ПАТОРИК[1] ПЕЧЕРЬСКЫЙ, ИЖЕ О СЪЗДАНИИ ЦЕРКИ, ДА РАЗУМѢЮТЬ ВСИ, ЯКО САМОГО ГОСПОДА БОГА ПРОМЫСЛОМЬ И ВОЛЕЮ И ЕГО ПРЕЧИСТЫ МАТЕРЕ МОЛИТВОЮ И ХОТѢНИЕМЬ СЪЗДАСЯ И СЪВРЬШИСЯ БОГОЛѢПНАА И НЕБЕСНОПОДОБНАА ВЕЛИКАА ЦЕРЬКИ БОГОРОДИЦИНА ПЕЧЕРЬСКАА,[2] АРХИМАНДРИТИА[3] ВСЕА РУСКЫА ЗЕМЛЯ, ЕЖЕ ЕСТЬ ЛАВРА[4] СВЯТОГО И ВЕЛИКОГО ОТЦА НАШЕГО ФЕОДОСИЯ[5]
ПАТЕРИК ПЕЧЕРСКИЙ, ПОСВЯЩЕННЫЙ СОЗДАНИЮ ЦЕРКВИ, ЧТОБЫ ЗНАЛИ ВСЕ, КАК САМОГО ГОСПОДА БОГА ПРОМЫСЛОМ И ВОЛЕЮ И ЕГО ПРЕЧИСТОЙ МАТЕРИ МОЛИТВОЙ И БЛАГОВОЛЕНЬЕМ СОЗДАЛАСЬ И СВЕРШИЛАСЬ БОГОЛЕПНАЯ, НЕБУ ПОДОБНАЯ, ВЕЛИКАЯ ПЕЧЕРСКАЯ ЦЕРКОВЬ БОГОРОДИЦЫ, АРХИМАНДРИТИЯ ВСЕЙ РУССКОЙ ЗЕМЛИ, КОТОРАЯ ЯВЛЯЕТСЯ ЛАВРОЙ СВЯТОГО И ВЕЛИКОГО ОТЦА НАШЕГО ФЕОДОСИЯ
СЛОВО 1
СЛОВО 1
Благослови, отче.
Благослови, отче.
Бысть в земли Варяжской княз Африканъ, брат Якуна Слепаго, иже отбеже от златы луды, биася плъком по Ярославѣ с лютымь Мьстиславом. И сему Африкану бяху два сына — Фриадъ и Шимон.[6] По смерти же отцю ею изъгна Якунъ обою брату от области ею. Прииде же Шимонъ къ благовѣрному князю нашему Ярославу;[7] его же приимь, въ чести имяше и дасть его сынови своему Всеволоду, да будет старей у него; приа же велику власть от Всеволода. Вина же бысть такова любвии его къ святому тому мѣсту.
Был в земле Варяжской князь Африкан, брат Якуна Слепого, который потерял свой золотой плащ, сражаясь на стороне Ярослава с лютым Мстиславом. У этого Африкана было два сына — Фриад и Шимон. Когда умер их отец, Якун изгнал обоих братьев из их владений. И пришел Шимон к благоверному князю нашему Ярославу; тот принял его, держал в чести и отослал его к сыну своему Всеволоду, чтобы был он у него старшим, и принял Шимон великую власть от Всеволода. Причина же любви Шимона такова к святому тому месту.
При благовѣрномь и великом князи Изяславѣ в Киевѣ половцем ратию пришедшимъ на Рускую землю в лѣто 6576, и изыдоша сие трие Ярославичи въ сретение им: Изяславъ, Святославь и Всеволод,[8] имый съ собою и сего Шимона. Пришедшим же им к великому и святому Антонию[9] молитвы ради и благословениа, старець же отвръзъ неложнаа своа уста и хотящую имъ быти погыбель ясно исповедаше. Сий же варягъ пад на ногу старцу и моляшеся съхранену ему быти от таковыа бѣды. Блаженны же рече тому: «О чадо, яко мнози падут острием меча, и бежащимь вамь от супостат ваших, попрани и язвени будете и в водѣ истопитеся; ты же, спасень бывь, зде имаеши положенъ быти в хотящей създатися церкви».
Во время княжения благоверного и великого князя Изяслава в Киеве, когда пришли в 6576 (1068) году половцы на Русскую землю и пошли трое Ярославичей — Изяслав, Святослав и Всеволод — навстречу им, с ними был и этот Шимон. Когда же пришли они к великому и святому Антонию для молитвы и благословения, старец отверз неложные свои уста и ожидающую их погибель без утайки предсказал. Варяг же этот пал в ноги старцу и молил, чтобы уберечься ему от такой беды. Блаженный же сказал ему: «О чадо! Многие падут от острия меча, и, когда побежите вы от врагов ваших, будут вас топтать, наносить вам раны, будете тонуть в воде; ты же, спасенный там, будешь положен в церкви, которую здесь создадут».
Бывшим же имь на-Лтѣ, съступишася плъци обои, и Божиимь гнѣвом побѣжени бысть христиане, и бѣжащим имь, убьени быша и воеводы съ множеством вои, егдаже съступишася. Ту же и Шимонъ лежаше язвен посрѣдѣ их. Въззрѣв же горѣ на небо, и видѣ церковь превелику, якоже прежде видѣ на мори, и въспомяну глаголы Спасовы, и рече: «Господи! Избави мя от горкиа сиа смерти молитвами пречистыа твоеа Матере и преподобную отцу Антониа и Феодосиа!» И ту абие нѣкаа сила изъят его из среды мертвых, и абие исцѣлѣ от ранъ и вся своа обрѣтѣ цѣлы и здравы.
И вот, когда они были на Альте, сошлись оба войска, и по Божию гневу побеждены были христиане, и, когда обратились в бегство, были убиты воеводы и множество воинов в этом сражении. Тут же и раненый Шимон среди них лежал. Взглянул он вверх на небо и увидел церковь превеликую — такую, какую уже прежде видел на море, и вспомнил он слова Спасителя и сказал: «Господи! Избавь меня от горькой этой смерти молитвами пречистой твоей Матери и преподобных отцов Антония и Феодосия!» И тут вдруг некая сила исторгла его из среды мертвецов, он тотчас исцелился от ран и всех своих нашел целыми и здоровыми.
Пакы възвратися к великому Антонию, сказа ему вещь дивну, тако глаголя: «Отець мой Африканъ съдѣла крестъ и на немь изообрази богомужное подобие Христово написаниемь вапным, новъ дѣло, якоже латина чтут, велик дѣломь, яко 10 лакот.[10] И сему честь творя, отець мой възложи поясъ о чреслѣх его, имущь вѣса 50 гривенъ[11] злата, и венець злат на главу его. Егда же изгна мя Якунъ, стрый мой, от области моеа, азъ же взях поясъ съ Иисуса и венець съ главы его и слышах глас от образа; обратився ко мнѣ и рече ми: “Никакоже, человѣче, сего възложи на главу свою, неси же на уготованное мѣсто, идѣже зиждется церковь Матере моея от преподобнаго Феодосиа, и тому в руцѣ вдаждь, да обѣсит над жрътовникомъ моим”. Аз же от страха падохся, оцепнѣвь, лежах акы мертвъ; и въстав, скоро внидох в корабль.
И возвратился он к великому Антонию, и поведал ему историю дивную, так говоря: «Отец мой Африкан сделал крест и на нем изобразил красками богомужное подобие Христа, образ новой работы, как чтут латиняне, большой величины — в десять локтей. И воздавая честь ему, отец мой украсил чресла его поясом, весом в пятьдесят гривен золота, и на голову возложил венец золотой. Когда же дядя мой Якун изгнал меня из владений моих, я взял пояс с Иисуса и венец с головы его и услышал глас от образа; обратившись ко мне, он сказал: “Никогда не возлагай этого венца, человече, на свою голову, неси его на уготовленное ему место, где созидается церковь Матери моей преподобным Феодосием, и тому в руки передай, чтобы он повесил над жертвенником моим”. Я же упал от страха и, оцепенев, лежал как мертвый; затем, встав, я поспешно взошел на корабль.
И пловущимь намь, бысть буря велиа, яко всѣмь намь отчяятись живота своего, и начях въпити: “Господи, прости мя, яко сего ради пояса днесь погыбаю, понеже изъяхъ от честнаго твоего и человѣкоподобнаго образа!” И се видѣх церковь горѣ и помышляхомь, каа си есть церковь? И бых свыше глас к намь, глаголяй: “Еже хощет създатися от преподобнаго въ имя Божиа Матере, в нейже и ты имаши положенъ быти”. И якоже видѣхомь величествомь и высотою, размѣривь поясомь тѣмь златымь, 20 лактей в ширину и 30 — в долину и 30 — в высоту стѣны, с верхомь — 50. Мы же вси прославихомь Бога и утѣшихомся радостию великою зѣло, избывше гръкыа смерти. Се же и донынѣ не свѣдя, гдѣ хощет създатися показаннаа ми церкви на мори и на-Лтѣ, и уже ми при смерти сущу, дондеже слышах от твоихъ честныхъ устенъ, яко здѣ ми положену быти, в хотящей създати церкви». И иземь, дасть пояс съ златы и глаголя: «Се мѣра и основание, сий же вѣнець да обѣшенъ будет надъ святою трапезою».
И когда мы плыли, поднялась буря великая, так что все мы отчаялись в спасении, и начал я взывать: “Господи, прости меня, ибо ради этого пояса погибаю за то, что взял его от честного твоего и человекоподобного образа!” И вот увидел я церковь наверху и подумал: “Что это за церковь?” И был свыше к нам голос, говорящий: “Которая будет создана преподобным во имя Божией Матери, в ней же и ты положен будешь”. И видели мы ее величину и высоту, если размерить ее тем золотым поясом, то двадцать локтей — в ширину, тридцать — в длину, тридцать — в высоту стены, а с верхом — пятьдесят. Мы же все прославили Бога и утешились радостью великой, что избавились от горькой смерти. И вот доныне не знал я, где создастся церковь, показанная мне на море и на Альте, когда я уже находился при смерти, пока не услыхал я из твоих честных уст, что здесь меня положат в церкви, которая будет создана». И, вынув золотой пояс, он отдал его, говоря: «Вот мера и основа, этот же венец пусть будет повешен над святым жертвенником».
Старець же похвали Бога о семь, рекь варягови: «Чадо, отселе не наречется имя твое Шимонъ, но Симонъ будет имя твое». Призвав же Антоний блаженнаго Феодосиа, рече: «Симоне, сий хощет въздвигнути таковую церьковь», и дасть ему поясъ и венець. И оттоле великую любовь имяше къ святому Феодосию, подавь ему имѣниа многа на възграждение монастырю.
Старец же восхвалил Бога за это и сказал варягу: «Чадо! С этих пор не будешь ты называться Шимоном, но Симон будет имя твое». Призвав же блаженного Феодосия, Антоний сказал: «Симон, вот он хочет такую церковь построить», и отдал Феодосию пояс и венец. С тех пор великую любовь имел Симон к святому Феодосию и давал ему много денег на устроение монастыря.
Нѣкогда же сему Симонови пришедшу къ блаженному и по обычней бесѣде рече ко святому: «Отче, прошу у тебе дара единаго». Феодосий же рече к нему: «О чядо, что просит твое величьство от нашего смирениа?» Симонъ же рече: «Велика же паче и выше моеа силы требую азъ от тебе дара». Феодосий же рече: «Съвеси, чадо, убожьство наше, иже иногда многажды и хлѣбу не обрѣстися въ дневную пищу, иного же не свѣмь, что имѣю». Симонъ же глагола: «Аще хощеши подаси ми, можеши бо по даннѣй ти благодати от Бога, еже именова тя преподобным. Егда бо снимах вѣнець с главы Иисусовы, той ми рече: “Неси на уготованное мѣсто и вдаждь в руцѣ преподобному, иже зижет церковь Матере моеа”. И се убо прошу у тебе: да ми даси слово, яко да благословит мя душа твоа якоже в животѣ, тако и по смерти твоей и моей». И отвѣща святый: «О Симоне, выше силы прошение, но аще узриши мя, отходяща отсуду, свѣта сего, и по моемь отшествии сию церковь устроенну, и уставы преданныа съвръшатся в той, извѣстно ти буди, яко имам дръзновение къ Богу; нынѣ же не съвѣмь, аще приата ми есть молитва».
Однажды этот Симон пришел к блаженному и после обычной беседы сказал святому: «Отче, прошу у тебя дара одного». Феодосии же спросил его: «О чадо, что просит твое величие от нашего смирения?» Симон же сказал: «Великого, выше силы моей, прошу я от тебя дара». Феодосии же ответил: «Ты знаешь, чадо, убожество наше: часто и хлеба недостает в дневную пищу, а другого не знаю, что имею». Симон же сказал: «Если захочешь одарить меня, то сможешь по данной тебе благодати от Бога, который назвал тебя преподобным. Когда я снимал венец с главы Иисуса, он мне сказал: “Неси на приготовленное место и отдай в руки преподобному, который строит церковь Матери моей”. Вот чего прошу я у тебя: дай мне слово, что благословит меня душа твоя как при жизни, так и по смерти твоей и моей». И отвечал святой: «О Симон, выше силы прошение твое, но если ты увидишь меня, отходящего отсюда, из мира этого, и если по моем отшествии церковь эта устроится и данные ей уставы будут соблюдаться в ней, то, да будет тебе известно, что имею я дерзновение у Бога, теперь же не знаю, доходит ли моя молитва».
Симонъ же рече: «От Господа свѣдѣтельствованъ еси, сам бо от пречистыхь устъ святого его образа слышахь о тебѣ, и сего ради молю ти ся, якоже о чръноризцѣх, тако и о мнѣ, грѣшнемь, помолися, и о сыну моемь Георгии, и до послѣднихь рода моего». Святый же яко обещася и рече: «Не о сихь единехь молю, но и о любящих мѣсто сие святое мене ради». Тогда Симонъ поклонися до земля и рече: «Не изыду от тебе, отче, аще написанием не извѣстиши ми».
Симон же сказал: «От Господа было мне свидетельство, я сам слышал о тебе это из пречистых уст святого его образа, потому и молю тебя — как о своих черноризцах, так и обо мне, грешном, помолись, и о сыне моем Георгии, и до последних рода моего». Святой же, обещавши ему это, сказал: «Не о них единых молюсь я, но и обо всех, любящих это святое место ради меня». Тогда Симон поклонился до земли и сказал: «Не уйду, отче, от тебя, если писанием своим не удостоверишь меня».
Принужен же бывь любве его ради преподобный, и пишет тако, глаголя: «Въ имя Отца и Сына и Святаго Духа», иже и донынѣ влагаются умершему в руку таковую молитву. И оттоле утвердися таковое написание пологати умерьшимь, прѣжде бо сего инъ не сотвори сицевыа вещи в Руси. Пишет же и сие въ молитвѣ: «Помяни мя, Господи, егда приидеши въ царствии си и въздати хотя комуждо по дѣлом его, тогда убо, Владыко, и раба своего Симона и Георгиа сподоби одесную тебе стати въ славе твоей и слышати благы твой глас: “Приидѣте, благословении Отца моего, наслѣдуйте уготованное вам царство искони мира”».[12]
Преподобный же, побуждаемый любовью к нему, написал так: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа», что и доныне вкладывают умершему в руку такую молитву. И с тех пор утвердился обычай класть такое письмо с умершим, прежде же никто не делал этого на Руси. Написано же было и это в молитве: «Помяни меня, Господи, когда придешь во царствие твое, чтобы воздать каждому по делам его, тогда, Владыка, и рабов своих, Симона и Георгия, сподоби справа от тебя стать, в славе твоей, и слышать благой твой глас: “Придите, благословенные Отцом моим, наследуйте уготованное вам царство от создания мира”».
И рече Симонъ: «Рцы же и к симь, отче, и да отпустятся грѣси родителма моима и ближним моимь». Феодосий же въздвигъ руци свои и рече: «Да благословить тя Господь от Сиона, и узрите благаа Иерусалиму вся дьни живота вашего и до послѣднихь рода вашего!»[13] Симон же приимь молитву и благословение от святого, яко нѣкы бисер многоценный и дарь. Иже прежде бывь варягь, и нынѣ же благодатию Христовою христианъ, наученъ бывь святымь отцемъ нашимь Феодосиемъ; оставивь латиньскую буесть и истиннѣ вѣровавъ въ Господа нашего Иисуса Христа и со всѣмь домомь своимь, яко до 3000 душь, и со ерѣи своими, чюдесъ ради бывающих от святою Антониа и Феодосиа. И сий убо Симонъ пръвый положенъ бысть в той церкы.
И попросил Симон: «Прибавь к этому, отче, чтобы отпустились грехи родителям моим и ближним моим». Феодосии же, воздев руки к небу, сказал: «Да благословит тебя Господь от Сиона, и да узрите вы благодать Иерусалима во все дни жизни вашей и до последнего в роду вашем!» Симон же принял молитву и благословение от святого как некую драгоценность и дар великий. Тот, кто прежде был варягом, теперь же благодатью Христовой стал христианином, просвещенный святым отцом нашим Феодосием, оставил он латинское заблуждение и истинно уверовал в Господа нашего Иисуса Христа со всем домом своим, около трех тысяч душ, и со всеми священниками своими, ради чудес святых Антония и Феодосия. Этот Симон был первым погребен в той церкви.
Оттоле сынъ его Георгий велику любовь имѣаше ко святому тому мѣсту. И бысть посланъ от Володимера Мономаха в Суждальскую землю сий Георгий, дасть же ему и сына своего Георгиа. По лѣтех же мнозѣх сѣдѣ Георгий Владимерович в Киевѣ;[14] тысяцькому же своему Георгиеви, яко отцу, предасть землю Суждальскую.
С тех пор сын его Георгий великую любовь имел к святому тому месту. Этого Георгия послал Владимир Мономах в Суздальскую землю и поручил ему сына своего Георгия. Спустя много лет сел Георгий Владимирович в Киеве, тысяцкому же своему Георгию, как отцу родному, поручил землю Суздальскую.
О ПРИШЕСТВИИ МАСТЕРОВЬ ЦЕРЬКОВЬНЫХ ОТ ЦАРЯГРАДА КЪ АНТОНИЮ И ФЕОДОСИЮ. СЛОВО 2
О ПРИХОДЕ МАСТЕРОВ ЦЕРКОВНЫХ ИЗ ЦАРЬГРАДА К АНТОНИЮ И ФЕОДОСИЮ. СЛОВО 2
И се вы, братие, скажу ино дивно и преславно чюдо о той богоизбраннѣй церкви Богородичинѣ.
И это вам, братья, расскажу другое дивное и преславное чудо о той богоизбранной церкви Богородичной.
Приидоша от Царяграда мастери церковнии, четыре мужие богати велми, въ печеру к великому Антонию и Феодосию, глаголяще: «Гдѣ хощета начати церковь?» Она же къ нимь рѣста: «Идѣже Господь мѣсто наречет». Сии же рѣста: «Аще смерть себѣ проповѣдасте, мѣста ли не назнаменавше, толикое злато вдавше намь?» Антоний же и Феодосие призвавше всю братию и въспросиста грек, глаголюще: «Скажите истинну, что се бысть?»
Пришли из Царьграда четыре мастера церковных, люди очень богатые, в пещеру к великому Антонию и Феодосию, говоря: «Где хотите ставить церковь?» Те же им ответили: «Там, где Господь место обозначит». Пришедшие же сказали: «Как же так, — свою собственную смерть предвидя, — места еще не назначили, столько золота вручив нам?» Тогда Антоний и Феодосии, призвав всю братию, стали расспрашивать греков, говоря: «Скажите истину: как это было?»
Сии же мастеры рѣста: «Намь спящимь в домѣхъ наших, рано въсходящу солнцю, приидоша къ комуждо нас благообразнии скопци, глаголюще: “Зовет вы царица Влахерну”.[15] И нам же идущим, пояхомь съ собою другыи и южикы своа, и обретохомся равно вси пришедше къ царици, и стязавшеся, едину рѣчь царицину слышавше, и едини зватаеве быша у нас. И видѣхомь царицю и множество вои от ней, поклонихомся ей, и та рече к намь: “Хощу церковь възградити себѣ в Руси, в Киевѣ, велю же вамь, да возмѣта злата собѣ на 3 лѣта”. Мы же, поклонившеся, рѣхомь: “О госпоже царице! В чюжу страну отсылаеши нас, къ кому тамо приидемь?” Она же рече: «Сию посылаю ко Антонию и Феодосию». Мы же рехомь: “Почто, госпоже, на 3 лѣта злата даеши намь? Сима прикажи о нас, что есть намь на пищу вся потребнаа, сама же веси, чимь насъ даръствовати”. Царица же рече: «Сий Антоний, точию благословивъ, отходит свѣта сего на вѣчный, а сий Феодосий въ 2 лѣто по нем идет къ Богу. Вы же возмѣте до избытка вашего злата, а еже почтити васъ, тако не может никтоже: дамь вамь, еже ухо не слыша и на сердце человѣку не взыде. Прииду же и сама видѣти церквии и в ней хощу жити». Вда же намь и мощи святыхь мученикь: Артемиа и Полиекта, Леоньтиа и Акакиа, Арефы, Иакова, Феодора, рекши нам: “Сиа положите во основании”.[16] Взяхомь же злато и лише потребы. И рече к намь: “Изыдете наясно и видите величество”. И видѣхом церковь на въздусе, и, вьшедше, поклонихомся ей, и въспросихомь: “О госпоже царице, каково имя церкви?” Она же рече яко: “Имя себѣ хощу нарещи”. Мы же не смѣхом еа воспросити: “Како ти есть имя?” Сии же рече: “Богородичина будет церьки”, и дасть ти намь сию икону. “Та намѣстнаа, — рече, — да будет”.[17] Ей же поклонившеся, изыдохом в домы своа, носяще и сию икону, юже приахомь от руку Царицину».
Мастера же эти рассказали: «Однажды, когда мы еще спали в домах своих, рано, на восходе солнца, пришли к каждому из нас благообразные скопцы, говоря: “Зовет вас царица во Влахерну”. Когда же мы пошли, взяв с собою друзей и ближних своих, то пришли все в одно время к царице и рассудили, что одно и то же повеление царицы слышал каждый из нас и одни и те же посланцы были у нас. И вот увидели мы царицу и множество воинов при ней, мы поклонились ей, и она сказала нам: “Хочу церковь построить себе на Руси, в Киеве, повелеваю же это вам, возьмите золота себе на три года”. Мы же, поклонившись, сказали: “О госпожа царица! В чужую страну посылаешь ты нас, — к кому мы там придем?” Она же сказала: “К ним посылаю, к Антонию и Феодосию”. Мы же сказали: “Зачем же, госпожа, на три года золота даешь нам? Им и прикажи о нас, чтобы на пропитание от них нам было потребное, а одаришь нас, чем сама захочешь”. Царица же сказала: “Сей Антоний, только благословив, отойдет из этого мира на вечный покой, а сей Феодосии через два года после него отойдет к Богу. Вы же возьмите золота с избытком, а что до того, чтобы почтить вас, то не может так никто, как я: дам вам, чего и ухо не слыхало и что на сердце человеку не всходило. Я и сама приду посмотреть церковь и в ней буду жить”. Дала она нам и мощи святых мучеников: Артемия и Полиевкта, Леонтия и Акакия, Арефы, Якова, Феодора, сказав нам: “Это положите в основание”. Мы же взяли золота с избытком. И сказала она нам: “Выйдите наружу, посмотрите церковь”. И увидели мы церковь на небе, и, вернувшись, поклонились ей, и спросили: “О госпожа царица, каково имя церкви?” Она же сказала: “Хочу ее своим именем назвать”. Мы же не посмели ее спросить: “Как твое имя?” Она же сказала: “Богородицына будет церковь”, и дала нам эту икону, говоря: “Она будет наместной”. Мы же, поклонившись ей, пошли в дома свои, неся эту икону, полученную из рук Царицы».
И тогда вси прославиша Бога и того рождьшую. И отвѣща Антоний: «О чада, мы николиже исходихомь от мѣста сего». Грѣци же съ клятвою рѣша яко: «От вашею руку злато взяхомь пред многыми свидетели, но и до корабля с теми ваю проводихомь, и по ваю отшествии мѣсяць единь пребывше, пути ся яхомь; и се есть день десяты, отнележе изыдохомь от Цариграда. Въспросихомь же Царица величества церкве, и та рече намь: “Мѣру убо послах пояс Сына моего, по повелѣнию того”».
И тогда все прославили Бога и ту, которая его родила. Антоний же ответил: «О чада, мы никогда не выходили из места сего». Греки же клятвенно заверили: «Из ваших рук взяли мы золото перед многими свидетелями, и до корабля с ними вас проводили, и через месяц после вашего ухода отправились в путь; и вот сейчас десятый день, как мы вышли из Царьграда. Спрашивали мы Царицу о величине церкви, и она сказала нам: “Я меру послала — пояс Сына моего, — по его повелению”».
И отвѣща Антоний: «О чада, велики благодати Христос сподобилъ васъ, яко того воли съвръшители есте. Суть же вас звавшеи они благообразнии скопци — пресвятии аггели, а еже Влахернѣ царици — сама чювьствѣннѣ явившися вамь пресвятаа, чистаа и непорочнаа владычице нашеи Богородице и приснодевице Мариа, еже о той вои предстоаще суть бесплотнии аггельскыа силы. Наю подобии, дание вамь злата — Бог вѣсть, якоже самь сътвори и изволи о своею рабу. Благословенъ приход вашь, и добру спутницу имѣете, сию честную икону Госпожину, и та отдасть вамь, якоже обѣщася, еже ни ухо не слыша и на сердце человѣку не взыде: тогоже никтоже может дати, развии тоа и сына еа, Господа Бога и спаса нашего Иисуса Христа, егоже поясъ и венець от варягъ принесенъ бысть, и мѣра сказася широты и долготы и высота тоа пречестныа церкве, гласу таковому съ небеси пришедшу от велелѣпныа славы».
И отвечал Антоний: «О чада, великой благодати Христос удостоил вас, ибо вы его воли вершители. Звавшие же вас, те благообразные скопцы — пресвятые ангелы, а царица во Влахене — сама, зримо явившаяся вам, пресвятая, чистая и непорочная владычица наша, Богородица и приснодева Мария, стоявшие же при ней воины — бесплотные ангельские силы. Подобные же нам, и данное вам золото — то Бог ведает, так как он сам сотворил и свершил это со своими рабами. Благословен приход ваш, и добрую спутницу имеете вы, эту честную икону Госпожи, и она даст вам, как обещала, чего ухо не слышало и что на сердце человеку не всходило: этого никто не может дать, кроме нее и сына ее, Господа Бога и спасителя нашего Иисуса Христа, пояс которого и венец, принесенные сюда варягами, и являются мерой ширины, и длины, и высоты той пречестной церкви, — голос с неба известил это от великой славы».
Грѣци же поклонишася съ страхом святым и рѣша: «Гдѣ мѣсто таковое, да видимь?» Антоний же рече: «3 дни прѣбудем молящеся, и Господь явить нам». И в ту нощь, молящуся ему, явися ему Господь, глаголя: «Обрѣл еси благодать предо мною». Антони же рече: «Господи, аще обретох благодать прѣд тобою, да будет по всей земли роса, а на мѣсте, идѣже волиши освятити, да будет суша». Заутра же обрѣтоша сухо мѣсто, идѣже нынѣ церьки есть, а по всей земли роса. Въ другую же нощь, тако помолящеся, рече: «Да будет по всей земли суша, а на мѣсте святѣмь роса». И шедше, обретоша тако. Въ 3-й же день, ставше на мѣсте том, помолящеся и благословивъ мѣсто, и измѣриша златымь поясомь широту и долготу. И въздвигъ руцѣ на небо Антоний, и рече великым гласом: «Послушай мене, Господи, днесь послушай мене огнем, да разумѣют вси, яко ты еси хотяй сему». И абие спаде огнь съ небеси и пожже вся древа и тръние, и росу полиза, долину сътвори, якоже рвомь подобно. Сущии же съ святыма от страха падоша яко мертвии. И оттуду начатокъ тоа Божественныа церкви.
Греки же со страхом поклонились святым и сказали: «Где то место? Покажите». Антоний же сказал: «Три дня будем молиться, и Господь обозначит нам». И в первую ночь, когда он молился, явился ему Господь и сказал: «Обрел ты благодать передо мной». Антоний же сказал: «Господи, если я обрел благодать перед тобой, пусть будет по всей земле роса, а место, которое тебе угодно освятить, пусть будет сухо». Наутро нашли сухим то место, где ныне церковь стоит, а по всей земле была роса. На другую же ночь, также помолившись, Антоний сказал: «Пусть будет по всей земле сухо, а на месте святом роса». Пошли и нашли так. В третий же день, ставши на месте том, помолившись и благословив место это, измерили золотым поясом ширину и длину. И воздел руки к небу, и сказал Антоний громким голосом: «Услышь меня, Господи, ныне отметь место огнем, пусть разумеют все, что тебе оно угодно». И тотчас пал огонь с неба и пожег все деревья и терновник, росу полизал и долину выжег, рву подобную. И все бывшие со святыми от страха упали как мертвые. Так положено было начало той Божественной церкви.
О ЕЖЕ КОГДА ОСНОВАНА БЫСТЬ ЦЕРКВИ ПЕЧЕРСКАА. СЛОВО 3
О ТОМ, КОГДА ОСНОВАНА БЫЛА ЦЕРКОВЬ ПЕЧЕРСКАЯ. СЛОВО 3
Основана же бысть Божественаа сиа церьки Богородичина в лѣте 6581. В дни благовѣрного князя Святослава, сына Ярославля,[18] начя здатися церкви сиа, иже своима рукама начя ровь копати. Христолюбивы князь Святославь вдажь 100 гривенъ злата в помощь блаженному и мѣру положше златымь поасомь по оному гласу, еже от небесъ слышанный на мори. Въ Житии бо святого Антониа[19] се пространнѣе обрящеши. В Феодосиевѣ Житии[20] всем явлена суть, како столпъ огненъ явися от земля до небесъ, овогда же облакъ, иногда же яко дуга от връха оноа церьки на сие мѣсто, многажды же и иконѣ прѣходити, аггеломь ту носящимь, на хотящее быти мѣсто.
Основана же была сия божественная церковь Богородицы в 6581 (1073) году. В дни княжения благоверного князя Святослава, сына Ярославова, была заложена церковь эта, и сам он своими руками начал ров копать. Христолюбивый князь Святослав дал сто гривен золота в помощь блаженному и размеры определил золотым поясом, как повелел голос, услышанный с небес на море. В Житии святого Антония найдешь об этом подробнее. Из Жития же Феодосия всем известно, как явился столп огненный от земли до неба, иногда же облако или же радуга сходили с верха старой церкви на это место, много раз и икона переходила, — ангелы переносили ее в то место, где ей надлежало быть.
Что сего, братие, чюднѣе? Прошед убо книги Ветхаго и Новаго закона, нигдѣже убо таковых чюдес обращеши о святыхъ церквахъ, якоже о сей: от варягъ и от самого Господа нашего Иисуса Христа и честнаго его и божественнаго и человѣкообразнаго подобиа — и святыа главы Христовы вѣнець, и богозвучный гласъ слышахом от Христова подобиа, нести велящь на уготованное мѣсто и того поасомь измѣрити по небесному гласу, иже видена бысть прежде начатиа. Такожде и от Грекь иконѣ пришедши с мастеры, и мощи святыхь мученикъ подо всѣми стенами положены быша, идѣже и сами написаны суть над мощми по стѣнамь.
Что, братия, чудеснее этого? Перелистав все книги Ветхого и Нового заветов, нигде не найдешь таких чудес о святых церквах, как об этой: от варягов, и от самого Господа нашего Иисуса Христа, и честного его и божественного и человекообразного изображения — святой головы Христовой венец, и божественный голос слышали от Христова изображения, повелевший венец нести на уготованное место, и небесный голос велел поясом этим измерить церковь, которую видели еще до ее созидания. А из Греции икона пришла с мастерами, и мощи святых мучеников положены были подо всеми стенами, и были изображены эти святые над мощами по стенам.
Должно же есть похвалити прежде отшедших благовѣрных князий, и христолюбивых боляръ, и честных мнихь, и всѣх христианъ православных. Блаженъ и треблажен сподобивыся в той положен быти, велики благодати и милости от Господа достоинъ бысть молитвами святыа Богородица и всѣх святых. Блаженъ и треблаженъ сподобивыйся в той написанъ быти, яко оставление грѣховь приимет и мздыи небесныа не погрѣшит. «Радуйтеся бо, — рече, — и веселитеся, яко имена ваша суть написана на небесѣх»[21] — церкви бо си Богови люблеши небеси. И того рожьдшиа изволи сию съдѣлати, якоже обѣщася Влахернѣ мастером, си рекши: «Иду видѣти церьки, в ней хощу жити». Добро убо, зѣло добростою въдворитися во святѣй еа и въ божественѣй церьки, и какоа славы и похвалы улучити положеный в той и написаный в ней въ животныа книгы,[22] еже прѣд тоа очима поминаему быти всегда.
Должно же нам похвалить прежде отшедших благоверных князей, и христолюбивых бояр, и честных иноков, и всех христиан православных. Блажен и преблажен, сподобившийся погребенным быть здесь, великой благодати и милости Господней удостоится он молитвами святой Богородицы и всех святых. Блажен и преблажен, тут в поминание записанный, ибо примет он отпущение грехов и награда небесная его не минует. Ведь сказано: «Радуйтесь и веселитесь, ибо имена ваши написаны на небесах» — церковь эта любима Богом паче небесной. Родившая его пожелала ее создать, как обещала во Влахерне мастерам, так сказав: «Приду, чтобы видеть эту церковь, хочу в ней жить». Доброе и предоброе это дело — находиться в ее святой и божественной церкви, и какую славу и похвалу обретет положенный здесь и записанный в ней в поминальные книги — перед ее очами будет он поминаться всегда.
И се вы, възлюбленнии, приложу слово на утвержение ваше. Что сего злѣе, еже таковаго свѣта отпасти и тму любити, и себе измѣтати богонареченныа церкве, еже оставити Богомь създанную и искати человѣки сотворенныа от насилиа и граблениа, еже та сама въпиеть на создавшаго ю. Сея же зижитель, и хитрець, и художникъ, и творець — Богъ, иже огнемь Божества своего попали вещи тлѣнныа, древеса же и горы путь равнаа дому Матере своеа на преселение рабомъ своим. Разумѣйте, братиа, основание, начало еа: и Отець свыше благословилъ росою, и столпомь огненымь, и облаком свѣтлым; Сынъ мѣру даровалъ своего поаса, аще бо и древо бяше существом видимо, но Божиею силою одѣано есть; Святый же Духь огнемь невещественым яму ископа на въдружение корениа, и на семь камени съгради Господь церковь сию, и врата адова не удолѣют еи.[23] Что же и Богородице: на 3 лѣта злата даеть мастеромь и своего пречестнаго образа икону даровавши и ту намѣстницу постави, от неа же чюдеса многа сотворяются и донынѣ.
И это, возлюбленные мои, добавлю вам слово, чтобы укрепить вас. Нет того злее, чем от такого света отречься, и возлюбить тьму, и отвергнуть богонареченную церковь, оставить Богом построенную и искать людьми сотворенную за мзду от насилий и грабежей, что сама взывает к Богу на строителя своего. Этой же церкви создатель, и устроитель, и художник, и творец — сам Бог, который своим божественным огнем спалил вещи тленные, деревья же и горы сравнял на благо дома Матери своей для пристанища рабам своим. Разумейте, братья, основание и начало ее: Отец свыше благословил росой, и столпом огненным, и облаком светлым; Сын меру дал своим поясом: хотя и деревянный был крест, но Божиею силою облечен; Святой же Дух огнем невещественным ров ископал, где положить основание, и на таком камне создал Господь церковь эту, что и врата адовы не одолеют ее. Так же и Богородица: на три года золота дала строителям, и своего пречистого образа икону даровала и ее наместной поставила, — от иконы этой чудеса многие свершаются.
