселие. И еще, господин наш и государь наш навеки, имеем мы надежду не быть тобою забытыми, а быть приближенными к тебе, и жаждем твоей милости, как олень воды. И пусть Бог милости и Отец щедрот и любовь единородного его Сына, и пресвятого его животворящего Духа, и пречистой его Богоматери пребудет с великой твоей властью в соединении с любящими тебя и любимыми тобою, да будешь сохраняем и покрываем рукою всевышнего ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.

 

Иже по благодати Божии даннаго намъ Исус Христомъ на утверждение земъли, и на крѣпость, и на устроение человѣчьскому роду, и якоже боголюбивымъ и богоугоднымъ, хощу вамъ внести Слово. Но и молю вы, да протягнете ми своя слухы и способьствуйте ми истиннѣ. Но понеже бо велику радость дарова Богъ человѣчьскому роду, и якоже бо неизмѣримая глубина точимъ беззавистии источникы воды, и источници пакы пущаютъ неудержимыя, и рѣкы проливающеся и всю землю напаяютъ. И земля творитъ плоды. Писано бо есть: «Глаголи въ уши слышащимъ».

О том, кто Божией благодатью дан нам Исусом Христом на укрепление (нашей) земли и на укрепление и на устроение человеческого рода, вам, как боголюбивым и богоугодным (христианам), хочу предложить я Слово. Однако прошу вас, приклоните уши ваши ко мне и чистосердечно помогите. Ибо великую радость даровал Бог человеческому роду, источая, как неизмеримая глубина, свободные источники вод, а источники сами испускают неудержимые (потоки), и реки, проливаясь, землю всю напояют. И земля родит плоды. Сказано: «Говори в уши слышащим».

 

Но хощу вам повѣдати повѣсть дивну о великомъ князѣ Борисе Александровиче, но и всяко бисера честнѣйши. Но и сотворите убо себѣ достойны бисеру приатиа, но послушайте истины. И нѣсть бо се, еже вамъ невѣдомо, но посреди вас преддержана стоитъ.

Хочу вам поведать я дивную повесть о великом князе Борисе Александровиче, более драгоценную, чем всякий жемчуг. Но сотворите и себя достойными воспринять жемчуг и узнайте истину. Речь ведь пойдет не о том, что вам неведомо, но о том, что среди вас возвышается.

 

И сий убо славноименитый, иже въ Христа благочестивый, и благородный, и Богомъ вѣнчаный, самодержавный и Богомъ възлюбленный и великий князь Борисъ Александровичь но всея державы тфѣрьскыя и еще сый из млада и добрѣ наказанъ бысть родители страху Божию, и Святая Писаниа добрѣ вѣдый, и имиже на всякъ день поучашеся и праотеческымъ тщаниемъ путемъ шествовати. Но понеже бо Царскый градъ Констянтиномъ хвалиться, а Кыевъ же Владимеромъ, а Тфѣрьская же земля, тѣхъ ублажающе, Михаилом хвалящеся,[57] но того бо ради Богъ не инъ коренъ въстави, но Михаиловъ, великого князя Бориса Александровича. Но и мнѣт ми ся, Богъ тамо преводя оного, а здѣ се предводитъ плодъ его. Но князь же великий Борисъ Александровичь, стяжая Констянтинову доблесть, а Владимерову вѣру, и Ярославово мужество, а Михаиловъ разумъ, и о человечьскои богобоязнество, но и надо всими же си миръ и святыню гоняще. И миръ убо реку, еже ко странамъ и в мирная всегда готовляяшеся, а святыню же, еже преже всего церкви Божии любляяше и о тыхъ попечениемъ сердце свое боляяше всегда. И еще же и всѣмъ доброприступенъ и от далече сущихъ близъ себе сътворяетъ.

Сей славноименитый, по-христиански благочестивый, благородный, Богом возлюбленный и Богом венчанный самодержавный великий князь всей тверской державы Борис Александрович еще измлада был хорошо воспитан родителями в страхе Божием и хорошо знал Святые Книги, по которым всякий день поучался шествовать путем праотеческого благочестия. И так как Царьград славен Константином, Киев — Владимиром, а Тверская земля, почитающая их обоих, Михаилом прославлена, то поэтому Бог вывел великого князя Бориса Александровича не от какого-то другого корня, но от Михайлова. И мнится мне, что Бог, направляя в том мире одного, направляет в этом мире и потомка его. Ибо великий князь Борис Александрович стяжал Константинову доблесть и Владимирову веру, Ярославово мужество и Михаилов разум, и еще, как всякий человек, — богобоязненность, но выше всего этого поставил мир и святость. Мир, говорю, потому что всегда стремился к миру со странами, а святость, потому что прежде всего любил церкви Божий и о них всегда болел сердцем своим. И еще — всем он доступен и издалека пришедших к себе приближает.

 

Но понеже въ дни Августа царя рожешуся Господу нашему Исусу Христу. И въ днии же благочестиваго великого князя Бориса Александровича многы церкви поставлены бысть и въ имя Господа нашего Исуса Христа, и иже просвѣщают всякого человека, грядущаго в миръ.[58] Августу бо власть приимъшу, но мъногыя власти престаша. А князю же великому Борису Александровичу власть приимше тфѣрскаго чиноначальства, гордыя съ власти сверже, а смиренныя на престолѣ со собою посади,[59] но и еще же и иныя власти, не покоряящаяся ему, но покорны сътвори.

Во времена царя Августа родился Господь наш Исус Христос. А во времена благочестивого великого князя Бориса Александровича поставлено было множество церквей во имя Господа нашего Исуса Христа, просвещающих всякого человека, грядущего в мир. И когда Август стал править, прекратилось правление многих других властителей. Так же и когда великий князь Борис Александрович принял правление над Тверью, отторг он гордых от правления, а смиренных посадил с собою рядом на престоле, а иных непокорных властителей покорными себе сотворил.

 

Но якоже бысть въ дни Авраама, егда бѣ плененъ бысть Лотъ, сынъ брата его, и погна Авраамъ въ слѣд ихъ до Дана с треми сты и 18, и порази ихъ, и отъятъ вся стада ихъ, и възврати сыновца своего.[60] И тако же бысть и въ дни великаго князя Бориса Александровича. И нѣкто от предѣлъ московскихъ, именемъ Колычевъ, и тъй прииде в силѣ тяжцѣ, хотя пленити сына брата его, князя Юрия Александровичя.[61] И сие же слышавъ князь великий Борисъ Александровичь, но якоже пленитъ Колычевъ сына брата его, и посла своихъ воеводъ крѣпчайшихъ. И биаша ихъ, и гнаша ихъ до Сижешкы, и еже есть ошуюю Ржевы.[62] И якоже бо онъ побѣди ошую у Дамаска, но тако же великий князь Борисъ Александровичь побѣди москвичь ошуюю Ржевы. И възврати вся стада ихъ и вся имениа ихъ обо с треми сты и 18, а воеводы же великого князя Бориса Александровичя — съ единымъ стомъ. И приведоша к великому князю Борису Алексанъдровичю боле 500 человѣкъ, кроме мертвыхъ и язвенныхъ. И иная же его мужества кто изочтетъ.

И как было во дни Авраама, когда пленен был Лот, сын брата его, и преследовал Авраам (пленивших Лота) до Дана с тремястами восемнадцатью (своими воинами), и победил их, и отнял все стада их, и вернул племянника своего, — так же было и во дни великого князя Бориса Александровича. Некто из московских пределов, именем Колычев, пришел в силе тяжкой, желая пленить сына брата его, князя Юрия Александровича. Услышав о том, что пленил Колычев сына брата его, великий князь Борис Александрович послал своих сильнейших воевод. И побили они (москвичей), и преследовали их до Сижешки, что находится слева у Ржева. И как тот победил слева у Дамаска, так и великий князь Борис Александрович победил москвичей слева у Ржева. И (тот) возвратил все стада их и имение с тремястами и восемнадцатью (воинами), а воеводы великого князя Бориса Александровича — с одной сотней. И привели к великому князю Борису Александровичу больше пятисот человек, не считая убитых и раненых. А прочие его мужественные деяния кто перечислит?

 

Но еще же созидаетъ церкви, и смышляетъ грады, и ихъже не лет хитрости ихъ никомуже глаголати, и веси строитъ. Но аще кто обиленъ будетъ человѣчьскою мудростию и ограждену имат душу мысльми человѣчьскыми, а чти и славы великого государя не повѣдаетъ, тъ ни въ чтоже вмѣниться мудрость его.

И еще он созидает церкви и основывает города, мудрого устройства которых ни у кого нет слов описать, и строит села. И какою бы кто ни был преисполнен человеческою мудростью и какую бы ни имел душу, укрепленную человеческим разумом, но если он не постигнет чести и славы великого государя, то ни к чему будет мудрость его.

 

Но и мнози у цвѣти разлѣчны, но единъ же держай цвѣты. Но и мнозии убо есть велицни князи, но не сутъ таци, но якоже государь нашь великий князь Борисъ Александровичь. И сей бо есть по Бозѣ нашему граду держава и утвержение.

Много есть цветов различных, но один среди них державный. Много есть великих князей, но нет такого, как государь наш великий князь Борис Александрович. И сей по милости Божией есть держава и опора нашему городу.

 

Но аще ли кто речетъ, но что же сиа лаская написахъ, то неси ли слышали прежних литописцевъ, но да коиждо ихъ величал своего царя? И тъ колми паче и мы должнии величати своего государя, великого князя Бориса Александровича, но сей бо есть нашего града похвала. И нѣсть ли чли писаннаго, и еже рече: «Бога бойтеся, а князя чтите»? И азъ же иного не имамъ чимъ чтити его, но развѣе пишу добрая его дѣяния. Но понеже обличает мя нѣкий ратай. И никогда бо Дионисию царю гонящю путемъ, и видѣв его ратай, и не имѣя чимъ царя почтити, но въскочивъ в рѣку, и почерпе воды обѣма рукама, и принесе царю. И царь же приа, и разсмѣяся, и въ честь ему вмѣни. Но и сами вѣсте, не мощно есть, рукама почерпши воды, даръ принести самодерьцю. Но царь приа за бодрость принесшаго и. И нѣсть ли слышали Павла, глаголюща: «И никтоже бо своего ищетъ, но дружняго».[63] Но аще ли другу си велитъ честь творити, но тои колма паче дожнии есмы государевы чести искатъ.

И если кто из вас скажет, что все это написал я из лести, то разве не слыхали вы о летописцах прежних времен, как каждый из них возвеличивал своего царя? Но сколь же более должны мы возвеличивать своего государя, великого князя Бориса Александровича, ведь он — слава нашего города. И разве не читали вы, что сказано: «Бога бойтесь, а князя чтите»? А я не имею ничего другого, чем бы мог почтить его, кроме как описанием добрых его деяний. Так служит мне укором некий землепашец. Ибо в некие времена, когда царь Дионисий шествовал путем своим, увидал его один землепашец, и не имея ничего, чем бы можно было почтить царя, бросился в реку, почерпнул обеими руками воды и принес царю. И царь принял, и улыбнулся, и поставил ему это в заслугу. Сами понимаете, — нельзя, почерпнув руками воды, дар принести самодержцу. Но царь принял дар ради усердия того, кто принес его. И разве не слыхали вы, как Павел говорит: «Никто не ищи своего, но каждый пользы ближнего»? И если ближнему полагается честь творить, то сколь более нам полагается искать, чем почтить государя своего.

 

Но дивлюся вашей любьви! Тъи почто не писасте преже мене о таковомъ государи, но съй бо есть земъли вашей честь? Но и о томъ не творю вас виноватыхъ, ни укоряю вас и еже вы не писасте. Но понеже бо коиждо васъ жену иматъ, а инъ дѣти питаетъ, и инъ о дому печеться, а инии въ въинствѣ ходятъ, но и коижедо вас на поручную службу отходитъ. Но и о семь не хулны естѣ, но хвалими. Но понеже бо мы ни дѣтей имѣемъ, ни домовъ, ни полат, но то есть наше дѣло, иже писати честь государя нашего великого князя Бориса Александровича. И того бо ради почтени быхомъ от него, и якоже хотимъ слово имѣти и слова желати. И иже аще ли человѣкъ слова не желаетъ, но тъи паче безсловеснаго скота.

И дивлюсь любви вашей! Почему до меня не писали о таковом государе, что является славой вашей земли? Впрочем, в том не виню вас, не укоряю, что не писали. Ибо каждый из вас имеет жену, а кто и детей воспитывает, один о хозяйстве печется, а другие в воинстве ходят, и всякий из вас отправляется на порученную ему службу. И за то не хула вам, а хвала. Ну, а мы ни детей не имеем, ни домов, ни палат, и потому это наше дело — писать о славе государя нашего, великого князя Бориса Александровича. Потому и в чести ходим у него, что печемся о слове. Ибо тот человек, который не печется о слове, хуже бессловесного скота.

 

Но должникъ бо есмь, тъ сладцѣ отдаю долгъ, ни бо нищету приносит, но богатство ми приноситъ. Но понеже словесное убожество то богатство ражаетъ. Но и слово аще ли отдамъ, и тои вси имате его, и съ всѣми вами плодъ принесутъ.

И так как я — должник, то с радостью отдаю долг, не нищету мне это приносит, но богатство. Ведь отданное слово рождает это богатство. Ибо если я отдам слово, то оно будет принадлежать всем вам, и все вместе мы обретем прибыток.

 

И сия же азъ написахъ не к вамъ, но вы бо добрѣ вѣдаете его и извѣстно знаете его, таковаго государя, и иже в земляхъ пресловущаго. Но вы бо моего писаниа не требуете, но понеже бо есте всегда с нимъ. Но написахъ сиа новорожнымъ младенцемъ, но да и тии нѣкогда възрастутъ, и възмужаютъ, и доидутъ в мѣру мужъства своего, и достигнут в разумъ свершенъ, и другъ другу почетше наше писание, и възвѣстятъ княжение великого князя Бориса Александровича. Но якоже и въ Писании речеся: «Въспроси отца своего, и възвѣстит ти, и старци твои рекут тебѣ, елико видѣша и слышаша».[64]

Но все это написал я не для вас, ибо вы хорошо знаете его и ведаете, что он — государь, знаменитый в разных странах. И вам не требуется мое писание, ибо вы всегда находитесь с ним рядом. Я написал это для новорожденных младенцев, чтобы и те, когда повзрослеют, и возмужают, и достигнут зрелости, и обретут совершенный разум, прочли друг другу наше писание и рассказали о княжении великого князя Бориса Александровича. Ведь как сказано в Писании: «Вопроси отца своего, и возвестит тебе, и старцы твои рекут тебе, что видели и слышали».

 

О ТОМЪ ЖЕ ВЕЛИКОМЪ КНЯЗѣ БОРИСѣ АЛЕКСАНЪДРОВИЧЕ

О ТОМ ЖЕ ВЕЛИКОМ КНЯЗЕ БОРИСЕ АЛЕКСАНДРОВИЧЕ

 

Милость Божию, и человѣколюбиемъ Господа нашего Исуса Христа, и благодать Святого Духа, дарованную обилно, сказаю вамъ, братие, сынове рода тферскаго, и причастници трапезе великого князя Бориса Александровича, велико и ветхо съкровище и неудобъ знаемо человѣкы, но обаче дивъству и радости откровение, добро и силно богатство, но еще же и неоскудѣваему, ближнимъ и далнымъ велици дарове даеми. Но славенъ зѣло и честенъ и истинный строитель Богомъ спасенаго града Тфѣри самодержавный государь великий князь Борисъ Александровичь. Но, воистинну, царьскаа ядь, и от негоже мнози препитаеми бываютъ. И понеже не от своего произволениа хотимъ сказати, но от многа мало нѣчто о великомъ томъ государѣ и от дѣлъ того государя. Якоже бо ритори и философи, си рече и лѣтописци но велми прикланяютъ своя слухи о бывшихъ межи царей ратий ополчениа и вельми слушаютъ, но и да кождо възвеличитъ своего государя, мужесътвовавша крѣпко, но и колми паче есть намъ лѣпно похвалити своего государя, великого князя Бориса Александровича. Но понеже вдохну в него Богъ мысль благу, и еже наполняти миру отець своихъ. Но не токмо наполни, но и усугуби, но ревнуя по своемъ праотцѣ, великомъ князе Борисе Александровиче.[65] Но си бо преже его благодатию Божиею но вся благая о Бозѣ дѣлааше. Но тако же и сий великий, естественый, изрядный в добродѣтелѣхъ великий князь Борисъ Александровичь но тая же дѣла дѣлааше, еже о Бозѣ. И въ Книгахъ писано есть, и иже сынъ не можетъ творити, и аще ли не видитъ отца творяща. Но сий же великий князь Борисъ, и еже что видѣ у праотець своихъ, и то все творяше, но еще и наполъняяше, но пребываетъ выше власти.

Милость Божию, и человеколюбие Господа нашего Исуса Христа, и благодать Святого Духа, дарованную обильно, поведаю вам, братья, сыновья рода тверского и причастники трапезы великого князя Бориса Александровича, великое и старинное сокровище, недоступное пониманию людей, но удивляющее и радующее (их) откровение, обильное, знатное и неоскудевающее богатство, подающее ближним и дальним великие дары. Достоин славы и чести истинный правитель Богом спасаемого города Твери самодержавный государь, великий князь Борис Александрович. Воистину, он сам — царская трапеза, от которого насыщаются многие. И мы будем говорить не свои измышления, но из многого малое скажем о великом том государе и его делах. Ибо если риторы и философы, а также и летописцы весьма усердно приклоняют слух (к известиям) о бывших между царями битвах и весьма (усердно) слушают, чтобы каждому возвеличить своего государя, смело сражавшегося, то сколь более достойно нам прославить своего государя, великого князя Бориса Александровича. Ибо вдохнул в него Бог мысль благую — исполнить меру отцов своих. И не только исполнил, но и усугубил ее, ревнуя своему праотцу, великому князю Борису Александровичу. Сей прежде него благодатью Божией творил всяческие благие дела по милости Божией. Так же и сей великий, и изрядный в добродетелях прирожденный великий князь Борис Александрович такие же дела творил по милости Божией. Ведь и в Книгах записано, что сын не может делать (того), (чего) не видит делающим отца. А сей великий князь Борис, что видел у праотцев своих, то все делал, да еще с избытком, превосходя могущество (предков своих).

 

Но кто ли его исповѣдати можетъ строениа! Но смышляетъ грады, и строитъ монастыри, а дѣлаетъ веси, но всяко художьство и хитрость управляетъ. Но еще же чресъ предѣлы и книгами гораздъ и х комуже хощетъ, к тому бесѣдуетъ, и никтоже отвѣщати ему можетъ, но всѣми владѣетъ. И всѣх питаетъ, но и всѣхъ даруетъ, и от всѣхъ дары приемлетъ. Но того бо ради сугуба радость бываетъ всѣмъ крестианомъ и веселие неизреченное. Но и вси людие радостию ликоствуютъ, видяще Богомъ спасеный градъ Тфѣрь добрѣ стоитъ и красящеся великимъ княземь Борисомъ Александровичемъ.

И кто может описать его дела! Замышляет строительство городов и строит монастыри, возводит деревни и руководит всяким ремеслом и художеством. И при этом беспредельно сведущ в книгах и с кем захочет — с каждым может вести беседу, и никто не может с ним спорить, но всех переубеждает. И всех насыщает, и всех одаряет, и от всех дары приемлет. И через все это бывает сугубая радость и веселье несказанное всем христианам. И все люди радостно ликуют, видя, как славно стоит и красуется великим князем Борисом Александровичем богоспасаемый город Тверь.

 

И ни что же о немъ начнемъ глаголати, от ниска но и до высока доидемъ. И понеже от праотечества его начати, но даже до днесь. Но праотци бо великого князя Бориса Александровича преже его великиа манастыри съградиша и множество мниховъ совокупиша, но и, еще же и выши того, грады содѣяша нѣкиа.

И что бы мы ни стали о нем говорить, (всегда), начав с малого, дойдем до великого. Ибо, если с праотцев его начнем, (все равно дойдем) до нынешних дней. Ведь праотцы великого князя Бориса Александровича раньше него создали великие монастыри и собрали множество монахов и, больше того, построили разные города.

 

Но отселе же начнемъ глаголати строение великого князя Ивана Михайловича.[66] И съй убо устрои манастырь близу Богомъ спасенаго града Тфѣри на рѣцѣ Тмацѣ и нарѣкова церковъ 3-ю святители,[67] молебници Спасу, но якоже столпи твердии и непоколебими моляться неотступно Христу за православныи князи и за все христианство. А князь же великий Александръ Ивановичь[68] и иный манастырь устрои на рѣцѣ Перемере и нарече Благовещение пресвятыя Богородици,[69] но еже есть начатокъ спасению.

