Слово о житии... святого Стефана, бывшего епископом в Перми...

Подготовка текста Ю. А. Грибова, перевод Е. Г. Водолазкина, Н. Ф. Дробленковой, Л. С. Шепелевой, комментарии Т. Р. Руди

Текст:

26 АПРЕЛЯ

26 АПРЕЛЯ

МЕСЯЦА АПРѢЛЯ 26 ДЕНЬ. ПРЕПОДОБНАГО ВО СВЯЩЕННОИНОКИХ ОТЦА НАШЕГО ЕПИФАНИА СЧИНЕНО БЫСТЬ СЛОВО О ЖИТИИ И УЧЕНИИ СВЯТАГО ОТЦА НАШЕГО СТЕФАНА, БЫВШАГО В ПЕРМИ ЕПИСКОПА[1]

МЕСЯЦА АПРЕЛЯ 26 ДЕНЬ. СЛОВО О ЖИТИИ И УЧЕНИИ СВЯТОГО ОТЦА НАШЕГО СТЕФАНА, БЫВШЕГО ЕПИСКОПОМ В ПЕРМИ, СОСТАВЛЕННОЕ ПРЕПОДОБНЫМ ВО СВЯЩЕННОИНОКАХ ОТЦОМ НАШИМ ЕПИФАНИЕМ

Благослови, отче!

Благослови, отче!

Иже преподобных мужей житие добро есть слышати или и преписати памяти ради: обаче от сего приносити успѣх не худ и ползу не малу послушателем и сказателем, свѣдущи извѣсто. Видѣние бо есть вѣрнииши слышаниа, увѣрити же многажды и слух слышащих, аще воистину будуть глаголемая. Аще ли не написана будуть памяти ради, то изыдет из памяти и в преходящая лѣта и преминующим родом удобь сиа забвена будеть. Да аще бес писаниа забываема бывают, то не полезно есть еже в забытии положити житие его и аки глубинъ млъчанию предати толику ползу. Пишет же и великий Василей[2] в поучении своем, глаголя: «Буди ревнитель право живущимъ, и сих имена и житиа и делеса написати на своем сердци».[3] Елма же азъ не достигох в ту мѣру и не приидох в сие прясло, еже невидимо на разумных скрыжалѣх сердечных писати, но на чювьственых хартиахъ изволих писати.

Полезно слушать или писать жития преподобных для памяти: приносить этим добрые плоды и немалую пользу слушателям и повествователям, зная все достоверно. Ибо зрение вернее слуха, но может убедить часто слушающих слух, если сказанное будет достоверно. А если <жития> не будут записаны для памяти, то все из памяти уйдет и в будущем, последующими поколениями, быстро будет предано забвению. Так, если оставшееся незаписанным бывает забыто, то не подобает житие его хоронить в забвении и словно предать молчанию глубин такое благо. Пишет же и Василий Великий в своем поучении, говоря: «Будь ревнителем право живущих, их имена, жития и дела надо написать на своем сердце». А так как я не дошел до той степени и не достиг тех высот, чтобы незримо писать на духовных скрижалях сердца, то мне пришлось писать на осязаемых хартиях.

Сего ради и азъ, худый и недостойный, убогий инокъ, желанием обдержим есмъ и любовию подвизаем, хотѣл бых написати мало нѣчто, яко от многа мало, на воспоминание купно же и памяти ради от добрых и чюдных житий преподобнаго отца нашего Стефана, бывшаго епископа иже в Перми. О немже слово изначала приходит еже от рожениа его и издѣтска; и во уности и во иночествѣ и во священничествѣ, и во святительствѣ даже и до самого преставлениа его, еже добродѣаниа его, еже и похвала, и елико подобная сим. Сиа же убо снисках и, здѣ и ондѣ собравъ, предположих яже о житии его: ова слухом услышах, ова же от ученикъ его увѣдах яже о учительствѣ, управлении. Есть же другое, яко и своима очима видѣх, иное же и с самѣм бесѣдовах многажды и от того навыкох; и прочая — елико вопрашах от старых мужь, якоже рече Святое Писание: «Вопроси отца твоего, и возвестит тебѣ, и старцы твои рекуть тебѣ».[4] Но молю вы ся, боголюбцы, дадите ми простыню и молитвуйте о мнѣ, аз бо есмъ умом грубъ и словом невѣжа, худъ имѣя разумъ и промыслъ вредоуменъ, не бывшу ми во Афинѣх от уности, и не научихся у филосовъ их[5] ни плетениа риторска, ни вѣтийских глаголъ, ни Платоновых, ни Аристотелевых бесѣд не стяжах, ни философия, ни хитрорѣчия не навыкох, и спроста, отинуд всь недоумѣниа наполнихся. Но надѣюся на Бога всемилостиваго и всемогущаго, «от негоже вся возможна суть»,[6] иже дает нам милость свою обилно своею благодатию, и молюся ему, преже прося у него слова потребна, «аще дасть ми слово надобно во отверзение устъ моих».[7] Якоже древле Исаиа пророкъ рече: «Господь даст ми языкъ сказаниа, вѣда, внегда подобает ми рещи слово».[8] Такоже и Давыдъ пророкъ рече: «Господь дастъ глаголъ».[9] Сего ради прекланяю колѣни мои ко Отцу Господа нашего Исуса Христа, «от негоже всяко дание благо, и всякъ даръ свершенъ, свыше есть сходя»,[10] и превѣчному руцѣ простираю безначалному Сыну Божию и Слову, иский дародавца, призываю Господа нашего Исуса Христа, «от негоже и имже вся быша»,[11] «и вся тѣм быша, без негоже не бысть ничтоже, еже бысть».[12] Тъй бо рече: «Не можете без мене творити ничтоже»,[13] «просите, и дасться вам».[14] Прошу же, да ми подасть благодать и даръ Святаго Духа.[15] Тѣм воздыхании неглаголеными молю Пресвятаго Духа, от негоже всякъ живот въдыхается, о немже «всяческая живут и движутся»,[16] от негоже точатся всяка премудрость, от негоже точатся благодатныя воды.[17] Иже и Иоилем пророком реченое: «Излию от Духа моего на всяку плоть»,[18] и другий пророкъ рече: «Отверзи уста своя, и исполню а».[19] Тѣмже «отвръзу уста моя, и наплънятся Духом, и слово отригну»[20] и глаголю азъ: «Господи, устнѣ мои отвръзеши, и уста моя возвестять хвалу твою»,[21] «да исполнятся уста моя похвалы, яко да восхвалю славу твою»[22] «и приложу на всяку похвалу твою».[23] Да яко вѣрую въ Бога Отца, тако славлю и чту Сына Христа, единако благодарю и поклоняюся Святому Духу и молюся Святѣй Троицы единосущнѣй и нераздѣлимѣй.

Того ради я, дурной и недостойный, убогий инок, одержимый желанием и подвизаемый любовью, хотел бы написать малость, немногое о множестве, в память, а также памяти ради нечто из добрых и чудесных деяний преподобного отца нашего Стефана, бывшего епископом в Перми. Слово о нем начинается с самого его рождения и детства; и в юности, и в иночестве, и в священничестве, и в святительстве — и до самого преставления его, добрые его дела, и похвала, и все, что подобает. Все это я обрел и, собрав здесь и там, составил его житие: что-то из молвы услышал, что-то узнал от учеников его о его учительстве и руководстве. Есть и такое, что и своими глазами я видел, иное же узнал я от него самого, беседовав с ним неоднократно; прочее же — расспрашивая старых людей, как сказано в Священном Писании: «Вопроси отца своего, и возвестит тебе, и старцы твои скажут тебе». Но молю вас, боголюбцы, даруйте мне прощение и молитесь обо мне, ибо я умом груб и не владею словом, имею худой разум и помраченного ума помысел, не бывал я в Афинах в юности и не учился у их философов ни ораторскому плетению словес, ни витийским изречениям, ни Платоновых, ни Аристотелевых рассуждений не познал, ни философии, ни риторике не обучился, а попросту весь совершенно исполнился смятения. Однако надеюсь на всемилостивого и всемогущего Бога, «для которого все возможно», который обильно дает нам милость своею благодатью, и молюсь ему, прося у него прежде всего нужные слова, «чтобы дал мне нужное слово для раскрытия уст моих». Как некогда сказал пророк Исайя: «Господь даст мне язык для изъяснения, зная, когда мне надо будет сказать слово». И пророк Давид также сказал: «Господь даст слово». Поэтому преклоняю колени свои перед Отцом Господа нашего Иисуса Христа, «от которого всякое даяние благо, и совершен всякий дар, нисходящий свыше», и руки простираю к предвечному безначальному Сыну Божию и Слову, взыскующий подателя даров, призываю Господа нашего Иисуса Христа, «от которого и через которого все бывает», «и все через него было, без него же ничего не было, что было». Ибо он сказал: «Не можете без меня ничего совершить», «просите, и дано вам будет». И я прошу, чтобы подал мне благодать и дар Святого Духа. Потому неизреченными печалованиями молю Пресвятого Духа, который дает дыхание всякой жизни, которым «все живет и движется», от которого проистекает всяческая мудрость, от которого текут благодатные воды. Как и Иоилем-пророком сказано: «Пролью от Духа моего на всякую плоть», и другой пророк сказал: «Открой уста свои, и наполню их». Потому «открою уста мои, и исполнятся Духом, и слово изрыгну», и скажу я: «Господи, уста мои отворишь, и уста мои возвестят хвалу тебе», «да наполнятся уста мои похвалой, чтобы я восхвалил славу твою», «и умножу всяческую похвалу тебе». И как веруя в Бога Отца, так славлю и чту Сына Христа, так же благодарю и поклоняюсь Святому Духу и молюсь Святой Троице, единосущной и неразделимой.

Прошу дара, да ми пошлет благодать свою в помощъ мою, да ми подасть слово твердо, разумно и пространно, да ми воздвигнет умъ мой, отягченый унынием и дебельством плотным, да ми очистит сердце мое, отрупленое многими струпы душевных вредовъ и телесных страстей, яко да бых возмоглъ поне мало нѣчто написати и похваляти добляго Стефана, проповѣдика вѣре и учителя Перми и апостолом наслѣдника,[24] да аще Господь подасть. Может бо, аще хощет, могий свѣт слепым даровати и немым — проглаголати, и бесплодным — плод и бесловесным — слово и безгласным — глас. И се яве есть от него, обретаю бо в Ветсѣм Писании, иже при Моисеи древле пророцѣ, «ис камени несѣкомаго»,[25] ис кременнаго, воды потекоша,[26] и не худо, яко и потоцы наводнишася; и ис суха жезла плод процвѣте;[27] и при Валацѣ цари бывшаго влъхва Валама древле под нимже осля бесловесное проглагола человеческим гласом;[28] и ис пламени росу источи, еже есть чрезъ естество. «Возвеличиша бо ся дѣла Господня»[29] всегда, тако и нынѣ «да удивит Господь милость свою»[30] с нищетою моею и да утвердит уничижение мое — «и аз уничиженъ и не разумѣх; яко скот бых».[31] Щажу же ся и бою, еда како кто на мя вознепщуетъ и вознегодует, яко зазоры ми в коемъждо слове предлагая. Но азъ, грѣшный, съ смиреномудриемъ припадаю и со умилениемъ мало нѣчто събесѣдую к почитающим и к слышащим, купно же и молитвуя и простыню прося, цы будет ми нѣгдѣ положилася рѣчь зазорна или неустроена или неухищрена. Молю вы о сем, не зазрите ми грубости и не будите ми зазиратели. Не бо от мудрости, но от грубости, якоже и выше речеся, убѣдихся. Нѣсмъ бо доволенъ или досуженъ на се; азъ, неключимый рабъ, прострох недостойную свою руку, убѣдих свое зло сѣтное невѣдание, дръзнухъ подробну писати. Аще Богу помагающу, и молитвам епископлям споспѣшествующим, начнем основу слову и зачало глаголемых.

Прошу дара, чтобы послал мне <Господь Бог> в помощь благодать свою, чтобы дал мне слово твердое, разумное и пространное, чтобы возвысил ум мой, отягощенный унынием и плотской тучностью, чтобы очистили сердце мое, покрытое многими струпьями душевных язв и телесных страстей, дабы смог я хоть немного написать и восхвалить доблестного Стефана, проповедника веры и учителя Перми, наследника апостолов, если Господь даст. Потому что может он <сделать это>, если изволит, могущий свет слепым даровать и немым — речь, и бесплодным — плод, и бессловесным — слово, и безгласным — голос. И это явлено им, ибо нахожу в Ветхом Завете, что некогда при пророке Моисее «из камня нерассекаемого», из кремневого, потекли воды, и не скудно, так, что и потоком хлынула вода; и на сухом жезле расцвел плод; и под волхвом Валаамом, бывшим при царе Валаке, некогда ослица бессловесная заговорила человеческим голосом; и из пламени росу источил, что сверх естества. Ибо всегда «возвеличивают себя дела Господни», так и ныне «да проявит Господь дивную милость свою» к нищете моей и поддержит меня в уничижении моем — «и я был ничтожен и неразумен; как скот был». Остерегаюсь и боюсь, что кто-то начнет меня подозревать и вознегодует, предполагая в каждом моем слове хулу. Но я, грешный, преклоняюсь со смиренномудрием и с умилением немного побеседую с читающими и слушающими, вместе с тем молясь и прося прощения, если где-то мною будет предложена речь, достойная осуждения, или нестройная, или неискусная. Молю вас, не порицайте моего невежества и не будьте моими порицателями. Ибо, как сказано выше, не от мудрости, а от невежества понудил себя <писать>. Я к этому не годен и в этом не искусен; негодный раб, я простер свою недостойную руку, побудил свое кромешное невежество, дерзнул писать подробно. С Божьей помощью и при поддержке молитв епископа начнем зачин слова и начало повествования.

Зачало о житии его

Начало его жития

Сий преподобный отецъ нашъ Стефан бѣ убо родом русинъ, от языка словеньска, от страны полунощныя, глаголемыя Двиньскиа, от града, нарицаемаго Устьюга, от родителю нарочиту:[32] сынъ нѣкоего христолюбца, мужа вѣрна, христиана, именем Симеона, единого от клирикъ великия соборныа церкве Святыя Богородица, иже на Устьюзе,[33] и от матере, такоже кристианы, нарицаемыя Мариа. И еще дѣтищем сый измлада вдан бысть грамотѣ учити, юже въскорѣ извыче всю грамоту, яко до года и конархати ему, таче и чтецъ бысть въ соборнѣй церкви. Бѣ убо превзиде паче многих сверьстникъ в родѣ своем, добропамятством и скоровычениемъ преуспѣвая и остроумиемъ же и быстростию смысла превосходя. И бысть отрокъ доброразумиченъ зило, успеваше же разумом душевным, и верстою телеси, и благодатию. К дѣтем играющим не приставаше, иже в пустошь текущим и всуе тружающимся и тщетная гонящим не внимаше, ни водворяшеся с ними, но от всѣх дѣтских обычаевъ и нравъ и игръ отвращашеся, но точию на славословие упражняяся, и грамотѣ прилежаше, и книгам всяким вычению вдася. Ти тако Божиим дарованиемъ вмалѣ много извыкнувшу ему естественою остротою ума своего, научи же ся во градѣ Устьюзе всей грамотичней хитрости и книжнѣй силе.

Преподобный отец наш Стефан родом был русский, из славянского народа, с северной стороны, называемой Двинской, из города, зовущегося Устюгом, от почтенных родителей: сын некоего христолюбца, мужа верного, христианина, по имени Симеон, одного из клириков большой соборной церкви Святой Богородицы, что в Устюге, и матери, тоже христианки, по имени Мария. Еще ребенком с малолетства был он отдан учиться грамоте, и быстро всю грамоту изучил так, что уже меньше чем через год читал каноны, затем был и чтецом в соборной церкви. Он превзошел в своем поколении многих сверстников, выделяясь хорошей памятью и успехами в обучении и превосходя остротой ума и быстротой мысли. И был он отроком весьма благоразумным, преуспевал в духовном и телесном развитии, <снискал> благодать. К играющим детям не подходил, праздно бегающих и занятых пустыми делами, и добивающихся тщетного не слушал и с ними не общался, а от всех детских обычаев и нравов, и игр отказывался, и только в славословии подвизался, и прилежно занимался грамотой, и отдавал себя изучению всяческих книг. Вот так с Божьей помощью понемногу постиг он многое природной остротой ума своего, научился в городе Устюге всей грамматической премудрости и книжной силе.

Возрастьшу ему въ девьстве и в чистотѣ, и в целомудрии и многи книги почитавшу Ветхаго и Новаго Завѣта, и оттуду расмотрив житие свѣта сего маловременное и скороминующее и мимоходящее, аки рѣчная быстрина или аки «травный цвѣт»,[34] апостолу глаголющу: «Мимоидет слава мира сего, аки травный цвѣт, и усше трава, и цвѣт еа отпаде, глаголъ же Господень пребывает во веки»;[35] и другому апостолу глаголющу: «Не любите мира, ни яже в мирѣ суть»;[36] и третьему апостолу глаголющу: «Всѣм нам явитися подобает пред судищем Христовым»;[37] и еже во святых Еваггелиих Господу глаголющу: «Иже кто оставит отца и матерь, жену и дѣти, братию и сестры, домы и имѣниа имени моего ради, сторицею приимет и жизнь вѣчную наследит»;[38] и паки: «Аще кто не отвръжется сих всѣх предреченных, не может мой ученикъ быти»;[39] и прочая ина многа таковая, и подобна сим, яже во Святем Писании лежащая, о сем глаголящая, — сему приде Божиа любы, еже оставити отечество и вся сущая имѣниа. И просто рещи, всѣми добродѣянии украшенъ бѣ отрокъ той; поспѣвая возрастом въ страх Божий и страхом Божиим умилився. И еще млад ся буда, въ уности отрокъ сьи врьстою, пострижеся в чернцы во градѣ в Ростове, у святаго Григориа Богослова въ манастыри, нарицаемѣм в Затворѣ,[40] близъ епископьи, яко книги многи бяху ту, доволны суща ему на потребу почитаниа ради, при епископѣ ростовъстем Парфении.[41]

Выросший в девственности, чистоте и целомудрии и прочитавший многие книги Ветхого и Нового Завета, понял он из них, что жизнь на этом свете кратковременна, быстротекуща и преходяща, как речная стремнина или как «цветение травы», как говорит апостол: «Проходит слава мира сего, как цветение травы: завяла трава, и цвет ее опал, а слово Господне пребывает во веки»; и другой апостол говорит: «Не любите мира, ни того, что в мире»; и третий апостол говорит: «Всем нам должно явиться пред судом Христовым»; и во святых Евангелиях Господь говорит: «Тот, кто оставит отца и мать, жену и детей, братьев и сестер, дома и имущество имени моего ради, сторицею получит и наследует жизнь вечную»; и еще: «Если кто не откажется от всего названного, тот не может быть моим учеником»; и прочее много иное такое же, и подобное этому, находящееся в Святом Писании, об этом говорящее, — явилась ему любовь Божья с тем, чтобы оставить отчий дом и все свое имущество. Проще говоря, был этот отрок украшен всеми добродетелями; входя с возрастом в страх Божий, страхом Божиим и умилился. И еще будучи молодым, по возрасту юным отроком, постригся в чернецы в городе Ростове в монастыре святого Григория Богослова, называемом Затвор, близ епископского двора, при епископе ростовском Парфении, так как там было много книг, нужных ему для чтения.

От руку же острижеся нѣкоего старца, прозвитера[42] суща, саном священника, именем Максима, игумена, прозвищо Калина. От того облечеся въ мнишеский чинъ и добрѣ потружався во иноческом житии, и много подвизався на добродѣтель: постом и молитвою, чистотою и смирением, воздержанием, трьпѣнием и беззлобиемъ, послушанием же и любовию, паче же всѣх — вниманием Божественых Писаний. Иже много и часто почитавъ святыя книги и оттуду всяку добродѣтель приобрѣтая и плоды спасныя приплодивъ, «и в Законѣ Господни поучаяся день и нощъ, и бысть, яко древо плодовито, насажено при исходищих водъ»[43] и часто напаяемо разумом Божественых Писаний, и оттуду прорастая грезнъ добродѣтели и процветая виды благословениа, тѣм и «плод свой дастъ во время своя».[44] Кыя же плоды? Плоды духовныя, иже Павелъ апостолъ ищитает, глаголя: «Братие, плод духовный есть: любы, радость, миръ длъготрьпѣние, вѣра, кротость, воздержание»[45] и прочая. Сице и сий трудолюбивый съподвизалецъ разгбением Божественыхъ Писаний, разсужая желанием любомудрия и целомудриа, добрѣ извыкъ святыя книги и велми прилежанием в них поучаяся, всѣм сердцем «взыскуя Бога»[46] и его свидѣнии, — сего ради и многъ разум от Бога подасться ему въ Божественем Писании. (...)

Пострижен он был неким старцем, пресвитером, по сану священником, именем Максим, игуменом, по прозвищу Калина. Им он был облечен в монашеский чин и хорошо потрудился в иноческом житии, и усердно подвизался в добродетели: постом и молитвой, чистотой и смирением, воздержанием, терпением и беззлобием, послушанием и любовью, более же всего — вниманием к Божественным Писаниям. Много и часто читал он святые книги и оттуда черпал всяческую добродетель, взращивая плоды спасения «и Закону Господню поучаясь день и ночь, и был, как древо плодовитое, посаженное у истока вод» и часто насыщаемое мудростью Божественных Писаний, откуда и произрастала гроздь добродетелей, процветало образами благословения, потому и «плод свой дало во время свое». Какие же плоды? Плоды духовные, которые исчисляет апостол Павел, говоря: «Братия, плод духовный есть: любовь, радость, мир, долготерпение, вера, кротость, воздержание» и прочее. Так и этот трудолюбивый подвижник, раскрывая Божественные Писания, руководствуясь стремлением к любомудрию и целомудрию, хорошо изучил святые книги, обучаясь им весьма прилежно, всем сердцем «ища Бога» и его откровений, — потому и было дано ему Богом великое понимание Божественного Писания. <...>

Прилѣжно же имяше обычей почитати почитание книжное, и не бѣдно учениа ради умедливая въ учении, но да дондеже до конца по истине разумѣет о коемждо стисѣ словеса, о чем глаголет, ти тако протолковаше. Съ молитвою бо и молением разума сподобляшеся, и, аще видяше мужа мудра и книжна и старца разумична и духовна, то ему совопросникъ и събесѣдникъ бѣяше и с ним соводворяшеся и обнощеваше и утреневаше, распытая ищемых скоропытнѣ. Притча разумна не гоньзняше от него, и толкование неудобъ вѣдомое взискаемо бѣ и увѣдаемо от него, и всяку повѣсть божественую восхотяше слышати. Словес же и рѣчей, и поучений, и повѣстий старческих не отступаше, житиа же святых отецъ, подража, всегда почиташе, яко от того болшему разуму навыкаше. С разумными же гадание его бываше, и с премудрыми размышление его, и вся бесѣды его «в законѣ Господни»[47] бываху, якоже апостолъ Павелъ к Тимофѣю посылаше, глаголя: «Чадо Тимофѣе, внимай чтению и учению, и утѣшению»,[48] «вѣды, от кого ся еси научилъ, яко святыя книги измлада умѣеши, могущая тя умудрити о Христѣ Исусѣ».[49]

Читаемые книги он имел обычай читать прилежно, но не из-за трудностей науки медля в учении, а чтобы по-настоящему понять до конца, о чем говорят слова каждого стиха, и так истолковывал. Ибо с молитвой и молением сподоблялся он разумения, и если видел он мужа мудрого и книжного, старца разумного и духовного, то спрашивал его, беседовал, поселялся, дневал и ночевал с ним, пытливо расспрашивая о неясном. Мудрая притча не ускользала от него, и труднопостижимое толкование было им находимо и познаваемо, и хотел он слышать всякое божественное повествование. От слов же и изречений, и поучений, и от рассказов старцев не отступал, всегда читал жития святых отцов, подражая им, потому что набирался от этого большего разума. С разумными были его раздумья, и с премудрыми были его размышления, и все беседы его были «в законе Господнем», как говорил апостол Павел, обращаясь с посланием к Тимофею: «Чадо Тимофей, внимай чтению, и учению, и наставлению», «зная, кем ты научен, поскольку ты с детства знаешь святые книги, которые могут просветить тебя об Иисусе Христе».

Сице убо ему иночествующу, тѣмже доброму яже о Христѣ житию его дивляхуся мнози, не точию иноцы, но простая чадь, подвизаше бо ся день от дне, яко земля доброплодна, разумныя бразды прогоняя и многоразличныя плоды благоизволениа принося Богу. Преже бо всѣх вхожаше въ церковь на молитву и после всѣх излазяше, слуха же своя умно прикланяше о чистых повѣстех и учителных словесъ и сими просвещашеся убо на болшее мудролюбие и на болшее вѣдание возводим. Не празденъ же присно пребывая, но дѣлаше рукама своима всегда трудолюбнѣ, и святыя книги писаше хитрѣ[50] и гораздѣ, и борзо. И послушествуют книги его многиа яже и до сего дни, яже и своима рукама написалъ, трудолюбно счинивъ, яже суть трудове его. Такоже ему правиму добрѣ, благодатьми имяше управленъ образъ дѣлъ его.

Когда он так иночествовал, его доброй во Христе жизни удивлялись многие, не только иноки, но и простые люди, ибо предавался он подвигам изо дня в день, подобно земле плодородной, пролагая борозды разума и принося Богу разнообразные плоды благоизволения. Ибо прежде всех входил в церковь на молитву и после всех уходил, с пониманием слушая святые повествования и учительные слова и с их помощью просвещался, ведомый к большему любомудрию и большему знанию. Он никогда не бывал праздным, а всегда трудолюбиво делал все своими руками, и святые книги писал искусно, умело и быстро. И по сию пору об этом свидетельствуют многие его книги, которые он, трудолюбиво сочинив, написал своей рукой, и которые являются плодами его трудов. Так у него, хорошо направляемого, и дела направлялись благодатью.

И тако за многую его добродѣтель поставленъ бысть в диаконы от Арсениа князя и епископа ростовъскаго.[51] Таче по сем, по преставлении Алексиа митрополита,[52] повелѣнием намѣстника своего, именем Михаила, нарицаемаго Митяя,[53] поставленъ бысть въ прозвитеры от Герасима, епископа коломеньскаго.[54] И изучися сам языку пермьскому,[55] и грамоту нову пермьскую сложи,[56] и азбуки незнаемы счини, по предложению перьмьскаго языка, якоже есть требѣ, и книги рускиа на перьмьский языкъ преведе и преложи, и преписа. Желая же болшаго разума, яко образом любомудриа изучися и греческой грамотѣ,[57] и книги греческиа извыче, и добрѣ почиташе я, и присно имѣяше я у себе. И бяше умѣа глаголати треми языки. Такоже и грамоты три умѣяше, яже есть рускии, греческии, пермьскии, яко збытися о сем словеси оному, глаголющу, иже речеся, яко: «Языки возглаголют новы»,[58] и паки: «И нѣми языки глаголати устрои».[59] И добрѣ обдержаше и помыслъ, еже ити въ Перьмьскую землю[60] и учити а. Того бо ради и языкъ пермьский покушашеся изучити. И того дѣля и грамоту пермьскую сотвори, понеже зило желаше и велми хотяше еже шествовати въ Перми и учити люди некрещеныя, и обращати невѣрныя человѣки и приводити а ко Христу Богу, въ вѣру кристианьскую. Не токмо же помысли, но и дѣлом сотвори. И сице же ему умысливъшу, еже издавна то у него съдумано бяше.

И так за многие свои добродетели он был поставлен в дьяконы князем и епископом ростовским Арсением. Впоследствии, по преставлении митрополита Алексия, повелением его наместника Михаила, прозванного Митяем, Стефан был поставлен в пресвитеры епископом коломенским Герасимом. И обучился он сам языку пермскому, и составил новую пермскую грамоту, и сочинил азбуку, ранее неизвестную, для нужд пермского народа, поскольку была в ней необходимость, и книги русские на пермский язык перевел и переложил, и переписал. Желая больше знать, он посредством своего любомудрия выучил и греческую грамоту, и греческие книги изучил и свободно их читал, и постоянно имел их у себя. И умел он говорить на трех языках. Владел также и тремя грамотами: русской, греческой и пермской, так что сбылось о нем то слово, что гласит: «Будут говорить на новых языках», и еще: «И немым языкам дал речь». И крепко овладела им мысль идти в Пермскую землю и просвещать ее. Для этого и язык пермский пытался выучить. Потому и пермскую грамоту создал, что очень стремился и весьма хотел ходить по Перми и учить людей некрещеных, и обращать неверных людей, и приводить их ко Христу Богу, в веру христианскую. Не только задумал, но и в дело претворил. И то он замыслил, что издавна было им обдумано.

Слышалъ бяше преподобный сей о Перьмьской земли, яко идолослужители в ней суть, яко дѣйство диавольское царюет в ней, бяху бо в Перми человѣцы всегда жруще глухим кумиром и бесом моляхуся, волшвением одержими суще, вѣрующе въ бесование и в чарование, и в кудесы. И о сем зило сжали си рабъ Божий и велми печаловаше о их прелщении и разгарашеся духом, понеже человѣцы Богом сотворени, Богом почтени суще, но врагу поработишася. И о сем скорбяще не худѣ, како бы их исхитилъ из руки вражиа.

Слыхал преподобный сей о Пермской земле, что живут в ней идолослужители, что дьявольское действо царствует в ней, потому что в Перми люди приносили жертвы бездушным кумирам и молились бесам, были одержимы волхвованием, верили в бесовство и колдовство, и кудесничество. И об этом очень сожалел раб Божий и весьма печалился об их обольщении и разгорался духом, ибо люди сотворены Богом, Богом уважены, но порабощены врагом. И о том он скорбел немало, как бы их вырвать из дьявольских рук.

Должно же есть взисковати и распытовати, и извѣсто увѣдати о Пермьской земли: гдѣ есть и въ киих мѣстех отстоит и промежи киими предѣлы повѣдается, и которыи реки обиходят ю и проходят сквозѣ ню, и которыи языцы объсѣдят ю, съживущии в сусѣдех около ея.

Подобает же разузнавать, расспрашивать и доподлинно узнать о Пермской земле: где она и в каких местах находится и между какими областями расположена, и какие реки ее омывают и через нее протекают, какие народы окружают ее, живя по соседству с ней.

А се имена мѣстом и странам, и землям, и иноязычником, живущим въкругъоколо Перми: двиняне, устьюжане, вилежане, вычежане, пѣнежане, южане, сырьяне, галичане, вятчане, лопь, корѣла, югра, печера, гогуличи, самоѣдъ, пертасы, пермь великая, глаголемая чюсовая.[61] Река же едина, ейже имя Вымь, си, обиходящиа всю землю Пермьскую, и вниде въ Вычегду. Река же другая, именем Вычегда, си, исходящиа из земля Пермьскиа и шествующи къ сѣвернѣй странѣ, и своим устьем вниде въ Двину, ниже града Устьюга за 40 поприщъ.[62] Река же третьая, нарицаема Вятка, яже течет съ другую страну Перми и вниде в Каму. Река же четвертая, си есть именем Кама. Си убо обиходящиа и проходящиа всю землю Пермьскую, сквозѣ ню, по ней же мнози языцы седят. Си убо, грядущиа, устремление имяше прямо, яко ко угу, и своим устьем вниде въ Волгу, близъ града, нарицаемаго Болгаръ.[63] Не знаемо же како из единоа страны истекосте две рѣцѣ — Вычегда и Кама, овы убо воды грядяху на полънощи, овы же на полъдни. Всякому же хотящему шествовати в Пермскую землю, удобезненъ путь есть от града от Устюга рекою Вычегдою въверхъ, дондеже внидет в самую Пермъ. Но остану о сем много глаголати, да не постигнет мя нѣкая повѣсть о сих.

Вот имена мест и областей, и земель, и иноплеменников, живущих вокруг Перми: двиняне, устюжане, вилежане, вычегжане, пинежане, южане, зыряне, галичане, вятчане, лопари, корелы, югра, печера, вогуличи, самоеды, пертасы, пермь великая, прозванная чусовой. Одна река, название которой Вымь, протекая через всю землю Пермскую, впадает в Вычегду. Река другая, под названием Вычегда, вытекая из земли Пермской и стремясь к северным пределам, впадает в Двину в сорока поприщах ниже города Устюга. Третья же река, называемая Вяткой, течет с другой стороны Перми и впадает в Каму. А река четвертая называется Кама. Река эта обходит вокруг всей земли Пермской и протекает через нее, по ней многие народы расселены. Кама же течет по прямому направлению, на юг, и своим устьем впадает в Волгу близ города под названием Болгар. Неизвестно как из одной местности вытекают две реки — Вычегда и Кама, ибо воды одной текут на север, а другой — на юг. Всякому, желающему идти в Пермскую землю, удобнее путь от города Устюга рекою Вычегдою вверх, пока не достигнет самой Перми. Но оставлю об этом много говорить, чтобы не пускаться в некое о том повествование.

Но мы на предлежащее слово возвратимся о Перьмстѣй земли, о нейже рѣх нынѣ и начах глаголати, котории языцы живуть около еа, иже в полунощнѣй странѣ предлежащи, мню же, яко в частех Хамовых.[64] Си убо земля Пермьская осталася в первой прельсти идольстѣй, не просвещена сущи святым крещением, не научена сущи вѣре христианьстѣй. Ни от когоже бо бяху слышали слова, да бы им кто проповѣдалъ Господа нашего Исуса Христа. Не бяху бо ни апостоли заходили к ним, или учители, или проповѣдатели, и никтоже им благовѣстилъ слова Божиа. Но речет нѣкто: «Како же не заходили суть апостоли в Пермъскую землю?» А се пророкъ Давыдъ рече: «Во всю землю изидоша вѣщаниа их, и в конца вселенныя глаголи их».[65] Азъ же реку, не якоже обленишася апостоли или небрегоша о проповѣди, но и зило трудишася кождо их и до послѣдняго издыханиа своего, «скончаста течение свое»[66] не престаша, въ всѣх языцѣх проповѣдающе Христа. От нихже единъ Павелъ апостолъ 14 языкъ научи. Тако же и друзии апостоли, ученицы Господни, аще и в Перми не были суть, но по иным по многим землям ходили суть и во мнозѣх странахъ проповѣдаша слово Божие, и мнози языцы научени и крещени быша от них. Понеже не единъ пермьский языкъ есть на земли, в поднебеснѣй, но мнози языцы суть, кромѣ Перми, по всей вселеннѣй, ихже крестиша апостоли. Аще и в Перми не успѣша быти, но по иным по мнозѣм странам проповѣдаша слово Божие и по многим землям благовѣстоваша святое Еваггелие Христово, и во мнозѣх языцѣх ихъ проповѣдью вѣра христианьская провосиа. (...) Но егда сам небесный владыка Господь Богъ нашъ своею благодатию восхотѣ призрѣти на свою си тварь, не дасть им до конца погибнути въ прельсти идольстѣй, но по мнозѣх лѣтех милосердова о своем си создании, восхотѣ их спасти[67] и привести и присвоити къ своей благодати, хотя в послѣдняя лѣта, якоже въ 11 годину,[68] яко сам глаголаше въ святем Еваггелии, притчю рекий:[69] «Подобно есть Царство Небесное человѣку домовиту, иже изиде рано, изо утра, наимовати дѣлателя въ виноград свой и смолви с ними по сребренику на день. И ишед въ 3 часъ, видѣ другиа стояща праздны и тѣм рече: „Идѣте и вы въ виноград мой и, шедше, дѣлайте, и еже будет въ правду, дам вам". Они же идоша. Паки же въ шестую и девятую годину сотвори тако же. Во едину же на десять годину обрѣте другиа стояща праздны и рече им: „Что сдѣ стоите вес день праздны, пермяне, никтоже ли вас не наялъ?" Они же отвещавше, глаголаша ему, яко: „Никтоже нас не нанял"»,[70] рекше: «Никтоже нас не научилъ вѣре кристианьстѣй, никтоже насъ не просветилъ святым крещением, никтоже ввелъ в разумный виноград», рекше в Законъ Господень. «Како бо можем спастися, аще никтоже не научит нас?» Якоже Филипъ апостолъ рече к каженику: «Разумѣеши ли, что чтеши?» Онъ же отвеща: «Како могу, — рече, — разумѣти, аще никтоже не научит мене?»[71] И Павелъ апостолъ рече: «Како ли могуть вѣровати без проповѣдающаго?»[72] Но что рече господинъ винограда? — «Что стоите весь день праздны?»[73] Праздны славословиа Божественаго и от Законныя работы. «Что стоите весь день праздны?» Да аще праздны есть, то послушайте псалма, глаголюща: «Упразднитеся и разумѣйте, яко азъ есмъ Богъ».[74] И паки рече: «Вѣдите, вѣдите, яко азъ есмъ Богъ вашь».[75]

А мы возвратимся к прежней речи о Пермской земле, о которой я сейчас говорил и начал рассказывать о том, какие народы живут вокруг нее, располагаясь в северных землях, что, как я думаю, в пределах Хамовых. И так Пермская земля осталась в первоначальном идольском обольщении, непросвещенной святым крещением, не наученной вере христианской. Ни от кого не слышали они слова, так, чтобы кто-нибудь им проповедовал о Господе нашем Иисусе Христе. Ни апостолы не заходили к ним, ни учителя, ни проповедники, и никто им не благовествовал слова Божьего. Но скажет кто-нибудь: «Как это не заходили апостолы в Пермскую землю?» Ведь пророк Давид сказал: «По всей земле разошлась речь их, и до пределов вселенной слова их». Я говорю не о том, что обленились апостолы или пренебрегли проповедью, а что много потрудился каждый из них до последнего вздоха своего, «окончили течение жизни своей», не оставляя этого, во всех народах проповедуя Христа. Из них один апостол Павел четырнадцать народов просветил. Так же и другие апостолы, ученики Господни, хотя и не были в Перми, ходили по многим другим землям и во многих странах проповедовали слово Божие, и многие народы были ими научены и крещены. Ибо не один пермский народ на земле в поднебесной, а много народов помимо Перми есть во всей вселенной, которых крестили апостолы. Хотя в Перми и не удалось им побывать, но во многих других странах проповедовали слово Божье и во многих землях благовествовали святое Евангелие Христово, и у многих народов их проповедью вера христианская воссияла. <...> Но когда сам небесный владыка Господь Бог наш своею благодатью пожелал оказать милость своему же творению, не дал им до конца погибнуть в идольском обмане, но через много лет проявил милосердие к своему созданию, пожелал их спасти, привести и приблизить к своей благодати, желая в последние лета, словно в одиннадцатый час, как сам говорил в святом Евангелии, рассказывая притчу: «Царство Небесное подобно человеку зажиточному, который вышел рано утром нанимать работников в свой виноградник и договорился с ними по сребренику на день. И выйдя в 3час, увидел других, стоящих праздно, и сказал им: «Идите и вы в виноградник мой и, придя, работайте, и что будет вам следовать, дам вам». Они же пошли. В шестой и девятый час опять поступил так же. В одиннадцатый же час нашел он других стоящих праздно и сказал им: «Что стоите здесь весь день праздно, пермяки, вас никто не нанял?» Они же, отвечая, сказали ему: «Никто нас не нанял»«, то есть: «Никто нас не научил вере христианской, никто нас не просветил святым крещением, никто не ввел в духовный виноград», то есть в Закон Господен. «Как же можем мы спастись, если никто не научит нас?» Как Филипп апостол сказал евнуху: «Понимаешь ли ты то, что читаешь?» Тот же ответил: «Как могу, — сказал, — понимать, если никто не научит меня?» И Павел апостол сказал: «Как же могут веровать без проповедующего?» Но что сказал хозяин виноградника? — «Что стоите весь день праздно?» Праздными от славословия Божественного и от служения Закону. «Что стоите весь день праздно?» Так если праздны, то послушайте псалом, говорящий: «Освободитесь от дел и познайте, что я есть Бог». И еще сказал: «Знайте, знайте, что я Бог ваш».

«Что стоите весь дань праздны?» Что не вѣруете Богу истинному, иже сотворилъ небо и землю? Что не служите «Богу живу»?[76] Тѣмже не служйте идолом и не работайте диаволу, но «работайте Господеви со страхом и радуйтеся с трепетом. Приимѣте наказание Господне, да когда прогнѣвается Господь, и погибнете от пути праведнаго, егда въскорѣ возгорится ярость его. Блажени вси надѣющиися на нь».[77] «Что стоите праздны»,[78] а не приимете ига работнаго и ярма Законнаго? Но «возмите ярем мой на ся и научитеся от мене, яко кротокъ есмъ и смиренъ сердцем, и обрящете покой душам вашим. Иго бо мое благое есть, и бремя мое легко есть».[79] «Что стоите весь день праздны?» По истине бо «весь день», рекше, вся дни живота своего и вся лѣта своя стояша в невѣрьствии пермяне, во идолослужении. Не бѣ бо никтоже приходилъ к ним, иже бы им благовестилъ слово Божие. Но егда благоволи Спасъ нашъ, якоже и преже рекохом, в послѣдняя дни, въ скончание лѣт, во остаточная времена, на исход числа седмыя тысяща лѣт,[80] милосердова о них Господь нашъ, не дасть им погибнути въ прельсти идольстѣй, но воздвиже Богъ угодника своего Стефана в та времена и устрои его быти проповѣдника и служителя слову истинному, и строителя тайнам его, и учителя Перми. Яко древле во Израили Веселѣила,[81] наполни его мудрости и разума, и хитрости. Ею же наполнився и теплотою вѣры Христовы ражжегся и многим желаниемъ, восхотѣ ити в Пермьскую землю и учити а православнѣй вѣре кристианьстѣй.