О ПРИШЕСТВИ ПИСЦЕВЪ ЦЕРКОВНЫХ КО ИГУМЕНУ НИКОНУ[24] ОТ ЦАРЯГРАДА. СЛОВО 4
О ПРИХОДЕ ИКОНОПИСЦЕВ К ИГУМЕНУ НИКОНУ ИЗ ЦАРЬГРАДА. СЛОВО 4
И се дивное чюдо, еже сказаю вамь. Приидоша того же богохранимаго Констянтина-града къ игумену Никону писци иконнии, глаголюще сице: «Постави рядца наша, хощеве ся истязати: намь показаша церковь малу, и тако урядихомся предо многыми свѣдетели, сиа же церьковь велика велми; и се ваше злато възмѣте, а мы идемь ко Цариграду». И отвѣща игуменъ: «Какови бяше деавшеи ряд с вами?» Писци же рѣша подобие и образь игумена Феодосия и Антониа. И рече имь игуменъ: «О чада, намь не мощно вамь явити тѣх, прежде бо 10 лѣт отъидоша свѣта сего, и суть непрестанно молящеся за ны, и неотступно хранят сию церковь, и соблюдают свой монастырь, и промышляют о живущих в нем».
И вот еще дивное чудо, о котором расскажу вам. Пришли из того же богохранимого града Константинополя к игумену Никону иконописцы и стали говорить: «Поставь перед нами тех, с которыми мы рядились, хотим с ними тяжбу вести: нам они показали церковь малую, так мы и урядились с ними перед многими свидетелями, эта же церковь очень уж велика; вот возьмите ваше золото, а мы вернемся в Царьград». В ответ на это игумен спросил: «А кто рядился с вами?» Иконописцы же описали их внешность, сходную с обликом игумена Феодосия и Антония. И сказал им игумен: «О чада, не в силах мы показать их: десять лет тому как отошли они из этого мира, и теперь непрестанно молятся за нас, и неотступно хранят эту церковь, и заботятся о своем монастыре, и пекутся о живущих в нем».
И сиа слышавша грѣци, ужасни быша о отвѣте, приведоша же и инѣхь купець много, иже бѣша оттуду путешествовавше с тѣми, грѣци и обези. И глаголаху: «Пред сими ряд сотворихом, злато взяхомь от руку ею, и ты не хощеши намь явити ею. Аще ли преставилася еста, яви намь образъ ею, да и сии видят, аще та еста». Тогда игумень изнесе пред всѣми икона ея. Вѣдѣвши же грѣци и обези образъ ею, и поклонишася, глаголюще, яко: «Сии еста воистинну, и вѣруемь, яко жива еста и по смерти, и можета помогати, и спасати, и заступати прибѣгающих к нима». Вдаша же и мусию, иже бе принесли на продание, еюже святый олтарь устроиша.
Услышав такой ответ, греки, ужаснувшись, привели и других многих купцов, греков и кавказцев, которые пришли вместе с ними из тех земель. И сказали они: «Вот перед ними рядились мы, золото взяли из рук тех старцев, а ты не хочешь позвать их сюда. Если же они умерли, то покажи нам изображение их: пусть все увидят, те ли это?» Тогда игумен вынес перед всеми иконы их. Увидев лики святых, греки и кавказцы поклонились, говоря: «Воистину, это они, и мы веруем, что они живы и по смерти, и могут помогать, и спасать, и охранять прибегающих к ним». И они отдали в монастырь мозаику, которую принесли было на продажу, ею теперь святой алтарь украшен.
Писци же начаша каатися своего съгрѣшениа. «Егда, — рече, — приидохомь в Каневь[25] в лодиах, и се видѣхомь церковь сию велику на высотѣ. Въпросихом же сущих с нами: “Каа си есть церкви?” И рѣша: “Печерьскаа, ей же вы есте писци”. Разгнѣвавши же сь, хотѣхом бежати внизъ. В ту же нощь бысть буря велика на рецѣ. Заутра же воставше, обрѣтохомся близь Треполя,[26] и лодиа сама идяше горѣ, аки нѣкаа сила влечаше. Мы же нуждею удръжахомь ю, и стоавше весь день, размышляюще, что се будет, яко толикь путь преидохомь единою нощию, не гребуще, еже съ трудомь едва треми деньми доходят друзии. Въ другую же нощь видѣхомь сию церковь и чюдную икону намѣстную, глаголюще нам: “Человѣци, что всуе мятетеся, не покоряющеся воли Сына моего и моей; и аще мене преслушаетеся и бежати восхощете, вся вы воземъши и с лодиею поставлю в церьки моей. И се же да вѣсте, яко оттуду не изыдете, но ту в монастыри моемь, остригшися, живот свой скончяета, и азь вам дамь милость в будущем вѣцѣ строителю сею ради Антониа и Феодосиа”. Мы же, заутра въставше, хотѣхом бѣжати внизъ, и много трудившеся, гребуще, а лодиа горѣ идяше противу. Мы же, повинувшеся воли и силѣ Божии, дахомся, и скоро под монастыремь сама лодиа приста».
Иконописцы же начали каяться в своем согрешении. «Когда, — говорили, — пришли мы в Канев на ладьях, то увидели в высоте эту великую церковь. И спросили мы бывших с нами: “Какая это церковь?” И нам ответили: “Печерская, которую вы должны расписывать”. Мы же, рассердившись, хотели плыть назад. И той же ночью поднялась буря сильная на реке. Утром же, когда мы проснулись, то оказались у Треполя, и ладья сама шла вверх по течению, как будто сила некая влекла ее. Мы же с трудом удержали ее и простояли весь день, размышляя, что бы это значило, что прошли мы за одну ночь, не гребя, такой путь, какой другие в три дня с трудом проходят? На другую же ночь снова увидели мы эту церковь и чудную икону наместную, говорившую нам: “Люди, зачем напрасно мечетесь, не покоряясь воле Сына моего и моей; если не послушаетесь меня и захотите бежать, — я возьму всех вас и прямо в ладье поставлю в церкви моей. И то знайте, что вы оттуда не выйдете, но, в монастыре моем постригшись, там и скончаетесь, и я вам дарую милость в будущем веке ради строителей этой церкви, Антония и Феодосия”. Мы же, на другой день вставши, хотели плыть вниз и гребли изо всей силы, а лодка шла вверх, против течения. Тогда мы, повинуясь воле и силе Божьей, покорились, и вскоре ладья под монастырем сама пристала».
Тогда купно вси черноризци и грѣкы, мастери же и писци, прославиша великого Бога, и того пречистыа Матере чюдную икону, и святаа отца Антониа и Феодосиа. И тако обои живот свой скончаша в Печерьскомь монастырѣ, мастеры же и писци, во мнишескомь житии, и суть положени въ своем притворѣ; суть же и нынѣ свиты ихъ на полатах и книгы их грѣческыа блюдомы в память чюдеси.
Тогда все черноризцы и греки, мастера и иконописцы, прославили великого Бога и чудотворную икону его пречистой Матери, и святых отцов Антония и Феодосия. И со временем те и другие, мастера и иконописцы, окончили жизнь свою монахами в Печерском монастыре и положены в своем притворе; свитки их и ныне лежат на полатях, и книги их греческие хранятся в память чуда.
Егда же Стефанъ-игумень, демественикъ, из монастыря изгнанъ бысть и видѣвь преславнаа чюдеса, како мастеры приидоша, и икону носяще, и Царицино видѣние, еже Влахернѣ, повѣдаша, и сего ради самь Влахерньскую церковь на Кловѣ създа.[27] Благовѣрный же князь Владимеръ Всеволодичь Монамах,[28] юнъ сый, и самовидець бывь тому дивному чюдеси, егда огнь съ небеси спаде и выгори яма, идѣже основание церковное положися поасомь. И се слышаша по всѣй земли Руской. Сего же ради Всеволодъ съ сыном своимь Володимеромь ис Переяслава приеха видѣти таковаго великого чюдеси. Тогда Владимеръ боленъ сый, и тѣмь поасомь златым обложенъ бысть, и ту абие здрав бысть молитвами святую отцю нашею Антониа и Феодосиа.
Когда игумен Стефан, демественник, который был изгнан из монастыря, увидал преславные чудеса — как пришли мастера, и принесли икону, и рассказали о видении Царицы во Влахерне, то сам создал на Клове церковь по подобию Влахернской. Благоверный же князь Владимир Всеволодович Мономах, тогда еще юный, самовидцем был того дивного чуда, когда пая с неба огонь и выгорела яма, где потом заложено было основание церкви по размерам пояса. Слух об этом разошелся по всей земле Русской. Поэтому-то Всеволод с сыном своим Владимиром приехал из Переяславля, чтобы видеть то великое чудо. Тогда Владимир был болен, и тем золотым поясом опоясали его, и он тотчас же выздоровел молитвами святых отцов наших Антония и Феодосия.
И во своемь княжении христолюбець Владимеръ, вземь мѣру божественыа тоа церкви Печерьскыа, всѣмь подобием създа церковь въ градѣ Ростовѣ: в высоту, и в ширину, и в долготу. И он писмя на хартии написавь, идѣже кииждо праздникъ в коемь мѣсте написанъ есть, сиа вся в чинъ и в подобие сотвори по образу великоа тоа церьки богоназнаменаныа. Сынъ же того, Георгий-князь, слыша от отца Владимира еже о той церкви сътворися, и той во своемь княжении създа церковь в градѣ Суждалѣ в ту же мѣру, яже по лѣтех вся та распадошася,[29] сиа же едина Богородичина прѣбывает в вѣкы.
И во время своего княжения христолюбец Владимир, взяв размеры той божественной церкви Печерской, создал во всем подобную церковь в городе Ростове: такой же вышины, ширины и длины. И он на хартии записал, где и в каком месте церкви какой праздник изображен, и все это было повторено по образцу той великой, Богом ознаменованной церкви. Сын же его, Георгий-князь, слышавший от своего отца Владимира о всем, что было с этой церковью, и сам в своем княжении построил в городе Суздале церковь в ту же меру. И все те церкви со временем разрушились; эта же, Богородицына, одна пребывает вовеки.
О ИОАННѢ И СЕРГИИ ЧЮДО ИЗРЯДНО В БОЖЕСТВЕНОЙ ПЕЧЕРЬСКОЙ ЦЕРЬКИ БЫСТЬ ПРЕД ЧЮДНОЮ ИКОНОЮ БОГОРОДИЧИНОЮ. СЛОВО 5
ОБ ИОАННЕ И СЕРГИИ ЧУДО НЕОБЫЧНОЕ В БОЖЕСТВЕННОЙ ПЕЧЕРСКОЙ ЦЕРКВИ, СВЕРШИВШЕЕСЯ ПЕРЕД ЧУДОТВОРНОЙ ИКОНОЙ БОГОРОДИЦЫ. СЛОВО 5
Быста два мужа нѣкаа от великых града того, друга себѣ, Иоаннь и Сергий. Сиа приидоста во церковь богонареченную и видѣста свѣт, паче сълнца, на иконѣ чюдней Богородичинѣй, и въ духовное братство приидоста.
Были два неких человека именитых из города того, друзья между собой, Иоанн и Сергий. Однажды пришли они в церковь богонареченную и увидели свет, ярче солнечного, на чудной иконе Богородицы, и в духовное братство вступили.
По мнозѣх же лѣтех Иоанъ, разболѣвся, остави сына своего Захарию, 5 лѣт суща. И призва игумена Никона и раздаа все имѣние свое нищимь, и часть сыновну дасть Сергию: 1000 гривень сребра и 100 гривенъ злата. Предасть же и сына своего Захарию, юна суща, на съблюдение другу своему, яко брату вѣрну, заповѣдавь тому, яко: «Егда возмужаеть сынъ мой, дайжде ему злато и сребро».
Спустя много лет Иоанн разболелся, а у него оставался пятилетний сын Захария. И вот больной призвал игумена Никона и раздал все свое имущество нищим, а сыновнюю часть, тысячу гривен серебра и сто гривен золота, дал Сергию. Малолетнего же сына своего Захарию отдал на попечение другу своему, как брату верному, завещав ему: «Когда возмужает сын мой, отдай ему золото и серебро».
Бывшу же Захарии 15 лѣт, въсхотѣ взяти злато и сребро отца своего у Сергиа. Сий же, уязвенъ бывь от диавола, и мнѣвь приобрѣсти богатество, и хоте живот съ душею погубити, глаголеть юноши: «Отець твой все имѣние Богови издалъ, у того проси злата и сребра: тъ ти длъженъ есть, аще тя помилуеть. Азъ же не повиненъ есмь твоему отцу, ни тебѣ ни въ единомь златницѣ. Се ти сътворилъ отець твой своимь безумиемь, раздаа все свое в милостыню, тебе же нища и убога оставилъ».
Когда исполнилось Захарии пятнадцать лет, захотел он взять у Сергия золото и серебро отца своего. Тот же, подстрекаемый дьяволом, задумал приобрести богатство, решившись ради этого жизнь с душою погубить, и сказал он юноше: «Отец твой все богатство свое Богу отдал, у того и проси золото и серебро: он тебе должен, может быть и помилует тебя. Я же ни твоему отцу, ни тебе не должен ни одной златницы. Вот что сделал с тобой отец твой по безумию своему, раздав все свое имущество в милостыню, он тебя нищим и убогим оставил».
Сиа же слыша, юноша начя плакатися своего лишениа. Посылает же юноша с молбою к Сергию, глаголя: «Дай же ми половину, а тебѣ половина». Сергий же жестокыми словесы укаряше отца его и того самого. Захариа же третиа части проси, таче десятыа. Видѣв же себе лишена всего, глаголеть Сергию: «Прииди и клени ми ся въ церьквии Печерьской прѣд чюдною иконою Богородичиною, идѣже и братство взя съ отцемь моим».
Выслушав это, юноша стал тужить о своем лишении. Обратился он с мольбой к Сергию, говоря: «Дай мне хоть половину, а половину оставь себе». Сергий же жестокими словами укорял отца его и его самого. Захария же стал просить третью часть и даже десятую. Наконец, видя, что он лишился всего, сказал Сергию: «Приди и поклянись мне в церкви Печерской, перед чудотворной иконой Богородицы, где ты вступил в братство с отцом моим».
Сей же иде въ церьковь и ста пред иконою Богородичиною, отвѣща и кленыйся, яко не взях 1000 гривень сребра, ни 100 гривенъ злата; и хотѣ цѣловати икону, и не възможе приближитися ко иконѣ. И исходящу ему из двѣрий, начя въпити: «О святаа Антоние и Феодосие, не велита мене погубити аггелу сему немилостивому, молита же ся святей Богородици, да отженет от мене многиа бѣсы, имже есмь предан. Възмѣте же злато и сребро, запечатлѣнно в клити моей». И бысть страх на всѣх. И оттоле не дадяху клятися святою Богородицею никомуже.
Тот же пошел в церковь и, став перед иконой Богородицы, сказал, клянясь, что не брал ни тысячи гривен серебра, ни ста гривен золота; и хотел поцеловать икону, но не мог приблизиться к ней. И когда выходил он из дверей, то стал вопить: «О святые Антоний и Феодосии, не велите погубить меня этому ангелу немилостивому, помолитесь святой Богородице, чтобы отогнала она от меня бесчисленных бесов, которым я предан. Возьмите золото и серебро: оно спрятано в доме моем». И страх охватил всех. С тех пор никому не давали клясться той иконой святой Богородицы.
Пославше же, взяша сосуд запечатанъ и обрѣтоша в немь 2000 гривенъ сребра и 200 гривенъ злата: та бо усугуби. Господь, отдатель милостивымь. Захариа же дасть все игумену Иоану,[30] да растрошит, якоже хощет. Сам же постригся, скончя живот свой ту. Симъ же златом и сребром поставлена бысть церьки Святого Иоана Предтеча, удуже на полата въсходять, въ имя Иоанну болярину и сыновѣ его Захарии, еюже бысть злато и сребро.
Послали в дом к Сергию, взяли сосуд запечатанный и нашли в нем две тысячи гривен серебра и двести гривен золота: так вот удвоил Господь богатство, вознаграждая творящих милостыню. Захария же все деньги отдал игумену Иоанну, чтобы тот употребил их, как хочет. Сам же постригся и жизнь окончил здесь. На это золото и серебро построена была церковь Святого Иоанна Предтечи, где всход на полати, в память Иоанна-боярина и сына его Захарии, чьих было золото и серебро.
СКАЗАНИЕ О СВЯТѢЙ ТРАПЕЗѢ[31] И ОСВЯЩЕНИИ ТОА ВЕЛИКЫА ЦЕРЬКИ БОЖИА МАТЕРЕ. СЛОВО 6
СКАЗАНИЕ О СВЯТОМ ЖЕРТВЕННИКЕ И ОБ ОСВЯЩЕНИИ ТОЙ ВЕЛИКОЙ ЦЕРКВИ БОЖЬЕЙ МАТЕРИ. СЛОВО 6
Священа бысть церкви Печерьскаа в лѣто 6597, въ пръвое лѣто игуменьства Иоаннова. Не бысть же дъскыи каменныи на положение трапезѣ. И много убо поискавше, да будет съдѣлана трапеза камена, и не обретеся мастер ни единъ; древянѣ же досцѣ съдѣланѣ положиша. Иоан же митрополит[32] не въсхотѣ дрѣвянѣй трапезѣ быти в таковѣй велицѣ церкви, и сего ради игуменъ в велицѣй печяли бысть. И преиде нѣколико дней, не бывшу священию. В 13 же день августу внидоша иноци въ церковь, по обычаю, пѣти вечръню, и видѣша у олтарныа ограды дьску каменну положену и стлъпци на устроение трапезѣ. И скоро въвъзвѣстиша митрополиту такую вещь. Он же похвали Бога и повѣлѣ быти священию вечернии.
Освящена была церковь Печерская в 6597 (1089) году, в первый год игуменства Иоанна. И не было плиты каменной для сооружения жертвенника. И долго разыскивали, кто бы мог сделать жертвенник каменный, и не нашли ни одного мастера; тогда сделали деревянную доску и положили ее. Но митрополит Иоанн не хотел, чтобы в столь великой церкви был деревянный жертвенник, и из-за этого игумен пребывал в большой печали. Прошло несколько дней, а освящения все не было. В тринадцатый день августа вошли иноки в церковь петь, по обычаю, вечерню, и увидели, что у алтарной ограды лежит каменная плита и подпоры для устроения жертвенника. Тотчас дали знать об этом митрополиту. Он же восхвалил Бога и повелел свершить освящение и вечерню.
Много же поискавше, откуду и ким принесена бысть таковаа дьска и како въ церковь внесена бысть, заключенѣ ей сущи. И всюду пытавше, по водѣ же и по суху, откуду привезена бысть, и никакоже обрѣтеся слѣд тѣх стопъ, възивших ю. Пославше же убо тамо, идѣже дѣлаются таковыа вещи, 3 гривны сребра, да тоа мастеръ възмет за свой труд. Заповѣди же всюду прошедши, и не бысть дѣлатель. Но хитрець и промышленикъ всѣх, Богъ, сътворивый и ту: дѣлавь, и положивь, и утвердивь рукама святительскыма на предложение своему пречистому телу и святѣй крови, изволив на той святѣй трапезѣ, юже самь дарова, за весь миръ по вся дни заклатися.
Долго разыскивали, откуда и кем принесена была эта плита и как в церковь внесена, когда она заперта была? И всюду расспрашивали, откуда она привезена была, водой ли или по суше, и нигде не нашлось никаких следов тех, кто привез ее. Послали туда, где делаются такие вещи, три гривны серебра, чтобы мастер взял деньги за свой труд. Посланные обошли все места и не нашли мастера. Мудрый создатель и помощник всех, Бог, сотворивший это чудо, жертвенник сделал, и положил, и утвердил его руками святительскими на приношение своего пречистого тела и святой крови, возжелав, чтобы его за весь мир во все дни приносили в жертву на том жертвеннике, который сам даровал.
Въ утрий же день и приидоша с митрополитомь Иоанномь епископи: Иоань Черниговьскый и Исайа Ростовьской, Лука Белоградскый, Антоний Юрьевьскый,[33] никимже звании бывше, и обрѣтошася в чинъ священиа. И въпроси тѣх блаженный митрополит: «Что ради приидосте, не звани бывше?» И отвѣщаша епископи: «От тебе, владыко, присланний, пришед, глагола намь, яко 14 августа освящается церьки Печерьскаа, готови вси будите со мною въ врѣмя литургиа. Мы же не смѣвшеся прѣслушати твоего словеси, и се есмы». И отвеща Антоний, епископъ Юрьевьскый: «Азъ бѣх боля, сеа же нощи вниде чернец къ мнѣ и глагола ми: “Заутра свящается церьки Печерьскаа, да будеши тамо”. Якоже точию слышах — и тако здрав бых, и се есмь по повелению вашему». И вси дивляхуся епископьску приходу.
На другой день пришли с митрополитом Иоанном епископы: Иоанн Черниговский и Исайя Ростовский, Лука Белгородский и Антоний Юрьевский, никем не званные, пришли они на чин освящения. И спросил их блаженный митрополит: «Почему пришли вы, когда вас не звали?» И отвечали епископы: «Владыка, посланец от тебя сказал нам, что четырнадцатого августа будет освящение церкви Печерской, и мы все должны быть с тобой на литургии. Мы не смели ослушаться твоего слова, и вот мы здесь». Антоний же, епископ Юрьевский, сказал: «Я был болен, и вот этой ночью вошел чернец ко мне и сказал мне: “Завтра освящается церковь Печерская, будь там”. И только что услышал я это, как сразу выздоровел, и вот я здесь по повелению твоему». И все удивились приходу епископов.
Святитель же хотѣ изыскати такых человѣкь, кто суть звавшеи тѣх, и ту абие глас таковь: «Изчезоша испытающей испытаниа!»[34] Он же пакы простеръ руцѣ на небо и рече: «Пресвятаа Богородице! Якоже во свое преставление апостолы от конець вселенныа собравши въ честь своему погрѣбению,[35] тако и нынѣ въ освящение своеа церкве събравьше тѣх намѣстникы, наши сослужебникы!»
Святитель хотел разыскать тех людей, которые звали их, и вдруг раздался голос: «Да исчезнет испытывающий предначертанное!» Тогда митрополит воздел руки к небу и сказал: «Пресвятая Богородица! Как на успение свое ты со всех концов вселенной собрала апостолов, в честь своего погребения, так и ныне, на освящение своей церкви, созвала ты их наместников, наших сослужебников!»
И вси въ ужасти быша от великих чюдесъ. Обышедше же церковь 3-жды и начаша пѣти: «Възмѣте, врата, князи ваша»,[36] — и не бысть никогоже въ церьки, иже бы отпѣлъ: «Кто есть царь славы?»,[37] бѣ бо ни единаго же въ церкви оставиша. Многу же млъчанию бывшу, и бысть глас изутрь, яко аггелескъ: «Кто сей есть царь славы?» Възыскани же бывше таковии гласи, кто суть и чии суть. Внидоша же въ церковь, дверемь затвореным сущимь, и ни единъ человѣкь обретеся въ церкви. Разумно бысть всем, яко все строится Божиим промысломь, еже о той святѣй и божественей церкви.
И все в ужасе были от великих чудес. Обошли вокруг церкви трижды и начали петь: «Поднимите, врата, верхи ваши», — и не было никого в церкви, кто бы мог отпеть: «Кто есть сей царь славы?», потому что все до одного вышли из церкви. После долгого молчания вдруг из церкви раздался голос, похожий на ангельский: «Кто есть сей царь славы?» Стали искать, что это за голоса, откуда они и чьи. Когда же вошли в церковь, то двери были затворены, и ни одного человека не нашлось в ней. И стало ясно всем, что все свершается Божьим промыслом о той святой и божественной церкви.
Тѣмже и мы рецемь: «О глубина богатества и сило разума! Кто ислѣдит умь Господень или кто съвѣтникъ бысть ему?»[38] И Господь да съхранит вы и съблюдет въ вся дьни живота вашего и молитвами пресвятыа Богородица, и преподобных и блаженных отець наших печерьскых Антониа и Феодосиа, и святых черноризець монастыря того. С ними же буди и нам милость получити в сей вѣк и в будущей о Христѣ Иисусѣ, Господѣ нашемь, ему же слава съ Отцем и съ Святымь Духомь нынѣ, и присно, и в вѣкы вѣком. Аминь.
После этого и мы скажем: «О бездна богатства и премудрости! Кто познает ум Господен или кто может быть советником ему?» Господь да сохранит вас и будет блюсти вас во все дни жизни вашей молитвами пресвятой Богородицы, и преподобных и блаженных отцов наших печерских Антония и Феодосия, и святых черноризцев монастыря того. С ними же да удостоимся и мы получить милость в этом веке и в будущем о Христе Иисусе Господе нашем, ему же слава с Отцом и со Святым Духом ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.
НЕСТЕРА, МНИХА ОБИТЕЛИ МОНАСТЫРЯ ПЕЧЕРЬСКАГО,[39] СКАЗАНИЕ, ЧТО РАДИ ПРОЗВАСЯ ПЕЧЕРЬСКЫЙ МОНАСТЫРЬ. СЛОВО 7
НЕСТОРА, ИНОКА ОБИТЕЛИ МОНАСТЫРЯ ПЕЧЕРСКОГО, СКАЗАНИЕ О ТОМ, ПОЧЕМУ МОНАСТЫРЬ БЫЛ ПРОЗВАН ПЕЧЕРСКИМ. СЛОВО 7
В княжение самодръжьца Рускыа земля, благовѣрного великого князя Володимира Святославича,[40] благоволи Богъ явити свѣтилника Рустей земли и наставника иночьствующим, яже о нем намь сказание.
Во время княжения самодержца Русской земли, благоверного великого князя Владимира Святославича, соблаговолил Бог, чтобы появился просветитель Русской земли и наставник иноков, о котором и будет это сказание.
Бысть убо нѣкы благочестивый мужь от града Любичя,[41] яже во нь измлада вселися страхъ Божий, и желаше въ иноческый облещися образъ. Человѣколюбивый же Господь възложи ему на сердце въ страну ити Грѣческую и тамо острищися. Абие путному шествию устремився, страньствуа за страньствовавшаго Господа и труждьшагося нашего ради спасениа, и достиже царьствующаго града. И въ Святую Гору доиде,[42] и обшед святаа монастыря, яже на Офонѣ, и видѣ монастыря, сущаа ту на Святой Горѣ, и пребывание святыхь тѣх, отець выше человѣческаго естества, въ плоти аггельское житие подражающе, паче ражжеся Христовою любовию, желаа тѣх житию отець поревновати. И прииде въ единъ монастырь от сущих тамо монастыревь, и моли игумена, дабы на нь възложилъ агглескъ образъ иноческаго чина. Игуменъ же, прозря яже в нѣмь хотящаа быти добродѣтели, послушавь, постриже его и нарече имя ему Антоние,[43] наказав и научи его иноческому житию. Антоний же въ всѣмь Богу угаждаа, на прочаа подвизаяся в покорении же и в послушании, яко всѣмь радоватися о нѣм. Рече же ему игуменъ: «Антоние, паки иди в Русию, да тамо прочим на успѣхъ и утвержение будеши, и буди ти благословение Святыа Горы».
Жил в городе Любече некий благочестивый муж, в которого смолоду вселился страх Божий, и захотел он стать иноком. Человеколюбивый же Господь вложил в его душу желание идти в страну Греческую и там постричься в монахи. Немедля устремился он в путь, странствуя за странствовавшего и трудившегося ради нашего спасения Господа, и достиг Царьграда. И пришел он на Святую Гору, и обошел афонские святые монастыри, и, увидев эти монастыри на Святой Горе и жизнь тех святых отцов, превосходящую человеческие возможности, — оставаясь во плоти, они подражали ангельскому житию, — еще сильнее воспылал он любовью ко Христу и захотел повторить подвиги этих монахов. Пришел он в один из тамошних монастырей и умолил игумена, чтобы тот возложил на него ангельский образ иноческого чина. Игумен же, прозрев, что он свершит великие добрые дела, послушал его, постриг под именем Антония, наставив и обучив иноческому житию. Антоний же, угождая во всем Богу, в остальном подвизался в покорности и послушании, так что все радовались за него. И сказал ему игумен: «Антоний, иди снова на Русь, да будешь там и другим примером их успеха и утверждения в вере, и будет с тобой благословение Святой Горы».
И Антоние же отъиде в Русию, и прииде въ град Киевь, и мысляше, гдѣ пребыти. И походи по манастырем, и не възлюби ни въ едином же, гдѣ бы жительствовати: Богу не волящю. И нача ходити по дебрем, и по горамь, и по всем мѣстомь. На Брестовое[44] прииде, и обрете печеру, и вселися в ню, юже бѣ ископали варязи, и в нѣй пребысть в велицем въздержании. По сих же преставлѣшуся князю Володимеру, и приа власть безбожный и оканный Святополкъ, и сѣдѣ в Киевѣ, и нача избивати братию свою: уби святаго Бориса и Глѣба[45] Антоний же, видѣ таковое кровопролитие, иже съдѣа окааный Святоплъкъ, паки бѣжа въ Святую Гору.
Антоний же ушел на Русскую землю, и пришел в город Киев, и стал думать, где бы ему жить. Походил он по монастырям и не пожелал ни в одном из них поселиться: Бог не соблаговолил. И стал он ходить по лесам, и по горам, и по разным местам. Придя в Берестово, нашел пещеру, которую когда-то выкопали варяги, и поселился в ней, и жил в ней в великом воздержании. Через некоторое время после этого умер князь Владимир, и захватил власть безбожный и окаянный Святополк, и, сев в Киеве, стал избивать братьев своих: убил святого Бориса и Глеба. Антоний же, увидев такое кровопролитие, содеянное окаянным Святополком, снова удалился на Святую Гору.
Егда же благочестивый князь Ярославь побѣди Святоплъка, и сѣдѣ в Киевѣ. Боголюбивому же князю Ярославу любящу Берестово и церковь Святых Апостолъ, и священники многы набдящу. В ней же бѣ презвитерь, именемь Ларионъ[46] муж благочестивь, божественым Писаниемь разуменъ и постник. И хождаше съ Брестова на Днѣпрь, на холмъ, гдѣ нынѣ вѣтхый монастырь Печерьскый, и ту молитву творяше, бѣ бо тамо лѣс велик. И ископа ту печерьку малу дву саженъ[47] и, приходя съ Берестова, псалмопѣние пояше, моляшеся Богу втайнѣ.
Когда благочестивый князь Ярослав победил Святополка, то сел он в Киеве. И так как полюбил боголюбивый князь Ярослав Берестово и тамошнюю церковь Святых Апостолов, то многих священников содержал при ней. Был в ней пресвитер, именем Иларион, муж благочестивый, знаток божественного Писания и постник. И ходил он с Берестова к Днепру, на холм, где ныне старый монастырь Печерский, и здесь молился, ибо был тогда там лес дремучий. И выкопал он тут маленькую двусаженную пещерку, и, приходя из Берестова, пел псалмы, и молился Богу втайне.
Посем же благоволи Богъ възложити на сердце благовѣрному великому князю Ярославу, и, събрав епископы, в лѣто 6559 поставиша его митрополитом въ Святѣй Софии,[48] а сии его печерька оста.
И, по прошествии некоторого времени, Бог вложил в сердце благоверному великому князю Ярославу благую мысль: собрал он в 6559 (1051) году епископов и поставил Илариона митрополитом в Святой Софии, а пещерка его сохранилась.
Антонию же сущу въ Святѣй Горѣ, в монастыри, идѣже острижеся, и бысть от Бога извещение игумену. Рече: «Пусти Антониа в Русию, яко трѣбуют его». Призвавъ же его игуменъ и рече: «Антоние! Иди пакы в Русию, Богу тако хотящу, и буди благословение имѣа Святыа Горы, яко мнози имут быти от тебѣ черноризци». И, благословивъ его, отпусти и, и рек ему: «Иди с миром!»
Когда Антоний находился на Святой Горе, в монастыре, где свершилось его пострижение, то было от Бога возвещение игумену. «Отпусти, — сказал он, — Антония на Русь, нужен он там». Призвал его игумен и сказал: «Антоний! Иди снова на Русь, такова воля Бога, и будет с тобой благословение от Святой Горы, и многие от тебя черноризцами станут». И, благословив, отпустил он его, и сказал ему: «Иди с миром!»
Антонию же пришедшу к Киеву, и прииде на холмъ, идѣже бѣ Иларионъ печерьку ископа малу, и възлюби мѣсто то, и вселися в нем. И нача молитися Богу съ слезами, глаголя: «Господи, утверди мя в мѣстѣ сем, и да будет на мѣсте сем благословение Святыа Горы и молитва моего отца, иже мя постриглъ». И нача жити ту, моля Бога. Ядь же его бѣ хлъбъ сух, и воды в мѣру вкушаа; и копаше печеру, и не дааше себѣ покоа въ дьне и нощи, въ трудѣ же пребываа, въ бдѣниих и молитвахъ. Посем же увѣдавши его людие, прихождаху к нему, приносяще яже на потрѣбу. И прослу якоже и Великий Антоние;[49] и приходяще к нему, просяще от него благословениа.
Когда же Антоний вернулся в Киев и пришел на холм, где Иларион вырыл малую пещерку, полюбилось ему место это, и поселился он здесь. И начал молиться Богу со слезами, говоря: «Господи, утверди меня на месте этом, и да будет благословение на нем Святой Горы и молитва отца моего, который постриг меня». И стал он жить тут, молясь Богу. Пищей же его был хлеб сухой, и воды пил в меру; и копал он пещеру, и, не давая себе покоя ни днем, ни ночью, так жил в постоянных трудах, пребывая в бдении и молитвах. Потом узнали о нем люди, стали приходить к нему, принося, что было нужно. И прошла о нем слава, как о Великом Антонии, и начали приходить к нему, прося от него благословения.
Посем же, преставлѣшуся, князю Ярославу, и приа власть сынъ его Изяславь и седѣ в Киевѣ. Антоний же прославленъ бысть в Рустей земли. Князь же Изяслав, увѣдавь житие его, прииде къ нѣму съ дружиною своею, прося у него благословениа и молитвы. И увѣданъ бысть всѣми великий Антоние, и почитаем всѣми. И начаша к нему приходити пострищися боголюбии нѣции, онъ же приимаше их и постризаше. И събрася братии к нему яко числом 12. К нему же и Феодосий пришед, пострижеся. Ископаша печеру велику, и церковь, и кѣлиа, яже суть и до сего дьни в печере под вѣтхым монастырем.
Потом же, когда умер князь Ярослав, принял власть сын его Изяслав и сел на киевский стол. Антоний к тому времени уже прославился по Русской земле. Князь же Изяслав, прослышав о житии его, пришел к нему с дружиной своей, прося у него благословения и молитвы. И сделался известен всем великий Антоний, и почитали его все. И начали приходить к нему боголюбивые люди, чтобы постричься, и он принимал их и постригал. И собралась у него братия около двенадцати человек. И Феодосии, к нему придя, постригся. Выкопали они пещеру большую, и церковь, и келий, которые целы и теперь в пещере, под старым монастырем.
Съвъкупленей же братии сущи, рече имъ великий Антоние: «Се Богъ вас, братие, съвъкупилъ, и от благословениа есте Святыа Горы, имже мене пострыже игуменъ Святыа Горы, азъ же вас постригох; и буди благословение на вас: прьвие от Бога и пресвятыа Богородица, второе от Святыа Горы!» И рече имь сице: «Живете собѣ, и азъ поставлю вам игумена, а сам хощу въ ону гору ити и тамо сѣсти един». Якоже и прежде рѣх — обыклъ уединився. И постави им игумена именем Варлама,[50] а сам идѣ в гору, ископа печеру, яже под новым манастырем; в ней же сконча живот свой, живь в добродѣтели лѣт 40, не исходя ис печеры никогдаже нигдѣ. В ней же лежат честныа мощи его, чюдеса творяще и до сего дьни.
Когда собралась братия, сказал им великий Антоний: «Это, братия, Бог объединил вас, и благословение на вас Святой Горы, с которым меня постриг игумен Святой Горы, я же вас постриг; и да будет же на вас благословение: во-первых, от Бога и пресвятой Богородицы, во-вторых, от Святой Горы!» И сказал он им еще: «Живите теперь сами по себе, и я поставлю вам игумена, а сам пойду на другую гору и там останусь один». Как я уже сказал — привык он к уединению. И поставил он игуменом Варлаама, а сам пошел на гору и выкопал себе другую пещеру, которая теперь под новым монастырем; в ней он и умер, живши в добродетели сорок лет, никогда и никуда не выходив из пещеры. В ней же лежат честные мощи его, творящие чудеса и доныне.