Отсюда начнем говорить о строительстве великого князя Ивана Михайловича. Сей устроил монастырь близ Богом спасаемого города Твери на реке Тьмаке и назвал церковь в честь Трех святителей, спасителевых богомольцев, твердых и непоколебимых столпов, которые неотступно молятся Христу за православных князей и за все христианство. А великий князь Александр Иванович другой монастырь создал, на реке Перемере, и назвал (в честь) Благовещения пресвятой Богородицы, которое есть начало спасению.

 

А князь же великий Борисъ Александровичь, ревнуя праотцемъ своимъ, и устрои манастырь на рѣцѣ Въръщинѣ и нарѣковахъ церковь самого творьца, начатку тому спасеному, Господа нашего Исуса Христа, но и еже ему на небеса Възнесению.[70] Но и от сего же разумѣйтѣ, яко от ниска начахом и до высока доидохомъ. Но понеже князь великий Иванъ Михайловичь устроилъ церковь молебници, ходатайци о нашемъ спасении, а князь же великий Борис Александровичь но вышша того устрои церковь избавление и оцѣщение еже от грѣхъ и на небеса въсшествие, но радость, и утѣшение, и обѣщание о послании Святого Духа, еже и бысть. Но къто сихъ премудрие явиться! Онъ бо устрои мание, а другий же начаток спасению, а съи иже въ совершение дѣла приидеть, но устрои церьковь избавление от грѣхъ и обѣщание о радости, еже и бысть.

Великий же князь Борис Александрович, соревнуясь со своими праотцами, устроил монастырь на реке Ворщине и назвал церковь в честь самого творца и совершителя того спасения, Господа нашего Исуса Христа, в честь его на небеса Вознесения. И по сему убедитесь, что, начав с малого, дошли мы до великого. Ведь великий князь Иван Михайлович создал церковь в честь богомольцев и ходатаев о нашем спасении, а великий князь Борис Александрович — больше того: создал церковь в честь избавления и очищения от грехов и на небеса восшествия, в честь радости и утешения, и обещания о ниспослании Святого Духа, что и сбылось. Кто же из них более премудр? Один устроил предвестие спасения, другой — начало спасения, а сей завершил дело, построив церковь в честь избавления от грехов и обетования (совершенной) радости, что и сбылось.

 

Но понеже бо аще кто слугу царева почтитъ, но той от царя честь приметь. Но и аще ли кто самого царя почтитъ, но и болма той велицей чести и даромъ достоинъ есть. А князь же великий Борисъ Александровичь но и самого царя велико чтяаше Христа, но тако же и слугы его. Но и инъ храмъ устрои самому царю Христу на вратѣхъ Богомъ спасенаго града Тфѣри. И нарекова же имя храму тому еже «Вход въ Иеросалимь». Но тамо бо входъ Господу нашему Исусу Христу въ градъ Иерусалимь, и от дѣтей еврейскыхъ велику почесть приимъ, но яко царемъ израилевымъ звахутъ его и «осанна в вышнихъ» вопиахуть ему, и понеже еще мнози не вѣровахутъ в него, и симъ же и ризи свои постилахутъ под ногами его по пути.[71] А здѣ же въсквозѣ той пречестнѣйший храмъ входъ сотворенъ въ богоспасеный градъ Тфѣрь, но да всяк человѣкъ входяще и исходяще поклоняеться, но почесть велику и възмѣздие от Бога приимаше, и вмѣсто ризнаго постиланиа но главы своя постилааше пред честнѣйшимъ тѣмъ храмомъ и велегласно, яко единеми усты, въпиющимъ имъ и глаголющимъ: «Многа лѣта ти, великий князь Борисъ Александрович, но якоже таковый входъ устроилъ еси въ богоспасеный градъ Тфѣрь! Но и великое спасение тобою приобрѣтаемъ».

Тот, кто воздаст честь царскому слуге, достоин царской чести. Но тот, кто воздаст честь самому царю, достоин почестей и даров еще больших. А великий князь Борис Александрович воздал честь самому царю великому Христу, а также и слугам его. И другой храм он поставил самому царю Христу, на вратах Богом спасаемого города Твери. И дал имя храму тому «Вход в Иерусалим». Тогда, при входе Господа нашего Исуса в город Иерусалим, он от детей еврейских великие почести принял, называли они его царем израильским и восклицали ему: «осанна в вышних», и в то время, как многие еще не веровали в него, они устилали одеждами своими путь под ногами его. А теперь сквозь сей пречестнейший храм вход сотворен в богоспасаемый град Тверь, дабы всякий человек, входя и выходя, поклонялся, принимая великие почести и воздаяние от Бога, и, вместо постилания одежд, простирая свою голову перед честнейшим тем храмом и вместе со всеми в один голос громогласно восклицая: «Многая лета тебе, великий князь Борис Александрович, за то, что вход такой устроил в богоспасаемый город Тверь! Великое спасение получим мы твоими (заботами)».

 

Но и слуги же почти царя Христа, святыхъ великихъ мученикъ, тезоименита же себѣ Бориса и брата его Глѣба. И устрои имъ храмъ среди своего двора от камени бѣлаго[72] и украси в немъ иконами, и златом, и жемъчюгомъ, и камениемъ драгымъ, и паникадилами, и свѣщьми, но и якоже было и при Соломонѣ въ Святая Святыхъ.[73] Ни умъ человечьи не дотечетъ, ни языкъ извѣстовати тоя красоты не можетъ; но понеже земънымъ человѣкомъ в томъ храмѣ стояти, якоже и на небеси мнѣтнся. Но и иная же премудрости и строениа великого князя Бориса Александровича,но кто изочтетъ, якоже и послѣдняя скажемъ.

Также воздал он честь и слугам Христа, святым великим мученикам, тезоименному себе Борису и брату его Глебу. Создал им храм из белого камня посреди своего двора и украсил его иконами, и золотом, и жемчугом, и каменьями дорогими, и паникадилами, и свечами, как было при Соломоне в Святая Святых. Ни умом помыслить, ни языком описать той красоты; когда смертный человек в том храме стоит, кажется ему, что он на небесах. Прочих же премудрых замыслов и строений великого князя Бориса Александровича не счесть. И потому последнее скажем.

 

Но якоже изъмлада святая Писаниа добрѣ вѣдый, понеже бо и Господь, запрещая, глаголаше: «Пытайте Писаний, но якоже в тѣхъ жизнь вѣчную имате»,[74] но того бо ради великий князь Борисъ Александровичь всѣмъ сердцемъ пытаетъ Святого Писаниа. И въ строениихъ бо смысленый и славнѣйший въ всѣхъ земляхъ великий князь Борисъ Александровичь, но вдохновенъ же бысть милостию Спасителя Бога, и нача собѣ помышляти, и да бы гдѣ градъ создалъ, но собѣ памети достоинъ, но якоже и праотци его. И нача смотрити мѣста, но якоже бы граду приходно быть. И усмотри же мѣсто близ града Тфѣри на устие на Тмацкомъ. Есть храмъ святого Христова мученика Феодора.[75] Но тол бо дивно мѣсто тое, но, въистинну, по желанию сердца великого князя Бориса Александровича. И далъ ему Богъ мѣсто таково, но никимъже ни копанно, ни сыпано. Но съ проста реку: но Богомъ съдѣланно, и якоже бы искони приходно граду быти, но не прѣспѣ ему время. И нынѣ же помощию Божиею и мыслию великого князя Бориса Александровича и съвѣтомъ всѣхъ людей и нача великий князь Борисъ Александровичь велми любити мѣсто тое, и наипаче же видя толь пресловущь храмъ великого Христова мученика Феодора внѣ града стояща. И о томъ велико попечение имѣя, и да бы такий храмъ не внѣ града былъ, но въ градѣ. И того ради великий князь Борисъ Александровичь призываютъ ту суща святителя своего и вси свои помѣстнии князи и боляре, еще же и аръхымандриты и игуменыи. И повелѣ всѣмъ быти въ храмѣ великого Христова мученика и воина Феодора. И ту повелѣ служити Божественую литоргию. Егда же свершену бывшю Божественому и великому дѣлу, и тогда повели великий князь Борисъ Александровичь всѣмъ изыти на мѣсто тое, идѣже хощетъ основати градъ. Но онѣмь же изсшедъшимъ съ кресты, и с свѣщами, и с кандилы, а князю же великому Борису Александровичю по нихъ идущу, и ту народу сущу многу. И егда же приидоша на мъсто то, и идѣже хощетъ основатися градъ, и князь же великий Борисъ Алексанъдровичь въздвигнувый гласъ свой и велегласно нача глаголати ту сущему народу: «Мужи и братие, сынове рода тфѣрскаго, но вамъ слово рку: како ми поручи Богъ престолъ отца моего, великого княжениа тфѣрскаго, но оттолѣ и до и нынѣ велми въжелахъ и да бы гдѣ градъ създалъ, но якоже и праотци наши съставиша грады собѣ памяти достойны. Но не приспѣ ми время. И нынѣ же помощию Божиею и помощию святого великого мученика Христова Феодора и излюби ми ся сие мѣсто, и на семъ мѣсте хощу основати градъ. Но хощу того якоже съвѣти мои, такоже и съвѣти ваши — утверждение вашему великому граду Тфѣри».

Смолоду хорошо изучивши Святое Писание, — ибо Господь, грозя, учил: «Испытайте Писание, ибо через него получите жизнь вечную», и потому великий князь Борис Александрович проникает всем сердцем в Святое Писание. И искусный в строительстве, прославившийся по всем землям великий князь Борис Александрович, будучи вдохновлен милостью Спасителя Бога, стал помышлять, где бы город поставить, достойный памяти о себе, как то и предки его (делали). И стал присматривать место, где бы град удобно поставить. И усмотрел место близ города Твери на устье Тьмаки. Есть (там) храм святого Христова мученика Феодора. И так дивно место то, воистину, как желало сердце великого князя Бориса Александровича. И дал ему Бог место такое, никем не рытое, не насыпанное. Просто скажу: Богом сделанное и как бы искони уготованное для города, но не (сразу) настало для того время. Теперь же помощью Божией, и по замышлению своему, и по совету всех людей великий князь Борис Александрович крепко возлюбил место то, а больше всего из-за того, что увидел столь преславный храм великого мученика Христова Феодора вне града стоящим. И возымел великую заботу о том, чтобы таковой храм находился не вне города, но внутри него. И для того призывает великий князь Борис Александрович бывшего там своего святителя и всех своих поместных князей и бояр, а также архимандритов и игуменов. И повелел всем прийти в храм великого Христова мученика и воина Феодора. И здесь повелел служить Божественную литургию. И когда было совершено Божественное и великое дело, тогда великий князь Борис Александрович повелел всем пойти на место то, где он желал основать город. И вышли все с крестами, свечами и светильниками, а великий князь Борис Александрович шел последним, и много было там народу. И когда пришли на то место, где предстояло быть основанным городу, великий князь Борис Александрович, возвысив голос свой, стал громкогласно говорить бывшему тут народу: «Мужи и братья, сыновья рода тверского, к вам мое слово: когда вручил мне Бог престол отца моего, великое княжение тверское, с тех пор и доныне очень желал я создать где-то город, ибо и предки наши возводили города, достойные своей памяти. Но не приспело время мне (строить). Ныне же помощью Божией и святого великомученика Христова Феодора полюбилось мне это место, и на месте сем хочу основать город. Но хочу не только по мыслям моим, но и по вашим советам (утвердиться в решении) об укреплении вашего великого города Твери».

 

«И нынѣ же Богъ мира и молитвами святого Христова мученика Феодора и да уединитъ мысль твою съвершити град сий», — и егда же народу сие изрекшим, и тогда великий князь Борисъ Александровичь повели святителю молитву сътворити на основание града. И егда же наченъшу святителю молитву, и кьнязь великий Борисъ Александровичь въздыхая из глубины сердца своего и нача в собѣ молитву творити, глаголя: «Господи, Владыко превѣчный, Христе царю, но сотворивый небо и землю, и бес тебе бо ничтоже не съвершаеться, ни дѣло, ни слово! Но и нынѣ молитвою святого твоего мученика Феодора призри на мене, раба своего, и на новое се мѣсто. И дай же ми, Господи, совершити градъ сий. Но понеже ты и веси си вся, совеси, и якоже мнѣвъ и въжделѣхъ оградити святого мученика твоего Феодора. И утверди мя, Господи, праведнѣ и несъвратънѣ молитвою его. Но помози ми, Господи, съвершити градъ сий». И сиа изрекъ но повелѣ рубити. И святитель же преже самъ нача рубити.

«Бог всего мира и молитвы святого мученика Христова Феодора да направят мысль твою ныне на создание этого города», — и когда народ сказал это, тогда повелел великий князь Борис Александрович святителю сотворить молитву на основание города. И когда начал святитель молитву, тогда стал великий князь Борис Александрович, вздыхая из глубины сердца, творить про себя молитву, говоря: «Господи, Владыко превечный, Христе царю, сотворивший небо и землю! Ничто не свершается без тебя, ни дело, ни слово! И ныне молитвами святого мученика твоего Феодора воззри на меня, раба твоего, и на новое место это. И дай мне, Господи, возвести город сей. Ибо ты ведаешь все, ведаешь и о том, как я стремился и мечтал обнести городской стеной храм святого мученика твоего Феодора. Утверди меня, Господи, праведно и непоколебимо молитвою его. И помоги мне, Господи, довести до конца создание города сего». И, сказав это, повелел рубить (город). Святитель же прежде сам рубить начал.

 

И посемь же великий князь Борисъ Александровичь призва мужи хитры и изообрете ихъ, якоже и Моисѣй новаго Веселеила,[76] и пристави ихъ къ съвершенню таковаго дѣла в лѣтъ 6955, месяца априля 23.

Потом великий князь Борис Александрович призвал искусных мужей, выискал их, как Моисей нового Веселеила, и приставил их к исполнению такового дела, в 6955 (1447) году, в апреле месяце, в 23-й день.

 

А самъ же великий князь Борисъ Александровичь поиде на свой дворъ в новооснованной той градъ и сътвори пиръ веселъ, и не токмо на то позванънымъ, но и прилучившимься.

А сам великий князь Борис Александрович вернулся на свой двор в новооснованном том городе и задал веселый пир не только для тех, кто был зван, но и для тех, кто оказался там случайно.

 

И такъ по томъ дѣлатели начаша дѣлати. Богъ же невѣдомо помогаше имъ о дѣле томъ молитвою святого мученика Феодора, но яко дивитися всѣмъ зрящимъ борзейшему тому дѣлу. И от сего разумѣваху мнози, яко приятъно есть дѣло то Богу и святому его мученику Феодору; и егда же кто кого видя иныя грады съзидая, и то городню[77] двѣма или тремя недѣльма съзидаютъ, а сего же града городню двѣма или трема деньма созидааху.

И так после того строители начали строить. А Бог в том деле невидимо помогал им молитвами святого мученика Феодора, так что дивились все наблюдавшие на быстроту того дела. И благодаря этому уразумевали многие, что дело то приятно Богу и святому его мученику Феодору; ведь когда бы ни видел кто, как созидают другие города, всегда возводили городню в течение двух или трех недель, а городню этого города возводили два или три дня.

 

Князь же великий Борисъ Александровичь, видя еже от Бога поможение и поспешение великого Христова мученика Феодора ко трудолюбному его дѣлу, и часто нача приижати в той новооснованный градъ и ко святому Христову мученику Феодору. И нѣкогда бо ему веселящуся у святого Христова мученика Феодора, и бывъ въ своемъ веселии глаголяще, како именовати градъ. И нѣкто же бо от премудрыхъ, и разумныхъ, и великыхъ старець, и сѣдиною процвете, и наипаче же и добродѣтельми, и той рече: «Феодоровъ градъ наречеться». И князь же великий Борисъ Александровичь упремудри старца. И граду же по старческому словеси любественое имя сотваряетъ, но понеже любовъ имѣя к великому мученику Феодору, и по той великой любвѣ, еже к великому мученику Христову Феодору великого князя Бориса Александровича и нарече градъ Любълинъ, рекше любовъ имѣя к великому Христову мученику Феодору. И потому градъ нарече любовенъ.

И великий князь Борис Александрович, убедившись в Божией помощи и содействии великого мученика Христова Феодора многотрудному его делу, стал часто наезжать в тот новооснованный город, ко храму святого мученика Христова Феодора. И однажды, когда радовался он (духом) в храме святого мученика Христова Феодора, спросил он в своей духовной радости, как назвать город. И некто из премудрых, разумных и великих старцев, украшенный сединами, а больше того — добродетелью, ответил: «Надо назвать Феодоровым городом». Но великий князь Борис Александрович превзошел в мудрости старца. И, по слову старца, дал городу полюбившееся имя, но так как великий князь Борис Александрович питал любовь к великому мученику Феодору, то по той великой любви к великому мученику Христову Феодору нарек он город Люблин, что значит любовь к великому мученику Христову Феодору. И потому назвал город любимым.

 

И еще же и иная сътроениа великого князя Бориса Александровича, и кто ихъ изъчтетъ! И не токмо съй единъ градъ Любовенъ постави себѣ во утѣшение, но и иныи многы грады созда. Но създа великий градъ запустѣвший именемъ Кашинъ.[78] И толико бо лѣтъ запустѣвъ, яко не удобь памяти человѣческой достигнутъ, и ни основанию градъскому знатися. И князь же великий Борисъ Александровичь тъй градъ, запустивший от многыхъ лѣтъ, но единымъ лѣтомъ въздвигнувый его. И еще же и иный градъ въ области Клинской въздвигнувый, тако же за многыя лѣта запустѣвший.[79] Праоческый же и оческия грады вся понови.

Есть и другие деяния у великого князя Бориса Александровича, кто их сочтет! Не один только город Люблин поставил он себе в утешение, но создал и многие другие города. (Заново) возвел великий запустевший город по имени Кашин. Столько лет находился тот в запустении, что невозможно было постигнуть того человеческой памятью, невозможно было найти и основания городских стен. А великий князь Борис Александрович за один год восстановил этот запустевший с давних лет город. Также восстановил он и другой город, в Клинской области, подобным же образом находившийся много лет в запустении. И праотеческий, и отеческие города он обновил все.

 

И кто бо таковый пастырь и сътроитель обретеся, но якоже великий князь Борисъ Александровичь! Остеняетъ бо многы грады, и остененяетъ же и самого его Христосъ. И нѣсть бо слово дѣяниа премудрейше. О, глубина мудрости и строениа великого князя Бориса Александровича, якоже несказанно и неизреченно строение его бысть! Но о семъ бо великому Иоанну Златаусту[80] въ своей ейпистолии къ ринфомъ пишетъ, рекый: «Есть хитрость создателная, и есть хитрость зажительная, и есть хитрость дѣлателная». Но князь же великий Борисъ Александровичь всякиа хитрости навыкъ, якоже инъ никтоже: задалную хитрость, и еже церкви Божии многы създаша; зижителную, еже преже всего запустѣвшиа грады созидаше; дѣятелную, еже села и веси добрѣ строяше, понеже человѣческая вся от Бога строима есть.

И где еще найдется такой пастырь и строитель, как великий князь Борис Александрович! Он ограждает стенами многие города, а его самого ограждает Христос. Но не мудрее слово деяния. О, глубина мудрости и дел великого князя Бориса Александровича, — ни пересказать, ни описать его деяний! Об этом пишет великий Иоанн Златоуст в своем послании к раифянам: «Есть искусство творить, и есть искусство созидать, и есть искусство делать». А великий князь Борис Александрович владеет всеми искусствами, как никто другой: искусством творить, так как сотворил много церквей Божиих; искусством созидать, так как воссоздал заново находившиеся прежде в запустении города; искусством делать, так как построил много сел и деревень; ибо все в людях строится Богом.

