Минимизировать

НАСТАВЛЕНИЕ ОТЦА К СЫНУ

Подготовка текста, перевод и комментарии Н. С. Демковой

Текст:

НАКАЗАНИЕ ОТЦА КЪ СЫНУ

НАСТАВЛЕНИЕ ОТЦА К СЫНУ

Сыну, егда на рать съ княземъ едеши, то съ храбрыми напред еди, да и роду своему честь наедеши и себѣ добро имя. Что бо того лучши есть, еже пред князем умрети! Слугы же, чядо, путныя[1] чти и люби.

Сын мой, когда на рать с князем едешь, то езди с храбрыми впереди — и роду своему честь добудешь, и себе доброе имя. Что может лучше быть, если перед князем умереть доведется! Слуг же путных, чадо, почитай и люби.

Сыну, аще хощеши великъ быти пред Богомъ и человѣкы, то смѣрися всѣм равно, добротою пред всякым человѣкомъ, за очи и въ очи. Аще ли кому смѣються, а ты хвали и люби, да от Бога приимеши мъзду, а от людий — похвалу, а от него — честь.

Сын мой, если хочешь прославиться перед Богом и людьми, то будь ко всем одинаков и добр ко всякому человеку, и за глаза и в глаза. Если же над кем-нибудь смеются, ты хвали его и люби, тогда и от Бога получишь вознаграждение, и от людей похвалу, и от защищенного тобой — почитание.

Конь на брани разумѣет снягу,[2] другу же въ печали добръ другъ пособит. Другу вѣрну нѣсть цѣны от сущиих, ничто же на земли, никое же ставило доброты его.

Конь познается на поле боя, другу же в беде добрый друг поможет. Верному другу цены нет, ничто на земле не может сравниться с дружбой его.

Друг вѣренъ — покровъ крѣпокъ и утвръжено царствие; другъ вѣренъ — скровище духовно; друг вѣренъ — паче злата и камениа многоцѣннаго множае; друг вѣренъ — óград заключенъ, источникъ запечатлѣнъ, въ время отверзаемъ же и причащаем; друг вѣренъ — пристанище же и утѣха.

Друг верный — защита надежная и царство укрепленное; друг верный — сокровище духовное; друг верный — дороже золота и каменья драгоценного; друг верный — ограда запертая, источник укрытый, в нужное время можно открыть и напиться; друг верный — прибежище и утешение.

Все новое добро есть, нъ ветхое всего лучши есть и силнѣй.

Все новое хорошо, но старое — всего лучше и крепче.

Иже душа своея не брежет, нъ паче умирающую плоть, то подобенъ есть тому, иже рабу кормит, а госпожду повержет. Иже земнаго ищет мимо небесныих, то подобенъ есть тому, иже хощет ратая имѣти на стенѣ написана, нъ не на нивѣ оруща.[3]

Тот, кто о душе своей не заботится, а только о смертной плоти печется, подобен тому, кто рабыню кормит, а госпожу отвергает. Тот, кто ищет земных благ, забывая о небесных, подобен человеку, который хочет пахаря иметь на стене изображенного, а не в поле пашущего.

Мужъ мудръ — мудрым и смысльным другъ, а несмысленым — Богъ; мужь мудръ, аще и убогъ, имать бо премудрость въ богатства мѣсто; праведных богатьство — къ всѣм Бога миръ; велико богатство — умъ добръ.

Мудрый муж — мудрым и разумным друг, а друг убогим людям — Бог; муж мудрый, если и беден, то премудростью владеет вместо богатства; богатство праведников — мир Бога ко всем людям; великое богатство — хороший разум.

Мужъ мудръ, аще и рабъ и нищь, имѣя страх Божий, лучи царя; имуще богатства многа — без ума не имуще страха Божиа, оного съмыслом поучаяся закону Божию — спасение получит, се же, не имуще страха Божиа, — спасениа отпадет.

Мудрый муж, имеющий страх Божий, даже если он раб и нищий, — лучше царя. Тот же, у кого богатства много, но страха Божия нет — тот без ума; но, если старается постичь закон Божий, — спасение получит; тот же, кто не имеет страха Божия, — спасения будет лишен.

Богат мужь, не наказанъ и не смысленъ, подобенъ есть ослу, златою уздою обузданъ. Суть же убозии человеци и богобоязънивии потребнѣйши суть.

Богатый муж, истине не наученный и неразумный, подобен ослу, взнузданному золотою уздою. Бедные и богобоязненные — лучше их.