Игуменъ же и братиа живяху в печере. И умножившимся братии и не могущим в печеру вместитися, помыслиша внѣ печеры поставити монастырь. И прииде игуменъ и братиа къ святому Антонию, и рекоша ему: «Отче! Умножилося есть братии и не можем вместитися в печеру, дабы Богъ повелѣлъ и пресвятаа Богородица и твоа молитва, да быхомь поставили церквицю внѣ печеры». И повелѣ имь преподобный. Они же поклонишася ему до земля и отъидоша. И поставиша церквицю малу над печерою въ имя святыа Богородица Успение.
Игумен же и братия продолжали жить в пещере. И умножилось их число, и не могли они уже в пещере вместиться, и задумали они рядом с пещерой поставить монастырь. И пришли игумен и братия к святому Антонию, и сказали ему: «Отче! Братии стало так много, что не можем поместиться в пещере, да благословит Бог и пречистая Богородица, и твоя молитва, чтобы нам поставить маленькую церковь вне пещеры». И разрешил им преподобный. Они же поклонились ему до земли и вышли. И поставили церковку маленькую над пещерой во имя Успения святой Богородицы.
И нача Богъ умножити черноризцевь молитвами пресвятыа Богородица и преподобнаго Антониа, и съвѣт сътвориша братиа съ игуменом поставити монастырь. И идоша пакы къ Антонию, и рѣша ему: «Отче, братии умножаеться, и хотѣли быхомъ поставити монастырь». Антоний же, рад бывь, рече: «Благословенъ Богъ о всем, и молитва святыа Богородица и сущихь отець, иже въ Святѣй Горѣ, да будет с вами!» И сиа рек, посла единаго от братиа къ князю Изяславу, рек тако: «Княже благочестивый, Богъ умножаеть братию, и мѣсце мало, просим у тебѣ, дабы еси нам далъ гору ту, иже над печерою». Князь же Изяславь, сиа слышавь, зѣло радостень бысть, и посла к ним болярина своего, дасть им гору ту.
И стал Бог, молитвами пречистой Богородицы и преподобного Антония, умножать черноризцев, и братия, посоветовавшись с игуменом, решили построить монастырь. И пошли опять они к Антонию, и сказали ему: «Отче, братия умножается, и хотим мы построить монастырь». Антоний же возрадовался и сказал: «Благословен Бог за все, молитва святой Богородицы и отцов Святой Горы да будет с вами!» И сказав это, послал одного из братии к князю Изяславу, говоря так: «Княже благочестивый, Бог умножает братию, а местечко маленькое, просим у тебя, чтобы дал ты нам гору ту, что над пещерой». Князь же Изяслав, услышав это, обрадовался и послал к ним боярина своего, чтобы передать им гору ту.
Игуменъ же и братиа заложиша церковь велику и монастырь, оградиша столпиемь, и кѣлиа поставиша многыи, и церковь поставиша, и украсиша иконами. И оттоле нача зватися Печерьскый монастырь, понеже бѣаху жили черноризци преж в печере. И оттоле прозвася Печерьскый монастырь, иже есть от благословениа Святыа Горы.
Игумен же и братия заложили церковь большую и монастырь, обнесли оградой, и много келий поставили, и, поставив церковь, украсили ее иконами. И с тех пор прозвался монастырь Печерским, потому что черноризцы прежде жили в пещере. И с тех пор называется он Печерским монастырем, и на нем благословение Святой Горы.
Монастырю же свершену, и игуменьство держащу Варламу, князь же Изяславь постави монастырь Святаго Дмитреа[51] и выведе Варлаама на игуменьство къ Святому Дмитрию, хотя сътворити свой монастырь выше Печерьскаго монастыря, надѣася на богатство. Мнози бо монастыреве от царя, и от болярь, и от богатества поставлени; но не суть таковии, яковии суть поставлени слезами и пощениемь, молитвою и бдѣниемь. Антоние бо не имѣ злата ни сребра, но стяжа слезами и пощениемь, якоже глаголахь.
Когда монастырь уже был основан, а игуменствовал в нем Варлаам, князь Изяслав поставил монастырь Святого Дмитрия и перевел Варлаама на игуменство в монастырь Святого Дмитрия; надеясь на богатство, он хотел сделать свой монастырь выше Печерского. Многие монастыри поставлены царями, боярами и богатством; но не таковы они, как поставленные слезами и лощением, молитвою и бдением. Антоний вот не имел ни золота, ни серебра, а все приобрел слезами и постом, как я уже рассказал.
Варлааму отшедшю къ Святому Дмитрию, и съвѣт сътворивше, братие идоша къ старцю Антонию и глаголаста ему: «Отче, постави нам игумена». Онъ же рече: «Кого хощете?» Они же глаголаста ему: «Кого хощет Богъ, и пречистаа Богородице, и ты, честный отче». И рече им великий Антоние: «Кто таковь есть в вас, якоже блаженный Феодосие, послушливый, кроткый и смиреный сый? Да будет вам игуменъ». Братиа же вси, ради бывше, поклонишася ему до земля, и поставиша Феодосиа игуменом. Сущии братии тогда числом 20.
Когда Варлаам ушел в монастырь Святого Дмитрия, то братия, посоветовавшись, пошли к старцу Антонию и сказали ему: «Отче, поставь нам игумена». Он же спросил: «Кого хотите?» Они же ответили ему: «Кого хочет Бог, и пречистая Богородица, и ты, честной отче». И сказал им великий Антоний: «Кто еще есть среди вас столь послушлив, кроток и смирен, как блаженный Феодосии? Пусть он и будет вам игуменом». Все братья рады были, поклонились ему до земли, и поставили Феодосия игуменом. Было тогда братии двадцать человек.
Феодосию же, приимшу монастырь, нача имѣти въздержание велико, пощение и молитвы съ слезами. И съвъкупляти нача многы чернорисца, и съвъкупи всѣх братии числом 100. И нача взыскати правила чернечьскаго; и обретеся тогда честны инок Михаилъ, монастыря Студийскаго,[52] иже бѣ пришелъ из Грѣкъ с митрополитом Георгиемь.[53] И нача его въпрашати о уставѣ отець студийских, и обрете у него, и исписа. И устави в монастыри своем, како пѣти пѣниа монастырьскаа и поклони како дръжати, и чтениа почитати, и стоание въ церкви, и все уряждение церковное, и на трапезѣ седание, и что ядение в кыа дьни. Все съ уставлениемь Феодосий сие то изобрѣтъ, предасть монастырю своему; от того монастыря приаша вси монастыре рустии уставь. Тѣмже почтенъ есть монастырь Печерьскый, иже пръвие всѣх и честию выше всѣх.
Принявши монастырь, Феодосии ввел в нем воздержание строгое, пощение и молитвы со слезами. И стал принимать он многих черноризцев, и собрал братии сто человек. И начал он разыскивать устав монастырский, а в это время оказался тут честной инок Михаил из монастыря Студийского, который пришел из Греции с митрополитом Георгием. И начал Феодосии расспрашивать его об уставе иноков студийских, и, найдя у него устав, списал его. И установил в монастыре своем, как петь пение монастырское, как поклоны держать и чтение читать, как стоять в церкви, и весь порядок церковный, и как за трапезой сидеть, и что есть в какие дни. Все это по уставу Феодосии определил и ввел в своем монастыре, а от того монастыря переняли все русские монастыри этот устав. Потому и честь Печерскому монастырю, так как древнее он всех и честью выше всех.
Феодосию же живящу в монастыри и правящи добродѣтелное житие и иночьское правило, и принимающаго всякого приходящаго к нему.
И так жил Феодосии в монастыре, ведя добродетельную жизнь, соблюдая иноческое правило и принимая всякого, приходящего к нему.
Приидох же азъ к нему, худый и недостойный рабъ Нестеръ, и приат мя, тогда ми лѣт сущу 17 от рожениа моего. Се же написахъ и положих, иже в кое лѣто началъ быти монастырь и что ради зовется Печерьскый. А о Феодосиевѣ житии пакы скажем[54] <...>
Пришел к нему и я, грешный и недостойный раб Нестор, и он принял меня, а было мне тогда семнадцать лет от роду. И вот я написал это и изложил, в каком году возник монастырь и почему называется Печерским. А о житии Феодосия ниже расскажем. <...>
НЕСТЕРА, МНИХА МОНАСТЫРЯ ПЕЧЕРЬСКАГО, О ПРИНЕСЕНИИ МОЩЕМЬ СВЯТАГО ПРЕПОДОБНАГО ОТЦА НАШЕГО ФЕОДОСИА ПЕЧЕРЬСКАГО. АВГУСТА 14. СЛОВО 9
НЕСТОРА, ИНОКА МОНАСТЫРЯ ПЕЧЕРСКОГО, О ПЕРЕНЕСЕНИИ МОЩЕЙ СВЯТОГО ПРЕПОДОБНОГО ОТЦА НАШЕГО ФЕОДОСИЯ ПЕЧЕРСКОГО. АВГУСТА 14. СЛОВО 9
«С похвалами бывающиа памяти праведных възвеселятся людие»,[55] — рече премудрый Соломонъ. Обычай бо есть въ божественем праздника тръжествѣ духовнѣ ликоствовати богоименитым людем, по речению мудраго Соломона: «Праведник, аще умреть, — живъ будет, и душа праведных в руцѣ Божии суть».[56] Прославляет бо Господь славящаа его, якоже въистинну сего блаженнаго и добляго мужа, высокаго житиемь, чюднаго в добродѣтелех, изряднаго в чюдесех, блаженнаго Феодосиа. Благоволи Богъ явити своего угодника, иже истинно сътворивый Богъ сице по 18 лѣт преставление преподобнаго.
«Когда умножаются праведники, веселится народ», — сказал премудрый Соломон. Обычай ведь есть в божественный праздник торжества духовного ликованию предаваться богоименитым людям, по словам мудрого Соломона: «Праведник, если и умрет, — жив будет, и души праведных в руке Божьей». Прославляет Господь славящих его, как воистину этого блаженного и доблестного мужа, высокого житием, чудного добродетелями, неутомимого в чудесах, блаженного Феодосия. Соблаговолил Бог явить своего угодника, что воистину и свершилось по воле Божьей через восемнадцать лет после преставления преподобного.
В лѣто 6599 събрашася пречистыа Печерьскыа лавры множество иночествующих с наставником игуменомъ их вкупѣ, единонравнѣ совѣт сътвориша еже принести мощи Феодосиа преподобнаго.
В 6599 (1091) году все иноки пречистой Печерской лавры, собравшись вместе со своим наставником игуменом, единодушно порешили перенести мощи преподобного Феодосия.
Тѣмже лѣпо есть приглашатися вам: въистинну блаженнии есте, отци, добро съвещание ваше! О богосъбранный личе! О постническый великий съборе! О пречестный полче! О благое съвокупление, еже бо Отца пѣсеное вѣщание събывше есть на вас, реченное: «Се коль добро и что красно, еже быти братии вкупѣ».[57] Въистинну добръ съвѣтъ вашь, отци, велегласнѣйши трубы глас вещаний ваших. Истиннаго своего пастыря желающе, яко ту не глаголаху: «Лишаеми есмы отца и учителя!» И вси, яко единеми усты, рекше: «Возмем честныа мощи любимаго отца нашего Феодосиа, нѣсть бо нам лѣпо пастыря лишеным быти, ни пастырю подобно есть своих Богомъ порученых овець оставляти, да не дивий зверь, пришед, распудит стадо Христовых словесных овець; но да прииде пастырь во свою ограду и духовною цевницею въструбит, да пастырьскаа сопль отгонить звѣря мысленаго нападание и съблюстителя живота нашего и хранители аггели призовите». Вси единогласно друг другу вѣщающе: «Лѣпо есть нам, братие, всегда пред очима нашима честную раку отца нашего Феодосиа имѣти и достойно поклонение всегда тому приносити, яко поистенѣ отцу и учителю. Неудобно есть пребывати преподобному отцю нашему Феодосию кромѣ монастыря и церкви своеа, понеже той основал ю есть и черноризца съвъкупил».
Подобает за это хвалу принести им: воистину блаженны отцы, и мудро решение ваше. О Богом собранный совет! О постнический великий собор! О пречестное воинство! О благое объединение, ведь сбылось на вас изречение Отца, сказавшего: «Что может быть лучше и прекраснее, чем единение братии». Воистину добр замысел ваш, отцы, громогласнее трубы слова решений ваших. С истинным своим пастырем пожелали быть всегда вместе, — нельзя было не восклицать: «Лишены мы отца и учителя!» И все, как едиными устами, сказали: «Возьмем честные мощи любимого отца нашего Феодосия, не подобает нам быть без пастыря, а пастырю не подобает Богом порученных ему своих овец оставлять, чтобы страшный зверь не пришел и не разогнал стадо Христово словесных овец; пусть придет пастырь в свою ограду и цевницею духовной вострубит, пусть пастырская свирель оградит нас от нападения коварного зверя и блюстителя жизни нашей и ангелов-хранителей призовет». Все единогласно друг другу говорили: «Подобает нам, братья, всегда пред очами своими честную гробницу отца нашего Феодосия видеть и достойное поклонение всегда ему творить, как истинному отцу и учителю. Негоже лежать преподобному отцу нашему Феодосию вне монастыря и церкви своей, потому что он основал ее и черноризцев собрал».
И съвѣт сътворше, абие же повелѣша устроити мѣсто на положение мощемь святаго, и раку каменну поставиша. Бѣ же приспѣ праздникъ, пречестное Успение святыа владычица Богородица; и прежде триехъ дьний праздника Божии Матере повелѣ игуменъ в печеру ити, да мѣсто назнаменуют, идѣже суть мощи святаго отца нашего Феодосиа. Его же благому изволению и азъ, грѣшный Нестеръ, сподобленъ быхъ и пръвие самовидець святых его мощей, по повелѣнию игуменову. Еже исвѣстинно извѣстно вам повѣм, не от инех слышах, но сам началник бых тому.
И совет сотворив, не медля повелели устроить место, где положить мощи святого, и гробницу каменную поставили. В это время приспел праздник пречестного Успения святой владычицы Богородицы; и за три дня до праздника Божьей Матери повелел игумен в пещеру идти, чтобы то место отметить, где лежат мощи святого отца нашего Феодосия. По его же благому изволению и по повелению игумена и я, грешный Нестор, сподобился быть первым, кто увидел святые мощи Феодосия. Да будет вам известно, что истинную правду поведаю я, так как не от кого-то другого это слышал, но сам был зачинщиком этого дела.
Пришед бо игуменъ и рече: «Грядивѣ, чадо, в печеру къ преподобному отцу нашему Феодосию». И приидохом же в печеру, не съвѣдущу никомуже. Разсмотривше, кудѣ раскоповати, и назнаменавши мѣсто, гдѣ раскоповати, кромѣ устиа, таже рече ко мнѣ игуменъ: «Да не повѣси никомуже, развѣ поими, егоже волиши, да поможет ти, и развѣе того да не увѣсть ни единъ от братии, дондеже святаго мощи вынесем пред печеру». Аз же пристроихъ въ семь дний рогалиа, имже копати. Бяше же день вторник. Въ вечеръ глубокъ поахъ съ собою два мниха, чюдна мужа в добродѣтелех, иному же не ведущу никомуже. И яко приидохом в печеру, молитвы и молениа сътворше с поклонениемь и псаломьское пѣние пѣвше, таже приахомся дѣлу. Начах копати, и тружашеся много, и вручих другому брату; и раскоповающе до полунощи, и не могохом обрести мощи святаго. Начахом зѣло скорбѣти и слезы от очию испущаховѣ, помыслих, егда святый не волит себѣ явити; и другаа мысль прииде ми, егда како на страну копаем. Аз же взях рогалиа, начах прилѣжно копати. И иже со мною сущему мниху, предстоащу пред печерою, и, якоже услыша било церковное заутрении,[58] възгласи ко мнѣ братъ, яко удариша въ церковное било. Азъ же прокопахъ над мощьми святаго, и оному, ко мнѣ рекшу о билномъ ударении, мнѣ же к нему отвѣщающю: «Прокопах, брате!» Егда же прокопах над мощьми святаго, и абие велий страхъ обиат мя, начах звати: «Преподобнаго ради Феодосиа, Господи, помилуй мя!»
Пришел игумен и сказал: «Пойдем, чадо, в пещеру к преподобному отцу нашему Феодосию». И пришли мы в пещеру втайне от всех. Когда рассмотрели мы, куда копать, и обозначили место, где раскапывать, — в стороне от входа, — то сказал мне игумен: «Никому не сообщай об этом, кроме того, кого по своему желанию возьмешь в помощники, и пусть не знает об этом ни единый из братии, пока не вынесем мощи святого из пещеры». Я же приготовил в тот день лопаты, чтобы копать. Был вторник. Поздно вечером взял я с собою двух монахов, мужей особо добродетельных, никто другой об этом не знал. И как только пришли мы в пещеру, то, сотворивши с поклонами молитвы и отпев псалмы, принялись за дело. Начал копать я и, потрудившись много, поручил продолжать другому брату; и так раскапывали мы до полуночи и не могли обнаружить мощей святого. И начали мы тужить, и, плача, решили, что не хочет объявить себя святой; и тут пришла мне на ум другая мысль, что не в ту сторону копаем. И я, взяв лопату, начал снова усердно копать. Монах же, который был со мной, стоял перед пещерой, и, когда услыхал он, как ударили к заутрене в било, сказал мне брат: «Ударили в церковное било!» Я же в это время докопался до мощей святого, и, когда он мне говорил о том, что бьют в било, я сказал ему: «Докопался я, брат!» И когда раскопал я мощи святого, то великий страх охватил меня, и стал я взывать: «Преподобного ради Феодосия, Господи, помилуй меня!»
В то же время бѣста два мниха в монастырѣ бдящя и стрегуща, егда игуменъ утаився нѣ с кыми и принесет мощи преподобнаго отай, и зряста прилѣжно к печерѣ. Егда же удариша въ церковное било заутрении, и видѣша 3 столпы, яко дугы свѣтозарнии, и, стоявше, приидоша на връх церьки Пречистыа, идѣже положен бысть преподобный Феодосие. И се видѣвше вси мниси, иже ко утрени идуще, тако и мнози благочестивии въ градѣ. Бѣаше бо имъ прежде и възвѣщенно бысть о пренесении мощей святаго, и рѣша: «Се есть преносят честныа мощи преподобнаго Феодосиа от печеры». Утру же бывшу и дьни освѣтающу, и слышано бо бысть по всему граду, и множество людий приидоша съ свѣщами и фимианом.
В это самое время два монаха в монастыре не спали, и стерегли, когда игумен, утаившийся с кем-то, будет тайно переносить мощи преподобного, и прилежно наблюдали за пещерой. И как ударили в церковное било к заутрене, то увидели они три столпа, как радуга сияющие, которые, постояв, перешли на верх церкви Пречистой, где потом положен был преподобный Феодосии. И это увидели все монахи, которые шли к заутрене, а также многие благочестивые люди в городе. Было им до этого извещение о перенесении мощей святого, и сказали они: «Это переносят мощи честные преподобного Феодосия из пещеры». Когда наступило утро и уже занялся день, то слух об этом распространился по всему городу, и множество людей пришло со свечами и фимиамом.
Досточюдный же и именный Стефанъ, яже преже реченный въ Житии блаженнаго, иже бысть въ него мѣсто игуменом, пакы по отшествии из монастыря състави на Кловѣ свой монастырь и по семь, благоволениемь Божиимъ, бысть епископъ града Владимера, и в то время бывъ въ своемь монастырѣ, виде в нощи чресъ поле зарю велику надъ печерою. Мнѣвъ: преносят честныа мощи святаго Феодосиа, бѣ бо ему преж възвещенно пред единем дьнемь; и съжаливси зѣло, яко без него преносят мощи святаго, в той час вседе на конь, вборзе женый к печерѣ, поимъ съ собою Климента, егоже постави игуменом в себѣ мѣсто.[59] Грядущима же има, зряще зарю велику над печерою, и приближишася к печерѣ и не видѣста ничтоже, разумѣвше, яко аггельскаа свѣтлость бѣ.
Великий же и преславный Стефан, о котором уже говорилось в Житии блаженного, бывший игуменом после Феодосия, а по отшествии из монастыря поставивший на Клове свой монастырь, и потом по благословению Божьему ставший епископом города Владимира, в это самое время находился в своем монастыре, и увидел он ночью за полем зарево великое над пещерой. Подумал он, что это переносят честные мощи святого Феодосия, а его накануне известили об этом; и, сильно огорчившись, что без него переносят мощи святого, он в тот же час сел на коня и быстро поскакал к пещере вместе с Климентом, которого он поставил игуменом на свое место. И пока они ехали, то видели яркое сияние над пещерой, а когда подъехали к пещере и не стало ничего видно, то догадались, что то был ангельский свет.
И яко приидоша ко двѣрем печеры, нам же седящим у мощий святаго. Азъ же, егда прокопах, послах ко игумену, глаголя: «Прииди, отче, да изнесем мощи преподобнаго». Прииде игуменъ съ двема братома. И якоже прокопах велми и преклоншеся, видѣх его лежаща мощи святолѣпно, и състави его цели бяху вси и тлѣнию непричастнии, власи же главнии присхли бяше къ главѣ его, и лице преподобнаго свѣтлостно, и очи съмжанѣ, и устнѣ доброглаголивыа съединенѣ. И тако, възложивше на одръ святыа и честныа его мощи, и изнесохом пред печеру. И въ другый же день, изволениемь Божиимъ, съвъкуплешеся епископи вси вкупѣ, приидоша в печеру, им же суть имена: Ефрѣмь Переаславьский, Стефанъ Владимерьский, Маринъ Юрьевьский, Иоанъ Черниговьский, Антоней Порьский.[60] И игумени вси от всех монастырей съ множествомъ черноризець приидоша, и людие благовѣрнии. И взяша пречестныа мощи святаго Феодосиа от печеры съ множеством свѣщь и фимианом; якоже предъ речено, изыдоша же от града народи въ срѣтение святому, свѣщи в руках дръжаще; и принесше его въ богосъзданную пречистую церковь, въздравася и пречистаа церкви, въсприимши своего служителя. И бѣ видѣти въ церкви, покрываему дьнѣвному свѣту свѣщным свѣтом; прикасающеся святителие, облобызающе мощи святаго, припадающе же иерѣи, любезне целующе, притечющи же с народи иноци, прикасающеся ометы одѣжди святаго, пѣсни духовныа Богу възсылающе и благодарьственаа хвалениа святому приносяще. И тако положиша въ своей ему церьки Божиа Матере на деснѣй странѣ мѣсяца августа въ 14 день, в четвергъ, въ 1 час дьни; и тако праздноваша свѣтло в той день.
Когда подошли они к дверям пещеры, мы сидели у мощей святого. Я же, когда докопался до мощей, послал к игумену, говоря: «Приди, отче, да вынесем мощи преподобного». Пришел игумен с двумя иноками. И когда раскопали как следует и наклонились, то увидели, что лежат его мощи достойно его святости, и все части тела целы, и тление не тронуло их, волосы присохли к голове его, а лицо преподобного светло, а очи закрыты, и добро-гласные уста его сомкнуты. И так, возложив на одр святые его и честные мощи, вынесли их из пещеры. На другой же день, изволением Божьим, собрались вместе епископы и пришли к пещере, имена же их: Ефрем Переяславский, Стефан Владимирский, Марин Юрьевский, Иоанн Черниговский, Антоний Поросский. И игумены из всех монастырей с множеством черноризцев пришли, и люди благочестивые. И взяли пречестные мощи святого Феодосия из пещеры с множеством свечей и фимиамным каждением; как уже говорилось, множество народа со свечами в руках пришло из города встречать святого; и принесли его в богосозданную пречистую церковь, и возрадовалась пречистая церковь, восприяв своего служителя. И было видно в церкви, как свет свечей сиял ярче дневного света; прикасаясь к святому, святители лобызали мощи его, иереи, припадая к нему, с любовью целовали, пришедшие же с народом иноки прикасались к остаткам одежды святого, песни духовные к Богу воссылая и благодарственные хваления святому принося. И так положили его в его церкви Божьей Матери в притворе на правой стороне в четырнадцатый день месяца августа, в четверг, в час дня; и светло отпраздновали день тот.
В лѣто же 6616 Фектистъ игуменъ[61] нача понужати благовѣрнаго великого князя Святоплъка[62] с молбою, да поминають имя святаго преподобнаго отца нашего Феодосиа, игумена Печерьскаго, в Синодикѣ[63] — Богу тако изволшу. Святоплъкъ же рад бывъ, обѣщася сътворити; съвѣдый житие его, и нача Святоплъкъ повѣдати всѣмь житие преподобнаго Феодосиа. Еже и сътвори митрополит, повелѣ въписати святаго в Синодик. Митрополитъ же повелѣ всѣмь еппискупиамъ вписати имя святаго Феодосиа в Синодик. Вси же епископи с радостью вписаша имя святаго и преподобнаго отца нашего Феодосиа; и поминають его на всѣх съборех и донынѣ.
В 6616 (1108) году игумен Феоктист начал с мольбою просить благоверного великого князя Святополка, чтобы стали поминать имя святого преподобного отца нашего Феодосия, игумена Печерского, в Синодике, ибо Бог так соизволил. Святополк с радостью обещался сделать так; зная житие его, Святополк сам начал всем рассказывать о житии преподобного Феодосия. И свершил это митрополит, повелев включить святого в Синодик. Повелел митрополит всем епископам вписать имя святого Феодосия в Синодик. И все епископы с радостью вписали имя святого и преподобного отца нашего Феодосия и поминают его на всех соборах и доныне.
О проречении святаго. И се же достоить не молчаниемь преити, но повѣмь вам мало нѣчто, еже събысться проречение святаго отца нашего Феодосиа.
О проречении святого. И этого нельзя молчанию предать, но поведаю вам вкратце о сбывшемся пророчестве святого отца нашего Феодосия.
Еще бо в жизни сей сущу блаженному Феодосию, игуменство съдръжащу и правящу еже Богомъ порученое ему стадо, иже не точию черноризци единеми, но и мирьскими, печашеся о душах ихъ, како бы спаслися; паче же о сыновехъ своихъ духовных, утѣшаа и наказаа приходящаа к нему, иногда же и в домы их приходяще и благословение имъ подаваа. Нѣкый же благочестивый велможа, духовный сынъ святому, имянем Янъ тако нарицаемь. Единою пришедшу ему в дом к Янови и ко подружию его Марии; оба благочестива суща, в цѣломудрии живуща, по божественому Павлу, бракъ честенъ храняще.[64] Сего ради любяше их блаженный Феодосие, понеже живяста в заповѣдех Господнихъ и в любви межу собою пребываста.
Еще при жизни блаженного Феодосия, когда он игуменствовал и управлял порученным ему Богом стадом, то пекся он не только о единых черноризцах, но и о мирянах заботился, о душах их, как бы им спастись; особенно же о детях своих духовных, утешая и поучая приходящих к нему, а иногда и сам домой к ним приходил, чтобы дать благословение. И был некий благочестивый вельможа, духовный сын святого, по имени Ян. И вот однажды пришел Феодосии в дом к Яну и жене его Марии, а оба они были благочестивы и, по заветам божественного Павла, жили целомудренно, сохраняя супружескую верность. Потому-то и любил их блаженный Феодосии, что жили они по заповедям Господним и в любви меж собой пребывали.
Абие пришедшу ему к нимъ, учаша их о милостыни къ убогым и о небеснемь царьствии, еже приати праведным, а грѣшным муку, и о смертнѣмъ часѣ. Еще же ему глаголющю има и ина множайшаа божественаа Писаниа, дондеже к сему дойде словеси, еже глаголаше има о положении тѣла въ гробѣ има. Благочестиваа же жена, въсприимши речь от преподобнаго, рече к тому Яневаа: «Отче, честный Феодосие, кто вѣсть, гдѣ мое тѣло положено будет?» Богодуховный же Феодосие, пророческаго дара исполнь сый, рече: «Въистиннѣ глаголю ти, идѣже тѣло мое положено будет, тамо и ты, по пришедших временех, почиеши». Еже и събысться по въ 18 лѣт по преставлении святаго. Преподобному Феодосию преставлещуся прежде 18 лѣт пренесениа телеси его; егдаже принесоша мощи святаго, и тогда, того же лѣта и мѣсяца, преставися Яневаа, имянем Мариа, мѣсяца августа въ 16. И пришедши черноризци, пѣвьше обычныа пѣсни, и принесоша, положиша ю въ церьки Святыа Богородица Печерьскиа противу гробу Феодосиеву, на шуей странѣ. Преподобный бо положенъ бысть въ 14 августа, и сиа въ 16.
И когда пришел он к ним, то стал учить их о милостыни к убогим, и о небесном царствии, ожидающем праведников, и о муках грешников, и о смертном часе. И о многом говорил он еще от божественного Писания, в конце концов дойдя и до слов о том, когда положены будут тела их во гроб. Благочестивая жена Яна, выслушав поучения преподобного, спросила его: «Отче, честной Феодосии, кто знает, где меня похоронят?» Боговдохновенный же Феодосии, даром пророческим исполненный, ответил: «Поистине возвещаю тебе — где мое тело положено будет, там и тебя через некоторое время погребут». И сбылось это через восемнадцать лет после преставления святого. Преподобный Феодосии умер за восемнадцать лет до перенесения из пещеры тела его, а когда перенесли мощи святого, то тогда же, в этот же год и месяц, преставилась жена Яна Мария, в шестнадцатый день месяца августа. И пришли черноризцы, отпели обычные песнопения, и принесли, и положили тело ее в церкви Святой Богородицы Печерской напротив гробницы Феодосия, на левой стороне. Преподобный положен был четырнадцатого августа, а она — шестнадцатого.
Вижьте ми досточюднаго мужа сего, еже събысть проречение преподобнаго Феодосиа, добляго пастыря, иже пасяше словесныа овца нелицимѣрно, съ кротостию и съ расмотрѣниемъ, съблюдаа их и бдя за ня, и моляся за порученное ему стадо, и за вся православныа христианы, и за землю Рускую. Иже по отшествии своемь от сиа жизни молится за люди вѣрныа и за своа ученикы, иже взирающе на честную его раку и поминающе учениа его и въздержание, и прославляют Бога.
Вот каков был досточудный этот муж — сбылось пророчество преподобного Феодосия, истинного пастыря, пасшего словесных овец нелицемерно, с кротостью и со вниманием наблюдая за ними и оберегая их, молясь за порученное ему стадо, и за всех православных христиан, и за землю Русскую. И по отшествии своем из сего света молится он за людей верных и за своих учеников, которые, взирая на его гробницу и вспоминая поучение его и воздержание, прославляют Бога.
Аз же, грѣшный и недостойный рабъ его и ученикъ Несторь, недоумѣю, како похвалити добраго его житиа и въздержаниа, но сиа реку мало нѣчто. Радуйся, отче нашь и наставниче, иже мирьскиа плища отринувъ и млъчание възлюбивъ! Радуйся, Богу послуживый и в тишинѣ, и въ мнишеском житии, всяко себѣ принесениемь божественое принеслъ еси! Радуйся, отче, пощениемь провозвышься, и плотьскиа страсти възненавидѣ, и миръскую красоту и желание вѣка сего отринувъ! Радуйся, послѣдовавый стопам высокомыслыным, отцемь ревънуа, млъчаниемь възвышаяся и смирением украшаася, въ словесех книжных веселуася! Радуйся, укрѣпивыйся надѣждею вѣчныхъ благъ, ихже приялъ еси! Радуйся, умертвивый плотское мудрование и источник безакониа и мятѣжа, преподобне! Радуйся, иже бесовъскых козней избѣгъ и сѣтей его! Радуйся, иже съ праведными, отче, почилъ еси, въсприимъ трудовъ своих възмѣздие! Радуйся, отцемь наслѣдникъ бывъ, ихже последова учению, и нраву, и въздержанию, и божественому въ молитвѣ предстоянию, паче же ревновавшу Великому Антонию, объщему житию началнику, обычаемъ и житиемь подобяся житию его и послѣдствуа пребыванию его, преходя от дѣла въ труды уншаа, обычныа молбы Богу въздаа в воню благоюханиа, принося кандило молитвеное, фимианъ благовонны! Радуйся, победивы мирскиа похоти и миродержца же, князя тмы вѣка сего! Радуйся, сопротивника поправый диавола и козни его побѣдникъ, явлься противным его стрѣлам, иже крѣпкым помыслом ста супротивно! Радуйся, укрѣпивыйся оружиемь крестнымъ и вѣрою непобѣдимою, Божиею помощию!
Я же, грешный и недостойный раб его и ученик Нестор, недоумеваю, как восхвалить доброе его житие и воздержание, но скажу хотя бы немного. Радуйся, отче наш и наставник, мирскую суету отвергнув и молчание возлюбив! Радуйся, послуживший Богу в тишине и в монашеском житии, преисполнившись божественным даром! Радуйся, отче, лощением вознесшийся, и плотские страсти возненавидивший, и мирские наслаждения и желания света сего отринувший! Радуйся, идущий по стопам высокомысленным вослед отцов, молчанием возвышаясь и смирением украшаясь, в словах книжных находя веселие! Радуйся, укрепившийся надеждой вечных благ, которые и восприял! Радуйся, преподобный, умертвивший плотское мудрствование и источник беззакония и мятежа усмиривший! Радуйся, козней и сетей бесовских избегший! Радуйся, что с праведными, отче, почил, восприяв за труды свои награду! Радуйся, будучи наставником отцов печерских, ты сам следовал святых отцов учению, и нраву, и воздержанию, и божественному их молитве предстоянию, более же всего подражал Великому Антонию, основателю монашества, обычаем и житием уподобившись житию его и следуя его привычкам, стремясь от одного дела к другому, лучшему, обычные молитвы к Богу вознося как благоуханный аромат, как ладан благовонный, кадилом молитвенным! Радуйся, победивший мирские похоти и миродержца-князя тьмы века сего! Радуйся, поправший сопротивника дьявола и козни его победивший, твердым помыслом оградившись от вражеских его стрел! Радуйся, укрепившийся оружием крестным и непобедимой верой, помощью Божьей!
Тѣмже, о честный отче, пастырю Христова стада, Феодосие богомудре, молися за ны и за мя, раба твоего Нестора, избавленым намъ быти от сѣти неприазненый, и от противнаго врага съблюди ны твоими молитвами о Христѣ Иисусѣ, Господѣ нашемь. Ему же подобаеть слава, честь и поклоняние съ безначалным его Отцемь и с пресвятымъ и благым животворящим ти Духомъ нынѣ и присно.
О честный пастырь Христова стада, богомудрый Феодосии, молись за нас и за меня, раба твоего Нестора, чтобы избавились мы от сети вражеской, и от дьявола охрани нас своими молитвами о Христе Иисусе, Господе нашем. Ему же подобает слава, честь и поклонение с безначальным его Отцом, и с пресвятым, и благим, и животворящим его Духом ныне, и присно.
ОБ ОКОВАНИИ РАЦѢ ПРЕПОДОБНАГО ОТЦА НАШЕГО ФЕОДОСИА ПЕЧЕРЬСКАГО. СЛОВО 10
О ТОМ, КАК БЫЛА ОКОВАНА РАКА ПРЕПОДОБНОГО ОТЦА НАШЕГО ФЕОДОСИЯ ПЕЧЕРСКОГО. СЛОВО 10
По времени нѣколицѣ въсхотѣ Георгий, сынъ Симоновъ, внукъ Африкановъ, оковати раку преподобнаго отца нашего Феодосиа, еже и сътвори.
Через некоторое время захотел Георгий, сын Симона и внук Африкана, оковать гробницу преподобного отца Феодосия, что и сделал.
Посла убо от болярь своихъ, сущих под ним, имянем Василиа, от града Суждаля въ богоименитый град Киевъ, в Печерьскый монастырь, оковати раку преподобнаго Феодосиа, и сему дасть Георгий 500 гривенъ сребра и злата 50 гривенъ на окование рацѣ преподобнаго. Приим же убо сие Василие и неволею емлется пути, проклинаа живот свой и день рождениа своего, и глаголаше въ умѣ си: «Что се смыслилъ князь нашь толико богатество погубити? И каа мзда сего ради будет ему, еже мертваго гробъ оковати? Но яко туне добыто и туне же и повержено! Лютѣ же мнѣ единому, не смѣвшу преслушати господина своего! Что ради дом мой оставих и кого ради путь сий горкий шествую? И от кого ли честь прииму: къ князю есмь не посланъ, ни ко иному вельможи. Что реку или что възглаголю къ оной корстѣ каменной, и кто ми дасть отвѣт? Кто ли не посмеется моему безумному приходу?» Сиа глаголаше к сущим с ним, и инаа множашаа сихъ.