 

И да не рекутъ намъ ненаказании, и от кыхъ книгъ пишемъ о великомъ князе Борисѣ Александровиче. Но и о въсемъ велии от апостольскыхъ заповѣдѣй научимься. И аще ли хощеши почести душиспасителныи книги, и тъ почти святыхъ отець житиа ихъ; и аще ли хощеши посланий чести, то апостольскыи книги имаши;[81] и аще ли хощеши повѣстныхъ книгъ, то почти Царства.[82] Но зри иже и сего — отложно ли есть чести Царства? И аще ли отложно тои писати о прежнихъ царехъ, но нѣсть ли писано, и котораго какова суть дѣяниа и въинства или строениа? Но и мы же о прежних царехъ слышимъ, и тъ отверзеныима ушима слышимъ. И нынѣ же нынѣшняго царя, государя великого князя Бориса Александровича не слышимъ, но и видимъ и до святого Спаса добрѣ строаща. И то и како о немъ пытаемъ или от кыхъ книгъ сиа пишемъ, и якоже пред рекохомъ: не от кънигъ бо, но от строениа самого того государя. Якоже есть писано: «Всяко бо древо от плода познано будетъ».[83] Но и того ради словеси потребу далъ есть намъ Богь, и яко да совѣты сердечныя друг другу открываемъ. И азъ прииму слово святого Дионисиа Арепагита,[84] но якоже полѣзно есть всяко здание градское человекомъ. Но князь же великий Борисъ Александровичь не собѣ грады съзидааше единому в потѣшение, но и всѣмъ человѣкомъ во великое прибѣжище и во упокоение, а собѣ же на великую память творяаше, но понеже писано есть: «В память вѣчную будетъ праведникъ».[85] Но, воистинну, реку, в память. Отеческыя же грады поновляаше, но и еще же и новыя примышляяше. От благаго корени то и вѣтвь прцвете блага. Но понеже строение великого князя Бориса Александровича облиставаетъ, и якоже нѣкаа денница или яко нѣкай венець благолѣпенъ. Но, въистинну, достоинъ есть великий князь Борисъ Александровичь вѣнцу царьскому. Но сматряю же и ужасаюся! Но мню вѣра есть велика оного отца, великого князя Олександра Ивановича, но иже от благаго корени прозябшаго, и Богъ тамо предводит оного, а здѣсе предводитъ и плодъ.

Пусть не спрашивают нас невежды, из каких книг пишем мы о великом князе Борисе Александровиче. Всему великому научаемся мы из апостольских заповедей. Если хочешь читать душеспасительные книги, то читай жития святых отцов; если хочешь послания читать, то возьми апостольские книги; если хочешь повествований, то читай Книги Царств. И обрати внимание, разве запрещено читать Книги Царств? И если бы даже и запрещено было писать о прежних царях, то не написано ли (все-таки) о том, каковы поступки, и войны, и деяния каждого. И сами мы слушаем о прежних царях, и слушаем отверстыми ушами. Ныне же, о нынешнем царе, государе и великом князе Борисе Александровиче не только слышим, но и видим его добрые дела ради святого Спасителя. А откуда о нем узнаем и из каких книг о нем пишем, это я уже прежде сказал: не по книгам, но по делам самого того государя. Как сказано: «Всякое древо по плоду его познано будет». Для того и дал Бог нам дар слова, чтобы мы открывали друг другу свои сердечные помыслы. И я воспользуюсь словом святого Дионисия Ареопагита, что полезно людям всякое городское строение. Великий же князь Борис Александрович созидал города не одному себе на радость, но делал это для надежной защиты и успокоения всем людям, а себе — на долгую память, ибо сказано: «Память вечная будет праведнику». Воистину скажу, вечная память. Он обновлял города отцов и еще замышлял и новые. От благого корня и ветвь процвела благая. Потому и сияет все, что построено великим князем Борисом Александровичем, как некая заря или как некий прекрасный венец. Воистину достоин царского венца великий князь Борис Александрович. Смотрю и трепещу! Думаю: велика вера отца его, великого князя Александра Ивановича, от благого корня порожденного, и Бог в том мире печется о нем, а здесь печется и о сыне его.

 

И но да не мнитъ кто в васъ ласканиа быти словеса моя сиа, но да исъстинныя вещи посреди васъ предъстоятъ. Но «память праведнаго с похвалами»,[86] и рече премудрый Соломонъ. Но да аще есть убо всѣхъ праведныхъ память с похвалами, и кто ли не принесетъ похвалы великому князю Борису Александровичю, и кто ли не прославитъ его! И тъ и не требоуетъ бо и самъ от насъ похвалы. Но точию мы убоимься притчи лениваго оного раба, съкрывъшаго таланътъ государя своего и имъ прикуп не сътворшаго.[87] Но что не бо дивние и преславнъе, еже похвалити истиннаго строителя и пастыря, великого князя Бориса Александровича!

И пусть никто из вас не считает эти слова мои лестью, пусть предстанут перед вами подлинные дела. «Память праведника с похвалами», — сказал премудрый Соломон. Но если воспоминание о всех праведниках следует окружать похвалами, то кто же не воздаст хвалы великому князю Борису Александровичу и кто не прославит его! Сам он не требует от нас похвал. Но только нам самим следует убояться, (вспомнив) притчу о том ленивом рабе, который утаил талант своего господина и не получил на него прибыли. Что есть более дивно и славно, как не прославление истинного попечителя и пастыря, великого князя Бориса Александровича!

 

Но аще ли речемъ, по достоянию похвалити его не можемъ. Но не мощно бо, реку вамъ, иже рукама почерпше воды, и да принести самодержцу. Но еже имамъ, то и принесемъ. От многа мало нѣчто о немъ рцемъ, но боязнию съпрятуяся и в лѣпоту украшая его. И честною багряницею его украшаема видящи, и нищетою усердиа не спокрываемься. Но той бо от нашихъ не требуетъ ничтоже, но точию бо о немъ благомыслие. Но слава бо послѣдовати вѣсть благовѣрнымъ и похвалити премудрыхъ. А мнѣ же цвететъ сердце и точитъ умъ, но язык ми косенъ и худословесен и толикое величество исповѣдати. И да вы отверзите уста своя и способьствуйте ми истиннѣ. Но вижте благолѣпное церьковное устроение великого князя Бориса Александровича, и вижьте градъ его зданиа, и вижте чюдныхъ весей дѣлание. Но понеже бо есть на небѣсехъ дѣло ангельское Бога славити, а на земли же человѣкомъ Бога въсхваляти, въспѣвати, а князя чтити. Но приведемъ к сему и Давыда царя, но еже рече: «Пасый Иизраиля».[88] Но рци ми яснѣе, кому то рече? И азъ же реку: въистинну, пастырь бѣ великий князь Борисъ Александровичь, еже пасы и строа новый Иизраиль, Богомъ спасеный градъ Тферь. Но преже бо его мнози пастыри быша. Великий князь Иван пастырь бѣ, и великий князь Александро пастырь же бѣ, но не устъроиша тако Богомъ спасенаго града Тфѣри, но якоже великий князь Борисъ. Но не похуляю тихъ, но другаго строение похваляю. «Упасе бо, — рече Давыд, — люди своя рукою Мисѣовою и Ааронею».[89] И князь же великий Борисъ Александровичь пася и строя Богомъ спасеный градъ Тфѣрь благословениемь же Ивановым и Александровым и избра Давыда, раба своего, пасти Иисзраиля в достоание себѣ. Но воистинну бо реку: новы есть Давыдъ великий князь Борисъ Александровичь, пасы и строя достоание праотець своихъ. Но что убо еще ли не разумѣете достоинства! И изьявлю вамъ истинну. Но видѣте ли, какъ царскому и праоческому престолу достоинъ есть великий князь Борисъ Александровичь.[90] Но речемь же ему вси, яко единеми усты: «Благословенъ великий князь Борисъ Александровичь, якоже храняй законъ Господень! Благословенъ и въ градѣ, благословенъ и на селѣ, и благословенъ во всякомъ своемъ строении, благословенъ и на всякомъ мѣстѣ и нынѣ, и присно, и в вѣкы вѣкомъ».

Но что бы мы ни сказали, не сможем по достоинству похвалить его. Ибо нельзя, говорю вам, зачерпнув руками воды, принести ее самодержцу. Но что имеем, то и принесем. Из многого хотя бы нечто малое о нем скажем, сами одевшись страхом и в красоту облекая его. И видя его украшенным славной багряницей, не постыдимся своего убогого усердия. Ему ведь от нас ничего не нужно, только добрых о себе мыслей. Достойно возвещать о благоверных и воздавать хвалу премудрым. Но хоть горит мое сердце и жаждет этого ум, но язык мой косен и худословесен для того, чтобы поведать о таком величии. Откройте же и вы уста свои и способствуйте мне истинно. Посмотрите на благолепное устроение церквей великим князем Борисом Александровичем, посмотрите на созидание им городов, посмотрите на постройку чудесных сел. Дело ангельское — на небесах Бога славить, а на земле дело человеческое — Бога восхвалять и воспевать, а князя чтить. Приведем к этому и слова царя Давыда, сказавшего: «Пасущий Израиля». Но скажи мне яснее, о ком это сказано? И я скажу: воистину пастырь — это великий князь Борис Александрович, пасущий и устрояющий новый Израиль, Богом спасаемый город Тверь. И прежде него было много пастырей. Великий князь Иван был пастырем, и великий князь Александр тоже был пастырем, но не устроил так Богом спасенного города Твери, как великий князь Борис. Не похуляю их, но другого дела прославляю. «Упас, — сказал Давыд, — людей своих рукою Моисеевой и Аароновой». Великий же князь Борис Александрович упас и устроил богоспасаемый город Тверь по Иванову и Александрову благословению, избрал Давыда, раба своего, пасти народ Израильский в достояние себе. Воистину скажу: новый Давыд — великий князь Борис Александрович, пасущий и устрояющий достояние своих праотцев. Ужели еще не постигаете его достоинства! Истину вам объявляю. Видите, как достоин царского и праотеческого престола великий князь Борис Александрович. Скажем же ему все в один голос: «Благословен великий князь Борис Александрович, хранящий закон Господень! Благословен в городах, благословен и в селах, благословен во всяком своем деле и на всяком месте ныне, и присно, и во веки веком».

 

СЛОВО О ТОМЪ ЖЕ ВЕЛИКОМЪ КНЯЗЕ БОРИСЕ АЛЕКСАНЪДРОВИЧЕ

СЛОВО О ТОМ ЖЕ ВЕЛИКОМ КНЯЗЕ БОРИСЕ АЛЕКСАНДРОВИЧЕ

 

Благоволение убо моего сердца и молитва еже к Богу, и свѣдител ми есть о семъ Богъ, якоже не лжу, но хощу вамъ повѣдати истинныя вещи, и иже вами не невѣдомы, но посреди васъ предстоа и тъ есть. Но понеже бо древнии философи повести пишуще, ово от прежнихъ писаннаго почли суть, а другое сами слышавъ, а иное видевъ. Но и мнози же писаша лѣтописци, а ничтоже сами видевъ, но токъмо слышавъ, но понеже бо много сотворялося в далнихъ мѣсьтехъ, въ Аравехъ, и въ Персехъ, и в Мидѣнехъ, и в Риму. И то вся си писана сутъ, а ничтоже видѣвъ, но точию слышавъ. И еще же и ветхыя Книги писана сутъ Царства, но понеже бо когожедо си полагалъ на сердци котораго ихъ, каковъ былъ царь, или правосуд, или въинъ, или доброзраченъ, и да коижедо величали своего си царя, и иже по тѣхъ родове будут но да и прочитаютъ на воспоминание онѣхъ царевъ. Но азъ же самовидець сый и святому тому дѣлу, но еже хощу вамъ повѣдати, не от инѣхъ слышавъ, но самъ сый вся си видѣвъ. Понеже бо царскый венець кто хощет составити, и да сбираетъ драгое камение бесцѣнное, и да не примеситъ къ свѣтлому тому камению темнаго камениа, ни иного ничегоже. И аще ли примѣситъ, но да безс красоты сотворитъ лщение то свѣтлое и да всю лѣпоту вѣнца того без лѣпоты сотворитъ. Но мы же то все познавъ и посмотривъ, и помыслихомъ в себѣ и рѣхомъ, но яко ти и они мужии писаша о прежнихъ царех, надѣяшеся от нѣхъ никаку честь приати, а от рода в родъ память, но недостойно есть, реку, и намъ в забытии положити благочестие великого князя Бориса Александровича. Но сплетемъ ему яко злату пленицю, и ничтоже от себе приносяще, но от добраго того произволениа. И аще ли и велми худо наше плетение противу оного великого того государьства, но и нѣчто от многа мало подадимъ ему, но якоже оноя вдовици двѣ лѣпте бысть.

Желает мое сердце, и о том молитва моя к Богу, — Бог тому свидетель, что я не лгу, — хочу вам поведать истинные вещи, не неведомые вам, но хорошо вам известные. Ведь древние мудрецы, сочиняя повести, одно вычитали из того, что было еще до них написано, другое сами слышали, а иное и видели. Также и многие летописцы писали о том, чего они сами не видели, а только слышали (об этом), ибо многое происходило в дальних краях — в Аравии, в Персии, в Мидии, в Риме. И это все описано, не будучи увидено, только услышано. Так же написаны и древние Книги Царств, как кому Бог на сердце положил о том, каков был каждый из царей — справедливый, или воинственный, или благообразный, — чтобы каждый народ, сколько будет в нем поколений, величал своего царя и чтоб вспоминал о тех царях, читая о них. А я — очевидец святому тому делу, о котором хочу вам поведать, не от других услышав о нем, но сам все видев. Тому, кто желает создать царский венец, следует сбирать драгоценные каменья, и нельзя ему смешивать светлых тех камней с темными камнями или с чем-нибудь другим. Если же смешает, то лишит красоты то светлое сияние и обезобразит всю красоту венца того. И узнав и рассмотрев все это, мы помыслили в себе и сказали: раз те мужи писали о прежних царях, надеясь получить от них какую бы то ни было честь, и ради памяти из рода в род, то не подобает, скажу, и нам предавать забвению благочестие великого князя Бориса Александровича. Сплетем же ему как бы золотой венок, не привнося ничего от себя, а только из добрых его деяний. Если и весьма худо будет наше плетение по сравнению с величием его княжения, то хотя бы подадим ему от многого малое, как той вдовицы две лепты.

 

Ибо къняжащу ему во своей отчинѣ, въ Богомъ спасеномъ градѣ Тфѣри, и бысть же княжение его тихо и безмятежно, но и увеличися власть его, на отчим престолѣ Богомъ утвержаемъ и преспѣваемъ, въ всякомъ дѣле совершенъ, но якоже и во многыхъ странахъ со завистию имъ глаголати о преспевании его. И кьнязь же великий Борисъ Александровичь полагая себѣ на сердци Святое писание и еже рече: «Богатство аще ли спѣетъ, то не прилагайте сердца».[91] И колико ему время спѣетъ, и той болма въ смирении пребываетъ, и ко всѣмъ земълямъ в мирная всегда готовляшеся и хвалу въздая Богу, рекы: «Боже, насытил мя еси земныхъ благъ, и не лиши мя еще небеснаго царствиа».

Ибо княжит он в своей отчине, в богоспасаемом городе Твери, и княжение его тихо и безмятежно, и увеличилась власть его, и Бог укрепляет его и споспешествует ему на отеческом престоле, и преуспевает он во всяком деле, так что и во многих государствах с завистью говорят о его преуспеянии. Но великий князь Борис Александрович запечатлел в своем сердце слова Священного писания, гласящие: «Богатство если возрастает, — не прикипайте сердцем (к нему)». И чем больше стекается к нему счастья, тем больше пребывает он в смирении и, стремясь к миру со всеми странами, воздает хвалу Богу, говоря: «Боже, ты насытил меня земными благами, не лиши меня и небесного царствия».

 

И всеблагый же Богъ хотя бес печали и свою милость удивити на любящихъ, и егоже бо отець сына биетъ, того и милуетъ,[92] и хотяше бо болма прославити его и искусити, яко злато в горнилѣ, и обрѣсти его достойна себѣ, и еще же — да бы не возносилъся, но во вся бо лѣта княжениа его и ничтоже зла приатъ, но и от всѣхъ земль честь велику и дары многы приимаше. И о семъ бо рече, моляся, великий Павелъ: «И да даст ми ся томитель, да ся не превозношу, да сосуд буду избранъ Богу».[93] Да то какъ глаголаше? Но понеже бо взятъ бѣ высоко, но никакоже тѣмъ хотяше ся превознести, но наипаче смѣряшеся.

Всеблагой же Бог, не желая зла, но желая показать свою милость к любящим его (ибо которого сына отец бьет, того и милует), восхотел еще больше прославить его и испытать, как золото в горне, (для того, чтобы) обрести его достойным себя, и еще — для того, чтобы не возносился, а то за все годы княжения своего не испытал он никакого зла, только принимал от всех земель великую честь и многие дары. Об этом сказал, молясь, великий Павел: «Да дастся мне мучитель, чтобы не превозносился я, да сделаюсь сосудом избранным Бога». Почему сказал так? Потому, что поставлен был высоко, но никак не хотел этим превозноситься, а еще больше смирился.

 

Но любяй же Богъ великого князя Бориса Александровича, и попусти на него скорьбь, и да бы ся не превозносилъ, но понеже увеличися власть его и възвысися слава имени его въ страны далечиа. И понеже бо таковая скорбь от многыхъ лѣтъ на мнозѣхъ градѣхъ не бывала, но на великаго же мужа, и искуси великыи, рку.

И Бог, любя великого князя Бориса Александровича, послал на него беду, дабы не превозносился он тем, что возросла власть его и простерлась слава имени его до дальних стран. Ибо, скажу я, не случалась такая беда уже много лет ни в одном из многих городов, но пришла к великому мужу и искусила великого.

 

И якоже пишетъ въ царскых лѣтъписцехъ, при великомъ цари Устианѣ и при великомъ цари Феодосии таковыя и незабвеныя пожары быша. Но тако же и при семъ великомъ князѣ Борисе Александровиче но великий незабвеный пожаръ бысть на великом градѣ Тфѣри, но якоже ни основанию градскому остатися. И сей же бысть пожаръ в лѣтъ 6957.[94] Но учинися таковая наказаниа Владыкы Христа.

И, как сказано в царских летописцах, подобные незабываемые пожары бывали при царе Юстиниане Великом и при царе Феодосии Великом. И так же при великом этом князе Борисе Александровиче такой великий и незабываемый пожар случился в великом городе Твери, что не уцелело даже основание городских стен. И этот пожар случился в 6957 (1449) году. Учинилось таковое наказание от Владыки Христа.

 

И князь великий Борисъ Александровичь но по великомъ томъ пожарѣ и иде в той бывший градъ кь Святому Спасу. И видѣ многы церкви погорѣвша и многы домы с товаромъ. И очеса бо бяше ему слез исполнени, и из глубина сердца въздыхая, и рече: «Владыко превѣчный, Христе царю, помилуй мя пречистыя твоея матере молитвами! И не остави мя въ унынии семъ быти! Бес тебе бо ничтоже съверъшаеться, ни дѣло, ни слово. Но повелѣниа полагаеши, и не мимо идутъ.[95] Но обаче воля твоя да буди! Но якоже ти угодно, тако и буди. Имя твое благословено отнынѣ во вѣкы!» И пришедшу же ту сущаго града епископу его, и поучаше его от Божественыхъ Писаний, и яко не скорбѣти о прилучшихъся ему скорбѣй. И въспоминаа ему о прежнихъ царехъ и о пожарѣхъ, но таковаа на нихъ милованиа Владычня и каковая о нѣхъ Владычня терьпѣниа. И еще же и пророка Давыда, глаголюща, приводя ему: «Многы скорби праведнымъ, но и отъ всѣхъ ихъ избавить Господь»,[96] и: «Без наказаниа не сутъ сынове», и пакы: «Аще ли наказание терпите, и якоже сыновемъ вамъ обрѣтаеться Богъ».[97] И князь же великий Борисъ Александровичь испущаше от очию слезы, яко источникъ, и утѣшашеся святительскыми глаголы. И самь же ему с великымъ смирениемъ отвѣщааше: «Но сиа вся грѣх ради нашихъ». И поминаа ему того же Давыда, глаголюще: «Многы раны грѣшному. И мню же, яко упова на Господа обрящетъ милость».[98]

И великий князь Борис Александрович пошел после того великого пожара в тот бывший город ко Святому Спасу. И увидел погоревшими многие церкви и многие дома с товарами. И наполнились очи его слезами, и он, воздыхая из глубины сердца, сказал: «Владыко предвечный, Христе царю, помилуй меня пречистой твоей матери молитвами! Не дай мне пребывать в унынии! Ибо ничто не совершается без тебя, ни дело, ни слово. Полагаешь уставы, и они не прейдут. И пусть будет воля твоя! Как тебе угодно, так пусть и будет. Благословенно имя твое ныне и вовеки». И пришел в то время епископ того города, и стал поучать его словами из Божественного Писания, что не следует сокрушаться о случившихся с ним несчастьях. И напоминал ему о прежних царях и пожарах: какова была к ним милость Владыки, и каково было к ним Владычнее терпение. Также и слова пророка Давыда приводил ему: «Многие скорби праведным, но от всех избавит их Господь», и еще: «Ненаказанные, вы — не сыновья», и еще: «Если претерпеваете наказание, то как сыновья становитесь Богу». И великий князь Борис Александрович проливал из очей потоки слез, словно воду из источника, и утешался святительскими словами. И сам отвечал ему с великим смирением: «Все это за грехи наши». И поминал ему того же Давыда, говоря: «Многие раны грешному. Но знаю, что уповающий на Господа обрящет милость».