«Что стоите весь день праздно?» Что не веруете в Бога истинного, который сотворил небо и землю? Что не служите «Богу живому»? Потому не творите служб идолам и не служите дьяволу, а «служите Господу со страхом и радуйтесь с трепетом. Воспримите наставление Господне, чтобы когда-нибудь не прогневался внезапно Господь и не сгинуть вам с пути праведного, когда возгорится ярость его. Блаженны все, уповающие на него». «Что стоите праздно», и не берете <на себя> ига служения и ярма Закона? Но «возьмите ярмо мое на себя и научитесь от меня, потому что я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим. Ибо иго мое благо, и бремя мое легкое». «Что стоите весь день праздно?» Воистину «весь день», то есть все дни жизни своей и все годы свои пребывали в неверии пермяки, в идолослужении. Ибо никто не приходил к ним, кто бы им благовествовал слово Божье. Но когда соблаговолил Спас наш, как уже и раньше мы сказали, в последние дни, при окончании лет, в конечные времена, к исходу исчисления седьмой тысячи лет, смилостивился над ними Господь наш, не дал им погибнуть в идольском обмане, но воздвиг Бог угодника своего Стефана в те времена и поставил его проповедником и служителем слову истины и воплощающим таинства его, и учителем Перми. Как прежде в Израиле Веселеила, исполнил его мудрости, разума и умения. Исполнился он этого и возгорелся теплом веры Христовой и сильным желанием, захотел идти в Пермскую землю и учить их православной вере христианской.

И сице же ему умысливъшу, приде ко прежереченному владыцѣ Герасиму, епископу коломеньскому, намѣстнику на Москвѣ сущу ему, старцу многолѣтну и добролѣпну, иже бѣ святил его на поставление прозвитерьства, благословитися от него хотя, да его благословит на благий онъ путь и на правоумышленое шествие и на доброе исповѣдание. Бяше бо в ты дни на Москвѣ не сущу никомуже митрополиту:[82] Алексию убо ко Господу отшедшу, а другому не у пришедшу. Тѣмже подобно бѣ ему с подобным доброчестием потребовати благословениа и молитвъ, и грамот, и отпущениа от старѣишинъ святителескъ. Во единъ же от дний вшед к нему, рече ему: «О, епископе, отче, господине, благослови мя, владыко, да иду в поганьскую землю, глаголемую Пермъ, въ языки заблужшая, в люди невѣрныя, въ человѣки некрещеныя. Хощу учити а и крестити а, аще Богу поспѣшествующу ми и помагающу, и съдѣиствующу, и твоим молитвам споспѣшествующам ми. Да или научю я, и обращу я и приведу я ко Христу Богу, или и сам главу свою положу за Христа и за вѣру, и за доброе исповѣдание, якоже рече апостолъ: „Дарова бо ся нам не токмо во нь вѣровати, но и за нь страдати".[83] „Тѣмже терпѣнием течем на предлежащий нам подвигъ, взирающе къ началнику вѣрѣ и свершителю Исусу".[84] Того ради „нынѣ отпусти мя, раба своего, владыко, по благословению твоему с миром"[85] и молитву сотвори о мнѣ, да благовѣстую въ странах,[86] и Богъ мира[87] „да управит путь мой",[88] „да исправит стопы моя"[89] и „направит ноги наша на путь миренъ",[90] вам бо дана бысть благодать молитися за ны». Преподобный же старецъ епископъ Герасим, боголюбивый же святитель, сиа видя и слыша, воздивися зило и чюдися велми. Видя его благочестивъное предложение и доброе дръзновение, и много побесѣдовавъ с ним о душеполезных, и отпустити его хотя, поим его, веде по святую церковь и, сотворивъ молитву и знаменавъ его честным крестом воздвизалным,[91] благослови его, отпущая его, и рече: «Чадо Стефане, иже о святем Дусѣ сынъ нашего смирениа, сослужебниче нашъ и съпрозвитере! Поиди, чадо, с миром и съ Божиею помощию, и благодатию. Господь да благословит тя и да тя спасет и сохранит». (...)

И задумав это, пришел он к вышеупомянутому владыке Герасиму, епископу коломенскому, бывшему наместником на Москве, древнему и благообразному старцу, который поставил его пресвитером, — желая у него благословиться, чтобы благословил его на этот добрый путь и на задуманное праведно путешествие и доброе проповедание <веры>. Ибо в это время на Москве не было никакого митрополита: Алексий отошел к Богу, а другой еще не пришел. Поэтому должно ему было с подобающим благочестием испросить благословения и молитв, и грамот, и разрешения от старших среди святителей. Войдя к Герасиму в один из дней, сказал он ему: «О отец епископ, господин, благослови меня, владыко, пойти в языческую землю, называемую Пермью, в народы заблудшие, к людям неверным, к людям некрещеным. Хочу учить их и крестить их, если Бог споспешествует мне и поможет, и посодействует, и твои молитвы помогут мне. Пусть либо просвещу их, обращу их и приведу их ко Христу Богу, либо сам сложу свою голову за Христа и за веру, и за доброе исповедание, как сказал апостол: «Даровано нам не только в него веровать, но и за него страдать». «Потому с терпением отправимся на предстоящее подвижничество, взирая на основателя и создателя веры Иисуса». Того ради «ныне отпусти меня, раба своего, владыка, по благословению твоему с миром» и помолись обо мне, чтобы я благовествовал в странах и Бог мира «направил мой путь», «чтобы направил стопы мои» и «направил ноги наши на путь мирный», ибо вам дана благодать молиться за нас». Преподобный старец епископ Герасим, боголюбивый святитель, видя и слыша это, очень удивился и сильно изумился. Видя его благочестивое предложение и доброе дерзновение и долго побеседовав с ним о душеполезном и собираясь его отпустить, взяв его, повел в святую церковь и, сотворив молитву и осенив его четным воздвизальным крестом, благословил его, отпуская, и сказал: «Чадо Стефан, сын нашего смирения во Святом Духе, сослужитель наш и сопресвитер! Иди, чадо, с миром и с Божьей помощью и благодатью. Господь да благословит тебя, спасет тебя и сохранит». <...>

Взем съ собою от мощей святых и антимисы[92] и прочая потребная, яже суть надобна на освящение церкви, и святое миро,[93] и священное масло и ина таковая подобоключимая, и тако поиде, дръзновением многим устремися к шествию прежереченнаго образа и утверди лице свое в землю Пермьскую,[94] яко бѣ лице его, грядый къ прежереченнѣй земли, «къ земли забовнѣй»,[95] «непроходнѣй и безводнѣй, к земли пустѣй»,[96] гладом одержимѣй. Глад же глаголю не глад хлѣбный, но глад еже не слышати слова Божиа, еже и Давыдъ веща: «Во дни гладу насытятся».[97] Поиде в землю, идѣже не ходиша ногама си святии апостоли, ученицы Господни. (...)

И так пошел он, взяв с собой мощи святых, антиминсы и остальное потребное, что надобно для освещения церкви, и святое миро, и освященное масло, и иное подобным же образом употребляемое, с великим дерзновением устремился по пути вышеупомянутому и лицо свое обратил к земле Пермской, ибо было лицо его устремленным к вышеупомянутой земле, «к земле забытой», «непроходимой и безводной, к земле пустой», охваченной голодом. Под голодом разумею не голод хлебный, а голод, когда не слышно слова Божия, о чем и Давид сказал: «Во дни голода насытятся». Он пошел в землю, где не ступала нога святых апостолов, учеников Господа. <...>

Исперва убо сий Стефанъ много «зла пострада»[98] от невѣрных пермянъ, от некрещеных: озлобление, роптание, хухнание, хуление, укорение, уничижение, досажение, поношение и пакость. Овогда убо прещение: смертию прещаху ему, овогда же убити его хотяху, иногда же оступиша его обаполы, въкругъ — около его, со ослопы и с великими уразы, смерть ему нанести хотяще; иногда же паки собрашася на нь множество крамолующих и снесоша множество бременъ сухиа соломы и, огню принесену бывшу, и соломѣ въкругъ — около его обнесенѣ бывши, восхотѣша хотѣнием сотворити запаление рабу Божию, и сим умыслиша огнем немилостивно въ смерть въгнати его. И вънегда еще сему твориму, Божий же рабъ, видя предлежащую смерть и прозря Давыдово слово, глаголящее: «Вси языцы, обшедше, обыдоша мя, яко бчелы сот, и разгорѣшася, яко огнь в тернии; именем Господним противляхся им».[99] «Десница Господня сотвори силу! Не умру, но живъ буду и сповѣм дѣла Господня. Показая, наказа мя Господь и смерти не предастъ мене. Отврьзете мнѣ врата правды, и, вшед в ня, исповѣмся Господѣви».[100] «Господь мнѣ помощникъ, и не убоюся: что сотворит мнѣ человѣкъ?»[101] «Не убоюся от тем людий, нападающих на мя окрестъ и враждующих мнѣ всуе».[102] «Елма же в печали моей призвах Господа, и услыша мя въ пространьствѣ».[103] В печали же таковѣй, яко в тузѣ огненѣй и аки посреди нестерпимаго пламени стоя, Бога призывая, глаголя: «Ускори, щедрый, и потщися, яко милостивъ, на помощъ мою, яко можеши, хотяй. „Боже, в помощъ мою вонми. Господи, на помощь мою потщися".[104] „Господи, что ся умножиша стужающии мнѣ? Мнози восташа на мя",[105] „мнози борющеся со мною".[106] „Зубы их — оружие и стрѣлы, языкъ их — мечь остръ".[107] „Сѣть уготоваша ногама моима. Смириша душу мою. Ископаша пред лицем моим яму".[108] „Помыслиша запяти стопы моя: скрыша сѣть мнѣ, ужи, препяша сѣть ногама моима, при стези соблазнъ положиша мнѣ".[109] Весь день словеса моя мерзяхуть им. „Весь день словес моих гнушахуся".[110] „Весь день оплъчахуся брани".[111] „Весь день боряся, стужи ми".[112] „Весь день, сѣтуя, хождахъ".[113] „Господи, пред тобою все желание мое!"[114] Желание же мое се есть — еже обратити языкъ сей пермьский от прелести идольскиа, понеже „углебоша языцы в пагубѣ, юже сотвориша; в сѣти сей, юже скрыша, увязе нога их".[115] „В дѣлех руку своею увязе грѣшникъ".[116] Дѣлом руку своею поклонишася, кумиром, „ни увѣдѣша, ни разумѣша, во тмѣ ходяще".[117] Но „да помянутся и обратяться къ Господу вси концы земля, и да поклонятся пред ним вся отечьствиа языкъ, яко Господне есть царьствие, и тъй обладает языки".[118] „Вси бо языцы, елико сотворил еси, Господи, придуть и поклонятся предтобою, Господи, и прославят имя твое"[119] въ вѣкъ, и „жива будут сердца их в вѣкъ вѣка".[120] „Ты же, Господи, заступникъ мой еси, слава моя, превознося главу мою",[121] „яко ты еси прибѣжище убогим, помощникъ въ благо время в печалѣх. Да уповают на тя знающии имя твое, яко нѣси оставилъ взискающих тебе, Господи"[122] и „не забы званиа убогих. Помилуй мя, Господи, виждь смирение мое от врагъ моих, вознося мя от врат смертных, яко да возвещу вся хвалы твоя"[123] во странѣ сей и «в людех тяжцѣх восхвалю тя»[124] и в людех пермьских прославлю тя. Да явлю имя твое человѣком сим, „да бы тя познали, истиннаго Бога".[125] И ты убо, Господи, человѣколюбче, всемогай, виждь немощь мою, посли помощъ свою в помощъ мою. „Помози ми, Господи, Боже мой, и спаси мя милости твоея ради".[126] „Господи, спаси же, Господи, поспѣши"[127] въ благовѣствовании, помози ми, Господи, и пособи обратити люди сиа и привести а к тебѣ. Събери, Господи, люди своя расточеныя и призови „овца своя заблужшая".[128] Сам бо реклъ еси, Господи: „И ины овца имам, яже не суть от двора сего, и тѣх ми подобает привести, и глас мой услышати, и будет едино стадо, единъ пастухъ".[129] Ты бо еси истинный „пастухъ и посѣтитель душъ наших",[130] „единый без греха".[131] Не презри дѣлъ руку твоею, отреши рабы своя от соузы диавольскиа, от идолослужениа. „Просвети им очеса их умная"[132] и дай же им разум еже увѣдати тебе и „познати тя, единого истиннаго Бога",[133] яко нѣсть иного Бога паче тебе, и развѣе тебе иного Бога не знаем,[134] „имя твое призываем",[135] „яко да прославится имя твое"[136] въ веки вѣком. Аминь».

Сперва Стефан много «зла претерпел» от неверных, некрещеных пермяков, озлобление, ропот, поругание, хулу, укоры, унижение, досаду, поношение и вред. Иной раз и угрозы: угрожали ему смертью, в другой раз хотели его убить, а однажды обступили его со всех сторон с палицами и с большими дубинами, желая предать его смерти; а раз еще собралось против него множество крамольников, и принесли с собой много охапок сухой соломы, и был уже ими принесен огонь, и солома вокруг него обложена: возжаждали они учнить сожжение раба Божия и этим огнем задумали предать его без милости смерти. И пока это готовилось, раб Божий, видя предстоящую смерть, осознал слово Давида, гласящее: «Все народы окружили, обступили меня, как пчелы соты, и перегорели, как огонь в терновнике; именем Господним им противился». «Десница Господня сотворила силу! Не умру, но жив буду и возвещу дела Господни. Наставляя, наказал меня Господь, а смерти не предал меня. Отворите мне врата правды, и, войдя в них, исповедаю Господа». «Господь мне помощник, и не убоюсь: что сделает мне человек?» «Не испугаюсь тьмы людей, нападающих на меня со всех сторон и враждующих со мной всуе». «Когда же в печали моей призвал я Господа, услышал он меня в пространстве». В печали же таковой, словно в муке огненной или, словно стоя посреди нестерпимого пламени, призывал он Бога, говоря: «Поспеши, щедрый, и, будучи милостив, поспеши на помощь мне, ибо желая — можешь. «Боже, услышь мой зов о помощи, Господи, поспеши мне на помощь». «Господи, что умножились притесняющие меня? Многие на меня восстали», «многие боролись со мной». «Зубы их — оружие и стрелы, язык их — меч острый». «Сеть приготовили ногам моим. Смирили душу мою. Ископали передо мной яму». «Задумали поколебать стопы мои: спрятали для меня сеть и силки, раскинули сеть для ног моих, при дороге расставили для меня ловушку». Весь день слова мои были им мерзки. «Весь день слов моих гнушались», «Весь день ополчались на брань». «Борясь весь день, стеснил меня». «Весь день в сетованиях провел». «Господи, пред тобой все желание мое!» Желание же мое в том, чтобы отвратить народ этот пермский от идольского обмана, ибо «погрязли народы в зле, которое сотворили; в той сети, которую они припрятали, завязла нога их». «В делах рук своих увяз грешник». Делам рук своих поклонились они, кумирам, «не знали, не понимали, во тьме ходя». Но «пусть опомнятся и обратятся к Господу все концы земли и пусть поклонятся пред ним все племена язычников, ибо Господне есть царство, и он обладает народами». «Ибо все народы, сколько создал ты, Господи, придут и поклонятся пред тобою, Господи, и прославлят имя твое» вовеки и «живы будут сердца их во веки веков». «Ты же, Господи, заступник мой, слава моя, превозносящий голову мою», «потому что ты прибежище убогим, помощник своевременный в печалях. Пусть уповают на тебя знающие имя твое, ибо ты не оставил ищущих тебя, Господи» и «не забыл зова убогих. Помилуй меня, Господи, узри унижение меня врагами моими, возносящий меня от врат смертных, чтобы возвестил я все хвалы тебе» в этой стране и «среди множества людей восславлю тебя» и среди людей пермских прославлю тебя. Да явлю имя твое людям этим, «чтобы тебя узнали, истинного Бога». Ты же, Господи, человеколюбец, всемогущий, узри мою немощь, пошли помощь свою в помощь мне. «Помоги мне, Господи, Боже мой, и спаси меня по своей милости». «Господи, спаси же, Господи, споспешествуй» в благовествовании, помоги мне, Господи, и пособи обратить людей этих и привести их к тебе. Собери, Господи, людей своих рассеянных и позови «овец своих заблудших». Ибо сам сказал ты, Господи: «Я и других овец имею, которые не из этого двора, и их мне должно привести, и им голос мой услышать, и будет одно стадо, один пастух». Ибо ты истинный «пастух и блюститель душ наших», «единственный без греха». Не отвергни дел рук твоих, разреши рабов твоих от уз дьявольских, от идолослужения. «Просвети им их душевные очи» и дай же им мудрость узнать тебя и «познать тебя, единого истинного Бога», потому что нет иного Бога выше тебя, и кроме тебя иного Бога не знаем, «имя твое призываем», «чтобы прославилось имя твое» во веки веков. Аминь».

О церкви пермъстей

О церкви пермской

Божий же рабъ Стефанъ, помоляся Богу, и по молитвѣ потщася заложити Божию святую церковь. Той же основанѣ бывши и поставленѣ, юже возгради премногою вѣрою и теплотою преизлишъняа любви, юже воздвиже чистою совестию, юже созда горящим желанием, юже украси всяким украшением, «яко невѣсту добру и преукрашену»,[137] юже исполни исполнением церковным, юже свяща по съвершении исполнении священием великим, юже сотвори высоку и хорошу, юже устрои красну и добру, юже изнаряди чюдну въ правду и дивну. Дивна бо по истине есть, емуже и Давыдъ послушествует, глаголя: «Свята церкви твоя и дивна въ правду».[138] Дивна же многих ради похвалъ еа, многими же похвалами ю похваляюся. Не того же ради, имиже человѣчьскими хитростьми утворена или мастерьскими козньми и умышлении и догады преухорошена, но преукрашену Божиею славою и добродѣтелми предобрену и божествеными славословии преизъмечтанну и человѣческим спасением преупещрену и православиа лѣпотою преодѣну. В ней бо великолѣпны тайны являются, в ней же святая литургиа стваряется, в ней же БожественыхТаинъ комкание свершается, в ней же многих человѣкъ души спасаются, в ней же многим людем прибѣжище бывает, в ней же телесныя грехи крещением омываются, в ней же душевныя скверны покаянием и вѣрою оцѣщаются. Постави же сию церковь на мѣсте, нарицаемѣм на Усть-Вымы, идѣже Вымь-река своим устьем вошла въ Вычегду-реку, идѣже последи создана бысть обитель его болшая, еже потом и епископья его наречена бысть. Егда же свяща церковь сию, яко быти ей нарече во имя Пресвятыя Пречистыя, Преблагословеныя Владычица нашеа Богородица и Приснодевыя Мариа, честнаго еа Благовѣщениа. Устави же ся таковый праздникъ празновати месяца марта въ 25 день. (...)

Помолясь Богу, раб Божий Стефан решил заложить по молитве святую Божию церковь. Таковая церковь была основана и поставлена, та, которую оградил он превеликой верою и теплотой безмерной любви, которую воздвиг чистой совестью, которую создал горячим желанием, которую украсил всяческими украшениями, «как невесту добрую и нарядную», которую наполнил всем, что должно быть в церкви, которую по завершении строительства освятил великим освящением, которую создал высокой и прекрасной, которую обустроил красиво и хорошо, которую украсил вправду чудно и дивно. И она поистине дивна, как об этом и Давид свидетельствует, говоря: «Свята церковь твоя и дивна по правде». Дивная же из-за многих ей похвал, многими похвалами ее хвалюсь. Не из-за того, что человеческими умениями или мастерскими ухищрениями и замыслами, и вымыслами расписана, но поскольку украшена Божьей славой, и в добродетели обряжена, и Божественными славословиями изукрашена, и человеческим спасением расцвечена, и в красоту православия облечена. Ибо в ней являются величественные тайны, в ней же служится святая литургия, в ней же совершается причастие Божественных Тайн, в ней же спасаются души многих людей, в ней же находится многим людям убежище, в ней же плотские грехи омываются крещением, в ней же духовные мерзости очищаются покаянием и верой. Поставил он эту церковь на месте, называемом Усть-Вымь, где река Вымь впадает в реку Вычегду, где впоследствии была создана его большая обитель, которая потом и была названа его епископией. Когда же освящал он эту церковь, назвал ее во имя Пресвятой Пречистой Преблагословенной Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии, честного ее Благовещения. Празднование же этого праздника установлено в марте месяце в 25 день. <...>

Сам собою пришед, дѣло со тщанием сотвори и велику въстань приа, и много тщание и трудъ и великъ подвигъ подъя, велми печаловаше о прелщении людстем и зило тужаше, видя их влъшвением одръжимы и идолослужением омрачимы, и о семъ велми скорбяше и по вся дни и по вся нощи Богу моляшеся о обращении людстем. Съ стонаниемъ же и с плачем Богу молитву съ слезами приношаше, глаголя: «„Събери, Господи, люди своя расточеныя и овца своя заблужшая"[139] и въведи а въ церковь святую твою, приедини а къ святѣй своей соборнѣй апостольстѣй церкви, причти а ко избранному твоему стаду, да тя с нами славят во веки вѣком. Аминь». Обаче не престаяше, по апостолу, уча и наказуя, моля и претя,[140] указая им путь истинный[141] и «наставляа их на стезю правую»[142] и суету кумирьскую обличая и прелесть идольскую посрамляа, хотя привлещи а в разумъ Божественый.[143] Но людие, преже омрачени, не разумѣюще языцы благодати Божиа, аки тщету си мняху ползу сущую им, неудобь вѣроваху, ни ту абие, въскорѣ, послушати глаголемых, но и гнѣвахуся на благодателя, и ненавидяху добро творящаго им и роптаху на учителя неблагодарнии.

Придя по своей воле, он с усердием совершил свой труд и претерпел великое противостояние, и явил большое старание и труд, и великий подвиг, очень печалился о людском прельщении и весьма огорчался, видя их одержимыми волхвованием и помраченными идолослужением, и об этом он очень скорбел, и все дни и ночи молился Богу об обращении людей. Со стенанием же и с плачем приносил Богу со слезами молитву, говоря: ««Собери, Господи, людей своих рассеянных и овец своих заблудших» и введи их в церковь святую твою, соедини их со святой своей соборной апостольской церковью, причисли их к избранному твоему стаду, чтобы тебя славили с нами во веки веков. Аминь». Однако не переставал он по апостолу учить и наставлять, молить и запрещать, указывать им путь истинный и «наставлять их на стезю праведную», а суету кумирную обличать и обольщение идольское посрамлять, желая привлечь их к познанию Божию. Но люди, прежде пребывавшие во мраке, не понимали язычники Божьей благодати, то, что было для них благом, воспринимали как нечто бесполезное, с трудом верили и не только здесь же, сразу, не слушали сказанного, но и гневались на благодетеля и ненавидели творящего им добро, и, неблагодарные, роптали на учителя.

Иногда же паки въ единъ от дний обретоша раба Божиа уединьшася, наидоша на нь множество перми, невѣрных же и некрещеных и аки со убийством устремишася на нь. И нападающе, нападаху на нь съ яростию и съ гнѣвом и съ воплем, яко убити и погубити хотяще. Ополчишася на нь единодушно и, аки лики, ставше окрестъ его, «напрязая, напрягоша луки своя»[144] и зило натянувше я на него, — купно стрелам смертоносным сущим в луцѣх их — и прямо улучными стрѣлами своими состреляти[145] его жадаху и тако прочее смерти его предати хотяху. Божий же страстотерпецъ никакоже убояся от лица нападающих на нь и от устремлениа ратующих и не убояся стрѣляниа ихъ, по реченому: «Не убоишися от стрѣлы, летящая въ день».[146] И егда стреляют его, но не убоится, и яко младенцевы стрѣлбы, стреляниа ихъ вменяше си. (...) Божий же рабъ, обратився к людем перьмъским, и рече к ним: «О, братие! Обратитеся, сынове человѣчестии къ Богу, Богу Вседръжителю, вѣрою, покаянием, крещениемъ, обращением обратитеся! „Аще ли не обратитеся, оружие свое на вы оцыстит и наострит".[147] (...) Мнѣ бо ваших стрѣлъ не велѣно блюстися Владыкою моим. Тако бо пишет въ святем Евангелии: „Идѣте, се аз посылаю вы, яко овца посредѣ волкъ".[148] „Не убоитеся от убивающих тѣло, а душа не могущих убити. Убоити же ся паче могущаго и душу, и тѣло погубити и по убьении в геону огненую воврещи".[149] Ей, глаголю вам: того ся убоите. Еже вашими стрелами наносимая нам телесная смерть маловременная есть и малогодна и въскорѣ минуема смерть, паче же и не смерть, но жизнь исходатайствует. Горе же есть и люто еже умрети человѣку душевною смертию. „Смерть бо, — рече,—грѣшнику люта есть",[150] — рекше душевная смерть. Смерть бо души есть мука вѣчная».

Раз еще в один из дней, найдя раба Божьего уединившимся, двинулось на него множество пермяков, неверных и некрещеных, и устремились на него, словно для убийства. И нападая, нападали на него с яростью, гневом и воплем, будто желая убить и погубить его. Все единодушно ополчились на него и, словно сонмище, став вокруг него, «напрягая, напрягли луки свои» и, сильно их на него натянув, — к тому же и стрелы в их луках были смертоносными — меткими стрелами своими застрелить его жаждали и так хотели наконец предать его смерти. Божий же страстотерпец ничуть не убоялся нападающих на него и порыва воюющих, не убоялся и их выстрелов, по сказанному: «Не убоишься стрелы, летящей днем». И не боялся он, когда стреляли в него, воспринимая их стрелы, как младенческую стрельбу. <...> Божий же раб обратился к пермским людям и сказал им: «О братья! Обратитесь, сыновья человеческие, к Богу, Богу-Вседержителю, верою, покаянием, крещением, обращением обратитесь! «Если не обратитесь, оружие свое на вас отточит и изострит». <...> Мне ваших стрел не велено опасаться Владыкою моим. Ибо так сказано в святом Евангелии: «Идите, вот я посылаю вас, как овец среди волков». «Не бойтесь убивающих тело, а душу не могущих убить. Бойтесь же больше того, кто может и душу, и тело погубить, а по убиении ввергнуть в геенну огненную». Истинно говорю вам: его бойтесь. Наносимая нам вашими стрелами телесная смерть — недолговечная, кратковременная и преходящая смерть, и более того — исходатайствует не смерть, а жизнь. Горестно и тяжко умереть человеку духовной смертью, «ибо смерть, — сказано, — грешнику люта» — то есть духовная смерть. Ибо смерть души — мука вечная».

Во единый же от днии Божий рабъ преподобный, помоляся Богу, сотворь молитву, и по молитве, вшед въ етеро мѣсто, идѣже нарочитая их кумирница, и покушашеся идолы их разорити, и опроврьже требища их, и боги их раскопа, и Божиею силою нарочитую их кумирницу зажже, и пламенем запали ю. Се же сотвори безо всякого человѣка, идолослужителем того не вѣдущим, и кумирником не бывшим ту, и «не сущу избавляющему»[151] ни отнимающему я. Сотворивъ же побѣду ту, не отбежа абие от мѣста того, ни оттече инамо камо и не и отиде никамо же оттуду, но сѣдяше на мѣсте томъ и пребываше, аки ожидая нѣчего грядущаго на ся, но Божиею благодатию крепляшеся. Внезапу же абие о нем увѣдающим, другъ другу повѣдающим, и тогда стекается прочее соборище их. И срищущимся им со многою яростию и великим гнѣвом и воплем, яко звѣрие дивии, устремишася на нь — единаче с дреколием, друзии от них мнози похващаху топоры об одну страну остры в руках их. Обьступиша же его отвсюду и напрасно остриемъ топоровъ своих хотяху съсѣщи его, кличюще вкупе и нелѣпая глаголюще, и бесчинныя гласы испущающе на нь. И окруживше его, сташа окрестъ его и сокирами своими возмахахуся на нь. И бяше видѣти его промежу ими, «яко овца посреди волкъ»:[152] не сваряшеся, ни биашеся с ними, но с кротостию слово Божие проповѣдаше им и учаше я вѣре Христове и наказаше я всяцѣй добродѣтели. И, руцѣ свои воздѣвъ, аки на смерть уготовився, съ слезами къ Богу глаголаше: «Владыко, в руцѣ твои предаю тебѣ духъ мой,[153] покрый мя крилома[154] своеа си благостыня. Се бо за имя твое святое вдахся и вменихся, яко овца на заколение,[155] яко тебе ради изволих пострадати вся си, да явлю имя твое человѣком сим. Обрати, Господи, поганыа въ кристьаньство, да и тѣ будут братиа наша, приимше святое крещение, да тя с нами вкупѣ славят, да и в них о сем пресвятое имя твое прославится во веки веком. Аминь». И тако моляся Богу, цѣлъ пребысть от них, и никтоже не возложи руки на нь, яко не у бо бѣ ударенъ или уязвенъ от кого, но Божиею благодатию цѣлъ сохраненъ бысть от них и невредим от них пребысть. И тако прошед посреди ихъ, идяше, Богу сохраншу своего угодника и служителя, якоже рече Давыдъ пророкъ, яко: «Не попустит Господь жезла грѣшных на жребий праведных»,[156] «Господь бо сохранит преподобных своих; во веки сохранятся».[157] Якоже Иеремиа пророкъ глаголаше къ Богу: «Господи, се не умѣю глаголати, яко унъ азъ есмъ».[158] Господь же рече к нему, яко: «Всяко, к нимъже тя пошлю, и идеши, и елико ти глаголати велю, да глаголеши: и не убоися от лица их, яко азъ с тобою есмъ по вся дни, избавляа тя и спасая тя».[159] И паки Давыд глаголаше: «Не предай же мене в руцѣ стужающим ми»[160] и «не предай же мене обидящим мя»,[161] но возбрани борющимся со мною, и «да разумѣют языцы, яко ты еси Господь Богъ единъ по всей земли».

В один из дней преподобный раб Божий, помолясь Богу, сотворил молитву и после молитвы пришел в некое место, где была их знаменитая кумирница, и задумал разрушить их идолов, и опрокинул их жертвенники, сравнял с землей их богов и Божьей силой знаменитую их кумирницу зажег и пламенем запалил ее. Все это он сделал один, когда идолослужители этого не знали и служителей кумирницы здесь не было, и «не было избавляющих», ни отнимающих их. Одержав эту победу, он не убежал тут же с того места, не устремился куда в другое место и никуда не ушел, но сидел на том месте и оставался, словно ожидая чего-то надвигающегося на него, и укреплялся Божьей благодатью. Когда же внезапно они об этом узнали, то сообщили друг другу, и вот собирается вся их толпа. И когда они сбежались в большой ярости, с великим гневом и воплем, то, как дикие звери, устремились на него — одни с палицами, а многие другие похватали в руки топоры, заточенные с одной стороны. Обступили его со всех сторон и хотели тут же зарубить его остриями топоров своих, крича все разом, бранясь и испуская непристойные вопли. И, окружив его, стали вокруг него и замахивались на него своими секирами. И выглядел он среди них, «как овца среди волков»: не бранился, не сражался с ними, а с кротостью проповедовал им слово Божье и учил их вере Христовой, и наставлял на всяческую добродетель. И, воздев свои руки, словно на смерть приготовившись, со слезами обратился к Богу: «Владыко, в руки твои предаю тебе дух мой, покрой меня крылами своей милости. Ибо за имя твое святое себя отдал и уподобился овце на заклании, потому что за тебя пожелал претерпеть все это, чтобы явить твое имя этим людям. Обрати, Господи, поганых в христианство, чтобы и они были братьями нашими, приняв святое крещение, пусть вместе с нами славят тебя, пусть в этом и среди них прославится пресвятое имя твое во веки веков. Аминь». Так молясь Богу, он остался цел, и никто не поднял на него руки, ибо не был даже ударен или ранен кем-либо, но Божьей благодатью был сохранен от них и остался цел и невредим. И так прошел посреди них идя, ибо Бог сохранил своего угодника и служителя, как сказал пророк Давид: «Не допустит Господь жезла грешных над судьбой праведных», «ибо Господь сохранит преподобных своих; во веки они сохранятся». Как обратился к Богу пророк Иеремия: «Господи, вот не умею говорить, потому что юн». Господь же сказал ему: «Ко всем, к кому тебя пошлю, пойдешь, и что говорить тебе велю, скажешь: и не испытывай страха перед лицом их, ибо я пребываю с тобой все дни, избавляя и спасая тебя». И еще Давид говорил: «Не предай меня в руки притесняющих меня» и «не предай меня преследующим меня», но воспрепятствуй борющимся со мной, и «пусть поймут язычники, что ты — Господь Бог, один на всей земле».

Поучение

Поучение

Тогда же Божий рабъ, Богу помолься, покушашеся паки учити а и, ставъ на мѣсте равне[162] и нарочите, и в народѣ начат учити яже о царствии Божии и, яко апостольскимъ гласом, рече к ним: «О, человѣцы, что се творите? И азъ такоже человѣкъ есмъ, но благовѣстую вам[163] слово Божие[164] и велю вам, глаголя: отступите от сих суетных[165] идольских жрътвъ, оставите прелесть кумирьскую, убежите Суда и огня вѣчнаго. Что ради покланяетеся идолом и чтете я, и боги нарицаете я? Болваны изваяныя, истуканныя кумири ваши, древо суще бездушно, „дѣла рукъ человѣческъ: уста имуть и не глаголют, уши имуть и не слышат, очи имуть и не узрят, ноздри имут и не обоняют, руцѣ имуть и не осязают, нозѣ имуть и не поидуть".[166] И не ходят, и не ступають ни с мѣста, и „не возгласят гортанми своими",[167] и не нюхают ноздрями своими, ни жрътвъ приносимых приимают, ни пиют, ни ядутъ. „Подобны им да будут творящии я и вси надѣющеися на ня".[168] А в негоже вѣруют кристиане, и чтут, и славят, того и азъ вам проповѣдаю, тъй есть истинный Богъ, и нѣсть иного Бога развѣе того. Тѣмже, мужи перьмстии, и братиа, и отцы, и чада, послушайте мене, добра вам хотящаго, вѣруйте въ Господа нашего Исуса Христа, егоже азъ вам нынѣ проповѣдаю. То бо есть Христос, истинный Богъ нашъ, то бо есть Спасъ всѣм человѣком кристианом, вѣрующим во нь. Возмѣте свѣт разума, возрите на высоту разумную умныма очима[169] вашима. Останитеся болвановъ и кудесовъ и всѣх пермьских пошлинъ. Познайте истиннаго Бога и Творца всѣм, могущаго спасти душа ваша. Азъ бо придох к вамъ, братиа, сказаю вам благодать, даную мнѣ, яко „аще вѣруете и креститеся, спасени будете",[170] и возвещаю вам царство небесное. „Аще ли не вѣруете и не креститеся, то осужени будете"[171] в муку вѣчную».

Тогда раб Божий, помолясь Богу, снова попытался учить их, и, став на месте ровном и всем известном, начал учить народ о царствии Божьем и, будто апостольским словом, сказал им: «О люди, что вы делаете? И я такой же, как вы человек, но благовествую вам слово Божье и повелеваю вам, говоря: отступитесь от этих суетных идольских жертвоприношений, оставьте кумирское заблуждение, избегните <Страшного> суда и огня вечного. Ради чего поклоняетесь вы идолам и почитаете их, и называете богами? Болваны изваянные, вырубленные ваши кумиры — это бездушное дерево, «дело рук человеческих: уста имеют, а не говорят, уши имеют, а не слышат, глаза имеют, а не видят, ноздри имеют, а не обоняют, руки имеют, а не осязают, ноги имеют, а не идут». И не ходят, и не сойдут с места, и «не издадут звука своими гортанями», и не нюхают своими ноздрями, и жертв приносимых не принимают, не пьют и не едят. «Подобными им да будут создавшие их и все, надеющиеся на них». А тот, в кого веруют христиане, и кого чтут, и славят, его и я вам проповедую, он — истинный Бог, и нет иного Бога кроме него. Потому-то, мужи пермские, и братья, и отцы, и дети, послушайте меня, добра вам желающего, веруйте в Господа нашего Иисуса Христа, которого я вам сейчас проповедую. Это ведь Христос, истинный Бог наш, это ведь Спаситель всех людей-христиан, верующих в него. Возьмите свет разума, взирайте на высоту мысленную духовными очами вашими. Отрекитесь от болванов, колдовства и всех исконных пермских обычаев. Познайте истинного Бога и Творца всего, который может спасти ваши души. Ибо я пришел к вам, братья, и являю вам благодать, данную мне, что «если уверуете и креститесь, спасены будете», — и возвещаю вам царство небесное. «А если не уверуете и не креститесь, то осуждены будете» на муку вечную».

И на мнозѣ же времени сиа ему учащу, и многи увеща отложити суетную перьмскую прелесть кумирьскую и вѣровати въ Господа нашего Исуса Христа, и креститися обещашася. Аще бо и яростию, и гнѣвом преже устремишася на нь, но обаче увещевахуся в миръ кротостию его. Аще и съ убийством, и съ дреколием преже нападоша на нь, но обаче благими словесы его и святыми учении его на кротость прелагахуся и в тихость устраяхуся и мирно глаголаху, разходяшеся, не сотвориша ему зла никоегоже, но множайшии от них крестишася. И тако помалу множашеся стадо Христово и подробну пребываше кристианъ. Подробну бо, рече, созидается град. А прочии осташа не крещени. Повсегда же обаче имѣяху обычай събиратися вкупѣ и сходитися в мѣсто едино — или пермяне к нему, к новопоставленѣй церкви оной, о нейже преже рѣхом, или онъ — к ним, въ етеро мѣсто уреченое, на совопрашание и на истязание. Но обаче отнелѣже церкви его создана бысть, по вся дни прихожаху пермяне и некрещении суще, не на молитву частяще, не яко спасениа требующе или молитвы ради пририщуще, но видѣти хотяще красоты и доброты и зданиа церковнаго. И бяху наслажающеся зрѣниа, пребываху и паки отхожаху. Разходяще же ся, невѣрнии суще, промежи собою другъ другу глаголаху: «Велику быти Богу сему кристьаньскому, и видим, якоже и мнится нам, яко разорити ему и древняя храмы, и давныя требища боговъ наших не можем бо противитися словесы со игуменом тѣм, иже от Москвы новопришедшу ему. Аще не силою и нужею проженемъ его, язвами казнивше и раны доволны наложше на нь, ти тако прогнанъ будет от лица земли нашея, да не како наплънена будет вся земля наша учением его. Но обаче обычей лих имат: еже не творити начала бою, того бо от него ожидаемъ точию повсегда. Но не творит сего, но паче от нас ожидает починка бою, и того ради с ним не скоро ся побѣдим. Аще ли бы дръзнулъ творити начало биениа, то давно быхом, растерзая, растергнули его, и съ скоростию взят бы былъ от земля живот его, и „память его с шумом".[172] Но понеже имат длъготрьпѣние, и не вѣмы, что имамъ сотворити ему».

И долгое время так учил он и многих увещевал оставить суетное пермское идольское заблуждение и веровать в Господа нашего Иисуса Христа, и те дали обет креститься. Хотя прежде они устремлялись на него с яростью и гневом, — благодаря кротости его смирялись. Хоть раньше нападали на него для убийства, с дубинами, — от добрых слов его и священного учения его превращались в кротких, становились тихими и мирно разговаривали, расходясь, не причинили ему никакого зла, а многие из них крестились. И так мало-помалу умножалось стадо Христово и постепенно христиан прибывало. Постепенно, сказано, и город строится. Прочие же остались некрещеными. Имели они, однако же, всегдашний обычай собираться вместе и сходиться в одно место — или пермяки приходили к нему в ту новую поставленную церковь, о которой выше сказано, или же он к ним в какое-нибудь условленное место для споров и прений. Однако с тех пор, как была создана церковь, в нее каждый день стали приходить и некрещеные пермяки, не на молитву еще зачастив, не ради жажды спасения или молитвы прибегая, а желая увидеть красоту и величие церковного строения. И стояли, наслаждаясь увиденным, и затем уходили. А расходясь, неверные между собой говорили друг другу: «Велик, должно быть, этот Бог христианский, и видим, и думается нам, что разорит он и древние храмы, и старые жертвенники богов наших, ибо не можем мы словесно противостоять тому игумену, что недавно пришел из Москвы. Если не силой и притеснением, то, покарав побоями и нанеся ему многочисленные раны, прогоним его, и таким образом будет изгнан из земли нашей, чтобы вся наша земля не исполнилась его учения. Однако же у него дурной обычай: не начинать схватки первым, чего мы всегда только и ожидаем от него. Но он не делает этого, а, наоборот, ждет от нас начала боя, и потому мы с ним не скоро сразимся. Если бы первым осмелился поднять руку, то давно бы мы его, растерзав, разорвали, и быстро была бы взята от земли жизнь его и «память его с шумом». Но поскольку он наделен долготерпением, мы не знаем, что с ним делать».