Послал он одного из подручных бояр своих, именем Василия, из города Суздаля в богоименитый город Киев, в Печерский монастырь, чтобы оковать гробницу преподобного Феодосия, и дал ему Георгий пятьсот гривен серебра и пятьдесят гривен золота на окование гробницы преподобного. Василий взял деньги и нехотя отправился в путь; проклиная жизнь свою и день рождения своего, так говорил он в уме своем: «Что это задумал князь столько богатства погубить? И какая награда ожидает его за то, что он окует гроб мертвеца? Но что даром получено, то даром и брошено! Хуже всех же мне одному, не смеющему ослушаться господина своего! Чего ради я дом свой оставил, для кого в этот горький путь иду? И от кого честь приму: не к князю я послан и не к иному вельможе. Что я скажу, или разговаривать, что ли, стану я с этим гробом каменным, и кто ответит мне? Кто не посмеется моему безумному приходу?» Это говорил он своим спутникам, и многое другое.
Святый же явися ему въ снѣ, кротцѣ глаголя: «О чадо, хотѣх ти въздати мзду труда ради твоего; но аще не покаешися, многа злаа имаши подъяти». Василий же не преста же ропща, и многу бѣду наведе на нь Господь грѣха ради его: кони бо вси изомроша, и прочаа суть у них покрадоша, и вся взяша у нихъ татие, развѣ посланнаго у него съкровища. Отвръзъ же Василий посланнаго у него съкровище на окование рацѣ святаго, и взят оттуду пятую часть злата и сребра, и исторши сие на потрѣбу себѣ и конем, и не разумѣ бывшаго гнѣва хулы ради его.
Святой же явился ему во сне и кротко сказал: «О чадо, я хотел тебя вознаградить за труд твой; но если не покаешься, тяжкие ждут тебя испытания». Однако Василий не переставал роптать, и великую беду навел на него Господь за грехи его: кони все у них пали и все, что у них было, украли воры, кроме посланного с Василием сокровища. Василий же открыл сокровище, посланное на окование раки святого, и взял оттуда пятую часть золота и серебра, и истратил на себя и на коней; и не уразумел он, что гнев претерпел за хулу свою.
Бывшу же ему в Черниговѣ, спаде с коня и разбися, якоже не мощи ему ни рукой двигнути. Сущии же с нимъ вложивше его в насад, привезоша его под Киевъ, вечеру же бывшу. В ту нощь явися ему святый, глаголя: «Василие, не слышалъ ли еси Господа, глаголюща: “Сътворите себѣ другы от мамоны неправедныа, да егда оскудѣете, приимут вы в вѣчныа кровы”.[65] Добрѣ убо помысли сынъ мой Георгий рекша Господа: “Приемляй праведника во имя праведниче, мзду праведничю примить”.[66] Ты же труда ради твоего вѣнчанъ хотяше быти, якоже такыа славы никтоже получи, еяже ты хотяще съобѣщник быти с нимъ; нынѣ же всего обнаженъ еси, но обаче не отчай живота своего. Инако бо не можеши исцѣлити, аще ся не покаеши о съгрѣшении том: повели убо, да тя внесут в Печерьский монастырь, въ церковь Святыа Богородица, и да положат тя на раку моею — и здравъ будеши, и растрощенное тобою злато и сребро цело обрящеши». Се же явѣ бысть Василию тоа нощи, а не во снѣ, въ нъ не вечеръ явися ему преподобный Феодосие.
И когда приехал он в Чернигов, то упал с коня и так разбился, что не мог и рукой пошевелить. Бывшие с ним положили его в ладью и привезли его под Киев, когда наступил уже вечер. И в ту же ночь явился ему святой, говоря: «Василий, не слышал разве ты Господа, говорящего: “Приобретайте себе друзей богатством неправедным, чтобы они, когда обнищаете, приняли вас в вечные обители”. Хорошо уразумел сын мой Георгий слова Господа, сказавшего: “Кто принимает праведника во имя праведника, получит награду праведника”. Ты же за труд свой увенчан был бы, и такой славы никто еще не удостаивался, какую принял бы ты вместе с Георгием; ныне же всего этого лишился ты, однако не отчаивайся за жизнь свою. Но не иначе ты исцелишься, как покаявшись в согрешении своем: прикажи, чтобы отнесли тебя в Печерский монастырь, в церковь Святой Богородицы, и пусть положат тебя на гробницу мою, и ты будешь здоров, а истраченное тобой золото и серебро найдешь целым». И все это наяву произошло с Василием в ту ночь, а не во сне, когда являлся ему преподобный Феодосии.
На утрий же прииде к нѣму Георгий-князь[67] съ всими боляри, и, видѣвь его съкрушенна велми, печаленъ бывъ его ради, и отъиде.
Утром же пришел к нему князь Георгий со всеми боярами, и, видя его в столь горестном состоянии, опечалился за него и ушел.
Василий же вѣрова видѣнию святаго, повелѣ своимъ вести ся в Печерьский монастырь. Бывшим же им на брезѣ, вниде нѣкто ко игумину, глаголя: «Скоро шед на брег, възведи Василиа и сего положи на гробѣ преподобнаго Феодосиа, и, еже дасть съкровище, обличи его пред всими, яко взялъ еси пятую часть от него, и аще ся покает, отдаждь ему». Сиа рекъ, невидим бысть. Игуменъ же поискавъ таковаго человѣка, явльшагося ему, и никтоже виде его, входяща или исходяща. Шед же ко Днепру, възведе на гору Василиа, и положиша его на рацѣ святаго — и тако въставъ, цѣлъ и здравъ бысть всѣмь тѣлом, вдасть же игумену 400 гривенъ сребра и 40 гривенъ злата. Игуменъ же рече ему: «Чадо, гдѣ еще 100 гривенъ сребра и 10 злата?» Василей же начатъ каатися, глаголя: «Азъ взях и истощих; пожди, отче, и все ти отдам; хотѣхъ убо утаити сего, мнях сие укрыти от всевидящаго Бога». Тогда изсыпаше от съсуда, в немже бѣ запечатлѣно, и пред всѣми изчетъше, обретоша все полно: 500 гривенъ сребра и 50 гривенъ злата, — и вси прославиша Бога и святаго Феодосиа. И тогда нача вся по ряду Василей исповѣдывати: явление святаго и деание.
Василий же поверил видению святого и велел свезти себя в Печерский монастырь. Когда они были уже на берегу, вошел некто неизвестный к игумену, говоря: «Скорее иди на берег, приведи Василия и положи его на гроб преподобного Феодосия, и, когда он отдаст сокровище, обличи его перед всеми, сказав, что он взял себе пятую часть из него, если же он покается, то верни ему». И сказав это, сделался невидим. Игумен стал искать, что за человек являлся ему, и никто не видал, ни как он входил, ни как вышел. Тогда игумен пошел к Днепру, ввел Василия на гору и положил его на гробницу святого, — и встал Василий цел и здоров всем телом, и подал он игумену четыреста гривен серебра и сорок гривен золота. Игумен же сказал ему: «Чадо, а где еще сто гривен серебра и десять — золота?» Василий же начал каяться, говоря: «Я взял и растратил; подожди, отче, все тебе отдам; я хотел скрыть это, думая утаить от всевидящего Бога». Тогда высыпали деньги из сосуда, в котором они были запечатаны, сосчитали перед всеми, и оказалось все сполна: пятьсот гривен серебра и пятьдесят гривен золота, — и все прославили Бога и святого Феодосия. И тогда начал Василий рассказывать все по порядку: явление святого и деяния его.
Заутра же князь поимъ съ собою лечци, прииде въ предиреченное мѣсто, хотяше врачевати Василиа, и не обретъ. Увѣдавъ же, яко в Печерьскый монастырь отвезенъ бысть и мнѣвъ его, яко уже умерша, и скоро еха в монастырь, обрѣте его здрава, яко николиже болѣвша. И слышавъ от него князь дивнаа чюдеса и ужасеся, радости же духовныа исполнився, пришед, поклонися чюдотворному гробу великаго Феодосиа, и отъиде.
На другой день князь, взявши с собой лекарей, пришел в то место, где был прежде Василий, чтобы лечить больного, и не застал его. Узнавши же, что Василия отвезли в Печерский монастырь, и подумав, что он уже умер, князь поспешно отправился в монастырь и нашел его здоровым, как будто он никогда не болел. И, услышав от него о дивных чудесах, князь поразился, и, радостию духовной преисполнясь, поклонился чудотворному гробу великого Феодосия, и ушел.
И сиа слышавъ Георгий Симоновичь, тысяцький, приложися весь душею къ святѣй Богородици и ко святому Феодосию, и ко многому подаянию вдасть и гривну, юже ношаше сий,[68] в ней же вѣса 100 гривенъ злата, и тако написа сице: «Се азъ, Георгий, сынъ Симоновъ, рабъ пресвятыа владычица Богородица и святаго Феодосиа, благословенъ бывъ святою его рукою: нѣкогда болѣх 3 лѣта очима, не видѣ ни луча солнечнаго, словом же его исцелѣх, слышах бо от устъ его: “Прозри!” — и прозрѣх. И сего ради пишю епистолью сию послѣднему роду своему, да никтоже отлученъ буди дому пресвятыа владычица Богородица и преподобныхъ отець Антониа и Феодосиа. Аще ли кто въ послѣднее убожество приидеть, не могый что дати, да поне в селехъ церьки тоа положенъ будет: везде бо молитва Антониева и Феодосиева заступаеть. Егда бо приидохом на Изяслава Мстиславича с половци,[69] и видихомъ град высок издалеча, и абие идохомь на нь, и никтоже знааше, кий то есть град. Половци же бишася у него, и мнози язвени быша, и бежахом от града того. Послѣди же увидихом, яко село есть святыа Богородица обители Печерьскиа, града же николи ту нѣсть бывало, ниже тии сами сущеи в селѣ том разумѣвше бывшаго, но ишедше заутра, видѣша крови пролитие и почюдишася бывшему. И сего ради пишу вам, яко вси вы вписании в молитву святаго Феодосиа; той бѣ обещася отцу моему Симонови, якоже о своихъ черноризцех, тако и о нас молитися. Сию же молитву повелѣ отець мой вложити в руку свою, когда хотяше въ гробъ положенъ быти, чаа обѣта святаго, иже и извѣстно явися нѣкоему от богоносных отець, глаголя ему тако: “Рци сынови моему Георгию, яко вся въсприахъ благаа молитвъ ради святаго, подщися и ты, чадо, приити въ слѣд менѣ добрыми дѣлы”. Кто же ли не въсхощет благословениа и молитвы святаго отца Феодосиа и от него уклонится, възлюбить же клятву, и да приидеть ему». И сего ради правнуци его любовь имѣють къ Святому Дмитрею,[70] — ту бо имѣют мѣсто свое в нем, и иже кто их лишится, сии под клятвою суть своих прародетелей и отець, иже своею волею отмещуться молитвы святаго, и благословениа, и обѣта преподобнаго отца нашего Феодосиа.
Узнав о случившемся, Георгий Симонович, тысяцкий, приложился еще больше душой к святой Богородице и святому Феодосию, и к обильному своему подаянию прибавил гривну, которую носил, весом в сто гривен золота, и написал так: «Я, Георгий, сын Симонов, раб пресвятой владычицы Богородицы и святого Феодосия, благословен был святою рукой его: некогда болел я три года глазами, так что и луча солнечного не видел, и по его слову исцелился, услышал из уст его: “Прозри!” — и прозрел. И вот поэтому пишу грамоту сию до последнего в роду моем, чтобы никто не был отлучен от дома пресвятой владычицы Богородицы и преподобных Антония и Феодосия. Если же кто и в крайнее убожество впадет и не сможет ничего дать, пусть будет положен хотя бы в селениях церкви той: везде ведь молитва Антониева и Феодосиева помогает. Когда мы приходили с половцами на Изяслава Мстиславовича, увидали мы издали ограду высокую и быстро пошли туда, а никто не знал, какой это город. Половцы же бились под ним и многие ранены были, и побежали мы от города того. После уже узнали мы, что это было село обители святой Богородицы Печерской, а города тут никогда и не бывало, и сами, живущие в селе том, не знали о случившемся, и, лишь на другой день вышедши, увидали, что произошло кровопролитие, и подивились бывшему. Я пишу вам об этом потому, что все вы вписаны в молитву святого Феодосия; он обещал отцу моему Симону как о своих черноризцах, так и о нас молиться. Молитву эту велел отец мой, веря в обет святого, вложить в руку его, когда будет в гроб положен, и открыто явился он одному из тех богоносных отцов, и сказал ему так: “Передай сыну моему Георгию, что я получил все блага по молитве святого, постарайся и ты, сын мой, идти по моим следам добрыми делами”. Если же кто не захочет благословения и молитвы святого отца Феодосия и уклонится от него, возлюбя проклятие, да получит возмездие». И вот поэтому правнуки Симона любовь имеют к храму Святого Дмитрия, — у них в нем место свое есть, и если кто-нибудь из них лишится его, тот проклят своими прародителями и отцами, ибо своей волей такой отрекается от молитвы святого, и благословения, и обещания преподобного отца Феодосия.
ПОХВАЛА ПРЕПОДОБНОМУ ОТЦЮ НАШЕМУ ФЕОДОСИЮ, ИГУМЕНУ ПЕЧЕРЬСКОМУ, ИЖЕ ЕСТЬ ВЪ БОГОСПАСАЕМѢМЬ ГРАДѢ КИЕВѢ. СЛОВО 11
ПОХВАЛА ПРЕПОДОБНОМУ ОТЦУ НАШЕМУ ФЕОДОСИЮ, ИГУМЕНУ ПЕЧЕРСКОМУ, МОНАСТЫРЬ КОТОРОГО В БОГОСПАСАЕМОМ ГОРОДЕ КИЕВЕ. СЛОВО 11
Похваляему праведнику възвеселятся людие.[71] Радости бо есть день и веселиа, егда муж праведенъ и преподобенъ конець житиа въсприимет, егда покой трудовъ своих узрит, егда, печаль оставль, на веселие грядет, егда, землю оставивъ и земнаа вся, на небеса идет, егда человѣкъ оставль, и съ аггелы въдворяеться, и Бога зрѣти сподобляется. В сий бо день учитель нашь, наставник же и пастырь, преставися въ вѣчный живот, великий въ отцѣхъ отець Феодосие, и прежний светилникъ, трудоположникъ и чюдотворець в земли Рустей.
Когда воздается похвала праведнику, то веселится народ. Радостью и веселием наполнен день, когда муж праведный и преподобный оканчивает свой жизненный путь, когда успокоение трудам своим видит, когда, печаль оставив, к радости стремится, когда, землю оставив и земное все, на небеса идет, когда людей оставляет и с ангелами водворяется, и Бога зреть сподобляется. В сей день преставился в жизнь вечную учитель наш, наставник и пастырь, великий среди отцов отец Феодосии, первый светильник, защитник и чудотворец земли Русской.
Гдѣ радости сии болшии, еже сподобихомся видѣти отца и учителя нашего отшествие къ Богу, приимша венець нетлѣниа и нѣгде близъ престола Владычня предстояща всегда и дерзновениа имуще молити о нас Владыку? Ибо радуется сынъ, и не точию сынъ, но и раби, видяще господина своего, предстоание имуща у земнаго царя по многыхъ трудех и побѣдах на врагы царевы. Мы же, сынове и раби господина своего, ликуимъ, весело празнуемь, хваляще его подвиги и побѣду на-духы нечистыа, и честь многу приимша у Господа Вседръжителя, и многым исходатайствующа жизнь некончаемую. И убо кто достойно хвалит или възвеличит земнаго аггела и небеснаго человѣка?
Где еще есть сей радости большая, чем то, что сподобились мы видеть отшествие к Богу отца и учителя нашего, принявшего венец нетления и близ престола Владыки предстоящего всегда и дерзновение имеющего молить о нас Владыку? Ведь радуется сын, и не только сын, но и рабы, видя господина своего в милости у земного царя за многие рати и победы над врагами царя. Мы же, сыновья и рабы господина своего, ликуем и радостно празднуем, восхваляя его подвиги и победу над духами нечистыми, и то, что он великую честь получил у Господа Вседержителя и для многих исходатайствовал жизнь вечную. И кто сможет достойно восхвалить или прославить земного ангела и небесного человека?
Ибо людие, сѣдяще въ тьмѣ и в сѣни далече, видѣхомъ свѣт вѣры апостоломъ нашим, посланным от Бога, княземь Владимером:[72] сам Бога познавъ святымь крещениемь и нам того показавъ, покровъ невѣдениа от душь наших отъятъ, и свѣтлостию трисъставнаго Божества озарении быхом. Другых путь, иже Христосъ ученикомъ показа, рекъ: «Аще кто остави отца и матерь, град и села, стократицею приимет мзду и въ будущий вѣкъ царство небесно».[73] От кого же увидихом сий путь и бремя легкое Иисусово и кто ны есть показавый взяти крестъ и послѣдовати Христу? Точию сий преподобный отець нашь Феодосие! Бѣша бо преже сего отходяще от мира, узкымь грядуще путемь, но от сего чинъ и устроение всѣмь в Руси монастыремъ предасться. Ни бо инъ никтоже съвръшенаго умершвениа прежде его показа, якоже се съ учителемъ своимъ, блаженнымъ Антониемь, ибо исполни притчю Господню, юже рече: «Аще зерно пшенично впадет в землю, не умреть, то едино пребываеть; аще ли умреть, то многъ плод сътворит».[74] Умертви бо ся всему миру, оживе же Христу и плод мног принесе, егоже породи духомъ и упасе преподобиемь и правдою, и умножи талантъ, данный ему от Бога,[75] и слышит реченое от Бога: «Благый рабе, вѣрный, в мале бѣ вѣренъ, над многыми тя поставлю».[76] О сем бо рече Христосъ: «Мнози будут послѣднии пръвии и пръвии послѣднии».[77]
Люди, пребывающие во тьме и в глубокой тени, увидели свет веры через апостола нашего, посланного Богом, — князя Владимира: сам Бога познав святым крещением, он и нам его открыл, покров неведения с душ наших сорвав, и светлостью в Троице славимого Божества просвещены мы были. Другой же путь Христос своим ученикам указал, сказавши: «Всякий, кто оставит отца и мать, город и села свои ради меня, получит во сто крат, а в будущей жизни наследует царство небесное». От кого же мы узнали сей путь и бремя легкое Иисусово и кто показал нам, как взять на себя крест и последовать за Христом? Только этот преподобный отец наш Феодосии! Были и прежде Феодосия уходящие от мирской жизни и шедшие трудным путем к спасению, но от него порядок и устройство всех в Руси монастырей происходят. Нет ведь никого другого, кто бы раньше него смог такое самоотречение проявить, как он с учителем своим, блаженным Антонием, ибо исполнил он притчу Господа, который сказал: «Если зерно пшеничное, падши в землю, не умрет, то одно останется; а если умрет, то много плода принесет». Умертвившись для всего мирского, ожил он во Христе и обильный плод принес, породив его духом и сохранив добродетелью своею и правдой, и умножил он талант, данный ему Богом, и сбылось над ним сказанное Богом: «Добрый и верный раб, в малом ты был верен, над многими тебя поставлю». О таких, как он, сказал Христос: «Многие последние будут первыми, а первые последними».
Съй, аще в послѣдняа роды обретеся, но крѣпость и любовь Божиа многых прежде его премину, яже в нем сиаша. Еще бо въ уностнѣмъ възрастѣ сый, и земных гнушашеся и небеснаа мудроствоваше, млад, ис чрева матерня чистъ бысть сосуд Святому Духу, не възлюби славы мира сего, и нищету же волную приимъ, и въ всемъ подобяся Господу своему. Доброта мимотекущих ни въ что же вменив, единаго точию желаа, — когда приити и явитися лицю Божию, и единому съ единеѣмъ бесѣдовати молитвою. Иже от матере многы и люты раны приемля, и сим хотя отвратити его злый врагъ от добра помысла святаго отрока; вѣдяше бо окаанный лстець, яко от сего хотяше побеженъ быти, тѣмже и многы бѣды наведе на нь. Благодать же Божиа вѣдяше его тамо, идѣже, яко солнце, восиа на тверди небѣснѣй, лучами просвѣти всь миръ, и дѣанное приимъ и видѣниа не лишенъ бысть, умомъ въсходя на лучшее елико дьний, по апостолу, — «задняа забываа, на прѣдняа простираася».[78] В послушании искусенъ рождьшеи, но паче ведяшеся на Божественаа повелениа; разумѣвь мудростию Духа Святаго, яко спона есть миръскими пекущеся заповѣди Божественыа исправити, вся отврьгъ бѣ, Господу вдасть помысли, в себѣ глаголя: «Лучши есть матерь оскорбити на мало врѣмя, егда ей Господь дасть разум суетныих отлучитися, нежели царcтва Господня лишену быти».
Сей, хотя и в нынешние времена явился, но крепость и любовь к Богу, которые в нем сияли, многих, прежде него бывших подвижников, превзошли. Уже в юном возрасте он земных благ гнушался и о небесном помышлял, от чрева матери был чистым сосудом для Святого Духа, невзлюбил он славу мира сего, нищету добровольно воспринял и во всем уподобился Господу своему. Красоты мимотекущие ни во что вменив, об одном только помышлял, — как бы прийти, предстать пред лицом Бога, наедине с ним общаться в молитве. И от матери многие и жестокие истязания принял он, ибо этим хотел отвратить злой враг святого отрока от доброго помысла; предвидя, окаянный льстец, что от него побежден он будет, многие беды обрушил он на него. Благодать же Божия вела его туда, где, как солнце, воссиял он на тверди небесной, лучами своими просветив весь мир, и, видения не лишенный, предначертанное свыше принял, разумом восходя ежедневно на высшее, по апостолу, — «забывая заднее и вперед простираясь». Был он послушлив безмерно родившей его, но более того стремился исполнить Божественные повеления; уразумев мудростью Духа Святого, что препятствуют заботы о мирском заповеди Божественные исполнить, все отверг он и помыслил Господу посвятить себя, говоря: «Лучше мать огорчить на малое время, пока наконец не даст ей Господь разум суетным пренебречь, нежели царства Господнего лишиться».
Въ град Киевь прииде, вожда искаше и правителя, дабы сказалъ ему незаблудно путь божественый; и много искавъ, и обрѣтѣ, — не лишит бо Господь желающих полѣзнаа. Мужа бо чюдна обрете, съвръшена смыслом, и зѣло многоразумна, и пророчьства даръ имуща, нарицаемаго Антониа. К сему прииде блаженный Феодосие, млад сый възрастом, разумомъ же старъ. Вся повелѣннаа ему учителемъ усердно творяше, к повеленным прилагаше, и бысть, по Иеву рещи, — «око слепым и нога хромым»;[79] апостолское слово присно въ сердци дръжа, еже рече: «Друг другу тяготы носите, и тако скончаете закон Христовъ».[80] Сей же блаженный не единаго или двою понесе тяготу, но всеа братиа служение приимъ и всем лготу творяше собою. И мнози от нихъ покой приимаху подвигом его. Богу помогающу ему и крѣпость телесную подавающу, се же творяше по вся дьни, и николиже събора церковнаго лишися и правила кѣлейнаго никогдаже преступи, къ уставу отечьскому, еже написаше къ доброму труду и благому послушанию, велико прилежание творя. Тѣмъже и Господь превознесе его.
Пришел он в город Киев, наставника ища и учителя, который ясно открыл бы ему путь божественный; и, долго искав, нашел, — не оставляет Господь без наград стремящихся к доброму. Мужа чудного встретил он, совершенного в рассуждении, и многоразумного, и пророческим даром обладающего, которого звали Антоний. К нему пришел блаженный Феодосии, юный возрастом, разумом же старый. Все повеленное ему учителем усердно исполнял он и больше того, и был, если сказать по Иову, — «око слепым и нога хромым»; апостольское слово, в котором сказано: «Носите бремена друг друга и так исполните закон Христов», всегда в сердце держал. Сей же блаженный не за одного или за двух понес бремя, но всей братии служил и всем помощь оказывал. Многие из них покой обретали служением его. С помощью Бога, который даровал ему силу телесную, творил он это во все дни, и никогда службы церковной не пропускал и правила келейного никогда не нарушал, и к уставу монастырскому, который написал для доброго труда и благого послушания, с великим прилежанием относился. За это Господь и возвеличил его.
Имже работаше, яко послѣдний хуждьшей всѣх, и всѣм слуга вменяшеся, и тѣмже и пастырь, и отець, и учитель поставленъ бысть. Варлааму бо игумену княземь изведену и инде устроену, Феодосий же много не хотѣвъ, не могый иже въ ослушании быти своему учителю Антонию, и познавъ, яко Божий съвѣт се, приася и неволею игуменити, и в болши труд вдасть себѣ, помышляа, аще и телесною потрѣбою много печахся, боле паче душевне прележати. И глаголаше святый к себѣ Феодосие: «Приложу ко трудом труды и къ подвигомъ подвигы. Како явитися своему Владыцѣ, стада его добре не упася? Како ли речеши: “Се азъ и дѣти, яже ми дал, Боже”?» Тѣмже по вся нощи без сна пребываше: ово въ молитвѣ предстоа, овогда же по кѣлиамъ ходя и братию на молитву възбужаше. Иже въ старешиньствѣ сый, добраго начинаниа не лишися: иногда бо воду нося, иногда же дрова секый, и тако всей братии собою образъ подаваше. И егда приспѣаше Великий постъ, тогда храборъ Христовъ Феодосие всѣх земных вещей гнушашеся: изхожаше от братиа, и в печерѣ единъ затворяшеся, и тамо всю Четыредесятницю пребываше, и единъ ко Единому молитвою бесѣдоваше. Кто же исповѣсть труды, и болѣзни, и рыданиа слезнаа, и постъ крѣпкый, и брани с лукавыми духы? И егда приближашеся свѣтлый день Воскресениа Господа нашего Иисуса Христа, тогда преподобный прихождаше, яко Моисий съ горы Синайскыа, душею сиаа паче лица Моисиева,[81] и въ вся лѣта устава своего не преступи.
Тот, кто работал как самый последний из всех и всем слугой служил, над всеми ними пастырем, и отцом, и учителем поставлен был. Когда князь перевел Варлаама-игумена из Печерского монастыря в другой, Феодосии, хотя он очень и не хотел этого, но не смея ослушаться своего учителя Антония и убедившись, что это Божье произволение, принял на себя игуменство неволею и еще большему труду предался, помышляя печься по мере сил своих о нуждах монастыря, а еще более того о духовном деле заботиться. И говорил себе святой Феодосии: «Приложу к трудам труды и к подвигам подвиги, а то как предстанешь перед своим Владыкой, если стада его в целости не сохранишь? Или как скажешь: “Вот я и дети, которых ты мне дал, Боже”?» После того все ночи без сна пребывал он: то на молитве стоя, то по келиям ходя и братию на молитву поднимая. И, в старейшинстве пребывая, не оставил он своих благих привычек: иногда воду носил, иногда же дрова колол, подавая собой пример всей братии. А когда приспевал Великий пост, тогда воин Христов Феодосии от всех земных дел отстранялся: уходил от братии, и в пещере один затворялся, и, пребывая там все сорок дней Великого поста наедине, с Единым через молитву беседовал. Кто сможет поведать его подвиги, и страдания, и рыдания слезные, и пост жестокий, и борьбу с лукавыми духами? А когда приближался светлый день Воскресения Господа нашего Иисуса Христа, тогда преподобный приходил как Моисей с горы Синайской, душою сияя ярче лица Моисеева, и во все годы жизни своей этого обычая он не нарушил.
Тогда и откровениа Божиа сподобися: исход свой увѣде, яко от сего свѣта на бесконечный повелѣно быть ему приити. Не утаи сего от друговъ и от ученикъ своих, яко къ Богу идет, и Бога умолити обещевается о дому пречистыа Матере и о стадѣ чад своихъ и до пришествиа Господа Бога нашего. И яко обѣщася, тако и сътвори.
Тогда и откровения Божьего сподобился он: о дне исхода своего узнал, в который из сего света в жизнь бесконечную повелено ему уйти. Не утаил от друзей и учеников своих, что к Богу идет, и обещался молиться Богу о доме пречистой Матери и о стаде чад своих до самого пришествия Господа Бога нашего. И как обещался, так и сделал.
Елико болших сподоблься дарований от Бога, толику и милость Господню подасть намъ на всяко врѣмя и лѣто, приходя и посѣщаа, заступаа и съхраняа, съблюдаа стадо свое от врагъ душь наших. Кто бо коли, полѣзных просив еже къ спасению у ракы святаго, и погрѣшивь надѣжду? Или кто, призвавъ с вѣрою имя его святое, и не избавлен бысть язвы душевныа и болѣзни телесныа? Се нам апостолъ и проповѣдникъ, сый нам пастырь и учитель, сый нам вождь и правитель, сый нам стѣна и ограждение, похвала наша великаа, дръзновение наше къ Богу.
И каких великих сподобился наград от Бога, такую и милость Господню подает нам во все времена и годы, приходя и посещая, обороняя и сохраняя и оберегая стадо свое от врагов душ наших. Кто, молив о спасении у гробницы святого, не получил надежды? Или кто, призвав с верою имя его святое, не избавился от горести душевной и не исцелился от болезни телесной? Это нам апостол и проповедник, сей нам пастырь и учитель, сей нам вождь и руководитель, сей нам стена и ограда, похвала наша великая и дерзновение наше к Богу.
Днѣсь нам, братие, радоватися и веселитися духовно подобает, и благоукрашатися, и празновати радостно, имуще всегда пред очима нашима раку преподобнаго отца нашего Феодосиа, в нейже днѣсь положено бысть многострадалное и святое тѣло, испущающа луча чюдесъ въ вся конца Рускиа земля. Сиа рака приатъ съкровище некрадомо, сосуд Святаго Духа, арганъ божественый, честное тѣло отца нашего и учителя. Сию сматряюще, яко на самого возирающим, ибо аще и въ гробѣ положенъ бысть святый, но духомъ с нами есть всегда и видит. Аще по заповѣдем его живем и повелѣниа его храним, то радуеться и милостивно приближается к нам, хранит и блюдет, яко чада възлюбленаа. Аще ли нерадити начнем о своемь спасении и наказании словесъ его не храним, то сами помощи его лишаемся.
Сегодня нам, братья, радоваться и веселиться духовно подобает, и благоукрашаться, и праздновать радостно, имея пред очами нашими гробницу преподобного отца нашего Феодосия, в которую ныне положено многострадальное и святое тело, излучающее чудеса во все концы Русской земли. Эта гробница приняла сокровище бесценное, сосуд Святого Духа, орудие божественное, честное тело отца нашего и учителя. На нее смотря, как на самого взираем, ибо если и в гробе лежит святой, но духом с нами всегда и нас видит. Если по заповеди его живем и повеления его сохраняем, то радуется он и милостиво приближается к нам, хранит и блюдет нас, как детей возлюбленных. Если же перестанем радеть о своем спасении и наставления его не сохраним, то и сами помощи его лишимся.
Но, о святый отче Феодосие! Сам наплъни недостатки наша своими добродѣтелми! Бес твоеа помощи нѣсьми мощни благо что сътворити, но въ день преставлениа твоего любовию ликъ съставлеше, възываем тя. Радуйся, просвѣщение Рускиа земля, ибо яко деньница на западѣ явлься, от въстока просиа, и всю землю Рускую просвѣти! Радуйся, прописателю и образе пути истинному вождю, и правителю, и наставниче иноческому житию! Радуйся, началниче и поборниче, поспешителю и пособниче хотящим спастися! Радуйся, умноживь стадо словесных овець в дому Божиа Матере, яко ни единъ преж тебѣ, ни по тобѣ в земли нашей обретеся! Радуйся, насадителю винограда Христова, яко прострошася розги его до моря и до рекъ отрасли его: нѣсть бо страны тоа, ни мѣста, идѣже не бысть лоза винограда твоего! Радуйся, откровениа Божиа приателище и дому пречистыа Матере Божиа строителю, юже създа, и величествомъ украси, и в даръ Богородици принесе! Радуйся, умноживый талантъ господину своему, иже десятъ талантъ приимъ и тысящу ими приобрѣте![82] Радуйся, пажити винограда Христова напитавы до избытка словесныа овца, еяже вкусивше и чюждестраньнии овци в дому Божиа Матере затворишася и вкупѣ с вѣрными твоими чады съвъкупишася! Радуйся, источниче сладкый, от негоже пивше, плъци мнишестии хлад божественый приаша, и бес труда путь тесный преидоша, и вселишася при исходящих водъ превысъпрених! Радуйся, пастырю и учителю, иже съблюд стадо от влъка разумнаго непорочно и неклосно, началнику пастыремь Христу приведе! Радуйся, столпе огненый, свѣтлѣе паче при Моисии бывшаго: онъ бо просвѣщаше телеснѣ, ты же духовно просвѣти новаго израиля, пустыню проведе съблазнъ житиа пустошнаго, и амалика мысленаго лучами духа устраши,[83] и в землю обетованную введе, паче реку, — райскиа пища, идѣже ученици твои ликуют! Радуйся, земный аггеле и небесный человѣче, рабе и слуго пречистыа Божиа Матере, иного бо не обрете строителя дому своему, развѣ тебе, егоже възлюби и обѣщася присѣщати благодатью даровъ, якоже и бысть! Радуйся, отче Феодосие, наша похвала и великолѣпѣе!
О святой отче Феодосии! Сам восполни недостатки наши своими добродетелями, без твоей ведь помощи не сможем мы ничего благого свершить, и в день преставления твоего с любовью, вместе собравшись, взываем к тебе. Радуйся, просвещение Русской земли, ибо как утренняя звезда, на западе появившаяся и с востока воссиявшая, всю Русскую землю просветил ты! Радуйся, учитель и образец пути истинного, вождь, и путеводитель, и наставник иноческого жития! Радуйся, начальник и поборник, помощник и пособник хотящим спастись! Радуйся, умноживший стадо словесных овец в доме Божьей Матери, какого ни одного ни до тебя, ни после тебя в земле нашей не было! Радуйся, насадитель виноградника Христова, побеги которого протянулись до моря и до рек разрослись ветви его: нет ведь стороны такой, ни места такого, где бы не было лозы виноградника твоего! Радуйся, откровения Божьего вместилище и строитель дома пречистой Матери Божьей, который ты создал и великолепием украсил и в дар Богородице принес! Радуйся, умноживший талант господину своему, от которого десять талантов получил и тысячу на них приобрел! Радуйся, на духовном пастбище сада Христова вскормивший множество словесных овец, с него же вкусивши, и иных земель овцы в доме Божьей Матери остались, и вместе с верными твоими детьми духовными соединились! Радуйся, источник сладкий, испив из которого, целые полки иноков божественную жажду утолили, и без труда путь жестокий прошли, и вселились при истоках вод превысочайших! Радуйся, пастырь и учитель, сберегший стадо от волка мысленного непорочным и невредимым, и начальнику пастырей, Христу, приведший его! Радуйся, столп огненный, светлее, чем явившийся при Моисее: тот освещал как свет обычный, ты же духовно просветил новых израильтян, через пустыню соблазна житейского провел их, и амалекитян мысленных духовными лучами устрашил, и в землю обетованную вывел, скажу точнее, — в райские пределы, где ученики твои ликуют! Радуйся, земной ангел и небесный человек, раб и слуга пречистой Божьей Матери, которая не нашла другого, кроме тебя, строителя дома своего, его же она возлюбила и обещалась оказывать милость ему благодатию даров своих, что и сбылось! Радуйся, отче Феодосии, наша слава и великолепие!
Лавра твоа хвалится о тобѣ, и в концех вселенныа славно бысть наречение еа. Страны дивятся отцемъ, бывшим в ней, како просиаше, яко звѣзды на тверди небеснѣй: дѣлатели заповѣдем Божиимъ явишася, и чюдотворци показашася, и пророчеству от Бога сподобишася, и прозрѣнию от Святаго Духа даръ приаша, и словеси Божественому быша учители. Притекоша царие, и поклонишася князи, и покоришася велможа, и въстрепеташа силнии, ужасошася иноязычници, видяще человѣки небесныа, по земли ходяща. Яко престолу Господню, в дом Божиа Матере събирающеся, пѣснь аггельскую поаху беспрестани; и съ аггелы вкупѣ въдворяющеся къ жрътовнику Господню, овѣх убо извѣстно видяще аггельский зракъ, инѣх же мысленѣ и душевне с ними бесѣдуающе и знающеа духомъ, егда Божиих аггелъ приход бываше; инии же чювъственѣ духы лукавыя прогоняста и страшнии имъ показашася.