 

И мы же все того дѣлъма воспоминаемъ вамъ, но понеже и на среду хощемъ привести великое его смирение, и великий его разумъ, и обычай его, с кротостию смешенъ. Но якоже князь бѣ и воевода, но, реку же, пастырь овцам. Но понеже бо когда его вижду за домъ Святого Спаса[99] добрѣ стояща, и то княземъ его и воеводою зову. А его же когда вижу о людехъ пекущася, и тъ пастыря его нарицаю. А егдаже его вижу ко церкви Божии прилѣжаща, и тогда истинное овча нарицаю его стада Христова.

Мы же все это ради того напоминаем вам, что хотим показать великое его смирение, и разум его великий, и нрав его, полный кротости. Был он как князем и воеводой, так и пастырем овцам, скажу я вам. Ибо когда вижу его твердо стоящим за дом Святого Спаса, тогда зову его князем и военачальником. А когда вижу его о людях пекущимся, тогда пастырем его именую. Когда же вижу его радеющим церкви Божией, тогда именую его истинной овцой стада Христова.

 

И по скорбии же дний тѣхъ, минувшимъ днемъ двѣма или трема, прииде вѣсть таковая, якоже и не хотѣхомъ и слышати, но что же король великопольский и краковьский и великий князь литовъский Казимиръ[100] съ всѣми силами, и еще же и многыхъ земль с нимъ люди, идетъ на домъ Святого Спаса но и на великого князя Бориса Александровича.

И спустя два или три дня после скорбных событий тех дней, пришло такое известие, что не хотелось даже и слышать, — о том, что король великопольский и краковский и великий князь литовский Казимир со всею силою и со множеством людей из разных земель идет на дом Святого Спаса и на великого князя Бориса Александровича.

 

И тогда бо сущу в Новѣгородѣ недругъ бысть великому князю Борису и князю Дмитрею, зовомому Шемяцѣ.[101] И в тая же времена и тъй хотяаше нѣгдѣ украину взяти великого князя Бориса Александровича. Но бяше бо и та земъля многонародна. И егъда же сие слышавше людие невеселыя тѣя вѣсти, и они бо во иныя грады помышляяху ити, а инии на бѣгъство готовляхуся. Но и прихожааху к великому князю Борису Алексанъдровичю и помышляяху ему, но да бы во инъ градъ шелъ, и глаголюще ему: «Но есть обычай многымъ государемъ, и егда же какому пожару бывшю, и тогда во иныи грады преходятъ и пребываютъ. И нынѣ на тебе толикиа и великиа силы подвигнушася, но и ты же здѣсе хощеши пребывати без града». Но и князь же великий Борисъ ни слышати того не хотяаше, но рекы: «Не буди мнѣ тако, но что же оставя ми домъ Святого Спаса, да поити во иный градъ. И кую хвалу азъ приобрящу? Но Богъ нам прибѣжище и сила, помощникъ въ скорбѣхъ, обрѣтших ны зѣло.[102] На Господа уповая и не изнеможемъ. И нѣсте ли чли Писаниа: “Надѣющейся на Господа, яко гора Сионъ, не подвижиться въ вѣкы”.[103] И на Господа упование кто стяжа, но выше всѣхъ скорбящихъ. И нѣсте ль слышали великого мученика Христова Дмитриа, и какъ о своихъ си людехъ глаголаше:[104] “Но, Господи, аще ли погубиши ихъ, то и азъ с ними погибну”. Но и мы же поревнуимъ Христову мученику Дмитрию и на помощь призываемъ его. Но аще ли ми лучится и глава своя положити за домъ Святого Спаса и за вся люди, но велми благодарю Бога и его пречистую матерь. А не буди ми въ градѣ сидѣти, а людемъ моимъ въ пленъ веденымъ быти. И вы же себѣ сотворите градъ, и азъ же вамъ оставлю въ градѣ святител и свою княгиню. А самъ сяду на конь, но еже хощетъ Богъ, тъ сътворитъ». И нача въоружатися, и посла по всѣ свои князи и боляре, но и еще же посла по брата по своего по молодшаго, по князя Ивана Андрѣевича.[105] И той к нему прииде въборзѣ со многыми людми.

Тогда княжил в Новгороде недруг великого князя Бориса, князь Дмитрий, именуемый Шемяка. И в это же самое время захотел и он отнять часть порубежной земли великого князя Бориса Александровича. А была та земля многонаселенной. И когда услышали люди невеселые те вести, то одни стали помышлять об уходе в другие города, а кое-кто и к бегству готовиться. И стали приходить люди к великому князю Борису Александровичу и советовать ему, чтобы шел он в другой город, говоря ему: «Есть обычай у многих государей, — когда случится какой-либо пожар, переходить в другие города и пребывать там. Ныне же поднялись на тебя столь великие силы, а ты хочешь остаться здесь, без городских стен». Но великий князь Борис и слышать о том не хотел, а сказал: «Не будет того, чтобы я, оставив дом Святого Спаса, пошел в другой город. Какую славу приобрету я тем? Бог нам прибежище и сила, помощник в скорбях, обступивших нас сильно. Будем уповать на Господа и не ослабнем. Разве не читали вы в Писании: “Надеющийся на Господа, как гора Сион, не подвигнется вовеки”? Кто возымел упование на Господа, тот достойнее всех скорбящих. И разве не слыхали вы о великом мученике Христове Дмитрии, как говорил он о своих людях: „Господи, если ты погубишь их, то и я с ними погибну"? Будем же и мы подражать мученику Христову Димитрию и призовем его на помощь. Если и случится мне положить свою голову за дом Святого Спаса и за всех людей, то радостно возблагодарю Бога и пречистую его матерь. Но не будет того, чтобы я отсиживался в городе, а люди бы мои были в плен ведомы. Выберите себе город, и я оставлю вам в нем святителя и свою княгиню. А сам сяду на коня, и что Богу угодно, то и будет». И стал вооружаться, и послал за всеми своими князьями и боярами, и также послал за братом своим младшим, за князем Иваном Андреевичем. И тот скоро пришел к нему со многими людьми.

 

И слышавъ же сие король литовский Казимиръ, но якоже грядетъ к нему великий князь Борисъ въ сретение, но нѣ боящеся кознѣй его ни лааниа, но хотяй гордыню его попрати милостию и его пречистыя матере молитвами. И король же повели воеводамъ своимъ порубежнымъ с воеводами великого князя Бориса Александровича мирствовати, и воеводы же великого князя Бориса с воеводами литовскыми начаша миръ соеждати. И доиде слово то и до великого князя Бориса, но якоже воеводы литовские со его воеводами миру хотяаше, и онъ же не токмо повели воеводамъ миръ взяти межи себя, но и еще и х королю посла свои послы; и король же с великою радостию миръ взя, и разидошася кыждо во своя си. Милостию Божиею и молитвами пречистыя Богоматери и здравиемъ государя нашего великого князя Бориса Александровича съблюдена бысть Тфѣрская земля от нахожениа онихъ.

И услышал о том литовский король Казимир, что идет ему навстречу великий князь Борис, не боясь его козней и бранных речей, желая попрать его гордыню милостью Божией и молитвами пречистой его матери. И повелел король своим порубежным воеводам замириться с воеводами великого князя Бориса Александровича, и стали воеводы великого князя Бориса Александровича обсуждать условия мира с литовскими воеводами. И дошла та весть до великого князя Бориса, что литовские воеводы хотят мира с его воеводами, и он не только повелел воеводам замириться между собой, но еще послал и к королю своих послов; и король с великою радостью принял мир, и разошлись каждый восвояси. Милостию Божией, и молитвами пречистой Богоматери, и здравием государя нашего великого князя Бориса Александровича была спасена Тверская земля от их нашествия.

 

И мы же сице возопиемъ: «О, великий уме, о, промыслу людьскый! О, дивная и преславная дѣла: пастухъ молчитъ, а овци волковъ одолѣваютъ!» Но князь же великий Борисъ Александровичь против въоружашеся, а воеводы миръ взяша. Ни оружиемь бо прогнани волци, ни стрѣляны, и въ свояси возвратишася. Но сами заратишася и сами же вспять поидоша. Ни человѣческый глас на нихъ не глагола, но своя ихъ совѣсть обличааше. И воскорѣ яко паучина преторжеся. А князь же великий Борисъ Александровичь акы жестокы камыкъ стояше неподвижно в дому Святого Спаса и въ своей отчине, в великомъ княжении Тфѣрскомъ.

И подобает нам так воскликнуть: «О, великий ум, о, промысел человеческий! О, дивные и славные дела: пастух молчит, а овцы волков одолевают!» Вооружался на врагов великий князь Борис Александрович, а воеводы мир заключили. Не оружием прогнаны волки, никем не стрелянные, а возвратились восвояси. Сами начали войну и сами вспять повернули. Не повелел им того человеческий голос, но собственная совесть изобличила. И вскоре, как паутина, распались. А великий князь Борис Александрович остался, как твердый камень, неподвижно стоять в доме Святого Спаса и в своей отчине, в великом княжестве Тверском.

 

И мы же ему сице рцемъ: «Радуйся, новый страстотерпче, таковы бѣды подъя, ниже инъ никтоже! Радуйся, въинѣ, иже онии волкы отгнавъ ни оружиемъ, ни стрѣлами, но великымъ своимъ разумомъ!»

И мы скажем ему так: «Радуйся, новый страстотерпец, таковые беды принявший, как никто иной! Радуйся, воин, прогнавший таких волков не оружием, не стрелами, а великим своим разумом!»

 

Но князь же великий Борисъ Александровичь хвалу въздая Богови и его пречистой матери и нача съвѣт съвѣщевати со своемъ епископомъ и со своими князьми и боляры, и да бы изгыбший градъ въставити. И вси иже людии с радостию совѣщашася. Но и малыми деньми той великий градъ поставленъ бысть, но и въси людие радостно ликоствуют, и глаголюще: «Многаа лѣта ти, великий князь Борисъ Александровичь! Но якоже остѣняеши грады, и остѣняетъ же тя самого Господь Исус Христосъ. Но понеже бо не видѣхомъ и в первая лѣта тако устроенна и украшенна великого града Тфѣри, но якоже и нынѣ мы видимъ».

И великий князь Борис Александрович, воздав хвалу Богу и пречистой его матери, стал держать совет со своим епископом и со своими князьями и боярами о том, чтобы восстановить разрушенный город. И все, что ни есть, люди радостно с этим согласились. И в короткий срок был поставлен тот город заново, и все люди радостно ликуют, говоря: «Многая лета тебе, великий князь Борис Александрович! Ты ограждаешь стенами города, и тебя самого ограждает Господь Исус Христос. Ибо и в прежние годы не видели мы так устроенного и украшенного великого города Твери, каким видим его ныне».

 

Но мню вѣра оного отца, великого князя Олександра, Богъ тамо предводитъ, и плодъ его въ всю бо землю изыде. Рече: «Боголюбна держава твоя и в конець вселенныя христолюбивая твоя дѣла, но въ всю землю и в конци ея».

Но помышляю о силе веры отца его, великого князя Александра, Бог направляет его в том мире, и наследие его наполняет всю землю. Сказано: «Излюблена Богом держава твоя, и распространилась слава о христолюбивых делах твоих по всей вселенной, и по всей земле, и во все ее концы».

 

Но и от всѣхъ же земль прихожааху къ нему и великиа дары приношааху к нему. Но ово от царствующихъ мѣстъ, а ово от Рима. И не токмо же от вѣрныхъ царей честь велику и даръве приимааху, но и от невѣрныхъ царей. Но не от инѣхъ слышахъ сиа, но самовидѣць есми тому, ино еже приидоша послѣ от далекиа земли, от Шаврукова царьства,[106] и ихъже нѣсть просто слыхано в нашей земли. Таковое имя тъй ордѣ, но понеже бо неудобъ входима нашими устами за долгость пути. И принесоша к великому князю Борису Александровичю многыя дары: камъкы драгия и отласы чюдныя. Но азъ же есмь грубый невѣжа но не доидох тамо, и идѣже ми ихъ было число видѣти. Но и токмо видѣхъ многы бремена, носима человѣкы. Овии глаголютъ двадевять камок, а инии же глаголютъ 3—9. Но не видѣ числа, но токъмо видѣ: много. Но еще же и иныя многы дары княземъ и боляромъ даша. И князь же великий Борисъ честь великую подаваше имъ противу, но не токмо за дары, но и за великиа труды ихъ, но понеже бо от толь далекиа земли, а с толикими многыми дарми, и идоша бо 9 месяць от своея си земли до великого князя Бориса Алексанъдровича.

И со всех земель приходили к нему и великие дары приносили к нему. То из столичных городов, а то и из Рима. И не только от правоверных царей великую честь и великие дары принимали, но и от неверных царей. И об этом я не от другого кого слышал, но сам был очевидцем того, как пришли послы из далекой земли, из Шаврукова царства, о которых даже и не слыхано в нашей земле. Такое имя у той орды, что нашим устам и не произнести его из-за большой его длины. И принесли многие дары к великому князю Борису Александровичу: дорогие камчатные ткани и чудные атласы. Я же, грубый невежда, не дошел до того места, где можно бы было узнать их число. Только видел много тюков, перетаскиваемых людьми. Одни говорят, что восемнадцать камчатных тканей, а другие, — что двадцать семь. Но я не узнал, каково их число, только узнал: много. И еще дали многие дары князьям и боярам. И великий князь Борис воздавал им в ответ великую честь не только за дары, но и за великие их труды, ибо пришли из столь далекой земли и со столь многими дарами, и шли из своей земли до великого князя Бориса Александровича девять месяцев.

 

Но способствуйте же ми и вы. Истиннѣ но вижете славу и честь великого князя Бориса Александровича. Но отколѣ славы и чти собѣ не приобрѣте! И вижте же и чюдныхъ его весей дѣлание, но градная его зданиа, пасый же и строя Богомъ покрываемый градъ Тфѣрь благословениемъ Ивановымъ и Александровымъ, но якоже рукою Моисѣовою и Аронею. И всеблагый же во Троици Богъ славимый и да умножитъ лѣта лѣтомъ великому князю Борису Александровичю, но княжение его въ тишинѣ да устроитъ, но яко да и мы въ его государствѣ тихо и безмятежно поживемъ нынѣ и всегда и в вѣкы вѣкомъ.

Помогайте же и вы мне. Истинно знаете о чести и славе великого князя Бориса Александровича. Чем только не стяжал он себе чести и славы! Знаете, как строит он прекрасные села, созидает города, пасет и оберегает благословением Ивана и Александра, как рукою Моисеевою и Аароновою, Богом покрываемый город Тверь. И да умножит всеблагой, в Троице славимый Бог годы жизни великого князя Бориса Александровича и пошлет тишину его правлению, чтобы и мы в его государстве жили тихо и безмятежно ныне, и всегда, и во веки веком.

 

О ТОМЪ ЖЕ ВЕЛИКОМЪ КНЯЗѣ БОРИСѣ АЛЕКСАНДРОВИЧЕ СЛОВО ОТ ЛѣТОПИСЦА ВКРАТЦѣ[107]

О ТОМ ЖЕ ВЕЛИКОМ КНЯЗЕ БОРИСЕ АЛЕКСАНДРОВИЧЕ СЛОВО ИЗ ЛЕТОПИСЦА ВКРАТЦЕ

 

Лѣта 6953. Нѣкто от прирожениа великыхъ князей московъскыхъ, зовомый князь Дмитрей, а прозваны от людий Шемяка, сынъ князя Юриа Дмитреевича, и той бѣ в докончание с великымъ княземъ Василиемъ Московьскымъ, но, реку же, и с велимъ княземъ Борисомъ с Тфѣрскымъ. Но честь велику и дары многы от нихъ взимааше. Но понеже бо ни помяну о томъ и еже нихъ к нему любы, но якы нѣкая ехидна гнѣвомъ дыша, и хотя убити брата своего старийшаго великого князя Василиа,[108] но еже и сотвори. Но прииде от града Углеча, и градъ Москву изгониша безвѣстно, и възяша его. А с нимъ братъ его, князь Иванъ Можайский. А великому же князю Василию тогда бывшю в монастыре Святыя Троица, еже зоветься Маковець,[109] въ обители старца Сергиа. И князь же Дмитрей ни крестного цѣлованиа убояся, ни любвѣ великого князя Василиа к себѣ не воспомяну, но посла тамо брата своего, князя Ивана, и повели его изымати. А преже того таковымъ крестнымъ цѣлованиемъ укрѣпишася, но яко и грамоту проклятую межи собя написаша, но и старца Сергиа в поруку вписаша,[110] якоже не помыслити никоегоже зла брату на брата. Но князь же Дмитрей крестное цѣлование забылъ и поручника старца Сергиа выдал. И изымавъ великого князя Василиа без вины, и приведе его на Москву, и ослепи, и посла его в заточение, иже в прежереченый градъ Угличе и сь его великою княгинею Мариею, а самъ сѣдилъ на велкомъ княжение. А не помянух пророческого словеси: «Но что ся, о злобе силъный, умыслилъ еси неправду. И сего ради разрушит тя Богъ, и въсторгнет тя от села твоего и коренъ твой от земля живущихъ».[111] И еже и бысть. Но тое же зимы княгиню великую Софию послалъ въ Галичь,[112] а дѣти же великого Василиа, князь Иванъ да князь Юрий, побѣгоша в Муромъ, а с ними же князей и боляръ много, и сѣдоша в Муромѣ.

В год 6953 (1445). Был некто из рода великих князей московских, по имени князь Дмитрий, прозванный людьми Шемякой, сын князя Юрия Дмитриевича. И держал он мир с великим князем Василием Московским, а также, надо сказать, и с великим князем Борисом Тверским. И получал от них честь великую и многие дары. И не помня любовь их к себе, дыша, как ехидна, гневом, захотел он погубить старшего своего брата, великого князя Василия, что и сотворил. Пришел из города Углича и напал без предупреждения на город Москву, и взял его. И с ним брат его, князь Иван Можайский. А великий князь Василий был тогда в монастыре Святой Троицы, что зовется Маковец, в обители старца Сергия. И князь Дмитрий, не убоявшись крестного целования и не вспомянув о любви к себе великого князя Василия, послал туда своего брата, князя Ивана, и повелел взять его. А перед тем подтвердили они с крестным целованием и грамоту с клятвой подписали между собой, вписав старца Сергия поручителем, что никакого зла не будет замышлять брат на брата. Но князь Дмитрий крестное целование забыл и поручителя, старца Сергия, предал. И, схватив без вины великого князя Василия, привел его на Москву, и ослепил, и послал его в заточение в упоминавшийся прежде город Углич, с великою княгинею его Мариею, а сам сел на великое княжение. А не вспомнил пророческих слов: «Что, сильный в злобе, замыслил неправду! Накажет тебя за это Бог, отторгнет тебя от селения твоего и корень твой от земли живущих!» Что и сбылось. И в ту же зиму послал он в Галич великую княгиню Софью; а дети великого князя Василия, князь Иван и князь Юрий, побежали в Муром, и с ними много князей и бояр, и остались в Муроме.

 

Но той же зимы побѣже князь Василей Ярославичь, шуринъ князя великаго Василиа, в Литву, но бояше бо ся и той того же убийства.

И в ту же зиму бежал в Литву князь Василий Ярославич, шурин великого князя Василия, ибо стал бояться и он такого же убийства.

 

Но той же зимы по малѣхъ днехъ посла князь Дмитрей владыку рязанского Иону да коломенского владыку Варламиа[113] в Муромъ к дѣтемъ великого князя Василиа, но зовы ихъ на Москву, а ркучи: «Поидите на Москву къ своеу отцу. А что ся стало, ино того уж не воротить. А азъ отца вашего хощу жаловать, а вамъ удѣлы подаю по вашей волѣ; а в томъ въ всемъ вамъ имаються владыкы, и ихъже есми к вамъ послалъ». И они же подумавъ и вѣру имше его словесемъ, но наипаче же святительскым, и рекоша в собѣ: «Но и аще ли си единъ въсхощет княжити, но и приложитъ зло ко злу, но и аще ли и нас побиет, то воля Господня да буди». И поидоша на Москву по крестному его к нимъ целованию и надѣющеся от него обѣщаное имъ приати. А онъ же ни во умъ сего приа таковаго обѣщаниа, и ни крестнаго целованиа убояся, и ни святительскыхъ глаголъ усрамися, ни писаннаго въспомяну: «Но аще ли весь мир приобрѣсти, а душу погубити, кака есть полза».[114] И егда же тѣ дѣти великого князя Василиа приидоша, но онъ же поимавъ их, и яко незлобивыхъ младенець, и пославъ и в той же прежереченый град Углече в заточение. Но и въсхотѣ быти единъ самодерьжець, а не веды, кому же Богъ хощеть власть дати, тому и дастъ.