Иже бяше тогда видети люди разбираемы и разделяемы. И лучися раздвоитися народу на две части, и едина нарицашеся кристьяне новокрещении, а другая часть звахуся кумирослужителницы невѣрнии. И не бѣ промежу ими согласиа, но разпря, и нѣсть мира в них, но разгласие. Того ради кумирницы ненавидяху кристианъ и не любляху с ними въ единьствѣ быти. Якоже апостолъ Павелъ рече: «Кая часть есть свѣту со тмою; или кое причастие есть вѣрну с невѣрным; или кое общение церкви Божии со идолы; или кое согласие истине съ безаконием?»[173] Тѣмже убо, якоже преже речено есть, кумирницы ненавидяху кристианъ и не престаяху, хулу глаголюще и лающе на преподобнаго и на кристианы новокрещеныя, ругающеся и подражающе, и дразняще, и пакостьствующе. И елико увѣдяху умножающеся кристианы, толико сверпяху на ня и не дадяхут им жити опочивне, но напаствовахуть им и не малу им обиду творяху. И сиа видя, преподобъный, не терпя видѣти христианы досажаемы, да того ради не худа бяше печаль ему о том, но часто о том со слезами моляше Бога человѣколюбца день и нощъ, да обратит я от кумирьскиа прельсти къ своей истине.

Тогда стало очевидным, что люди разошлись и разделились. И случилось народу раздвоиться на две части, и одна называлась новокрещеными христианами, а другая часть прозывалась неверными идолослужителями. И не было между ними согласия, но распря, и не было мира, но разногласие. Потому идолослужители ненавидели христиан и не любили быть с ними вместе. Как сказал апостол Павел: «Что общего у света с тьмой; или какая общность у верного с неверным; или какое общение у церкви с идолами; или какое согласие истины с беззаконием?» Вот потому, как прежде было сказано, идолослужители ненавидели христиан и не переставая хулили и бранили преподобного и новокрещеных христиан, ругаясь и гримасничая, и дразня, и вредя. А поскольку узнавали, что христиан становится все больше, постольку разъярялись на них и не давали им жить спокойно, причиняли им беды и немалые обиды. Видя это, преподобный не в силах терпеть, как досаждают христианам, много печалился об этом и часто со слезами молил Бога-человеколюбца денно и нощно, чтобы обратил он их от идольского соблазна к истине.

И паки иногда по нѣколицѣх днехъ нѣкотории от пермянъ суровѣйшии мужи, невѣрнии человѣцы, и еще некрещении суще собравшеся мнози. И от них мнози суть волсви, а друзии кудесницы, ини же чаротворцы и прочии старцы их, иже стояху развращати вѣру кристианьскую и лютѣ попремногу, смущающе, спирахуся с ним, хваляще свою вѣру, хуляще же и укаряюще вѣру кристианьскую. И сице творяще часто, стужахуть ему, супротивляющеся ему о вѣре. Стефанъ же Божиею благодатию и своим досужеством всѣх сих препираше я. Аще и многу съпрашанию бывшу, аще и велику промежу ими истязанию сущу, но вси препрѣни быша от него. Указая бо, сказаше им словеса многа от святых книгъ, от Ветхаго и Новаго Завѣта, и, одолѣвъ им, посрамляше я. И еще паки многажды побѣждени бываху от него, и прочее оттолѣ никтоже ктому нигдѣже не смѣяше спиратися с ним о вѣре. Всѣм бо им уста загражаше и противу глаголющая обличаше, и въпреки глаголющим запрещаше дивный сей мужъ, чюдный дидаскалъ, исполнь мудрости и разума, иже бѣ измлада научился всей внѣшней философии и книжней мудрости и грамотичней хитрости, ктому же еще добраго ради исповѣданиа и чюднаго ради наказаниа его, изряднаго ради учениа его дасться ему даръ благодатный и слово разума и мудрости. Якоже Спасъ рече во святем Еваггелии: «Сего ради всякъ книжникъ, научився царьствию небесному, подобенъ есть человѣку домовиту, иже износит от скровищъ своих ветхая и новая».[174] Сице убо сии от ветхих и новых книгъ — от Ветхаго и Новаго Завѣта — износя словеса, научаа, вразумляа, наказая, обращая, пекийся о людех заблужщих, хотя их отрешити от соузы диавольскиа и от прельсти идольскиа. Того бо ради и терпяше от них по вся дни, зило стража, аки твердый каменъ, утверженый вѣрою в толицых подвизѣх и искушениих и бѣдах, моляся Богу, молитвою и постом, алча и жажа, жадая спасениа пермьскаго, многи досады от них приимая и за то не гнѣваяся на ня о всѣх сих приключьшихся ему. Ни оскорбѣ, ни поропта, не круподушенъ сый и не злопомнивъ, но паче приложися къ любви спасениа их и желая обращениа их, всѣх уча и наказуя, моля и кротя: старцевъ их, яко отца, средовѣчныя же, яко и братию, уныя и младыя дѣти, яко чада присная.

И еще как-то, спустя несколько дней, собрались наиболее жестокие пермские мужи, люди неверующие и множество еще некрещеных. Среди них многие — волхвы, а другие — кудесники, иные же — чародеи и прочие их старцы, которые стремились уничтожить веру христианскую и подолгу спорили с ним, вводя в соблазн, хваля свою веру, хуля и порицая веру христианскую. И делая это часто, они ему досаждали, противились ему в вере. Стефан же Божьей благодатью и своим умением брал над всеми ними верх. Хоть и много было вопрошений, хоть и большой между ними спор был, но все были им побеждены. Ибо, наставляя, привел им много изречений из святых книг, из Ветхого и Нового Завета и, одолев, посрамил их. И потом еще многократно бывали они им побеждены, и с тех пор более никто и нигде с ним не смел спорить о вере. Ибо всем им заграждал он уста и обличал возражающих, и давал отповедь спорящим дивный сей муж, чудесный дидаскал, исполненный мудрости и разума, который смолоду изучил всю мирскую философию, книжную мудрость и искусство грамматики, впоследствии же за доброе исповедание и чудесное наставление его, за его выдающееся учение дан был ему дар благодатный и слово разума и мудрости. Как Спаситель сказал в святом Евангелии: «Потому всякий книжник, наученный царствию небесному, подобен домовитому человеку, который выбирает из своих сокровищ старое и новое». Так и Стефан из старых и новых книг — из Ветхого и Нового Завета — подбирал слова, поучая, вразумляя, наставляя, обращая, заботясь о людях заблудших, желая их освободить от пут дьявольских и прелести идольской. Ибо того ради и терпел он от них ежедневно, сильно страдая, утвержденный верою в таковых подвигах, искушениях и бедах, как твердый камень, молясь Богу, творя молитвы и пост, алкая и жаждая, желая спасения Перми, претерпевая от них много обид и не сердясь на них за все случившееся с ним. Не оскорбился, не возроптал, не будучи малодушным и не помня зла, но еще более усердствовал в любви для спасения их, желая их обращения, всех поучая и наставляя, моля и успокаивая: старцев их — словно отцов, людей среднего возраста — словно братьев, юных и малых детей — словно чад своих.

Егда же изволи «Богъ своею благодатию»,[175] восхотѣ просветити землю Пермьскую святым крещением, услыша бо Богъ молитву и слезы угодника своего Стефана и «не забы званиа»[176] его, «услыша Господь глас плача»[177] его и «не презрѣ молениа»[178] и прошениа его, якоже пророкъ Давыдвъ рече: «Волю боящихся его творит и молитву их услышит и спасеть я»,[179] «хотяй всѣм человѣком спасеным быти и в разум истинный приити»,[180] «не хотяй смерти грѣшником, но обращениа, и покаяниа ожидая в животѣ их».[181] И тогда собрашася пермяне вкупѣ, живущии въ странѣ той, от мала и до велика, и крещении, и не крещении, яко удивлени бывше промеж собою, начаша глаголати к себѣ: «Слышасте ли, братие, словеса мужа того, иже от Руси пришедшаго? Видѣсте ли терпѣние его и преизлишнюю его любовь еже к нам? Како в толиках теснотах и не отступи отсюду — а мы велико небрежение и непослушание показахом ему! И за то не гнѣвашеся на ны, но ни единому нас не рече зла слова, ни отвратися от нас, ни сваряшеся, ни биашеся с нами, но с радостию терпяше си вся. Нам на живот и на спасение Богом посланъ есть. И еже глаголет — царство небесное и муку вѣчную и отместие и воздание комуждо по дѣлом[182] — аще бы се было не тако, не бы сице терпѣлъ. Но и кумирницы наши разори, и боги наша раскопалъ есть, и не могоша его вредити. Се есть воистину рабъ великаго и „живаго Бога, иже сотворилъ небо и землю",[183] и, елика словеса от него речена быша, вся истина суть. Но шедше прочее, вѣруем Богу, егоже Стефанъ проповѣда, и рцем к нему: „Слава ти, небесный Боже, пославый к нам своего слугу, да спасет ны от прельсти диавольскиа"». Тогда восхотѣша креститися еже некрещени пермяне, и собрашася к нему людие мнози, народ: мужи и жены и дѣти, яко на поучение. Онъ же, видя их на крещение грядуща, и зило преобрадовася обращению их и с веселым сердцем и со тщанием приат я и, отвръзъ уста своя, паки учаше я по обычаю. И многа словеса изглагола к ним о Бозѣ, и о законѣ его, и о вѣре кристьяньстей, и о животѣ, и о смерти, и о Страшном Судѣ, и о «воздании комуждо по дѣлом его»,[184] и о пристрашных и о грозных муках, и о жизни вѣчней, приводяй и на разумъ, износя словеса от святаго Еваггелиа и от божественых апостолъ и от богогласных пророкъ и от преподобных и богоносных отецъ. Они же убо въсласть послушаша учениа его и с радостию приаша проповѣдь его и со тщанием вѣроваша словесѣм его. Богъ бо милосердый человѣколюбецъ своею благодатию отврьзе им умъ и «очи сердечнѣи»[185] еже къ спасению, и вси ему биаху челом, припадающе к ногама его, просяще святаго крещениа и знамениа Христова. Онъ же, знаменавъ тѣх, когождо их рукою своею прекрестивъ и огласивъ,[186] и молитву сотворивъ, и благословивъ, отпусти а с миром кождо восвояси, заповѣдавъ им по вся дни частити къ святѣй церкви Божии, ко оглашению же приходити оглашеных и по вся дни молитву творя над ними. И по малех временех уреченых, молитвовавъ над ними доволнѣ, и тако тѣх научивъ православнѣй вѣре кристьяньстей, и съ женами их, и с дѣтми, и крести а во имя Отца и Сына и Святаго Духа[187] и научи их грамотѣ их пермьстей, юже бѣ дотоле новосложилъ.

Когда же изволил Бог по своей благодати, то пожелал просветить землю Пермскую святым крещением, ибо услышал Бог молитву и слезы своего угодника Стефана и «не забыл зова» его, «услышал Господь глас плача» его и «не пренебрег молитвой» и прошением его, как пророк Давид сказал: «Волю боящихся его творит и молитву их услышит, и спасет их», «желающий, чтобы все люди спасены были и достигли познания истины», «не желающий смерти грешников, но обращения и покаяния ожидая при жизних их». И тогда собрались все вместе пермяки, живущие в земле той, от мала и до велика, и крещеные, и некрещеные, потому что были они в удивлении, и начали говорить промеж себя: «Слышали ли, братья, слова того мужа, который пришел из Руси? Видели ли терпение его и чрезвычайную его любовь к нам? Как среди таких притеснений не ушел отсюда — а мы показали ему большое пренебрежение и неповиновение! И не разгневался на нас за это, и ни единому из нас не сказал худого слова, не отвернулся от нас, не бранился, не дрался с нами, но с радостью терпел все это. Он послан Богом нам на жизнь и на спасение. И то, о чем говорит, — царство небесное и мука вечная, и отмщение, и воздание каждому по делам — если бы это не так было, не стал бы он этого терпеть. Но — и кумирни наши разорил, и богов наших сравнял с землей, и не смогли они ему повредить. Воистину, он — раб великого и «живого Бога, который сотворил небо и землю», и все те слова, что были им произнесены, истинны. Но пойдемте, наконец, уверуем в Бога, которого Стефан проповедовал, и скажем ему: «Слава тебе, небесный Боже, пославший нам своего слугу, чтобы спас нас от дьявольского заблуждения»«. Тогда захотели креститься некрещеные пермяки, и собралось к нему много людей, народ: мужчины, женщины и дети, как бы на поучение. А он, увидев их, идущих на крещение, весьма их обращению обрадовался и с радостным сердцем и с усердием принял их и, отверзши уста свои, снова учил их по обычаю. И многое рассказал им о Боге и о законе его, и о христианской вере, и о жизни, и о смерти, и о Страшном Суде, и о «воздаянии каждому по делам его», и о страшных и грозных муках, и о жизни вечной, приводя их к знанию, произнося слова святого Евангелия и божественных апостолов, и богогласных пророков и препобных и богоносных отцов. Они же вдоволь послушали учения его и с радостью приняли проповедь его, и с готовностью поверили словам его. Ибо Бог, милосердный человеколюбец, своею благодатью открыл им ум и «очи сердечные» для спасения, и все ему били челом, припадая к его ногам, прося святого крещения и знамения Христова. Он же, знаменовав их, каждого из них своей рукой перекрестив и огласив, и сотворив молитву, и благословив, отпустил каждого из них с миром восвояси, наказав им ежедневно ходить в святую церковь Божью, а оглашенным приходить к оглашению, и каждый день творил о них молитву. И через положенное краткое время, вдоволь помолившись о них, обучив их православной христианской вере, с женами их и детьми крестил их во имя Отца и Сына и Святого Духа и научил их пермской грамоте, которую к тому времени создал.

Но и всѣм имъ, новокрещеным мужем, и уношам, и отроком младым, и малым дѣтищемъ, заповѣда учити грамоту, Часословецъ явѣ и Осмогласникъ и Пѣсница Давыдова,[188] но и вся прочая книги. Учащих же ся грамотѣ, елиции от них извыкоша святым книгамъ, и в тѣх разбираше: овых в попы поставляше, овых же — в диаконы, другиа же в подъяконы,[189] четцы же и пѣвцы,[190] пѣтие им перепѣвая и перелагая и писати научая их перьмъскиа книги; и сам спомогая им, преводяше с руских книгъ на пермьскиа книги и сиа предасть им. И тако оттоле другъ друга учаху грамотѣ, и, от книгъ книгу преписующе, умножаху, исполняюще. И сиа видя, преподобный радовашеся душею и благодарьствено не престаяше нощъ и день, моля за спасение и за обращение людии, всегда уча люди, да стадо Христово растеть и умножается по вся дни, а невѣрных стадо умаливается и убывает, и оскудевает. И тако помогающу Богу, благоволящу же и съдѣйствующу, другую постави церковь святую добру и чюдну, по образу предиреченому, указаному, и в ней иконы и книги устрои, но и третьюю церковь на ином мѣсте. И сице изволися ему не едину церковь поставити, но многи, понеже бо людие пермьстии новокрещаемии не во едином мѣсте живяху, но сдѣ и ондѣ, ово близу, ови же дале. Тѣмже подобаше ему розныя церкви на розных мѣстех ставляти по рекам и по погостом, идѣже коейждо прилично, яко сам вѣсть.

Да всем им, новокрещеным мужам, и юношам, и отрокам, и маленьким детям наказал учить грамоту, Часослов в точности, и Осьмогласник, и псалмы Давидовы, и все прочие книги. Из обучающихся грамоте, тех, кто научился читать святые книги, он выбирал одних — для поставления в попы, других — в дьяконы, а иных — в иподьяконы, чтецы и певцы, перелагая и переводя им службу, уча их писать пермские книги; и сам, помогая им, переводил русские книги на пермский язык и передавал им. И так с тех пор друг друга учили грамоте и, переписывая с книги книгу, умножали их, пополняя их число. Видя это, преподобный радовался душой и не переставал благодарить Бога день и ночь, моля о спасении и об обращении людей, постоянно людей уча для того, чтобы стадо Христово росло и умножалось день ото дня, а неверных стадо умалялось бы и убывало, и оскудевало. И так с Божьей помощью, благоволением и содействием, поставил он и другую святую церковь — хорошую и чудесную, ранее упомянутого и указанного вида — и в ней поместил иконы и книги; да и третью церковь на ином месте создал. И так было ему угодно поставить не одну церковь, а много, поскольку новокрещеные пермские люди жили не в одном месте, но здесь и там, одни ближе, другие дальше. Поэтому ему и понадобилось ставить разные церкви в разных местах, по рекам и селеньям, где каждой и подобало быть, по его разумению.

И тако убо церкви святыа созидахуся в Перми, а идолы сокрушахуся. Какову же ревность стяжа преподобный на болваны, глаголемыя кумиры, како возненавидѣ я премногиа ради мерзости их! И свершеною ненавистию возненавидѣ я, и до коньца опроврьже а, и идолы попра, кумиры сокруши, боги их раскопа, еже суть болваны, истуканныя, изваянныя, издолбеныя, вырѣзом вырѣзаемыя. Сиа до конца испроверже и топором посѣче а, и пламенем пожже я, и огнем испепели а, и без остатка потреби а. Сам по лѣсу объходя без лѣности со ученики своими и по погостом распытая, и в домѣх изыскуя, и в лѣсѣх находя, и въ привежких обретая и здѣ и ондѣ, — вездѣ изнаходя а, дондеже вся кумирница их испроврати и до основаниа искореняше я, и ни едина же от них не избысть. А еже повѣшеное около идолъ — или кровля над ними, или на приношение, или на украшение имъ принесеное, или соболи, или куницы, или горнастаи, или ласицы, или бобры, или лисицы, или медвѣдна, или рыси, или бѣлки — то, все собравъ, во едину кущу складе и огневи предасть я. А кумира преже обухом в лобъ ударяше, ти потомъ топором иссечаше а на малая полѣнца и, огнь возгнѣтивъ, обое сгараше огнем — и куча с куницами, и кумиръ вкупѣ с ними. Себѣ же въ приобрѣтение того прибытка не приимаше, но огнем сжагаше я, глаголя, яко се часть есть неприазнена. И о сем зило дивляхуся перьмяне, глаголюще: «Како не приимаше всего того себѣ в користь, како не искаше себѣ в том прибытка, како отринувъ и презрѣ толико имѣниа си, како поверже и потопта ногама си толика стяжаниа?» И рѣша другъ ко другу: «По истинѣ се есть Божий рабъ,[191] се есть Божий угодникъ, се по истине на наше спасение Богом посланъ есть, и сиа вся творит Бога ради и нашего ради спасениа, а не своего дѣля прибытка или имѣниа ради сокровища, и сиа творит утвержениа ради вѣры кристьяньскиа, а не своего ради приобрѣтениа, користи и притяжаниа, апостолу глаголющу: „Не ища своеа ползы, но многих, да ся спасуть"[192] — и еже рече творити же и учити». Бѣ бо возбранилъ преподобный учеником си и отрокомъ своим, служащим ему, не повелѣлъ оттинуд взяти что от кумирницъ или златное, или сребреное, или мѣдь, или желѣзо, или олово, или иное что и прочее от преди реченых.

И так святые церкви в Перми создавались, а идолы сокрушались. Какое рвение проявил преподобный против болванов, называемых кумирами, как возненавидел он их за великую их мерзость! И лютой ненавистью их возненавидел, и полностью их ниспроверг, и идолов попрал, кумиров сокрушил, с землей сравнял их богов, которые суть болваны высеченные, изваянные, выдолбленные, резьбой вырезанные. Все окончательно низверг и топором их посек, и пламенем их пожег, и огнем их испепелил, и без остатка истребил их. Сам со своими учениками, не ленясь, обходил леса и по селеньям расспрашивал, и в домах разыскивал, и в лесах находил, и в станах обретал, и здесь и там — всюду находил их, пока все кумирни не уничтожил и до основания не искоренил их, и ни одна из них не уцелела. А что было повешено возле идолов — или как кровля над ними, или как жертвоприношение, или принесенное им как украшение, или шкуры соболей, или куниц, или горностаев, или ласок, или бобров, или лисиц, или медведей, или рысей, или белок — все это, собрав, в один сарай сложил и предал огню. Идолов же сначала ударял обухом в лоб, а потом раскалывал их топором на мелкие поленья и, разведя огонь, и то и другое сжигал на огне — кучу с куницами и кумира вместе с ними. В свое же владение этих ценностей не брал, а все сжигал огнем, говоря, что это достояние лукавого. И этому очень удивлялись пермяки, говоря: «Почему он не брал все это для своей пользы, почему не искал себе в этом выгоды, почему отверг и пренебрег стольким имуществом, почему бросил и потоптал ногами столько богатства?» И сказали они друг другу: «Поистине, это Божий раб, это Божий угодник, поистине, он послан Богом для нашего спасения, и все это он делает Бога ради и нашего ради спасения, а не для своей выгоды или владения сокровищами, и делает это ради утверждения христианской веры, а не ради своей прибыли, корысти и стяжания, как сказал апостол: «Ища не своей пользы, а пользы многих, чтобы спаслись» — о чем и говорил, что это надо делать и учить этому <других>«. Ибо запретил преподобный своим ученикам и прислуживавшим ему отрокам, не велел ничего совершенно брать из кумирен — золотого ли, серебряного, меди, железа, олова или чего иного и прочего из уже названного.

Бяху же въ Перми кумири разноличнии — овии болшии и меншии, друзии же среднии, а инии нарочитии и словутнии, и инии мнози. И кто может исчести их? Овѣм убо рѣдции моляхуся и худу честь воздааху, а другим же мнози не токмо ближнии, но и далнии погостове. Суть же у них етери кумири, к нимже издалеча прихожаху и от далних мѣстъ поминки приношаху — и за три дни, и за четыре, и за недѣлю сущии — со всяцѣм тщанием приносы и поминки присылаху. И како могу исказати дѣйствованиа их? Бѣси бо, похвативше умъ и изволение Перми, исполниша всю страну и землю ту прелсти кумирьскиа. Се же бысть им от многиа грубости и невѣданиа, и невѣгласства. И тако пребывающим имъ вся времена дний своих, и в такой прельсти живущим имъ вся дни живота своего, дондеже посети их Спасъ нашъ свыше милостию своею и устрои угодника своего Стефана, вдохну во нь свою си благодать, еюже просвети их. (...)

Были в Перми кумиры разнообразные — одни большие и малые, другие средние, а иные знаменитые и прославленные и многие прочие. И кто может исчислить их? Одним кумирам редко кто молился, им мало воздавали честь, других же почитали многие не только ближние, но и дальние селенья. Были у них некоторые кумиры, к которым приходили издалека, и из дальних мест приносили дары — и в трех днях, и в четырех, и в неделе пути живущие — со всяческим усердием присылали подношения и дары. И как могу описать их поступки? Ведь бесы, овладев разумом и волей Перми, наполнили всю страну и землю ту идольским обманом. Это было у них от большого невежества, незнания и темноты. Так и существовали весь свой век изо дня в день, и в таком обмане жили все дни своей жизни, пока не посетил их свыше наш Спаситель милостью своей и не поставил угодника своего Стефана, вдохнул в него свою благодать, которой и просветил их. <...>

Въ единъ же от дний приидоша пермяне к нему и вопросиша его, глаголюще: «Молим тя, добрый нашъ учителю и правовѣриа наставниче, рцы нам, что ради изгубилъ еси себѣ толико богатства — еже предиреченая вся обретаемая в кумирницах наших, — и изволилъ еси огнем ижжещи паче, нежели себѣ в казну взяти и въ свою си ризницу на потребу свою и сущим ти учеником с тобою, по реченому, „достоинъ бо есть дѣлатель мзды своеа"».[193] Преподобный же, отвещавъ, рече им: «Нѣсте ли слышали божественаго Павла апостола, ефесѣем глаголюща: „Помните, — рече, — яко три лѣта день и нощъ не почивах, съ слезами уча и наказуа единого когождо вас".[194] И паки: „Сребру или злату, или ризам, или иному имѣнию, ни единому же восхотѣх: сами вѣсте, яко требованию моему и у сущим со мною послужиста руцѣ наши; вся указах вам, яко, тако тружающеся, подобает подимати немощныа: благо бо есть даяти паче, нежели взимати"».[195]

В один из дней пермяки пришли к нему и спросили его, говоря: «Молим тебя, добрый наш учитель и наставник правоверия, скажи нам, почему ты загубил столько богатства — всего вышеназванного, находившегося в наших кумирнях, — и пожелал лучше огнем сжечь, чем взять себе в казну или в свою ризницу для нужд своих или учеников, что с тобою, как сказано: «Ибо достоин работник платы своей»«. Отвечая на это, сказал им преподобный: «Разве не слыхали вы божественного апостола Павла, говорившего ефесянам: «Помните, — сказал, — что три года день и ночь я не отдыхал, со слезами уча и наставляя каждого из вас». И еще: «Ни серебра, ни золота, ни одежд, ни иного имущества — ничего не захотел: сами знаете, что потребностям моим и находящихся со мною послужили руки наши; во всем показал вам, что, так трудясь, должно поднимать немощных: ведь давать — большее благо, чем брать»«.

О прѣнии влъхва

О прении с волхвом

Приде нѣкогда нѣкий волхв, чародѣевый старецъ, лукавый мечетникъ, нарочит кудесникъ, влъхвом началникъ, обавником старѣйшина, отравником болший, иже на волшебныя хитрости всегда упражняяся, иже кудесному чарованию теплъ сый помощникъ. Имя ему Панъ сотникъ, егоже древле пермяне некрещении чтяху паче всѣх прочихъ чаровникъ, наставника и учителя себѣ нарицающе его, и глаголаху о нем, яко того влъшвениемъ управленѣ быти Пермьстей земли, и яко того учением утвержается идольская вѣра, иже оттинудь не вѣренъ сый не крещенъ, присно ненавидя вѣры кристианьскиа и не любя кристианъ. Некрещеным убо пермяном и невѣрным не веляше вѣровати и креститися, хотящим же вѣровати возбраняше и запрещаше, вѣровавших же и крестившихся развращаше. Иже сшед нѣкамо, обрѣте нѣкиа христианы пермяны, новоученыа и новокрещеныя, и единаче еще не утвержены суща въ святѣй вѣре христианьстѣй, начат развращати а и раслабляше их ветхим учением своим, прелестным и суетным, и многими словесы обавными и чаровными покушашеся увещевати а. Аще ли кого не можаше словесы и прѣнии своими препрѣти и прельстити, то ласканием и посулы дая им — инако бо не можаше кого перевабити от вѣры кристианьскиа, аще не развѣ точию мздою и даяниемъ; егоже бо многажды словесы не можаше увещевати, то посулы хотяше удолѣти. Бяше же учение его полно всякиа хулы и ереси, и порча, и невѣрьствиа, и кощуны, и дѣтскихъ смѣх.

Пришел однажды некий волхв, старец-чародей, лукавый предсказатель, знаменитый кудесник, глава волхвов, старейшина знахарей, начальник отравителей, всегда занимавшийся искусством волхвования, будучи ревностным служителем колдовского наваждения. Имя ему — Пан-сотник, которого некрещеные пермяки издавна почитали более всех иных колдунов, называя его своим наставником и учителем, и говорили о нем, что его волхвованием держится Пермская земля и что идольская вера утверждается учением его, который был вполне неверным, некрещеным, всегда ненавидел христианскую веру и не любил христиан. Некрещеным же и неверным пермякам не велел веровать и креститься, желающим же веровать препятствовал и запрещал, веровавших же и крестившихся совращал. Если пойдя куда-то он встречал неких пермяков-христиан, новообращенных и новокрещеных, но еще не твердых в святой христианской вере, он начинал их совращать и расслаблять их старым своим учением, ложным и суетным, и многими словами волшебными и чародейскими старался их уговорить. Если же кого не мог словами и своими возражениями переспорить и прельстить, то привлекал их лаской и подкупом — ибо иначе не мог никого переманить из веры христианской, кроме как за плату и подачку; ибо кого словами многажды не мог уговорить, того подкупом хотел одолеть. Было его учение исполнено всяческой хулы и ереси, и вреда, и неверия, и кощунства, и смеха, приличествующего детям.

Се же слышавъ преподобный сжали си зило и стужи си велми, яко и не любо ему бысть, «понеже, — рече — елико азъ согражаю, толико же онъ паче разаряше».[196] И многажды о сем спирахуся промежи собою, и не бѣ равно бесѣдование их. И нѣсть конца рѣчем его: овъ бо тому не покаряшеся, овъ же сему не повиняшеся, и другий другаго не послушаше, и первый перваго неразумна именоваше, и нестроини расхожахуся, понеже овъ свою вѣру хваляше, овъ же свою, единъ не приимаше сего предании, и другии отвращашеся оного повелѣнии. Но кудесникъ, часто приходя, — овогда убо втаю, овогда же яве — развращаше новокрещеныя люди, глаголя: «Мужи, братиа пермьстии, отечьских боговъ не оставливайте, а жрътвъ и требъ их не забывайте, а старыи пошлины не покидывайте, давныи вѣры не пометайте. Иже твориша отцы наши, тако творите. Мене слушайте, а не слушайте Стефана, иже новопришедшаго от Москвы. От Москвы может ли что добро быти нам? Не оттуду ли нам тяжести быша и дани тяжкиа, и насильство, и тивуни, и довотщицы, и приставницы? Сего ради не слушайте его, но мене паче послушайте, добра вам хотящаго. Азъ бо есмъ род вашъ и единоа земля с вами, и единъ род, и единоплемененъ, и едино колѣно, единъ языкъ. Лѣпо вы есть мене слушати паче: аз бо есмъ вашъ давной учитель, и подобаше вамъ мене послушати, старца суща и вам аки отца, паче, нежели оного русина, паче же москвитина, и млада суща пред мною врьстою телесною и малолѣтна, уна суща возрастом, лѣты же предо мною яко сына и яко внука мнѣ. Да сего ради не слушайте его, но мене слушайте и мое предание дръжите и крѣпитеся, да не побѣжени будете, но паче побѣдите и». Людие же новокрещении, отвещавше, рѣша. «Не побѣдихом, старче, но паче весма побѣжени быхом. И бози твои, глаголемии кумири, падением падоша и не въсташа, „изриновени быша и не могуть стати",[197] „тии спяти быша и падоша, мы же востахом и прости быхом",[198] „сѣть их сокрушися, и мы избавлени быхомъ. И нынѣ помощь наша от Господа, сотворившаго небо и землю".[199] Не можем противитися съ Стефаном противу смыслу и разуму его, имже глаголаше, иже ему с нами крѣпко бравшуся словесы евангельскими, апостольскими, пророческими, паче же отеческими и учительскими. И побѣжени быхом словесы его, и пленени быхомъ учением его, и яко язвени быхом любовию его, и „яко стрѣлы унзоша в нас"[200] и яко сладкою унжени стрелою утешением его. И того ради не можем, ни хощем не слушати или противитися, не можем бо стати на истину, но по истинѣ». Кудесникъ же рече: «Единаже вы зрю, без разума есте, слаби же и груби зило, и страшиви, и маловѣри. Азъ же крѣпко на нь вооружуся и принесу молбище богом своим и пожру жрътвы, и сотворю о том кудесъ, и напущу боги своа многиа на нь, и ижженуть и, и сокрушат и, и устрашат и. И тако потребленъ будет от лица моего. Егда же удолѣю ему, тогда вся вы привлеку к себѣ паки в перьвую вѣру свою». Христиане же, посмеявшеся ему, и рѣша: «Безумне старче, что всуе хвалишися на истинаго раба Божиа? Сей бо Стефанъ и боги ваша раскопалъ есть, и не могоша его вредити, иже, с нарочитых кумировъ соимавъ пелены, и помета отрочищу своему, именем Матфѣику, и сотвори в них гаща и онуща, и ногавища, и износи а без пакости и без вреда. Се же сотвори не яко прибытка ради, но на поругание идолом дааще мнимому Матфѣику. А нашего же рода бывъ тот преже, прьминъ, послѣди же, вѣровавъ, и крестися, и бысть ему ученикъ. И не могоша ему зла сотворити. Да аще ученика не могоша вредити, колми паче учителя. Тѣмъже от сего паче разумѣем — и познахом, и вѣровахом — яко суетни суть и немощни и прелестни бози твои. Иже себе не могоша оборонити, тебе ли оборонят? Того ради отврьгохомся идольскиа лсти и отметаемся идольскиа суеты. И единаче реку: „Отрицаемся сатаны и всѣх дѣлъ его и всѣх аггелъ его и всѣх служебъ его и всего студа его",[201] и „обещахомся Христови",[202] и „елико во Христа крестихомся и его знамениемъ знаменахомся",[203] и тако вѣруем единого Бога Отца и Сына и Святаго Духа, въ Святую Троицу и якоже сдержит предание соборная апостольская церковь. К сим же исповѣдуем едино крещение во оставление греховъ и чаем воскресение мертвым и жизни будущаго вѣка. Аминь.[204] Ты же, чародѣевый старче, что ради оставя главу и к ногам прииде? Аще еси силен словесы, то с ним спираися, а не с нами. Аще ли не мощенъ еси, то въскую смущаеши ны и стужаеши нами? Но отиди и не блазни нами. Вѣдый буди, яко „не входиши дверми во дворъ овчий, но инудѣ прикрадываешися и исполнь еси татьска гласа и разбойнича подобиа".[205] „Мы бо есмы овчата словеснаго стада"[206] и „своего пастуха глас знаем и его повелѣниа слушаемъ и по нем послѣдуем. По тебѣ же, чюжем, не идем, но бѣжим от тебе, яко не знаем чюжаго гласа"».[207] Онъ же уклонися съ гнѣвом, рекъ, яко: «Вы младоумни есте и скудьствомъ смысла ходяще. Того ради вас онъ игуменъ переневѣда своим коварьством, уродвы суща, акъже и сам, такиже и вас, аки подобни себѣ приобрѣл вы есть всяко. Мене же не мочно ему коварьствовати, яко азъ скоро низложу и».

Услышав это, преподобный весьма огорчился и очень опечалился, ибо было ему это не любо, «потому что, — сказал, — все, что я созидаю, он, напротив, разрушал». И многократно спорили они об этом между собой, и не была беседа их ровной. И не было конца речам его, ибо один другому не покорялся, тот же этому не повиновался, и тот того не слушал, и этот этого неразумным называл, и расходились несогласными, поскольку тот хвалил свою веру, а тот — свою, один не принимал преданий этого, а другой отвергал обычаи того. Но кудесник, часто приходя, — иногда тайно, а иногда явно — совращал новокрещеных людей, говоря: «Мужи, братья пермские, отеческих богов не оставляйте и о жертвах им и требах не забывайте, и старые обычаи не отвергайте, старой веры не бросайте. Как поступали отцы наши, так и поступайте. Меня слушайте и не слушайте Стефана, недавно пришедшего из Москвы. А от Москвы что хорошего может быть нам? Не оттуда ли к нам идут тяготы, дани тяжкие и насилие, управляющие, сборщики податей и надсмотрщики? Потому не слушайте его, но лучше послушайте меня, желающего вам добра. Я же вашего рода и одной с вами земли, одного рода и одного племени, одного колена и одного народа. Следует вам меня больше слушать: я давний ваш учитель, и подобает вам меня, старца, что вам как отец, слушать более, чем того русина, да еще и москвитина, меньшего меня и ростом, и летами, юного возрастом, а по годам годящегося мне в сыновья или внуки. Потому не слушайте его, а меня слушайте и мое предание храните и крепитесь, чтобы не были побеждены, а, наоборот, победили бы его». Новокрещеные же люди, отвечая, сказали: «Не победили мы, старче, а, напротив, были совершенно побеждены. И боги твои, называемые кумирами, в падении низверглись и не восстали, «низвержены были, и не могут подняться», «они повергнуты были и пали, а мы встали и стояли прямо», «сеть их порвалась, и мы были избавлены. И ныне помощь наша от Господа, сотворившего небо и землю». Не можем мы противиться Стефану, его мысли и мудрости, с которой он говорил, когда крепко боролся с нами словами евангельскими, апостольскими, пророческими, особенно же — отеческими и учительными. И были мы побеждены его словами и пленены его учением, и словно сражены его любовью, и «словно стрелы вонзились в нас», и, словно сладкой стрелой, были мы уязвлены утешением его. Потому-то мы не можем и не хотим ослушаться его или противиться, ибо не можем восстать против истины, а поступим по истине». Кудесник же сказал: «Вижу, однако, что нет в вас разума, слабы вы и очень невежественны, и боязливы, и маловерны. Я же против него крепко вооружусь и принесу мольбы своим богам, принесу им жертвы и нашлю на него чары, и напущу на него многих своих богов, и те изгонят его, и сокрушат его, и устрашат его. И так изгнан будет он от лица моего. Когда же одолею его, тогда всех вас привлеку к себе вновь в прежнюю веру свою». Христиане же, посмеявшись над ним, сказали: «Безумный старец, зачем ты напрасно похваляешься победить истинного раба Божия? Ведь этот Стефан и богов ваших с землей сравнял, и не смогли они повредить ему, тому, кто, сняв со знаменитых кумиров покрывала, побросал их своему служке по имени Матвейка, и тот сделал из них нижнее платье, онучи и штаны, и износил их без ущерба и вреда. Сделал он это не ради прибыли, но отдал указанному Матвейке на поругание идолов. Был же он прежде нашего рода <и веры>, и пермяк, а потом уверовал и крестился, и был его учеником. И не могли ему причинить зла. Если они даже ученику не могли навредить, то тем более — учителю. Вот таким образом мы лучше понимаем — и познали, и поверили — что суетны и немощны, и ложны боги твои. Защитят ли тебя те, что себя не смогли защитить? Потому-то мы отступились от идольского заблуждения и отрекаемся от идольской лжи. И еще скажу: «Отрекаемся от сатаны и всех дел его, и всех ангелов его, и всех служащих ему, и всего срама его», «и дали обет Христу», и поскольку во Христа крестились и его знамением знаменовались, то и веруем во единого Бога Отца и Сына и Святого Духа, во Святую Троицу, как и содержит предание соборной апостольской церкви. Еще исповедуем единое крещение во оставление грехов и чаем воскресения мертвых и жизни будущего века. Аминь. Отчего же ты, старец-чародей, минуя голову, пришел к ногам? Если ты силен в словах, то спорь с ним, а не с нами. Если же не можешь, то зачем нас смущаешь и беспокоишь? Отойди же и не соблазняй нас. Да будет тебе известно, что «не входишь в овчий двор через двери, а с другой стороны прокрадываешься с воровскими речами и разбойничьим обличьем». «Ибо мы овечки словесного стада» и «голос своего пастуха знаем и его повеления слушаемся, и за ним следуем. За тобой же, чужим, не идем, а бежим от тебя, ибо не знаем чужого голоса»«. Волхв же удалился в гневе, сказав: «Вы младоумны и скудны разумом. Поэтому тот игумен и перехитрил своим коварством вас, таких же глупцов, как и сам: обрел также и вас как совершенно себе подобных. Мне же не может он строить козни, ибо я скоро низложу его».