Лавра твоя славится тобою, и во всех концах вселенной почитается имя ее. Народы дивятся отцам, бывшим в ней, которые воссияли, как звезды, на тверди небесной: исполнителями заповедей Божиих явились они, чудотворцами стали, и даром пророчества Бог сподобил их, дар прозрения от Святого Духа восприняли и слова Божественного были учителями. Приходили в нее цари, и поклонялись князья, и покорялись вельможи, и трепетали сильные мира сего, ужасались иноязычники, видя людей небесных, по земле шествующих. Как к престолу Господню, в дом Божьей Матери собирались иноки, воспевая песнь ангельскую беспрестанно; и с ангелами вместе сходились они у жертвенника Господня, одних ясно видя ангельский образ, с другими же мысленно и духовно беседовали и узнавали душой, когда приходили Божий ангелы; и многие из них въяве духов лукавых изгоняли и страшны были для них.
И таковии суть отрасли твоего винограда, тации суть вѣтви твоего корене, таковии суть столпи твоеа храмины, такова суть чада твоего порождениа, таци суть отци твоеа лавры! Ибо, отче, подоба бѣ такым ученикомъ от такаваго учителя быти; ибо въистинну река Святаго Духа, истекшиа изъ устъ твоих, юже намени сам Христосъ, сынъ Божий, егда глаголаша, уча иудѣа: «Вѣруай в мя — рекы истекуть исъ чрева его воды живы».[84] Се же глаголаше о Дусѣ, егоже хотящу приимати вѣрующаа в него. Тажде река, нѣгде ставящися, беспрестани напаяетъ чада твоа и до вѣка лѣтом. Ту реку испустивше, апостоли приведоша вся языки къ Богу; ту реку пивше, мученици небрегоша телесъ своих, но преда а на раны и на мукы различныа; сию реку пивше, отци оставиша грады и села, богатество и домы и вселишася в горы, и в врътьпы, и в пещеры земныа; сию реку пивше, ученици твои небрегоша земныхъ, но всь имуще ум къ небеси, и въсприаша ихъже желааху, — и вселишася въ свѣт божественый, идѣже лици бесплотных. Имъ же мы послѣдующе, прибегохом в дом Божиа Матере, въ твою надѣждю и въ твое ограждение, възложше все упование наше на пречистую деву Богородицю и на тя, преблаженне отче Феодосие!
Таковы вот отрасли твоего виноградника, таковы ветви корня твоего, таковы столпы твоего храма, таковы дети, тобой порожденные, таковы отцы твоей лавры! Ибо, отче, подобает таким ученикам от такого учителя быть; ибо воистину истекла из уст твоих река Святого Духа, которую указал сам Христос, сын Божий, когда сказал, уча иудеев: «Кто верует в меня, у того из чрева потекут реки воды живой». Это же сказал он о Духе, который хотели принять верующие в него. Та река, нигде не останавливаясь, беспрестанно утоляет жажду чад своих до скончания лет. Ту реку изливая, апостолы привели все народы к Богу; из той реки пия, мученики пренебрегли плотью своей и предали тела свои на истязание и на муки различные; из той реки пия, святые отцы оставили города и села, богатство и дома свои, и стали жить в горах, и в дебрях, и в пещерах земных; из той реки пия, ученики твои пренебрегли всем земным, и устремились к небесному, и получили то, к чему стремились, — вселились в селения Бога, где пребывают сонмы бесплотных. И вот мы, им последуя, пришли в дом Божьей Матери под твое покровительство и твою защиту, возложив все упование наше на пречистую деву Богородицу и на тебя, преблаженный отче Феодосии!
Аще и не достигнем грясти путем прежних твоихъ ученикъ, но поминающе рекшаа святаа уста: «Аще кто скончает живот свой в дому пречистыа Божиа Матере и в моей надѣжди и аще чим не достигнут на подвиги, азъ сие наплъню и Бога умолю о нихъ», — тѣмже тому словеси надѣющеся, молебно призываем тя. Сам вѣси, преподобне, аще и нам млъчащим, яко дьние наши исчезоша в пустошных мира сего, и, мало въсклоншеся, приахом иго Христово и прибегохом в дом пречистыа владычица нашеа Богородица и въ ограду святую твою. Не предай же нас врагом душь наших, ибо въоружишася на нас, и пленяют ны на всякъ час, и различными помыслы стрѣляют сердца наша, отводят ны Божиа разумѣниа, и любити нудят ны мимотекущаа и тлѣннаа, и до конца погружают ны въ глубинѣ грѣховней. Но тебѣ, кормъчию, обретохом: направи нас къ пристанищу тихому, и бурю мысленую утиши, и умоли о насъ общаго Владыку, да подасть нам глаголъ и слово, мысль и дѣание вся заповѣди его творити. Аще бо и заповѣдей Господнихъ уклонихомъся и устава, тобою преданнаго, лѣностию не исполнихом, но единыа ради вѣры нашиа, еже къ пречистей Дѣвѣ и к тобѣ, отче святый Феодосие, да причте ны к лику чад твоих, еже ходиша бес порока по стезям правды, и неразлучьныи сътворит ны зрѣниа свѣтообразнаго своего лица, егда отсюду поимет ны.
Если мы и не сподобимся идти путем первых твоих учеников, но помня, что сказали святые твои уста: «Если кто окончит жизнь свою в дому пречистой Божьей Матери, уповая на мою помощь, хотя и не свершит подвигов, я это возмещу и Бога умолю о них», — на эти слова надеясь, с мольбою призываем тебя. Сам знаешь, преподобный, хотя мы и молчим, что дни наши пропали в суетности мира этого, и, лишь образумившись, возложили мы на себя иго Христово, и пришли в дом пречистой владычицы нашей Богородицы, в ограду святую твою. Не предай же нас врагам душ наших, ибо ополчились они на нас, и пленяют нас беспрестанно, и различными помыслами поражают сердца наши, и совращают нас с пути Божьего разумения, и побуждают нас стремиться к мимотекущему и тленному, и вконец низвергают нас в глубину греховную. Но тебя, кормчий, обрели мы: направь нас к пристани тихой, и бурю душевную успокой, и помолись за нас общему Владыке, чтобы подал он нам голос и слово, мысль и деяние на свершение всех заповедей его. Если мы от заповедей Господних отклонились и по лености своей нарушаем устав монастырский, тобою составленный, то за нашу веру к пречистой Деве и к тебе, отче святой Феодосии, да причтет нас Господь к сонму чад твоих, которые шествовали безупречно по стезям правды, и не отлучит нас от лицезрения сияющего лика своего, когда возьмет нас отсюда.
Еще же в житии семъ нам сущим, да посѣщаеши нас и съблюдаеши от всякыа козни неприазненыа и дѣл, яже отводят от Бога, но молитвою ти подаждь нам житие чисто и богоугодно, и въздвигнеши умъ наш, падший лѣностию на землю, бодрость подаси и страждю внутренюю и дрѣвним грѣхом отдание. Аще бо и небрежение ума нашего преможе ны, но тебѣ имуще пособника и помощника лавре твоей пребывающе, надѣемь тобою свободни пред Богомъ явитися и не обладании врагы, видимы и невидимыми. Сам бо своим учеником реклъ еси, егда отъити отсюду Богом повелѣно ти бысть: «Извѣстно вы буди, чада, аще по отшествии моемь къ Богу начнет мѣсто сие умножатися мнихъ и потрѣбными изобиловатися, и от сего разумно буди вам, яко дръзновение имѣю у Бога и молитва моа приатна есть от него». Мы же, отче, извѣстно вѣмы по равноаггельному житию и по страсторпъческому подвигу, яко прежде исхода своего дръзновение имѣаше къ Вседръжителю Богу. Кольми паче по исходѣ пророчество показуа, яко хощет мѣсто сие пресвятыа Богородица и твоа святаа лавра възвеличиться и възрастити славою и величеством. И се назнаменуа, яко беспрестани хощеши молитися о оградѣ святей своей, якоже и съвръшися истинное твое и неложное обѣщание, ибо по преставлении твоемь не обладано бысть, не разрушено от кого мѣсто твое, но от лѣта расташе и превосхождаше.
И еще при жизни нашей будь с нами и сохрани от многоразличных козней и дел вражеских, которые отвлекают от Бога, молитвою своей помоги нам жить беспорочно и богоугодно, подними души наши, погрязшие из-за лености в земном, подай бодрость и крепость духовную и старые грехи отпусти. Хотя нерадение духа нашего пересилило нас, но, имея тебя пособником и помощником и в лавре твоей находясь, надеемся с твоей помощью чистыми перед Богом предстать и не попасть во власть врагов, видимых и невидимых. Сам ведь ты своим ученикам сказал, когда Богом повелено тебе было покинуть мир этот: «Да будет вам известно, чада, если по отшествии моем к Богу начнет в месте сем число иноков увеличиваться и монастырские достатки станут умножаться, то пусть это будет вам свидетельством, что угоден я Богу и молитва моя принята им». Мы же, отче, достоверно знаем по равноангельскому житию твоему и по страстотерпческому твоему подвигу, что еще до исхода своего из сей жизни угоден ты был Вседержителю Богу. Еще сильнее по исходе своем ты подтвердил пророчество, что должно место это пречистой Богородицы и твоя святая лавра процвести славою и величеством. Ты сказал, что беспрестанно будешь молиться о святой обители своей, и свершилось истинное и неложное обещание твое, ибо после преставления твоего никем не захвачено и не разрушено было место твое, но с каждым годом росло и расширялось.
Егда умножишася грѣси наша,[85] и съвръшишася безакониа наша, и злоба наша Бога прогнѣва, тогда Божиимъ попущением, грѣх ради наших, раздрушишася домове Божии, и монастыреве разорени быша, и грады пленени суть, и села опустѣша от языка незнаема, от языка немилостива, от языка, студа исполнена, ни Бога боащеся, ни утробы человѣколюбивы дръжаще. Тѣмже и еще от них в работѣ сущеи, и въ озлоблении злѣ, и в томлении лютѣ, припадаем ти, молбу приносяще: въздвигни руцѣ твои о нас къ владычицѣ дѣвѣ пречистей Богородици, да помянет милости своа дрѣвняа о оградѣ сий, еже дасть ей в достоание, и ослабу подасть нам от сокрушениа горкаго и от врагы лукавыа и хулникы нашей православней вѣре, и сътворит необоримую церковь свою святую, юже сама изволи въздвигнути в жилище себѣ; и умножит стадо ограды твоеа и присѣщает, якоже и прежде, съблюдающе и утвержающи, заступающи и хранящи от врагъ, видимых и невидимых, да свободни обретъшеся душами и телесы, и въ свѣте сем временем богоугодно поживем, не обладани никимже, развѣ пречистою Богородицею, якоже и прежде отци наши, и тобою, преподобне Феодосие.
Когда же умножились грехи наши, и свершились беззакония наши, и злоба наша Бога прогневала, то тогда Божиим попущением, из-за грехов наших, разрушены были храмы, и монастыри разорены были, и города пленены, и села опустошены народом незнаемым, народом немилостивым, народом бесстыдным, который Бога на боится, ничего человеческого в себе не имеет. И до сих пор мы в рабстве у них, и в обиде злой, и в муке лютой, и припадаем мы к тебе, с мольбой взывая: простри руки свои с молитвой к владычице деве и пречистой Богородице, да вспомнит она милости свои прежние об обители сей, которые она даровала ей, и освободит нас от печали горькой, и отгонит врагов лукавых и хулителей нашей православной веры, и сделает неодолимой церковь свою святую, которую она сама пожелала воздвигнуть в жилище себе; пусть умножит она стадо обители твоей и оказывает ей милость, как и раньше, соблюдая и укрепляя, заступаясь и храня от врагов, видимых и невидимых, чтобы свободными мы стали духом и телом, чтобы в свете сем временном могли мы жить богоугодно, не обладаемые никем, кроме как пречистой Богородицей и тобою, преподобный Феодосии, как и прежде отцы наши.
Вѣдаа твое легкосердие, дръзнух прострети языкъ свой на твое хваление: не яко по достоанию хвалу ти принося, но себѣ чаах успѣхъ приобрѣсти, отче, от тебѣ, и ослабу грѣхом своимъ, и на прочиа съблюдениа и неподобнаа обучениа. Ибо прославиша тя небесныа силы, приаша тя апостоли, и присвоиша тя пророци, обиаша тя мученици, срадуют ти ся святители, сретоша тя лици черноризець, и възвеличи тя и сама Царица пречистаа, Мати Господня, и зѣло превознесе и знаема показа от конець вселенныа до конець земли, вѣрный рабъ Господень!
Зная о твоем милосердии, дерзнул я составить тебе похвалу: не потому, что я в силах достойную тебе похвалу написать, но надеясь награду от тебя получить, отче, и прощение грехов своих заслужить. Ибо прославили тебя небесные силы, приняли апостолы, приблизили к себе пророки, заключили в объятия мученики, вместе с тобой возрадовались святители, встретили сонмы черноризцев, возвеличила тебя и сама Царица пречистая Мать Господа, и прославила, и сделала известным от одного конца вселенной до другого, верный раб Господен!
Азъ же како по достоанию възмогу похвалити тя, сквѣрнаа уста имѣа и нечистъ язык? Но, не имый что принести тобѣ в день преставлениа твоего, сие малое похваление, яко мал и смердящь потокъ к ширинѣ морьстей приливаася, не да море наплънити, но да смрада очистится. Тѣмже, о честнаа главо, святый отче Феодосие, не прогнѣвайся на мя, грѣшнаго, но моли о мнѣ, рабѣ твоем, да не осудит менѣ въ день пришествиа своего Господь Иисус Христосъ, ему же слава подобаеть съ безначалным его Отцемь и съ пресвятым, и благым, и животворящимь Духомъ нынѣ и присно.
Как же я смогу достойно восхвалить тебя, греховные уста имея и порочный язык? Но не имея ничего, что бы мог я принести тебе в день преставления твоего, приношу эту скромную похвалу, которая, как жалкий и зловонный ручей, вливаясь в просторы морские, не столько море наполняет, но от своего зловония очищается. Поэтому, о честной и святой отче Феодосии, не прогневайся на меня, грешного, но помолись обо мне, рабе твоем, чтобы не осудил меня в день пришествия своего Господь Иисус Христос, ему же подобает слава с безначальным его Отцом и с пресвятым, и благим, и животворящим Духом ныне и присно.
О СВЯТЫХЪ БЛАЖЕННЫХ ПРЬВЫХ ЧЕРНОРИЗЦЕХ ПЕЧЕРЬСКЫХЪ, ИЖЕ В ДОМУ ПРЕЧИСТЫА БОЖИА МАТЕРЕ И ВЪ БОЖЕСТВЕНЫХЪ ДОБРОДѢТЕЛЕХЪ ПРОСИАВШИХ, В ПОЩЕНИИ ЖЕ И ВЪ БДѢНИИ, И ВЪ ПРОРИЦАНИИ ДАРА, ВЪ СВЯТЕМЬ МОНАСТЫРИ ПЕЧЕРЬСКОМ. СЛОВО 12[86]
О ПЕРВЫХ СВЯТЫХ И БЛАЖЕННЫХ ЧЕРНОРИЗЦАХ ПЕЧЕРСКИХ, КОТОРЫЕ В ДОМЕ ПРЕЧИСТОЙ БОЖЬЕЙ МАТЕРИ, В СВЯТОМ МОНАСТЫРЕ ПЕЧЕРСКОМ, ПРОСИЯЛИ БОЖЕСТВЕННЫМИ ДОБРОДЕТЕЛЯМИ, ПОСТОМ, БДЕНИЕМ И ДАРОМ ПРОРИЦАНИЙ. СЛОВО 12
Бѣ въистинну предивно чюдо видѣте, братие, съвъкупи бо Господь такых черноризець въ обители Матере своеа. Яко пресвѣтлаа свѣтила в Руской земли сиаху: ови бо биаху постници, друзии же — на бдѣние, инии же — на колѣнопоклонение, овии же — на пощение чрезъ день или чрес два дьни, инии же ядуще хлѣбъ с водою, инии же зѣлие варено, друзии же — сурово; и вси в любви пребывающе: мѣншии покоряющеся старѣйшим, не смѣющи пред ними глаголати, но все съ покорением и послушанием великимъ; такоже и старѣйшии имѣаху любовь к меншимъ, наказающе их и утѣшающе, яко чада своа възлюбленнеа. И аще который брат впадаше нѣ в кое съгрѣшение, утѣшаху его и того единаго епитемью раздѣляху любо трие или четыре, за великую любовь. Такова бяше божественаа любовь в той святей братии, въздержание и смирение. И аще нѣкий братъ отхождаше от монастыря, вся братиа о том имѣаху печаль и посылаху по нь, призывающе в монастырь брата, дабы възвратился. И егда прихождаше брат, и шедше ко игумену, вси поклоняхуся за брата и умоляху игумена, абие же приимаху брата с радостью въ монастырь. Таковии бо тогда черноризци, постници, въздержьници! От нихъ же намѣню нѣколико муж чюдных.
Поистине предивное чудо, братия, проявилось в том, что собрал Господь воедино таких черноризцев в обители Матери своей. Как пресветлые светила сияли они в Русской земле: одни были постниками, другие подвизались в бдении, иные в земных поклонах, некоторые постились через день или через два, иные питались лишь хлебом и водой, а другие только вареными или сырыми овощами; и все в любви жили: меньшие покорялись старшим и не смели при них говорить, и все это делали с покорностью и с великим послушанием; также и старшие имели любовь к младшим, наставляя и утешая их, как детей своих возлюбленных. И если какой брат впадал в какое-нибудь прегрешение, другие утешали его, и по великой любви своей епитимию, наложенную на одного, разделяли трое или четверо. Такова-то была божественная любовь меж той святой братии, такое воздержание и смирение. И если какой-нибудь брат уходил из монастыря, вся братия сильно печалилась о том, и посылали за ним, призывая в монастырь этого брата, чтобы он возвратился. И если возвращался такой брат, то шли к игумену, все кланялись и просили за брата игумена, и принимали брата этого в монастырь с радостью. Вот какие были тогда черноризцы, постники, подвижники! Из них же вспомяну о некоторых чудных мужах.
Яко се убо бысть пръвый Дамианъ прозвитерь. Бяше таковъ постник, яко, развѣ хлѣба и воды, ничтоже ядяше до дьне смерти своеа. И аще убо когда приношаше кто дѣтищь боленъ, каковѣмъ убо недугомъ одръжим бяше, приношаху в монастырь къ преподобному Феодосию, той же повелеваше сему Дамиану молитву сътворити над болящимъ. И абие творяше, и маслом святымъ помазываше, и приимаху исцѣлениа приходящии к нѣму.
Вот первый из них — Дамиан-пресвитер. Был он такой постник, что, кроме хлеба и воды, ничего не ел до самой смерти. И если когда кто-нибудь приносил больного ребенка, одержимого каким-либо недугом, в монастырь к преподобному Феодосию, то тот повелевал Дамиану сотворить молитву над больным. И тотчас, как он помолится и помажет елеем больного, то сразу выздоравливали приходящие к нему.
Единою же разболѣвшуся сему блаженному Дамиану и конець житию приати хотящу, и лежащу ему в немощи, прииде к нему аггелъ въ образѣ Феодосиевѣ, обѣщеваа ему царство небесное за труд его. Посемь же прииде к нему великий Феодосие съ братиею, и присѣдяще у него, оному же изнемогающу. И възрѣвъ на игумена, рече: «Не забывай, отче, еже ся еси обѣщалъ в сию нощь». Разумѣв же великий Феодосие, яко видѣние видѣ, и рече ему: «Брате Дамиане! Еже ти есмь обѣщалъ, то ти будет». Онъ же смеживъ очи свои и предасть душу в руцѣ Божии. Игуменъ же и вся братиа погрѣбоша его честно.
Когда разболелся блаженный Дамиан и, ожидая своей кончины, лежал в немощи, пришел к нему ангел в обличий Феодосия и обещал ему царство небесное за труды его. Вскоре затем пришел к нему и сам великий Феодосии с братией, и сели у постели его, изнемогающего от болезни. Он же, взглянув на игумена, сказал: «Не забудь, отче, что ты мне обещал нынче ночью». И уразумел великий Феодосии, что тот видение видел, и сказал ему: «Брат Дамиан! Что я тебе обещал, то и сбудется». Он же закрыл очи и предал дух свой в руки Божий. Игумен же и вся братия похоронили его честно.
Таковъ же бѣ другый брат, Иермиа имянем, иже помняше кресщение Рускиа земля; и сему даръ от Бога данъ: провѣдяше бо хотящаа быти. И аще кого видяше в помышлении, то обличаше его в тайнѣ и наказоваше блюстися от диавола. И аше который брат умышляаше ити из монастыря, он же пакы, пришед к нему, обличаше его мысль и утѣшаше брата. И аще кому глаголаше, что добро или что зло, то збывашеся слово старче.
Был также и другой брат, Иеремия именем, который еще помнил крещение Русской земли; и был ему дан от Бога дар предсказывать будущее. Когда он прозревал в ком-нибудь дурные помыслы, то обличал его втайне и наставлял, как уберечься от дьявола. И если какой-нибудь брат задумывал уйти из монастыря, он, сразу же прийдя к нему, обличал замысел его и утешал брата. И если кому-нибудь предсказывал он — хорошее ли или дурное, — всегда сбывалось слово старца.
Бѣ же инъ старець, имянем Матфѣй, бѣ бо прозорливъ. Единою же, стоаще ему въ церьки на мѣсте своем, възвед очи свои и позрѣвъ по братии, иже стоать по обѣма странама поющим, виде бѣса, обходяща въ образѣ ляха и въ приполцѣ носяща цвѣткы, иже глаголются лѣпкы, и взимаше и нѣкако з лона цвѣток, и връзаше на кого любо. И аще кому прилепняше цвѣток стоащихъ от братиа, то мало постоавъ, и раслабѣвъ умом, и вину себѣ притворивъ какову убо, исхождаше исъ церькви, и шед спаше, и не възвращашеся на пѣние. Аще ли же връзаше на другого от стоащих и не прилепняше ему цвѣток, то тъй крѣпко стоаше в пѣнии своемь, дондеже отпоаху утренюю, и тогда идяху кождо в кѣлия своа.
И еще другой брат, именем Матфей, был прозорлив. Однажды, стоя в церкви на месте своем, поднял он глаза и оглядел братию, стоящую по обеим сторонам клироса и поющую, и увидал, как по церкви ходит бес в образе ляха, держа под полой цветы, которые называются лепками, и бес вынимал из-под полы цветок и бросал на кого хотел. Если к кому-либо из стоявших иноков прилипал цветок, тот, немного постояв, начинал дремать, придумывал какую-нибудь причину и уходил из церкви, чтобы поспать, и уже не возвращался до конца службы. Если же бросал на кого-либо другого из стоящих и к тому не прилипал цветок, то тот крепко оставался стоять на службе, пока не отпоют заутреню, и уже только после этого уходил в келью свою.
Обычай же бѣ сему старцю: по отпѣнии утрѣняа братии отходящим по кѣлиамь своим, сий же блаженный старець послѣ же всѣх исхождаше исъ церькви. Единою же идущу ему и седе под клепалом, хотя опочинути, — бѣ бо кѣлиа его подале от церкви, — и виде се, яко толпа велика идяше от вратъ. И възвед очи свои, и видѣ единаго бѣса, сѣдяща на свинии и величающися, и другыа около его множество текуще. И рече старець: «Камо идете?» И рече имъ бѣсъ, сѣдяй на свинии: «По Михаля по Тоболъковича». Старець же знаменася крестомъ и иде в кѣлию свою. Якоже бысть освѣтающу дьню, разумѣ старець видѣние, и рече старець ученику своему: «Иди, въпрошай — есть ли Михаль в кѣлии?» И рече ему: «Давѣ изыде по заутрении за ограду монастырьскую». Старець же повѣда видение игумену и старейшей братии, еже вѣдѣ, призвавъ же игуменъ брата и утверди его.
Был обычай у этого старца: отстоявши заутреню, когда уже братия расходилась по кельям своим, этот блаженный старец последним выходил из церкви. Однажды вышел он так и присел отдохнуть под билом, ибо келья его была далеко от церкви, — и вот видит он, как большая толпа идет от ворот. Поднял он глаза и увидел беса, сидящего, подбоченясь, верхом на свинье, а множество других идущих около него. И спросил старец: «Куда идете?» И сказал бес, сидевший на свинье: «За Михалем Тобольковичем». Старец же осенил себя крестным знамением и пошел в келию свою. А так как уже наступало утро, то уразумел старец видение и сказал ученику своему: «Пойди и спроси — в келий ли Михаль?» И сказали ему: «Он давеча, после заутрени, ушел за ограду монастырскую». И поведал старец о видении этом игумену и старейшей братии, и призвал игумен инока, и строго поучил его.
При сем же блаженнѣмъ Матфѣи блаженный игуменъ Феодосий представися, и бысть Стефанъ-игуменъ въ его мѣсто, и по сем — Никонъ, и сему же старцю въ житии сущу, и ина многа видѣниа провидяше. И почи старець о Господѣ и в добре исповѣдании в Печерьском святемь монастырѣ.
При этом блаженном Матфее преставился блаженный игумен Феодосии, и его место занял игумен Стефан, а после того — Никон, а старец все еще жил, и другие многие видения были ему. И почил старец о Господе в добром исповедании в Печерском святом монастыре.
О БЛАЖЕННЕМЬ НИФОНТѢ, БЫВШУ ЕПИСКОПУ НОВАГОРОДА[87], КАКО ВЪ СВЯТѢМЬ МОНАСТЫРѢ ПЕЧЕРЬСКОМ, ВЪ БОЖЕСТВЕНОМ ОТКРОВЕНИИ, ВИДѢ СВЯТАГО ФЕОДОСИА. СЛОВО 13
О БЛАЖЕННОМ НИФОНТЕ, ЕПИСКОПЕ НОВГОРОДСКОМ, КАК В СВЯТОМ МОНАСТЫРЕ ПЕЧЕРСКОМ, В БОЖЕСТВЕННОМ ОТКРОВЕНИИ, ВИДЕЛ СВЯТОГО ФЕОДОСИЯ. СЛОВО 13
Блаженный Нифонтъ бысть убо черноризець Печерьскаго монастыря, тѣхъ святых отець поревнуа житию, и за многую его добродѣтель поставленъ бысть епископъ Новугороду. И бѣ велию вѣру и любовь имѣа къ пресвятей Богородици и къ преподобнымь отцемь печерьскым Антонию и Феодосию. Абие же слыша, яко от вселенъскаго патриарха в Русию идет Константин-митрополит[88] радости же духовныа исполнився, помысли в себѣ, яко да обое съвръшит: в дому Пречистыа будеть и преподобным поклонится и от святителя благословениа приимет; и таковыа ради вины прииде Киеву в лѣто 6664. И пребывающу ему, ожидающи митрополита пришествиа, биаше бо ему вѣдомо, яко извѣстно от царствующаго града выйде митрополит.
Блаженный Нифонт был черноризцем Печерского монастыря, подражал житию святых отцов, и за свои многие добродетели поставлен был епископом Новгорода. Безграничную веру и любовь имел он к пресвятой Богородице и к преподобным отцам печерским Антонию и Феодосию. Однажды услышал он, что от вселенского патриарха идет на Русь митрополит Константин, и, духовной радости исполнившись, помыслил в душе, что сразу сможет два благих дела свершить: в доме Пречистой побывать и преподобным поклониться и благословение от святителя принять; и вот по этой причине пошел он в 6664 (1156) году в Киев. И пока оставался он там, ожидая прихода митрополита, стало ему известно, что митрополит уже вышел из Царьграда.
Тогда же Клим-митрополит столъ святительский приимъ не патриаршим благословениемь Цариграда. Сего блаженнаго епископа Нифонта принужаше Климъ служити со събою. Онъ же глаголяше ему: «Понеже не приалъ еси благословениа от святаго вселенъскаго патриарха Царяграда, за сие не хощу служити с тобою, ни въспоминати тебѣ въ святей службѣ, но поминаю святаго Царяграда патриарха». Климу же велми принужающу его, научающу на нь князя Изяслава и своа поборники, и не възможе ему зла сътворити ничтоже.
В то время Клим-митрополит стол святительский занял без благословения царьградского патриарха. А принуждал Клим блаженного епископа Нифонта совершать службу вместе с ним. Нифонт же сказал ему: «Раз ты не принял благословения от святого вселенского царьградского патриарха, то не буду ни служить с тобой, ни поминать тебя на святой службе, так как поминаю святого царьградского патриарха». И хотя Клим сильно гневался на Нифонта, подбивал князя Изяслава и своих сторонников осудить его, но не смог зла ему сотворить никакого.
Патриархъ же Цариграда, слышавъ яже о немь, присла к нему послание, сицѣ блажа его о величьствѣ разума и крѣпости и причитаа его ко прѣжнимъ святымъ, иже твердѣ о православии ставших. Онъ же патриарше послание прочет и зѣло велми крѣпостию себѣ утвержаше, любовъ же имаста съ княземь Святославом съ Олговичем,[89] бѣ бо преже того Святославъ сѣде в Новѣгороде.
Патриарх же Царьграда, узнав о нем, прислал к нему послание, в котором восхвалял его за величие разума и непреклонность и приравнивал его к древним святым, которые твердо стояли за православную веру. Он же, прочитав патриаршее послание, с еще большей крепостью утвердился, был же он в великой дружбе с князем Святославом Ольговичем, ибо прежде того Святослав княжил в Новгороде.
Бывшу же сему блаженному епископу Нифонту въ святѣмь Печерьском монастырѣ, велию же вѣру имѣа ко преподобным, якоже преже реченно бысть, не по мнозе же времени постиже его болѣзнь. И дивно же видение повѣда. «Прежде болѣзни своеа треми деньми пришедшу ми, — рече, — съ заутрении и мало опочивающу, и абие в тонок сонъ сведенъ бых. И се обретохся въ церьки Печерьской на Святошинѣ мѣсте, и молящу ми ся много съ слезами святѣй Богородици, да бых виделъ святаго и преподобнаго отца Феодосиа. И събирающимся многым братиамъ въ церковь, и приступи ко мнѣ единъ брат и рече ми: “Хощеши ли видети святаго отца нашего Феодосиа?” Мнѣ же отвѣщавшу: “Зѣло желаю, аще възможно ти есть, покажи ми его”. И поимъ мя, введе въ олтарь и тамо показа ми святаго отца Феодосиа. Азъ же, видѣх преподобнаго, от радости притекъ, пад на нозѣ его и поклонися ему до земля. Онъ же въстави мя, нача благословляти, и, обиатъ рукама своима, нача любѣзнѣ лобызати мя, и рече ми: “Добрѣ прииде, брате и сыну Нифонте, отселѣ будеши с нами неразлучно”. И дръжащу преподобному в руцѣ своей свитокъ, мнѣ же просящу его, и яко да вда ми, и разгнувъ, прочтох. И бяше в нем написано в началѣ сицѣ: “Си азъ и дѣти, яже ми дал Богъ”. И оттоле възбнухъ, и нынѣ вѣмь, яко сиа болѣзнь посещение ми от Бога».
И вот, когда пребывал этот блаженный епископ Нифонт в святом Печерском монастыре, безграничную веру имея к преподобным, о чем уже говорилось выше, вскоре постигла его болезнь. И рассказал он о дивном видении. «Когда за три дня до своей болезни пришел я, — рассказывал он, — с заутрени, прилег ненадолго, то сразу же уснул чутким сном. И очутился я в Печерской церкви стоящим на месте Святоши, и стал я горячо со слезами молиться пречистой Богородице, чтобы увидеть мне святого и преподобного отца Феодосия. И когда собралось много братии в церковь, один из братии подошел ко мне и сказал мне: “Хочешь увидеть святого отца нашего Феодосия?” Я же ответил: “Очень хочу, если можешь сделать это, покажи мне его”. И он, взяв меня за руку, ввел в алтарь и там показал мне святого отца Феодосия. Я же, увидев преподобного, от радости бросился к нему, пал ему в ноги и поклонился ему до земли. Он же поднял меня, благословил и, обняв меня руками своими, поцеловал меня и сказал: “Хорошо, что пришел, брат и сын Нифонт, теперь будешь с нами неразлучно”. А в руке своей преподобный держал свиток, и я попросил его, и как он дал мне, я развернул и прочел. И было в нем в начале написано так: “Это я и дети, которых мне дал Бог”. И проснулся я и теперь понимаю, что болезнь эта от Бога».
Болѣвшу же ему 13 дьни, и тако успѣ с миром мѣсяца апрѣля въ 18, Свѣтлыа недѣли.[90] И положенъ бысть честно в печерѣ Феодосиевѣ, к любимому прииде, якоже обѣщася ему Феодосие преподобный; вкупѣ Владыцѣ Христу предстоаща, наслажаася неизреченных онѣх небесных красот и о нас молящеся, своих чадѣх.
Болел же он тринадцать дней и почил с миром восемнадцатого апреля, в Светлую неделю. И был положен честно в пещере Феодосиевой, прийдя к любимому, как и обещал ему Феодосии преподобный; вкупе они перед Владыкой Христом предстоят, наслаждаясь неизречимыми небесными красотами, и о нас, о своих чадах, молятся.
Сицевы чюднии мужи в том въ святѣмъ Печерьскомъ монастырѣ быша, иже мнози от них апостоломъ съпричастници быша и престолом их намѣстници, якоже настоащее слово в послании семь извѣстно явит намъ.
Таковы-то вот чудные мужи в том в святом Печерском монастыре были, так что многие из них апостолам уподобились и престолов их наместниками явились, о чем следующее слово в послании этом наглядно покажет нам.
ПОСЛАНИЕ СМИРЕННАГО ЕПИСКОПА СИМОНА ВЛАДИМЕРЬСКАГО И СУЗДАЛЬСКОГО К ПОЛИКАРПУ, ЧЕРНОРИЗЦЮ ПЕЧЕРЬСКОМУ[91] СЛОВО 14
ПОСЛАНИЕ СМИРЕННОГО ЕПИСКОПА СИМОНА ВЛАДИМИРСКОГО И СУЗДАЛЬСКОГО К ПОЛИКАРПУ, ЧЕРНОРИЗЦУ ПЕЧЕРСКОМУ. СЛОВО 14
Брате! Сѣд в безмолвии, събери си умъ свой и рци к себѣ: «О, убозей иноче, неси ли мира оставил и по плоти родитель Господа ради?» Аще же и здѣ, пришед на спасение, не духовнаа твориши, и что ради в чернеческое имя облъкъся еси? Не избавят бо тебѣ мукы черныа ризы, аще не иноческы живеши. Се же вѣждь, яко блажимъ еси здѣ от князь, и от болярь, и от всѣх друг своих, глаголють бо: «Блаженъ есть, якоже възненавидѣ мира сего и славы сеа, и к тому не печется земными, но небесных желаетъ». Ты же не черническы живеши. Велика срамота обдержит мя тебѣ ради! Аще же блажаще нас здѣ предваряють ны въ царстви небеснѣмь, и тии в покой обрящутся, мы же, горко мучими, възопием? И кто помилует тя, самому себѣ погубившу?
Брат! Сидя в безмолвии, соберись с мыслями и скажи себе: «О, инок убогий, не ради ли Господа оставил ты мир и родителей своих?» Если же ты сюда пришел для спасения, а сам не духовное творишь, то ради чего облекся во иноческие ризы? От мук тебя не избавят черные ризы. Знай, что почитают тебя здесь князь, и бояре, и все друзья твои, которые говорят о тебе: «Блажен он, что возненавидел мир сей и славу его, и поэтому уже не печется он о земном, помышляя только о небесном». Ты же не по-иночески живешь. Великий стыд за тебя охватывает меня! Что, если те, которые почитают нас здесь, предварят нас в царствии небесном и будут они упокоены, а мы в горьких муках возопием? И кто помилует тебя, самого себя погубившего?