И в ту же зиму, по прошествии немногих дней, послал князь Дмитрий рязанского владыку Иону и коломенского владыку Варлаамия в Муром, к детям великого князя Василия, зовя их в Москву и говоря: «Приходите на Москву, к своему отцу. А что случилось, того уж не воротишь. А отца вашего я хочу жаловать, а вам уделы вручу, какие захотите; а порукой вам во всем том владыки, коих послал к вам». И они, подумав и поверив его словам, а еще больше словам святителей, сказали про себя: «Если сей пожелает один княжить, то прибавит тем зло ко злу, если же и нас захочет убить, то пусть будет воля Господня». И пошли к Москве, полагаясь на крестное его целование и надеясь получить от него обещанное им. А он и в уме не держал такого обещания, и не убоялся крестного целования, и не устыдился святительских слов, и не вспомянул сказанного: «Что за польза в том, чтобы приобрести весь мир, погубив (при этом) душу». И когда те дети великого князя Василия пришли (к нему), то он, схватив их, как незлобивых младенцев, послал в тот же преждеупомянутый город Углич в заточение. И возжелал быть один самодержцем, не ведая того, что Бог кому хочет дать власть, тому и дает.

 

Но Богу же о нѣхъ нѣчто лучшее прозрѣвъ.

А Бог им и нечто лучшее уготовал.

 

В лѣто 6954 и взяша князя великого Василиа ис прежереченнаго града Углеча и сь его княгинею и з дѣтми и послаша его в болшее заточение, и неудобь входимо всѣми человѣкы, но еже градъ Вологда, и предъстоящи ему близъ Студенаго моря. Но и тамо ему повелѣша жити.

В 6954 (1446) году схватили и послали великого князя Василия вместе с княгинею и детьми из прежденазванного города Углича в еще худшее заточение, губительное для всех людей, а именно — в город Вологду, стоящий неподалеку от Студеного моря. И там ему повелели жить.

 

Но той же зимы князь Дмитрей послал посла своего к великому князю Борису Александровичю,[115] а ркучи такъ: «И сталося, брате, в нашей земли, но что же братъ нашь, князь великий Василей, целовал тотаромъ, но что же твою отчину, великое княжение тферьское, да и наши отчины хощет предати тотаромъ.[116] Но и мы же то одумавъ со своею братиею и со всею землею, но великого же князя Василиа поимали. И того ради и тобѣ възвѣщаемъ, но да и ты бы еси намъ способьствовалъ по христианствѣ, но и еще же и по своей отчинѣ».

И в ту же зиму князь Дмитрий послал посла своего к великому князю Борису Александровичу, говоря так: «Случилось, брат, в нашей земле, что брат наш, великий князь Василий, принес татарам целование, что отдаст им твою отчину, великое княжение тверское, и наши отчины тоже. И мы, обсудив это со своими братьями и со всей землею, схватили великого князя Василия. И о том возвещаем тебе, чтобы и ты помогал нам защищать христиан, а также и свою отчину».

 

И князь же великий Борисъ Александровичь в той час посла своего воеводу князя Ондрѣя Дмитреевича,[117] а веля ему извѣстно опытать о великомъ князѣ Василии, но и от очию же слезы испущаше. И вдохновенъ бысть милостию Спасителя Бога и въсхотѣ же стати по своемъ братѣ по великомъ князѣ Василии, но якоже Ярославъ[118] такоже и сотвори.

И великий князь Борис Александрович тотчас же послал своего воеводу князя Андрея Дмитриевича, наказав ему разузнать истину о великом князе Василии, а сам проливал слезы. И, вдохновлен милостью Спасителя Бога, пожелал вступиться за своего брата, великого князя Василия, и поступил так, как (некогда) Ярослав.

 

И той же зимы послал князь великий Борисъ на Вологду намѣстника своего кашинскаго, князя Феодора Шуйскаго,[119] по своего брата, по великого князя по Василиа. А слово же свое рекъ въ слухъ всѣмъ человѣкомъ: «Но буди вамъ вѣдомо, оже нам Богь даст, но хощемъ быти за един, Борис — Василей, а Василей и Борис». И промчися слово то и до Московскиа земли, но слышав же людие, князѣ и боляре, от великихъ да же и до простых, но иже сих два воеводы но совокупляються, и полѣтеша же яко высокопарнии орли или яко пчелы на собрание цвѣтовно. От всѣхъ странъ стицахутья людие в дом Святого Спаса и к великому князю Борису Александровичю, но и онъ же приимаа их, и упокоиваа ихъ, и утѣшая ихъ, и подмагаше ихъ иже кто чимъ скуденъ, но и писано бо есть: «Ваш избыток во онѣх недостатокъ будет».[120] Но и всѣх ихъ отпущаще ко своему брату, к великому князю Василию.

И в ту же зиму послал великий князь Борис в Вологду наместника своего кашинского, князя Феодора Шуйского, за своим братом, за великим князем Василием. И сказал свое слово вслух, обращаясь ко всем людям: «Да будет вам ведомо, на то, конечно, воля Божия, но хотим мы в единстве быть: Борис и Василий, Василий и Борис». И донеслось то слово и до Московской земли, и все люди, князья и бояре, от знатных до простых, узнав, что объединяются оба этих военачальника, воспарили, как орлы, и, как пчелы на скопление цветочное, полетели. Со всех сторон стали стекаться люди в дом Святого Спаса к великому князю Борису Александровичу, и он принимал их, и упокоивал их, и утешал их, и помогал им, кто в чем оскудел, ибо написано: «Ваш избыток в восполнение чьего-то недостатка будет». И отпускал их всех к своему брату, великому князю Василию.

 

Но и мы же на преднее взыдемъ. Князь же Феодоръ прежереченый Шуйский прииде на Вологду к великому князю Василию, рекый: «Брат твой, князь великий Борисъ Александровичь, повѣствуетъ: “Брате, князь великий Василей, сталося в нашей земли таково но паче же над тобою, над нашимъ братомъ, но что же и от статиа вѣка и донынѣ такова бѣда не бывала. Но и нынѣ милостию Божиею и твоею любовию ко мънѣ, моего брата, но послахомъ к тобѣ, яко свое лице, но чтобы еси шелъ в домъ Святого Спаса и в мою отчину. Имыже помощию Божиею но какова сила, по толику потщимъся по тобѣ поборствовати”». Но и сие слышав князь великий Василей и въздохнувъ из глубины сердца своего, и прослезися, и рече: «Похвалю убо всещедраго и милостиваго Бога и его пречистую матерь от добродители своего брата, великого князя Бориса, и яко не остави мене въ скорби сей пребывати. Но понеже бо нѣкогда пришедшу на меня дядѣ моему, князю Юрию, с тымъ же съ своимъ сыном, со княземъ съ Дмитреемъ, изгонивъ мене со стола моего и отечества, и азъ же не обрѣтохъ обителища ни у когоже, но развѣе в дому у Святого Спаса и у съвоего брата, у великого князя Бориса Александровича.[121] И онъ же преупокоил мя».

Мы же к прежнему возвратимся. Упомянутый прежде князь Феодор Шуйский, придя на Вологду к великому князю Василию, возвестил: «Брат твой, великий князь Борис Александрович, передает: “О, брат, великий князь Василий, сотворилась в нашей земле такая беда, и больше всего над тобой, над нашим братом, какой от начала века и доныне никогда еще не бывало. Ныне милостью Божией по твоей, моего брата, любви ко мне послали мы к тебе, как себя самого, посла нашего, чтобы шел ты в дом Святого Спаса и в мою отчину. А мы с Божией помощью, сколько станет сил, будем защищать тебя”». И, услышав это, великий князь Василий вздохнул из глубины сердца своего, прослезился и сказал: «Воздам хвалу всещедрому и милостивому Богу и его пречистой матери за добродетель моего брата, великого князя Бориса, что не оставил меня пребывать в скорби сей. Ведь и раньше, когда приходил на меня дядя мой, князь Юрий, со своим сыном, с тем же князем Дмитрием, и изгнал меня из моей отчины, со стола моего, ни у кого не нашел я прибежища, кроме как в дому Святого Спаса, у брата своего, великого князя Бориса Александровича. И он упокоил меня».

 

Князь же великий Борисъ плакашеся о своемъ брате, о великомъ князѣ Василии, и о отпадении государства его. И князь же великий Василий плакащеся о милосердии и о любвѣ брата своего, великого князя Бориса и еже к нему. И князь же великий Борис плакаше, но преже бо видѣша брата своего великого князя Василиа добролѣпна, и добровидна, и господскым саномъ почтена, и нынѣ же уничижиина и нищевидна,[122] но от своей братии поруганна. Но князь же великий Василей ко лезамъ слезы прикладаше, но поминая же от своей братии ему поругание, и от государьства своего отпадение, и еже и великого князя Бориса к нему любественое. И плакастася оба на многочасии.

Великий же князь Борис плакал о своем брате, великом князе Василии, и об утрате власти его. А великий князь Василий плакал от любви и милосердия к нему брата его, великого князя Бориса. Великий же князь Борис плакал о том, что прежде видел брата своего великого князя Василия красивым и благообразным, украшенным властительским саном, а ныне — уничиженным и обнищавшим, поруганным своими же братьями. И великий князь Василий снова и снова проливал слезы, вспоминая надругательство над собою братьев своих, потерю своей власти и любовь к себе великого князя Бориса. И плакали оба долгое время.

 

Тако же и великии княгини Настасиа с великою княгинею Мариею[123] обымастася, и ти плакастася неутѣшно. Но яко и многимъ чловѣкомъ, зрящимъ таких государей плачющеся, и от очию источникы слез ронящу. И плакавшеся им на долъзѣ, и поимастася оба по руцѣ и поидоста вечеряти. И тако же и великая княгиня Настасиа с великою княгинею Мариею, имьшеся и ти по руцѣ, и поидоста на ту же трапезу вечеряти, и сѣдоста ясти. И егда же имъ было ясти, или пити, или веселитися, и тогда онѣ въвеселиа мѣсто плачь предлагаше. И великий же князь Борисъ обыимься со своимъ братомъ, с великим князем Василиемъ, и плакастася. Тако же и великия княгиня Настасиа обымъшеся со своею снохою, великою княгинею Мариею, и ти плакастася; но и нѣсть иже утѣшающаго ихъ, но развѣе рече пророкъ Давыдъ: «Обратилъ еси плачь мой в радость мнѣ».[124]

Так же и великая княгиня Анастасия с великою княгиней Марией обнимались друг с другом и плакали неутешно. Так что и многие люди, видя таких государей плачущими, проливали из очей потоки слез. И проплакав долго, взяли оба князя друг друга за руки и пошли к вечерней трапезе. Так же и великая княгиня Анастасия с великою княгинею Марией, взявшись тоже за руки, пошли к той же трапезе и сели есть. Но в то время, когда следовало им есть и пить и веселиться, тогда они вместо веселья слезы проливали. Великий князь Борис плакал, обнявшись со своим братом, великим князем Василием. Так же и великая княгиня Анастасия, обнявшись со своею снохою, великою княгинею Мариею, плакали обе; и не было им утешения, только слова пророка Давыда: «Претворил плач мой на радость».

 

Той же зымы послал князь великий Борис своего посла Ивана Давыдовичя на Москву, ко князю Дмитрею, а веля ему отступити великого княжениа и великому князю Василию отдати да и сыну его, князю Ивану, а великую княгиню Софию веля ему выпустити и казнь отдати. И князь же Дмитрей княгиню великую хотя выпустити и казнь отдати, а великого княжениа отпуститися не хотя.

В ту же зиму послал великий князь Борис посла своего Ивана Давыдовича в Москву, ко князю Дмитрию, повелевая ему отступиться от великого княжения и отдать его великому князю Василию и сыну его, князю Ивану, и великую княгиню Софью веля ему отпустить и от наказания избавить. И князь Дмитрий был готов отпустить великую княгиню и от наказания избавить, но отступиться от великого княжения он не желал.

 

Но той же зимы по малехъ днех князь Дмитрей Юриевичь, зовомы Шемяка, собрав въя своя многии, поиде с Москвы на Волокъ, а ркучи тако людемъ: «Иду на великого князя Василиа. И аще ли станет за него князь Борис, то и на Бориса иду». Но кто сему велерѣчию не удивиться, но и единому не одолѣвъ, а на другаго хвалиться? А княгиню же свою посла в Галичь, а Москву осадилъ.

И в ту же зиму, не по многих днях, пошел князь Дмитрий Юрьевич, именуемый Шемякой, собравши все свое воинство, от Москвы на Волок, сказав людям так: «Иду на великого князя Василия. А ежели станет за него князь Борис, то и на Бориса пойду». И кто не подивится такому велеречию: еще и одного не одолев, уже о втором похваляться. А княгиню свою послал в Галич и Москву осадил.

 

Но той же зимы послал князь великий Борисъ на Волокъ ко князю Дмитрею посла своего Александра Садыка,[125] а ркучи таково: «Повествует князь великий Борис: “Но что стоишь въ отчинѣ брата моего великого князя Василиа, а мою пустошишь?! Но и ты бы пошел въ свою отчину и да оттоле билъ челомъ брату моему. А не поидешь прочь, ино азъ готов со своимъ братомъ на тобя”»; а срок ему положил в неделю.

И в ту же зиму послал великий князь Борис на Волок ко князю Дмитрию посла своего Александра Садыка, возвещая следующее: «Так говорит великий князь Борис: “Что захватил отчину брата моего великого князя Василия, а мою опустошаешь?! Следует тебе идти в свою отчину и оттуда бить челом брату моему. А не пойдешь прочь, тогда я пойду со своим братом на тебя”»; и дал ему срок неделю.

 

И онъ же и срока не ждалъ, и побеже неготовыми дорогами. А посла князя великого Бориса со собою взял и послѣди же отпусти его с честию и с челобитиемъ к великому князю, чтобы самъ пожаловал а у брата бы ся печаловал.

Он же и срока не выждал, и бросился в бегство неприготовленными дорогами. А посланца великого князя Бориса взял с собою, потом же отпустил его с почестями и с челобитьем к великому князю, прося у него самого прощения и ходатайства за себя перед братом.

 

Но той же зимы по малых же днехъ послалъ князь великий Борис воеводу своего Лва,[126] а князь великий Василей своего воеводу Плещеева к Москвѣ. И толь бо дивно: с града изгониша в малѣ 90 или во 100 человѣкъ, и намѣстника изымаша, и град засѣдоша. А во градѣ том николико тем человѣкъ сѣдило. Но кто же смеяше руки подняти противу такых двух государей!

И в ту же зиму, не по многих днях, послали: великий князь Борис — своего воеводу Льва, а великий князь Василий — своего воеводу Плещеева к Москве. И дивно: небольшим числом, в девяносто или сто человек, освободили город, и захватили наместника, и овладели городом. А ведь в городе том находилось несколько десятков тысяч человек. Но кто же смел руки поднять на таковых государей!

 

Но той же зимы за малы дни поиде князь великий Борисъ за княземъ Дьмитреемъ, собрав въя своя многа. А с ним брат его князь великий Василей выиде от славнаго града Тфѣри. За 30 поприщь до градака, зовомаго Редена,[127] и прииде вѣсть, что, де, и князь Дмитрей побеже в далняя части земля. И князь же великий Василей нача молити великого князя Бориса, да бы ся възъвратил, но понеже князь Дмитрей показа плещи свои, а очи свои възвратил воспятъ и побеже. Но князь же великий Борис и умерети обѣщашеся с великим князем Василиемъ. И когда же умолим бысть от него, и тогда подаде брату своему честь велику, великому князю Василию, и дары многы, и отпусти его на первое его государство.[128]

И в ту же зиму, через несколько дней, пошел великий князь Борис, собрав все свое воинство, на князя Дмитрия. А с ним брат его великий князь Василий вышел из славного города Твери. И за тридцать поприщ до городка под названием Редына пришла весть о том, что, де, князь Дмитрий побежал в дальнюю часть страны. И великий князь Василий стал уговаривать великого князя Бориса возвратиться, поскольку князь Дмитрий уже повернул вспять и ' бросился в бегство. Но великий князь Борис обещался стоять до смерти с великим князем Василием. И когда все же умолен он был им, тогда воздал ему, брату своему, великому князю Василию, великую честь и многие дары и отпустил его на исконное его княжение.

 

И князь же великий Василей восхотѣ поити ко граду Углечю, и идѣже было княжение Дмитреево жилище, а его узилище. И князь же великий Борис отпусти с нимъ силных своихъ и крѣпчайшихъ воеводъ, Бориса Захариинича да брата его Семена Захариинича[129] и с ними множество, а преидоша малыми деньми. И приидоша под град прежереченый град Углече, и гражане же не восхотѣша града отворити. И князь же великий Василий посла к великому князю Борису, а рекый: «Бес тебе, брате, и малый град не отвориться мнѣ». И князь же великий Борисъ посла к нему своего сына боярского и с нимъ пушечника с пушками, именем Микулу Кречетникова. Но таковъ бѣяше той мастеръ, но яко и среди нѣмець не обрѣсти такова. И егда же привезоша пушкы, и тогда въеводы великого князя Бориса Александровича, Борисъ да Семенъ, яко добрии и храбрии въини служаху государю своему, великому князю Борису Александровичю, и начаша вооружатися в мѣстныа браня, а пушкы же поставиша под самым градомъ и повелѣша бити, а сами начаша приступати, но яко всѣмъ москвичамъ дивитися храборьству ихъ, и дерзности их, и великому ихъ умѣнию. И гражане же видьвше дерзность сыновъ тфѣрскых и великого князя Василиа крѣпость, и убояшася, и град отвориша.[130] И князь же великий Василей ничтоже зла граду тому не сотвориша, и омири их и град осади. И поиде за своим недругом, за княземъ Дмитреем, къ Ярославу,[131] и с ним великого князя Бориса Александровича Борис Захариинич да Семенъ.

И пожелал великий князь Василий пойти к городу Угличу, бывшему местом княжения Дмитрия, а его — узилищем. И великий князь Борис отпустил с ним сильных и крепчайших своих воевод, Бориса Захарьинича с братом его Семеном Захарьиничем, и с ними множество воинов, и совершили они переход за немного дней. И подошли они под преждеупомянутый город Углич, и не захотели горожане отворить города. И великий князь Василий послал сказать великому князю Борису: «Без тебя, брат, не отворится мне и малый город». И великий князь Борис послал к нему своего сына боярского и вместе с ним пушечника с пушками, по имени Микула Кречетников. Таков был этот мастер, что не найти подобного и среди немцев. И когда привезли пушки, тогда воеводы великого князя Бориса Александровича, Борис и Семен, служащие как добрые и храбрые воины государю своему, великому князю Борису Александровичу, стали готовиться к предстоящей брани, а пушки поставили у самой городской стены и приказали стрелять; сами же двинулись на приступ, так что все москвичи дивились их отваге, и дерзости, и великому их ратному искусству. И горожане, увидав отвагу сынов тверских и твердость великого князя Василия, исполнились страха и отворили город. И великий князь Василий не сотворил никакого зла тому городу, умиротворил их и занял город. И пошел за своим недругом, князем Дмитрием, к Ярославлю, и вместе с ним воеводы великого князя Бориса Александровича, Борис Захарьинич и Семен.

 

Но той же зимы государь нашь князь великий Борисъ Александрович восхотѣ поискати изгыбшей драгмы,[132] и собрать расточенныя, и совокупити во едино стадо, и да будет един пастырь, но еже восхотѣ поити ко граду Ржевѣ. И бысть тако. И посла преже себе своихъ воевод, князя Дмитрея Феодоровича[133] да Григориа Никитича.[134] Гражане же ржевичени како же не восхотѣша отворити, но и еще же, показующе мужество свое, выхожааху изь града и биахуся с воеводами великого князя Бориса. И воеводы же великого князя Бориса овии биаху, а иныхъ руками имааху и присылаху к великому князю Борису Александровичю, а веля ему самому государю подступати под град, понеже князь великий Борис не восхотѣ сам поити под той мал град. Но градок той аще ли мал, но твердъ, и велми приправы градскые на нем велми много.

В ту же зиму задумал государь наш, великий князь Борис Александрович, вернуть потерянную драхму, собрать тех, кто был рассеян, и соединить их в единое стадо, чтобы был один пастырь, иными словами, пожелал пойти к городу Ржеву. И так и сталось. И послал впереди себя своих воевод, князя Дмитрия Федоровича и Григория Никитича. Жители же Ржева не только не захотели отворить (городских ворот), но даже стали, показывая свою смелость, выходить из города и биться с воеводами великого князя Бориса. И воеводы великого князя Бориса одних из них побивали, а других просто ловили и отсылали к великому князю Борису Александровичу, прося самого его, государя, подступить к городу, так как великий князь Борис сам не пожелал пойти к тому малому городу. Но городок тот хотя и мал, но крепок, и множество укрепительных сооружений у него.