И бяше сий кудесникъ лют супротивникъ преподобному и золъ ратоборецъ, великъ неукротим супостат и боритель, хотя развратити вѣру кристианьскую. И лютѣ попремногу возмущаше вѣрныя, повсегда спирашеся с ним, часто супротивяся ему о вѣре, якоже древле Анний, Замврий въ Египтѣ противистася Моисею.[208] (...) Сице убо сий злый влъхвъ, чародѣевый кудесникъ, зило возгордѣвся, на раба Божиа и на Бога хулныя глаголы въспущая, укаряше же и уничижаше вѣру кристианьскую и проповѣдь еваггельскую похуляше и людем съ гневом глаголаше: «Азъ вашего дидаскала[209] Стефана не боюся супротивлениа и суесловиа и сущих с ним ученикъ его и единъ азъ на всѣх вооружаюся. Ни во чтоже ми суть яже от тѣх глаголемая. Аще и мнятся мудри быти, азъ же мню, яко борзо низложу а якоже колѣблемо листвие и вѣтром трясомо, тако низпадуть. Не могуть бо стати предо мною, ниже пред лицем моим прити не стерпят, но яко воскъ противу пламени велику приближився, и истает,[210] нежели словесы сопрѣтися со мною смѣют на гаданиа и прѣниа их, и стязаниа». Божий же человѣкъ Стефанъ, укрепився благодатию Божиею, и рече къ влъхву: «О, прелестниче и развращению началниче, вавилоньское сѣмя, халдѣйский род, хананѣйское племя, тмы темныя помраченое чадо, пентаполиявъ сынъ, египетскиа прелестныа тмы внуче и разрушенаго столпотворениа правнуче![211] Послушай, тако глаголеть Исаиа пророкъ: „Горе напаяющему ближняго своего смѣшениа мутна".[212] И тако ти глаголет пророкъ Давыдъ: „Что ся хвалиши о злобе, силне? Безаконие весь день, и неправду умысли языкъ твой, яко бритва изострена; сотворилъ еси лесть, возлюбилъ еси злобу паче благостыня; неже глаголати правду, возлюбилъ еси вся глаголы потопныа и языкъ льстивъ. Сего ради раздрушит тя Богъ до конца, востерьгнет тя и корень твой от земля живущих"».[213] (...) Волшебный же кудесникъ рече: «Бози наши, аще и поругани быша от тебе, но милосердовавше и не погубиша тя. Аще ли бы не стяжали милосердиа, то давно бы тя сокрушили и искрятали. И по сему разумѣвай, яко добри суть и милосерди, и яко вѣра наша многимъ паче лучши есть вѣры вашеа. Понеже у васъ, у христианъ, единъ Богъ, а у нас мнози бози, мнози поспѣшницы, мнози поборницы. Тѣм нам дают ловлю и все елико еже в водах, и елико на въздусѣ, и елико въ блатѣх, и в дубравах, и в борѣх, и в лузѣх, и въ порослех, и в чащах, и в березникѣ, и в соснягѣ, и въ елнягѣ, и в раменьи, и в прочих лѣсех, и все елико на древесѣх: бѣлки или соболи, или куницы, или рыси — и прочая ловля наша, от нихже и до вас достигнут нынѣ.

И был этот кудесник лютым врагом преподобного и злым ратоборцем, великим неукротимым противником и воителем, хотевшим разрушить веру христианскую. И люто, многократно смущал веровавших, постоянно спорил с ним, часто противостоял ему в вере, как прежде Анний и Замврий в Египте противились Моисею. <...> И так этот злой волхв, чародей-кудесник, сильно возгордился, произносил хулу на раба Божия и Бога, порицал и унижал христианскую веру и поносил евангельскую проповедь, и в гневе говорил людям: «Я не боюсь сопротивления и суесловия вашего дидаскала Стефана и учеников его и выступаю один против всех. Ни во что не ставлю то, что они говорят. Хоть и считают себя мудрыми, я же думаю, что быстро низложу их, и они падут, как листья, колеблющиеся и дрожащие от ветра. Ибо не могут стать предо мной и не вынесут пред лицом моим появиться, но будут, словно воск, приблизившийся к большому пламени и тающий, — а не то чтобы посмели словесно со мной сразиться в гаданиях и спорах, и состязаниях». А Божий человек Стефан, укрепясь Божьей благодатью, сказал волхву: «О обманщик и глава разврата, вавилонское семя, халдейский род, хананейское племя, мрачное чадо темной тьмы, пентаполиев сын, внук лживой египетской тьмы и правнук уничтоженного столпотворения! Послушай, так говорит пророк Исайя: «Горе поящему ближнего своего мутной смесью». А вот так говорит пророк Давид: «Что хвалишься злобою, сильный? Всякий день беззаконие, и неправду замышляет язык твой, подобный острой бритве; ты содеял обман, возлюбил зло более блага; вместо того чтобы говорить правду, возлюбил слова гибельные, лживый язык. За это вконец сокрушит тебя Бог, исторгнет тебя и корень твой из земли живых»«. <...> Колдующий же шаман сказал: «Боги наши хоть и были поруганы тобою, но смилостивились и не погубили тебя. Если бы они не имели милосердия, то давно бы тебя сокрушили и повергли. И поэтому пойми, что они добры и милосердны и что наша вера много лучшей вашей веры. Потому что у вас, у христиан, один Бог, а у нас много богов, много помощников, много поборников. Потому они дают нам добычу и все то, что в водах, и то, что в воздухе, и в болотах, и в дубравах, и в борах, и в лугах, и в зарослях, и в чащах, и в березнике, и в сосняке, и в ельнике, и в перелесках, и в прочих лесах, и все, что на деревьях: белок ли, соболей ли, куниц ли, рысей ли — и всю прочую добычу нашу, часть которой ныне достается и вам.

Нашею ловлею и ваши князи, и боляре, и вельможи обогащаеми суть? В ня же облачятся и ходят и „величаются подолки риз своих",[214] гордяшеся о народѣх людских, толикими долгими времены изобилующе и многовременными лѣты изобилующе и промысльствующе. Не от нашеа ли ловля и во Орду посылаются и досязают даже и до самого того мнимого царя,[215] но и въ Царьград, и в нѣмцы, и в литву, и в прочая грады и страны, и в далняя языки? И паки другоицы наша вѣра лучши есть паче вашеа, яко у нас единъ человѣкъ или сам другъ исходит многажды на брань, еже братися с медвѣдем, и, бравъся, побѣдивъ, низложит его, яко и кожу его принесет. У вас же на медвѣдя на единого мнози исходят, числом яко до ста или до двою сот. И многажды овогда привезуть, обрѣтше медвѣдя, иногда же без него возвращаются, без успѣха, ничтоже везуще, но всуе тружающеся, еже нам се мнится смѣх и кощуны. И паки другоицы наша вѣра лучши есть: вѣсти у нас въскорѣ бывают. Еже бо что сдѣется на далнѣй странѣ, на ином городѣ, на девятой земли, — сего дни доспѣлося что — а сего дни, в том часѣ, вѣсти у нас полные обретаются, егоже вы, христиане, неудобь возможете увѣдати во многи дни и во многи времена не увѣдаете. Да тѣм наша вѣра лучши есть многим паче вашея, имъже многи боги имам поспѣшествовавъшая нам». Божий же священникъ, отвѣща, рече ему: «Сим ли хвалишися, оканне, многобожие вводя и многи боги нарицаеши, имже было подобало паче постыдѣтися, по реченому: „Да постыдятся вси кланяющиися истуканным, хвалящиися о идолѣх своих?"»[216] (...) Отвеща же кудесникъ и рече: «Азъ въ вѣре, в нейже родихся и воспитахся, и возрастох, и ижжих, и състарѣхся, в нейже пребых вся дни живота моего, — в той да умру, ейже обыкшу ми, и нынѣ на старость не могу еа отврещися и похулити. И не мни мене единого ти глаголюща, но и за вся люди, сущая в земли сей. Не точию от мене мои, мню, глаголи, глаголемии к тебѣ, но яко сирѣчь от лица всѣх пермянъ глаголю ти. Еда лучши есмъ азъ паче отецъ моих, да сиа сотворю? Се бо отцы наши, дѣды, прадѣды и пращуры тако пожиша. Азъ ли добрѣиши сих обрящуся? Ни убо, да не будет. Скажи же ми, кую истину имате вы, христиане, яко о вашей жизни тако преобидите, дерзающе?» Божий же иеромонах, отвѣщавъ, рече ему: «Послушай Бога нашего силы и нашея вѣры тайны». И нача глаголати о милосердии Божии и о смотрении ни его еже к нам. И тако силою Святых Писании, наченъ от сотворениа миру, от созданиа твари, еже есть от Адама, даже и до распятиа Христова и воскресениа и вознесениа, таче и до скончаниа миру.

Не нашей добычей обогащаются и ваши князья, и бояре, и вельможи. В нее облачаются и ходят, и «кичатся подолами своих одежд», гордясь благодаря простым людям, со столь давних времен живущим в изобилии, многие годы живущим в изобилии и занимающимся промыслами. Не наша ли добыча посылается и в Орду, и доходит до самого того мнимого царя, и даже в Царьград, и к немцам, и к литовцам, и в прочие города и страны, и к дальним народам? И потому еще наша вера гораздо лучше вашей, что у нас один человек или вдвоем многократно выходит на битву сразиться с медведем и, сразившись и победив его, убьет да и шкуру его принесет. У вас же на одного медведя ходит много народа, числом так до ста, а то и двух сотен. И нередко то привезут медведя, добыв, то без него возвращаются, без успеха, ничего не везя, а напрасно трудившись, что кажется нам смехотворным и вздорным. И вот почему еще наша вера лучше: у нас новости быстро доходят. Если что случится в дальней стороне, в ином городе, в тридевятой земле, — если что случится в этот день — в тот же день, в тот же час имеются у нас полные известия, каковые вы, христиане, с трудом можете узнать через много дней и долгое время не знаете. Потому-то наша вера много лучше вашей, что имеем многих помогающих нам богов». Божий же священник, отвечая, сказал ему: «Исповедуя многобожие и признавая многих богов, не тем ли хвалишься, окаянный, чего подобало бы более стыдиться, по сказанному: «Да постыдятся все поклоняющиеся истуканам, похваляющиеся своими идолами?»« <...> Отвечая, кудесник сказал: «В той вере, в которой я родился и воспитывался, и вырос, и прожил, и состарился, в которой пребывал все дни моей жизни, — пусть я и умру в ней, к которой привык и ныне, в старости, не могу от нее отказаться и хулить ее. И не думай, что я тебе так говорю только от себя, но — от всех людей, живущих на этой земле. Думаю, что слова, которые говорю тебе, не только мои, к тебе я словно бы от лица всех пермяков обращаюсь. Разве я много лучше отцов моих, чтобы так поступить? Так ведь прожили наши деды, прадеды и прапрадеды. Я ли окажусь лучше их? Да не будет так ни в коем случае. Скажи же мне, какую истину имеете вы, христиане, что дерзаете так пренебрегать вашей жизнью?» Божий же иеромонах, отвечая, сказал ему: «Послушай о силе нашего Бога и тайне нашей веры». И начал говорить о милосердии Божьем и о его заботе о нас. И так с помощью Священного Писания начав от сотворения мира, от создания твари, то есть от Адама, и до распятия Христова и воскресения и вознесения — и так до конца света.

И пребыста сама два, токмо другъ съ другом истязающеся словесы, весь день и всю нощъ, без брашна и без сна пребывающи, ни престатья имуще, ни почиваниа сотваряюще, ни сну вдающеся, но присно о спирании супротивляхуся, словесы упражняхуся. И убо аще и много изглагола к нему, но обаче мняшеся, аки на воду сѣявъ. «Въ душу бо, — рече, — безумнаго не внидеть мудрость, ниже имат вкоренится въ сердцы оскверненѣ».[217] Кудесникъ же, аще и многая поучениа слышавъ, но ни единому же вѣрова и не внимаше глаголемых и не приимаше прежереченых, но, супротивъ пряся, отвещеваше, глаголя: «Азъ не иму вѣры. То все мнит ми ся лжа и басни, и кощуны, вами умышлены. И азъ не вѣрую, аще не прииму искушениа вѣры».

И пребывали вдвоем наедине, лишь друг с другом в словах состязаясь, весь день и всю ночь, пребывая без еды и без сна, не имея перерыва, не делая отдыха, не предаваясь сну, но постоянно противостояли в споре, противоборствовали словами. И хоть многое <Стефан> высказал ему, казалось, тем не менее, что будто на воду сеял. «Ибо в душу, — сказано, — безумного не войдет мудрость и не сможет укорениться в оскверненном сердце». Кудесник же, хоть и много поучений услышал, но ни одному не верил и не внимал сказанному, и не принимал вышеизложенного, но, выступая против, отвечал, говоря: «Я не верю. Все это мне кажется ложью и вымыслом, и вздором, придуманным вами. И я не уверую, если не испытаю веру».

И бысть по словесѣх сих, егда скончашася вся словеса си, по мнозѣх распрѣниих и супротиворѣчии, изволися има обѣма, и избраста себѣ оба сама — два и восхотѣста приати искушение вѣры. И рекоста другъ ко другу: «Придивѣ и вожжевѣ огнь и внидевѣ во нь, яко и сквозѣ огнь пламененъ проидева, посреди пламени горяща вмѣсте, купно проидева оба — азъ же и ты, и ту приимевѣ искушение, и ту возмевѣ извѣщение вѣры: да иже изидет цѣлъ и невреженъ, сего вѣра права есть, и тому вси послѣдуим. И паки, другойцы, другое извещение приимем. Тѣм же образом придевѣ оба, имшася за руцѣ когождо, и внидевѣ вкупѣ въ едину пролубь и низ снидевѣ, въ глубину реки Вычегды, и пустивѣся нанизъ по подледью и паки по часѣ доволнѣ, ниже единого плеска, единою пролубью оба купно, паки возникневѣ. Да егоже аще вѣра права будет, сии цѣлъ изидет, невреженъ, и тому прочее вси повинуются». И угодно бысть слово се пред всѣм народом людии, и рѣша вси людие: «Воистину добръ глаголъ, еже рѣсте дньсь».

И после этих слов, когда все эти слова кончились, после многих распрей и споров решили они оба избрать самих себя, желая испытать веру. И сказали друг другу: «Пойдем и разожжем огонь и войдем в него да и сквозь огонь пламенный пройдем, посреди горящего пламени вместе, вдвоем пройдем оба — я и ты, и здесь будет нам испытание, и здесь получим доказательство <истинности> веры: кто выйдет цел и невредим, у того вера правая, и за тем все последуем. И еще кроме того иное доказательство получим. Таким же образом пойдем оба, взявши друг друга за руки, и войдем вместе в одну прорубь и спустимся вниз, в глубину реки Вычегды, и устремимся вниз по течению подо льдом и потом, спустя достаточное время, пониже одного плеса из одной проруби оба вместе вновь появимся. Чья вера будет правой, тот целым выйдет, невредимым, и ему все в дальнейшем подчинятся». И по душе была эта речь всей толпе народа, и сказали все люди: «Поистине, хорошо то слово, что сказали вы сегодня».

Съшедшимся бес числа людем, и Стефанъ сам, посредѣ их стоя, приглашаше же пришедшим: «Мужи и братиа, слышасте ли словеса сиа от устъ наших? Вонмѣте же разумно глаголемая и „будете, не обинующеся лица человѣча"[218] и не стыдящеся ни единого наю, но „праведенъ судъ судите".[219] Мнѣ бо подвигъ крѣпокъ предлежит, и азъ с радостию тщуся подвизатися и пострадати. И не точию же се, но и умрети рад есмъ за святую вѣру православную». (...)

Когда сошлось бесчисленное множество людей, сам Стефан, стоя среди них, призывал пришедших: «Мужи и братья, слышали ли вы эти слова из уст наших? Внемлите же сказанному разумно и «не будете взирать на лица человеческие» и стыдиться ни одного из нас, но «праведным судом судите». Ибо мне предстоит трудный подвиг, и я с радостью стремлюсь совершить его и пострадать. И не только это, но и умереть я рад за святую веру православную». <...>

И сотворь молитву, рекъ: «Аминь», и по «Аминѣ» рече к людем: «Миръ вам. Спасетеся. Простите и молите о мнѣ. „Терпѣнием бо течем на предлежащий нам подвигъ, взирающе к началнику вѣре, свершителю Исусу"».[220] И тако тщашеся, дръзая внити во огнь, и обращъся к волхву, и рече ему: «Поидевѣ оба вкупѣ, имшася за руцѣ, якоже обѣщаховѣся». Онъ же не поиде. Устрашився шума огненаго, ужасенъ бывъ, обаче не вниде — народу же предстоящу, человѣком собраным, людем зрящим во очию лѣповидцемъ. Огню горящу, и пламени распалающуся; преподобный же паче прилежаше ем, понужая его, но и рукою явъ за ризу влъхва и крѣпко съжемъ ю, похващаше и и нудма влечаше и къ огню очима. Чародѣй же паки въспять въспящашеся. И елижды сему бываему, толь краты же сий, нагло влеком, вопиаше, глаголя: «Не дѣйте мене, да почию!» Паки же третицею стуживъ си, преподобный позываше и, глаголя: «Поидивѣ, да внидевѣ оба во огнь палящъ, по словеси твоему и по суду твоему, якоже изволилъ еси». Онъ же не хотяше внити. И рече ему Стефанъ: «Не се ли суть твоя словеса, яже преже глаголалъ еси? Не сам ли ты сиа избралъ еси и тако восхотѣлъ еси „искусити Бога жива"?[221] То како нынѣ сего сотворити не хощеши?» Онъ же, пометая себе, биаше челом и, припадая пред ногама его, обавляше вину сущу свою, и немощъ свою излагая, суетьство же и прелесть свою обличая.

И, сотворив молитву, произнес «Аминь» и после «Аминь» сказал людям: «Мир вам. Спаситесь. Простите и молитесь обо мне. «Пойдем же с терпением на предстоящий нам подвиг, взирая на главу и создателя веры Иисуса»«. Таковое он имел усердие, дерзая войти в огонь, и, обратившись к волхву, сказал ему: «Пойдем оба вместе, взявшись за руки, как обещали». Он же не пошел. Испугавшись шума огненного, был он в ужасе, не вошел все-таки — в присутствии народа, перед собравшимися людьми, при том, что люди все хорошо видели своими глазами. Горел огонь и пламя распалялось; и преподобный еще пуще принялся за него, понуждая — и взявшись за одежду волхва рукой и крепко ее сжав, схватил его и силой потащил лицом к огню. Колдун же вновь стал пятиться назад. И сколько это происходило, столько же этот, насильно выволакиваемый, вопил, крича: «Не трогайте меня, оставьте в покое!» Понуждая его еще и в третий раз, преподобный призывал его со словами: «Пойдем, войдем оба в огонь палящий по слову твоему и рассуждению твоему, как ты пожелал». Он же не хотел войти. И сказал ему Стефан: «Не твои ли это слова, которые ты прежде говорил? Не сам ли ты это избрал и так захотел «испытать Бога живого?» Так почему же сейчас ты не хочешь этого сделать?» Он же, пав ниц, бил челом и, припадая к ногам его, признал свою вину, объявляя о своем бессилии и обличая суетность и обман свой.

Людие же, ту сущии, трикраты вопросиша я, глаголюще: «Поиди, лишене, что ради не идеши?» Онъ же трижды отвръжеся, глаголя, яко: «Не мощно ми ити, не дръзаю прикоснутися огню, щажуся и блюду приближитися, множеству пламени горящу, и, „яко сѣно сый сухое",[222] не смѣю воврещися, да не, „яко воскъ таетъ от лица огню, растаю",[223] да не ополѣю, яко воскъ и трава сухая, и внезапу сгорю и огнем умру, „и ктому не буду".[224] „И кая будет полза въ крови моей, егда сниду въ истлѣние?",[225] волшество „мое переиме инъ",[226] „и будет дворъ мой пустъ, и в погосте моем не будет живущаго"».[227]

Люди же, бывшие там, трижды его спросили, говоря: «Пойди, несчастный, почему не идешь?» Он же трижды отказался, говоря: «Не могу я идти, не осмеливаюсь прикоснуться к огню, остерегаюсь и опасаюсь приближаться, когда горит такое большое пламя и «будучи словно сухая трава», не смею в него броситься, чтобы «как тает воск от лица огня, не растаял» я, чтобы не был я опален, как воск и сухая трава и внезапно не сгорел и не погиб от огня, «и больше меня не было». «И какая будет польза в крови моей, если сойду в могилу?», колдовство «мое наследует другой», «и будет двор мой пуст, и в селении моем не будет живущего»«.

Преподобный же Стефанъ, побѣдився с волхвом различным симъ начинаниемъ, паки инѣм образом побѣду воздвиже на нь. И поим его с народомъ, и приведе и к рѣцѣ. И сотвориша двѣ велицѣ пролуби, — едину выше, а другую вдале, близъ, ова убо, яже есть врьхняа, а удуже понрети има обѣма вкупѣ, имшася за руцѣ; ова же нижняя, ею же низшедше по подледью и паки выспрь возницати. Чародѣивый же влъхвъ, и тамо, побѣженъ, посрамися. Но и тамо трикраты понуженъ бывъ, и многажды отвержеся, глаголя, яко: «Не мощенъ есмъ сице сотворити, аще и тмами виновата мя сотворите». Мужи же вопросиша и, глаголюще: «Обетшале злыми деньми, се нынѣ приспѣша лишениа твоя на тя. Рцы, оканне, что ради не вниде ниже во огнь, ниже в воду, но всячески посрамленъ еси?» Отвѣщав же волхвъ рече: «Азъ не навыкох преобидѣти огнь и воду, а дидаскалъ вашъ Стефанъ, въ дѣтьствѣ сый и во уности своей, научился есть от своего отца волшвением и чарованием умлъвливати огнь и воду, да ни огнь его жжет, ни вода его топит, — понеже наученъ есть тому и умѣет зило. Азъ же многи злокозненыя хитрости во всем своемъ житии училъ есмъ и умѣю чары творити, волъшвениа же и кудешениа, обаяниа же и потворы и прочая многи мечты, а сего единого не умѣю, — еже умолъвливати огнь и воду или преобидѣти а — у батька своего сего не навыкох».

Преподобный же Стефан, сразившись с волхвом таким образом, еще и по-иному одержал над ним победу. Взял он его с народом и привел его к реке. И сделали две большие проруби — одну выше, а другую — чуть подалее. В ту, что была верхней, следовало нырнуть им обоим вместе, взявшись за руки; а из той, что была нижней, пройдя подо льдом <по течению>, вновь наверх выйти. Чародей же волхв, будучи побежден, и там был посрамлен. И там он, будучи трижды понуждаем, многократно отказался, говоря: «Не могу я этого сделать, хоть и тысячу раз объявите меня виновным». Мужи же спросили его, говоря: «Обветшавший недобрыми днями, ныне настали для тебя твои несчстья. Скажи, окаянный, почему ты не вошел ни в огонь, ни в воду, а совершенно осрамился?» Отвечая, волхв сказал: «Не научился я побеждать огонь и воду, а дидаскал ваш Стефан в детстве и в юности своей научился от своего отца волшебством и колдовством заговаривать огонь и воду, чтобы ни огонь его не жег, ни вода его не топила, — поскольку он этому научен и хорошо умеет. Я же в своей жизни изучил многие злокозненные искусства и умею колдовать, волхвовать и кудесничать, зачаровывать и превращать, и устраивать многие другие наваждения, одного лишь не умею — заговаривать огонь и воду или укрощать их — этому я у батьки своего не научился».

Паки же людие вопросишай, глаголюще: «Повѣждь нам, чародѣйниче, что ради сице сотворилъ еси, — а вѣдый свою немощъ и зловѣрие держа и невѣрьствием одръжим сый, и за вѣру дерзо обещеваещися „проити огнь и воду"?»[228] Онъ же, отвеща, рече им: «Перевѣдал мя Стефанъ, мнѣ вопросившу его о умѣнии таковыя хитрости, онъ же ми отвеща: „Не умѣю азъ умолвити огня и воды, не учился азъ сего". Азъ же, сиа от него слышавъ, вѣровах слову его и помыслих в себѣ, глаголя: „Аще сии не умѣет, якоже и рече, но азъ тѣм пострашу его, хотя сам не умѣю". Но оному того не вѣдущу моего неумѣниа, надѣахся своими клюками переклюкати его и, одолѣвъ, посрамити его и восхищеныя внезапу оттръгнути от руку его и привести а паки въ свой давный обычай. Сих всѣх, увы мнѣ, не получих и „яму, юже ископах, впадох в ню",[229] и „в сѣти сей, юже скрых, увязе нога моя",[230] и „ровъ изрых ему, и сам вринухся во нь".[231] „И быша ми послѣдняя горши первых",[232] понеже Стефанъ, мя одолѣвъ, посрами и суетна мя показа, и всего мя немощна явль. И нынѣ что сотворю или камо бѣжу, не вѣдѣ. „Покры срамота лице мое",[233] и нынѣ нѣсть мнѣ отврести устъ поношению и студу. „Бых поношению сусѣдом моим и страх знаемым моим",[234] „подражание и поругание сущим окрестъ нас".[235] „Весь день срам мой предо мною есть, и студ лица моего покры мя"».[236] Людие же рѣша к нему: «Всюду, оканне, самъ свое изглагола погибелие. (...) Хощеши ли убо вѣровати и креститися, понеже уже препрѣнъ еси?» Очарованый же влъхвъ нечестивый не восхотѣ разумѣти истиннаго разума и тако, не обинуяся, рече: «Не хощу вѣровати и креститися».

Вновь люди спросили его, говоря: «Поведай нам, чародей, зачем ты это сделал, зная свое бессилие, пребывая в зловерии и будучи одержим безверием — дерзко обещал за веру «пройти огонь и воду»?» Он же, отвечая, сказал им: «Превзошел меня Стефан. Когда я спросил его о владении этим искусством, он мне ответил: «Не умею я заговаривать огонь и воду, не учился я этому». Я же, услышав это от него, поверил его слову и подумал про себя, рассуждая: «Если он не умеет, как и сказал, то я тем и напугаю его, хотя сам не умею». И в то время как он не знал о моем неумении, я надеялся своими хитростями его перехитрить и, одолев, посрамить его и похищенных исторгнуть внезапно из его рук и привести их вновь к своему древнему обычаю. Всего этого, увы мне, я не достиг и «упал в ту яму, которую выкопал», и «в сети, которую скрыл, запуталась нога моя», и «ров ему выкопал, и сам туда упал». «И было мне последнее хуже первого», поскольку Стефан, одолев меня, посрамил и показал, что я никчемный, и представил меня совершенно бессильным. И теперь не знаю, что делать или куда бежать. «Покрыл стыд лицо мое», и ныне не могу рта открыть от поношения и стыда. «Подвергся поношению у соседей моих и был пугалом для знакомых моих», «на посмешище и поругание живущим вокруг нас». «Всякий день срам мой предо мной, и стыд лица моего покрыл меня»«. Люди же сказали ему: «Везде, окаянный, ты сам провозгласил свою погибель. <...> Хочешь ли верить и креститься, ибо ты уже побежден?» Пребывая под чарами, нечестивый волхв не захотел понимать истинной мудрости и без обиняков так сказал: «Не хочу веровать и креститься».

Преподобный же, возрѣвъ к народу, и рече: «Вы же есте свѣдители симъ всѣмъ, рцѣте ми, что ся вам мнит?» Они же рѣша: «Повиненъ есть казни». Тогда мужи пермъстии, приступльше, и яша и и, имше, предаша и Стефану, глаголюще: «Возми сего и казни и, яко повиненъ есть казни и, по нашей пошлине, длъженхъ есть умрети, понеже слова Божиа не слушает, Евангелие хулит, проповѣдь евангельскую укаряет, благовѣствованию ругается, вѣре кристианьстѣй насмѣхается, Богу не вѣрует, поучениа не приемлет, „сѣет плевелы посреди пшеницы и отходит",[237] развращает люди новокрещеныя, велит тесати паки кумиры, но и зило противится словесем нашим. Нынѣ же послѣ всѣх и надо всѣми сими и в конецъ слову — тягался есть с тобою словесы и не утягалъ, но сам утяганъ есть, спирался о вѣре и не упрѣлъ, но и сам препрѣнъ бысть; измагался, да не измоглъ, но и сам побѣженъ бысть; и всюду посрамленъ есть, и всячески поруганъ бысть, и еще ктому невѣрьствует и креститися не хощет. Да како сий нѣсть достоинъ казни? И како не долженъ есть умрети? Да аще сего пустиши жива суща и непоругана и не казнена, то и пуще паки пакостити ему». Отвещавъ же Стефанъ, и рече им: «Ни убо, да не будет тако. И не буди рука наша на нашем вразѣ. Ни скоро руки моея не возложу на нь, ни, казня, показню его и смерти не предам его: не посла бо мене Христос бити, но благовѣстити, и не повелѣ ми мучити, но учити с кротостию и увещати с тихостию, ни повелѣ казнити, но наказати с милостию». (...) Таче обратився къ волхву, и рече: «Слышалъ ли еси вся си, о, прелестниче?» Онъ же отвеща: «Ей, отче честный, вся си предреченная слышах и съ твердостию внидоста въ слуха моя». И паки вопрошенъ бысть: «Уже ли ти не пакостити, ни развращати вѣры?» Онъ же отвеща: «Ни, отче честный. Аще ли ти буду пакостникъ или вѣре твоей развратникъ, тогда умру пред ногама твоима». Паки же преподобный рече к нему: «Се засвидѣтельствую ти днесь пред многими послухи и запрещением запрещаю ти, да не явишися нигдѣже в чем от предиреченых повиненъ. Аще ли обрящешися по днех нѣколицѣх по запрещении, преступая наша словеса сиа и не родя о них, тогда прочее каноньским епитемъям подлежиши и градскаго закона казнем повиненъ да будеши. Нынѣ повелеваю пустити тя. Изиди убо от лица нашего цѣлъ и неязвенъ, токмо прочее блюдися потом, да не злѣ постражеши». И се рекъ, мужи, дръжащии его, испустиша и. Онъ же искочи от них, яко елень, и идяше от лица собору, радуяся, яко не тепенъ.

Преподобный же, взглянув на народ, сказал: «Вы — свидетели всего этого, скажите мне, что вы думаете?» Они же сказали: «Подлежит казни». Тогда мужи пермские, приступив, взяли его и, взяв, передали его Стефану, говоря: «Возьми его и казни, ибо подлежит он казни и по нашему обычаю должен умереть, поскольку слова Божия не слушает, Евангелие хулит, проповедь евангельскую бранит, благовествование предает поруганию, над верой христианской насмехается, в Бога не верит, поучения не принимает, «сеет плевелы среди пшеницы и уходит», совращает новокрещеных людей, велит вновь вытесывать кумиров и весьма противится нашим словам. Ныне же, после всего и за всем этим, когда окончены слова, — боролся он с тобой словесно и не победил, а сам побежден; спорил о вере и не переспорил, а сам переспорен был; силился, да не осилил, еще и сам побежден был; и всюду посрамлен, и всячески был опозорен — и после этого еще и не верит, и креститься не хочет. Да как же он не заслуживает казни? И как же не должен умереть? Да если его живым отпустить и неопозоренным, и не казненным, то и больше еще будет вредить». Отвечая же, Стефан сказал им: «Нет же, да не будет так. Не поднимем руки своей на своего врага. Ни руки моей на него не подниму поспешно, ни покараю его, казнив, и смерти его не предам: ибо послал меня Христос не убивать, а благовествовать, и велел мне не мучить, а учить с кротостью и увещевать со спокойствием, велел не казнить, а наставлять с милостью». <...> Потом, обратившись к волхву, сказал: «Слышал ли все это, о обманщик?» Он же отвечал: «Ей, честной отец, все, что ты сказал сейчас, я слышал, и крепко вошло это в мои уши». И вновь был спрошен: «В самом ли деле не будешь вредить и разрушать веры?» Он же отвечал: «Нет, честной отец. Если же окажусь вредителем или разрушителем твоей веры, тогда умру пред ногами твоими». И вновь преподобный сказал ему: «Подтверждаю это сегодня перед многими свидетелями и повелением тебе повелеваю нигде не оказаться виновным в чем-либо из сказанного сейчас. Если же через некоторое время после повеления попадешься на нарушении наших слов и пренебрежении ими, то в дальнейшем попадешь под канонические епитимии и будешь подвергнут карам по гражданскому закону. Ныне повелеваю тебя отпустить. Уйди же от лица нашего цел и невредим, потом только, в дальнейшем, берегись, чтобы жестоко не пострадать». И сказал это, и мужи, державшие его, отпустили его. Он же бросился от них, будто олень, и ушел от собрания, радуясь, что не убит.

Отшедшу же влъхву, и се нѣцыи придоша къ Стефану, повѣдающе ему волъхвово напрасное лжеумиление, како дивляшеся влъхвъ разуму Стефаню и премудрости словесъ его и о дивнѣх отвѣтех его, и сам обличаем бяше от своеа совести, вѣдый, яко истину глаголеть Стефан и праведная наказует. Но влеком бѣ лукавным своим обычаем утвердившимся в нем чарованием, яко «броздьми и уздою одръжим бѣ»,[238] яко тмою, омраченъ волшвением своим и ко «свѣту истинному»[239] возрѣти не хотяше, паче же реку: не можаше. И того ради и вся словеса Стефанова забывъ, паки по первый свой ятся давный злый обычай. Преподобный же рече: «Прѣние наше еже с волхвом, в немже мала не скончася над нами одно слово, глаголющее: „Проидохом сквозѣ огнь и воду, и изведе ны в покой".[240] Но обаче отшедшу влъхву, обретохом покой по многих распрѣнии: от многиа истомы и от многословиа изведе ны в покой». О волъсвѣ же убо слово сицево да скратим и ту абие изоставим конецъ.

Когда же волхв ушел, пришли к Стефану некие люди, сообщая о пустом лжеумилении волхва, о том, как удивлялся волхв разуму Стефана и премудрости его слов, и дивным ответам его, и как сам был обличаем своей совестью, зная, что Стефан говорит истину и наставляет на праведное. Но, влекомый ложным своим обычаем через утвердившиеся в нем чары, словно «удерживался удилами и уздой», словно тьмой, омраченный своим волхвованием, на «свет истинный» взглянуть не хотел, более того скажу: не мог. И оттого, забыв все Стефановы слова, вновь взялся за свой первоначальный древний нечестивый обычай. Преподобный же сказал: «В споре нашем с волхвом чуть не сбылось о нас одно слово, гласящее: «Прошли мы сквозь огонь и воду, и вывел Он нас на покой». Ибо когда ушел волхв, обрел я покой после многих распрей: из большой усталости и многословия вывел <Господь> нас на покой». Мы же о волхве же это слово прекратим и здесь немедля закончим.

Межу же сим преподобный крещаше люди, здѣ и ондѣ обретающихся, от различных погостовъ приходящих, мужи и жены, и дѣти, съсущая младенца. Елико вѣрных и елико готовающихся къ святому просвѣщению, елико хотящих породитися «банею пакипорождениа»,[241] елико желающих приати Христово знамение, елико приходящих къ святому крещению — сих всѣх оглашая, поучая, крещаше, якоже бѣ ему обычай, иже и присно творяше.

Между тем преподобный крестил людей, находящихся здесь и там, приходящих из различных селений, мужчин, женщин и детей, и грудных младенцев. Всех верующих и всех готовящихся к святому просвещению, всех хотящих родиться в «бане возрождения», всех желающих получить Христово знамение, всех приходящих к святому крещению — всех их оглашая, поучая, крестил, как было у него в обычае, чем всегда и занимался.

Дѣло же бѣ ему: книги писаше, с руских переводя на перьмьскиа, но и съ греческих многажды на пермьскиа. И не малу болѣзнь имѣя о сем, прилежаше. Овогда убо почиташе святыя книги, овогда же переписоваше, то бо бѣ дѣло ему присно. Тѣм и в нощех многажды без сна пребываше и бдѣниа повсегдашняа сътваряше. Денью же множицею непразденъ пребываше. Овогда убо тружашеся еже в дѣлех руку своею, ово же наряжаше и устраяше, яже надобно церкви, или себѣ на потребу и сущимъ с ним.

Было же у него дело: книги писал, переводя с русского на пермский, а также многократно и с греческого на пермский. И имея немалую об этом заботу, он старался. То читал он святые книги, то переписывал, ибо было это его всегдашним делом. Потому и ночами многократно пребывал без сна и устраивал постоянные бдения. Днем же во много раз более был занят. То трудился руками своими, иногда же распоряжался и устраивал то, что нужно для церкви или для надобностей собственных и тех, кто был с ним.

О епископьствѣ

О епископстве

И умножьшимся учеником, пребываху христиане, но и церкви святыя на различных мѣстех и на розных реках и на погостех, сдѣ и ондѣ, созидаеми бываху. И нужа всяко бысть ему взискати и поставити и привести епископа. И съпроста рещи, всячески требует земля та епископа, понеже до митрополита и до Москвы далече сущи. Елико далече отстоит Царьград от Москвы, тако удалѣла есть от Москвы далняя Пермъ. И како мощно быти безъ епископа? И кто может толь далече путь надолзѣ часто шествовати о епископлѣх вещех и о дѣлех руку его: и о церковныхъ управлениих, или священники поставляти, попы, диаконы и игумены, или на основание церкви, или на священие церкви, и прочая ина многа, в нихъже мѣстех ключается требѣ быти епископу.

К тому времени увеличилось число учеников, христиан прибывало, строились и церкви святые в различных местах и на разных реках, и в селеньях, здесь и там. И стало ему необходимо непременно найти и поставить, и привести епископа. И, попросту говоря, очень нуждается земля та в епископе, поскольку до митрополита и до Москвы далеко. Сколь далеко отстоит Царьград от Москвы, столь удалена от Москвы дальняя Пермь. Как же можно быть без епископа? Кто же может столь дальний путь долго и часто проходить ради выполнения епископских обязанностей и дел рук его: и по церковному управлению или священников поставлять, попов, диаконов и игуменов, или на основание церкви, или на освящение церкви и многого иного прочего, там, где оказывается необходимым присутствие епископа.

И сих ради всѣх совѣтоваше съ предними своими чиноначалники. И таковыя ради вины воздвижеся от земля далная, еже есть от Перми, на Москву, къ князю великому Дмитрию Ивановичу[242] и къ Пымину, тогда сущу митрополиту,[243] и вину сущу повѣда им, еяже ради от далняго оземьствованиа пришествова на Москву, юже яви, рекъ: «Да ся поищет и изобрящет сицъ мужъ у вас, егоже поставльше и епископом, послѣте и со мною в Пермьскую землю. Зило бо требуют ти людие епископа, понеже „жатва"[244] приспѣла есть, и „жатва убо многа, а дѣлатель мало", и сего ради „молимся Господину жатвѣ, да изведет дѣлателя на жатву свою", яко да пришедшу ему тамо въ свою епископью, будет ми спомощникъ и способникъ на проповѣдь, Богу съдѣйствующу и споспѣшьствующу, и азъ буду ему съслужебникъ и сработникъ и сострадалникъ, яже на всяку потребу благу».

И обо всем об этом советовался он со своими старшими чиноначальниками. И по этой причине отправился из земли дальней, из Перми, в Москву к великому князю Дмитрию Ивановичу и к Пимену, бывшему тогда митрополитом, и поведал им причину, по которой из далекого местопребывания пришел в Москву, и, сообщив ее, сказал: «Да будет изыскан и найден у вас такой муж, которого, поставив епископом, пошлете со мной в Пермскую землю. Ибо очень нужен тем людям епископ, поскольку «жатва» поспела, и «жатва велика, а работников мало», и потому «молился Господину жатвы, чтобы вывел работника на жатву свою», чтобы, когда придет он в свою епископию, был бы мне помощником и пособником в проповеди при Божьем содействии и помощи, и я буду ему сослужителем и сотрудником, и сподвижником во всяком благом деле».

Се же слышавъ князь великий и митрополит, удивльшася, похвалиста думу его, и угодни быша пред ними словеса его, и посулиста быти прошению его. Митрополит тъгда не малу печаль имяше, пекийся присно о мирѣ и о градѣх, и о странах, и прочиих епархиах, сущиихъ въ его митрополии, о множествѣ словесных овецъ, паче же о новокрещенных. И о сем прилѣжно думаше и гадаше, искаше и пыташе, кого изыскати, изобрѣсти и избрати, и поставити, и послати епископа в Пермъ, и како достоит епископу быти и какову подобает ему достоиньством быти. (...) Ови же сего поминаху, друзии же другаго вдергиваху, инии же иного имя изношаху. Митрополит же рече: «Ни убо, да не будет. По истинѣ бо добри суть и ти, но ни единъ же от них обрящется. Но елма же убо обретаю в Ветсѣм Завѣте слово оно, глаголемо: „Обрѣтох Давыда, сына Иессѣева, мужа по сердцу моему",[245] сице и аз нынѣ обретох того самого Стефана, мужа добра, мудра, разумна, смыслена, умна суща и хитра, и всячески добродѣтелми украшена, и таковаго дара достойна бывша, еже при мнозѣх и во мнозѣх в нынешнее время досужна бывша. Мню же, яко пригожу ему быти и надѣюся, яко то „дѣлецъ" есть. Еще же к тому имат благодать, вданую ему от Бога, и учительства даръ, еже стяжа, и талантъ, порученый ему,[246] и слово премудрости и разума. Но и грамоты розныя умѣет, и языки инѣми возглаголеть к людем, и чювьствии душевными и телесными благопотребенъ есть».