Въспряни, брате, и попецися мыслено о своей души! Работай Господеви съ страхом и съ всякою смиреною мудростию! Да днѣсь кроток — и утро яръ и золъ; въмалѣ молчание — и пакы роптание на игумена и на того служебникы. Не буди лживъ — виною телесною събора церковнаго не отлучайся: якоже бо дождь растит сѣмя, и тако церкви влечет душу на добрыа дѣтели. Все бо, елико твориши в кѣлии, ничтоже суть: аще и Псалтырь чтеши или обанадесять псалма поеши,[92] ни единому «Господи, помилуй!» — и уподобистся съборному. О сем, брате, разумѣй, яко и връховъный апостолъ Петръ сам церьки сый Бога жива, и егда атъ бысть от Ирода и всаженъ в темницю, не от церьки ли бывающиа молитвы избавиша его от руку Иродову?[93] И Давидъ бо молится и глаголя: «Единою прошу у Господа, того взыщю, да живу в дому Господни вся дьни живота моего, и да зру красоту Господню и посѣщаю церковь святу его».[94] Сам бо Господь рече: «Дом мой — дом молитвы наречется».[95] «Идѣже бо, — рече, — два или трие събрании въ имя мое, ту есмь посреди ихъ».[96] Аще ли же толикъ съборъ, боли ста братий съберутся, то къль паче вѣруй, яко ту есть Богъ наш. И того божественаго огня тѣх обѣд сътворяется, его же азъ желаю единоа крупица паче всего сущаго иже предо мною обѣда. Свѣдитель ми есть о том Господь, яко ничемуже бы причастился иному брашну, развѣ укруха хлѣба и съчива, устроеннаго на святую братию.
Воспрянь, брат, и позаботься мысленно о своей душе! Служи Господу со страхом и полным смиренномудрием! Не будь таким, что нынче кроток, а завтра яр и зол; немного помолчишь, а потом снова ропщешь на игумена и его служителей. Не будь лжив — под предлогом телесной немощи от церковного собрания не отлучайся: как дождь растит семя, так и церковь влечет душу на добрые дела. Все, что творишь ты в келий, маловажно: Псалтирь ли читаешь, двенадцать ли псалмов поешь, — все это не может сравняться с одним соборным: «Господи, помилуй!» Вот что пойми, брат: верховный апостол Петр сам был церковь Бога живого, а когда был схвачен Иродом и посажен в темницу, не молитва ли церкви избавила его от руки Ирода? И Давид молился, говоря: «Одного прошу я у Господа и того только ищу, чтобы пребывать мне в доме Господнем во все дни жизни моей, созерцать красоту Господню и посещать святой храм его». Сам Господь сказал: «Дом мой домом молитвы наречется». «Где, — говорит он, — двое или трое собраны во имя мое, там и я посреди них». Если же соберется такой собор, в котором будет более ста братии, такому еще больше веруй, что тут Бог наш. И его божественным огнем приготовляется пища их, я бы единую крупицу пищи этой предпочел всей моей нынешней трапезе. Свидетель мне в том Господь, что не вкусил бы я никакой еды, если б только был у меня ломоть хлеба и чечевица, приготовленные на святую ту братию.
Ты же, брате, не днесь похваляа лежащих на трапезѣ, и утро на варящаго и на служащаго брата ропщеши, — и симь старейшинѣ пакость твориши, и обряшися мотылу ядый, и якоже въ Отечьницѣ писано.[97] Егда бо видѣ онъ старець хулящих брашно — мотылу ядущихъ, а хвалящих — медъ ядуща, якоже бо провидѣ тоже старець различиа брашном. Ты же, егда яси или пиеши, благохвали Бога, ибо исчезновение себѣ творит хуляй, по апостолу. «Аще убо ясте и пиете — все въ славу Божию творите».[98] Тръпи же, брате, и досажение: претерпѣвый до конца — бес труда спасется бо таковый. Аще бо ключится озлоблену быти, и пришед нѣкто възвѣстити ти, яко онъсица потяза тя злѣ, — рци же възвистившему ти: «Аще и укори мя, но брат ми есть, и достоинъ есмь того: не о себѣ же се творить, но враг-диаволъ поустил есть его на се, да вражду сътворить между нами. Господь же да проженеть лукаваго, брата же да помилуеть!» Речеши же, яко в лице ми досади пред всѣми: не скорбенъ о томъ буди, чадо, ни скоро подвигнися на гнѣвъ, но, пад, поклонися брату до земля, глаголя: «Прости мя, брате!»
Не делай же ты так, брат, чтобы ныне хвалить сидящих за трапезой, а завтра на повара и на служащего брата роптать, — этим ведь ты старейшему пакость делаешь и окажешься сам нечистоты вкушающим, как об этом в Отечнике написано. Ибо дано было увидеть одному старцу, как различалась одна и та же еда: хулящие пищу — ели нечистоты, а хвалящие — мед. Ты же, когда ешь или пьешь, славь Бога, потому что себе же вредит хулящий, как сказал апостол: «Едите ли, пьете ли — все во славу Божию делайте». Терпи, брат, и досаждения: претерпевший до конца — такой и без труда спасется. Если случится, что кто-нибудь похулит тебя, а другой придет и расскажет, что такой-то зло порицал тебя, — ответь сказавшему тебе: «Хотя он и укорял меня, но он мне брат, видно, я достоин того: он же не от себя делает так, а враг-дьявол подстрекнул его на это, чтобы посеять вражду между нами. Да прогонит Господь лукавого, а брата да помилует!» Говоришь, что он хулил тебя перед всеми: не скорби о том, чадо, и не поддавайся скорому гневу, но, падши, поклонись брату до земли и скажи: «Прости меня, брат!»
Исправи в себѣ прегрѣшениа, и тако побѣди всю силу вражию. Аще ли потязанъ съпротивишися, се убо себѣ досадиши. Ты ли еси болши Давида царя, емуже Семей досаждаше в лице?[99] Единъ же от слуг царевь не тръпя укоризны царевы и рече: «Иду, отъиму главу его: почто, песъ мерътвый, проклинаеть господа моего, царя!» Но что Давидъ к нему рече? «О сыну Сарушь! Не дѣй его проклинати Давида, да видит Господь смирение мое и воздасть ми благаа клятвы его ради». Помысли, чадо, и болша сих, како Господь нашь смири себѣ, бывъ послушливъ до смерти своему Отцю: досажаем — не прещаше, слышася «бѣсъ имаши», по лицю биемь и заушаемь, оплеваемь — не гнѣвашася, но и о распинающих его моляшеся.[100] Тако и нас научилъ есть: «Молите бо, — рече, — за врагы ваша и добро творите ненавидящим васъ, и благословите кленущаа вы».[101]
Исправь свои прегрешения и победишь тем всю силу вражию. Если же на укоризны будешь возражать, то только себе досадишь. Или ты больше Давида-царя, которого Семей поносил при всех? И один из слуг царя, не стерпев обиды царю своему, сказал: «Пойду, сниму с него голову: за что он, пес смердящий, проклинает господина моего, царя!» И что же Давид сказал ему? «О сын Саруш! Оставь его проклинать Давида, да увидит Господь смирение мое и воздаст мне добром за его проклятия». И больше того: подумай, чадо, как Господь наш смирил себя, быв послушным до самой смерти своему Отцу: злословили на него, и он не противился; когда говорили, что он одержим бесом, били его по лицу, и заушали, и оплевывали, — он не гневался, но даже за распинавших его молился. Тому же и нас научил он: «Молитесь, — сказал, — за врагов ваших, и добро творите ненавидящим вас, и благословляйте клянущих вас».
Доволно же ти буди, брате, твоего круподушьа и сътворенное дѣло. Тѣмъже ти плакатися подобаеть, яко оставилъ былъ еси святый и честный монастырь Печерьский, и святых отець Антониа и Феодосиа, и святых черноризець, иже с ними, и ялся еси игуменити у Святую безмѣзнику Козмы и Дамиана. Но нынѣ добро еси сътворилъ, лишився таковаго начинаниа пустошнаго, и не далъ еси плещу врагу своему, ибо вражие желание — погубити тя хотяше. Не веси ли, яко древо, часто не напааемо, паче же пресаждаемо, скоро исхнеть? И ты, от послушаниа отча отлучися и братий своих, оставль свое мѣсто и въскоре хотяше погыбнути. Овча бо, пребываа въ стадѣ, невреждено пребывает, и отлучившееся — въскорѣ погыбаеть и волком изъядено бывает. Подобаше бо ти прежде рассудити, что ради въсхотѣлъ еси изыти от святаго, и честнаго, и спасенаго того мѣста Печеръскаго, в немже дивно есть всякому хотящему спастися. Мню, брате, яко Богъ сътвори се, не тръпя гордости твоеа: низверъже тя, якоже прежде Сатану съ отступными силами,[102] зане не въсхотѣлъ еси служити святому мужу, своему господину, а нашему брату, архимандрыту Акиндину Печерьскому.[103] Печерьский бо монастырь море есть и не дръжит в собѣ гнилого ничегоже, но измѣщеть вонь.[104]
Довольно, брат, и того, что ты по своему малодушию сделал. Тебе теперь следует оплакивать то, что ты оставил было святой честной монастырь Печерский, и святых отцов Антония и Феодосия, и святых черноризцев, которые с ними, и взялся игуменствовать у Святых бессребреников Козьмы и Дамиана. Но ныне хорошо ты сделал, отказавшись от такого суетного начинания, и не поддался врагу своему, ибо это было вражие желание, которое погубило бы тебя. Или ты не знаешь, что дерево, если не поливать его часто, особенно пересаженное, скоро засыхает? И ты, отлучившись от послушания отца и братии и оставивши свое место, вскоре погиб бы. Овца, пребывая в стаде, в безопасности, а отбившись от него, быстро погибает, и волк съедает ее. Следовало бы тебе сначала рассудить, чего ради хотел ты уйти из святого, и честного, и спасенного того места Печерского, в котором так благодатно всякому желающему спастись. Думаю, брат, что сам Бог устроил так, не терпя гордости твоей: он извергнул тебя, как прежде Сатану с отступниками, потому что не захотел ты служить святому мужу, своему господину, а нашему брату, архимандриту печерскому Акиндину. Печерский монастырь — это море, не держит оно ничего гнилого, но извергает вон.
А еже въписалъ ми еси досаду свою, — люте тебѣ: погубил еси душу свою! Въпрошаю же тя, чимъ хощеши спастися? Аще и постник еси или трезвитель о всемъ, и нищь, и без сна пребываа, а досажениа не тръпя, не узриши спасениа. Но радуются нынѣ о тобѣ игуменъ и вся братия, и мы же, слышавше яже о тобѣ, и вси утѣшихомся о тебѣ и обретении твоем, яко погыбе и обретеся. Попустих же и еще своей воли быти, а не игумени: въсхотѣлъ еси пакы игуменити у Святаго Дмитриа, а не бы тебѣ принудилъ игуменъ, ни князь и азъ, и се яко искусился еси. Разумѣй, брате, яко не угодно Богу твое старейшинъство, и сего ради дарова ти Господь оскудѣние очию. Но ты никако съдрогнуся, идѣже бѣ подоба рещи: «Благо мнѣ, яко смирил мя еси, да научюся оправданиемь твоимъ».[105] Разумѣхъ бо тя санолюбца, и славы ищеши от человѣкъ, а не от Бога. Не вѣруеши ли, окаанне, написанному: «Никтоже възметь чести о собѣ, но званный от Бога».[106] Аще ли апостолу не вѣруеши, ни Христу имеши вѣры. Что от человѣкъ сану ищеши, а не от Бога, сущимъ же от Бога не хощеши повинутися и мыслиши высокаа? Иже древле таковии съ небесъ съвръжени быша. «Азъ бо, — рече, — несмъ ли достоинъ увѣритися таковому начинанию сана, или хуждьши есмъ иконома[107] сего или его брата спѣюще?» Сам, не получивъ желаниа, мятешися, хощеши же часто исходити от кѣлиа в кѣлию и сважати брата съ братом, глаголя неполѣзнаа: «Или мнить себѣ, — рече, — сиа игуменъ и сий иконом, яко здѣ точию Богу угодити, индеже невъзможно спастися? А нами что ми не разумѣють?» Сиа диавольскаа начинаниа, сии тощных тебѣ изящьства. Аще же и сам кое предспѣание получиши, яко стати ти на вышнемь степени, то не забывай смиренныа мудрости, да егда прилучить ти ся съступи степени, и то обрящеши путь свой смиренный и не впадеши в различныа скорби.
А что писал ты ко мне про свою обиду, — горе тебе: погубил ты душу свою! Спрашиваю я тебя, чем ты хочешь спастись? Если и постник ты, и рассудлив во всем, и нищ, и сну не предаешься, а упреков не терпишь, то не узришь спасения. Но ныне радуется за тебя игумен и вся братия, и мы, слышав о тебе, все возрадовались о тебе и обретении твоем: ты пропал и нашелся. И еще раз поступил ты своевольно, а не по благословению игумена: снова захотел игуменствовать — у Святого Дмитрия, и не принуждал тебя к этому ни игумен, ни князь, ни я, — и вот ты вновь впал в искушение. Пойми же, брат, что не угодно Богу твое старейшинство, для того и послал тебе Господь слабость зрения. Но ты не содрогнулся и не сказал, как бы следовало: «Благо мне, что смирил ты меня, да научусь я уставам твоим!» Убедился я, что ты санолюбец и славы ищешь от людей, а не от Бога. Или не веруешь ты, окаянный, написанному: «Никто сам собой не приемлет чести, но призываемый Богом». Если же ты апостолу не веруешь, то и Христу не поверишь. Зачем ищешь ты сана от людей, а не от Бога, поставленным от Бога повиноваться не хочешь и думаешь о себе так высоко? Таковые в первые времена свержены были с небес. «Разве я, — говоришь ты, — не достоин такого сана, что не могу принять его, или хуже я эконома этого, или его брата, который тоже начальствует?» Сам же, не получив желаемого, смуту сеешь, часто ходишь из келий в келию и ссоришь брата с братом, говоря неполезное: «Или, — говоришь, — этот игумен и эконом этот думают, что только здесь и можно угодить Богу, а в другом месте и спастись нельзя? А мы, что же, ничего уж и не разумеем?» Все это дьявольские начинания, скудоумные твои измышления. Если же и сам ты получишь какую-нибудь почесть и займешь высокое место, не забывай смиренномудрия, и тогда, если случится тебе лишиться этого места, ты снова пойдешь по смиренному пути своему и не впадешь в различные скорби.
Пишет бо ми княгини Ростиславляа, Връхуславля,[108] хотящи тя поставлена быти епискупом или Новугороду, на Онтониево мѣсто, или Смоленьску, на Лазарево мѣсто, или Юрьеву, на Олексѣево мѣсто.[109] «И аще ми, — рече,— и до 1000 сребра расточити тебѣ ради и Поликарпа». И рѣхъ ей: «Дъщи моа, Анастасие! Дѣло не богоугодно хощеши сътворити: но аще бы пребылъ в монастырѣ неисходно, съ чистою съвѣстию, в послушании игумении и всей братии, трѣзвяся о всѣх, то не токмо бы въ святительскую одѣжю оболченъ, но и вышняго царствиа достоинъ былъ».
Пишет ко мне княгиня Ростиславова, Верхуслава, что она хотела бы поставить тебя епископом или в Новгород, на место Антония, или в Смоленск, на место Лазаря, или в Юрьев, на место Алексея. «Я, — говорит, — готова до тысячи серебра издержать для тебя и для Поликарпа». И я сказал ей: «Дочь моя, Анастасия! Дело не богоугодное хочешь ты сотворить: если бы пребывал он в монастыре неисходно, с чистой совестью, в послушании игумена и всей братии, в совершенном воздержании, то не только облекся бы в святительскую одежду, но и вышнего царства достоин бы был».
Ты же, брате, епископъству ли похотѣлъ еси? Добру дѣлу хощеши! Но послушай Павла, глаголюща к Тимофѣю,[110] и, почетъ, разумѣеши, аще еси что от того исправилъ, какову епископу подобаетъ быти. Но аще бы ты былъ достоинъ таковаго сана, то не бых тебѣ пустилъ от себѣ, но своима рукама съпрестолника тя себѣ поставил бых въ обѣ епископии, Владимерю и Суждалю, якоже князь Георгий хотѣлъ,[111] но азъ ему въсбраних, видя твое малодушие. И аще мене преслушаешися, каковѣй любо власти въсхощеши, или епископъству, или игуменьству повинешися, — буди клятва, а не благословение! И к тому не внидеши въ святое и честное мѣсто, в немже еси остриглъся. Яко съсуд непотрѣбенъ будеши, и изверженъ будеши вонъ, и плакатися имаши послѣжде много безъ успѣха.
А ты, брат, не епископства ли захотел? Доброе дело! Но послушай, что апостол Павел говорит Тимофею, и, прочитавши, ты поймешь, исполняешь ли ты сколько-нибудь то, что следует епископу. Да если бы ты был достоин такого сана, я не отпустил бы тебя от себя, но своими руками поставил бы сопрестольником себе в обе епископии — во Владимир и в Суздаль, — как и князь Георгий хотел; но я воспрепятствовал ему в этом, видя твое малодушие. И если ты ослушаешься меня, захочешь какой-либо власти, сделаешься епископом или игуменом, — проклятие, а не благословение будет на тебе! И после того не войдешь ты в святое и честное место, в котором постригся. Как сосуд непотребный будешь, и извержен будешь вон, и после станешь горько плакать, но безуспешно.
Не токмо бо есть съвръшение, брате, еже славиму быти от всѣх, но еже исправити житие свое и чиста себѣ съблюсти, От того, брате, Печерьскаго монастыря пречистыа Богоматере мнози епископи поставлени быша, якоже от самого Христа, Бога нашего, апостоли въ всю вселенную послани быша, и, яко свѣтила свѣтлаа, освѣтиша всю Рускую землю святымъ крещениемь. Пръвый — Леонтий, епископъ Ростовъскый,[112] великий святитель, егоже Богъ прослави нетлѣниемь, и се бысть пръвый престолникъ, егоже невѣрнии много мучивше и бивше, — и се третий гражанинъ бысть Рускаго мира, съ онема варягома вѣнчася от Христа,[113] егоже ради пострада. Илариона же, митрополита, и самъ челъ еси в Житии святаго Антониа, яко от того постриженъ бысть, тако священства сподобленъ. Посем же: Николае и Ефремь — Переяславлю, Исайа — Ростову, Германъ — Новуграду, Стефанъ — Владимерю, Нифонтъ — Новуграду, Маринъ — Юрьеву, Мина — Полотску, Никола — Тмутороканю, Феоктистъ — Чернигову, Лаврѣнтей — Турову, Лука — Белуграду, Ефрѣмъ — Суждалю.[114] И аще хощеши вся увѣдати, почти Лѣтописца старого Ростовскаго:[115] есть бо всѣхъ болий 30; а еже потом и до нас, грѣшных, мню, близъ 50.
Не в том совершенство, брат, чтобы славили нас все, но чтобы правильно вести житие свое и чистым себя соблюсти. Поэтому-то, брат, из Печерского монастыря пречистой Богоматери многие епископы поставлены были, как от Христа, Бога нашего, во всю вселенную посланы были апостолы, и, как светила светлые, осветили они всю Русскую землю святым крещением. Первый из них — Леонтий, епископ Ростовский, великий святитель, которого Бог прославил нетлением, он был первопрестольник; его, после многих мучений, убили неверные, — это третий гражданин Русского мира, с теми двумя варягами увенчанный от Христа, ради которого пострадал. Про Илариона же, митрополита, ты и сам читал в Житии святого Антония, что им он пострижен был и святительства сподобился. Потом были епископами: Николай и Ефрем — в Переяславле, Исайя — в Ростове, Герман — в Новгороде, Стефан — во Владимире, Нифонт — в Новгороде, Марин — в Юрьеве, Мина — в Полоцке, Николай — в Тмутаракани, Феоктист — в Чернигове, Лаврентий — в Турове, Лука — в Белгороде, Ефрем — в Суздале. Да если хочешь узнать всех, читай старую Ростовскую летопись: там их всех более тридцати; а после них и до нас, грешных, будет, я думаю, около пятидесяти.
Разумѣй же, брате, колика слава и честь монастыря того! И постидѣвся, покайся и извол и си тихое и безмятѣжное житие, к немуже Господь призвал тя есть. Азъ бы рад оставилъ свою епископию и работалъ в томъ святемь Печерьском монастырѣ. И се же глаголю ти, брате, не сам себѣ величаа, но тебѣ възвѣщаа. Святительства нашего власть самъ вѣси. Кто не вѣсть мене, грѣшнаго, епископа Симона, и сиа съборныа церьки, красоты Владимерьскиа, и другиа, Суждальскиа церьки, юже сам създахъ?[116] Колико имѣета градовъ и селъ, и десятину[117] събирають по всей земли той, — и тѣмъ всѣмь владѣеть наша худость. И сиа вся бых оставилъ, но вѣси, какова велиа вещь духовнаа и нынѣ обдержить мя, и молюся. Господеви, да подасть ми благо врѣмя на правление.
Разумей же, брат, какова слава и честь монастыря того! И, устыдившись, покайся и возлюби тихое и безмятежное житие, к которому Господь призвал тебя. Я бы с радостью оставил свою епископию и стал бы служить игумену в том святом Печерском монастыре. И говорю я это тебе, брат, не для того, чтобы возвеличить самого себя, а чтобы только возвестить тебе об этом. Святительства нашего власть ты сам знаешь. И кто не знает меня, грешного, епископа Симона, и этой соборной церкви, красы Владимира, и другой, Суздальской церкви, которую я сам создал? Сколько они имеют городов и сел, и десятину собирают с них по всей земле той, — и этим всем владеет наше ничтожество. И все бы это оставил я, но ты знаешь, сколь великое дело духовное лежит на мне, и молю Господа, да подаст он мне благое время исполнить его.
И съвѣсть тайнаа Господь: и истинно глаголю ти — яко всю сию славу и честь въскорѣ яко калъ вменилъ бых, и аще бы ми ся смѣтиемь пометнути в Печерьскомъ монастырѣ и попираему человѣки, или единому быти от убогых пред враты честныа лавры и сътворитися просителю, — то лучши бы ми врѣменныа сиа чести. Единъ день въ дому Божиа Матере паче 1000 лѣт, и в немъ изволилъ бых пребывати паче, нежели жити ми в селех грѣшничих. И въистину глаголю ти, брате Поликарпе: гдѣ слыша сих дивнѣйши, в томъ въ святемь монастырѣ Печерьском чюдеса? Что же ли божественѣйших сих отцевъ, иже в конець вселенныа просиаша, подобно лучам солнечнымъ? О них же достовѣрно повѣдаю ти настоащим писанием к сим же, иже тебѣ реченнымъ. И се тебѣ, брате, скажю, что ради мое тщание и вѣра къ святому Антонию и Феодосию.
Но ведает тайное Господь: истинно говорю тебе — всю эту славу и честь сейчас же за ничто посчитал бы, лишь бы валяться сором, попираемым людьми, в Печерском монастыре, или быть одним из убогих, просящих милостыню у ворот честной той лавры, — все это лучше было бы для меня временной сей чести. Один день пребывания в доме Божьей Матери лучше, чем тысяча лет обычной жизни, и в нем хотел бы я находиться, а не жить в селениях грешников. Поистине говорю тебе, брат Поликарп: где слышал ты о более дивных чудесах, чем те, какие свершались в святом Печерском монастыре? Где еще встречались столь божественные отцы, озарившие все концы вселенной подобно лучам солнечным? О них же достоверно поведаю тебе этим писанием, в добавление к тем, о которых тебе уже рассказывали. И о том тебе, брат, расскажу, почему я имею такое усердие и веру к святым Антонию и Феодосию.
СКАЗАНИЕ СИМОНА, ЕПИСКОПА ВЛАДИМЕРЬСКАГО И СУЖДАЛЬСКАГО, О СВЯТЫХЪ ЧЕРНОРИЗЦЕХ ПЕЧЕРЬСКЫХ И ЧТО РАДИ ИМѢТИ ТЩАНИЕ И ЛЮБОВЪ КЪ ПРЕПОДОБНЫМ ОТЦЕМЬ АНТОНИЮ И ФЕОДОСИЮ ПЕЧЕРЬСКИМ.[118] СЛОВО 15
СКАЗАНИЕ СИМОНА, ЕПИСКОПА ВЛАДИМИРСКОГО И СУЗДАЛЬСКОГО, О СВЯТЫХ ЧЕРНОРИЗЦАХ ПЕЧЕРСКИХ И О ТОМ, ПОЧЕМУ ДОЛЖНО ИМЕТЬ УСЕРДИЕ И ЛЮБОВЬ К ПРЕПОДОБНЫМ ОТЦАМ АНТОНИЮ И ФЕОДОСИЮ ПЕЧЕРСКИМ. СЛОВО 15
Слышах вещь предивну от блаженныхъ техъ старець, яко рѣша слышавъше от самовидець онѣхъ таковаго чюдеси, бывшаго при игуменъствѣ Пиминовѣ[119] в Печерьскомъ святѣмъ монастырѣ.
Слышал я предивную вещь от блаженных старцев печерских; они же говорили, что слышали от очевидцев этого чуда, случившегося во времена игуменства Пимена в Печерском святом монастыре.
Бысть убо муж съвръшен въ всякой добродѣтели в том же Печерьскомъ монастырѣ, имянем Ансифоръ, презвитеръ саном. И прозорлива дара сподобися от Бога, еже видити на всяком человѣцѣ съгрѣшниа. И инаа того исправлениа повѣдают, но се едино скажю.
Был в Печерском том монастыре муж, совершенный во всякой добродетели, именем Онисифор, пресвитер саном. И сподобился он от Бога дара прозорливости, так что видел согрешения человека всякого. Рассказывают и о других его подвигах, но я об одном расскажу.
Бысть сему блаженному Ансифору сынъ духовный, черноризець нѣкто и другъ по любви, иже не истиною подражаше житие того святаго: постникъ ся являася лжею и цѣломудръ ся творя, втайнѣ же ядый и пиа и сквѣрно живый препровади лѣта своа. Се же утаися духовнаго того мужа, и ни единъ же от братиа сего разумѣвъ.
Был у этого блаженного Онисифора сын духовный и любимый друг, некто из черноризцев, который лицемерно подражал житию этого святого: притворялся постником и целомудренником, втайне же ел и пил и, живя распутно, так проводил лета свои. И утаилось это от духовного того мужа, и никто из братии сего не знал.
Въ единъ же день, здравъ сый, напрасно умре. Не можаше ни единъ же телеси его приближитися смрада ради, бывъшаго от него. И приатъ же страхъ вся, и нуждею сего изъвлекше, и не можаху пѣниа над нимъ сътворити смрада ради. Положивше того особъ и ставъше издалеча, пѣние обычное сътворивше, нѣцѣи же заимше ноздри своа. И сего, внесше внутрь, в печерѣ положиша, и толми въсмердѣшася, якоже и безъсловесным бѣгати тоа печеры. Многажды же и вопль слышашеся горекъ, яко нѣции мучаще того.
В один день, совсем здоровый, внезапно он умер. И никто не мог приблизиться к его телу из-за смрада, исходящего от него. И напал страх на всех, и насилу вытащили его, но отпевания из-за смрада не могли над ним свершить. Положили тело в стороне и, ставши поодаль, творили обычное пение, иные же затыкали ноздри свои. И, внесши его внутрь пещеры, положили там, и пошел такой смрад, что и бессловесные твари бегали от той пещеры. Много раз слышался и вопль горький, словно кто-то мучил его.
И явися святый Антоний прозвитеру Оньсифору, съ прещениемь глаголя: «Почто се сътворилъ еси? Таковаго сквернаго, и нечистаго, и безаконнаго, и многогрѣшнаго здѣ положилъ еси, якоже таковъ не бысть положен никтоже, иже осквернилъ есть святое мѣсто сие». Възбнувъ же от видениа и пад на лици своемь, моляшеся Богу, глаголя: «Господи, что ради съкрылъ еси от менѣ дѣла человѣка сего?» И приступль аггелъ, глаголя ему: «На показание всѣмь съгрѣшающим и не кающимся бысть се, да видѣвше, покаются». И сие рекъ, невидимъ бысть. Тогда прозвитерь, шед, възвести вся сиа игумену Пимину. И пакы в другую нощь тоже видѣ и рече: «Изверзи его вънъ въскорѣ на снедение псомъ, недостоинъ бо есть пребываниа здѣ». Прозвитерь же пакы на молитву обратися, и бысть к нему глас, глаголяй: «Аще хощеши, — помози ему».
И явился святой Антоний пресвитеру Онисифору, с гневом говоря ему: «Что это ты сделал? Такого скверного, и порочного, и лживого, и многогрешного здесь положил, какого еще никогда не было положено, так что осквернил он святое место сие». Очнувшись от видения и пав ниц, Онисифор взмолился Богу, говоря: «Господи, зачем скрыл ты от меня дела человека этого?» И приступил к нему ангел, и сказал: «В назидание всем согрешающим и не покаявшимся было это, чтобы, видевши, покаялись». И сказав сие, сделался невидим. Тогда пресвитер пошел и возвестил все это игумену Пимену. Потом в другую ночь то же увидел Онисифор: «Выбрось его скорее вон на съедение псам, — сказал Антоний, — недостоин он пребывать здесь». Пресвитер же снова стал молиться, и был к нему голос: «Если хочешь, — помоги ему».
Съвѣт же сътворше съ игуменомъ, да нуждею приведуть нѣкия, и извлекуть и вонъ, и въвръгут и в воду, волею бо никтоже можаше горе той приближитися, идѣже бѣ печера. Пакы же явися имъ святый Антоний, глаголя: «Смили ми ся душа брата сего, понеже не могу преступити обѣта брата моего, иже к вамь обѣщахся, яко всякъ, положенный здѣ, помилованъ будет, аще и грѣшенъ есть. Не суд бо хуждешии, иже со мною здѣ в печерѣ отци, бывших прежде закона и по законѣ, угодивших Господу Богу моему и пречистей его Матере, — да ни единъ от сего монастыря осужденъ будет въ муку. Господь же рече ми, яко слышати ми глас его: “Азъ есмь рекий Аврааму: двадесяти ради праведникъ не погублю града сего”,[120] — то кольми паче тебѣ ради и иже сущих с тобою помилую и спасу грѣшника; аще здѣ постигнет умрети, в покои будеть». Сиа же слышавъ Анъсифоръ от святаго, вся видѣннаа и слышаннаа възвѣсти игумену и всей братии. От них же азъ обретох единаго, иже исповѣда ми вещь сию от тѣх пръвыхъ черноризець.
Посоветовавшись с игуменом, решили насильно привести кого-нибудь, чтобы вытащить вон это тело и бросить его в воду, так как добровольно никто не мог приблизиться к той горе, где была пещера. И снова явился святой Антоний, говоря: «Смиловался я над душой брата этого, потому что не могу нарушить обета моего, данного вам, что всякий, положенный здесь, помилован будет, хотя бы и грешен он. Ведь не хуже отцы, положенные со мною в пещере, тех, что были прежде закона и после закона, но угодили Господу Богу моему и пречистой его Матери, и потому никто из монастыря этого не будет осужден на муку. Господь говорил ко мне, и я слышал голос его: “Я тот, который сказал Аврааму: ради двадцати праведников я не погублю города сего”, — тем более тебя ради и тех, которые с тобою, помилую и спасу грешника; если здесь постигнет его смерть, — спасен будет». Услышав это от святого, Онисифор возвестил все виденное и слышанное игумену и всей братии. Одного из них встретил и я, и он рассказал мне историю эту от тех первых черноризцев.
Пиминъ же игуменъ, въ мнозѣ недоумѣнии бывъ от страшней сей вещи, съ слезами моляше Бога о спасении души братнѣй. И бысть ему явление от Бога нѣкое, тако глаголюще: «Понеже здѣ мнози грѣшнии положени быша, и вси прощени быша ради угодивших ми святыхъ, иже в печерѣ, и сего же окааннаго душу помиловахъ Антониа ради и Феодосиа, рабу моею, и сущихъ с нима святыхъ черноризець молитвою. И се ти знамение буди изменению: смрад бо на благовоние преложися». И сие слышавъ, игуменъ радости исполнився, и, съзва всю братию, сказа имъ явление, и иде с ними к печерѣ видѣти бывъшаго; и обоняше вси благоюхание от телеси его, злосмрадие же и вопль никакоже слышашеся. И всй насладишася добровониа, прославиша Бога и святаа его угодникы, Антониа и Феодосиа, о спасении братнѣ.
Игумен же Пимен в великом недоумении был из-за такого страшного события и со слезами молил Бога о спасении души брата. И было ему видение от Бога, сказавшего: «Так как уже здесь многие грешные положены были, и все прощены были ради угодивших мне святых, лежащих в пещере сей, и этого окаянного душу помиловал я ради Антония и Феодосия, рабов моих, и молитвою спасшихся с ними святых черноризцев. И вот тебе знамение перемены: смрад в благовоние превратился». Услышав это, игумен исполнился радости, созвал всю братию и, рассказав им о явлении, пошел с ними к пещере, чтобы увидать случившееся; и обоняли все благоухание от тела умершего, а злосмрадия и вопля никакого не было слышно. И все насладились благоуханием и прославили Бога и святых его угодников, Антония и Феодосия, за спасение брата.
И сего ради азъ, грѣшный, епископъ Симонъ, тужу, скорблю, и плачю, и жалаю тамо ми скончатися, да бых точию положенъ былъ въ божественой тоии пръсти и малу отраду приалъ бых многых ми грѣховъ, молитвъ ради святыхъ отець о Христѣ Иисусѣ, Господи нашемъ, ему же слава нынѣ, и присно, и въ вѣки вѣком.
Оттого-то и я, грешный, епископ Симон, тужу, скорблю и плачу, и желаю там умереть, чтобы положенным быть только в божественной той земле, и принять малую отраду от многих грехов моих, молитв ради святых отцов о Христе Иисусе, Господе нашем, ему же слава ныне, и присно, и во веки веков.
О БЛАЖЕННѢМЬ ЕУСТРАТИИ ПОСТНИЦИ. СЛОВО 16
О БЛАЖЕННОМ ЕВСТРАТИИ ПОСТНИКЕ. СЛОВО 16
Нѣкий человѣкъ прииде ис Киева в печеру, хотя быти черноризець. И повелѣ игуменъ его пострищи, и нарече имя ему Еустратие. Онъ же, раздаа все свое имѣние убогым, мало нѣчто остави ближним своимъ, да по нем раздають. Бысть же сий черноризець Еустратий постникъ и послушникъ всѣмь.
Некий человек пришел из Киева в пещеру, желая стать черноризцем. И повелел игумен его постричь, и дал имя ему Евстратий. Он же раздал все имение убогим, оставив немного ближним своим, чтобы они за него раздавали. Был же этот черноризец Евстратий постник и послушлив всем.
Той же блаженный, крѣпя и моля вся християны, наказоваше ихъ, глаголя: «Братие, елико вас крестися и въ Бога вѣровасте, не будемъ отмѣтници своего обѣта, еже въ святѣмь кресщении. Христосъ бо ны искупи от клятвы законныа и породи водою и духомъ, сыны и наслѣдникы нас сътвори: то аще умремъ — Господеви умремъ; аще ли живем — бытию длъжнаа послужим; аще за люди умремь — смертию живот купимъ, той животъ вѣчный дасть намъ».
Этот блаженный, поучая и умоляя всех христиан, наставлял их, говоря: «Братия, вы, которые крестились и в Бога веруете, не будьте отступниками от обета, данного при святом крещении. Христос нас искупил от проклятия и освятил водою и духом, сынами и наследниками нас сотворил: так что, если умрем, — в Господе умрем; если же жить будем, — исполним службу нашу; если за людей умрем — то смертию жизнь купим и Христос жизнь вечную даст нам».
Бѣ бо сий Еустратие плененъ безбожными агаряны[121] и проданъ жидовину. Не по мнозѣх же днехъ вси изомроша от глада и истаавша жаждею: овии по трех днехъ, инии же по седми, крѣпции же по 10 днехъ. И скончашася вси гладом и жаждею. Бѣ же их числом 50: от монастырьскых работникъ 30, от Киева 20.
Этот Евстратий был взят в плен безбожными кочевниками и продан иудею. Через несколько дней все пленники умерли, мучимые голодом и жаждой: иные через три дня, другие через семь, крепкие же — через десять дней. И так все скончались от голода и жажды. Было же их числом пятьдесят: из монастырских работников тридцать, из Киева двадцать.