 

Князь же великий Борис Александровичь и восхотѣ на свою утѣху поехати ниже есть лѣтнее обиходище якоже и преже и во свой град, еже зовомый Опокы.[135] Но предстояшу же ему близ того града прежереченаго Ржевы, но якоже бысть зрѣимо, и посла ко ржевичем своего болярина Констянтина Констянтиновича, а веля им град отворити, а рекый: «Прадѣдина есть наша, а коими се было дѣлы досягли были наши братиа, великие князи московские. А нынѣча милостию Божиею нашего ся намъ отступают. Но вы на кого держите град сий?» Они же смердове, акы аспиди глухии, затыкающе ушеса свои и не хотяаше слушати речей государевых, но наипаче град постраиваше и себя укрѣпляаше. И начаше посады зажигати сами.

Великий же князь Борис Александрович решил поехать себе на потеху в обычное, как и прежде бывало, ежегодное свое путешествие в свой город, называемый Опоки. И проходя неподалеку от того города Ржева, о котором прежде шла речь, так, что виден был город, послал он своего боярина Константина Константиновича ко ржевичам, повелевая им отворить город, сказав (при этом): «Прадедина это наша, и каким-то образом завладели ею наши братья, великие князья московские. Нынче же милостью Божией наше нам отдают. А вы для кого удерживаете город сей?» Эти же смерды, как глухие аспиды, затыкали уши свои, не желая слышать речей государевых, и все больше укрепляли город свой и самих себя. И стали сами жечь (свои) посады.

 

И слышав же сие князь великий Борис Александрович и посла своихъ воевод, Данила Григориевича да Карпа Феодоровича,[136] и иных многых воевод, а веля имъ гасити посады, а гражаномъ претити. И они же пришед, сташа под градомъ. И к тому же не смѣяше никто из града исходити.

И узнав об этом, великий князь Борис Александрович послал своих воевод, Данилу Григорьевича, и Карпа Феодоровича, и многих других воевод, веля им тушить пожары в посадах и останавливать горожан. И они, подойдя, стали под городскими стенами. И больше уже никто не смел выйти из города.

 

А наутрие же князь великий Борис въсхотѣ посмотрити града. И поехал в малѣ под град, а мня ся утаити, да бы не познан был гражаны того града, и поехааше в тайнѣ. И егда же таяшеся, и тогда наипаче являемъ бывааше, и яко денница пред солнцем или яко заря пред свѣтомъ. И мнози бо человѣци видѣвъ государя, но овии в борзе совгоняхут противу его, а инии с коней метахуся. Но и елма ихъ отривааше, но тои болма ихъ пребывааше. Князь же великий Борис Александрович но яко солнце свѣтящеся посреди всѣхъ человѣкъ. Но понеже бо и писано есть: «Не может град укрытися, верху горы стоя».[137] И тако же и сей славный государь, великий князь Борисъ Александрович, не может утаитися в такой велицей силѣ. Но якоже луна в нощи, тако и онъ свѣтяся посреди всѣхъ человѣкъ.

А поутру пожелал великий князь Борис посмотреть на город. И поехал к городской стене с немногими людьми, и, не желая быть узнанным жителями того города, поехал тайно. И, скрываясь, обнаружил себя еще сильнее, как луч перед солнцем, как заря пред рассветом. Ибо, увидав государя, многие из людей сбежались к нему, а некоторые из них бросались ниц с коней. И сколько ни отгоняли их, еще больше их сбегалось. Великий же князь Борис Александрович, как солнце, сиял посреди других людей. Ведь написано: «Не может город укрыться, наверху горы стоя». Так же и сей прославленный государь, великий князь Борис Александрович, не может утаиться при таком великом могуществе. Как луна в ночи, так же и он светится посреди людей.

 

И озрѣвъ той град прежереченый Опокы, и на утрии же день в понеделничной выступи князь великий Борисъ Александрович сам и с нимъ князей и боляръ множество, и поиде ко граду Ржеве. Но тольми бо видѣти дивно, якоже всѣмъ человѣкомъ дивитися премудрости и храбрости славнаго того государя, но како уставляше полкы, но якоже бысть кому от ногот учився такой хитрости, но не мощи навыкнути, но тако великий князь Борис розряди полкы; и видѣти же гражаном, но якоже бысть нѣкая великая рѣка лиющися и пакы море колыблющеся и так блещахуся, яко нѣкии свѣтилници горяще идалеча зрѣти. И бысть гроза силна, како исполчишася ко граду. Но и бысть дивъству достойно зрѣние, но таци бо суть храбрии у великого князя Бориса Александровича, овѣх двѣ или три за единою дскою вратною под град приидоша, а иныи за щиты нолны до самы стены прискакааху. Но съ града же биаху овии пушками, а инии пращами, а друзии камение метааху, а овии стрѣлами, якоже дождем пущаху. Но милостию Божиею но ничимъже невреженѣ вои великаго князя Бориса Александровича.

И, осмотрев тот упомянутый прежде город Опоки, в понедельник утром выступил сам великий князь Борис Александрович со множеством князей и бояр на город Ржев. И столь было чудно зрелище, что все люди дивились премудрости и храбрости славного того государя: так снарядил он полки, что и тот, кто с младых ногтей был обучен таковому искусству, не смог бы устроить так, как снарядил полки великий князь Борис; (они) представлялись горожанам как некая великая река текущая или даже как море волнующееся и так блистали, что издалека казалось, будто видны зажженные светильники. И был грозен приход их, как подступили они к городу. И дивно было видеть, какие храбрые воины у великого князя Бориса Александровича, — кто вдвоем или втроем, под прикрытием одной только доски от ворот, подступали к городской стене, а иные с одними только щитами до самой стены добирались. А ведь с городской стены били, — одни из пушек, другие из пращей, кто метал каменья, а кто пускал стрелы как дождь. Но милостью Божией ничто не повредило воинам великого князя Бориса Александровича.

 

И на утрии же день суботный повелѣ князь великий Борисъ пушками бити град, и тол бо грозно, но якоже от великого того грому многым человѣком падати. А инии начаша туры[138] рядити и повезоша под град, а инии воду отъаша у града.

И на следующий день в субботу приказал великий князь Борис бить по городу из пушек. И так было то страшно, что многие люди падали от (одного) того великого грохота. И стали одни снаряжать туры и подводить их к городской стене, а другие лишили город воды.

 

И бысть туга во градѣ немала; но и толь бо дивно видѣти, но якоже и град содѣла турами противу града и пушкы поставиша; но и ржевичи же видѣвъше храбрость и умѣние великого князя Бориса Александровича и дерзость сыновъ тфѣрскых, и убояшася. И начаша присылати и бити челом славному государю, великому князю Борису Александровичю, но да бы сотворил милость над градом; и князь же великий Борисъ обѣщася помиловати их. И въи же великого князя Бориса глаголюще: «Но повели намъ приступати ко граду и да предадим мы град огню!». И князь же великий Борис не повели прошению их быти, но хотяаше милость сотворити на градѣ. Но вои же великого князя Бориса устраивахуся ко граду. И гражане же беспрестани присылааху и биючи челомъ велкому князю Борису Александровичю, и да бы их помиловал.

И была в городе скорбь немалая, и страшно было им видеть, как сделали новую стену из туров напротив городской стены и поставили пушки; и ржевичи испугались, увидев храбрость и умение великого князя Бориса Александровича и отвагу тверичей. И стали присылать челобитчиков к славному государю, великому князю Борису Александровичу, прося смилостивиться над городом; и князь великий Борис обещал помиловать их. А воины великого князя Бориса взывали: «Прикажи нам приступить к городу, чтобы предать его огню!» Но великий князь Борис не повелел быть по их просьбе, желая оказать городу милость. Воины же великого князя Бориса подступали к городской стене. А горожане беспрестанно слали челобитчиков к великому князю Борису, прося помиловать их.

 

И князь же великий Борис пожаловал ихъ и сотвори над ними милость. И граждане же с радостию отвориша град в той же день, в который день приступил князь великий Борнс Александрович под град, и в той день и отвориша.

И великий князь Борис пожаловал их, сотворил им милость. И горожане с радостью отворили город; в который день подступил великий князь Борис Александрович к городу, в тот день и открыли.

 

И князь же великий Борис не восхотѣ вьехати во град того дни. Но поехал во свой град прежереченый Опокы. И егда же въихалъ въ град Опокы, и тогда того же дни прииде к нему посолъ от его брата, от велкого князя Казимира королевича, именем Давъкши, и принесе ему дары велиции от злата, и от камок драгых, и от сосудов златых, и от оружиа, и от коней борзых и иноходых. И егда же подаваше великому князю Борису злато или камкы, и онъ повелѣвая своим приимати, а самъ ни о чемъже о томъ не брегоша. Но егда же подаде ему меч, а молвячи от него ему брата, но веля ему тѣмъ мечемъ непокорящаяся ему казнити, а покорящаяся ему честь им въздаяти, и тогда князь великий Борис своима рукама приимъ меч той. И ржевичи же видѣвъ той промыслъ и храбрость славнаго государя, но велми устрашишася, и ркущи в собѣ: «Но храбръ съй князь. Но ни о чемъже не обрежет, а меч любит».[139]

Но великий князь Борис не пожелал в этот день войти в город. Он поехал в свой упоминавшийся уже прежде город Опоки. И когда въехал он в город Опоки, пришел к нему в тот же день посол от его брата, великого князя королевича Казимира, по имени Давкши, и принес ему великие дары, — золотом, и дорогими камчатными тканями, и золотыми сосудами, и оружием, и борзыми конями и иноходцами. И когда подносили великому князю Борису золото или камчатные ткани, то он, веля все это своим принимать, сам не радел ни о чем из того. Но когда поднесли ему меч со словами его брата, чтобы он тем мечом непокоряющихся ему казнил, а покоряющимся честь воздавал, то великий князь Борис собственными руками принял тот меч. И ржевичи, увидав это предначертание и храбрость славного государя, сильно устрашились, говоря себе: «Да, храбр сей князь. Ни о чем не печется, а меч любит».

 

Но князь же великий Борис восхотѣ поехати ко граду Ржеве в день въскресениа. И полѣтѣ, якоже высокопарний орлъ на свой ловъ. И ржевичи же срѣтоша его на полѣ, и архимандриты же, и игумены, и попове, и прочии людие вси града того сретоша со кресты великого князя Бориса Александровича. И бысть радость велика во градѣ том, но яко дарова им Богъ государя, и пастыря, и истиннаго христолюбьца, и защитника земли ихъ.

И великий князь Борис пожелал поехать к городу Ржеву в воскресный день. И полетел, как высокопарящий орел на лов свой. И ржевичи встретили его в поле, и архимандриты, и игумены, и попы, и все другие люди того города встретили со крестами великого князя Бориса Александровича. И была великая радость городу тому, что даровал им Бог государя, и пастыря, и истинного христолюбца, и защитника их земле.

 

Но князь же великий Борис слушав Божественыи литоргии въ храми пресвятыя Богородици, но и оттолѣ поиде на свой дворъ. И позвавъ пировати своих князей и воевод и тъ земцевъ сущих и подаде имъ честь великую. И пребыв во градѣ том два дни, а на третей день поѣхал во свояси.

И великий князь Борис, слушав Божественную литургию в храме пресвятой Богородицы, пошел оттуда к своему двору. И позвал пировать своих князей, и воевод, и местных жителей, там бывших, и воздал им великую честь. И оставался в городе два дня, а на третий день поехал восвояси.

 

Но той же зимы на Федоровѣ недели[140] приидоша воеводы великого князя Бориса, Борис Захарииничь да Семен, со всѣмъ войском добри здрави.

И в ту же зиму на Федоровой неделе вернулись воеводы великого князя Бориса, Борис Захарьинич и Семен со всем войском, живы и здоровы.

 

И той же зимы князь Дмитрей выпусти великую княгиню Софью из нятиа.

И в ту же зиму князь Дмитрий освободил из плена великую княгиню Софью.

 

Но той же зимы приидоша посли от Великого Новагорода[141] и добиша челом великому князю Борису Александровичю на всей волѣ, но как положи Богъ по сердцу великому князю Борису Александровичю, как и пожаловати. И тако они челомъ добили и поруб тфѣрской весь отдаша; а что воеводы тфѣрскиа ходив повоевали землю ихъ и что иное у них поимали, и тому всему погреб.

И в ту же зиму пришли послы из Великого Новгорода и били челом великому князю Борису Александровичу, чтобы пожаловать ему их по своей воле, как положит Бог на сердце великому князю Борису Александровичу. И так били они челом, и все, что было награблено в Тверской земле, отдали; а что тверские воеводы завоевали из их земель и прочее, что у них захватили, то все забыть.

 

Но той же зимы послал князь великий Василей на князя на Дмитрея да на князя на Ивана на Ондрѣевича на Кострому дву царевичъ, Трегуба да Агуба,[142] а с ними брата своего князя Михаила Андрѣевича и множество войска.

И в ту же зиму послал великий князь Василий на князя Дмитрия и на князя Ивана Андреевича в Кострому двух царевичей, Трегуба и Агуба, и вместе с ними брата своего, князя Михаила Андреевича, и множество войска.

 

Но той же зимы князь великий Василей обручал дщерь у великого князя Бориса, княжну великую Марию за своего сына, за князя Ивана. И был на обруение томъ боголюбивый епископъ тфѣрскый Илиа и вси князи и велможии, и елико их под областию великого князя Бориса; а з другиа страны — самъ князь великий Василей, а с ним князей и боаръ множество. Но таковѣй бо тѣснотѣ сущи, но якоже ни граду их не вместити. И бысть радость велиа. Но якоже и преди рекохомъ, но обратил Богь плач на радость. И москвичи же радовашеся, яко учинися Москва Тфѣрь, а тфѣричи радовашеся, якоже Тьфѣрь Москва бысть, но два государя воедино совокупишася.

И в ту же зиму обручил великий князь Василий сына своего, князя Ивана, с дочерью великого князя Бориса, великой княжной Марией. И был при том обручении боголюбивый епископ тверской Илия и все князья и вельможи, сколько их ни есть под властью великого князя Бориса; а от другой стороны — сам великий князь Василий и с ним множество князей и бояр. Так было там многолюдно, что город не мог всех вместить. И была радость великая. Как и сказали мы раньше, обратил Бог плач на радость. И москвичи радовались, что учинилась Москва Тверью, а тверичи радовались, что Тверь стала Москвой, два государя соединились в одно.

 

Но той же зимы прииде князь Василей со Тфѣри на Москву и седе на великое княжение владимерское[143] поможениемъ и любовию брата своего великого князя Бориса.

И в ту же зиму пришел князь Василий из Твери в Москву и сел на великое княжение владимирское благодаря помощи и любви брата своего, великого князя Бориса.

 

Но той же зимы послал князь великий Василей к великому князю Борису помыслы свои постраивати мира, но наипаче же собѣ взяти любовъ сердечную.

И в ту же зиму послал великий князь Василий к великому князю Борису известить о намерениях своих не только мир держать, но и более того — держать между собой любовь сердечную.

 

И ей, сбыстся. В лѣто 6956 прииде литва нѣкъто воеводка, именем Ярославко, князя Ивана Бѣлскаго[144] и засѣде Ржеву крамолою и совѣтом ржевскым. И того же лѣта послал князь великий Борис свою силу ко Ржевѣ. И онѣ же стоаше и волости повоевали, а града же не взяша и отступиша.

И ей, ей, случилось. В 6956 (1448) году пришел из Литвы некий воевода князя Ивана Бельского по имени Ярославко и захватил Ржев благодаря измене и заговору ржевичей. И в том же году послал великий князь Борис свое войско ко Ржеву. И они город осадили, и принадлежащие ему земли завоевали, но города не взяли и отступили.

 

И той же осени король великополский, краковские и великий князь литовский Казимиръ собра воя свои многи и восхотѣ поити ко Тфѣри на великого князя Бориса. И слышав же сие князь великий Борис, и поиде противу, и събра своя силы многы, и еще же прииде к нему на помощь князь Иван Ондрѣевич Можайский. И слышавъ же сие король, но яко князь великий Борис грядет противу со многою силою, и начаста межи себя послы ссылати, и в той час взяста межи себе миръ и възвратистася коиждо во свояси. А Ржевы отступися король великому князю Борису.

И в ту же осень Казимир краковский, король великопольский и великий князь литовский, собрал множество своего войска и возжелал пойти на Тверь, на великого князя Бориса. И, узнав об этом, великий князь Борис выступил ему навстречу, собрав множество своих сил, да еще пришел к нему на помощь князь Иван Андреевич Можайский. И король, услыхав, что великий князь Борис идет на него со многими силами, стал обмениваться с ним послами, и в тот час заключили между собой мир, и каждый возвратился восвояси. А Ржев король уступил великому князю Борису.

 

В лѣто 6957. Князь великий Борис Александрович посла свои намѣстникы опять на Ржеву.

В 6957 (1449) год. Великий князь Борис Александрович послал опять своих наместников во Ржев.

 

В лѣто 6960. Женися у великого князя Бориса сынъ князя великого Василиа, князь великий Иван, и поя за себе княжну великую Марию. И того же лѣта поча князь великий Борис ставити церковъ каменную на своемъ дворѣ Святого Михаила[145] на сѣнѣх. И того же лѣта князь великий Борис повелѣ около Тфѣри ровъ копати.

В 6960 (1452) год. Женился сын великого князя Василия, великий князь Иван, и взял за себя дочь великого князя Бориса, великую княжну Марию. И в том же году начал великий князь Борис строить на своем дворе церковь каменную (во имя) Святого Михаила, на сенях. И в том году повелел великий князь Василий вокруг Твери ров копать.

 

В лѣто 6961. Приходил князь Дмитрей Шемяка под град Кашинъ. Но прииде бо не яко есть обычай есть князем или воеводам мужествовати явѣ, но, яко есть хищникъ, тайно прииде и никомуже его вѣдущи; но не бѣ бо сынъ свѣту, не ходитъ въ дне, но прииде в нощи до звону заутреняго. И людемь же тогда всѣмъ по Божественым церквам молитву творящим, но бяше день неделный. Нача же и посады зажигати. А людей же въ граде велми мало, но понеже бо никому невѣдомо; а намѣстници же тогды на Кашине были: Иванъ Яковлич,[146] да Констянтин Феодоровичь, да братъ его Феодоръ Феодоровичь. И начаша совѣщеватися с тысящникы земьскыми и с боляры, и ркуще в собѣ: «И аще ли нас мало, но поидем противу ихъ. Но силенъ бо есть Богъ милостию своею. Но аще ли восхощет Богъ, то и малыми великая побѣдит. И нѣсте ли слышали писаннаго: но единъ тысящу побѣдит, а два тму, и аще ли Богь повелит». И поидоста противу, и ркуще: «Господи, услыши молитву нашю! И на тя, Господи, уповах, спаси нас! Не на лук бо нашь уповаемъ! Ни оружие соблюдает нас, но яко ты еси самъ царь Богъ нашь, но аще ли восхощеши, но та вся возможна тебѣ. Но и мы же о тебѣ похвалимься весь день, и о имени твоем уничижим вся въстающая на ны. И ненавидящая ны потребѣ, Господи. Но и нынѣ, Господи, самъ видиши князя Дмитрея церкви Божии огневи предающа. И о сем не премлъчи, Боже. И аще ли бы ны враг пришел, рекъше тотаринъ, но претерпѣли бы быхом от него. Но сей же единово крещениа христианства с нами, а дѣла тотарьская творит, но еже образовъ Божиих не пощадил. И уста его умножишася злобы, и сердце его собра безаконие собѣ. Но ты же, Господи, не предай же нас до конца в руцѣ врагу церквам Божиимъ, но и о семъ познаим, яко не възрадуеться о нас враг, и в поношение безумному не дай же нас!». И в той час поидоста изъ града противу ратным. И помощиею же Божиею и частиюм государя нашего, великого князя Бориса Александровича, но овѣх бѣша, а овѣх живых поимааше, а инии язвленнии злѣ живот свой скончаша.