Услышав же это, великий князь и митрополит, дивясь, похвалили его мысль, и угодны им были слова его, и пообещали выполнить его просьбу. Митрополит тогда, имея немалую заботу, постоянно пекся о мире и о городах, и о землях, и о прочих епархиях, находящихся в его митрополии, о множестве словесных овец, особенно же о новокрещеных. И об этом усердно думал и гадал, искал и спрашивал, кого найти, отыскать и избрать, и поставить, и послать епископом в Пермь, и каким надлежит епископу быть, и какими достоинствами следует ему обладать. <...> Одни этого вспоминали, другие же другого выдвигали, иные же иного имя произносили. Митрополит же сказал: «Нет же, да не будет этого. Воистину, хороши и они, но ни один из них не подойдет. Но как нахожу в Ветхом Завете то слово, что гласит: «Нашел я Давида, сына Иессеева, мужа по сердцу моему», так и я ныне нашел того самого Стефана, мужа доброго, мудрого, разумного, рассудительного, умного и искусного, и всецело украшенного добродетелями и достойного такого дара, ко многому и во многом ныне искусного. И думаю, что он подойдет, и надеюсь, что он — «работник». Имеет еще к тому же благодать, данную ему от Бога, и дар учительства, который приобрел, и талант, вверенный ему, и слово премудрости и разума. Еще и разными грамотами владеет, и заговорит с людьми на других языках, и обладает должными душевными и телесными чувствами».

Слышавши же «архиерѣи, старцы и книжницы»,[247] и клирицы, — вси вкупѣ, яко единѣми усты, рекоша: «Воистину добръ мужъ, достоинъ есть таковыя благодати». Наипаче же князю великому зило за честь поставление его, бѣ бо ему знаем зило, и любляше издавна. Митрополит же, со князем с великим срассудивъ, и подумавъ и порасмотривъ, видѣвъ и слышавъ мужа добродѣтель и благоизволение, и доброе исповѣдание, и яко учительским саном украшена суща, и яко апостольское дѣло начинающа же и свершающа, и таковыя благодати достойна бывши, и, — собравъ епископы и священники и прочая клиросники, таче благодатию и изволением князя великого и своим избранием, и хотѣнием всего причта и людей, — поставль его епископом в Перьмъскую землю, юже и просвети святым крещением, юже научи вѣрѣ кристианьстѣй, в нейже имя исповѣда Божие пред нечестивыми, в нейже проповѣда святое Еваггелие Христово, в нейже съдѣа дѣла странна, страшна и преславна, ихъже инъ никтоже тамо преже его не створи, в нейже идолы попра, святыя церкви воздвиже и богомолью устрои, и святыя иконы постави, и люди Богу кланятися научи. Сиа же люди, яже от прельсти избави, от бесовъ отведе и къ Богу приведе. Сим людем поставленъ бысть епископъ и архиерѣй. Над всѣми людми поставленъ бысть святитель[248] и законодавца над ними, да разумѣют языцы, яко человѣцы суть. Поставленъ же бысть по Тактамышеве рати на другую зиму,[249] егда и Михаилъ, епископъ смоленьский[250] поставлен бысть. Тогда и сий с ним во едино время поставлени быша. (...)

Выслушав это, «архиереи, старцы и книжники», и клирики — все вместе, будто едиными устами, сказали: «Воистину, хороший он муж, достоин такой благодати». Особой честью было это для великого князя, ибо он был ему хорошо знаком, и любил он его издавна. Митрополит же, посоветовавшись с великим князем, и подумав, и порассмотрев, увидев и услышав о добродетели мужа и добром его нраве, и добром исповедании, и о том, что украшен учительским саном, что предпринимает и совершает апостольское дело, и что такой благодати достоин, — собрав епископов и священников, и прочих клириков, а также милостью и волей великого князя и своим выбором, и желанием всего причта и людей — поставил его епископом в Пермскую землю, которую он просветил святым крещением, которую научил вере христианской, в которой имя Божье исповедал пред нечестивыми, в которой проповедовал святое Евангелие Христово, в которой совершил удивительные дела, величественные и достославные, которых никто прежде там не совершал, в которой идолов низверг, святые церкви воздвиг и богослужение установил, и святые иконы поставил, и людей Богу поклоняться научил. Тех людей, которых избавил от обмана, увел от бесов и привел к Богу. Этим людям поставлен он был епископом и архиереем. Над всеми людьми поставлен он был святителем и законодателем, чтобы осознали язычники, что они — люди. Поставлен же он был на вторую зиму после битвы с Тохтамышем, когда и Михаил, епископ смоленский, был поставлен. Тогда тот и другой были поставлены в одно время. <...>

Послали бо его бяху пермяне на Москву, глаголюще: «Изиди на взыскание епископа и взищи нам святителя, егоже обрѣте епископа, возвратися к нам. Приди с ним, ведеи его съ собою». Онъ же, шедый на взыскание епископа, паки возвратися к ним, не привед его. Единъ приде, никогоже ведый съ собою: иже шед на взискание епископа внезапу токмо сам обрѣтеся епископъ. Не бо вѣдалъ бывающаго, яко быти ему епископом тѣмъ, и не добивался владычьства,[251] ни врьтѣлся, ни наскакивалъ, ни накупался, ни насуливался посулы, не далъ же никомуже ничтоже — ни дара, ни посула, ни мзды. Нѣчего бо бяше было и дати ему, нестяжание стяжавъшу ему, но и самому сдаваша, елико потребная, елико милостивии христолюбцы и страннолюбцы, видяще Бога ради бывающее творимо. И митрополитъ Бога радма поставль его и спасениа ради обращающихся новокрещеных людий. Егда же по поставлении его, по днех доволных, отпущенъ бысть княземъ великим и митрополитом, паки отиде въ свою землю, одаренъ от князя и от митрополита, и от боляръ, и от прочих христоименитых людий, и идяше путем своим, радуяся, благодаря Бога, устроившаго вся добрѣ зило.

Послали же его пермяки в Москву со словами: «Отправляйся на поиски епископа и найди нам святителя, и с епископом, которого найдешь, возвращайся к нам. Приходи с ним, ведя его с собой». Он же, отправившийся на поиски епископа, вернулся к ним назад, не приведя его. Один пришел, никого с собой не ведя: отправившийся на поиски епископа внезапно сам оказался епископом. Ведь не знал он, как произойдет, что быть ему тем епископом, и не добивался владычества, не суетился, не напрашивался, не подкупал, не сулил посулов, никому ничего не дал — ни подарка, ни взятки, ни мзды. Ведь и дать ему было нечего, ему, стяжавшему нестяжательство, еще и самому ему подавали необходимое милостивые христолюбцы и страннолюбцы, видя совершаемое Бога ради. И митрополит поставил его Бога ради и ради спасения обращающихся новокрещенных людей. Когда же по поставлении его, спустя достаточное количество дней, был отпущен великим князем и митрополитом, пошел он назад в свою землю, будучи одарен князем и митрополитом, и боярами, и прочими христианами, и шел своим путем, радуясь, благодаря Бога, устроившего все очень хорошо.

И приѣхавъ въ свою си епископью, паки по первое деръжашеся устроение и свое обычное дѣло имѣяше, и слово Божие проповѣдаше с дерзновением, и невозбранно учаше а. Елико гдѣ осталося от некрещеных, — изиская сюду и сюду, в киих предѣлех обретая сиа от поганых, — обращаше и крещаше. Всѣх же крещеных своих учаше въ вѣре пребывати и напред поспѣвати, якоже рече апостолъ: «Задняя забывающе, а на предняя протязающеся».[252] И грамоте пермъской учаше я, и книги писаше им, и церкви святыя ставляше им и свящаше, иконами украшаше и книгами исполняше и манастыри наряжаше,[253] и в черьнцы постригаше и игумены имъ устрояше, и священники, попы, диаконы сам поставляше и анагносты, и падиаки уставляше. И попове его пермьскиим языком служаху: и обѣдню, заутреню же и вечерню,[254] пермъскою рѣчию пояху. И кононархи[255] его по пермъским книгам конархаша, и четцы чтение чтяху пермьскою бесѣдою, пѣвцы же всяко пѣние пермъски возглашаху. И бяше видѣти чюдо в земли той: идѣже преже были идолослужителие, бѣсомолцы, ту богомолцы явишася. (...)

И, приехав в свою епископию, опять держался он прежнего уклада и выполнял свою обычную работу, и слово Божье проповедовал с дерзновением, и беспрепятственно учил их. Сколько где оставалось некрещеных, — разыскивая здесь и там, в каких местах находил этих язычников, — обращал и крестил. Всех же крещеных своих учил пребывать в вере и вперед продвигаться, как сказал апостол: «Прежнее забывая, а вперед устремляясь». И грамоте пермской учил их, и книги писал им, и церкви святые ставил им и освещал, иконами украшал и книгами наполнял, и монастыри устраивал, и в чернецы постригал и игуменов им ставил, и в священники, попы, дьяконы сам поставлял, и чтецов и иподьяконов ставил. И попы его по-пермски служили: обедню, заутреню и вечерню пели на пермском языке. И канонархи его по пермским книгам пропевали, и чтецы читали чтение на пермском наречии, певчие же всякое пение по-пермски возглашали. И увидели чудо в земле той: где прежде были идолослужители, бесомольцы, там богомольцы явились. <...>

О призвании и о вѣровании многихъ языкъ

О призывании и вере многих народов

О сем и апостоли свидѣтельствують, еже о обращении странъ и о призвании языкъ, яко «подобает во всѣх языцѣхъ проповѣдатися слову Божию»,[256] и яко подобает иноязычником обращатися къ Богу и вѣровати, и крещатися. Благовѣстницы и проповѣдницы свидѣтельствуют о семъ и пророцы согласуютъ. Исайа бо рече: «Се языцы, иже не вѣдают тебе, призовуть тя и людие, иже не знают тебе, прибѣжат к тебѣ».[257] И пророкъ Давыдъ рече: «Хвалите Бога»,[258] «вси языцы поработают ему»,[259] «вси языцы ублажат и»,[260] «вси языцы приидуть и поклонятся пред тобою, Господи, и прославят имя твое»[261] в вѣкъ, «убоятся языцы имени Господня»,[262] «убоятся его вси концы земля»,[263] «услышите, вси языцы, внушите вси живущии по вселеннѣй, земнии же, сынове человѣчестии, вкупѣ богат и убогъ»,[264] яко «высокъ надо всѣми языки Господь, и над небесы слава его»,[265] «очи его на языки призираета»,[266] «сказа Господь спасение свое, пред языки откры правду свою»,[267] «видѣша вси концы земля спасение Бога нашего»,[268] «благословите, языцы, Бога нашего, слышанъ створите глас хвалы его»,[269] «да познаемъ на земли путь твой; во всѣх языцѣх дѣла его»,[270] «возвестите во языцѣх славу его, во всѣх людехъ чюдеса его»,[271] «рцѣте во языцѣх, яко Господь воцарися, ибо исправи вселенную, яже не подвижится»,[272] «яко царь всей земли»[273] «Богъ воцарися над языки»,[274] «блаженъ языкъ, емуже есть Господь Богъ его, и люди, яже избра в достояние свое»,[275] «милости Господня исполнися земля»,[276] «да убоится Господа вся земля»[277] «и исполнится вся земля славы его; будет и будет»,[278] «да подвижется от лица его вся земля»,[279] «во псалмѣх воскликнѣм ему, яко Богъ — велий Господь, царь велий по всей земли»,[280] «воскликнете Господеви, вся земля»,[281] «увѣдѣте, яко той есть Богъ нашъ, той сотвори ны, а не мы себе»,[282] «воспойте Господеви, вся земля»,[283] «воскликни Богу, вся земля»,[284] «вся земля да поклонит ти ся и да поет тебѣ, да поет же имени твоему, Вышнии»,[285] яко ты, Господи, «единъ Вышний по всей земли»,[286] «зило превознесеся над всѣми боги»,[287] «азъ познах, яко велий Господь, и Богъ нашъ надо всѣми боги»,[288] «велий Господь, хваленъ зило, страшенъ есть над всѣми боги»,[289] «Господи, Господь нашъ, яко чюдно имя твое по всей земли!»,[290] «вознесися на небеса, Боже, и по всей земли слава твоя»[291] «по имени твоему, Боже, тако и хвала твоя на концы земли»,[292] «упование всѣм концем земли и сущим в мори далече»,[293] «вонми и посѣти всѣх языкъ»,[294] «и увѣдают, яко имя тебѣ Господь, и ты единъ еси Вышний по всей земли»,[295] «воскресни, Боже, суди земли, яко ты наслѣдиши во всѣх языцѣх»,[296] «блаженъ, егоже ты накажеши, Господи, и от закона твоего научиши и»,[297] «мнѣ иноплеменницы покоришася»,[298] «да постыдятся вси кланяющиися истуканным, хвалящиися о идолѣх своих»,[299] «яко не отринет Господь людий своих и достояниа своего не оставить»,[300] но «посла слово свое, исцѣли а и избави а от пагубы ихъ»,[301] «да рекуть избавлении Господомъ, иже избави а из руки вражиа и от странъ собра я, от въстока и запада, и сѣвера и моря; заблудиша в земли безводнѣ»,[302] «алчюще и жажуще; душа их в них изнеможе. Возваша ко Господу, егда въстужиша; от бѣд их избави а и наведе а на путь правый»,[303] «ибо благословение даст законъ даяй»,[304] того ради «вознесуть и въ церкви людстѣй и на сѣдалищи старецъ восхвалят его»[305] «и поклонятся ему вси царие земстии»,[306] и «всяко дыхание да хвалит Господа».[307] (...)

Об этом и апостолы свидетельствуют, об обращении стран и о призывании народов, что «во всех народах должно быть проповедано слово Божье» и что подобает иноверцам обращаться к Богу и веровать, и креститься. Благовествователи и проповедники свидетельствуют об этом и пророки согласно говорят. Ведь Исайя сказал: «Вот, народы, которые не знают тебя, призовут тебя и люди, которые не знают тебя, прибегнут к тебе». И пророк Давид сказал: «Хвалите Бога», «все народы будут служить ему», «все народы восславят его», «все народы придут и поклонятся пред тобою, Господи, и прославят имя твое» вовеки, «убоятся народы имени Господня», «убоятся его во всех концах земли», «услышьте, все народы, внимайте, все живущие во вселенной, земнородные, сыны человеческие — и богатые, и бедные», что «высок над всеми народами Господь, и выше небес слава его», «очи его взирают на народы», «явих Господь спасение свое, пред народами открыл правду свою», «видели во всех концах земли спасение Бога нашего», «благословите, народы, Бога нашего, возвысьте голос хвалы его», «чтобы познали мы на земле путь твой; во всех народах дела его», «возвестите в народах славу его, во всех людях чудеса его», «возгласите в народах, что Господь воцарился, ибо устроил вселенную, которая не поколеблется», «ибо царь всей земли» «Бог воцарился над народами», «блажен народ, у которого есть Господь Бог его, и люди, которых избрал он в достояние свое», «милостью Господней наполнилась земля», «да убоится Господа вся земля» и «наполнится вся земля славой его; да будет и будет», «пусть поколеблется пред лицом его вся земля», «в псалмах воскликнем ему, что Бог — великий Господь, великий царь во всей земле», «восклицайте Господу, вся земля», «узнайте, что он — Бог наш, он сотворил нас, а не мы себя», «воспойте Господу, вся земля», «восклицай Богу, вся земля», «пусть поклонится тебе вся земля и пусть поет тебе, пусть же поет имени твоему, Всевышний», потому что ты, Господи, «один Всевышний по всей земле», «весьма превознесся над всеми богами», «я познал, что велик Господь, и Бог наш превыше всех богов», «велик Господь, весьма славен, страшен более всех богов», «Господи, Господь наш, как величественно имя твое по всей земле!», «вознесись на небеса, Боже, и по всей земле слава твоя», «каково имя твое, Боже, такова и похвала твоя до концов земли», «упование всем концам земли и находящимся далеко в море», «услышь и посети все народы», «и узнают, что имя твое Господь, и ты один Всевышний по всей земле», «воскресни, Боже, суди земле, ибо ты наследуешь все народы», «блажен тот, кого ты будешь наставлять, Господи, и закону своему научишь его», «мне иноплеменники покорились», «да постыдятся все кляняющиеся истуканам, хвалящиеся идолами своими», «ибо не отринет Господь людей своих и достояния своего не оставит», но «послал слово свое, исцелил их и избавил их от гибели их», «чтобы сказали избавленные Господом, который избавил их от руки вражеской и из земель собрал их с востока и запада, и севера, и моря; блуждали в земле безводной», «терпя голод и жажду; душа их в них изнемогла. Воззвали к Господу, когда затужили; от бед их избавил их и вывел их на правильный путь», «ибо благословение даст дающий закон», потому «превознесут его в церкви человеческой и на собрании старейшин восславят его» «и поклонятся ему все цари земные», и «всякое дыхание пусть славит Господа». <...>

О азъбукы пермъстѣй

Об азбуке пермской

Не токмо бо святым крещениемъ просвѣти а, но и грамотѣ сподоби а и книжный разумъ дарова им и писание предасть им, еже новую грамоту сложи, еже незнаемую азбуку пермъскую счини[308] и, тѣми писменными словесы книги многи написавъ, предасть им, егоже дотолѣ вѣк свой не стяжаша. Преже убо крещениа пермяне не имѣяху у себе грамоты и не разумѣваху писаниа, и отинуд не знаяху, что есть книги, но точию у них баснотворцы были, иже басними баяху о бытии и о миротворении, и о Адамѣ, и о раздѣлении языкъ. И прочая бяху бающа и лжуща паче, а не истиньствующе. И тако бѣша вѣкъ свой и вся лѣта своя истрошиша. Но Богъ, милостивый человѣколюбецъ, иже вся устраая на ползу людем си и не оставляя рода человѣча без разума, но всячески приводя на разумъ и на спасение, иже пощадѣ и помилова люди пермъскаго языка, воздвиже и устрои им, якоже древле Веселеила во Иизраили — и «наполни мудрости и хитрости»,[309] — тако и сего Стефана, мужа добра и благоговѣйна, и посла к нимъ. Онъ же сотвори им грамоту нову — азбуку пермскую, сложивъ, счини. И егда сему бывшу, мнози от человѣкъ видѣвши и слышавши и чюдишася, не точию сущии в Перми, ино и по иным градом и землямъ, паче же на Москвѣ дивляхуся, глаголюще: «Како сей умѣет книги пермъския доспѣти и откуду сему дана бысть премудрость?» Друзии же рѣша: «Се есть воистину философ новый». То бысть Костянтинъ нарицаем и Кирил Философ, иже сотворилъ грамоту словеньскую[310] въ тридесят и восмъ словъ. Такоже и се сь сложил числом четыре межу двема десятма словъ, подобяся греческиа азбукы числу словъ, ова убо слова по чину греческыхъ письмень, ова же убо по рѣчи перьмьскаго языка. Первое же слово «азъ» у стиха, якоже и у греческиа азбуки.

Не только ведь святым крещением просветил он их, но и грамоты удостоил их, и книжную мудрость даровал им, и письменность дал им, когда неизвестную азбуку пермскую сочинил и, написав множество книг теми письменными буквами, дал им то, чего они испокон века не имели. Ведь до крещения пермяки не имели своей грамоты и не знали письменности, и вовсе не ведали, что есть книги, а были у них лишь сказители, что сказки сказывали о начале и о сотворении мира и об Адаме, и о разделении народов. И прочее пустословили, и больше лгали, чем истину говорили. И так век свой и все годы свои растратили. Но Бог, милостивый человеколюбец, который устраивает все на пользу людям и не оставляет рода человеческого без разумения, но всячески приводит к разумению и спасению, который пощадил и помиловал людей пермского народа, поставил и дал им, как прежде Веселиила в Израиле — и «исполнил мудрости и умения», — так и этого Стефана, мужа хорошего и благоговейного, и послал его к ним. Он же создал им новую грамоту — пермскую азбуку, сложив, составил. И когда это произошло, многие из людей видели, слышали и удивлялись, не только жившие в Перми, но и в других городах и землях, особенно же в Москве дивились, говоря: «Как он умеет сочинять пермские книги и откуда ему была дана премудрость?» Другие же говорили: «Это воистину новый философ». Прежде был называемый Константином Кирилл Философ, который создал славянскую грамоту из тридцати восьми букв. Так вот и этот составил <азбуку> числом в двадцать четыре буквы, уподобляя по числу букв греческой азбуке, одни буквы по образцу греческих письмен, другие же — по звукам пермского языка. Первая же буква в ряду — «аз», как и в греческой азбуке.

Преже же всѣх грамот бысть жидовская грамота.[311] С тое сняша еллиньстии грамотничицы. Таче по сих — римская и прочии ини мнози. По мнозѣх лѣтех — русская. Послѣ же всѣх — пермьская. У жидовскиа азбуки первому слову имя «алфъ»,[312] а греческиа азбуки первому слову имя «алфавита»,[313] а сирьяньскиа — «алеф-бе», а у югорскиа — «афака-васака», а руски — «азъ», у пермьские — «а-буръ». Да не по единой глаголюще, умножится слово. Мнози бо суть грамоты и мнози азбуки. Но се имяна словом азбуки пермьскиа: а, буръ, гай, дой, е, жой, зата, зита, и, коке, леи, мено, нено, во, пѣй, рей, сий, тай, цу, черы, шуя, е, ю, о.[314]

Прежде же всех грамот была еврейская грамота. С нее списали греческие грамотеи. Затем после них — римская и многие другие. Спустя много лет — русская. После же всех — пермская. В еврейской азбуке название первой буквы «алф», в греческой азбуке название первой буквы «алфа-вита», а в сирийской — «альф-бе», а в угорской — «афака-васака», а в русской — «аз», а в пермской — «а-бур». Чтобы не по одной называть, добавляется буква. Много же есть грамот и много азбук. А вот названия букв пермской азбуки: а, бур, гай, дой, е, жой, зата, зита, и, коке, лей, мено, нено, во, пей, рей, сий, тай, цу, черы, шуя, е, ю, о.

Нѣции же, скудни суще умом, рѣша: «Почто ли сотворени суть книги пермскиа грамоты? И преже бо сего издавна в Перми не было грамоты, пошлина сущи такова: не имущим имъ издавна у себе грамоты, и тако изжившим имъ вѣкъ свой без нея. Ныня же, во скончаниа лѣт, в послѣднии дни, на исход числа седмыя тысящи, паче же мала ради времени, точию за 120 лѣт до скончаниа вѣку грамота замышляти![315] Аще ли и се требѣ есть, достояше паче русскаа, готова сущи грамота, юже предати им и научити а. Суть бо писмена книжная, ихже издавна и по пошлинѣ имуще языцы у себе, якоже се жидовъски, еллински, римски». К ним же что достоит рещи, или что подобает отвѣщати? Явѣ же есть, якоже научаемся от Писаниа, а не инако како. Но обаче в Писании сице есть же. Еже от Адама первозданаго глаголю, егоже сынъ Сифъ, — сий первѣе изучися грамотѣ жидовъстѣй.[316] Таче от Адама до потопа преиде лѣт 2000 и 242.[317] По потопѣ же бысть столпотворение, егда раздѣлишася языцы, якоже и в Бытии пишет.[318] Да якоже раздѣлишася языцы, такоже раздѣлишася и нрави, и обычаи, и устави, и законы, и хитрости на языки. Якоже се, глаголю, есть языкъ египетескъ, емуже досталося землемѣрие. А персом и халдѣом,[319] и асуриом — астрономие, звѣздочетие, волъшвение и чарование и прочая суетныя хитрости человѣческиа. Жидовом же — святыя книги, понеже тѣ научени суще, еюже грамотою и Моисей потом писаше о бытии всего мира Бытийскиа книги, в нихъже есть писано, яко Богъ сотворилъ небо и землю, и вся, яже на нею, и человѣка, и прочее все поряду, якоже пишет в Бытии. Еллиномъ же достася грамотикиа и риторикиа, и философиа. Но исперва еллики не имѣяху у себе своим языком грамоты, но афинѣйскою грамотою[320] нужахуся писати свою рѣчь, и та бѣша по многа лѣта. (...)

Некие же скудоумные сказали: «Для чего же созданы книги пермской грамотой? Ведь и до этого издавна в Перми не было грамоты, таков обычай: издавна не имели они у себя грамоты, и так прожили без нее свой век. Теперь же, при окончании лет, в последние дни, к исходу счета седьмой тысячи <лет> еще и ввиду малого времени, лишь за 120лет до скончания века грамоту задумывать! Если и нужно это, то больше подходила русская, готовая грамота, которую можно было передать им и научить их. Ибо это была книжная письменность, которую издавна и по обычаю имели у себя такие народы, как еврейский, эллинский, римский». Что следует им говорить или что подобает им отвечать? Ведь очевидно, что мы учимся по Писанию, а не как-либо иначе. В Писании же, однако, есть следующее. Если от Адама первозданного буду говорить, сын которого Сиф, — то он первый научился еврейской грамоте. Затем от Адама до потопа прошло 2242года. После потопа же было столпотворение, когда разделились народы, как и написано в Бытии. А как разделились народы, так же разделились между народами и нравы, и обычаи, и установления, и законы, и умения. Как вот, говорю, есть народ египетский, которому досталось землемерие. А персам и халдеям, и ассирийцам — астрономия, звездочетство, волхвование и колдовство, и прочие суетные искусства человеческие. Евреям же — святые книги, поскольку они научены <грамоте>, той грамотой и Моисей потом писал о создании всего мира книги Бытия, в которых написано, что Бог сотворил небо и землю, и все, что на ней, и человека, и прочее все по порядку, как написано в Бытии. Эллинам же досталась грамматика и риторика, и философия. Но первоначально эллины не имели у себя грамоты на своем языке, а были вынуждены свою речь записывать афинской грамотой, и было это много лет. <...>

Коль много лѣт мнози философи елиньстии сбирали и составливали грамоту греческую и едва уставили, мнозѣми труды и многими времены едва сложили! Пермъскую же грамоту единъ чернецъ сложилъ, единъ составилъ, единъ счинилъ, единъ калогерь, единъ мних, един инокъ, Стефанъ, глаголю, присно помнимый епископъ. Единъ во едино время, а не по многа времена и лѣта, якоже и они. Но единъ инокъ, единъ воединенъ и уединяяся, единъ уединеный, единъ, единого Бога на помощь призывая, единъ, единому Богу моляся и глаголя: «Боже и Господи, иже премудрости наставниче и смыслу давче, несмысленым казателю и нищим заступниче, утверди и вразуми сердце мое и дай же ми слово отчее, да тя прославляю во вѣки вѣком».

Как много лет многие эллинские философы собирали и составляли греческую грамоту и едва создали, посредством больших трудов и долгого времени едва сложили! Пермскую же грамоту один чернец сложил, один составил, один сочинил, один старец, один монах, один инок, Стефан, говорю, вечно памятный епископ. Один единовременно, а не за долгие времена и годы, как они. Но один инок, один-единственный и уединившись, один уединенный, один, единого Бога призывая на помощь, один, единому Богу молясь и говоря: «Господи Боже, премудрости наставник и разума податель, неразумных учитель и нищих заступник, утверди и вразуми сердце мое и дай мне слово отчее, чтобы тебя прославлял во веки веков».

И сице единъ инокъ, къ единому Богу помоляся, и азбуку сложилъ, и грамоту сотворилъ, и книги перевелъ в малых лѣтех, Богу помагающу ему. А они мнози философи — многими лѣты седмъ философовъ едва азбуку уставили,[321] а 70 муж мудрецъ преложение преложили, перетолмачили книги, от жидовска на греческий языкъ преведоша.[322] Тѣмже мню, яко руская грамота честнѣйши есть елиньскиа, святъ бо мужъ сотворилъ ю есть, Кирила реку Философа, а греческую алфавиту — елини некрещени, погани суще, съставливали суть. Такоже и потому же пермьская грамота паче елиньскиа, юже сотвори Стефанъ. Тамо — Кирилъ, сдѣ же — Стефанъ. Оба сиа мужа добра и мудра быста и равна суща мудрованием. Оба единакъ, равенъ подвигъ обависта и подъяста, и Бога ради оба потружастася — овъ спасениа ради словѣном, овъ же — пермяном. Яко двѣ свѣтилѣ свѣтлѣ, языки просветиста. Каковыя похвалы достойна быста? «Память бо, — рече, — праведных с похвалами бывает»,[323] и «похваляему праведнику возвеселятся людие».[324] Си бо Бога прослависта, и Богъ ею прослави «славящая бо мя, — рече, — прославлю».[325] Но Кирилу Философу способляше многажды брат его Мефодий — или грамоту складывати, или азбуку съставливати, или книги переводити. Стефану же никтоже обрѣтеся помощникъ, развѣ токмо единъ Господь «Богъ нашъ, прибѣжище и сила, помощникъ въ скорбѣх, обрѣтших ны зило».[326]

И так один инок, помолясь единому Богу, и азбуку составил, и грамоту создал, и книги перевел за малое число лет с Божьей помощью. А те многие философы — за много лет семь философов едва азбуку создали, а 70 мужей мудрецов перевод выполнили, перевели книги, с еврейского на греческий язык перевели. Потому думаю, что русская грамота почтеннее эллинской, ибо создал ее святой муж, Кирилла имею в виду Философа, а греческий алфавит — эллины некрещеные, язычники, составляли. Потому также и пермская грамота, которую создал Стефан, лучше эллинской. Там — Кирилл, здесь же — Стефан. Оба этих мужа были хороши и мудры, и равны в мудрости. Оба одинаковый, равный подвиг явили и предприняли, и для Бога оба потрудились — один ради спасения славян, другой же — пермяков. Как два сияющих светильника, народы просветили. Какой похвалы были они достойны? «Ведь память, — сказано, — о праведниках с похвалой бывает», и, «когда славят праведника, радуются люди». Ибо они Бога прославили, и Бог их прославил, ведь «славящих меня, — сказано, — прославлю». Но Кириллу Философу часто помогал брат его Мефодий — грамоту ли складывать, азбуку ли составлять, книги ли переводить. Стефану же не нашлось никакого помощника, — только единый Господь «Бог наш, прибежище и сила, помощник в скорбях, охвативших нас силой».

Аще ли кто речет слово на пермъскую грамоту, яко похуляя ю и глаголя, яко нѣсть гораздно устроена азбука си, достойно есть починивати еа, — и еще тѣм к сим рцем: и греческую грамоту такоже мнози починиваша, — Акула и Сумахова чадь[327] и инии мнози. Дивья бо есть готоваго починивати? Удобѣе бо есть послѣди постраяти паче, нежели исперва начати и сотворити. Аще бо кто вопросит греческаго книжника, глаголя: «Кто вы есть грамоту сотворилъ или книги преложилъ, и в кое время то ся есть дѣяло?» — то рѣдции от них отвѣт дати могуть, и немнози вѣдают. И аще вопросиши рускиа грамотикии, глаголя: «Кто вы есть грамоту сотворилъ и книги перетолковалъ?» — то вси вѣдают и въскорѣ отвѣщают, ркуще: «Святый Костянтинъ Философъ, нарицаемый Кирилъ, — той нам грамоту сотворилъ и книги переложилъ съ греческаго языка на русский съ братом си присным Мефедомъ, иже бысть послѣди епископъ моравъский.[328] В кое же время то бяше? Въ царство Михаила, царя греческаго, иже въ Цари-градѣ царствовавшаго, при патриарсѣ Фотии, в лѣто Бориса, князя болгарского, и Растица, князя моравскаго, и Костеля, князя блатеньска, во княжение князя великаго всея Русиа Рюрика, погана суща и некрещена, за 120 лѣт до крещениа Рускиа земля, а от созданиа миру в лѣто 6363».[329] И аще паки вопросиши прьмина, глаголя: «Кто вы избави от работы идолослужениа и кто вы есть грамоту сотворилъ и книги переложилъ?» — то с жалостию и с радостию ркуть и со многим тщанием и со усердием отвѣщают, глаголюще: «Добрый нашъ дидаскалъ Стефанъ, иже обоямо просветивый нас, во тмѣ идолослужениа сѣдящих.[330] (...) Единъ Господь Богъ Израилевъ, имѣяй велию милость, еюже возлюби и нас, помилова нас, дарова нам своего угодника Стефана, и преложи намъ книги от рускаго на пермъский языкъ». Когда же се бысть или в кое время? И не давно, но, яко мню, от созданиа миру в лѣто 6883 въ царство Иоана, царя греческаго, въ Царѣ-градѣ царствовавшаго, при архиепископѣ Филофѣи, патриарсѣ Костянтина-града.[331] В Ордѣ же и в Сараи над татары тогда Мамай царствует,[332] но не вѣчнует абие. На Руси же при велицѣм князи Дмитрѣи Ивановичи; архиепископу же, митрополиту, не сущу на Руси в ты дни никомуже, но ожидающим митрополича пришествиа от Царя-града,[333] егоже Богъ дасть. Тацы ти суть дарове, иже дарова Богъ земли Пермъстѣй, тако вѣра зачало приимаше, и злоба от среды отгонима бываше, тако ти крещение приаша, тако грамотѣ сподобишася, тако христиане прибываху, тако стадо словесное исполняшеся, тако «виноград Господа Саваофа»[334] добрѣ цветяше, плодом добродѣтели гобзуя, тако чинъ церкви Христовы добролѣпнѣ множашеся, и православию цветущу.[335]

Если кто скажет слово против пермской грамоты, хуля ее и говоря, что не самым лучшим образом составлена азбука, что следует ее улучшить, — тем еще скажем вдобавок: и греческую грамоту тоже многие исправляли — Акила и последователи Симмаха, и многие другие. Диво ли готовое исправлять? Легче ведь в дальнейшем поправить, чем начать сначала и создать. Ибо если кто спросит греческого книжника, говоря: «Кто вам грамоту создал или книги перевел, и когда это случилось?» — то редкие из них могут дать ответ, и немногие знают. А если спросишь русских грамотеев, говоря: «Кто вам грамоту создал и книги перевел?» — то все знают и быстро отвечают, говоря: «Святой Константин Философ, называемый Кириллом, — он нам грамоту создал и книги перевел с греческого языка на русский с родным своим братом Мефодием, который был впоследствии епископом моравским. Когда же было это? В царствование Михаила, царя греческого, царствовавшего в Царьграде, при патриархе Фотии, в годы Бориса, князя болгарского, и Растица, князя моравского, и Костеля, князя блатенского, в княжение великого князя всей Руси Рюрика, язычника и некрещеного, за 120 лет до крещения Русской земли, а от сотворения мира в год 6363». И если спросишь еще пермяка, говоря: «Кто вас избавил от рабства идолослужения и кто вам грамоту создал и книги перевел?» — то с чувством и с радостью скажут и с большим старанием и усердием ответят, говоря: «Добрый наш дидаскал Стефан, всесторонне просветивший нас, во тьме идолослужения сидящих. <...> Один Господь Бог Израилев, имеющий великую милость, по которой возлюбил и нас, помиловал нас, даровал нам своего угодника Стефана, и он перевел нам книги с русского на пермский язык». Когда же все это было, в какое время? Не так давно, а, как думаю, от сотворения мира в году 6883 в царствование Иоанна, царя греческого, в Царьграде царствовавшего, при архиепископе Филофее, патриархе Константина-града. В Орде же и в Сарае над татарами тогда Мамай царствовал, но не вечен был. На Руси же — при великом князе Дмитрии Ивановиче; архиепископа же, митрополита в те дни на Руси никакого не было, а ожидали митрополичьего пришествия из Царьграда, кого Бог даст. Таковы те дары, которые даровал Бог земле Пермской, так вера начиналась, и зло из людей изгонялось, так они приняли крещение, так грамоты удостоились, так христиан прибывало, так словесное стадо пополнялось, так «виноградник Господа Саваофа» хорошо цвел, плодом добродетели изобилуя, так порядок церкви Христовой должным образом укреплялся, и православие цвело.

Епископъ же Стефанъ, видя людий своих, крещающихся и обращающихся къ Богу и утвержающихся вѣре, и о них веселяшеся и о семъ благодарно прославляше Бога доброчестивый сей отецъ, не себѣ угажая, но многим, да ся спасуть. Единою же нѣкогда хотя искусити люди своя и увѣдати, аще суть твердѣ вѣровали, паче же хотя увѣрити а или извѣстити а в вѣре, и глагола к ним: «Донынѣ „млеком питах вы, а уже отселѣ твердою пищею достоит ми кормити вы и черъствым брашном питати вы".[336] Нынѣ убо „покажите ми первие от дѣлъ ваших вѣру свою".[337] Аще есте крѣпцѣ вѣровали, то нынѣ знамение да приимете извѣщениа вѣры. И аще кто вѣренъ и мудръ хотяй быти в вас, вящшии, паче всѣх, и хотяй быти изо всѣх и боле всѣх любовь имѣти ко мнѣ, да изищет и испытает, аще гдѣ возвѣдает кумиръ сущъ таящъся — или въ своем дому, или у ближняго си у сусѣда, или индѣ гдѣ скровенъ втаю — да, обрѣт, изнесет и на среду пред всѣми и, ревнуя по вѣре, ти тако своима рукама да сотрет и. Да аще кто сице сотворить, сего азъ надо всѣми возлюблю и похвалю и подарю». Они же, то слышавше, кождо их тщашеся другъ пред другом, да бы гдѣ увѣдати и изобрѣсти тающъся кумиръ, да бы кто, варивъ, первѣе показалъ свое тщание. И бяше видѣти тогда дивно промежу ими: аще бы кто и хотѣлъ, лицемѣруя о вѣре, свой кумиръ потаити, но не можаше, сами бо к себѣ съзирахуся, кождо бо блюдяшеся, преже даже подругъ его не обличить. Но и клеветари добри сами промежи собою бываху: бяху бо свѣдуще другъ друга тайная, сусѣди суще межи собою. И тацѣми винами напослѣдокъ истребишася домове их, и до конца очистишася от кумиръ и быша свершени в вѣре и с женами и с дѣтьми.

Епископ же Стефан, видя людей своих, крестящихся и обращающихся к Богу, и утверждающихся в вере, радовался о них, и за это благодарно прославлял Бога доброчестный этот отец, не себе угождая, но многим, чтобы себя спасли. Как-то однажды, желая испытать своих людей и узнать, твердо ли они уверовали, более же желая укрепить или просветить их в вере, сказал им: «До сих пор «молоком кормил вас, но отныне уже твердой пищей должно мне вас кормить и черствой пищей вас питать». Ныне же «покажите мне сперва делами вашими веру свою». Если крепко уверовали, то примите ныне знамение в подтверждение веры. И если кто из вас желает быть верующим и мудрым, большим, более всех, и хочет быть <лучшим> из всех и более всех любовь ко мне иметь, пусть разыщет и узнает, если где проведает о скрываемом кумире, — в своем ли дому или у ближнего соседа, или где в ином месте, тайно скрытом, — пусть, найдя, вынесет его на люди перед всеми и, усердствуя в вере, своими руками его сокрушит. И если кто это сделает, того я больше всех полюблю и похвалю, и одарю». Они же, услышав это, старались один вперед другого где-нибудь узнать и отыскать скрываемого кумира, чтобы кому-либо, опередив <других>, первым показать свое старание. И было удивительно видеть, что происходило тогда между ними: если бы кто <из них> и хотел, лицемеря в вере, свой кумир скрыть, то не мог, ибо сами за собой смотрели, ведь каждый соблюдал себя, чтобы прежде не обличил его другой. Но и сами промеж себя были изрядными доносчиками: знали ведь тайны друг друга, будучи друг другу соседями. И по этим причинам напоследок очистились их дома, и окончательно освободились от кумиров, и всецело пребывали в вере с женами и детьми.

Бяше же есть епископъ Стефанъ искусенъ сый книгам. Иже сею добродѣтелью украшенъ бѣ, дѣлом и словом мощенъ сый противитися идолослужителемъ и супротивъ глаголющая обличати. Но и умѣтельству книгъ доволенъ бѣ и все, елико мнѣти нужное и недовѣдомо лежащее въ Святом Писании, удобь сиа разрѣшити и протолковати добрѣ. Сии даръ имяше от Святаго Духа, яко чюдитися многим людем и дивитися о толицѣй Божии благодати, данѣй ему. Еже посреди и межу невѣрными единъ сий бысть в лѣта наша и нарочит сказатель, единъ дидаскалъ словес апостолескъ и пророческъ и еже добрѣ протолкуя рѣчи пророкъ и гаданиа. Единъ точию от многих поминается. И милостыню любляше подаяти, страннолюбие и нищекормие и гостем учреждение творити. Коль краты многажды лодьями жита привозя от Вологды в Пермь, и сиа вся истрошаше не на ино что еже на свой промыслъ — но точию на потребу странным и приходящим и прочим всѣм требующимъ. Да якоже древле Иосифъ въ Египтѣ бысть пшеницедатель и люди прекорми и препита я во дни гладу, такоже и се сь новый бысть житодавецъ, люди насытивый.[338] Но тот сдѣ и паче Иосифа Прекраснаго бысть. Иосиф бо людем точию единѣм житомѣриемъ кормитель бысть, и тоже не даромъ, но на цѣнах комуждо продаяше. Се сь же, добрѣ строительство стяжа, бес цѣны предааше и даром комуждо раздаваше. Яко пророкъ Исайа рече: «Иже не имат хлѣба, шедше, купите и ядите бес сребра и бес цѣны, — въскую цѣните хлѣбъ вашъ?»[339] Иосифъ же телеса едина точию препита, сии же не токмо телеса прекорми, но и душа их прекорми, — учением, глаголю, Божественых Писаний, сугубою пищею: телеса убо брашны еже от плод земных, душам же поучение, еже есть плод устенъ. И тако обояко кормивъ люди и препитавъ я въ глад. Глад же, глаголю, не токмо, еже не сущу житу, но еже и другий глад приспѣ, не менши перваго, — еже оттинудь не слышати слова Божиа. И тако бѣаше земля та в ты дни двѣма гладома одержима сущи, двоигубо же и питѣние обрѣте. «Не о хлѣбе бо, — рече, — единѣм живъ будет человѣкъ, но о всяком глаголѣ, исходящем из устъ Божиих».[340] И паки: «Дѣлайте, — рече, — не брашно гиблющее, но брашно, пребывающее в жизнь вѣчную».[341] Сего ради не точию бо бѣяше чювьствена трапеза видима предлагаема, но и духовная представляема: и поучение Божественое присно, и преже ядениа, и при ядении, и по ядении глаголашеся псаломъ, и по питьи — пѣснь. Много бо учреждение творяше велие многим странным и гостем, и пришелцем, приплавающим и отплавающим, и не дадяше им мимоходити просто тако, якоже прилучашеся, но всякому приходящему преже у него побывати и у него благословитися, и у него ясти же и пити, и у него приати увѣтъ и учение и учреждение и утѣшение, и у него приати молитву и, благословениа сподоблься, ти тако прочее отити на предлежащий путь, Богу наставляющу его на спасение многим душам.