Минувшимъ же днемъ 14, оста мнихъ единъ живъ, бѣ бо постникъ от младых ноготь. Видѣвъ же жидовин, яко сий мних вина бысть погыбели злата его, еже на плѣнных вдасть, и съдѣа на немъ Пасху свою. Наставшу же дни Въскресениа Христова, поругание сътвори святому Еустратию: по писанному въ Евангелии, иже сътвориша на Господа нашего Иисуса Христа и поругашеся ему, и тако и сего блаженънаго пригвоздиша къ кресту. И благодаряше Бога на нем, и живъ бысть 15 дней.
По прошествии же четырнадцати дней остался в живых один только монах, потому что был он постником с самых юных лет. Иудей же, видя, что монах этот был виновником погибели золота его, которое он уплатил за пленных, решил принести его в жертву на Пасху свою. Когда наступил день Воскресения Христова, надругался он над святым Евстратием так, как, по писаному в Евангелии, надругались иудеи над Господом нашим, Иисусом Христом: пригвоздил этого блаженного к кресту. А тот славил Бога на кресте и оставался жив и в пятнадцатый день.
Жидове же рѣша ему: «Нынѣ насытися законныа пища, безумнѣ, да живъ будеши, ибо Моисий, закон приимъ от Бога, намъ дасть, и се во книгахъ речено бысть: “Проклят всякъ, висяй на древѣ”.[122] Мних же рече: “Велики благодати сподобил мя есть Богъ днѣсь пострадати. И речет ми, яко и разбойнику: “Днесь съ мною будеши в раи”.[123] Сам бо разори клятву законную и въведе благословение. О нем же рече Моисий: “Узрите живот вашь, висящь прямо очима вашима”;[124] Давидъ же: “Пригвоздиша руцѣ мои и нозѣ мои”, и пакы: “Разделиша ризы моа себѣ и о матизмѣ моей меташа жребиа”.[125] О семъ же дни глаголеть: “Сий день, иже сътвори Господь! Възрадуемся и възвеселимся и во нь!”[126] Ты же и иже с тобою жидовѣ днѣсь въсплачете и възрыдаете, яко прииде на вы отвѣтъ от Бога, и кровѣ ради моеа и всѣхъ христианъ, яко субот ваших ненавидить Господь и преложи праздникы ваша в сѣтование,[127] яко убиенъ бысть началник вашего безакониа».
Иудеи же говорили ему: «Безумец, прими наш закон и будешь жив: ведь Моисей от Бога принял закон, который дал нам, и вот в книгах сказано: “Проклят всякий, висящий на древе”». Инок же сказал: «Великой благодати сподобил меня Бог в нынешний день пострадать. И скажет он мне, как и разбойнику: “Ныне же будешь со мною в раю”. Он сам уничтожил закон и ввел благодать. Это о нем сказал Моисей: “Увидите жизнь вашу, висящую пред очами вашими”; Давид же: “Пригвоздили руки мои и ноги мои”, и еще: “Разделили ризы мои между собой и об одежде моей метали жребий”. О нынешнем же дне говорит: “Вот день, который сотворил Господь! Возрадуемся и возвеселимся в день этот!” Ты же и другие иудеи с тобой заплачете ныне и зарыдаете: пришло вам время дать ответ Богу за кровь мою и кровь всех христиан, потому что субботы ваши ненавидит Господь и преложил праздники ваши в сетование, ибо убит начальник вашего беззакония».
Слышавъ же сиа жидовинъ, яко распят сый и поносит ему, и, вземь копие, прободе его, и тако предасть душу свою Господеви. И бѣ видѣти душу преподобнаго, носиму на колесници огнѣнѣ, и кони огняни, и глас бысть, глаголя греческыи: «Се добрый небеснаго града гражанинъ нареченный!» И сего ради протостраторъ[128] зоветься въ поминании вашем.
Иудей же, слыша, как распятый поносит его, взяв копье, пронзил его, и тот предал душу свою Господу. И видели, как в огненной колеснице несли душу преподобного огненные кони, и раздался голос, говоривший по-гречески: «Вот добрый гражданин небесного града!» И потому протостратором зовется он в поминании вашем.
И ту абие вѣсть бысть от царя на жиды том дни, да ижденуть вся жиды, и имѣниа ихъ отъимше, а старѣйшины избиють. Бысть убо сицева вѣщь. Нѣкто от жидовъ крестися, богат сый и храборъ велми, и сего ради приатъ его царь, по малех же днехъ сътвори его епарха.[129] Онъ же, получивъ санъ, втайнѣ бывает отмѣтникъ Христа и его вѣры и дасть дръзновение жидовомъ по всей области Греческаго царства, да купят христианы в работу себе. Обличенъ же бывъ нечестивый сей епархъ и убиенъ бысть, по словеси блаженнаго Евстратиа, и ту сущаа жиды, иже озимостваша в Коръсуни;[130] и имѣниа отъимше того жидовина, а съдѣлавшаго на блаженнаго повѣсиша. «Обрати бо ся болѣзнь того на главу его, на връхъ того неправда его снидет».[131]
И вдруг в тот же день пришло об иудеях повеление от царя, чтобы изгнать всех иудеев, отнявши у них имение, а старейшин казнить. Случилось же вот что. Некий иудей, богатый и очень отважный, крестился, и ради этого приблизил его к себе царь и вскоре назначил его епархом. Он же, получив сан, втайне оставался отступником от Христа и его веры и дал свободу иудеям по всему царству Греческому покупать себе христиан в рабство. И обличен был этот нечестивый епарх и убит, как предсказал блаженный Евстратий, и с ним все иудеи, которые зимовали в Корсуни; а у того иудея, который замучил блаженного, отняли имение и самого повесили. «Обратилась злоба его на главу его, и на его темя злодейство его пало».
Тѣло же святаго в море вверъжено бысть, идѣже множество чюдесъ сътворяется. По искании же быша вѣрными святыа его мощи не обретенныи, не въсхотѣ бо святый от человѣкъ славы, но от Бога. Окааннии же жидовѣ, видѣвше чюдо страшно, и крестишася.
Тело же святого было брошено в море, где множество чудес свершается им. Верные искали его святые мощи, но не нашли, не от людей, а от Бога желал славы святой. Окаянные же иудеи, видев страшное чудо, крестились.
О СМИРЕННЕМЪ И МНОГОТРЪПѢЛИВЕМ НИКОНѢ ЧЕРНОРИЗЦИ. СЛОВО 17
О СМИРЕННОМ И МНОГОТЕРПЕЛИВОМ НИКОНЕ-ЧЕРНОРИЗЦЕ. СЛОВО 17
Другый же мних, имянем Никонъ, въ пленении сый, окованъ дръжимъ бѣаше. И прииде нѣкто от Киева, хотя искупити его. Сий же не рад о том, бѣ бо от великих града. Тожде христолюбець искупи многы пленникы, възвратися. Слышавши же, свои ему съ многымъ имѣниемь идоша искупити его. Мних же рече к нимъ: «Никакоже всуе истощите имѣниа вашего. Аще бы хотѣлъ Господь свободна мя имѣти, не бы мя предалъ в руцѣ безаконным симъ и лукавнѣйшю паче всеа земля. Той бо рече: “Азъ есмь предаай священникы въ плѣнъ”. Благаа ли въсприахомъ от рукы Господня, — злых ли не тръпимъ?» Сии, укоривъше его, отъидоша, носящи съ собою богатество много.
Другой инок, именем Никон, был также взят в плен, и держали его в оковах. И пришел некто из Киева выкупить его. Но он не радел о том, хотя и был из знатных людей города. Христолюбец же тот, выкупив многих других пленников, возвратился. Услышав об этом, родственники Никона со многим богатством пошли выкупать его. Инок же сказал им: «Не тратьте всуе богатства вашего. Если бы хотел Господь, чтобы я был свободным, то не предал бы он меня в руки этих людей беззаконных и самых коварных во всей земле. Господь сказал: “Я предаю в плен и священников”. Благое приняв от руки Господней, — неужели не стерпим зла?» Родственники же, укоряя его, ушли, унося с собой большое богатство.
Половци же видѣвше лишение своего желаниа и начаша мучити мниха велми немилостивно. За 3 лѣта по вся дни озлобляемь и вяжемъ, на огни пометаемь, ножи разрѣзаемь, окованнѣ имый руцѣ и нозѣ на солнцѣ пребываа жгом, от глада и жажди скончеваемь, овогда бо чрезъ день, овогда чрес два дни или за три дни ничтоже вкушаа. И благодаряше Бога о всѣх сихъ и моляшеся. Зимѣ же на снѣгу и на студении пометаемь. Се же все творяху ему окааннии половци, да дасть на собѣ искупъ многъ. Онъ же глаголаше к ним, яко: «Христосъ избавит мя туне от рукъ ваших; уже бо извѣщение приахъ: яви бо ми ся братъ мой, его же прадасте жидовом на распятие. И тии бо осудятся с рекшими: “Възми, възми, распни его, кровъ его на нас и на чадѣх нашихъ!”[132] — вы же, окааннии, съ Июдою мучими будете въ вѣки, яко предатели нечестивии, безаконници. Тако бо ми рече святый Герасим, яко: “Въ 3 день имаши въ монастырѣ быти, молитвъ ради святыхъ Анътониа и Феодосиа и святыхъ черноризець, иже с ними”». Слышав же половчинъ, мнѣвъ, яко бежати хощет, и подрѣза ему лыста, да не убѣжит, и стрежаху его крѣпко. В 3-й день всѣмъ преседящим у него въ оружии, въ 6 час невидимъ бысть, и слыша глас, глаголющь: «Хвалите Господа!» — съ небесъ.
Половцы же, видя, что не осуществилось их желание, начали мучить инока без всякой милости. Три года каждый день издевались над ним и связывали его, бросали в огонь, резали ножами, с закованными руками и ногами оставляли под палящим солнцем, голодом и жаждой морили, так что он иногда день, иногда два и три оставался без всякой пищи. И за все это благодарил он Бога и молился. Зимой же на снег и на мороз выбрасывали его. Все это делали окаянные половцы, чтобы он дал за себя большой выкуп. Он же сказал им: «Христос даром избавит меня от рук ваших; я уже получил извещение об этом: являлся мне брат мой, которого вы продали иудеям на распятие. Осудятся они со сказавшими: “Возьми, возьми, распни его, кровь его на нас и на детях наших!” — вы же, окаянные, вечно будете мучиться с Иудою, как предатели нечестивые и беззаконники. И вот что сказал мне святой Герасим: “Через три дня ты будешь в монастыре по молитвам святых Антония и Феодосия и святых черноризцев, которые с ними”». Услышав же это, половчанин подумал, что тот бежать хочет, и подрезал ему голени, чтобы он не убежал, и крепко стерегли его. В третий же день все с оружием сидели около него, — вдруг в шестом часу он сделался невидим, и услыхали голос, произнесший с небес: «Хвалите Господа!»
И тако въ церковь Печерьскую пресвятыа Богородица принесенъ бысть невидимо въ врѣмя, егда начаше кенаникъ пѣти.[133] Вся же братиа стекошася к нему и въпрошаху его, како сѣмо прииди? Онъ же исперва хотя утаити преславное то чюдо. Видѣвши же на немь желѣза тяжка, и раны неисцѣлныа, и все тѣло, съгнившеся ранами, и самаго суща въ юзах, и еще крови каплющи от прерѣзаная лыстовъ, — и не аша вѣры.
И так перенесен был он невидимо в Печерскую церковь пресвятой Богородицы в то время, когда начали петь кенаник. И стеклась к нему вся братия, и спрашивали его, как он сюда пришел? Он же сперва хотел утаить преславное то чудо. Но все видели на нем железа тяжкие, и раны неисцелимые, и все тело, гноившееся от ран, и сам он был в оковах, и кровь еще капала из перерезанных голеней, — и не поверили ему.
Послѣди же яви имъ истинну и не дасть отняти желѣзъ от руку и ногу. Игуменъ же рече: «Брате, аще бы хотѣлъ Господь в нужи тя имѣти, не бы тя извелъ оттуду; нынѣ же повинися воли нашей». И снемше с него желѣза, и сковаша еже на потрѣбу олътареви.
Наконец поведал он им истину и не давал снять оков с рук и ног. Игумен же сказал: «Брат, если бы хотел Господь в беде тебя оставить, то не вывел бы он тебя оттуда; теперь же подчинись воле нашей». И, снявши с него оковы, перековали их на вещи, нужные для алтаря.
По днехъ же мнозехъ прииде онъ половчинъ в Киевъ мира ради, иже дръжавый блаженнаго сего, и вниде в монастырь Печерьский. Видѣвъ же старца, сказа игумену и всей братии, еже о немь, и к тому не възвратився въспять, но крестися и бысть мних, и с родомъ своим; и ту живот свой скончаша въ покоании, работаше плѣннику своему, и суть положени въ своемь притворѣ.
Спустя долгое время половчанин, державший в плену этого блаженного, пришел в Киев для переговоров о мире, и зашел он в монастырь Печерский. И увидел этого старца, и рассказал о нем игумену и всей братии, и после того уже не вернулся назад, но вместе с родом своим принял крещение и сделался иноком; и здесь, в монастыре, окончили они жизнь свою в покаянии, служа пленнику своему, и положены в своем притворе.
Многа же и ина исправлениа того блаженнаго Никона повѣдуеть, о нихже нѣсть нынѣ врѣмя писати, но се едино ти скажю. Егда бѣ въ пленении блаженный сей, разболѣвшися нѣкогда пленником от глада и жажди. Заповѣда имъ блаженный не вкусити ничтоже от поганых, самъ же, въ юзах, молитвою вся исцѣли и бѣжати сътвори невидимо.
И о многих других деяниях того блаженного Никона рассказывают; о них нет времени теперь писать, но об одном я все же тебе расскажу. Когда был в плену этот блаженный, заболели однажды пленники от голода и жажды. И велел им блаженный ничего не принимать в пищу от поганых, сам же, в узах, молитвою всех исцелил, и сделал так, что они невидимо бежали.
Пакы же тому половчину умрети хотящу, заповѣда женамъ своимъ, дѣтемъ, да сего мниха распнут над ним. Сий же помоливъся, блаженный, и исцели и: прозря того послѣднее покаание, себѣ же избави горкиа смерти. Сий же убо Никонъ «Сухий» именуется въ поминании вашем: истекъ кровию, и изъгнивъ от ранъ, и изхну.
Однажды, когда тот половчанин стал умирать, велел он женам своим и детям, чтобы распяли над ним этого монаха. Тогда блаженный помолился и исцелил его: он провидел его будущее покаяние и себя избавил от горькой смерти. Этот Никон «Сухим» именуется в поминании вашем: истек он кровью, сгнил от ран и иссох.
К Поликарпу. Како възмогу, брате, исповѣдати тебѣ святыхъ муж, бывших въ честнѣмъ том и блаженнѣ монастырѣ Печерьскомъ?! Ихъ же ради добродѣлнаго житиа и погании крестишася, и быша мниси, яко оного ради блаженнаго, предреченнаго Христова мученика Герасима жидове крестишася, сего же ради страстотръпца Никона половци же быша черноризци. Многа же и паче сихъ слышалъ еси от мене, грѣшънаго епископа Симона, и худжьшаго въ епископѣхъ, недостойна суща тѣхъ святыхъ черноризець подножию; им же, мню, не весь миръ достоинъ, ни тому же самому списателю, исписати могущу тѣхъ чюдес. Къ тѣм бо рече Господь: «Тако да просвѣтится свѣт вашь пред человѣкы, да видят ваша добраа дѣла и прославят Отца вашего, иже есть на небесѣхъ».[134] Что же убо и бысть измѣнение нашего обѣщаниа и претворение житиа от таковыа высоты въ глубину житейскую впадшим? Началникы и наставникы имам, равны бесплотным, пръвыа же молитвеникы и ходатаа ко Творцю, подобни бо суть аггеломъ и мученичьскими увязени венци!
К Поликарпу. Как смогу я, брат, достойно прославить святых мужей, бывших в честном том и блаженном монастыре Печерском?! Ради добродетельного жития их и поганые крестились, и монахами становились, — так, ради того блаженного Христова мученика Герасима <-Евстратия> иудеи крестились, а ради этого страстотерпца Никона половцы сделались иноками. Многое же, и больше этого, слышал ты от меня, грешного епископа Симона, худшего из епископов, недостойного быть подножием тех святых черноризцев; да их, думаю, и весь мир недостоин, и нет такого книжника, который бы мог описать все чудеса их. Это им сказал Господь: «Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего, который на небесах». Что же может нарушить наш обет и переменить жизнь нашу, с такой высоты в глубину житейскую павших? Ведь мы начальников и наставников имеем, равных бесплотным, первых молитвенников и ходатаев пред Творцом, подобных ангелам, мученическими венцами увенчанных!
О СВЯТѢМЬ СВЯЩЕННОМУЧЕНИЦѢ КУКШѢ И О ПИМИНѢ ПОСТНИЦИ. СЛОВО 18
О СВЯТОМ СВЯЩЕННОМУЧЕНИКЕ КУКШЕ И О ПИМЕНЕ ПОСТНИКЕ. СЛОВО 18
Волею како премену сего блаженнаго и священномученика, того же монастыря Печерьскаго черноризца, Кукшу, егоже вси извѣдають, како бѣси прогна, и вятичи крести, и дождь съ небеси сведе, и езеро изъсуши, и многа чюдеса сътворивъ, и по многых муках усеченъ бысть съ учеником своим. С нима же и Пиминъ, блаженный постник, въ единъ день скончася, проувѣдевъ свое отхождение къ Господу прежде двою лѣту, и многа ина пророчествовавъ, недужныа исцеливъ. И посреди церкви велегласно рекъ: «Брат нашь Кукша противу свѣту убиенъ бысть». И то рекъ, преставися въ единъ час с тѣма святыма.
Как добровольно можно умолчать об этом блаженном черноризце того же Печерского монастыря, священномученике Кукше, о котором всем известно, как он бесов прогнал, и вятичей крестил, и дождь с неба свел, и озеро иссушил, и много других чудес сотворил, и после многих мучений убит был с учеником своим. В один день с ними скончался и блаженный Пимен Постник, который предсказал за два года свое отшествие к Господу, и о многом другом пророчествовал, и недужных исцелял. И вот посреди церкви, во всеуслышание, сказал он: «Брат наш Кукша нынче на рассвете убит». И сказавши это, умер в одно время с теми двумя святыми.
Къ Поликарпу. Оставлю убо много еже глаголати о святыхъ. Аще ли не довлѣетъ ти моа бесѣда, иже слыша от устъ моих, то ни самое писание на увѣрение тя приведет; аще ли же симъ не вѣруеши, то аще кто от мертвых въскреснеть, — не имеши вѣры.
К Поликарпу. Не стану я много говорить о святых. Если не довольно тебе моей беседы, того, что ты слышал из уст моих, то и мое писание не убедит тебя; если этому не веруешь, то и тому, что человек из мертвых воскрес, — не поверишь.
О СВЯТѢМЬ АФОНАСИИ ЗАТВОРНИЦИ, ИЖЕ УМЕРЪ И ПАКЫ ВЪ ДРУГЫЙ ДЕНЬ ОЖИВЕ И ПРЕБЫСТЬ ЛѢТ 12. СЛОВО 19
О СВЯТОМ АФАНАСИИ ЗАТВОРНИКЕ, КОТОРЫЙ УМЕР, А НА ДРУГОЙ ДЕНЬ СНОВА ОЖИЛ И ПРОЖИЛ ПОТОМ ДВЕНАДЦАТЬ ЛЕТ. СЛОВО 19
Бысть убо и се в том же святѣ монастырѣ. Брат единъ, живый свято и богоугодно житие, имянемь Афонасие, болѣвъ много, умре. Два же брата отръше тѣло мертво, отъидоста, увивше его, якоже подобает мертваго. По прилучаю же пришедше нѣции и, видѣвше того умеръша, отъидоша. Пребысть же мертвый всь день непогребенъ: бѣ бо убог зѣло, не имѣа ничтоже мира сего, и сего ради небрегомъ бысть; богатым бо всякъ тщится послужити и в животѣ, и при смерти, да наслѣдит что.
Вот что еще случилось в том святом монастыре. Брат один, именем Афанасий, проводивший жизнь святую и богоугодную, после долгой болезни умер. Два брата омыли тело мертвое и ушли, спеленав его, как подобает покойника. Случайно пришли к нему другие иноки и, увидя, что он умер, также ушли. И оставался покойник весь день без погребения: был он очень беден, и никаких сбережений не имел, и потому был в небрежении; богатым-то всякий старается послужить как в жизни, так и при смерти, чтобы получить что-нибудь в наследство.
В нощи же явися нѣкто игумену, глаголя: «Человѣкъ Божий сей два дни имат непогребенъ, ты же веселишися». Увѣдевъ же игуменъ о семъ, въ утрий день съ всею братиею приде къ умершему, и обретоша его сѣдяща и плачюща. Ужасошася, яко видѣвша того оживъша, въпрошаху того, глаголюще: «Како оживѣ или что видѣ?» Сий же не отвещеваше ничтоже, точию: «Спаситеся!» Они же моляхуся ему слышати что от него, да и мы, рече, ползуемся. Онъ же рече к нимъ: «Аще вы реку, не вѣруете ми». Братиа же к нему съ клятвою рѣша, яко: «Съхранимъ все, еже аще речеши намъ». Онъ же рече имъ: «Имѣйте послушание въ всем къ игумену, и кайтеся на всякъ час, и молитеся Господу Иисусу Христу, и пречистей его Матере, и преподобнымъ отцемь Антонию и Феодосию, да скончаете живот здѣ и съ святыми отци погребении сподобитеся въ печерѣ. Се бо боли всех вещей три сиа вещи суть, аще ли кто постигнет сиа вся исполнити по чину, точию не възносися. И к тому не въпрошайте мене, но молю вы ся, простите мя».
Ночью же явился некто игумену, говоря: «Человек Божий этот второй день лежит непогребенным, а ты веселишься». Узнавши об этом, игумен утром со всею братнею пришел к умершему, и увидели его сидящим и плачущим. И ужаснулись они, видя, что он ожил, и стали спрашивать его, говоря: «Как ты ожил и что видел?» Он же не отвечал ничего, только: «Спасайтесь!» Они же умоляли его рассказать о случившемся, говоря, что и им это будет на пользу. Он же сказал им: «Если я вам расскажу, не поверите мне». Братия же поклялась ему: «Соблюдем все, что бы ты ни сказал нам». Тогда он сказал им: «Во всем слушайте игумена, во всякое время кайтесь, молитесь Господу Иисусу Христу, и пречистой его Матери, и преподобным Антонию и Феодосию, чтобы окончить вам жизнь здесь и сподобиться погребения в пещере, со святыми отцами. Вот три самые важные вещи из всего, если только исполнять все это по чину, не возносясь. Более не спрашивайте меня ни о чем, и молю вас простить меня».
Шед же в печеру, заградився о себѣ двѣри и пребысть, не глаголя никомуже ничтоже, 12 лѣт. Егда же хотяше преставитися, призвав всю братию, тожде ей глаголаше, ежи испръва, о послушании и о покоании, глаголя: «Блаженъ есть, иже здѣ сподобивыся положенъ быти». И сие рекъ, почи с миромъ о Господѣ.
После этого ушел он в пещеру, заложил за собой двери и пробыл в ней, никогда и ни с кем не говоря, двенадцать лет. Когда же пришло время преставления его, он, призвав всю братию, повторил сказанное прежде о послушании и о покаянии, добавив: «Блажен, кто здесь сподобится положенным быть». И, сказав это, почил с миром о Господе.
И бѣ нѣкто брат единъ, боля лядвиами от лѣт многъ; и принесенъ бысть над него; обоимъ же тѣло блаженнаго и исцелѣ от того часа, и дажде до дьне смерти своеа никакоже поболѣвъ лядвиами, ниже инымъ чим. И сему исцѣлѣвшему имя Вавила. И той сказа братии сицѣ: «Лежащу ми, — рече, — и въпиющу от болѣзни, и абие вниди сий блаженный и глаголя ми: “Прииди, исцелю ти”. Азъ же хотя того въпрошати, когда и коли сѣмо прииде, онъ же абие невидимъ бысть». И оттоле разумеша вси, яко угоди Господеви, никогдаже бо изыде и виде солнце въ 12 лѣт, и плачася не преста день и нощь, ядяше бо мало хлѣба и воды пооскуду пиаше, и то чрес день. И се слышах от того Вавилы, исцеленнаго имъ.
Был же между братией некто, уже много лет страдавший болью в ногах; и принесли его к умершему; он же обнял тело блаженного и исцелился с того часа, и до самой смерти своей никогда уже не болели у него ни ноги, ни что другое. Имя этому исцелившемуся — Вавила. И вот что он рассказал братии: «Лежал я, — рассказывал он, — и стенал от боли, и вдруг вошел этот блаженный и сказал мне: “Приди, я исцелю тебя”. Я же хотел его спросить, когда и как он сюда пришел, но он мгновенно сделался невидим». И уразумели все после этого, что угодил он Господу: никогда не выходил он из пещеры и не видел солнца двенадцать лет, плакал беспрестанно день и ночь, ел немного хлеба и чуть-чуть пил воды, и то через день. И это слышал я от самого Вавилы, исцеленного им.
Аще ли кому невѣрно мнится се написанное, да почтет житие святыхъ отець нашихъ Антониа и Феодосиа, началника рускымъ мнихом, — и тако да вѣрують. Аще ли ни тако пременится, неповинни суть: подобает бо збытися притчи, реченней Господѣмъ: «Изыде сѣати сѣмени своего, ово паде при пути, и другое паде в тернии»[135] — иже печалми житейсками подовляються, о них же пророкъ рече: «Одебелѣ сердце людей сих, ушима тяжко слышаше»; другый же: «Господи, кто вѣрова слуху нашему?»[136]
Если кому невероятным покажется то, о чем я пишу, пусть прочтет жития святых отцов наших Антония и Феодосия, зачинателей русских монахов, — и тогда уверует. Если же и тогда не переубедится, не его вина: должно сбыться притче, сказанной Господом: «Вышел сеятель сеять семя свое, и иное упало при пути, другое в терние» — в сердца тех, кто лишь заботами житейскими поглощен, о них же пророк сказал: «Окаменело сердце людей сих, и им трудно слышать ушами»; другой же: «Господи, кто поверит слышанному о нас?»
К Поликарпу. Ты же, брате и сыну, симъ не въслѣдуй; не тѣхъ бо ради пишу сие, но тебѣ приобрящу. Съвѣт же ти даю: благочестиемь утвердися въ святѣмъ томъ монастырѣ Печерьском, не въсхощеши власти, ни игуменъства, ни епископьства; и довлѣет ти къ спасению, иже конъчати жизнь свою в немь. Вѣси сам, яко могу сказати всѣхъ книг подобнаа; уне ми, тебѣ полѣзнаа, еже от того божественаго и святаго монастыря Печерьскаго съдѣаннаа и слышаннаа от многых мало сказати.
К Поликарпу. Ты же, брат и сын, не следуй их примеру; не для них пишу я это, но чтобы тебя приобресть. Совет же даю тебе: благочестием утвердись в святом том монастыре Печерском, не желай власти, ни игуменства, ни епископства: довольно тебе для спасения окончить жизнь свою в нем. Ты сам знаешь, что много подобного могу я рассказать тебе из разных книг; но лучше, и для тебя будет полезнее, если я расскажу малое из того многого, что слышал о содеявшемся в том божественном и святом монастыре Печерском.
О ПРЕПОДОБНЕМ КНЯЗИ СВЯТОШИ ЧЕРНИГОВСКОМ.[137] СЛОВО 20
О ПРЕПОДОБНОМ СВЯТОШЕ, КНЯЗЕ ЧЕРНИГОВСКОМ. СЛОВО 20
Се блаженный и благовѣрный князь Святоша, имянемъ Николае, сынъ Давидовъ, внукъ Святославль, помысли убо прелесть житиа сего суетнаго, и яко вся, яже здѣ, мимо текут и мимо ходят, и будущаа же благаа непроходима и вѣчна суть, и царство небесное бесконечно есть, иже уготова Бог любяшим его, — остави княжение, и честь, и славу, и власть, и вся та ни въ что же вменивъ, и пришед въ Печерьский монастырь, и бысть мних, в лѣто 6614, февруариа 17.[138]
Этот блаженный и благоверный князь Святоша, по имени Николай, сын Давыда, внук Святослава, уразумев обманчивость этой суетной жизни, и что все, что здесь, протекает и проходит мимо, будущие же блага непреходящи и вечны, и бесконечно царство небесное, уготованное Богом, любящим его, — оставил княжение, и честь, и славу, и власть и, все то ни во что вменив, пришел в Печерский монастырь и сделался иноком в 6614 (1106) году, февраля 17.
Его же вси исповѣдають ту сущии черноризци добродѣтелное его житие и послушания. Пребысть же в поварни 3 лѣта, работаа на братию; своима рукама дрова сѣкаше на потрѣбу сочиву, многажды же и съ брега на своею раму ношаше дрова; и едва остависта брата его Изяславъ и Владимеръ[139] от таковаго дѣла. Сей же истинный послушник с молбою испроси, да едино лѣто еще въ поварни поработает на братию. И тако сий яко искусенъ и съвръшен въ всѣмъ, и по сем приставиша его ко вратом монастыря, и ту пребысть 3 лѣта, не отходя никаможе, развѣ церкви. И оттуду убо повелѣнно бысть ему служити на трапезѣ. И тако, игуменею волею и всеа братиа, принуженъ бысть кѣлию себѣ имѣти, юже сътвори, яже и донынѣ зовома есть «Святошина», и оград, егоже своима рукама насади.
Все здешние черноризцы знают о его добродетельном житии и послушании. Три года пробыл он в поварне, работая на братию; своими руками колол дрова для приготовления пищи, часто с берега на своих плечах носил дрова; и с трудом братья его, Изяслав и Владимир, отговорили его от такого дела. Однако этот истинный послушник с мольбою упросил, чтобы ему еще один год поработать в поварне на братию. После же этого, так как во всем был он искусен и совершенен, приставили его к монастырским воротам, и пробыл он тут три года, не отходя никуда, кроме церкви. После этого велено ему было служить в трапезной. Наконец волею игумена и всей братии принудили его завести свою келию, которую он сам и построил, и доныне эта келия зовется «Святошиной», как и сад, который он своими руками насадил.
Глаголють же о немъ и се, яко вся лѣта чернечества его не видѣ его никтоже николиже праздна, но всегда имяше рукодѣлие в руках своихъ, и симъ доволне быти одежди его от таковаго рукодѣлиа. Въ устѣх же всегда имяше молитву Иисусову беспрестани: «Господи Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй мя!» Не вкуси же иного ничтоже, токмо от монастырьскиа яди питашеся; аще и много имяше, но та вся на потрѣбу странным и нищим подаваше и церковное строение. Суть же и книгы его многы и донынѣ.
Говорят также о нем и то, что во все годы монашества никто никогда не видал его праздным: всегда в руках у него было рукоделье, чем он и зарабатывал себе на одежду. На устах же его постоянно была молитва Иисусова, беспрестанно повторяемая: «Господи Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй меня!» Никогда не вкушал он ничего иного, кроме монастырской пищи; хотя он и много имел, но все то на нужды странников и нищих отдавал и на церковное строение. Книги же его многие сохранились и доныне.
Имяше же сий блаженный князь Святоша, еще въ княжении сый, лѣчца хытра велми, имянем Петра, родомъ сирянина, иже прииде с ним в монастырь. Видѣвъ же сего Петръ волную нищету, в поварници же и у врат присѣдяща, лишився его и живяше в Киевѣ, врачюа многы. Прихождаше часто къ блаженному и, виде его въ мнозѣ злострадании и безмѣрном пощении, увѣщеваше его, глаголя: «Княже, достоит ти смотрѣти о своемь здравии, и тако погубити плоть свою многым трудомъ и въздержаниемь, иже иногда изънемогъшу ти, не мощи имаши понести наложеннаго ти ярма, егоже еси изволилъ Бога ради. Не хощет бо Богъ чресъ силу поста или труда, но точию сердца чиста и съкрушена; ниже обыклъ еси той нужды, юже твориши, работаа яко нужный рабъ. Но и благочестиваа твоа братиа Изяславъ и Владимеръ великую убо укоризну имѣета себѣ нищетою твоею. Како от таковыа славы и чести въ послѣдне убожество прииде, еже уморяти тѣло свое и датися в недугъ подобныа пища. Дивлюся утробнѣй ти влазѣ, иже иногда отягчѣнѣ бывше от сладкиа пища, нынѣ же убо суровое зелие и сухъ хлѣбъ приемлющь тръпит. Блюди, да нѣкогда недуг отвсюду събрався, и не имущю ти крѣпости, скоро живота гоньзнеши, мнѣ же не могущу ти помощи, оставиши плачь неутешим братома своима. Се бо и боаре твои, служивше тобѣ, мнящеися иногда велиции быти и славни тебѣ ради; нынѣ же, лишени твоеа любве, желѣтвѣ: домы великие сътворивше, и сѣдят в них въ мнозѣ унынии. Ты же не имаши гдѣ главы подклонити, на смѣтиищи сем сѣдя, и мнят тя яко изумѣвшася. Кий убо князь се сътвори? Или блаженный отець твой Давидъ, или дѣд твой Святославъ, или кто въ боарех се сътвори, или сего пути въжделѣ, развѣ Варлаама, игумена бывшаго здѣ?[140] И аще мене преслушаешися, преже суда суд приимеши».
Еще во время княжения имел этот блаженный князь Святоша лекаря весьма искусного, именем Петра, родом сирийца, который пришел с ним в монастырь. Но этот Петр, видя его добровольную нищету, службу в поварне и у ворот, ушел от него и стал жить в Киеве, врачуя многих. Он часто приходил к блаженному и, видя его во многом злострадании и безмерном пощении, увещевал его, говоря: «Княже, следовало бы тебе подумать о своем здоровье, чтобы не погубить плоть свою безмерным трудом и воздержанием: ты когда-нибудь изнеможешь так, что не в силах будешь нести лежащее на тебе бремя, которое сам принял на себя Бога ради. Не угоден ведь Богу сверх силы пост или труд, а только от сердца чистого и раскаявшегося; ты же не привык к такой нужде, какую переносишь теперь, работая как подневольный раб. И благочестивым твоим братьям, Изяславу и Владимиру, в великую укоризну нищета твоя. Как ты от такой славы и чести мог дойти до последнего убожества, ведь ты изнуришь тело свое и в болезнь впадешь из-за такой пищи. Дивлюсь я твоему чреву, которое раньше отягощалось сладкой пищей, а теперь, сырые овощи и сухой хлеб принимая, терпит. Берегись! Когда-нибудь недуг охватит тебя всего, и ты, не имея крепости, скоро жизни лишишься, и нельзя уже мне будет помочь тебе, и повергнешь ты в плач неутешный братьев своих. Вот и бояре твои, служившие тебе, думали когда-нибудь сделаться чрез тебя великими и славными; ныне же лишены твоей любви и пеняют на тебя: поставили себе дома большие, а теперь сидят в них в великом унынии. Ты же не имеешь куда голову приклонить, сидя на этой куче мусора, и многие считают, что ты лишился ума. Какой князь поступал так? Блаженный ли отец твой, Давыд, или дед твой, Святослав, или кто из бояр делал это, или хотя желание имел идти по этому пути, кроме Варлаама, бывшего здесь игуменом? И если ты меня не послушаешь, то прежде Божьего суда осужден будешь».
Се же и многажды глаголаше ему, овогда в поварни с нимъ сѣдя, иногда же у вратъ, наученъ братома его. И отвеща блаженный: «Брате Петре! Многажды смотрѣх и разсудихъ не пощадѣти плоти моеа, да не пакы брани на ся въставлю: да съгнѣтаема многым трудомъ, смирится. Силѣ бо, — рече, — брате Петре, в немощи подобно съвръшитися.[141] Не суть бо страсти нынѣшнего времени точнии будущей славѣ, хотящей явитися в нас.[142] Благодарю же Господа, яко свободил мя есть от мирьскиа работы и сътворилъ мя есть слугу рабом своим, блаженным симъ черноризцем. Брата же моа да внимаета собѣ, кождо бо свое бремя понесет, и довлѣеть има и моа власть. Сиа же вся Христа ради оставих: и жену, и дѣти, дом, и власть, и братию, другы, и рабы, и села — и того ради чаю жизни вѣчныа наслѣдникъ быти. Обнищахъ же Бога ради — да того приобрящу. И ты убо, егда уврачюеши, не гнушати ли ся велиши брашенъ? Мнѣ же умрети за Христа — приобрѣтенние есть, а еже на сметиищи седѣти — съ Иевомъ ся творя царствие.[143] Аще же ни единъ князь сего не сътворилъ прежде менѣ, предвождай да авлюся имъ: якоже ли поревнуеть сему, и да въслѣдуеть сему и мнѣ. Прочие, еже внимай собѣ и научившим тебѣ».