В 6961 (1453) год. Приходил князь Дмитрий Шемяка под город Кашин. И пришел не так, как это в обычае у князей и воевод — мужествовать явно, — но тайно, как хищник, пришел, когда никто об нем не ведал; не будучи сыном света, не пришел днем, а пришел в ночи до звона заутреннего. В то время все жители молились в церквах Божиих, ибо день был воскресный. И начал жечь посады. А людей в городе было очень мало, так как никто не подозревал (о нападении); а наместниками тогда в Кашине были: Иван Яковлевич, да Константин Федорович, да брат его Федор Федорович. И стали они совещаться с земскими тысяцкими и боярами, говоря себе: «Хоть и мало нас, но пойдем на них. Ибо силен Бог в милости своей. Если Бог захочет, он и малыми победит великих. Разве не знаем мы, что написано: “Один одолеет тысячу, а двое — десять тысяч, если Бог повелит”». И выступили против врагов, говоря: «Господи, услышь молитву нашу! На тебя уповаем, Господи, спаси нас! Не на луки наши уповаем! Не оружие оберегает нас, но ты один, царь и Бог наш; что ты пожелаешь, все возможно тебе. И мы по твоей милости всегда радуемся и именем твоим победим всех, восстающих на нас. Уничтожь ненавидящих нас, Господи. Видишь сам ныне, Господи, как князь Дмитрий предает огню церкви Божий. Не оставь того без наказания, Господи! Если бы враг на нас пришел, например, татарин, тогда бы еще стерпели это от него. Но этот — одного с нами крещения, христианин, а дела татарские творит, не щадит икон Божиих. Исполнились злобы уста его, и сердце его стяжало беззаконие. Но ты, Господи, не предай нас до конца в руки врага церквам Божиим, да убедимся мы, что не восторжествует над нами враг, и не выдай нас на поношение безумцу!» И в тот же час выступили из города навстречу войску. И с Божией помощью и благодаря счастью государя нашего, великого князя Бориса Александровича, одних побили, других живыми взяли в плен, третьи же, получив раны, сами бесславно испустили дух свой.

 

И князь же Дмитрей, видѣвъ помощь Божию воеводам великого князя Бориса, но побѣже, и прииде на мѣсто, глаголемое Киасово. И въсхотѣ стати от труда почити, но и видѣ свое войско безсчислено умирающи, иже суть язвлении. Не токмо ти умирающи злѣ, но и еще и здравыхъ болши 500 человѣкъ отступиша от него. Но ведущи, яко надежда его обетшевает и съвѣты его Богъ разссыпает, и оттолѣ побѣже. И никтоже его не вѣсть, гдѣ бѣ, но взыскахом бо его и не обрѣтохомъ и мѣста его. Мнози бо глаголют: се здѣ или ондѣ, но и никтоже его не вѣсть. Но мню, послѣдняя его зрит в погибель.

И князь Дмитрий, увидав Божию помощь воеводам великого князя Бориса, обратился в бегство, и пришел на место, называемое Киасово. И захотел остановиться здесь, чтобы оправиться от потерь, видя в своем войске бесчисленное число людей, умирающих от ран. И не только погибали раненые, но еще и здоровые, больше пятисот человек, покинули его. И поняв, что ему не остается надежды, что разрушает Бог его замыслы, бросился и оттуда (князь Дмитрий) снова в бегство. И никто не знает, где он, ибо искали его и не нашли даже следа его. Многие говорят о нем, будто находится он тут или там, но никто не знает, где он. Я думаю, что ждет его окончательная погибель.

 

И той же осенѣ посла князь великий Борис за тым же князем Дмитреемъ воеводу своего, князя Андрѣя Дмитреевича да князя Михаила Дмитреевича же,[147] и иных многих. Но и они же за ним хожаше много и не нашедше его, но понеже крыяшеся в пустых и непроходимых мѣстех; и воеводы же великого князя Бориса приидоша добри здрави.

В ту же осень послал великий князь Борис за тем князем Дмитрием своего воеводу, князя Андрея Дмитриевича, и князя Михаила Дмитриевича, и многих других. Но и они искали его долго и не нашли, ибо он скрывался в пустынных и непроходимых местах; и воеводы великого князя Бориса вернулись живы и здоровы.

 

Но той же осенѣ послал князь великий Борис посла своего Ивана Давыдовича в Суздаль обручати за себя княжну, дщерь княжу Александрову Суздальскаго. Той же зимы, за неделю до мяснаго заговѣниа, приведена бысть княжна Настасиа[148] за великого князя Бориса. И вѣнча их Илиа, владыка тфѣрский въ Святом Спасѣ; и народу же ту сущи многу, не токмо ихъ церкви не мѣстити, но ни граду. Но бысть радость и веселие велие, но не токмо, но и на многы дни.

В ту же осень послал великий князь Борис своего посла Ивана Давыдовича в Суздаль сватать за себя княжну, дочь князя Александра Суздальского. И в ту же зиму, за неделю до мясного заговенья, приведена была княжна Анастасия за великого князя Бориса. И венчал их Илия, владыка тверской, в храме Святого Спаса; и было так много народу, что не только в церкви все не вмещались, но даже и в городе. И были радость и веселье великое не только (в этот день), но многие дни.

 

Но той же зимы заложи князь великий Борис город среди езера и нарекы имя ему Троки.[149] И съверъши его во едину неделю.

И в ту же зиму заложил великий князь Борис город посреди озера и нарек имя ему Троки. И возвел его за одну неделю.

 

Но хвалимъ убо преблагаго Бога, и подавшаго нам государя таковаго и земли Тфѣрской строителя; но сиает бо яко солнце, и златыи луча испущающи. Но о сем бо и Павелъ апостолъ учит ны, якоже добрыми словесы почитайте государя своего. Но понеже бо и земля напааема, но что всѣяно в ню сѣмена, и то с прибытком възрастит.

Так восхвалим преблагого Бога, даровавшего нам такого государя и попечителя о Тверской земле; ибо сияет он как солнце и излучает золотые лучи. Тому учит нас и апостол Павел, чтобы добрыми словесами воздавали честь государю своему. Ведь увлажняемая земля с избытком взрастит семена, что посеяны в нее.

 

И хотя бо кто добрая словеса изглаголати о своемъ государи, и да просит у Бога слова на отверзение устомъ, и аще ли человѣкъ ища разума, той долженъ есть навыкнути слову. Но якоже рече Исаиа пророкъ, рече: «Господь даст ми языкъ».[150] И Приточникъ[151] же рече: «Сотове медвении словеса добраа, и сласть же ихъ — исцеление души»,[152] и: «По воздании же устъ его въздасть ему».[153] Понеже бо и Павелъ апостолъ к римляномъ рече: «Но возлюбихъ бо вы, да нѣкое слово подах вы».[154] Но да възлюбите и вы уста глаголюща добро о великомъ князи Борисѣ.

Тому же, кто хочет сказать добрые слова о своем государе, следует просить у Бога слова в отверзение уст своих, и человеку, ищущему разума, следует владеть словом. Ибо как сказал пророк Исайя: «Господь даст мне язык». И Приточник сказал: «Медвяные соты — слова добрые, сладость их исцеляет душу»; и «Воздается ему по словам его». Ибо и апостол Павел сказал римлянам: «Ибо возлюбил вас и подал вам слово некое». Так возлюбите же и вы уста, говорящие добро о великом князе Борисе.

 

И сей благовѣрный и благородный и христолюбивые великий князь Борис Александровичь но ун сый оста отца своего великого кънязя Александра Ивановича, но и прият скыпетры тфѣрскаго чиноначалиа; брат его старѣйший князь великий Юрий...[155]

Сей благоверный, и благородный, и христолюбивый великий князь Борис Александрович в юном возрасте остался без отца своего, великого князя Александра Ивановича, и принял скипетр тверского владычества; брат его старший, великий князь Юрий...

 



[1] ...инока Фомы слово похвалное... — Инок Фома упоминается как автор только в первой из шести частей, на которые распадается комментируемый памятник, в связи с этим высказывалось предположение, что имя его как автора было вставлено переписчиком по догадке; однако большинство исследователей считают его автором всего Слова в целом.

[2] Елма... възвеселяться людие... — Ср. Притч. 29, 2.

[3] ...Иван Дамаскын... — Иоанн Дамаскин (673—777 гг.) — один из отцов церкви, богослов, писатель, гимнограф.

[4] ...иже от Владимера, добрѣ да ублажим... — Владимир I Святославич (ум. в 1015 г.), князь киевский, креститель Русской земли.

[5] …«И иже въ отець... сынове твои»... — Пс. 44, 17.

[6] ...Моисея того именуют... новаго Израиля... добрѣ правящи. — Моисей — пророк, освободитель и законодатель еврейского народа.

[7] ...втораго Констянтина... — Константин Великий.

[8] ...юноша, и девы, и старци со юнотами... — Пс. 148, 13.

[9] …«Велий еси, Господи, и чюдна дѣла твоя». — Ср. От. 15, 3.

[10] ...новаго Ярослава... — Киевский князь Ярослав Владимирович Мудрый (ум. в 1054 г.), сын Владимира I Святославича, крестителя Руси.

[11] ...око бѣ слепым и вож хромымъ... — Иов. 29, 15.

[12] ...«Наипаче царскыя славы обьятъ мя лице твое». — Ср. Быт. 46, 30.

[13] ...«Сладка есть словеса твоя... устом моимъ». — Ср. Пс. 118, 103.

[14] ...бывшу стязанию ο православной вѣре христианомъ с римляне. — Речь идет ο Ферраро-Флорентийском церковном соборе (1438—1439 гг.), ставившем своей целью соединение западной и восточной церквей (см.: «Хождение на Флорентийский собор» в т. 6 наст. изд.).

[15] ...царю же цариградскому Иоанну възвѣстившу в послании... И приимъ же царская посланиа великий князь Борис Александрович... — Византийский император Иоанн VIII Палеолог (1425—1448 гг.), инициатор и участник Ферраро-Флорентийского собора. Текст неясен и исправлен предположительно по смыслу. Β рукописи: «возѣстиша» переправлено из «въвѣстити наши послании», и далее: «царская посланиа великаго князя Бориса Александровича». Если бы это чтение было верным, то следовало бы предполагать, что еще до приглашения принять участие в соборе Борис отправил со своими посланцами «царская посланиа» императору (послания тверского великого князя могли именоваться «царскими», так как и далее автор именует Бориса «царем»); император принял их с радостью. Но текст приходится считать дефектным, так как далее идет речь не ο том, как поступил император, получив послание Бориса, а ο том, как Борис чествовал императорских послов и готовил своего посла.

[16] ...епископа Илию... — Илья, епископ тверской (упом. в 1437, 1438, 1451 гг.).

[17] ...посла... именем Фому... — Фома, тверской посол на Флорентийском соборе, упоминается и в других памятниках, в том числе и западных (в одном случае как «Фома Матвеевич»).

[18] ...на Немецкую земълю... — Очевидно, земли немецкого Ливонского ордена, с которыми граничила Псковская земля.

[19] ...Курвскую землю... — Курляндия, часть Ливонии.

[20] ...Жмотьскую земьлю... — Жмудская земля, часть Литвы.

[21] ...Прускую землю... — Земли немецкого Прусского (Тевтонского) ордена.

[22] ...Словенъскую землю... — Название непонятно, может быть, речь идет ο земле лужицких сербов.

[23] ...Любутскую землю... — Название не совсем понятно: если речь идет ο ганзейском городе Любеке, то это противоречит дальнейшему изложению, где речь идет, очевидно, ο более близких к началу маршрута германских землях.

[24] ...Морьскую землю... — Возможно, что речь идет ο северо-восточной немецкой земле — Померании.

[25] ...Жуньскую землю... — Очевидно, «Зундскую землю»; возможно, речь идет ο немецком прибалтийском городе Штральзунде.

[26] ...Свѣйскую земьлю... — Это указание особенно усложняет описание маршрута тверских послов. Едва ли русские послы могли ехать через Швецию (и сразу из нее попасть во Флоренцию); судя по другим описаниям путешествия во Флоренцию, из Германии русские послы ехали через Тироль и Триент (Тридент); поэтому если «Свейская земля» означает Швейцарию, то это указание также неточно.

[27] ...ту наехалъ есми папу римьскаго Евгениа... — Папа Евгений IV (1431—1447 гг.); если первое лицо («есми») в этой фразе не является ошибкой в рукописи, то автор может считаться участником посольства во Флоренцию.

[28] ...и вселеньскаго патриарха Иосифа... — Константинопольский патриарх Иосиф II (1416—1439 гг.).

[29] Ираклийский митрополитъ Антоней рече... — Здесь начинаются явно легендарные речи в честь тверского князя двадцати двух митрополитов православных церквей (византийской, русской, болгарской, молдавской, грузинской), участвовавших в работе Ферраро-Флорентийского собора.

[30] ...и крѣпостию съвершаяся, а мужство... — Окончание речи ираклийского митрополита Антония утрачено, так как далее в рукописи вырван лист, на котором, вероятно, были также записаны речи митрополитов: Марка Эфесского, Исидора Русского и Досифея Монемвасийского.

[31] ...от двою или триехъ свѣдителей станетъ всякъ глаголъ истиненъ. — Ср. Вт. 19, 15; 2 Кор. 13, 1.

[32] ...милость на судии хвалиться... — Иак. 2, 13.

[33] ...Блажени милостиви... будутъ... — Мф. 5, 7.

[34] ...но и до Царствующаго града и до Святыя горы... — Имеются в виду Константинополь (Царьград) и колония православных монастырей на полуострове Афон.

[35] ...И аще ли кто напоитъ чашу... мъзду прииметь». — Ср. Мф. 10, 42; Мр. 9, 41.

[36] ...подобенъ есть великому царю Констянтину. Онъ бо съ святыми отци на 1-м съборѣ былъ. — Византийский император Константин Великий участвовал в Первом вселенском церковном соборе (325 г.). Β рукописи ошибочно: «7-съборѣ».

[37] ...«Сий день, иже сътвори Господь... възвеселимься во нъ!» — Пс. 117, 24.

[38] И мы же почтохомъ такова писаниа и удивихомься... — Это замечание и заставляет сомневаться в том, что Фома, автор Слова, читавший «похвалу святыхъ отець ο великомъ князѣ Борисѣ», записанную по приказу посла Фомы, идентичен этому послу.

[39] ...«Обрѣтох мужа по сердцу моему... до вѣка». — Ср. Пс. 88, 21—30.

[40] …«Благословенъ Богъ Симовъ». — Быт. 9, 26.

[41] …Распространитъ Господь Афета ...села Симова». — Быт. 9, 27.

[42] ...слыша южескаа царици премудрость Соломоню и прииде от конець земли, и слышати хотя премудрость Соломоню? — Β Библии повествуется, что царица Савская (из южной части Аравии), наслышавшись ο необычайной мудрости еврейского царя Соломона, решила лично убедиться в достоверности слухов и совершила поездку в столицу Соломона. См. 3 Цар. 10, 1—2.

[43] ...нареку его Тивириа кесара Правосудна. Но Тиверий не повели людемъ своимъ въ красныхъ ризахъ и въ златыхъ блистаниихъ предъ собою ходити. — Ο Тиберии, римском императоре (14—37 гг.), писали, что он жил в простоте, собственным примером борясь против роскоши общества.

[44] ...нареку его Премудраго Лва... — Лев VI Мудрый (886—911 гг.), византийский император.

[45] ...иже просвѣщаютъ... человека, грядущаго в миръ. — Ср. заключительную молитву службы Первого часа в Часослове.

[46] И Августа его нареку, и при неможе имена человечьская напишася... — Август — римский император (27 до н. э. — 14 н. э. гг.); при нем была произведена очень тщательная перепись населения. Эта перепись упоминается в Евангелии от Луки в связи с рассказом ο рождении Иисуса Христа.

[47] ...Семиона ли его нареку златоструйнаго и любокьнижнаго или Птоломию Книголюбца? — Речь идет ο болгарском царе Симеоне (893—927 гг.), покровителе литературы и книжности, которого сравнивали с другим книголюбцем древности, царем Птолемеем Египетским (ум. в 283 г. до н. э.), создателем публичной библиотеки в Александрии.

[48] ...Констянтина ли царя его нареку, или Устиана царя, или Феодосѣя, царя благочестиваго, иже и соборы утвердиша православна ихъ крестианства? — Имеются в виду византийские императоры, принимавшие деятельное участие во вселенских соборах христианской церкви: Константин Великий, участвовавший в 325 г. в Никейском первом соборе; Феодосий Великий, участвовавший в 381г. в Константинопольском первом соборе; и Юстиниан Великий, созвавший в 553 г. Константинопольский второй собор.

[49] ...по Владимерѣ приатъ такую великославную честь... — Имеется в виду Владимир I Святославич, креститель Руси.

[50] ...Моисѣя великого нареку его... еже проведе израиля немокреными стопами сквозѣ Черьмное море? — Согласно Библии, Моисей, выводя еврейский народ из египетского плена, чудесно провел его через Красное море. См. Исх. 14, 1—32.

[51] ...Иосифа... егоже постави Богъ господина надо всѣмъ Егыптомъ? Но той толико пшеницею препиталъ градъ Егыпет... — Β Библии повествуется, что Иосиф сделался верховным правителем Египта и спас народ от голода, прокормив его сбереженной в урожайные годы пшеницей. См. Быт. 41, 1—57.

[52] ...Григорей Богослов... — Григорий Богослов (IV в.) — один из отцов церкви, богослов, писатель, поэт.

[53] ...Иаковъ, братъ Божий... — Иаков — один из апостолов, именуется в христианской традиции братом Иисуса Христа, согласно одной версии — потому, что был сыном Иосифа Обручника от первой жены, согласно другой — потому, что принадлежал к числу двоюродных братьев Иисуса Христа; ему принадлежит одна из книг Нового завета «Соборное послание святого апостола Иакова».

[54] ...якоже оноя вдовици двѣ лѣпте... — Β Евангелии повествуется ο бедной вдове, пожертвовавшей в иерусалимский храм две лепты (лепта — денежная единица) «от скудости своей» и тем превзошедшей всех, жертвовавших много, но «от избытка своего». См. Мр. 12, 42; Лк. 21, 2.

[55] ...пою пѣснь побѣдную, якоже и Мариамъ древле... — Согласно Библии, сестра Аарона Мариам воспела восторженную песнь Богу в честь перехода евреев через Красное море. См. Исх. 15, 20—22.

[56] Аминь. — Эта концовка, возможно, обозначает окончание первой части памятника, посвященной Флорентийскому собору, и переход к другой — теме войны с Москвой.

[57] ...Тфѣрьская же земля... Михаилом хвалящеся... — Имеется в виду Михаил Ярославич, великий князь владимирский и тверской (1304—1318 гг.), убитый в Орде, или Михаил Александрович, великий князь тверской (1368—1399 гг.), претендовавший в 1375 г. на великое княжение владимирское.

[58] ...иже просвѣщают... человека, грядущаго в миръ. — См. выше.

[59] ...гордыя съ власти сверже, а смиренныя на престолѣ со собою посади... — Начало княжения Бориса Александровича было ознаменовано борьбой с удельными князьями. После смерти его деда Ивана Михайловича и кратковременного правления отца Александра Ивановича и старшего брата Юрия Александровича в 1425 г. престол занял Борис. Ho y Юрия был сын, Иван Юрьевич, который мог считаться прямым наследником престола; однако Борис не допустил его к власти, дав ему небольшой удел — Зубцов. Β том же 1425 г. Борис лишил престола и заточил старого соперника своего деда — Василия Михайловича Кашинского.

[60] ...въ дни Авраама, егда бѣ плененъ бысть Лотъ.... и възврати сыновца своего. — Ο возвращении Лота из плена Авраамом см. Быт. 14, 14—16.

[61] ...нѣкто от предѣлъ московскихъ, именемъ Колычевъ, и тъй прииде в силѣ тяжцѣ, хотя пленити сына брата его, князя Юрия Александровича. — Иван Юрьевич, князь зубцовский, племянник Бориса; Колычев, нападавший на тверские земли, был, очевидно, одним из сыновей Федора Колыча, родоначальника Колычевых. Андрей Федорович Колычев погиб в 1445 г. в бою с татарами под Суздалем.

[62] ...и гнаша ихъ до Сижешкы, и еже есть ошуюю Ржевы. — Ржева, Ржев — город на границе между Тверским и Московским княжествами и Литвой; был постоянно предметом спора между этими землями. Река Сижешка, по-видимому, идентична реке Сишке вблизи Ржева или Гастижке вблизи Зубцова. Нападение москвичей на тверские земли происходило, очевидно, перед 1439 г., так как в этом году был заключен договор, упоминающий пленных, захваченных во время столкновения между княжествами.

[63] ...«И никтоже бы своего ищетъ, но дружняго». — 1 Кор. 10, 24.

[64] …«Въспроси отца своего... елико видѣша и слышаша». — Вт. 32, 7.

[65] ...ревнуя по своемъ праотцѣ, великомъ князе Борисе Александровиче. — Текст явно испорчен. Среди предков Бориса не было князя Бориса Александровича; речь идет, вероятнее всего, ο Михаиле Александровиче Тверском.

[66] ...великого князя Ивана Михайловича. — Дед Бориса Александровича Иван Михайлович, великий князь тверской (1399—1425 гг).

[67] ...манастырь близу... града Тфѣри на рѣцѣ Тмацѣ и нарѣкова церковъ 3-ю святители... — Н. П. Лихачев считал, что речь идет ο монастыре Святых отец, «иже в Никеи», который был разрушен литовцами в начале XVII в.

[68] ...князь же великий Александръ Ивановичь... — Отец Бориса, бывший великим князем пять месяцев в 1425 г.

[69] ...манастырь устрои на рѣцѣ Перемере и нарече Благовещение пресвятыя Богородици... — Благовещенский монастырь при впадении речки Перемерки в Волгу.