Был епископ Стефан сведущ в книгах. Будучи украшен этой добродетелью, делом и словом мог он противостоять идолослужителям и обличать спорящих с ним. Был он и большим знатоком книг, и все, что кажется трудным и остается непонятным в Священном Писании, мог легко разъяснить и хорошо растолковать. Этот дар имел он от Святого Духа, так что изумлялись многие люди и удивлялись такой Божьей благодати, данной ему. Среди и между неверующих был он один в наши годы выдающийся толкователь, один дидаскал слов апостольских и пророческих и хорошо толковал речи пророков и предсказания. Только одного его из многих помнят. И милостыню любил подавать, устраивать угощение странникам, нищим и гостям. Сколько раз, привозя многократно ладьями зерно из Вологды в Пермь, все это расходовал не на что-то иное такое, что себе самому на пользу, — а лишь для надобностей странников и приходящих, и всех прочих нуждающихся. И как прежде Иосиф в Египте был пшеницедателем и людей прокормил, и насытил их в дни голода, так и этот, насытивший людей, был новым хлебодателем. Но он здесь и более Иосифа Прекрасного был. Ведь Иосиф кормил людей одним только зерном, и не даром еще, а за плату каждому продавал. Этот же, должным образом все устроив, без платы отдавал и каждому даром отдавал. Как пророк Исайя сказал: «Те, кто не имеет хлеба, пойдите купите и ешьте без серебра и без платы — почему продаете хлеб ваш?» Иосиф только тела одни насытил, этот же не только тела накормил, но и души их насытил — учением, говорю, Божественного Писания, двойной пищей: тела — едой из плодов земных, душам же <дал> учение, которое есть плод уст. И так двояко кормил людей и насытил их в голод. Голод же, говорю, не только когда нет хлеба, но когда и другой голод настает, не меньший первого — когда совсем не слышно слова Божия. И так была та земля в те дни двояким голодом охвачена, двойную и пищу получила. «Не хлебом ведь, — сказано, — единым жив будет человек, но всяким словом, исходящим из уст Божьих». И еще: «Готовьте не пищу тленную, а пищу, пребывающую в жизни вечной». Вот почему предлагалась не только видимая осязаемая трапеза, но и духовная предоставлялась: всегда Божественное поучение, и до еды, и во время еды, и после еды произносился псалом, и после питья — песнопение. Часто он устраивал большое угощение многим странникам и гостям, и пришельцам, приплывающим и отплывающим, и не давал им уйти просто так, как случалось, но всякий пришедший прежде у него бывал и у него благославлялся, и у него ел и пил, и от него принимал наставление и учение, и угощение, и поддержку, и от него принимал молитву, и, благословения удостоившись, с тем отправлялся в предстоящую дорогу, а Бог наставлял Стефана на спасение многим душам.

Егда же бысть близъ времени преставлениа его, яко мнѣти, за два месяца или за три или за боле, и созва люди новокрещеныя пермьскиа и, собравъ я вкупѣ, хотя им поучение сотворити обычное, паче же послѣднее поучение, и рече им, глаголя: «Братие, отцы и чада, мужи пермстии. Должни есмы „благодарити и благохвалити Бога Отца, Господа нашего Исус Христа, о вашей вѣре"[342] и вашего ради обращениа и крещениа. (...) И се нынѣ время ошествиа моего настоит ми уже. Да будет вамъ извѣстъно. Аще ли кто подумает, маловѣренъ сый, и паче же рещи — зловѣренъ сый, помыслит отити от свѣта во тму, въсхощетъ отступити от „Бога жива",[343] восхощет отврещися вѣры христианьскиа, и еже соградивъ, сию паки разаряет, — и противу сему что хощем рещи? Но токмо чистъ есмъ азъ от сего, и кромѣ сие мене да будет, и сам отвѣт въ Страшный День Судный да воздастъ о себѣ или безо всякого отвѣта да будет. Аз бо силу свою исполних и многа словеса божественая сказах и все, елико долженъ бѣх сотворити, и сотворих. И уже усталъ есмъ, уча их, не дая покоя челюстем моим. Утрудихся, вопиа. Измолче гортань мой (...)».

Когда же приблизилось время его преставления, кажется за два месяца или за три, или более, созвал он новокрещенных пермских людей и собрал их вместе, желая дать им обычное наставление, вернее же — последнее наставление, и обратился к ним, говоря: «Братья, отцы и дети, мужи пермские. Мы должны благодарить и благословлять Бога Отца, Господа нашего Иисуса Христа за нашу веру и за ваше обращение и крещение. <...> И вот сейчас настает уже время моего ухода. Пусть это будет вам известно. Если кто подумает, будучи маловерным, а лучше сказать — зловерным, задумает уйти из света в тьму, захочет отступить от «Бога живого», захочет отречься от веры христианской и то, что создано, вновь разрушит, — на это что можем сказать? Только то, что чист я от этого, и пусть это не на мне будет, и пусть сам он за себя даст ответ в Страшный День Судный или будет без всякого ответа. Ибо я силы свои исчерпал и множество божественных слов сказал и все, что должен был совершить, совершил. И устал уже, уча их, не давая покоя челюстям моим. Утомился, крича. Умолкла гортань моя <...>«.

Поучивъ люди и благословивъ и молитву сотворивъ, и изиде. Егда бо входяй первое в землю ту, начиная учити, молитву сотвори и паки, исходя, молитву сотвори: и начиная, и окончевая, и совершая все молитвою заключи и запечатлѣ. И тако изиде от земля Пермъскиа на Москву.[344] Егда же приде кончина лѣт житиа его, и время ошествиа его наста, и приспѣ година преставлениа его, прилучися ему в ты дни приѣхати на Москву, къ Кипреану митрополиту.[345] Бѣ бо ему любим зило, и любляше и велми. К нему же потщася долгъ путь гнати и многъ шествовати о нѣких дѣлесех священотаинных и о церковномъ управлении и о законоправилѣх и о прочих вопросех потребных, яже суть на спасение человѣком. И тогда приключися ему на Москвѣ, нѣколико дний поболѣвшу, и преставитися.[346] Подобаше бо тому, по апостолскому гласу, иже воздержаным трудом добрѣ потрудившуся и общаго естества долгъ отдати. Но преже преставлениа его на одрѣ болѣзни слежащу ему и болящу, братиам часто посѣщающим его — овѣм предстоящим окрестъ его, овѣм же предсѣдящим у него — но и сам князь великий прихожаше на посещение его,[347] и боляри мнози многажды навещахуть его, и сице же ему болящу ту.

Наставил людей и благословил, и молитву сотворил, и ушел. Ведь когда входил впервые в землю ту, начиная учить, молитву сотворил и, уходя, вновь молитву сотворил: и начиная, и окончивая, и совершая — все молитвой заключал и знаменовал. И так отправился из земли Пермской в Москву. Когда же пришел конец годам жизни его, и настало время его ухода, и приспел час преставления его, в те дни случилось ему приехать в Москву к митрополиту Киприану. Ибо был он ему люб, и тот очень любил его. К нему постарался долгий и большой путь проделать из-за неких дел священнотайных и церковного управления, и церковных правил, и прочих необходимых вопросов, существующих для спасения людей. И тогда привелось ему в Москве, поболев несколько дней, преставиться. Подобало ему, по апостольскому слову, хорошо потрудившемуся в труде воздержания, и общей природе долг отдать. Но перед преставлением его, когда он лежал на одре болезни и болел, посещали его братья — одни стояли вокруг него, другие же сидели перед ним, даже сам великий князь приходил посетить его, и многие бояре многократно его навещали, и так он здесь болел.

Поучение

Поучение

Во единъ же от дний призва своя си клирики и ризничнѣ[348] ипадьаки и вся сущая его елико с ним приѣхаша от земля Пермскиа, и рече им: «Братие, слышите словеса от устъ моих. Се нынѣ отпущаю вы паки в землю Пермъскую. По моем ошествии идѣте и рцѣте им, новокрещеным людемъ пермьским, и всѣм ближним и далным — возвестите к ним моя глаголы, елико к ним приказываю: или епистолиею написуа, или нароком нарекуа, скажите им, елико слышасте и видѣсте. Се бо уже конечное слово хощу рещи, яже паки ктому уже потом прочее не приложу глаголати, постигнет бо мя кончина, и приде день, и приближися час, и приспѣ година. Но понеже добро есть сдержати доброе исповѣдание и до послѣдняго издыханиа, рцѣте от мене людем, глаголюще: „Се азъ отхожу от вас и ктому прочее уже не живу с вами. Се азъ иду в путь отецъ моих, аможе и вси поидоша. Се азъ умираю, аки же и вси иже живущии на земли. Внемлете, людие мои, законъ Божий. Внимайте себѣ, чада. Бдите и молитеся. Стойте в вѣре неподвижими. Мужайтеся. Да крепится сердце ваше. Станите о вѣре твердѣ. Блюдѣтеся от еретиковъ. Стерезитеся от иже развратниковъ вѣре. Снабдитеся от приходящих расколъ церковныхъ и от находящих раздоръ. Съхранитеся от всякиа ереси пагубныя. Блюдитеся от кумирослужениа вашего давнаго. Да никтоже васъ прельстит злыми словесы. Вѣсте бо, братие, колику скорбь приах, колико томление подъяхъ в земли Пермьстѣй и колико пострадах въ странѣ той, утвержая вѣру, уставливая крещение, Законъ полагая зило, повсегда пекийся, день и нощъ моля Бога, да ми отверзет дверь милосердиа, да приимет молитву мою, да спасет люди своя. Богъ же человѣколюбецъ не презрѣ молитвы моеа, но исполни прошение мое, приведе люди въ вѣру, и се есте днесь съвершени въ крещении. И се нынѣ, братие, предаю вы Богу и словеси благодати его, могущу ему вас съградити и съхранити, и спасти. Прочее же, братие, стойте в вѣре крѣпцѣ, неподвижнѣ (...)"».

В один же из дней позвал он своих священников и ризничих, и иподьяконов, и всех, кто приехал с ним из земли Пермской, и сказал им: «Братья, слушайте слова из уст моих. Отпускаю вас ныне назад в землю Пермскую. После моего ухода пойдите и скажите им, новокрещеным людям пермским, и всем ближним и дальним — возвестите им мои слова, что им завещаю: в письме ли написав или устно сообщив, скажите им, что слышали и видели. Ибо хочу сказать уже последнее слово, к которому впоследствии более ничего уже не добавлю, потому что постигнет меня кончина, и пришел день, и приблизился час, и приспела година. Но поскольку добрую проповедь следует держать до последнего вздоха, скажите от меня людям такими словами: «Вот я ухожу от вас и в дальнейшем более не буду жить с вами. Вот я иду по пути моих отцов, куда и все пошли. Вот я умираю, как и все живущие на земле. Внемлите, люди мои, закону Божию. Вслушивайтесь в самих себя, дети. Бодрствуйте и молитесь. Стойте в вере неколебимо. Будьте мужественны. Пусть будет крепко ваше сердце. Будьте тверды верой. Берегитесь еретиков. Остерегайтесь разрушителей веры. Блюдите себя от настающих церковных расколов и подступающих раздоров. Храните себя от всякой пагубной ереси. Берегитесь вашего прежнего идолопоклонства. Пусть никто не прельстит вас злыми словами. Ибо знаете, братья, сколько пережил я печали, сколько мучений перенес в земле Пермской и сколько пострадал в стране той, утверждая веру, устанавливая крещение, твердо давая Закон, всегда заботясь, день и ночь моля Бога, чтобы он открыл мне дверь милосердия, чтобы принял молитву мою, чтобы спас людей своих. Бог же человеколюбец не отверг моей молитвы, но исполнил мою просьбу, привел людей к вере, и вот вы сегодня все крещены. И вот ныне, братья, предаю вас Богу и слову его благодати, способному вас укрепить и сохранить, и спасти. В дальнейшем же, братья, стойте в вере крепко, неколебимо <...>««.

О преставлении

О преставлении

И мало побесѣдовавъ промежу собою о душеполезных и вся добрѣ расправивъ и розрядивъ, и вся проуготовавъ, и устроивъ, и все управивъ, и тако простеръ нозѣ свои на ложи своем, и братиам предстоящим и канонъ обычный поющим и славословящим; и сам съ братиами бесѣдоваше мала нѣкая словеса, — овому от прозвитеръ кадилницею с фимьяномъ покадити веляше, овому же молитву отходную промолвити, овѣм же канонъ во исход души проглаголати. И еще сущу благодарению во устѣхъ его молитвѣ купно исходящи от устъ его, и аки нѣкому спати хотящу или воздрѣмати начинающу сладким сномъ, тихо и безмятежно испусти духъ. Преставися къ Господу на 4 недѣли по Велицѣ дни, егда бывает праздникъ Преполовениа Пасхи.[349] (...) Апрѣля 26 епископа смерть постиже, апрѣля месяца обрѣте смерть Стефана. Иже епископъ «посѣтитель» наречется,[350] и «посѣтителя» посѣтила смерть. Онъ же тѣло повръгъ, яко и кожу, и, яко ризы, тѣла совлечеся. От тѣла отиде, къ Господу преиде, бѣжавъ от житийскаго многомутнаго моря и ничтоже имѣя притяжаниа житийскаго. В добрѣ бо житии воспитанъ бывъ и добрѣ поживъ на земли, умеръ же — и ко умръшим преложися отцемъ и праотцемъ, дѣдом и прадѣдом. Тѣло земное оставль, и радостию Господеви отдаде душу, дѣлателю душам и насадителю благим. Добрый нашъ поборникъ вѣре преставися от сего житиа къ тамошнему. Успе о Господѣ сном вѣчным и преиде от труда в покой, по Иову, глаголющу: «Смерть мужу покой есть».[351] Опочивение от трудовъ приат и от подвигъ, отставивъ тлѣнное се житие и маловременное, мимотекущее и скороминущее, и не стоящее, изыде. Отиде онамо, идеже есть мзда по дѣлом, идѣже «воздание противу трудовъ его».[352] Къ Господу отиде, егоже измлад возлюби, егоже ради на земли подвизася, егоже и пред нечестивыми исповѣда, егоже и въ странах проповѣда, в негоже и вѣровати научи. И егда преставльшуся ему, собрася на провожение его много множество народа — князи, боляре, игумени, попове и гражаньстии людие, и прочии человѣцы, и проводиша его честно, пѣвше над ним надгробное обычное пѣние, предаша гробу честное тѣло его, положиша его во пресловущом градѣ Москвѣ, в манастыри Святаго Спаса,[353] въ церкви каменой, входящим въ церковь на лѣвой странѣ. И мнози, скорбяще, тужаще по нем, поминающе добродѣтелное житие его и душеполезное учение его и благонравныя обычая его. Наипаче же стадо его тужаше по нем, новокрещеный языкъ пермъский.

И недолго побеседовав с ними о душеполезном и все хорошо определив и распределив, и все предуготовив и устроив, и все направив, простер затем ноги свои на ложе своем, и братья предстояли и канон положенный пели и славословили, и сам он обращал к братьям некие немногие слова — одному из пресвитеров кадилом с ладаном покадить велел, другому же молитву отходную проговорить, иным же канон на исход души прочесть. И было еще на устах его благодарение, и вместе с ним молитва сходила с уст его, и подобно некоему желающему спать или начинающему дремать сладким сном, тихо и безмятежно испустил он дух. Преставился ко Господу на 4-й неделе по Великом дне, когда бывает праздник Преполовения Пасхи. <...> 26 апреля постигла епископа смерть, в месяце апреле взяла смерть Стефана. Епископ означает «посетитель», и «посетителя» посетила смерть. Он бросил тело, словно шкуру, и, словно одежды, тело совлек. От тела отошел, к Господу перешел, бежал от житейского многомутного моря, не имея никаких житейских приобретений. Ибо в праведной жизни был воспитан и праведно пожил на земле, а умер — и соединился с умершими отцами и праотцами, дедами и прадедами. Тело земное оставил и с радостью отдал душу Господу, созидателю душ и сеятелю добра. Добрый наш поборник веры перешел от сей жизни к тамошней. Уснул во Господе сном вечным и перешел от труда к покою, по Иову, говорящему: «Смерть есть для мужа покой». Отдохновение принял от трудов и подвижничества, ушел, оставив тленную эту жизнь, кратковременную, преходящую и скоротечную, и <на месте> не стоящую. Отправился туда, где плата по делам, где «награда по трудам его». Ко Господу отошел, которого полюбил смолоду, ради которого на земле подвизался, которого и перед нечестивыми исповедал, которого и в чужих землях проповедовал, в которого и верить научил. И когда он преставился, собралось на его проводы великое множество народа — князья, бояре, игумены, попы и горожане, и прочие люди, и проводили его с честью, отпев над ним положенную надгробную службу, предали могиле честное его тело, похоронили его в славном городе Москве, в монастыре Святого Спаса, в каменной церкви, по левую сторону от входа в церковь. И многие, скорбя, горевали о нем, вспоминая добродетельную его жизнь и душеполезное его учение, и благонравные обычаи его. Более же всего стадо его о нем горевало, новокрещеный народ пермский.

Плачь пермъских людей

Плач пермских людей

И егда прииде к ним вѣсть си, возвещающе к ним, глаголющи: «Приидѣте, новокрещении пермъстии собори, и видѣте и слышите, како учитель вашъ преставися от вас, къ Господу отиде, а вас сирых оставль. Мы бо есмы сами преставлению его самовидцы и слуги, еже очи наши видѣша, и руцѣ наши осязаша. Яко на Москвѣ болѣзновавшу ему, тамо и преставися, тамо и положен бысть честно. Аще ли не вѣруете словесем нашим, но яко лжа пред вами являются глаголи наши, то придѣте и видите ризы его и ризницу его, и книги его, и прочая его». Они же, егда услышаша преставление его, восплакаша со слезами и в тузѣ сердечнѣй вопиаху, умилением жалостно сетующе, и вси начаша глаголати: «Горе, горе нам, братие. Како остахом добра господина и учителя? Горе, горе нам. Како лишени быхомъ добра пастуха и правителя? О, како отъяся от нас иже многа добра нам податель? О, како остахом очистника душам нашим и печальника тѣлом нашим? Топерво остахом добра промышленика и ходатая иже был нам ходатай къ Богу и къ человѣком: къ Богу убо моляшеся о спасении душъ наших, а ко князю — о жалобе нашей и о лготе, и о ползе нашей ходатайствоваше и промышляше. Къ боляром же, к началом, властелем мира сего былъ нам заступникъ теплъ, многажды избавляа ны от насилиа и работы, и тивуньскиа[354] продажа и тяжкиа дани облегчая ны. Но и сами ти новгородцы-ушкуйницы,[355] разбойницы, словесы его увещевани бываху еже не воевати ны. Нынѣ же обоюду погрешихом и отвсюду лишени быхом. К Богу не имам молитвеника тепла, къ человѣком же не имам заступника скора. О, како и откуду се бысть поруха житию нашему? „Быхом поношение сусѣдом нашим",[356] иноязычникомъ лопи, вогулицам, югрѣ и пинезѣ.[357] О, епископе нашъ добрый, аки къ живому, тебѣ глаголемъ. О, добрый подвижниче правыя вѣры. О, священотаинниче и богопроповѣдниче, иже Бога нам проповѣдый, а идолы поправый. Нелестный нашъ вожу и наставниче. Проводниче заблужшим намъ. Аще быхом злато потеряли или сребро, то иное в того мѣсто обрящем, а тебе оставше, иного такова не обрящем. (...) Въскую же пустихом тя и на Москву, да тамо почилъ еси! Лучши бы было нам, да бы былъ гробъ твой в земли нашей, прямо очима нашима, да бы былъ увѣт не худ, и утѣха поне велика сиротству нашему. И аки к живому, к тебѣ приходяще, благословлялися быхом у тебе и по успении, аки к живому, поминающе твоя Богом преданая словеса. Нынѣ же оттинудь всего поряду лишени быхомъ. Не токмо бо тебе самого остахом, но и гроба твоего не сподобихомся. Почто же и обида си бысть на ны от Москвы? Се ли есть правосудье еа, имѣюще у себе митрополиты, святители? А у нас былъ единъ епископъ, и того к себѣ взя, и нынѣ быхом не имуще ни гроба епископля. Единъ тот былъ у нас епископъ, тоже былъ нам законодавецъ и законоположникъ, той же креститель и апостолъ, и проповѣдникъ, и благовѣстникъ, и исповѣдникъ, святитель, учитель, чиститель, посетитель, правитель, исцѣлитель, архиерѣй, страж, вожъ, пастырь, наставникъ, сказатель, отецъ, епископъ. Москва убо многи архиерѣя имущи, изобилующи, излишествующи, мы же токмо того единого имѣхомъ, но и того единого не сподобихомся и быхом скудьствующе. (...) Добро же бы было нам, аще бы рака мощий твоих была у нас, в нашей странѣ, а в твоей епископьи, нежели на Москвѣ, не въ своем предѣле. Не тако бо тебе почтут москвичи, якоже мы, ни тако ублажат. Знаем бо мы тѣх, имже и прозвища ты кидаху, отнюдуже нѣции яко и Храпом тя зваху, не разумѣюще силы и благодати Божиа, бываемыя в тебѣ и тобою. А мы быхом тебѣ должную честь воздали, яко должни суще тебѣ, и яко твои есмы ученицы, яко чада твоа приснаа, елма же тобою Бога познахом и исьтлѣниа избыхом, тобою от прельсти бесовъскиа избавихомся, крещению сподобихомся. Тѣмже в рѣсноту убо достоит нам почтити тебе яко достойна суща хвалы. „Достоинъ бо, — рече, — дѣлатель мзды своеа".[358] Да како тя возможем по достоанию восхвалити или како тя ублажим, яко сотворилъ еси дѣло равно апостоломъ? Хвалит Римъскаа земля обою апостолу, Петра и Павла, чтитъ же и блажит Асийскаа земля Иоана Богослова, а Египетская — Марка евангелиста, Антиохийская — Луку евангелиста, Греческая — Андрѣа апостола, Русская земля — великого Володимера, крестившаго ю, Москва же блажит и честить Петра митрополита яко новаго чюдотворца, Ростовъская же земля — Леонтиа, епископа своего.[359] Тебе же, о епископе Стефане, Пермская земля хвалить и честит яко апостола, яко учителя, яко вожа, яко наставника, яко наказателя, яко проповѣдника. (...) Днесь грѣх ради наших аще и отъялъ еси, Господи, от нас епископа нашего, но „не отъими от нас милости твоеа".[360] Ты бо еси давый нам его, ты же паки и взя, рцѣм Иововым гласом: „Господь далъ, Господь же взят, яко Господеви угодно, тако и бысть. Буди имя Господне благословено во вѣки. Буди слава Господня во веки".[361] „Благословена слава Господня от мѣста святаго его".[362] Молитвами, Господи, твоего святителя, а нашего епископа, Стефана, того молитвами, Господи Иисус Христе, Боже нашь, помилуй нас. Аминь».

И когда пришла к ним эта весть, возвестили им, говоря: «Придите, новокрещеные пермские общины, и узрите, и услышьте, что учитель ваш удалился от вас, ко Господу отошел, а вас сиротами оставил. Мы же сами очевидцы, служившие при его преставлении, которое наши глаза видели и наши руки осязали. Как болел он в Москве, так там и преставился, там и похоронен был с честью. Если же не верите нашим словам, и кажется вам речь наша ложью, то придите и увидьте ризы его и ризницу его, и книги его, и прочие его вещи». Они же, когда услышали о преставлении его, зарыдали со слезами и в тоске сердечной кричали, в печали горько оплакивая, и все начали говорить: «Горе, горе нам, братья. Как же остались мы без доброго господина и учителя? Горе, горе нам. Как же лишены были доброго пастуха и наставника? О, как же был отнят у нас податель великого добра? О, как же лишились очищающего наши души и пекущегося о наших телах? И лишились мы прежде всего доброго заступника и ходатая, что был для нас ходатаем к Богу и к людям: Богу ведь молился о спасении душ наших, а перед князем о печалях наших и об облегчении, и о благе нашем ходатайствовал и заботился. Перед боярами же, перед начальниками, властелинами мира сего был нам усердным заступником, многократно избавлял нас от притеснений и неволи, и тиунских поборов и облегчал нам тяжкие дани. Даже сами новгородцы-ушкуйники, разбойники, были уговорены его словами нас не грабить. Ныне же и то, и то потеряли и всего лишились. К Богу не имеем усердного молитвенника, пред людьми же не имеем скорого заступника. О, как и откуда эта беда в нашей жизни? «Стали мы посмешищем для соседей наших», иноплеменников лопарей, вогуличей, югры и пинежан. О, епископ наш добрый, словно к живому, обращаемся к тебе. О, добрый подвижник правой веры. О, хранитель откровения священных тайн и богопроповедник, Бога нам проповедовавший, а идолов поправший. Истинный наш вождь и наставник. Проводник для нас, заблудших. Если бы золото потеряли мы или серебро, то вместо этого другое нашли бы, а тебя лишившись, другого такого не найдем. <...> Зачем же пустили мы тебя в Москву, чтобы ты там почил! Лучше было бы нам, чтобы была могила твоя в нашей земле, перед нашими глазами, чтобы было немалое облегчение и хотя бы великое утешение в нашем сиротстве. И словно к живому, к тебе приходя, благословлялись бы мы у тебя и по успении, словно у живого, поминая твои Богом данные слова. Ныне же совершенно всего полностью лишены мы. Ибо не только тебя самого лишились, но и могилы твоей не удостоились. Отчего же такая обида нам от Москвы? Это ли правосудие ее, имеющей у себя митрополитов, святителей? А у нас был один епископ, и того к себе взяла, и ныне не имеем даже могилы епископа. Один он был у нас епископ, и был он нам законодатель и законоположник, и креститель, и апостол, и проповедник, и благовеститель, и исповедник, святитель, учитель, очиститель, посетитель, исправитель, исцелитель, архиерей, страж, вождь, пастырь, наставник, толкователь, отец, епископ. Москва ведь много архиереев имеет, изобилует, излишествует, мы же только его одного имели, да и его одного не удостоились и терпим скудость. <...> Хорошо же было бы нам, если бы рака с твоими мощами была у нас, в нашем краю и в твоей епископии, а не в Москве, не в твоей земле. Ибо не так будут тебя почитать москвичи, как мы, не так восславят. Знаем ведь мы их, тех, что навешивали на тебя прозвища, отчего некоторые называли тебя Храпом, не разумея силы и благодати Божьей, имеющейся в тебе и через тебя. А мы бы тебе должную честь воздали, поскольку мы твои должники, поскольку мы твои ученики, поскольку родные твои дети, поскольку через тебя познали Бога и гибели избежали, через тебя от бесовского обмана избавились, крещения удостоились. Потому-то воистину должно нам тебя почитать как достойного прославления. «Ибо достоин, — сказано, — работник платы своей». Да как же сможем тебя по достоинству восхвалить или как тебя прославим, ибо ты совершил дело наравне с апостолами? Славит Римская земля обоих апостолов, Петра и Павла, почитает и славит Малоазийская земля Иоанна Богослова, а Египетская — Марка евангелиста, Антиохийская — Луку евангелиста, Греческая — Андрея апостола, Русская земля — великого Владимира, крестившего ее, Москва же славит и почитает Петра митрополита как нового чудотворца, Ростовская же земля — Леонтия, епископа своего. Тебя же, о епископ Стефан, Пермская земля славит и почитает как апостола, как учителя, как вождя, как наставника, как руководителя, как проповедника. <...> Ныне если и отнял ты, Господи, за наши грехи у нас епископа нашего, то «не отними у нас милости своей». Ибо ты дал нам его, ты же и взял назад, скажем словами Иова: «Господь дал, Господь же взял, как Господу угодно, так и было. Да будет имя Господне благословенно вовеки. Да будет слава Господня вовеки». «Благословенна слава Господня в святом месте его». Молитвами, Господи, твоего святителя, а нашего епископа, Стефана, его молитвами, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас. Аминь».

Плачь церкви пермъскиа, егда обвдовѣ и плакася по епископѣ си

Плач церкви пермской, когда овдовела и оплакивала своего епископа

Егда убо людем пермъским печалующим и тужащимъ по своем си епископѣ (обычай же есть людем повсегда къ церкви приходити, паче же в печали сущим), услышано же бысть се во ушию церкви, сущая в Перми, яко епископъ еа преставися. Почютила печаль чад своих, услышала скорбь людии своих, яко услыша глас плача их, услышавши, и смятеся зило и пременися изменением красоты своеа. О, лютѣ вѣсти тоя страшныа и притранныя! Увы мнѣ, вѣсти тоя пламенныя и горкиа и печалныя! Жалую тя, перьмъская церкви, и паки реку: жаль ми тебе! О, злоприлучныя тоя вѣсти, повѣдающи церкви печаль ту! Кто скажет чадом церковным, яко осиротѣша? Кто возвестит невѣсте, яко овдовѣ? Егда же полную вѣсть услыша церкви, яко епископъ еа умре, извѣсто увѣдавши, возмятеся зило и смутися велми, и печаль смѣсися с горким рыданием. Плачется церкви прьмъская по епископѣ своемъ, глаголющи: «Увы мнѣ, увы мнѣ! О, чада церковная, почто таите мене, еже не утаится? Почто скрывасте мене, еже не укрыется? Гдѣ жених мой водворяется? Аще ли глаголете его преставльшася, и аще паки, якоже рѣсте, московская церкви приат и въ своя хранилища, почто нѣсте ревнители сыном Израилевым, иже вземше кости Иосифа Прекраснаго от земли Египетскиа и принесоша в Землю Обетованную, юже обеща Богъ отцем их, Аврааму, Исааку, Иакову?[363] И вы бысте такоже учителеви, длъжнующе, послужили. Почто, его вземше, не принесосте в свою землю, въ его епископью, въ его церковь, юже ему Богъ дарова, юже ему Богъ поручи? Увы мнѣ, женише мой, добрый невѣстокрасителю мой, и пѣснокрасителю, гдѣ водворяешися, гдѣ витаеши, гдѣ почиваеши? О, како не сѣтую, яко лишена бых тебе? Рыдаю себе, яко остах тебе. Плачю о себѣ, яко овдовѣх. Сѣтую чад своих, яко осирѣша. Увы мнѣ! Кто дасть очима моима слезы и главѣ моей воду, да ся плачю о женисѣ своем день и нощъ, да беспрестани рыдаю вдовства своего, да присно сетую о сиротствѣ чад своих? Увы мнѣ! Кого к рыданию моему призову на помощъ? Кто ми пособит плакатися? Кто ми слезы отрет? Кто ми плачь утолит? Кто ми печаль утѣшит? Епископа ли своего призову на утешение? Тому бо дана была така благодать, и тот имяше таку благодать — слово утѣшениа, еже утѣшати печалныя и сокрушеныя сердцем, „излиа бо ся, — рече, — благодать во устѣх"[364] его. Но обаче уже нѣсть его, не слышу бо гласа его въ церкви. Устнѣ его молчанием затвористася. Уста его не глаголют. А еже „излиася благодать",[365] вданая ему, отлетѣла прочь. Глас его умолче. Язык его преста глаголати. Учение уже пресякло. Источникъ учениа пресяче, и река пресохла. Оскудѣ поучение в Перми. Не вижу бо лица его въ церкви, не вижу очию его въ церкви, очи церкви Христовы. Болит язею тѣло церковное, и удове отчасти разболѣшася болѣзнию. Чада церковная, не сущу врачю, уврачюющу я, балуют овцы, а волцы наступают, а свистати нѣкому, иже бы отполошити и распудити волки, не сущу пастыреви. Плавает корабль душевный по морю житийскому, сѣмо и овамо мятущися, а кормнику не сущу. Велико бысть безвремяние в земли Пермъстѣй преставлением епископлим. Не мала поруха учинися. Многа печаль людемъ. Великъ плачь и рыдание церкви пермъской, понеже подпора церковная порушалася, и столпъ церкви отъяся. Основаниа церковная позыбашася, яко и сама церкви потресеся. Еретици-волцы, душегубцы-разбойницы, иноязычницы гогуличи наступают.[366] Рать еретиков наступает, и рать еретичьская лютѣ зило вооружается на церковь, а воеводы нѣсть, иже бы ихъ пороком духовным рошибал и разгналъ, и расточилъ, и распудилъ».

Когда же пермские люди печалились и горевали о своем епископе (есть у людей правило постоянно приходить в церковь, особенно же пребывающим в печали), услышано было ушами церкви, Пермской церкви, что епископ ее преставился. Почувствовала она печаль чад своих, услышала скорбь людей своих, когда услыхала глас плача их, и, услышав, пришла в большое смятение, и померкла красота ее. О, лютая эта весть, страшная и ужасная! Увы мне, весть эта пламенная и горькая, и печальная! Жалею тебя, пермская церковь, и еще раз скажу: жаль мне тебя! О, злополучная эта весть, открывшая церкви эту печаль! Кто скажет чадам церковным, что осиротели? Кто возвестит невесте, что овдовела? Когда же услышала церковь полную весть, что епископ ее умер, узнав это достоверно, пришла она в сильное волнение и большое смятение, и печаль смешалась с горьким рыданием. Оплакивает церковь пермская своего епископа и говорит: «Увы мне, увы мне! О, чада церковные, зачем утаиваете от меня то, что не утаится? Зачем скрываете от меня то, что не скроется? Где пребывает мой жених? Если говорите, что он преставился, и, более того, как вы сказали, московская церковь приняла его в свое хранилище, то почему же не последовали вы сынам Израилевым, которые взяли кости Иосифа Прекрасного из земли Египетской и принесли в Землю Обетованную, которую обещал Бог отцам их, Аврааму, Исааку, Иакову? И вы бы так же учителю, будучи у него в долгу, послужили. Почему не взяли его и не принесли в свою землю, в его епископию, в его церковь, которую ему Бог даровал, которую ему Бог вверил? Увы мне, жених мой, достойное украшение невесты и украшение песнопений, где ты пребываешь, где обитаешь, где почиваешь? О, как мне не скорбеть, если я лишена тебя? Оплакиваю себя, ибо лишилась тебя. Плачу о себе, ибо овдовела. Скорблю о чадах своих, ибо осиротели. Увы мне! Кто даст глазам моим слезы и голове моей воду, чтобы я плакала о женихе моем день и ночь, чтобы беспрестанно рыдала о вдовстве моем, чтобы вечно скорбела о сиротстве чад моих? Увы мне! Кого в рыдании моем призову на помощь? Кто мне поможет оплакивать? Кто мне слезы утрет? Кто мой плач успокоит? Кто меня в печали утешит? Епископа ли моего призову для утешения? Ему ведь дана была такая благодать, и он имел такую благодать — слово утешения, утешать печальных и сокрушенных сердцем, ибо «излилась, — сказано, — благодать из уст» его. Но однако уже нет его, ибо не слышу его голоса в церкви. Уста его молчанием затворились. Уста его не говорят. А данная ему «благодать», которая «излилась», отлетела прочь. Голос его умолк. Язык его перестал говорить. Учение его иссякло. Источник учения иссяк, и река высохла. Оскудело учение в Перми. Ибо не вижу лица его в церкви, не вижу глаз его в церкви, глаз церкви Христовой. Страдает от раны тело церковное, и отдельные члены его изнемогают в болезни. Чада церковные, в отсутствие врача, который бы исцелил вас, овцы резвятся, а волки наступают, и некому свистнуть, чтобы отпугнуть и разогнать волков в отсутствие пастыря. Плавает корабль духовный по житейскому морю, мечась туда и сюда, а кормчего нет. Великое сделалось безвременье в земле Пермской с преставлением епископа. Немалая беда случилась. Большая печаль людям. Великий плач и рыдание церкви пермской, ибо церковная опора рухнула, и столпа церкви не стало. Церковные основы поколебались, так что и сама церковь сотряслась. Еретики-волки, душегубы-разбойники, иноверцы вогуличи наступают. Рать еретиков наступает, и рать еретическая люто весьма вооружается на церковь, а нет воеводы, который бы их порицанием духовным сокрушил и разогнал, и рассеял, и разметал».

И таковыя ради туги жалостно плачется церкви пермъская, неутѣшимо и болѣзнено рыдает и не хотяше утѣшитися, яко нѣкому утѣшити еа. (...)

И от такой печали горько плачет церковь пермская, неутешно и скорбно рыдает и не хочет утешиться, ибо некому утешить ее. <...>

Плачеве и похвала инока списающа

Плач и похвала пишущего инока

Азъ же, отче, господине епископе, аще уже и умершу ти, хощу принести ти хвалу — или сердцем, или языкомъ, или умом — иже иногда, живу сущу ти, бых ти досадитель, нынѣ же — похвалитель; и нѣкогда с тобою спирахся о нѣких о приключьшихся или о словѣ етерѣ, или о коемждо стисѣ, или о строцѣ. Но обаче поминая нынѣ твое длъготрьпѣние и твое многоразумие и благопокорение, сам ся себе усрамляю и окаю, сам ся обрыдаю и плачю. Увы мнѣ, егда преставление честнаго тѣла твоего бысть, тогда, множаишеим братиам оступльшим одръ твой, увы мнѣ, мнѣ не сущу ту, не сподобихся послѣдняго ти целованиа и конечнаго прощениа. Увы мнѣ, мнѣ не сущу ту, увы мнѣ, каа спона мя отторже от лица твоего? И азъ рѣх: «Отринухся от лица очию твоею, но приложу ли убо призрѣти ми, видати тя когда? Уже бо не имамъ видѣти тя коли. Уже не имамъ прочее ктому узрѣти тя сдѣ, понеже тебѣ убо преставльшуся, якоже речено бысть, аз же, увы мнѣ, остах на злы дни. Уже бо межу нами межа велика сотворисся. Уже „меж нами пропасть велика утвердися".[367] Ты и убо, яко онъ добрый Лазарь нищий, почиваеши нынѣ яко в лонѣх Авраамлих, азъ же, окаанный, аки богатый онъ, пламенем пеком сый». Увы мнѣ, бых богат грехи и лишеный всякого добра и студных дѣлъ исполненъ, собрах многоразличное бремя греховное тлетворныя страсти и душевныя вреды. Сиа вся снискавъ и собравъ, сокровище себѣ сотворих. И сими окааньствии злѣ разбогатѣвъ, яко древний богатый, лютѣ, и, яко пламенем, страстми телесными лютѣ опаляем, вопию: «Устуди устнѣ мои, прохлади языкъ мой, яко перстомъ, орошением твоих молитвъ. Стражу бо злѣ, яко пламенем, плотолюбными вреды опаляем. Но орошением своих си глаголъ устуди уста моя и безстрастиа молитвою прохлади мя. Угаси ми пламень страстей моих. Увы мнѣ, кто ми пламень угасит? Кто ми тму просветит? „Се бо в безаконии зачат есмъ",[368] и безакониа моя умножишася зило, и безакониа моя волнах прилагаю морских, помышлениа же въ ялицах противных ми вѣтръ. Увы мнѣ, како скончаю мое житие? Како преплову „се море великое и пространное",[369] ширъшееся, печалное, многомутное, не стоящее, мятущееся? Како препроважу душевную ми лодью промежу волнами сверѣпыми? Како избуду треволнениа страстей, лютѣ погружаяся во глубинѣ золъ и зило потапляяся в безднѣ греховнѣй? Увы, мнѣ, волнуяся посреди пучины житийскаго моря, и како постигну в тишину умилениа, и како доиду в пристанище покаяниа? Но яко добрый кормникъ сый, отче, яко правитель, яко наставникъ, из глубины мя от страстей возведи, молюся. Пособъствуй и помагай моему сиротству. Сътвори о мнѣ, отче, молитву к Богу. Тебѣ бо дана бысть благодать молитися за ны. Се бо молитвы твоя и добродѣтели твоя помянены быша. Но яко „имѣя дрьзновение к Богу",[370] преподобниче, помолися и за мя. „Азъ бо есмъ рабъ твой".[371] Помню лишшу, юже имѣ ко мнѣ, любовь, еюже мя возлюби, еюже о мнѣ яко многажды ся и прослези. Аще же и умершу ти, аки к живу, к тебѣ глаголю, поминая любовнаго давнаго предложениа, тѣмже похвалити тя гряду, но не умѣю. Елика бо изрицаю, и та суть словеса скудна, худа бо, по истине худа и грубости полна. Но обаче приими сиа, отче честнѣйшии, яко отецъ нѣмованиа от устъ дѣтищу нѣмующу или якоже от убогиа оноя вдовица двѣ мѣдницы, цатѣ, двѣ вѣкши, паче прочих приаты быша[372] — тако и мое умаленое и худое из устъ скверных и грѣшных износимое и приносимое приими похваление. Но что тя нареку, о, епископе, или что тя именую, или чим тя прозову и како тя провещаю, или чим тя мѣню, или что ти приглашу, како похвалю, како почту, како ублажу, како разложу и каку хвалу ти сплету? Тѣмже что тя нареку? Пророка ли, яко пророческая проречениа протолковалъ еси и гаданиа пророкъ уяснилъ еси и посредѣ людий невѣрных и невѣгласных яко пророкъ им былъ еси? Апостола ли тя именую, яко апостольское дѣло сотворилъ еси и равно апостолом, равно образуяся, подвизася, стопамъ апостольским послѣдуа? Законодавца ли тя призову или „законоположника",[373] имже людем безаконным законъ далъ еси и, не бывшу у них закону, вѣру им уставилъ еси и „законъ положилъ еси"?[374] Крестителя ли тя провещаю, яко крестилъ еси люди многи, грядущая тебѣ на крещение?