Подобно есть скупых и сребролюбивых житие мертваго вечери: вся бо имать плачюща, а веселящегося не имать.

Жизнь скупых и сребролюбцев подобна поминальной трапезе: все вокруг плачут и нет веселящегося.

Горбоватого горѣе есть грѣшникъ: онъ бо за собою носит вред, а сий — въ себѣ.

Грешник хуже горбатого: горбатый за собой носит уродство, а этот — в себе.

Лѣнивый горѣе есть болнаго: болный бо аще лежит да не ясть, а онъ и лежит и ясть.

Ленивый хуже больного: больной хоть и лежит, да не ест, а ленивый — и лежит, и ест.

Скупаго домъ, яко облачна нощь, крыющи звѣзды и свѣтъ от очию многыхъ.

Скупого дом — как облачная ночь, закрывающая звезды и свет от очей многих.

Затъчена корчага — ти млъчаливъ мужъ: не извѣстно, имать ли что въ себѣ.

Молчаливый муж подобен закрытой корчаге: неизвестно, имеет ли что внутри.

Часто поминай Бога: да рѣдко поминаа — помышляеши и поминаеши грѣховныя мысли.

Часто поминай Бога: ведь редко поминая — думаешь и вспоминаешь о греховном.

Посупляй долу лице от неподобныих гляданий, и егда ти прогоняет око душевное на вѣчнаа.

Потупляй взор свой долу от непотребных взглядов, и тогда око твое духовное обратится к вечному.

Ни влъкъ влъка губит, ни змиа змии потрѣбит, нъ человѣкъ человѣка погубит.

Волк волка не губит, змея змею не съест, а человек человека погубит.

Точно мертвеца цѣлити, а стараго наказати; старость и нищета — два струпа неудобь исцѣлна.

Старого учить — словно мертвого лечить; старость и нищета — две язвы незаживающие.

Затишие — кораблю пристанище, житию же человѣчю — беспечалие: бес печали имать веселие.

Кораблю пристанище — гавань, жизни же человеческой — беспечалие, без печали весело жить.

Человѣче, аще не вѣси, како спастися, ни книгъ умѣеши: еже ти себѣ не любо, того и другу не твори, спасешися.

Человече, если ты не знаешь, как спастись, и книг не умеешь читать — вот совет: не делай другому того, что самому не любо, и спасешься.



[1] ...слугы... путныя... — Древнерусский термин, обозначавший людей, управлявших княжеским имуществом; именно в этом смысле выражения «путьный боярин», «путьный слуга» употреблялись в грамотах XIV—XV вв.

[2] Конь на брани разумѣет снягу... — Это выражение византийская «Пчела» приписывает Плутарху.

[3] ...иже хощет ратая имѣти на стенѣ написана, нъ не на нивѣ оруща... — Β рукописи, вероятно, ошибка: «...иже хощет ратая имѣти не на стенѣ написана, нъ на нивѣ оруща». Основанием для исправления являются тексты источника и другие, хотя и более поздние списки (ср. в сербском списке «Пчелы»: «...иже имать ратая на стенѣ нашарена (т. е. нарисованного. — Н. Д.), а не на нивѣ оруща» (Розанов С. П. Материалы по истории русских «Пчел», с. 35).

Это произведение относится κ популярному жанру древнерусской дидактической литературы — κ жанру поучений. Тексты такого типа, генетически связанные с византийскими сборниками изречений — флорилегиями, были широко распространены в средневековой русской литературе, начиная с XI в. Несколько другая композиция этих же афоризмов содержится в начале популярного на Руси сборника изречений «Пчела» (Розанов С. П. Материалы по истории русских «Пчел». СПб., 1904, с. 33—38); однако публикуемая подборка наставлений представляет собой вполне законченный текст с концовкой.

Особенностью этой подборки афоризмов, включенной в сборник середины XV в., предназначенный для чтения (в состав сборника входят «Историческая Палея» и Рогожский летописец), является ее очевидная светская направленность: так, в пергаменном сборнике XIV в. «Золотая Чепь» начальный фрагмент публикуемого поучения получил даже специальное название «Слово ο храборьстве» (РГБ, ф. 307, № 11, л. 7). Β тексте «Наказания» соединены советы, выражающие этические принципы феодального вассалитета («Что бо того лучши есть, еже пред князем умрети!») с нормами поведения в духе средневековой морали («Посупляй долу лице от неподобных гляданий»). Текст публикуется no рукописи 40-х гг. XV в. (РГБ, ф. 247, № 253, лл. 247—248).