[70] ...манастырь на рѣцѣ Въръщинѣ и нарѣковахъ церковь самого творьца... еже ему на небеса Възнесению. — Очевидно, здесь имеется в виду Вознесенский Оршинский монастырь, находившийся при впадении речки Орши в Волгу. Реки Ворщины в тверских пределах нет.

[71] ...входъ Господу нашему Исусу Христу въ градъ Иерусалимь, и от дѣтей еврейскыхъ велику почесть приимъ... «...осанна в вышнихъ» вопиахуть ему... и ризи свои постилахутъ... по пути. — Согласно Евангелию, Иисус Христос при входе в Иерусалим с почестями был встречен народом, многие устилали его путь своими одеждами. См. Мф. 21, 8—10; Мр. 11, 8—10; Иоан. 12, 12—13.

[72] Но и слуги же почти царя Христа, святыхъ великихъ мученикъ... Бориса и брата его Глѣба. И устрои имъ храмъ среди своего двора от камени бѣлаго... — Борис и Глеб — сыновья киевского князя Владимира I Святославича, убитые по приказанию брата, Святополка Окаянного, первые святые, канонизированные в русской церкви. Ο создании церкви в честь Бориса и Глеба в Тверской летописи упоминается под 1438 г. Писцовая книга XVI в. сообщает, что храм стоял «на сенях», т. е. был связан с княжеским дворцом. Β 1612 г. в нем произошел пожар, а к 1626 г. храм уже «завалился».

[73] ...при Соломонѣ въ Святая Святыхъ. — Согласно Библии, царем Соломоном был воздвигнут храм Богу, Святая Святых, чудесно и богато украшенный.

[74] …«Пытайте Писаний... жизнь вѣчную имате»... — Ср. Иоан. 5, 39.

[75] ...святого Христова мученика Феодора. — Имеется в виду византийский святой Феодор Тирон (сожжен на костре в 306 г.). Β Тверской летописи строительство «града» (крепости) на месте прежнего монастыря Феодора Тирона упоминается не под 6955 (1447), а под 6954 г., и говорится в связи с этим, что Борис «разорилъ манастырь... Феодора Тирона, а поставил город, архимандритию перевелъ къ святому Григорию Богослову и церковь поставил святаго Феодора». По мнению исследователя древнерусского зодчества Н. Н. Воронина, укрепление монастыря было лишь формой, в которую было облечено сооружение на острове княжеского замка с особым княжеским двором.

[76] ...якоже и Моисѣй новаго Веселеила... — Согласно Библии, Веселиил был художником и строителем скинии, походного храма евреев. См. Исх. 31, 2.

[77] ...городню... — Городня — сруб стены, засыпаемый изнутри землей.

[78] Кашин — крупнейший после Твери центр Тверского княжества; «запустение» Кашина было, вероятно, связано с уничтожением удельного княжества Кашинского в начале правления Бориса или с нападением Дмитрия Шемяки, сжегшего в 1453 г. посады Кашина.

[79] ...градъ въ области Клинской... тако же за многыя лѣта запустѣвший. — Город Клин в Тверском княжестве был разорен татарами во время нашествия Едигея в декабре 1408 г. По мнению Η. Η. Воронина, «город в области Клинской» — это Городня, где, по сведениям дозорной книги 1614 г., находилась церковь Рождества Богородицы «строенья великого князя Бориса Александровича Тверского».

[80] ...Иоанну Златаусту... — Иоанн Златоуст (ок. 350—407 гг.) — один из отцов церкви, знаменитый своими проповедями.

[81] ...апостольскыи книги имаши... — Имеются в виду книги Нового завета: апостольские послания.

[82] ...почти Царства. — Имеются в виду библейские Книги Царств, посвященные истории иудейского и израильского царств.

[83] ...«Всяко бо древо... познано будетъ». — Мф. 12, 33.

[84] ...Дионисиа Арепагита... — Дионисий Ареопагит, ученик апостола Павла, упоминается в новозаветной книге Деяния апостолов (см. Деян. 17, 34). Христианская традиция приписывает Дионисию Ареопагиту ряд богословских и христологических сочинений (Избр. соч. Ареопагита см. в т. 8 наст. изд.).

[85] ...«В память вѣчную будетъ праведникъ». — Пс. 111,6.

[86] …«память праведнаго с похвалами». — Пр. 10, 7.

[87] ...убоимься притчи лениваго оного раба, съкрывъшаго таланътъ государя своего... прикуп не сътворшаго. — Имеется в виду евангельская притча ο человеке, отправившемся в чужую страну и поручившем свои деныи (талант — денежная единица) своим рабам. Двое рабов пустили деньги в оборот и получили на них прибыль для господина. Ленивый же раб закопал порученный ему талант в землю и не получил прибыли. См. Мф. 25, 14.

[88] ...«Пасый Иизраиля». — Ср. Пс. 77, 71, 72.

[89] «Упасе бо люди своя рукою... Ааронею» — Ср. Пс. 76, 21.

[90] ...какъ царскому и праоческому престолу достоинъ есть великий князь Борисъ Александровичь. — Упоминания ο «царском престоле» Бориса Александровича, встречающиеся в Слове неоднократно, связаны, очевидно, с далеко идущими политическими претензиями тверского князя. Претензии эти получили отражение в памятнике начала XVI в. «Послание ο Мономаховом венце», автор которого Спиридон-Савва, тверской монах, претендовавший на митрополичий престол, повествуя ο переходе римско-византийских царских регалий на Русь, заканчивал изложение родословием тверских князей — потомков Владимира Мономаха.

[91] …«Богатство аще ли спѣетъ, то не прилагайте сердца». — Пс. 61, 11.

[92] ...егоже бо отець сына биетъ, того и милуетъ... — Ср. Евр. 12, 7—8.

[93] ...«И да даст ми ся томитель... сосуд буду избранъ Богу». — Ср. 2 Кор. 12, 7.

[94] ...И сей же бысть пожаръ в лѣтъ 6957. — Β Тверской летописи упоминаются виновники пожара 1449 г. — «Ростопчины дѣти, Иванко да Степуря», казненные по приказу Бориса Александровича.

[95] ...повелѣниа полагаеши, и не мимо идутъ. — Ср. Пс. 148, 7.

[96] …«Многы скорби праведнымъ... избавить Господь». — Пс. 33, 20.

[97] …«Аще ли наказание терпите... обрѣтаеться Богъ». — Евр. 12, 7.

[98] ...«Многы раны грѣшному... обрящетъ милость». — Ср. Пс. 31, 10.

[99] ...домъ Святого Спаса... — Речь идет ο Спасо-Преображенском соборе, патрональном храме Твери, по которому и само Тверское княжество именовалось «домом Святого Спаса».

[100] ...король великопольский и краковьский и великий князь литовъский Казимиръ... — Казимир Ягеллон, литовский великий князь с 1440 по 1492 г; в 1447 г. был избран польским королем (Казимир IV).

[101] ...недругъ бысть великому князю Борису и князю Дмитрею, зовомому Шемяцѣ. — Дмитрий Юрьевич Шемяка, удельный князь галицкий, занимавший в 1446—1447 гг. московский великокняжеский престол.

[102] Бог нам прибѣжище и сила... обрѣтших ны зѣло. — Пс. 45, 2.

[103] …«Надѣющейся на Господа... не подвижиться въ вѣкы». — Пс. 124, 1.

[104] ...мученика Христова Дмитриа, и какъ ο своихъ си людехъ глаголаше... — Речь идет ο византийском святом Димитрии Солунском; согласно житию, Димитрий Солунский, встав из гроба, отказался покинуть город Солунь (соврем. Солоники), где находились его мощи, и оставить без зашиты жителей, которым грозило нападение врагов.

[105] ...брата по своего по молодшаго, по князя Ивана Андрѣевича. — Удельный князь Иван Андреевич Можайский, активный участник войны 1446—1447 гг. между Дмитрием Шемякой и Василием II, в июле 1447 г. заключил перемирие, а в сентябре — «докончание» с Василием Темным, в котором признавал себя «братом молодшим» московского великого князя; Борис Александрович выступил с Василием Темным «за один человек». Именование Ивана Андреевича «братом молодшим» Бориса связано, возможно, и с тем, что в сентябре 1447 г. Ивану Андреевичу был передан Бежецкий Верх, примыкавший к владениям тверского князя.

[106] ...от Шаврукова царьства... — Царство Шахруха, сына Тимура, бывшего с 1409 по 1447 г. номинальным властителем всей территории, находившейся под властью Тимура перед его смертью. Столицей этого обширного царства (включавшего Среднюю Азию, Афганистан, Иран и Пенджаб) был Герат.

[107] ...от лѣтописца вкратцѣ... — Летопись, используемая далее в Слове, не совпадает с так называемой Тверской летописью или Тверским сборником (ПСРЛ, т. XV) и во многом расходится с нею.

[108] ...хотя убити брата своего старийшаго великого князя Василиа... — Подробный рассказ об этих событиях содержится в «Повести об ослеплении Василия II» (см.: т. 6 наст. изд., a также известия Севернорусского летописного свода 1472 года в наст. т.).

[109] ...еже зоветься Маковець... — Название «Маковец» носит гора, на которой Сергий Радонежский основал Троицкий монастырь.

[110] ...старца Сергиа в поруку вписаша... — Сергий Радонежский (ок. 1321—1391 гг.), основатель и игумен Троицкого монастыря, был свидетелем при составлении в 1389 г. завешания Дмитрия Донского (вокруг которого велись споры между его внуками), но в договоре Василия II с Дмитрием 1441 г., предшествующем феодальной войне, он упоминаться как свидетель, естественно, не мог. Однако в «Повести об ослеплении Василия II» Василий также упоминает Сергия: «...цѣловали есмя животворящий крестъ и сию икону... у сего же чюдотворцева гроба Сергиева».

[111] ...«Но что ся ο злобе силъный... от земля живущихъ». — Ср. Пс. 51, 3—4, 7.

[112] ...княгиню великую Софию послалъ въ Галичь... — Согласно великокняжеской летописи, мать Василия II была сослана в Чухлому.

[113] ...коломенского владыку Варламиа... — Участие коломенского владыки Варлаама вместе с будущим митрополитом Ионой в «поимании» Шемякой детей Василия Темного в других летописях не упоминается.

[114] ...«Но аще ли весь мир приобрѣсти... кака есть полза». — Ср. Лк. 9, 25.

[115] ...князь Дмитрей послал посла своего к великому князю Борису Александровичю... — Β отличие от комментируемого летописца общерусские летописи (как и Новгородская четвертая) утверждают, что Борис Александрович уже с начала заговора Дмитрия Шемяки и Ивана Можайского знал ο нем и был его соучастником.

[116] ...твою отчину... да и наши отчины хощет предати тотаромъ. — Об обвинении Василия II в пособничестве татарам, выдвинутом Шемякой, упоминается и в «Повести об ослеплении Василия II», и в Севернорусском летописном своде 1472 года.

[117] ...князя Ондрѣя Дмитреевича... — Вероятно, Андрей Дмитриевич Дорогобужский, представитель княжеского рода, служившего в первой половине XV в. тверским великим князьям, а затем перешедшего на московскую службу.

[118] ...якоже Ярославъ... — Очевидно, имеется в виду киевский князь Ярослав Мудрый, отомстивший Святополку Окаянному за убийство братьев Бориса и Глеба.

[119] ...намѣстника своего кашинскаго, князя Феодора Шуйскаго... — Видимо, Федор Юрьевич Шуйский, внук великого князя суздальско-нижегородского Василия Дмитриевича. С XV в. потомки суздальских князей Шуйские превращаются в служилых князей при московском и, как мы видим из Слова Фомы, тверском дворе.

[120] ...«Ваш избыток... недостатокъ будет». — 2 Кор. 8, 14.

[121] ...нѣкогда пришедшу на меня дядѣ моему, князю Юрию... не обрѣтохъ обителища ни у когоже, но развѣе... у великого князя Бориса Александровича. — Василий II впервые нашел убежище в Твери в 1433 г. после победы над ним его дяди князя Юрия Дмитриевича (отца Шемяки).

[122] ...преже бо видѣша брата своего великого князя Василиа добролѣпна... и нынѣ же уничижиина и нищевидна... — Здесь повествуется уже, очевидно, ο личном свидании обоих князей после бегства Василия в 1466 г. в Тверь. Β предшествующем тексте, однако, ничего не говорится об этом бегстве (речь идет только ο приглашении, переданном через Шуйского) — возможно, что здесь какой-то пробел в тексте Слова.

[123] ...великии княгини, Настасиа с великою княгинею Мариею... — Первая жена Бориса Александровича — княгиня Анастасия Андреевна, сестра князя Ивана Андреевича Можайского; жена Василия II — Мария Ярославна (сестра князя Василия Ярославича Серпуховского).

[124] ...«Обратилъ еси плачь мой в радость мнѣ». — Пс. 29, 12.

[125] Александр Садык — по-видимому, представитель тверского служилого рода Садыковых-Шетневых.

[126] ...воеводу своего Лва... — По-видимому, Льва Измайлова, упоминающегося в Тверской летописи (ПСРЛ, т. XV. СПб., 1863, с. 493). Β великокняжеском летописании здесь назван только московский воевода Плещеев.

[127] ...до градака, зовомаго Редена... — Возможно, Редын (Редынь), в Дорогобужской «волости», в южной части великого княжества Тверского.

[128] ...когда же умолим бысть от него... и отпусти его на первое его государство. — Составитель Слова подчеркивает полную зависимость «нищевидного» Василия Темного; ему приходится «молити» Бориса возвратить ему Москву.

[129] ...Бориса Захариинича да брата его Семена Захариинича... — Представители рода Бороздиных, перешедших впоследствии на московскую службу.

[130] ...и град отвориша. — Об участии тверских сил (пушек) в осаде Углича упоминается и в Тверском сборнике; но великокняжеская летопись об этом умалчивает.

[131] ...къ Ярославу... — Κ Ярославлю, находящемуся к востоку от Углича.

[132] ...вoсхотѣ поискати изгыбшей драгмы... — Драхма — древнегреческая монета; здесь в смысле — вернуть утерянное. Β Тверском сборнике присоединение Ржевы (Ржева) объясняется тем, что Василий Темный дал ее Борису; в Слове далее также упоминается, что московские князья «отступают» ее Твери; в великокняжеском летописании ο переходе Ржева к Тверскому княжеству ничего не говорилось.

[133] ...князя Дмитрея Феодоровича... — Неясно, ο ком идет речь. Среди тверских служилых князей (Дорогобужские, Холмские и Микулинские) это имя не встречается.

[134] ...Григориа Никитича. — Очевидно, Григория Никитича Бороздина, двоюродного брата Бориса и Семена Захарьиничей.

[135] Опоки — город (ныне село) Опоки на Волге между Зубцовом и Ржевом.

[136] Карп Феодорович — сын московского служилого боярина Федора Коробьина, отъехавшего в первой четверти XV в. в Тверь; его потомки (вновь отъехавшие в Москву) именовались Карповыми-Долматовыми.

[137] ...«He может град укрытися... стоя». — Мф. 5, 14.

[138] Туры — осадные передвижные укрепления.

[139] ...ни ο чемъже не обрежет, а меч любит. — Традиционный сюжет ο князе, отвергающем дорогие подарки и предпочитающем меч, встречается в древнерусской литературе в Повести временных лет (рассказ ο Святославе) и в Сербской Александрии.

[140] ...на Федоровѣ недели... — Β первую неделю Великого поста.

[141] ...посли от Великого Новагорода... — Столкновение между Тверью и Новгородом произошло, судя по Новгородской первой летописи, в августе 1445 г., когда тверские воеводы напали на Торжок. Сохранился новгородский проект договора ο мире с Тверью 1446—1447 гг.

[142] ...дву царевичъ, Трегуба да Агуба... — Речь идет ο двух сыновьях Улу-Мухаммеда, Ягупе и Касыме, чья помощь Василию II в 1446—1447 гг. отмечалась и в «Повести об ослеплении Василия II». Прозвище Касыма «Трегуб» упоминается и в Севернорусском летописном своде 1472 года; впоследствии он стал царем вассального по отношению к Руси Касимовского царства.

[143] ...прииде князь Василей со Тфѣри на Москву и седе на великое княжение владимерское... — Β великокняжеском летописании и других летописях пребывание Василия Темного в Твери относится лишь ко времени до взятия Москвы и сражений под Угличем и Костромой. Β Слове ο возвращении Василия в Москву сообщается дважды.

[144] ...князя Ивана Бѣлскаго... — Иван Владимирович Бельский, внук великого князя литовского Ольгерда, сын киевского князя Владимира Ольгердовича, двоюродный брат короля Казимира. Ο военных действиях под Ржевом в Слове сообщается дважды (см. выше). Β Тверском сборнике об отвоевании Ржева тверичами не упоминается; говорится лишь, что «князь великий Борис Александрович со княгинею убежал в Опоки».

[145] ...церковъ каменную... Святого Михаила... — Ο строительстве церкви «архистратига Михаила» в 1452 г. сообщается и в Тверском сборнике.

[146] ...Иван Яковлич... — В Тверском сборнике, где тоже сообщается ο нападении Шемяки на Кашин в 1453 г., дано прозвище этого воеводы — «Киндирь»; Иван Яковлевич Киндырь был родоначальником Киндыревых.

[147] ...князя Андрѣя Дмитреевича да князя Михаила Дмитреевича же. — Очевидно, князя Андрея Дмитриевича Дорогобужского и князя Михаила Дмитриевича Холмского.

[148] ...княжна Настасиа... — Вторая жена Бориса Александровича Анастасия Александровна, дочь суздальского князя.

[149] ...город среди езера и нарекы имя ему Троки. — Название этого тверского города (крепости) было дано, вероятно, в подражание известной литовской крепости Троки (Трокай)— резиденции литовских королей, также находившейся среди озера.

[150] …«Господь даст ми языкъ». — Ср. Ис. 50, 4.

[151] Приточник — царь Соломон, автор библейской книги Притч Соломоних.

[152] ...«Сотове медвении словеса добраа... души»... — Пр. 16,24.

[153] …«По воздании же устъ его въздасть ему». — Ср. Пр. 29, 17.

[154] …«Но возлюбихъ бо вы, да нѣкое слово подах вы». — Ср. Римл. 1,11.

[155] И сей благовѣрный... брат его старѣйший князь великий Юрий... — Настоящий раздел «Похвального слова» явно оборван; возможно, что раздел, следуюший после сообшения об основании тверских Трок, представляет собой начало еще одного, незаконченного Слова.

«Смиренного инока Фомы Слово похвальное ο благоверном великом князе Борисе Александровиче» — похвала величию и могуществу тверского князя Бориса Александровича (1425—1461 гг.), а также тверскому княжеству. Произведение это разделяется заглавиями на четыре части, самостоятельных композиционно и тематически, но объединенных единой идеей и стилем. Слово было сочинено около 1453 г. Об авторе его, иноке Фоме, ничего не известно. Опираясь на текст самого Слова, можно только сказать, что это было лицо, близкое κ князю Борису Александровичу, хорошо знакомое с его двором; из характеристики, данной автором себе самому, видно, что он был профессиональным придворным писателем. Для исследователей остается загадкой, был ли Фома, тверской посол на упоминаемом в первой части Слова Ферраро-Флорентийском соборе, одним лицом с иноком Фомой, или это были два разных лица.

Слово отражает время возвышения тверского княжества, когда Москва, раздираемая усобицами, находилась в состоянии упадка. Основная мысль этого произведения — прославление тверского князя Бориса Александровича как «самодержавного государя», достойного встать во главе всей Русской земли. Вторая часть XV в. была эпохой последнего возвышения Твери. Очень скоро (к последней четверти XV в.) Тверь утратит свое первенствующее значение и окончательно уступит его Москве. Но пока, в середине XV в., инок Фома именует великого князя тверского царем и самодержцем и рассказывает, как он является своим подданным, увенчанным царским венцом; пока именно тверской посол, боярин великого князя, выступает как единственный светский представитель Руси на Ферраро-Флорентийском соборе; пока именно тверской великий князь Борис Александрович покровительствует великому князю московскому Василию Темному, поддерживая его в долгой борьбе с Дмитрием Шемякой и первенствуя в союзе с Москвой.

«Слово инока Фомы» дошло до нас в списке второй половины XVI в., по которому и печатается, — ФИРИ, собр. Η. Π. Лихачева, № 689, л. 212—315 (издано Η. Π. Лихачевым: «Инока Фомы слово похвальное ο благоверном великом князе Борисе Александровиче». Сообщение Н. П. Лихачева. Изд. ОЛДП, 1908). Список имеет много дефектов, обрывается на полуфразе, плохо переписан, со множеством ошибок; исправления делаются по смыслу и набраны курсивом.