Я же, отче, господин мой епископ, хотя бы и после смерти твоей хочу вознести тебе хвалу — сердцем ли, языком ли или же умом — я, который порой, когда ты был жив, был тебе досадитель, ныне же — похвалитель; и некогда спорил с тобой о разных случаях или об ином слове, или о всяком стихе, или о строке. Но, однако, вспоминая ныне твое долготерпение и твое многоразумение и благопокорение, сам себя срамлю и стыжу, сам за себя краснею и плачу. Увы мне, когда было преставление твоего честного тела, тогда среди множества братьев, обступивших твой одр, меня, увы мне, не было, не удостоился последнего целования и последнего прощения. Увы мне, там меня не было, увы мне, какая преграда отделила меня от лица твоего? И я сказал: «Отвернулся я от взора очей твоих, а случится ли вновь созерцать, видеть тебя когда-нибудь? Уже ведь не смогу увидеть тебя когда-либо. Уже более не смогу увидеть тебя здесь в дальнейшем, ибо ты уже преставился, как сказано, я же, увы мне, остался для тягостных дней. Уже между нами великий рубеж возник. Уже «между нами великая пропасть утвердилась». Ведь и ты же, как тот добрый нищий Лазарь, почиваешь ныне на лоне Авраамовом, я же, окаянный, словно тот богатый, пламенем палим». Увы мне, богат я грехами; лишенный всего доброго и исполненный срамных дел, собрал я разнообразный греховный груз тлетворной страсти и духовного вреда. Все это скопив и собрав, создал себе сокровище. И, разбогатев этой мерзостью пагубно, люто, словно богатый в древности, будто пламенем, страстями телесными люто обжигаемый, кричу: «Остуди уста мои, охлади язык мой, будто перстом, влагой твоих молитв. Ибо жестоко страдаю, грехом сластолюбия, будто пламенем, опаляем. Но влагой своих слов остуди уста мои и молитвой целомудрия охлади меня. Угаси пламя страстей моих. Увы мне, кто мне пламя угасит? Кто мне тьму осветит? «Вот в беззаконии я зачат», и беззакония мои умножились, беззакония мои уподоблю морским волнам, помыслы же — лодкам среди встречных ветров. Увы мне, как проживу мою жизнь? Как переплыву «это море великое и пространное», простирающееся, печальное, многомутное, <в покое> не стоящее, волнующееся? Как проведу духовную ладью между волнами свирепыми? Как избавлюсь от бури страстей, мучительно погружаясь в глубину зла и глубоко утопая в бездне греховной? Увы мне, волнуясь среди пучины житейского моря, как же достигну тишины умиления, как же дойду до пристани покаяния? Но будучи добрым кормчим, отче, рулевым, наставником, выведи меня, молю, из глубины страстей. Поддерживай и помогай моему сиротству. Сотвори обо мне, отче, молитву Богу. Тебе ведь была дана благодать молиться за нас. Вот молитвы твои и добродетели твои были помянуты. Так, «имея дерзновение к Богу», преподобный, помолись и за меня. Ведь «я раб твой». Помню лишь любовь, которую ты имел ко мне, которой меня возлюбил, от которой за меня неоднократно прослезился. Хоть и умер ты, как к живому, к тебе обращаюсь, вспоминая прежнее любовное расположение, потому восславить тебя стремлюсь, но не умею. Ведь все, что произношу — убогие слова, ибо ничтожные, поистине ничтожные и полные невежества. Но, однако, прими их, отче честнейший, как отец лепет из уст бессловесного ребенка или будто от той убогой вдовы два медяка, монетки, две копейки, что превыше прочих были приняты — так и мою малую и ничтожную похвалу прими, приносимую и произносимую скверными и грешными устами. Да как же тебя нареку, о, епископ, или как тебя поименую, или как тебя назову и как о тебе провозглашу, или кем тебя посчитаю, или как к тебе обращусь, как восславлю, как воздам честь, как восхвалю, как расскажу и какую хвалу тебе сплету? Так кем же тебя нареку? Пророком ли, ибо ты пророческие прорицания истолковывал и предсказания пророков объяснил, и среди людей неверующих и непросвещенных был как пророк? Апостолом ли тебя поименую, ибо ты апостольское дело совершил наравне с апостолами, равный им образ имея, подвизаясь, стопам апостольским следуя? Законодателем ли тебя назову или «законоположником», что людям беззаконным дал закон и им, не имевшим закона, установил веру и «закон положил»? Крестителем ли тебя объявлю, ибо ты крестил многих людей, идущих к тебе для крещения?

Проповѣдника ли тя проглашу, понеже, яко биричь на торгу, клича, тако и ты вь языцѣх велегласно проповѣдалъ еси слово Божие? Евангелиста ли тя нареку или благовѣстника, иже благовестилъ еси в мире святое Евангелие Христово и дѣло благовѣстника сотворилъ еси? Святителя ли тя именую, елма же болший архиерѣй, старѣйший святитель, священники поставляа въ своей земли, над прочими священники былъ еси? Учителя ли тя прозову, яко учительски научилъ еси языкъ заблужший; или невѣрных в вѣру приведе и человѣки, невѣгласы суща? Да что тя прочее назову? Страстотрьпца ли или мученика, яко мученически волею вдался еси в руки людем, сверѣпѣющим на муку, и „яко овца посредѣ волк"[375] дръзнулъ еси на страсти и на терпѣние, и на мучение? Аще бо и не пролиася кровь твоя мученическою смертию, на нюже и приготовлься, но обаче многажды срѣтоша тя многи мученическиа смерти, но от всѣх сих избавил тя есть Господь Богъ. Аще бо и не вогрузися копие в ребра твоа, аще и не посѣче меч главы твоеа, но обаче по твоему хотѣнию и своим си изволением мученикъ бысть. Хотѣша бо невѣрнии пермяне многажды поразити тя, напрасно устремлением нападающе на тя, овогда убо с дреколми и с посохи, и ослопы, и с великими уразы, иногда же с сокирами, иногда же — стрелами стреляюще, овогда же — солому около тебе запаляюще и сим жжещи тя хотяще, и многими образы умертвити тя мысляще, но Господь Богъ, Спасъ, спасе тя своими судбами, имиже, сам совѣсть, единъ избавитель избавил тя есть. Егоже ты проповѣдалъ еси, той съхранил тя есть на службу свою, еще бо бѣ надобенъ еси ему и потребенъ на дѣло благопотребно. Да что тя приглашу? Пастуха ли нареку, понеже паслъ еси Христово стадо христианьское словесных овецъ на злацѣ разумнѣм жезломъ словесъ твоих в паствинѣ учениа твоего и нынѣ, паствѣ пастух, сам пасом бываеши в тайном злацѣ? Что тя нареку, о, епископе? „Посѣтителя"[376] ли тя толкую, яко посети „люди озлобленыя", яко посети землю Пермъскую „посѣти землю и упои ю",[377] „и упиются от обилья",[378] рекше, упиются — умудрятся словесы книжными, словесы учениа твоего? Люди перьмъскиа посетилъ еси и святым крещением просветилъ еси. Врача ли тя наменю, яко уязвеныя от диавола идолослужением человѣки исцелилъ еси и тѣлом вреженыя, и душею болящая, и духом недугующая люди уврачевалъ еси? Что тя именую, епископе? Отца ли тя нареку, или казателя пермяномъ, о Христѣ бо Исусѣ святым Еваггелием ты пермяны породилъ еси и православиа вѣре научилъ еси, „сыны дни"[379] явилъ еси и „чада свѣту"[380] наказал еси, и святым крещением просветилъ еси, „водою же и Духомъ" сынове бо ти ся „родиша"[381] и нынѣ ражаются. Да что тя еще нареку? Исповѣдника ли тя исповѣдаю, понеже исповѣдалъ еси Бога пред невѣрными человѣки? Сам бо Спасъ реклъ есть: „Иже кто исповѣсть мя пред человѣки, и азъ исповѣм его пред Отцемъ моим, иже есть на небесѣх".[382] Добрѣ воистину ты послушалъ еси гласа Христова, исповѣдалъ еси его в Перми пред человѣки, и Христос, Сынъ Божий, исповѣсть тебе пред Отцемъ своим, иже есть на небесѣх, пред аггелы и арханггелы и пред всѣми небесными силами. (...) Богъ бо прославляет угодники своя, служащая ему вѣрно. Тебе и Богъ прослави, и аггели похвалиша, и человѣцы почтиша, и пермяне ублажиша, иноплеменницы покоришася, иноязычницы устыдѣшася, погании усрамишася, кумири сокрушишася, бѣси исчезоша, идоли попрани быша.

Проповедником ли тебя провозглашу, поскольку, крича, будто глашатай на торгу, ты среди язычников громогласно проповедовал слово Божие? Евангелистом ли тебя нареку или благовестителем, что благовествовал в миру святое Евангелие Христово и дело благовестителя совершил? Святителем ли тебя поименую, поскольку ты высший архиерей, самый старший святитель, поставляя священников в своей земле, стоял над прочими священниками? Учителем ли тебя прозову, ибо ты учительски научил заблудший народ; и неверующих к вере привел, и людей, бывших язычниками? Да как же тебя еще назову? Страстотерпцем ли или мучеником, ибо мученически предался ты добровольно в руки людей, распаляющихся на мучительство, и, «будто овца среди волков», отважился на страдание, на терпение и на мучение? Хоть и не пролилась кровь твоя при мученической кончине, к которой ты приготовился, однако многократно угрожали тебе многие мученические смерти, но от всех от них избавил тебя Господь Бог. Ибо хоть и не вонзилось копье в твои ребра, хоть и не срубил меч твоей головы, однако по своему желанию и своей воле был ты мучеником. Многократно ведь хотели неверующие пермяки убить тебя, внезапно порываясь на тебя напасть, иногда с кольями, с палками, жердями и с большими дубинами, иногда — с топорами, иной раз — стреляя стрелами, порой же — зажигая возле тебя солому и желая так тебя сжечь, и многими способами задумывая тебя умертвить, но Господь Бог, Спаситель, спас тебя своим судом, который лишь ему ведом, единственный избавитель тебя избавил. Тот, о ком ты проповедовал, сохранил тебя для служения себе, ибо был ты ему еще надобен и полезен для благого дела. Да как же обращусь к тебе? Пастухом ли назову, поскольку пас ты Христово стадо христианское словесных овец на траве разума жезлом слов твоих на пастбище учения твоего, а ныне самого тебя, пастуха паствы, пасут на невидимой траве? Как назову тебя, о, епископ? Определю ли тебя как «посетителя», ибо ты посетил «людей страдающих», ибо ты посетил землю Пермскую, «посетил землю и напоил ее», «и напьются от обилия», то есть, напьются — станут мудрыми от слов книжных, слов учения твоего? Ты пермских людей посетил и просветил святым крещением. Врачом ли тебя поименую, ибо людей, дьяволом пораженных идолослужением, исцелил, а недомогающих телом, душой болеющих и духом недужных уврачевал? Как тебя назову, епископ? Отцом ли тебя нареку или наставником пермяков, ибо во Христе Иисусе святым Евангелием ты пермяков породил и православной вере научил, сделал «сынами дня» и научил быть «детьми света», и просветил святым крещением, ибо сыновья твои «родились» и ныне рождаются «от воды и Духа»? Да как же тебя еще нареку? Исповедником ли тебя исповедаю, поскольку исповедал ты Бога перед неверующими людьми? Ибо сам Спаситель сказал: «Кто исповедает меня перед людьми, того и я исповедаю перед Отцом моим, что на небесах». Воистину, хорошо ты услышал голос Христов, исповедал его в Перми перед людьми, и Христос, Сын Божий, исповедает тебя перед Отцом своим, который на небесах, перед ангелами и архангелами и перед всеми небесными силами. <...> Ибо Бог прославляет своих угодников, служащих ему верно. Тебя и Бог прославил, и ангелы восхвалили, и люди почтили, и пермяки восславили, иноплеменники покорились, иноверцы устыдились, язычники посрамились, кумиры сокрушились, бесы исчезли, идолы были попраны.

Да и азъ, многогрѣшный и неразумный, послѣдуа словесемъ похвалений твоих, слово плетущи и слово плодящи и словом почестити мнящи и от словес похваление събирая и приобрѣтая и приплѣтая, паки глаголя, что еще тя нареку? Вожа заблужшимъ, обрѣтателя погибшимъ, наставника прелщеным, руководителя умомъ ослѣпленым, чистителя оскверненым, взискателя расточеным, стража ратным, утѣшителя печалным, кормителя алчющим, подателя требующим, наказателя несмысленым, помощника обидимымъ, молитвеника тепла, ходатая вѣрна, поганым спасителя, бесом проклинателя, кумиром потребителя, идолом попирателя, Богу служителя, мудрости рачителя, философии любителя, цѣломудрию дѣлателя, правдѣ творителя, книгамъ сказателя, грамотѣ пермъстѣй списателя. Многа имена твоя, о, епископе, многоименитство стяжалъ, многих бо даровъ, достоинъ бысть, многими благодатьми обогатѣлъ еси. Да что тя еще прочее нареку, что еще требуеши именовании, что еще не стало на похваление прочих наречений твоих? Аще и понудихся на проглаголание словесы похвалити тя, недоумѣнно, аще и долженъ ти бых словесы послужити ти, азъ, окаянный, грубых лишеникъ, многогрѣшный въ человѣцѣх и недостойный во иноцѣхъ? Како похвалю тя, не вѣдѣ. Како изреку, не разумѣю. Чим ублажу, недоумѣю. Елма же многа недоумѣниа наполнихся, „яко золъ душа моя наплънися",[383] и „многими отягчихся грехи",[384] не умѣю по достоянию написати твоего житиа и благонравиа, и благопребываниа, словес же и учениа и о дѣлех руку твоею, и всѣх прочих поряду. (...) Доколе не оставлю похвалению слова? Доколе не престану предложенаго и продлъжнаго хвалословиа? Аще бо и многажды восхотѣлъ быхъ изоставити бесѣду, но обаче любы его влечет мя на похваление и на плетение словес, изволися мнѣ послѣ же всѣх хужшу, паче же „аки изъврагу, мнѣ"[385] написати яже о преподобнѣм отцѣ нашем Стефанѣ, бывшем епископѣ иже в Перми. Аз бо есмъ „мний бѣх въ братии моей"[386] и хужший в людех и меншей въ человѣцех, послѣдний въ кристианех, неключимый во иноцѣх, и невѣжа слову.

Да как же я, многогрешный и неразумный, следуя похвальным словам тебе, плетя слово и плодя слово, и думая словом почтить, и похвалу из слов собирая и получая, и приплетая, вновь говоря, — как еще тебя нареку? Вождем заблудших, обретателем погибших, наставником обманутых, руководителем ослепленных умов, очистителем оскверненных, искателем рассеянных, хранителем ратников, утешителем печальных, кормильцем голодных, подателем нуждающимся, наставником неразумных, заступником обиженных, усердным молитвенником, истинным ходатаем, спасителем язычников, проклиная бесов, ниспровергателем кумиров, попирателем идолов, служителем Бога, рачителем мудрости, любителем философии, вершителем целомудрия, творцом правды, толкователем книг, создателем пермской грамоты. Много у тебя имен, о, епископ, много имен ты стяжал, ибо многих даров был достоин, многими благодатями обогатился. Да как же тебя еще по-другому нареку, какие еще нужны тебе наименования, каких названий еще не хватило, чтобы восславить тебя? Хоть я и постарался произнести слова в похвалу тебе, непонятно, должен ли был я словами служить тебе, я, окаянный, убогий невежда, многогрешный среди людей и недостойный среди иноков? Как восславлю тебя, не знаю. Как выскажу, не разумею. Чем прославлю, не знаю. Поскольку же исполнился я великого непонимания, «ибо душа моя исполнилась бедствиями» и «многими отяготился я грехами», не могу по достоинству описать твою жизнь, благонравие и благое времяпрепровождение, слова и учение и дела рук твоих, и все остальное по порядку. <...> Доколе не остановлюсь в хвалебных словах? Доколе не прекращу начатого и пространного славословия? Ибо, сколько я ни пытался закончить речь, любовь к нему призывает меня к восхвалению и плетению словес, решил я, худший из всех, еще и «подобный извергу», написать о преподобном отце нашем Стефане, бывшем епископом в Перми. Я ведь «наименьшим был среди братьев моих» и худшим среди людей, и меньшим среди человеков, и последним среди христиан, и негодным среди иноков, и несведущим в словах.

Подобает же уже окончати слово, но преже о сем всѣх молю, елика в писмена сиа приницающих и разгибающих, и почитающих, и послушающих, и внимающих, и разсужающих: господие мои, не воздивите на мя оканнаго, не поклените мя грѣшнаго. Молю братолюбие ваше и еже о Господѣ любовь. Елицы прочитаете грубая сиа списателная писмена, пролѣйте за мя молитвы ваша к Богу, понеже святых отецъ житиа похваляю, увы мнѣ, а сам лѣнивѣ живу. Горе мнѣ, глаголющу и не творящу, учащу и не чюющу. Но бесплодная, увы мнѣ, явихся смоковница, „листвие едино токмо"[387] имѣю, листы книжное токмо обращаю и листьем книжным, писанымъ токмо хвалюся, а плода добродѣтели не имѣю. Въскую токмо упразняю землю? И того ради боюся проклятиа с посѣчением. Боюся реченаго: „Се уже секира при корени древа лежит, всяко древо, не творящее плода добра, посѣкаемо бывает и во огнь вметаемо".[388] Боюся Господа, рекшаго: „Всяку розгу, не творящую о мнѣ плода",[389] „събирают ю и во огнь влагают, и изгарает".[390] Боюся, апостолу глаголющу: „Не послушницы Закона прави будут, но дѣлатели".[391] Того ради съ доброглашением молю вы и съ умилением припадаю, и съ смиреномудриемъ милъ ся дѣю, вопиа: „Не презрите мене оканнаго, аще будет ми ся нѣгдѣ написала «рѣчь зазорна»[392] и не удобрена, и не устроена, и не ухищрена". Мнѣ же мнится, яко ни едино же слово доволно есть или благопотребно и стройно, но худа суть и грубости полна. Но аще и не гораздо нѣкая написана быша, но обаче возможно есть нѣкоему добрѣйшему и мудрѣйшему о Господѣ построити сиа и добрѣ починити а, неудобреная удобрити и неустроеная построити и неухищреная ухитрити и несвершеная накончати. Подоба же скратити слово и не лише умудряти, не умѣа, или ухищряти к сущим любомудрием исполнь, к сущим разума и паче нас умомъ вышшимъ и вящшим. Мнѣ же обаче полезнѣе еже умлъкнути, нежели паучноточная простирати прядениа, аки нити мѣзгиревыхъ тенет пнутати. Но не зазрите ми грубости моей. Елма же о сем продолжих бесѣду и речениа умножих, не бо от мудрости, но от грубости сиа изглаголати потщахся, аки младенецъ, нѣмуа пред родителми своими, или аки слѣпъ стрѣлецъ, неулучно стрѣляя, — сице и азъ оттинудь скудоумный, не свѣдый весма своеа шуица, ни десница. Понудих свое и невычение, аки забывъ, увы мнѣ, грѣхи своя и неисцѣлныя, по истинѣ, струпы своя, протягая недостойную си свою руку, отверзая пресквернавая своя уста, дръзнухъ на се и убѣдихся. И молю, спроста, всѣх васъ, от мала и до велика, яко да сотворите о мнѣ молитву к Богу, яко да молитвами вашими окончавая слово, возмогу рещи: „Слава ти, Господи, сътворившему вся, слава ти, свершителю Богу, слава «давшему»[393] нам Стефана «и паки вземшему», слава вразумившему его и умудрившу, слава укрѣпившему его и наставльшу, слава иже тѣм посѣтившему и просвѣтившему землю Пермъскую, слава спасающему род человѣчьский, слава «хотящему вся человѣки спасти и в разум истинный привести»,[394] слава «давшему ми живот»,[395] да сиа написах, слава Богу о всѣх, слава Отцу и Сыну и Святому Духу и нынѣ, и присно, и в вѣки вѣкомъ. Аминь"».

Должно же уже заканчивать слово, но прежде прошу всех, кто в эти писания вникнет и раскроет, и прочтет, и послушает, и внемлет, и обдумает: господа мои, не удивляйтесь мне, окаянному, не кляните меня, грешного. Взываю к вашему братолюбию и любви во Господе. Вы, что прочитаете эти невежественные повествовательные писания, излейте за меня молитвы ваши к Богу, ибо я восхваляю жизнь святых отцов, увы мне, а сам нерадиво живу. Горе мне, говорящему и не делающему, учащему и не слышащему. И бесплодная, увы мне, я смоковница, «одни только листы» имею, одни только книжные листы переворачиваю и книжными только листами, написанным, хвалюсь, а плода добродетели не имею. Зачем только праздно хожу по земле? Потому и боюсь проклятия с казнью. Боюсь сказанного: «Вот уже у корня дерева топор лежит, всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь». Боюсь Господа, сказавшего: «Всякую ветвь, не приносящую у меня плода», «собирают и бросают в огонь, и она сгорает». Боюсь сказанного апостолом: «Не слушатели Закона правы будут, но исполнители». Потому добрым словом прошу вас и с умилением припадаю, и со смиренномудрием молю, крича: «Не презирайте меня, окаянного, если случилось мне где-то написать «речь зазорную» и неукрашенную, и нестройную, и неискусную». Мне же кажется, что ни одно слово не является удовлетворительным или же подходящим и полезным, а все убого и исполнено невежества. Но хоть и неумело что-то было написано, однако кто-нибудь лучший и более мудрый во Господе сможет это составить и как следует поправить, неукрашенное украсить и нестройное построить, и неискусное разукрасить, и неоконченное окончить. Подобает же окончить слово и более не мудрствовать или украшать, не умея, для исполненных любомудрия, разума и высших и больших нас умом. Мне же, однако, полезнее умолкнуть, чем расстилать паутинную пряжу, словно нити паучьих сетей плести. Но не осудите моего невежества. Если же об этом продолжил повествование и продлил речь, то не от мудрости, а от невежества постарался это высказать, словно младенец, лепеча перед своими родителями, или, словно слепой стрелок, стреляя невпопад, — так и я совершенно скудоумный, не различающий даже ни левой руки своей, ни правой. Принудил свою неученость, будто забыл, увы мне, грехи свои и поистине неизлечимые свои струпья, простирая недостойную свою руку, открывая прескверные свои уста, отважился на это и принудил себя. И просто прошу вас, от мала до велика, сотворить за меня молитву к Богу, чтобы, оканчивая слово вашими молитвами, смог бы я сказать: «Слава тебе, Господи, все создавшему, слава тебе, создателю Богу, слава «давшему» нам Стефана «и назад взявшему», слава вразумившему его и умудрившему, слава укрепившему его и наставившему, слава посетившему тем самым и просветившему Пермскую землю, слава спасающему род человеческий, слава «желающему всех людей спасти и в истинный разум привести», слава «давшему мне жизнь», чтобы я это написал, слава Богу за все, слава Отцу и Сыну и Святому Духу и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь».



[1] ...отца нашего Стефана, бывшаго в Перми епископа. —Стефан был возведен в сан епископа в конце декабря 1383 г. и состоял в нем до своей смерти (26 апреля 1396 г.).

[2] Пишет же и великий Василей... — Василий Великий (Кесарийский, ок. 330—379 гг.), епископ Кесарии Каппадокийской (Малая Азия), один из отцов церкви, святой.

[3] «Буди ревнителъ право живущимъ... на своем сердци». — Ср. Слова Василия Великого на память мученика Гордия и на память 40 мучеников.

[4] Вопроси отца твоего... рекуть тебѣ. — Вт. 32, 7.

[5] ...не бывшу ми во Афинѣх от уности, и не научихся у философовъ их... — Авторская самоуничижительная формула, в которой в отрицательной форме отразился византийский житийный топос о постижении святым «внешних наук».

[6] ...«от негоже вся возможна суть»... — Мф. 19, 26.

[7] ...«аще дасть ми слово надобно во отверзение устъ моих». — Ср. Еф. 6, 19.

[8] «Господь дасть ми... рещи слово». — Ис. 50, 4.

[9] «Господь дастъ глаголъ». — Пс. 67, 12.

[10] ...«от негоже всяко дание... свыше есть сходя»... — Иак. 1, 17.

[11] ...«от негоже и имже вся быша... — 1 Кор. 8, 6.

[12] ...«и вся тѣм быша... еже бысть». — Ин. 1, 3.

[13] «Не можете без мене творити ничтоже»... — Ин. 15, 5.

[14] ...«просите, и дасться вам». — Мф. 7, 7.

[15] ...даръ Святаго Духа. — Деян. 2, 38.

[16] ...«всяческая живут и движутся»... — Деян. 17, 28.

[17] ...от негоже точатся благодатные воды. — Ср. Ин. 7, 38.

[18] «Излию от Духа моего на всяку плоть»... — Иоиль 2, 28.

[19] «Отверзи уста своя, и исполню а». — Ср. Иез. 3, 2.

[20] ...«отвръзу уста моя... слово отригну»... — Текст Богородичного канона (1 ирмос 1-й песни).

[21] «Господи, устнѣ мои... хвалу твою»... — Пс. 50, 17.

[22] ...«да исполнятся уста моя... славу твою»... — Пс. 70, 8.

[23] ...«и приложу на всяку похвалу твою». — Пс. 70, 14.

[24] ...Стефана... апостолом наслѣдника... — Стефан, крестивший пермян, уподобляется здесь апостолам, посланным Иисусом Христом благовествовать миру о его учении.

[25] ...«ис камени насѣкомаго»... — Вт. 8, 15.

[26] ...иже при Моисеи... воды потекоша... — Моисей, ветхозаветный пророк, вождь и законодатель еврейского народа. Здесь Епифаний обращается к библейскому сюжету: на пути из Египта в Землю Обетованную израильтян настигла жажда, и народ стал роптать. Тогда Моисей обратился с молитвой к Господу — и произошло чудо: он ударил жезлом по скале и из нее потекла вода (Исх. 17, 6; Чис. 20, 1—12).

[27] ...ис суха жезла плод процвѣте... — Библейский сюжет: чудесно расцветший и принесший плоды сухой жезл Аарона означал утверждение первосвященства за Аароном и его сыновьями (Чис. 17, 8).

[28] ...при Валацѣ цари... осля бесловесное проглагола человеческим гласом... — Библейский сюжет: волхв Валаам, призванный моавитским царем Валаком проклять народ Израилев, был остановлен по воле Божьей: ослица, на которой он ехал, не захотела сдвинуться с места, а когда он стал ее бить, заговорила человеческим голосом (Чис. 22, 28).

[29] «Возвеличиша бо ся дѣла Господня»... — Пс. 91, 6.

[30] ...«да удивит Господь милость свою»... — Пс. 30, 22.

[31] ...«и аз уничиженъ и не разумѣх; яко скот бых». — Пс. 72, 22.

[32] Сий преподобный отецъ нашъ Стефан... от родителю нарочиту... — Год рождения Стефана Пермского неизвестен. Как наиболее вероятную приблизительную дату современные исследователи называют 1340 г. (Г. М. Прохоров).

[33] ...великия соборныа церкве Святыя Богородица, иже на Устьюзе... — Соборная церковь Успения Богородицы была поставлена и освящена в Устюге Ростовским епископом Тарасием в 1290 г.

[34] ...«травный цвѣт»... — 1 Петр 1, 24.

[35] «Мимоидет слава мира сего... во веки»... — 1 Петр 1, 24—25.

[36] «Не любите мира, ни яже в мирѣ суть»... — 1 Ин. 2, 15.

[37] «Всѣм нам явитися подобает пред судищем Христовым.»... — 2 Кор. 5, 10.

[38] «Иже кто оставит отца и матерь... жизнь вѣчную наследит»... — Мф. 19, 29.

[39] «Аще кто не отвръжется сих всѣх предреченных, не может мой ученикъ быти...» — Ср. Лк. 14, 26.

[40] ...пострижеся в чернцы во градѣ в Ростове... въ манастыри, нарицаемѣм в Затворѣ... — Стефан Пермский принял иноческий сан приблизительно в 1365—1366 гг. в ростовском монастыре Григория Богослова, так называемом «Затворе», славившемся богатой библиотекой.

[41] ...при епископѣ ростовъстем Парфении. — Стефан был пострижен при епископе Парфении, в схиме Пафнутии. В перечне ростовских епископов Парфений стоит между Петром (1365 г.) и Арсением (ок. 1370 г.), однако его нет в перечне епископов, рукоположенных митрополитом Алексием.

[42] Пресвитер — священник.

[43] ...«и в Законѣ Господни поучаяся... при исходищих водъ»... — Пс. 1, 2—3.

[44] ...«плод свой дастъ во время своя»... — Пс. 1, 3.

[45] «Братие, плод духовный есть... воздержание»... — Гал. 5, 22—23.

[46] ...«взыскуя Бога»... — Пс. 68, 33.

[47] ...«в законе Господни»... — Пс. 1, 2.

[48] ...«Чадо Тимофѣе, внимай чтению и учению, и утѣшению»... — 1 Тим. 4, 13.

[49] ...«вѣды, от кого ся еси научилъ... о Христѣ Исусѣ». — 2 Тим. 3, 14—15.

[50] ...святыя книги писаше хитрѣ... — Многие книги, переписанные Стефаном в «Затворе», сгорели вместе со всей монастырской библиотекой в страшном ростовском пожаре 1408 г.

[51] ...поставлен бысть в диаконы от Арсениа князя и епископа ростовъскаго. — Ростовский князь Арсений был рукоположен митрополитом Алексием и был ростовским епископом вслед за Парфением (между 1365 и 1374 г.). По мнению В. О. Ключевского и И. Соколова, Стефан был поставлен в диаконы приблизительно в 1372 г.

[52] ...по преставлении Алексиа митрополита... — Митрополит Алексий (рукоположен в 1354 г.) умер 12 февраля 1378 г.

[53] ...повелѣнием намѣстника своего, именем Михаила, нарицаемаго Митяя... — Митяй (в монашестве Михаил), духовный отец великого князя московского Дмитрия Ивановича, был выдвинут им претендентом на русский митрополичий престол после того, как в 1375 г. в Константинополе патриарх Филофей поставил в митрополиты всея руси Киприана еще при жизни митрополита Алексия. После смерти Алексия (1378 г.) Митяй по приказу князя взял на себя руководство русской церковью и присвоил знаки митрополичьего достоинства. Умер неожиданно на пути в Константинополь в 1379 г.

[54] ...поставленъ бысть въ прозвитеры от Герасима, епископа коломеньскаго. — Епископ коломенский Герасим (рукоположен ок. 1375 г., умер в 1388 г.) рукоположил Стефана в пресвитеры после смерти митрополита Алексия, но еще до отъезда Митяя в Константинополь, следовательно, в период между 12 февраля 1378 г. и 26 июля 1379 г.

[55] И изучися сам языку пермьскому... — Имеется в виду язык современных коми-зырян и коми-пермяков, относящийся к финно-угорской семье языков.

[56] ...и грамоту нову пермьскую сложи... — Некоторое хронологическое смещение описываемыхсобытий: из дальнейшего текста «Слова о житии и учении...» следует, что создание Стефаном пермской азбуки относится к 1372 или 1375 году.

[57] ...изучися и греческой грамотѣ... — Стефан Пермский, как, по-видимому, и Епифаний Премудрый, изучал греческий язык еще в ростовском монастыре Григория Богослова. Известно, что в Ростове церковная служба велась параллельно на греческом и русском языках (см. Повесть о Петре, царевиче Ордынском).

[58] «Языки возглаголют новы»... — Мр. 16, 17.

[59] «И нѣми языки глаголати устрои». — Исх. 29, 24; 32, 4.

[60] ...еже ити въ Перьмьскую землю... — Имеются в виду земли на северо-востоке России, ограниченные бассейнами рек Вычегды, Выми, Сысолы, Вятки и Камы (территория на стыке современных Республики Коми, Коми-Пермяцкого автономного округа, Архангельской, Вологодской и Кировской областей).

[61] ...двиняне, устьюжане... пермь великая, глаголемая чюсовая. — Перечисляются названия племен и народностей, населявших Пермскую землю во второй половине XIV в.

[62] Поприще — наименование некоторых древнерусских путевых мер, здесь употребляется в значении «верста» (около 1.067 км).

[63] ...близъ града, нарицаемаго Болгаръ. — Город Болгар (Булгар, Болгары) — древняя столица булгарского ханства (Болгарии Волжско-Камской); ныне — на территории Республики Татарстан.

[64] ...в частех Хамовых. — Имеется в виду библейский рассказ о разделе земли после потопа между сыновьями Ноя Симом, Хамом и Иафетом. Потомкам Хама, по преданию, принадлежали южные земли (Быт. 10, 18—20), таким образом, отнесение Епифанием северной Пермской земли к «частям Хамовым» противоречит библейской легенде. (В «Повести временных лет» племена, населявшие русские земли, названы среди потомков Иафета). Возможно, Епифаний назвал язычников-пермян потомками Хама по той причине, что Хам считался создателем первых кумиров (см. далее текст «Слова о житии и учении...»: «Си убо земля Пермьская осталася в первой прельсти идольстѣй...»).

[65] «Во всю землю изидоша... глаголи их». — Пс. 18, 5.

[66] ...«скончаста течение свое»... — Деян. 20, 24; 2 Тим. 4, 7.

[67] ...восхотѣ их спасти... — Ср. 1 Тим. 2, 4.

[68] ...въ 11 годину... — Мф. 20, 9.

[69] ...яко сам глаголаше въ святем Еваггелии, притчю рекий. — Имеется в виду евангельская притча о работниках 11-го часа (Мф. 20, 1—16).

[70] «Подобно есть Царство Небесное... „Никтоже нас не нанял"»... — Евангельская притча цитируется (Мф. 20, 1—7) и толкуется здесь как иллюстрация к сюжету о крещении пермян.

[71] «Разумѣеши ли, что чтеши?»... аще никтоже не научит мене?» — Деян. 8, 31—32.

[72] «Како ли могуть вѣровати без проповѣдающаго?» — Рим. 10, 14.

[73] «Что стоите весь день праздны?» — Мф. 20, 6.

[74] «Упразднитеся и разумѣйте, яко азъ есмъ Богъ». — Пс. 45, 11.

[75] «Вѣдайте, вѣдайте, яко азъ есмъ Богъ вашь». — Ср. Вт. 32, 39.

[76] ...«Богу живу»... — Деян. 14, 15; 1 Фес. 1, 9.

[77] ..«работайте Господеви... Блажени вси надѣющиися на нь». — Пс. 2, 11 —12.

[78] «Что стоите праздны»... — Мф. 20, 6.

[79] ...«возмите ярем мой на ся... и бремя мое легко есть». — Мф. 11, 29—30.

[80] ...в послѣдняя дни... на исход числа седмыя тысяща лѣт... — Согласно одной из христианских эсхатологических теорий, земная история человечества ограничена семью тысячами лет. Данная точка зрения обосновывалась сопоставлением хода истории с семью днями творения мира, последний из которых был днем отдыха Господня. На основании фразы псалма о том, что каждый из дней «яко тысяща лѣтъ пред очима твоима, Господи» (Пс. 89, 5), семь дней приравнивались к семи тысячелетиям. Существовали как иные подсчеты времени конца света, так и возражения против подобных подсчетов вообще. Вместе с тем указанная эсхатологическая теория оказала большое влияние на духовную жизнь Руси XV в., когда 1492 г. (7000 от сотворения мира) ожидался как последний (см. подробнее: Казакова Н. А., Лурье Я. С. Антифеодальные еретические движения на Руси XIV—нач. XVI века. М.; Л., 1955. С. 400 и др.). Рассуждения на эту тему начинают встречаться в средневековых памятниках задолго до 1492 г.

[81] Яко древле во Израили Веселѣила... — Имеется в виду библейский рассказ о знаменитом художнике Веселииле (жил во времена Моисея), который Божиим повелением был исполнен Духа Божия, мудрости и мастерства и которому вместе с Аголиавом было поручено Богом устройство скинии — дневнееврейского переносного храма, ставшего прообразом христианской церкви (см.: Исх. 31, 2—11).

[82] Бяше бо в ты дни на Москвѣ не сущу никомуже митрополиту... — После смерти митрополита Алексия (1378 г.) делами митрополии временно управлял епископ коломенский Герасим. Когда же на пути в Константинополь внезапно скончался Михаил-Митяй (1379 г.), на русский митрополичий престол был поставлен архимандрит переяславского Горицкого монастыря Пимен (1380 г.), однако Дмитрий Иванович не захотел принять его и пригласил в Москву на митрополичью кафедру Киприана (1381 г.), который, будучи поставлен в митрополиты еще при жизни Алексия, не был сначала принят великим князем московским и управлял лишь западной частью русской церкви с резиденцией в Киеве.

[83] ...«Дарова бо ся нам не токмо во нь вѣровати, но и за нь страдати». — Фил. 1, 29.

[84] Тѣмже терпѣнием течем... свершителю Исусу. — Евр. 12, 1—2.

[85] ...нынѣ отпусти мя... с миром... — Ср. Лк. 2, 29.

[86] ...да благовѣстую въ странах... — Ср. 2 Кор. 10, 16; Еф. 3, 8.

[87] ...Богъ мира... — Рим. 15, 33.

[88] ...«да управит путь мой»... — Ср. 1 Фес. 3, 11.

[89] ...«да исправит стопы моя»... — Пс. 39, 3.

[90] ...«направит ноги наша на путь миренъ»... — Лк. 1, 79.

[91] Воздвизальный крест — крест, которым благославляют молящихся в иереи и архиереи.

[92] Антиминс — льняной или шелковый плат с изображением положения во гроб Иисуса Христа и с зашитыми внутрь частицами мощей, на котором можно совершать богослужение и который может заменять собой престол. Наличие антиминса необходимо для освящения церкви.

[93] Миро — благовонный состав из растительных масел с различными ароматическими веществами, употребляемый христианской церковью в таинстве миропомазания.

[94] ...и тако поиде... в землю Пермьскую... — Начало миссионерской деятельности Стефана относится ко второй половине 1379 г., место первых проповедей — Котлас (Пырас).

[95] ...«къ земли забовнѣй»... — Ср. Пс. 87, 13.

[96] ...«непроходнѣй и безводнѣй, к земли пустѣй»... — Ср. Пс. 62, 2.

[97] «Во дни гладу насытятся» — Пс. 36, 19.

[98] ...«зла пострада»... — 2 Тим. 4, 5.

[99] «Вси языцы, обшедше... противляхся им». — Пс. 117, 10—12.

[100] «Десница Господня... исповѣмся Господѣви»... — Пс. 117, 16—19.

[101] «Господь мнѣ помощникъ, и не убоюся: что сотворит мнѣ человѣкъ?» — Пс. 117, 6—7.

[102] «Не убоюся... враждующих мнѣ всуе». — Пс. 3, 7—8.

[103] «Елма же в печали моей призвах Господа, и услыша мя въ пространьствѣ». — Ср. Пс. 117, 5.

[104] «Боже, в помощъ мою... потщися». — Пс. 69, 2.

[105] «Господи... Мнози восташа на мя»... — Пс. 3, 2.

[106] ...«мнози борющеся со мною». — Пс. 128, 2.

[107] «Зубы их — оружие и стрѣлы, языкъ их — мечь остръ» — Пс. 56, 5.

[108] «Сѣть уготоваша... Ископаша пред лицем моим яму». — Пс. 56, 7.

[109] «Помыслиша запяти стопы моя... соблазнъ положиша мнѣ». — Пс. 139, 5—6.

[110] «Весь день словес моих гнушахуся». — Пс. 55, 6.

[111] «Весь день оплъчахуся брани». — Пс. 139, 3.

[112] «Весь день боряся, стужи ми». — Пс. 55, 2.

[113] «Весь день, сѣтуя, хождахъ». — Пс. 37, 7.

[114] «Господи, пред тобою все желание мое!» — Пс. 37, 10.

[115] ...«углебоша языцы в пагубѣ... увязе нога их». — Пс. 9, 16.

[116] «В дѣлех руку своею увязе грѣшникъ». — Пс. 9, 17.

[117] ...«ни увѣдѣша, ни разумѣша, во тмѣ ходяще». — Пс. 81, 5.

[118] ...«да помянутся и обратяться... тъй обладает языки». — Пс. 21, 28—29.

[119] «Вси бо языцы... прославят имя твое»... — Пс. 85, 9.

[120] ...«жива будут сердца их в вѣкъ вѣка». — Пс. 21, 27.

[121] «Ты же, Господи... главу мою»... — Пс. 3, 4.

[122] ...«яко ты еси прибѣжище убогим... Господи»... — Пс. 9, 10—11.

[123] ...«не забы звания убогих... вся хвалы твоя»... — Пс. 9, 13—15.

[124] ...«в людех тяжцѣх восхвалю тя»... — Пс. 34, 18.

[125] ...«да бы тя познали, истиннаго Бога». — Ин. 17, 3.

[126] «Помози ми, Господи... милости твоея ради». — Пс. 108, 26.

[127] «Господи, спаси же, Господи, поспѣши»... — Пс. 117, 25.

[128] ...«овца своя заблужшая»... — 1 Петр. 2, 25.

[129] «И ины овца имам... единъ пастухъ». — Ин. 10, 16.

[130] ...«пастухъ и посѣтитель душъ наших»... — 1 Петр 2, 25.

[131] ...«единый без греха». — Ср. 1 Ин. 3, 5.

[132] «Просвети им очеса их умная»... — Еф. 1, 18.

[133] ...«познати тя, единого истиннаго Бога»... — Ин. 17, 3.

[134] ...яко нѣсть иного Бога... не знаем... — Ср. Исх. 45, 5—6.

[135] ...«имя твое призываем»... — 1 Кор. 1, 2.

[136] ...«яко да прославится имя твое»... — 2 Фес. 1, 12.

[137] ...«яко невѣсту добру и преукрашену»... — Ср. Исх. 61, 10.

[138] «Свята церкви твоя и дивна въ правду». — Пс. 64, 5.

[139] «Събери, Господи... овца своя заблужшая»... — Ср. Ин. 11, 52; 1 Петр 2, 25.

[140] ...моля и претя... — 2 Тим. 4, 2.

[141] ...путь истинный... — Пс. 118, 30; 2 Петр 2, 2.

[142] ...«наставляа их на стезю правую»... — Пс. 26, 11.

[143] ...разумъ Божественый... — 2 Кор. 10, 5; Кол. 1, 10.

[144] ...«напрязая, напрягоша луки своя»... — Авв. 3, 9; Пс. 63, 4.

[145] ...состреляти... — Ср. Пс. 63, 5.

[146] «Не убоишися от стрѣлы, летящая въ день». — Пс. 90, 5.

[147] «Аще ли не обратитеся, оружие свое на вы оцыстит и наострит». — Пс. 7, 13.

[148] «Идѣте, се аз посылаю вы, яко овца посредѣ волкъ». — Лк. 10, 3.

[149] «Не убоитеся от убивающих тѣло... в геону огненую воврещи». — Мф. 10, 28.

[150] «Смерть бо, рече, грѣшнику люта есть». — Пс. 33, 22.

[151] ...«не сущу избавляющему»... — Пс. 70, 11.

[152] ...«яко овца посреди волкъ»... — Лк. 10, 3.

[153] «...в руцѣ твои предаю тебѣ дух мой...» — Пс. 30, 6; Лк. 23, 46.

[154] ...покрый мя крилома... — Пс. 16, 8.

[155] ...яко овца на заколение... — Пс. 53, 7.

[156] «Не попустит Господь жезла грѣшных на жребий праведных»... — Пс. 124, 3.

[157] «Господь бо сохранит преподобных своих; во веки сохранятся». — Пс. 36, 28.

[158] «Господи, се не умѣю глаголати, яко унъ азъ есмъ». — Иер. 1, 6.

[159] «Всяко к нимъже тя пошлю... и спасая тя». — Иер. 1, 7—8.

[160] «Не предай же мене в руцѣ стужающим ми»... — Пс. 26, 12.

[161] ...«не предай же мене обидящим мя»... — Пс. 118, 121.

[162] ...на мѣсте равне... — Лк. 6, 17.

[163] «О человѣцы... благовѣстую вам»... — Деян. 14, 15.

[164] ...слово Божие... — 1 Ин. 2, 14.

[165] ...отступите от сих суетных... — Ср. Деян. 14, 15.

[166] ...«дѣла рукъ человѣческъ... нозѣ имуть и не поидуть». — Пс. 113, 12—15.

[167] ...«не возгласят гортанми своими»... — Пс. 113, 15.

[168] «Подобны им да будут творящии я и вси надѣющеися на ня». — Пс. 113, 16.

[169] ...«умныма очима»... — Ср. Еф. 1, 18.

[170] ...«аще вѣруете и креститеся, спасени будете»... — Мр. 16, 16.

[171] «Аще ли не вѣруете и не креститеся, то осужени будете»... — Мр. 16, 16.

[172] ...«память его с шумом»... — Пс. 9, 7.

[173] «Кая часть есть свѣту со тмою... или кое согласие истине съ безаконием?» — 2 Кор. 6, 14—16.

[174] «Сего ради всякъ книжникъ... ветхая и новая». — Мф. 13, 52.

[175] ...«Богъ своею благодатию»... — Ср. Тит 2, 11.

[176] ...«не забы званиа»... — Пс. 9, 13.

[177] ...«услыша Господь глас плача»... — Пс. 6, 9.

[178] ...«не презрѣ молениа»... — Пс. 54, 2.

[179] «Волю боящихся его творит и молитву их услышит и спасеть я»... — Пс. 144, 19.

[180] ...«хотяй всѣм человѣком спасеным быти и в разум истинный приити»... — 1 Тим. 2, 4.

[181] …«не хотяй смерти грѣшником ... в животѣ их». — Ср. Иез. 18, 23 и 32.

[182] ...воздание комуждо по дѣлом... — Рим. 2, 6.

[183] ...«живаго Бога, иже сотворилъ небо и землю»... — Ср. Деян. 14, 15; 1 Фес. 1, 9.

[184] ...«воздаянии комуждо по дѣлом его»... — Рим. 2, 6.

[185] ...«очи сердечнѣи»... — Ср. Еф. 1, 18.

[186] Оглашение — предшествующее крещению ознакомление готовящихся принять христианство с его учением.

[187] ...крести а во имя Отца и Сына и Святаго Духа... — Мф. 28, 19.

[188] ...Часословецъ явѣ и Осмогласникъ и Пѣсница Давыдова... — Часослов, Октоих (Осмигласник), Псалтирь — богослужебные книги, некоторые из которых были в Древней Руси также учебными.

[189] Иподьякон — священнослужитель младшего чина, помогающий дьякону при совершении богослужения.

[190] Певец — церковнослужитель, исполняющий молитвенные песнопения при богослужении.

[191] ...Божий раб... — Ср. Деян. 16, 17.

[192] «Не ища своеа ползы, но многих, да ся спасуть»... — 1 Кор. 10, 33.

[193] ...«достоинъ бо есть дѣлатель мзды своеа». — Мф. 10, 10.

[194] «Помните... единого когождо вас». — Деян. 20, 31.

[195] «Сребру или злату... нежели взимати». — Деян. 20, 33—35.

[196] ...«понеже, рече, елико азъ согражаю, толико же онъ паче разаряше». — Ср. Пс. 10, 3.

[197] ...«изриновени быша и не могуть стати»... — Пс. 35, 13.

[198] ...«тии спяти быша и падоша, мы же востахом и прости быхом»... — Пс. 19, 9.

[199] ...«сѣть их сокрушися... сотворившаго небо и землю». — Пс. 123, 7—8.

[200] ...«яко стрѣлы унзоша в нас»... — Пс. 37, 3.

[201] «Отрицаемся сатаны... и всего студа его»... — Слова из Чина крещения.

[202] ...«обещахомся Христови»... — Слова из Чина крещения (см., например: Требник. М., 1625. Л. 106 об.).

[203] ...«елико во Христа крестихомся и его знамениемъ знаменахомся»... — Ср. Гал. 3, 27.

[204] ...вѣруем единого Бога Отца... и чаем воскресение мертвым и жизни будущаго вѣка. Аминь. — Краткое изложение Символа веры.

[205] ...не входиши дверми во дворъ овчий ... разбойнича подобиа. — Ср. Иоан. 10, 1.

[206] «Мы бо есмы овчата словеснаго стада»... — Ср. 3-й антифон из Чина пострижения.

[207] ...«своего пастуха глас знаем... яко не знаем чюжаго гласа». — Ср. Ин. 10, 4—5.

[208] ...якоже древле Анний, Замврий въ Египтѣ противистася Моисею. — Здесь называются имена библейских волхвов Ианния и Иамврия, которые вместе с фараоном пытались противостоять Моисею (Исх. 8, 19; 9, 11). Их имена упоминает апостол Павел (2 Тим. 3, 8), которому они были известны, по-видимому, из Талмуда (в книге Исход имена волхвов не названы).

[209] Дидаскал — учитель, наставник.

[210] ...яко воскъ противу пламени велику приближився, и истает... — Ср. Пс. 67, 3.

[211] ...вавилолоньское сѣмя, халдѣйский род, хананѣйское племя, тмы темныя помраченое чадо, пентаполиявъ сынъ, египетскиа прелестныя тмы внуче и разрушенаго столпотворениа правнуче! — Для характеристики язычника-волхва Епифанием здесь использован ряд библейских образов, символизирующих греховное, антихристово начало: Вавилон — «город великий», который «яростным вином блуда своего напоил все народы» (Иер. 51,6; Апок. 14, 8); Халдея (страна, столицей которой был Вавилон) — Иер. 1, 10; Иов 1, 17; земля Ханаанская, населенная язычниками (Быт. 15, 16; Исх. 23, 23—24, 33; 34, 11, 15—16); египетская тьма — трехдневная кромешная тьма, посланная через Моисея на Египет в наказание за язычество, символ бессилия языческих богов (Исх. 10, 21—23); Пентаполь (Пятиградие) — название пяти нечестивых городов: Содома, Гоморры, Адмы, Севоима и Сигора (Прем. 10, 6—8; Быт. 14, 2); вавилонское столпотворение (Быт. 11, 4—9).

[212] ...тако глаголетъ Исаиа пророкъ: «Горе напаяющему ближняго своего смѣшениа мутна». — Цитата не из Книги пророка Исайи, как сказано у Епифания, а из Книги пророка Аввакума: Авв. 2, 15.

[213] «Что ся хвалиши о злобе... от земля живущих». — Пс. 51, 3—7.

[214] ...«величаются подолки риз своих»... — Мф. 23, 5.

[215] ...до самого того мнимого царя... — Имеется в виду хан Золотой Орды.

[216] ...«Да постыдятся вси кланяющиися истуканным, хвалящиися о идолѣх своих»... — Пс. 96, 7.

[217] «Въ душу бо... въ сердцы оскверненѣ». — Ср. Прем. 1, 4.

[218] ...«будете, не обинующеся лица человѣча»... — Вт. 1, 17; Ин. 7, 24.

[219] ...«праведенъ судъ судите». — Вт. 1, 16; Ин. 7, 24.

[220] «Терпѣнием бо течем... свершителю Исусу». — Евр. 12, 1—2.

[221] ...«искусити Бога жива»... — Ср. Деян. 15, 10.

[222] ...«яко сѣно сый сухое»... — Пс. 101, 1—2.

[223] ...«яко воскъ таетъ от лица огню, растаю»... — Пс. 67, 3.

[224] ...«и ктому не буду». — Пс. 38, 14.

[225] «И кая будет полза въ крови моей, егда сниду въ истлѣние»... — Пс. 29, 10.

[226] ...«мое переиме инъ»... — Пс. 108, 8.

[227] ...«и будет дворъ мой пустъ, и в погосте моем не будет живущаго». — Ср. Пс. 68, 26.

[228] ...«проити огнь и воду»... — Пс. 65, 12.

[229] ...«яму, юже ископах, впадох в ню»... — Пс. 7, 16.

[230] ...«в сѣти сей, юже скрых, увязе нога моя»... — Пс. 9, 16.

[231] ...«ровъ изрых ему, и сам вринухся во нь». — Ср. Пс. 7, 16.

[232] «И быша ми послѣдняя горши первых»... — Мф. 12, 45.

[233] «Покры срамота лице мое»... — Пс. 43, 16.

[234] «Бых поношению сусѣдом моим и страх знаемым моим»... — Ср. Пс. 30, 12.

[235] ...«подражание и поругание сущим окрестъ нас». — Пс. 43, 14.

[236] «Весь день срам мой... покры мя». — Пс. 43, 16.

[237] ...«сѣет плевелы посреди пшеницы и отходит»... — Мф. 13, 25.

[238] ...«броздьми и уздою одръжим бѣ»... — Пс. 31, 9.

[239] ...«свѣту истинному»... — Ин. 1, 9.

[240] «Проидохом сквозѣ огнь и воду, и изведе ны в покой». — Пс. 65, 12.

[241] ...«банею пакипорождениа»... — Тит 3, 5. Имеется в виду крещение.

[242] ...къ князю великому Дмитрию Ивановичу... — Дмитрий Иванович Донской, князь московский, с 1359 г. — великий князь владимирский и московский.

[243] ...къ Пимину, тогда сущу митрополиту... — Пимен, поставленный на митрополичью кафедру без ведома великого князя, занимал ее недолго: в 1380—1381, 1382—1383 и 1388—1389 гг.

[244] ...«жатва»... «жатва убо многа, а дѣлатель мало»... «молимся Господину жатвѣ, да изведет дѣлателя на жатву свою»... — Мф. 9, 37—38.

[245] «Обрѣтох Давыда, сына Иессѣева, мужа по сердцу моему»... — Деян. 13, 22.

[246] ...и талантъ, порученный ему... — Реминисценция из евангельской притчи о талантах (Мф. 25, 14—30).

[247] ...«архиерѣи, старцы и книжницы»... — Ср. Мр. 8, 31.

[248] Над всѣми людми поставленъ бысть святитель... — Одно из значений слова «святитель» — епископ.

[249] Поставленъ же бысть по Тактамышеве рати на другую зиму... — Стефан был поставлен епископом Перми в 1383 г., через год после нашествия на Москву хана Золотой Орды Тохтамыша (1382 г.).

[250] Михаил — епископ смоленский; поставлен на епископию в начале 1383 г., сменен в 1397 г.

[251] ...и не добивался владычьства... — Т. е. сана архиепископа, владыки.

[252] «Задняя забывающе, а на предняя протязающеся». — Фил. 3, 13.

[253] ...и манастыри наряжаше... — Стефаном Пермским основан ряд монастырей: два Архангельских — в Усть-Выми и Яренске, Спасский и Стефановский — близ Усть-Сысольска.

[254] ...и обѣдню, заутреню же и вечерню... — Обедня (литургия) — основное христианское богослужение, совершаемое утром или в первую половину дня, во время которой совершается таинство причащения. Заутреня — утренняя церковная служба. Вечерня — вечерняя церковная служба.

[255] Канонарх (греч. — руководитель канона) — начинатель песнопений, монах-регент, произносящий громогласно речитативом текст песнопений, фразу за фразой, каждая из которых по мере произнесения пропевается хором.

[256] ...«подобает во всѣх языцѣхъ проповѣдатися слову Божию»... — Ср. Мр. 13, 10.

[257] «Се языцы, иже не вѣдают тебе... прибѣжат к тебѣ» — Исх. 55, 5.

[258] «Хвалите Бога»... — Пс. 150, 1.

[259] …«вси языцы поработают ему»... — Пс. 71, 11.

[260] …«вси языцы ублажат и»... — Пс. 71, 17.

[261] ...«вси языцы приидуть... и прославят имя твое» — Пс. 85, 9.

[262] ...«убоятся языцы имени Господня»... — Пс. 101, 16.

[263] ...«убоятся его вси концы земля»... — Пс. 66, 8.

[264] ...«услышите, вси языцы ... богат и убогъ»... — Пс. 48, 2—3.

[265] ...«высокъ надо всѣми языки Господь, и над небесы слава его»... — Пс. 112, 4.

[266] ...«очи его на языки призираета»... — Пс. 65, 7.

[267] ...«сказа Господь спасение свое, пред языки откры правду свою»... — Пс. 97, 2.

[268] ...«видѣша вси концы земля спасение Бога нашего»... — Пс. 97, 3.

[269] ...«благословите, языцы, Бога нашего, слышанъ отворите глас хвалы его» — Пс. 65, 8.

[270] ...«да познаемъ на земли... дѣла его»... — Ср. Пс. 66, 3.

[271] ...«возвестите во языцѣх славу его, во всѣх людехъ чюдеса его». — Пс. 95, 3.

[272] ...«рцѣте во языцѣх... яже не подвижится»... — Пс. 95, 10.

[273] ...«яко царь всей земли»... — Пс. 46, 8.

[274] ...«Богъ воцарися над языки»... — Пс. 46, 9.

[275] …«блаженъ языкъ... яже избра в достояние свое»... — Пс. 32, 12.

[276] ...«милости Господня исполнися земля»... — Пс. 32, 5.

[277] …«да убоится Господа вся земля»... — Пс. 32, 8.

[278] …«и исполнится вся земля славы его; будет и будет»... — Пс. 71, 19.

[279] ...«да подвижится от лица его вся земля»... — Пс. 95, 9.

[280] …«во псалмѣх воскликнѣм ему... по всей земли»... — Пс. 94, 2—3.

[281] ...«воскликнете Господеви, вся земля»... — Пс. 65, 2.

[282] …«увѣдѣте, яко той есть Богъ наилъ, той сотвори ны, а не мы себе»... — Пс. 99, 3.

[283] ...«воспойте Господеви, вся земля»... — Пс. 95, 1.

[284] ...«воскликни Богу, вся земля»... — Пс. 97, 4.

[285] ...«вся земля да поклонит ти ся... Вышнии»... — Пс. 65, 4.

[286] …«единъ Вышний по всей земли»... — Пс. 82, 19.

[287] …«зило превознесеся над всѣми боги»... — Пс. 96, 9.

[288] ...«азъ познах, яко велий Господь, и Богъ нашъ надо всѣми боги»... — Пс. 134, 5.

[289] ...«велий Господь, хваленъ зило, страшенъ есть над всѣми боги»... — Пс. 95, 4.

[290] ...«Господи, Господь нашъ, яко чюдно имя твое по всей земли!» — Пс. 8, 2.

[291] ...«вознесися на небеса, Боже, и по всей земли слава твоя»... — Пс. 56, 6.

[292] ...«по имени твоему, Боже, тако и хвала твоя на концы земли»... — Пс. 47, 11.

[293] ...«упование всѣм концем земли и сущим в мори далече»... — Пс. 64, 6.

[294] ...«вонми и посѣти всѣх языкъ»... — Пс. 58, 6.

[295] ...и увѣдают, яко имя тебѣ Господь, и ты единъ еси Вышний по всей земли... — Пс. 82, 19.

[296] ...«воскресни, Боже, суди земли, яко ты наслѣдуиши во всѣх языцѣх»... — Пс. 81, 8.

[297] ...«блаженъ, егоже ты накажеши, Господи, и от закона твоего научиши и»... — Пс. 93, 12. В Псалме: «... блаженъ человѣкъ, егоже...».

[298] ...«мнѣ иноплеменницы покоришася»... — Пс. 59, 10.

[299] ...«да постыдятся вси кланяющиися истуканным, хвалящиися о идолѣх своих»... — Пс. 96, 7.

[300] ...«яко не отринет Господь людий своих и достояниа своего не оставить»... — Пс. 93, 14.

[301] ...«посла слово свое, исцѣли а и избави а от пагубы ихъ»... — Пс. 106, 20.

[302] ...«да рекуть избавлении Господомъ... заблудиша в земли безводнѣ»... — Пс. 106, 2—4.

[303] ...«алчюще и жажуше... наведе а на путь правый»... — Пс. 106, 5—7.

[304] ...«ибо благословение даст законъ даяй»... — Пс. 83, 7.

[305] ...«вознесуть и въ церкви людстѣй и на сѣдалищи старецъ восхвалят его»... — Пс. 106, 32.

[306] ...«и поклонятся ему вси царие земстии»... — Пс. 71, 11.

[307] ...«всяко дыхание да хвалит Господа». — Пс. 150, 6.

[308] ...еже новую грамоту сложи, еже незнаемую азбуку пермъскую счини... — Стефан создал пермскую азбуку, положив в ее основу, как допускают исследователи, особые существовавшие ранее у зырян знаки, которые вырезались ими на узких деревянных палочках — «пасах», использовавшихся в качестве знаков собственности, денег, календарей и т. п.

[309] ...«наполни мудрости и хитрости»... — Исх. 36, 1.

[310] То бысть Костянтинъ нарицаем и Кирил Философ, иже сотворилъ грамоту словеньскую... — Кирилл (до принятия монашества — Константин) Философ (827—869) и его старший брат Мефодий (820—885) — выдающиеся болгарские просветители и проповедники христианства у славян, создатели славянской азбуки и переводчики богослужебных книг с греческого на славянский язык. Здесь и далее текст содержит реминисценции из «Сказания о письменех» Черноризца Храбра.

[311] Преже же всѣх грамот бысть жидовская грамота. — Об истории возникновения и развития алфавитного письма см.: Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990. С. 375—379.

[312] У жидовскиа азбуки первому слову имя «алфъ»... — Название первой буквы древнесемитского алфавита — «алеф».

[313] ...греческие азбуки первому слову имя «алфавита»... — Такая передача наименования двух первых букв греческого алфавита отражает фонетику греческого языка средневековья, отличавшуюся от фонетики древнегреческого языка классической поры.

[314] Но се имяна словом азбуки пермьскиа: а, буръ... е, ю, о. — Об изобретенной Стефаном пермской азбуке см.: Савваитов П. И. О зырянских деревянных календарях и о пермской азбуке, изобретенной святым Стефаном. М., 1873. С. 9—16; Лыткин Г. С. Зырянский край при епископах Пермских и зырянский язык. СПб., 1889. С. 24—26; Лыткин В. И. Древне-пермский язык. М., 1952 и др.

[315] Ныня же, во скончаниа лѣт... точию за 120 лѣт до скончаниа вѣку грамота замышляти! — Из этого фрагмента следует, что Епифаний относил создание Стефаном пермской азбуки к 1372 г. — за 120 лет до ожидаемого в 1492 г. конца света.

[316] ...Сифъ, сий первѣе изучися грамотѣ жидовъстѣй. — Согласно Библии Сиф — третий сын Адама (Быт. 4, 25; 5, 3; Лк. 3, 38), которому предание приписывает изобретение букв.

[317] Таче от Адама до потопа преиде лѣт 2000 и 242. — Данный расчет лет основан на библейской Книге Бытия, где, в частности, указаны возрасты патриархов к моменту рождения их первенцев. Сумма их возрастов и принимается в христианской историографии за количество лет от сотворения мира до потопа (2242 года). Традиция подобных подсчетов восходит к раннехристианским авторам (Юлий Африкан, Евсевий Кесарийский).

[318] По потопѣ же бысть столпотворение, егда раздѣлишася языцы, якоже и в Бытии пишет. — Имеется в виду библейский рассказ о строительстве Вавилонской башни (Вавилонском столпотворении), в ходе которого произошло разделение народов и языков (Быт. 11, 1—9).

[319] Халдеи — семитские племена, жившие в первой половине I тысячелетия до н. э. в Южной Месопотамии.

[320] ...афинѣйскою грамотою... — По-видимому, текст здесь испорчен: у Черноризца Храбра речь идет о финикийском письме, которое было усвоено и усовершенствовано греками при создании ими собственной системы письма предположительно к IX—VIII вв. до н. э.

[321] ...седмъ философовъ едва азбуку уставили... — Несколько ранее в тексте Жития говорится о семи философах, усовершенствовавших греческий алфавит (заимствование из «Сказания о письменех» Черноризца Храбра; фрагмент в настоящем издании опущен), имена пятерых из них названы: Панамид (у Черноризца Храбра — Паламед), Кадом Милисий (Кадм из Милета), Симонид, Епихарий (Эпихарм) и Дионисий (Дионисий Грамматик).

[322] ...а 70 муж мудрецъ... на греческий языкъ преведоша. — Имеется в виду создание Септуагинты (от лат. septuaginta — семьдесят) — перевода Ветхого Завета с древнееврейского на греческий язык, который был осуществлен, по преданию, семидесятью (точнее, семидесятью двумя) переводчиками, что и дало название переводу. Переводчики были приглашены в Александрию из Иерусалима египетским царем Птолемеем II Филадельфом (285—247 гг. до н. э.).

[323] «Память бо, рече, праведных с похвалами бывает»... — Притч. 10, 7.

[324] ...«похваляему праведнику возвеселятся людие». — Притч. 29, 2.

[325] ...«славящая бо мя, рече, прославлю». — 1 Цар. 2, 30.

[326] ...«Богъ нашъ, прибѣжище и сила, помощникъ въ скорбѣхъ, обрѣтших ны зило». — Пс. 45, 2.

[327] ...и греческую грамоту такоже мнози починиваша, — Акула и Сумахова чадь... — Имеются в виду Акила (Аквила) и Симмах (II в.), создатели переводов Писания с еврейского на греческий, отличных от Септуагинты.

[328] «Святый Костянтинъ Философъ... съ братом си присным Мефедомъ, иже бысть послѣди епископъ моравъский...». — Мефодий был архиепископом Моравии и Паннонии с начала 70-х гг. IX в.

[329] Въ царство Михаила, царя греческаго... от созданиа миру в лѣто 6363. — Здесь названы правители и церковные иерархи, во время правления которых Кириллом и Мефодием была создана славянская азбука: византийский император Михаил III (842—867), константинопольский патриарх Фотий (858—867, 877—886), болгарский князь Борис (852—889), князь Великоморавского государства Ростислав (846—870), князь Блатенского княжества (в районе озера Балатон) Коцел (861 г.), основатель русской княжеской династии Рюрик (862—879).

[330] ...во тмѣ ... сѣдящих. — Пс. 106, 10.

[331] ...въ царство Иоана, царя греческаго... при архиепископѣ Филофѣи, патриарсѣ Костянтина-града. — Имеются в виду византийский император Иоанн V Палеолог (1341—1391) и константинопольский патриарх Филофей Коккин (1353—1354, 1364—1376).

[332] В Ордѣ же и в Сараи над татары тогда Мамай царствует... — Мамай, бывший военачальником при хане Золотой Орды Бердибеке и женатый на его дочери, в 1379 г. захватил власть в свои руки и стал фактическим правителем страны. Именоваться ханом он однако не мог, так как не был потомком Чингисхана. Сарай — столица Золотой Орды.

[333] ...митрополиту же не сущу на Руси в ты дни никомуже, но ожидающим митрополича пришествиа от Царя-града... — Следует отметить, что названный Епифанием год создания пермской азбуки — 1375 г. — входит в противоречие с указанным им здесь хронологическим отрезком: на Руси не было митрополита в 1379—1380 гг.

[334] ...виноград Господа Саваофа... — Исх. 5, 7.

[335] ...цветущу. — На боковом поле Минеи, под знаком вставки, почерком XVI в. дано другое, чаще встречающееся, чтение первого слога — ряс(тущу).

[336] ...«млеком питах вы... брашном питати вы». — Ср. Евр. 5, 12—14.

[337] ...«покажите ми первие от дѣлъ ваших вѣру свою». — Ср. Иак. 2, 18.

[338] Да якоже древле Иосифъ въ Египтѣ бысть пшеницедатель... такоже и се сь новый бысть житодавецъ, люди насытивый. — Стефан, во время голода привозивший в Пермские земли хлеб из Устюга и Вологды, уподобляется здесь библейскому Иосифу, который во время семилетнего голода накормил хлебом народ Египта (Быт. 41, 47—57).

[339] «Иже не имат хлѣба... въскую цѣните хлѣбъ вашъ?» — Ср. Исх. 55, 1—2.

[340] «Не о хлѣбе бо, рече, единѣм живъ будет человѣкъ, но о всяком глаголѣ, исходящем из устъ Божиих». — Вт. 8, 3; Мф. 4, 4.

[341] «Дѣлайте, рече, не брашно гиблющее, но брашно, пребывающее в жизнь вѣчную». — Ин. 6, 27.

[342] ...«благодарити и благохвалити Бога Отца... о вашей вѣре»... — Ср. Рим. 1, 8.

[343] ...«Бога жива»... — Вт. 5, 26.

[344] И тако изиде от земля Пермъскиа на Москву. — Стефан отправился в Москву в начале 1396 г.

[345] ...приѣхати на Москву, къ Кипреану митрополиту. — Митрополит Киприан был приглашен в Москву Дмитрием Ивановичем в 1381 г., занимал митрополичью кафедру с 1390 по 1406 г.

[346] И тогда приключися ему на Москвѣ, нѣколико дний поболѣвшу, и преставитися. — Стефан Пермский умер 26 апреля 1396 г.

[347] ...но и сам князь великий прихожаше на посещение его... — Имеется в виду великий князь владимирский и московский Василий Дмитриевич (1389—1425).

[348] Ризничий — заведующий ризницей — местом, где хранится церковная утварь и облачение.

[349] ...на 4 недѣли по Велицѣ дни, егда бывает праздникъ Преполовениа Пасхи. — Праздник Преполовения отмечается в среду 4-й недели по Пасхе, в середине пятидесятидневного промежутка между Пасхой и Троицей.

[350] Иже епископъ «посѣтитель» наречется... — Одно из значений греческого слова посетитель.

[351] «Смерть мужу покой есть». — Иов 3, 23.

[352] ...«воздание противу трудовъ его». — 1 Кор. 3, 8.

[353] ...положиша его во пресловущом градѣ Москвѣ, в манастыри Святаго Спаса... — Стефан Пермский был похоронен в северном приделе собора Спас на Бору на территории московского Кремля.

[354] Тиун (тивун) — должностное лицо по управлению города или местности.

[355] Ушкуйники — новгородцы, плававшие на особого рода судах — ушкуях.

[356] «Быхом поношение сусѣдом нашим»... — Пс. 78, 4.

[357] ...лопи, вогулицам, югрѣ и пинезѣ. — Здесь перечислены народности, населявшие земли, соседствующие с Пермской землей: лопь (саамы, лопари, лапландцы), вогулы (манси), югра (ханты и манси), а также пинежане, селившиеся по берегам реки Пинеги, притока Северной Двины.

[358] «Достоинъ бо, рече, дѣлатель мзды своеа.» — Мф. 10, 10.

[359] Хвалит Римъскаа земля обою апостолу, Петра и Павла... Ростовъская же земля — Леонтиа, епископа своего. — Здесь перечислены имена общехристианских и русских святых, миссионеров и церковных иерархов в соотнесении с землей, где они подвизались: апостолы Петр и Павел — в Риме, апостол и евангелист Иоанн Богослов — в Малой Азии, евангелист Марк — в Египте, евангелист Лука — в Антиохии, апостол Андрей — в Греции, Владимир Святославич Киевский, Креститель — на Руси, митрополит Петр (ум. в 1326 г.; первый московский святой) — в Москве, епископ Ростовский Леонтий (ум. ок. 1076 г.; был убит язычниками во время миссионерской деятельности) — в Ростовской земле. Пассаж в начальной части сходен с фрагментом из «Слова о Законе и Благодати» митрополита Илариона (Г. М. Прохоров).

[360] ...«не отъими от нас милости твоеа». — Пс. 65, 20.

[361] «Господь далъ, Господь же взят... во веки». — Иов 1, 21.

[362] «Благословена слава Господня от мѣста святаго его». — Ср. Пс. 71, 19; Пс. 67, 6.

[363] ...почто нѣсте ревнители сыном Израилевым, иже вземше кости Иосифа Прекраснаго... Иакову? — Библейский сюжет: по завещанию Иосифа Прекрасного, сына патриарха Иакова, ковчег с его телом был перенесен Моисеем после исхода евреев из Египта в землю Ханаанскую (Быт. 50, 24—26; Исх. 13, 19; Нав. 24, 32).

[364] ...«излиа бо ся, рече, благодать во устѣх»... — Пс. 44, 3.

[365] ...«излиася благодать»... — Пс. 44, 3.

[366] ...иноязычницы гогуличи наступают. — Имеются в виду вогулы (вогуличи), или манси, — финно-угорская народность, проживавшая к востоку от Урала, а также на верхней Печоре и Ижме.

[367] ...«меж нами пропасть велика утвердися». — Лк. 16, 26. Здесь и далее до фразы «...кто ми пламень угасит?» во фрагменте использованы образы и лексика евангельской притчи о богаче и нищем Лазаре (Лк. 16, 20—31).

[368] «Се бо в безаконии зачат есмъ»... — Пс. 50, 7.

[369] ...«се море великое и пространное»... — Пс. 103, 25.

[370] ...«имѣя дрьзновение к Богу»... — 1 Ин. 3, 21.

[371] «Азъ бо есмъ рабъ твой». — Пс. 118, 125.

[372] ...якоже от убогиа оноя вдовица двѣ мѣдницы... паче прочих приаты быша... — Библейский сюжет: во время сбора пожертвований в Иерусалимском храме некая бедная вдова опустила в сокровищницу две мелких медных монеты — лепты. Видевший это Христос сказал, что она положила больше других, так как отдала все, что у нее было, в то время как богачи, жертвовавшие значительно больше, отдавали лишь малую часть своего достояния (Мр. 12, 41—44; Лк. 21, 1—4).

[373] ..законоположника... — Пс. 9, 21.

[374] ...«законъ положилъ еси»... — Пс. 77, 5.

[375] ...«яко овца посредѣ волк»... — Мф. 10, 16.

[376] «Посѣтителя» ... «люди озлобленыя»... — Ср. Пс. 43, 3.

[377] ...«посѣти землю и упои ю»... — Пс. 64, 10.

[378] ...«и упиются от обилья»... — Пс. 35, 9.

[379] ...«сыны дни»... — 1 Фес. 5, 5.

[380] …«чада свѣту»... — 1 Фес. 5, 5.

[381] …«водою же и Духомъ»... «родиша»... — Ин. 3 5.

[382] «Иже кто исповѣсть мя пред человѣки... есть на небесѣх» — Мф. 10, 32.

[383] …«яко золъ душа моя наплънися»... — Пс. 87, 4.

[384] …«многими отягчихся грехи»... — Ср. Пс. 37, 5.

[385] ...«аки изъврагу, мнѣ»... — 1 Кор. 15, 8.

[386] …«мний бѣх въ братии моей»... — Пс. 151, 1.

[387] …«листвие едино токмо»... — Мф. 21, 19.

[388] «Се уже секира при корении... и во огнь вметаемо». — Мф. 3, 10.

[389] «Всяку розгу, не творящую о мнѣ плода»... — Ин. 15, 2.

[390] ...«събирают ю и во огнь влагают, и изгарает». — Ин. 15, 6.

[391] «Не послушницы Закона прави будут, но дѣлатели». — Ср. Рим. 2, 13.

[392] ...«рѣчь зазорна»... — Ср. Тит 2, 8.

[393] ...«давшему» ... «и паки вземшему»... — Ср. Иов 1, 21.

[394] ...«хотящему вся человѣки спасти и в разум истинный привести»... — 1 Тим. 2, 4.

[395] ...«давшему ми живот»... — Ср. Ин. 6, 33.

«Слово о житии и учении святаго отца нашего Стефана, бывшаго в Перми епископа» — один из наиболее ярких памятников русской агиографии. Он был создан Епифанием Премудрым вскоре после смерти Стефана Пермского, т. е. после 1396 г. Обычно время создания Слова определяют 1396—1398 гг. или, шире, 90-ми гг. XIV в., однако твердых оснований для такой датировки нет, а потому исследователи не исключают возможности, что памятник создавался в начале XV в. (Г. М. Прохоров). Как следует из текста Слова, Епифаний был хорошо лично знаком со Стефаном, а возможно, жил одновременно с ним в монастыре Григория Богослова в Ростове, так называемом «Затворе». Узнав о смерти Стефана Пермского, Епифаний стал всюду собирать сведения о нем, значительно расширив их собственными воспоминаниями, а затем приступил к созданию жития.

Житие Стефана Пермского, просветителя коми-зырян и первого пермского епископа, являет собой один из самых высоких образцов панегирического, экспрессивно-эмоционального стиля или стиля «плетения словес», как определил свою художественную манеру сам Епифаний. Имея целью прославить и возвеличить деяния святого подвижника, уподобившегося в своем апостольском служении великим христианским миссионерам, Епифаний прибегает к особым литературным и языковым приемам: повествование насыщено многочисленными, нанизывающимися одно на другое сравнениями, длинными рядами метафор, амплификациями (нагнетанием однородных частей речи или языковых средств: определений, синонимов, противопоставлений и т. п.). Созданные таким образом орнаментальность, торжественность и изощренность стиля были призваны отразить особую, неземную, сущность святого и величие его подвига. Житие состоит из введения, основной части и завершения, причем основная часть разделена на 17 глав, каждая из которых особо озаглавлена. Особый интерес представляют собой 4 заключительных главки («Плачь пермъских людей», «Плачь церкви Пермъскиа, егда обвдовѣ и плакася по епископѣ си», «Молитва за церковь» и «Плачеве и похвала инока списающа»), в которых соединены три стилистических пласта: традиционный для агиографии панегирический стиль, а также фольклорный и летописный.

Текст «Слова о житии и учении святаго отца нашего Стефана, бывшаго в Перми епископа» содержит более 300 цитат из Священного Писания, причем почти половина из них — из Псалтири. Получивший за свою начитанность прозвище «Премудрый», Епифаний, по-видимому, цитировал по памяти: некоторые цитаты неточны, в них в соответствии с контекстом изменяются грамматические формы (отмечено Ф. Вигзелл), причем цитаты часто нанизываются одна на другую, образуя таким образом целые «венки цитат» на определенную тему. Интересно, что библейскими цитатами у Епифания изобилует не только речь Стефана, новообращенных пермян или авторская, но и речь персонажей-язычников. Многократные повторы, разделение текста на периоды, созвучие окончаний и другие подобные приемы часто создают у Епифания фрагменты ритмизованной прозы, приближенные по звучанию к стихотворной речи.

«Слово о житии и учении...» замечательно не только своей художественностью, оно представляет исключительный интерес и как ценнейший исторический источник. В нем содержатся сведения не только о жизни Стефана Пермского, но и Епифания Премудрого, а также важнейшие исторические, экономические, этнографические сведения о Пермской земле и народах, ее населявших во второй половине XIV в. Кроме того, Епифаний включил в свое повествование самые разные экскурсы — об истории развития письма, о месяце марте как начале календарного года и др., используя при этом тексты «Сказания о письменех» Черноризца Храбра, «Чтения о житии и погублении блаженную страстотерпца Бориса и Глеба» Нестора и др. Особое внимание Епифаний уделил рассказу о создании Стефаном пермской азбуки — недаром житие озаглавлено «Слово о житии и учении святаго отца нашего Стефана, бывшаго в Перми епископа».

Известно более 50 списков Жития Стефана Пермского (самый ранний XV в.), причем более половины из них содержат различные сокращенные (в том числе проложные) варианты текста (Г. М. Прохоров). В XVI в. митрополит Макарий целиком включил текст Жития в Великие Минеи Четьи под 26 апреля.

Текст «Слова о житии и учении Святаго отца нашего Стефана, бывшаго в Перми епископа» публикуется с сокращениями по единственному сохранившемуся апрельскому тому ВМЧ (Успенский список) — ГИМ, Синод. собр., № 993, лл. 370—409 об. Исправления сделаны по рукописи ГИМ, Синод. собр., № 420, сборник, середины XVI в.; Чудовское собр., № 313, Минея Четья на апрель, конца XVI в.; Уваровское собр., № 485—1, Минея Четья на апрель, 20-х гг. XVII в.