Так вот, и неоднократно, говорил он ему, иногда в поварне с ним сидя, иногда у ворот, подученный на это братьями его. Блаженный же отвечал ему: «Брат Петр! Много размышлял я и решил не щадить плоти своей, чтобы снова не поднялась во мне борьба: пусть под гнетом многого труда смирится. Ведь сказано, брат Петр, что силе совершаться подобает в немощи. Нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас. Я же благодарю Господа, что освободил он меня от мирских забот и сделал меня слугой рабам своим, этим блаженным черноризцам. Братья же мои пусть о себе подумают: каждый свое бремя должен нести и довольно с них и моей волости. Все же это: и жену, и детей, и дом, и власть, и братьев, и друзей, и рабов, и села, — оставил я ради Христа, чтобы чрез то сделаться наследником жизни вечной. Я обнищал ради Бога, чтобы его приобрести. Да и ты, когда врачуешь, не воздерживаться ли велишь в пище? Для меня же умереть за Христа — приобретение, а на мусорной куче сидеть, подобно Иову, — царствование. А то, что ни один князь не делал так прежде меня, то пусть я послужу примером им: может быть, кто-нибудь из них поревнует этому и последует за мной. До прочего же тебе и научившим тебя дела нет».
И егда убо разболяшася сий блаженный, и, видѣвь же его, лечець приготовляеть зѣлиа на потрѣбу врачеваниа, на кыйждо недугъ, когда бѣаше или огненое жжение, или теплота кручиннаа, и прежде пришѣствиа его здравъ бываше князь, никакоже не дадый себѣ врачевати. И се многажды сотворися. Нѣкогда же тому Петрови разболѣвъшуся, посла к нему Святоша, рече: «Аще не пиеши зѣлиа, — скоро исцѣлѣеши; аще ли менѣ преслушаешися, — много имаши пострадати». Онъ же, хитръ ся творя и болѣзни гонзнути хотя, мало живота не погрѣши, растворениа вкусивъ. Молитвою же святаго исцелѣ.
Когда бывал болен этот блаженный, лекарь, видя то, начинал приготовлять врачебное зелье против той болезни, которая тогда случалась — огненного ли жжения или болезненного жара, но прежде чем он приходил, князь уже выздоравливал и не давал лечить себя. И много раз так бывало. Однажды разболелся сам Петр, и Святоша послал к нему, говоря: «Если не будешь пить лекарства, — быстро поправишься; если же не послушаешься меня, — много страдать будешь». Но тот, рассчитывая на свое искусство и думая избавиться от болезни, выпил лекарство и едва жизни не лишился. Только молитва святого исцелила его.
Пакы же сему разболѣвшуся, наречие посылаеть к тому святый, глаголя, яко: «Въ 3 день исцелѣеши, аще не врачюешися». Послушавше его сирианинъ, въ 3-й день исцѣлѣ, по словеси блаженнаго. Призвав же его, святый глагола ему, веля ему острищися. «По трѣх бо мѣсяцѣхъ, — рече, — отхождю свѣта сего». Се же рече, назнаменуа ему смерть. Сирианинъ же не разумѣвъ хотящаа ему быти, сий Петръ пад пред ногами ему, съ слезами глаголя: «Увы мнѣ, господине мой и добродѣтѣлю мой, и драгый мой животе! Кто призрить на странъствие мое, и кто напитает многую чадь трѣбующих, и кто заступит обидимых, кто помилуеть нищих? Не рѣхъ ли ти, о княже, оставити имаши плачь неутѣшимый братома си? Не рѣхъ ли ти, о княже, не тако ли мя словом Божиимь исцѣли и силою, якоже твоею молитвою? Гдѣ нынѣ отходиши, пастырю добрый? Повѣждь мнѣ, рабу своему, язву смертную, да аще азъ тя не изоврачюю, да будеть глава моа за главу твою и душа моа за душу твою! Не млъча отъиди от менѣ, но яви ми, господине: откуду ти таковаа вѣсть, да дам живот свой за тя. Аще же извѣстил ти есть Господь о том, моли его, да азъ умру за тя. Аще ли же оставляеши мя, то гдѣ сяду и плачюся своего лишениа: на сметиищи ли семь, или въ вратех сихъ, идѣже пребываеши? Что ли имамъ наслѣдовати твоего имѣниа? Самому ти нагу сущу, но и отходящу ти, в сѣх исплатенныхъ рубищах положенъ будеши. Даруй ми твою молитву, якоже древле Илиа Елисѣови милоть,[144] да раздражу глубину сердечную и проиду мѣста райскаа крову дивна дому Божиа. Вѣсть же и звѣрь по возшествии солнца събратися, на ложих своихъ да лягуть, и бо птица обрѣте себѣ храмину, и горлица гнѣздо себѣ, идѣже положить птенца своа,[145] — ты же 6 лѣт имаши в монастыри и мѣста твоего не познах».
Снова разболелся он, и святой послал объявить ему: «В третий день ты выздоровеешь, если не будешь лечиться». Послушался его сириец и в третий день исцелился по слову блаженного. Призвав же его, святой велел ему постричься, говоря: «Через три месяца я отойду из этого мира». Говорил же он это, предсказывая смерть ему. Сириец, не уразумев же, что это с ним должно случиться, пал к ногам князя и со слезами стал говорить: «Увы мне, господин мой и благодетель мой, тот, кто дороже мне самой жизни! Кто посмотрит на меня, чужеземца, кто напитает многих людей, нуждающихся в пище, и кто будет заступником обиженных, кто помилует нищих? Не говорил ли я тебе, о княже, что оставишь ты по себе плач неутешный братьям своим? Не говорил ли я тебе, о княже, что ты меня не только словом Божиим и силою его исцелил, но и молитвою своею? Куда же теперь отходишь, пастырь добрый? Открой мне, рабу своему, язву смертную, и, если я не вылечу тебя, пусть будет голова моя за голову твою и душа моя за душу твою! Не отходи от меня молча, открой мне, господин мой: откуда тебе такая весть, да отдам я жизнь мою за тебя. Если же известил тебя Господь о том, моли его, чтобы я умер за тебя. Если оставляешь ты меня, то где сесть мне, чтобы оплакать свою утрату: на этой мусорной куче, или в воротах этих, где ты живешь? Что достанется мне в наследство из твоего богатства? Ты сам почти наг, и когда умрешь, то положат тебя в этих заплатанных рубищах. Подари же мне твою молитву, как в древности Илия Елисею милоть, чтобы проникла она в сердце мое и дошел я до райских мест крова дивного дома Божия. Знает и зверь, где скрыться, когда взойдет солнце, и ложится в логовище свое, и птица находит себе дом, и горлица гнездо себе, в котором кладет птенцов своих, — ты же шесть лет живешь в монастыре, и места своего нет у тебя».
Блаженный же рече к нему: «Добро есть уповати на Господа, нежели надѣатися на человѣка: вѣсть же Господь, како препитати всю тварь, могый заступати и спасати бѣдныа. Брата же моа, не плачита менѣ, но плачита себѣ и чад своих. Врачеваниа же в животѣ не требовахъ, мертвии бо живота не имут видѣти, ни врачеве могут въскресити». Исходя же с ним в печеру, исъкопа гробъ себѣ и рече сирянину: «Кто наипаче възлюби гробъ сей?» И рече сирянинъ: «Видѣ, яко аще кто хощет, но ты живи еще, а мене здѣ положи». Блаженный же рече: «Буде тебѣ, якоже хощеши». И тако остригся, пребысть плачася день и нощь не престаа за три мѣсяци. Блаженный же утѣшаше его, глаголаше: «Брате Петре! Хощеши ли, поиму тя с собою?» Онъ же со плачем рече к нему: «Хощу, да мене пустиши, и азъ за тя умру, ты же моли за мя». И рече к нему блаженный: «Дръзай, чадо, готовъ буди: въ 3-й бо день отъидеши к Господу». По проречению же святаго, по 3-хъ дьнехъ причастився божественыхъ животворящих тайнъ бесмертных, и възлегъ на одрѣ, опрятався, и простеръ нозѣ, предасть душу в руцѣ Господеви.
Блаженный же сказал ему: «Лучше уповать на Господа, нежели надеяться на человека: ведает Господь, как пропитать всю тварь, и может защищать и спасать бедных. Братья же мои пусть не обо мне плачут, а о себе и о детях своих. Во врачевании же я и при жизни не нуждался, а мертвые не оживают, и врачи их воскресить не могут». И пошел он с ним в пещеру, вырыл могилу себе и сказал сириянину: «Кто из нас сильнее возжелает могилу сию?» И сказал сириец: «Пусть будет, как кто хочет, но ты живи еще, а меня здесь положи». Тогда блаженный сказал ему: «Пусть будет, как ты хочешь». И так постригся сириец, и три месяца день и ночь пребывал в постоянном плаче. Блаженный же утешал его, говоря: «Брат Петр! Хочешь ли, я возьму тебя с собою?» Он же со слезами отвечал ему: «Хочу, чтобы ты отпустил меня, и я за тебя умру, ты же молись за меня». И сказал ему блаженный: «Дерзай, чадо, и будь готов: через три дня отойдешь к Господу». И по пророчеству святого через три дня причастился тот божественных и животворящих, бессмертных тайн, лег на одр свой, оправил одежды свои и, вытянув ноги, предал душу в руки Господа.
Блаженный же князь Святоша потом пребысть лѣт 30, не исходя из монастыря, дондеже преставися въ вѣчный живот. И въ день преставлениа его мало не весь град обретеся.
Блаженный же князь Святоша жил после того тридцать лет, не выходя из монастыря до самого преставления в вечную жизнь. И в день преставления его чуть ли не весь город пришел.
И се увѣдавъ брат его и пославъ с молбою къ игумену, глаголя, прося собѣ на благословение креста, иже у паремантии его,[146] възглавница и кладкы его, на нейже кланяшеся. Игуменъ же дасть ему, рекъ: «По вѣре твоей буди тобѣ!» Сей же, приимъ, честно имяше и вдасть игумену 3 гривны злата, да не туне възметь знамение братне. Сему же Изяславу нѣкогда разболѣвшуся, и уже в нечаании от всѣхъ бывша, и при смерти суща того видѣвше, приседяху ему жена его, и дети его, и вси боляре. И сий же, мало въсклонився, проси воды печерьскаго кладязя и тако онемѣ. Пославше же, взяша воды; и, отръше гробъ святаго Феодосиа, дасть же игуменъ власяницу[147] Святошину, брата его, да облекуть его в ню. И прежде даже не вниде носяй воду и власяницю, и абие проглагола князь: «Изыдете скоро на срѣтение пред градъ преподобныма Феодосию и Николѣ». Вшедшу же посланному с водою и съ власяницею, и възопи князь: «Никола, Никола Святоша!» И давше ему пити, и облекоша его въ власяницу, и абие здравъ бысть. И вси прославиша Бога и угодникы его. Ту же власяницу взимаше на ся, егда разболяшася, и тако здравъ бываше. Самъ же къ брату ехати хотяше, и удръжанъ бысть от тогда сущих епископъ. Въ всякую же рать сию власяницу не себѣ имяше, и тако без вреда пребываше. Съгрѣшившу же ему нѣкогда, не смѣ взяти еа не себѣ, и тако убиенъ бысть в рати;[148] и заповѣда в той же положити ся.
И когда узнал об этом брат Святоши, то прислал с мольбой к игумену, прося себе на благословение крест от парамана его, подушку и кладку его, на которой он преклонял колена. Игумен дал это ему, сказав: «По вере твоей да будет тебе!» Князь же, приняв дар, бережно хранил его и дал игумену три гривны золота, чтобы не безвозмездно взять знамение братнее. Этот Изяслав однажды так разболелся, что все уже отчаялись за него и считали, что он при смерти, и сидели возле умирающего жена его, и дети его, и все бояре. Он же, приподнявшись немного, попросил воды из печерского колодца и онемел. Послали и набрали воды; игумен же, взяв власяницу Святошину, отер ею гроб святого Феодосия и велел облечь в нее князя, брата Святоши. И еще прежде чем вошел несший воду и власяницу, князь вдруг проговорил: «Выходите скорей за город встречать преподобных Феодосия и Николу». Когда же вошел посланный с водой и власяницей, князь воскликнул: «Никола, Никола Святоша!» И дали ему пить, и облекли его во власяницу, и он тотчас выздоровел. И все прославили Бога и угодников его. И всякий раз, как Изяслав заболевал, то облачался он в эту власяницу и так выздоравливал. И хотел сразу же поехать к брату, но удержали его находившиеся тут епископы. Во всех битвах надевал он эту власяницу на себя и оставался невредим. Однажды же, согрешивши, не посмел надеть ее и был убит в битве; и завещал он в той власянице похоронить себя.
Многа же и ина исправлениа о том мужи повѣдають. Иже и донынѣ свѣдають ту сущии черноризци о блаженнѣмъ князи Святоши.
И о многих других деяниях этого мужа рассказывают. И доныне еще знают черноризцы печерские о блаженном князе Святоше.
К Поликарпу. И пакы обращу к тебѣ слово. Что таковое ты съдѣа? Богатество ли остави? — но не имѣ его. Славу ли? — но не постиже еа, от убожества въ славу прииде и въ все благое. Помысли сего князя, егоже ни единъ князь в Руси сътвори: волею бо никтоже вниде в чернечество. Въистину сий болѣ всих князий рускыхъ! Како же сравнается твоа укоризна того власяници? Ты бо в наготу позванъ еси — и се ризами красными украшаешися, и сих ради обнаженъ имаши быти нетлѣнныа одѣжда и, яко не имѣа брачныа ризы, сирѣчь смирениа, — осудишася. Но что пишет блаженный Иоанъ, иже в Лѣствици: «Жидовинъ жадаеть брашна, да празнуеть по закону».[149] Ты же, сим подобяся, попечение твориши о питии и о ядении, симъ славенъ ся творя. Послушай блаженнаго Евагриа:[150] «Мних, аще согрѣшить, празника на земли не имать». Ни питай тѣла своего, да не супостат ти будеть, ни выше мѣры начни высокых: егда не возмогъ, укоризну себѣ восприимеши. Буди подражатель святых отець, да не будеши лишен божественыа славы тоа. Аще не постигнеши съ совръшенными венчанъ быти, поне со угодившими похваленъ быти подщися. Вчера пришелъ еси в чернечьство, и уже обещеваешися, и прежде навыкновениа епископъству хощеши, и законодавець крѣпокъ показуешися; и прежде своего покорениа всѣхъ смирити хощеши; мудроствуеши высокаа, съ гръдынею повелеваа, съпротивно отвещеваа. Сиа вся навыкох от устъ твоихъ, яже помышляеши о земныхъ, а не о небесных; о плотъскихъ, а не о духовных; о похотех, а не о въздержании; о богатествѣ, а не о нищетѣ. Свѣта отступи, а въ тму дал ся еси; жизнь отвръгъ и муку вечную себѣ уготовалъ еси, приимъ оружие на врага, и то въ свое сердце вънзилъ еси. Въспряни, брате, и разумѣй опасно о своем житии, неподвижну мысль имѣа и умъ от святаго мѣста того.
К Поликарпу. И опять к тебе обращу слово. Свершил ли ты что-нибудь подобное? Богатство ли оставил? — но ты не имел его. Славу ли? — но ты не достиг ее, а от убожества можно к славе прийти и ко всему доброму. Подумай об этом князе — такого ни один князь на Руси не сделал: по своей воле никто не вступил в иночество. Воистину он выше всех князей русских! Что же значит твоя обида перед его власяницей? Ты вот к нищете призван, а нарядными одеждами украшаешься, и за то лишен будешь нетленной одежды и, как не имеющий брачной ризы, то есть смирения, — осудишься. Вот что пишет блаженный Иоанн в Лествице: «Иудей радуется субботе, чтобы по закону отпраздновать ее едой». И ты, подобясь ему, заботишься о питье и о еде, и в том полагаешь свою славу. Послушай блаженного Евагрия: «Монах если согрешит — не имеет праздника на земле». Не насыщай тела своего, чтобы не стало оно твоим супостатом, не начинай подвига выше меры: если не осилишь — только укоризну себе примешь. Подражай святым отцам и не лишишься божественной славы. Если не удостоишься быть увенчанным с совершенными, то хотя бы с угодившими Богу старайся удостоиться похвалы. Вчера вступил в монашество, а уже даешь обеты и, не привыкнув к иноческой жизни, хочешь епископства, и законодавцем строгим показываешь себя; сам не выучившись покорности, всех смирить хочешь; мудрствуешь о высоком, с гордынею повелевая и с дерзостью возражая. Все это привык я слышать из уст твоих, потому что помышляешь ты о земном, а не о небесном; о плотском, а не о духовном; о страстях, а не о воздержании; о богатстве, а не о нищете. От света отступил ты и во тьму впал; блаженство отверг, и муку вечную себе уготовил, и, вооружившись на врага, то оружие в свое сердце вонзил. Воспрянь, брат, и поразмысли внимательно о своей жизни, чтобы мысль твоя и ум твой были твердо обращены к этому святому месту.
Но и се ти, брате, исповем, подобно твоему тщанию.
Но вот, брат, расскажу я тебе историю, которая подобна твоему благому деянию.
О ЕРАЗМѢ ЧЕРНОРИЗЦИ, ИЖЕ ИСТРОШИ ИМѢНИЕ СВОЕ КЪ СВЯТЫМЬ ИКОНАМЬ И ТѢХ РАДИ СПАСЕНИЕ ОБРЕТЕ. СЛОВО 21
О ЕРАЗМЕ-ЧЕРНОРИЗЦЕ, КОТОРЫЙ РАСТРАТИЛ ИМЕНИЕ СВОЕ НА СВЯТЫЕ ИКОНЫ И ЗА НИХ СПАСЕНЬЕ ПОЛУЧИЛ. СЛОВО 21
Бысть черноризець имянем Еразмъ в том же монастыре Печерьскомъ; имѣа богатество много, и все, иже имѣа, на церковную потрѣбу истроши, иконы многы окова, иже и донынѣ суть у васъ над олтарем. И сий обнища велми, и небрегомъ бысть никимже, в нечаание себѣ въвръгъ, яко не имѣти ему мзды истощеннаго ради ему богатества, еже въ церковь, яко не въ милостыню сътвори. Сиа диаволу ему вложившу въ сердце, нача нерадениемъ жити и въ всяком небрежении и бесчинно дьни своа препроводи.
Был в том же монастыре Печерском черноризец, по имени Еразм; он был очень богат, и все, что имел, на церковную утварь истратил и оковал много икон, которые и доныне стоят у вас над алтарем. И дошел он до последней нищеты, и все стали пренебрегать им, и стал он отчаиваться, что не получит награды за истраченное богатство, потому что в церковь, а не на милостыню раздал его. И так как дьявол вложил это ему в сердце, перестал он радеть о житии своем и во всяком небрежении и бесчинстве проводил дни свои.
И разболѣвся зѣло и наконець пребысть нем и не зряй 8 дьний, и мало дыхание въ пръсех имы. Въ 8-й же день приидоша к нему вся братиа, и видяще страшное издыхание его, чюдящеся, глаголаху: «Горе, горе души брата сего! Яко в лѣности и въ всякомъ гресе пожитъ, и нынѣ нѣчто видить, и мятеться, не могый изыти».
Разболелся он сильно, вконец онемел и ослеп и лежал так восемь дней едва дыша. На восьмой же день пришла к нему вся братия и, видя страшное его мучение, удивлялась и говорила: «Горе, горе душе брата сего! В лености и во всяком грехе пребывала она и теперь видит что-то, мятется и не может выйти».
Сий же Еразмъ, яко николиже болѣвъ, въставъ, сѣде и рече имъ: «Братиа и отци, послушайте, въистинну тако есть. Якоже вси вѣсте, яко грѣшникъ есмь и не покаахся и донынѣ. И се днѣсь явиста ми ся святаа Антоний и Феодосий, глаголющи ми: “Молиховеся къ Господу, и дарова тебѣ Господь врѣмя покаанию”. И се видѣхъ святую Богородицю, имущу на руку Сына своего, Христа, Бога нашего, и вси святии с нею. И глагола ми: “Еразмѣ! Понеже ты украси церковь мою и иконами възвеличи, и азъ тя прославлю въ царствии Сына своего, убогыа бо всегда имате съ собою.[151] Но, въставъ, покайся и приими великий аггельский образъ,[152] и въ 3-й день поиму тя, чиста, к себѣ, и възлюблешаго благолѣпие дому моего”».
Еразм же этот встал, будто никогда и болен не был, сел и рассказал им: «Братия и отцы, послушайте, истинно все так. Как вы все сами знаете, грешен я и доныне не покаялся. И вот сегодня явились мне святые Антоний и Феодосии и сказали мне: “Мы молились Богу, и даровал тебе Господь время покаяться”. И вот увидал я святую Богородицу, держащую на руках Сына своего, Христа, Бога нашего, и все святые были с ней. И сказала она мне: “Еразм! За то, что ты украсил церковь мою и иконами возвеличил ее, и я тебя прославлю в царствии Сына моего, убогих же всегда беру с собой. Только, вставши от болезни, покайся и прими великий ангельский образ: в третий день я возьму тебя, чистого, к себе, возлюбившего благолепие дома моего”».
И сиа рекъ братии, и нача исповѣдати грѣхы своа, елико сътвори, пред всими не стыдяся, радуася о Господѣ. И тако въставъ, иде въ церковь, и пострыженъ бысть въ схыму, и в 3-й день ко Господу отъиде въ добре исповѣдании. Се слышах от тѣхъ свѣдѣтель святыхъ и самовидець, блаженных старець.
И, сказав это братии, Еразм начал перед всеми исповедоваться в грехах своих, которые совершил, не стыдясь, а радуясь о Господе. И встал, и пошел в церковь, и пострижен был в схиму, и в третий день отошел к Господу в добром исповедании. Об этом слышал я от святых и блаженных старцев, бывших тому свидетелями и очевидцами.
К Поликарпу. Да се вѣдый, брате, не мни: «Въсуе истрошивъ, еже имѣ», яко все пред Богомъ изочтено есть и до мѣдници. Чай от Бога милости труда ради твоего. Двои двѣри доспѣлъ еси тои святѣй велицей церкви Святыа Богородица Печерьскиа, и та отвръзеть ти двѣри милости своеа, ибо ерѣи въпиють о таковых всегда в той церьки: «Господи, освяти любящаа благолѣпие дому твоего и тыя прослави божественою силою твоею!» Помяни же и оного патрикиа, иже крестъ повелѣ сковати от злата чиста. Ему же възревнова юноша, и мало своего злата приложивъ, наслѣдникъ бысть всему имѣнию его.[153] Ты же, аще изнуриши сущее на славу Божию и пречистой его Матере, не погубиши мзды своеа, но рци съ Давидом: «Приложу на всяку похвалу твою»,[154] — и тебѣ речеть Господь: «Прославляющаа мя прославлю».[155] Понеже самъ ми еси реклъ: «Уне ми, еже имѣю, то все на церковъную потребу истрошу, да не напрасно ратию, или татми, или огнемъ взято будет». Азъ же похвалих доброе произволение твое. «Обещайтеся бо, — рече, — Господеви — въздатите».[156] Уне бо есть не обещатися, нежели обещавшуся, не въздати.[157]
К Поликарпу. Ведая это, брат, не думай: «Напрасно истратил, что имел», так как перед Богом сочтено все и до последнего медяка. Надейся же на милость Божию за труд свой. Твоими стараниями сооружено двое дверей в той святой, великой Печерской церкви святой Богородицы, и та отворит тебе двери милости своей, ибо иереи за таких всегда молятся в той церкви: «Господи, освяти любящих благолепие дома твоего и прославь их божественною твоею силою!» Вспомни также и того вельможу, который велел сковать крест из чистого золота. Один юноша, возревновав ему, приложил немного и своего золота, и за то сделался наследником всего имения его. И ты, если истратишь добро свое на славу Бога и пречистой его Матери, не лишишься награды своей, но говори с Давидом: «Буду умножать всякую хвалу тебе», — и скажет тебе Господь: «Прославляющих меня прославлю». Ты сам мне говорил: «Лучше мне все, что имею, на церковные нужды истратить, чтобы не пропало понапрасну от рати, от воров или от огня». И я похвалил доброе желание твое. Сказано: «Если обещали Господу — исполняйте». Лучше не давать обещания, чем, обещавшись, не исполнить.
Аще ли что таковому лучится, когда или ратию, или татми украдену быти, никакоже похули, ни смутися, но благохвали Бога о сем, и съ Иовомъ рци: «Господь дасть, Господь взять».[158]
Если же случится, что пропадет что-нибудь от рати или ворами украдено будет, отнюдь не хули и не смущайся, но хвали Бога за это и с Иовом говори: «Господь дал, Господь и взял».
И еще ти к сему исповѣмъ о Арефѣ черноризци.
И еще расскажу я тебе об Арефе-черноризце.
О АРЕФЕ ЧЕРНОРИЗЦИ, ЕМУЖЕ ТАТМИ УКРАДЕННОЕ ИМѢНИЕ ВЪ МИЛОСТЫНЮ ВМЕНИСЯ, И СЕГО РАДИ СПАСЕСЯ. СЛОВО 22
ОБ АРЕФЕ-ЧЕРНОРИЗЦЕ, КАК УКРАДЕННОЕ У НЕГО ВОРАМИ БОГАТСТВО В МИЛОСТЫНЮ ВМЕНИЛОСЬ, БЛАГОДАРЯ ЧЕМУ ОН ПОЛУЧИЛ СПАСЕНЬЕ. СЛОВО 22
Бысть убо черноризець в том же Печерьскомъ монастырѣ, имянемъ Арефа, родом полочанинъ. Много богатество имѣа въ кѣлии своей и никогдаже подаде ни единоа цаты[159] убогому, ниже хлѣба, и толми бѣ скупъ и немилосердъ, яко и самому ся гладом уморяти.
Был черноризец в том же Печерском монастыре, именем Арефа, родом полочанин. Много богатства имел он в келий своей, и никогда ни одной цаты, ни даже хлеба не подал убогому, и так был скуп и немилосерд, что и сам себя едва голодом не уморил.
Въ едину же нощь пришедше татие, покрадоша все имѣние его. Сий же Арефа от многыа скорби, яже о златѣ, хотѣ сам ся погубити, и тяжу велику възложи на неповинныхъ, и многых мучивъ бес правды. Мы же вси моляхомся ему престати от възысканиа, онъ же никакоже послушаше. Старци же блаженнии ти, утѣшающе его, глаголаху: «Брате! Възверзи на Господа печаль свою, и тъй тя препитаеть».[160] Сий же жестокыми словесы всѣмъ досаждаше.
И вот однажды ночью пришли воры и украли все богатство его. Арефа же этот так сильно жалел о потере золота, что хотел сам себя погубить, тяжкие обвинения возвел на неповинных и многих ни за что мучил. Мы все молили его прекратить розыск, но он и слушать не хотел. Блаженные же старцы, утешая его, говорили: «Брат! Возложи на Господа печаль свою, и он поддержит тебя». Он же досаждал всем жестокими словами.
По малех же дьнехъ впадъ в недугъ лютъ, и уже при конци бывъ, ни тако преста от роптаниа и хулы. Но иже всѣхъ Господь хотя спасти, показа ему аггельское пришѣствие и бесовъскиа полки, и начат и звати: «Господи, помилуй! Господи, съгрѣшихъ, — твое есть и не жалю си». Устрабивъ же ся от болѣзни и сказаше нам явление. «Егда, — рече, — приидоша аггели, и внидоша бѣси, и начаша истязатися о украденномъ златѣ, и глаголаху бѣси: “Яко не похвали, но похули, и се нашь есть и нам преданъ есть”. И аггелъмъ же глаголющимъ ко мнѣ: “О окоанный человѣче! Аще бы еси благодарилъ Бога о сем, и се бы ти вменилося, якоже Иову.[161] Аще бо къто милостыню творит, — велие пред Богомъ есть, но своею волею сътвори; а взятое насилиемь, аще кто благодарит Бога, — боли милостыни есть: хотѣлъ убо диаволъ в хулу въврещи человѣка, се сътворивъ, той же Богови все предасть, и сего ради паче милостыни есть съ благодарением”. Сиа аггелом рекшим ко мнѣ, и азъ възопих: “Господи, помилуй! Господи, прости! Господи, съгрѣших! Господи, твое есть, не жалю си!” И ту абие бѣси изъчезоша, и аггели възрадовашася, и вписаше въ милостыню погыбшее сребро».
Через несколько дней впал он в недуг лютый и уже при смерти был, но и тут не унялся от роптания и хулы. Но Господь, который всех хочет спасти, показал ему пришествие ангелов и полки бесов, и начал он взывать: «Господи, помилуй! Господи, согрешил — все твое, и я не жалуюсь». Избавившись же от болезни, рассказал он нам, какое было ему явление. «Когда, — говорил он, — пришли ангелы, то пришли также и бесы, и начали они спорить об украденном золоте, и сказали бесы: “Так как не обрадовался он, но возроптал, то теперь он наш и нам предан”. Ангелы же говорили мне: “О окаянный человек! Если бы ты благодарил Бога о своей потере, то вменилось бы тебе это, как Иову. Если кто милостыню творит, — великое это дело пред Богом, но творят по своей воле; если же кто за взятое насилием благодарит Бога, то это больше милостыни: дьявол, делая это, хочет довести до хулы человека, а он все с благодарением предает Богу, так вот это более милостыни”. И вот, когда ангелы сказали мне это, я воскликнул: “Господи, помилуй! Господи, прости! Господи, согрешил я! Господи, все твое, а я не жалуюсь” И тотчас бесы исчезли, и ангелы, возрадовавшись, вписали в милостыню пропавшее серебро».
Мы же, сиа слышахом, прославихомъ Бога, извѣстившаго намъ си. Разсудивше блаженнии ти старци и рѣша: «Въистинну достойно и праведно при всемь благодарити Бога». Мы же того по вся дьни видяще славяще и хваляще Бога, удивихомся пременению того ума же и нрава: иже прежде никтоже можаше его отвратити от хулы, нынѣ же присно Иевъвъ гласъ зоветь: «Господь дасть, Господь взятъ, яко Господеви годѣ, тако и бысть. Буди имя Господне благословено въвѣкы!»[162] И аще не бы видѣлъ аггельскаго авлениа и слышалъ тѣхъ словесъ, никакоже бы престалъ робща; и мы вѣровахомъ истиннѣй быти вещи. И аще бы се было мало, не бы онъ старець, иже въ Патерицѣ молился Богови, да приидут на нь разбойници и вся его възмут: услышанъ же бывъ, и приидоша на нь разбойници, и вся сущаа в руцѣ их предасть.[163]
Мы же, услышав это, прославили Бога, давшего нам знать о сем. Блаженные же те старцы, рассудивши, сказали: «Воистину достойно и праведно за все благодарить Бога». Мы же, видевши, что Арефа во все дни славил и хвалил Бога, удивлялись изменению его ума и нрава: тот, кого прежде никто не мог отговорить от хулы, ныне же все время с Иовом взывает: «Господь дал, Господь и взял; как Господу угодно, так и будет. Будь благословенно имя Господне вовеки!» Если бы не видел он явления ангелов и не слышал их речей, никак не перестал бы он роптать, и мы веровали, что истинно было так. И если бы было не так, то не было бы и старца, о котором сказано в Патерике, что он молился Богу, чтоб пришли к нему разбойники и взяли бы у него все, и услышал его Бог, и пришли к нему разбойники, и отдал старец все, что у него было.
К Поликарпу. И се уже, брате, всяцеми наказании наказах тя. Проси у Бога, да ту жизнь свою скончаеши в покоании и в послушании игумена своего Анкидина. Сиа три вещи боле всѣх добродѣтелей суть, якоже Афонасей Затворникъ сведѣтельствова.[164]
К Поликарпу. И вот уже, брат, всевозможные наставления дал я тебе. Проси у Бога, чтобы в этом монастыре жизнь свою окончить в покаянии и в послушании игумену своему Акиндину. Эти три вещи больше всех добродетелей, как свидетельствовал Афанасий Затворник.
И се ти еще ино дивно чюдо скажу, еже сам видѣхъ. Сице убо сътворися в томъ же святѣмъ монастырѣ Печерьском.
И еще расскажу тебе об ином дивном чуде, которое я сам видел. Вот что случилось в том же святом монастыре Печерском.
О ДВОЮ БРАТУ, О ТИТЕ ПОПѢ И ЕВАГРИИ ДИАКОНѢ, ИМѢВШИМ МЕЖУ СОБОЮ ВРАЖДУ. СЛОВО 23
О ДВУХ БРАТЬЯХ, О ТИТЕ-ПОПЕ И О ЕВАГРИИ-ДИАКОНЕ, ВРАЖДОВАВШИХ МЕЖДУ СОБОЙ. СЛОВО 23
Два брата бѣста по духу: Евагрий-дияконъ, Титъ же попъ. Имяста же любовь велику и нелицемѣрну межи собою, яко всѣмь дивитися единоумию их и безмѣрней любви. Ненавидяй добра диаволъ, иже всегда рыкаеть, яко левъ, ища кого поглотити,[165] и сътвори им вражду, и таку ненависть вложи има, яко и в лице не хотяху видѣти другъ друга, и уклоняхуся друг от друга. Многажды братиа моливше ею, еже смиритися има съ собою, они же ни слышати хотяше.
Были два брата по духу, Евагрий-диакон и Тит-поп. И имели они друг к другу любовь великую и нелицемерную, так что все дивились единодушию их и безмерной любви. Ненавидящий же добро дьявол, который всегда рыкает, как лев, ища кого поглотить, посеял между ними вражду, и такую ненависть вложил он в них, что они и в лицо не хотели видеть друг друга, и избегали друг друга. Много раз братья молили их примириться между собой, но они и слышать не хотели.
Идущу же Титови с кадилом, отбѣгаше Евагрий фимиана; егда же ли не бѣгаше, то пременоваше его Титъ, не покадивъ. И пребысть много врѣмя въ мрацѣ грѣховнѣмь: Титъ убо прощениа не възмя, Евагрий же камъкаше гнѣваася. На се врагу въоружившу ихъ.
Когда Тит шел с кадилом, то Евагрий отбегал от фимиама; если же не отбегал, то Тит проходил мимо него, не покадив. И так пробыли они много времени во мраке греховном: Тит, не прося прощения, а Евагрий, гневаясь при причастии. На это вооружил их враг.
Нѣкогда же сему Титу разболѣвшуся велми и уже в нечаании лежащу, и нача плакатися своего лишениа, и посла с молениемь ко диякону, глаголя: «Прости мя, брате, Бога ради, яко без ума гнѣвахся на тя». Се же жестокыми словесы проклинаше его. Старци же ти, видевше Тита умирающа, влечаху Евагриа нуждею, да проститься съ братомъ. Болный же, видѣвъ брата, мало въсконься, паде ниць пред ногама его, глаголя: «Прости мя, отче, и благослови». Онъ же, немилостивый и лютый, отвръжеся пред всѣми нами, глаголя: «Николиже хощу с нимъ прощениа имѣти: ни в сий вѣк, ни в будущей», — и истръгъся от рукъ старець тѣхъ, и абие падеся. И хотѣвшим намъ въставити его, и обретохом его уже умеръша, и не могохомъ ему ни рукы протягнути, ни устъ свѣсти, яко давно уже умерша. Болный же скоро въставъ, яко николиже болѣвъ.
Однажды этот Тит сильно разболелся и, лежа уже при смерти, стал горевать о своем прегрешении, и послал с мольбой к диакону, говоря: «Прости меня, брат, ради Бога, что я напрасно гневался на тебя». Евагрий же отвечал жестокими словами и проклятиями. Старцы же те, видя, что Тит умирает, привели Евагрия насильно, чтобы помирился он с братом. Больной же, увидев брата, приподнялся немного, пав ниц ему в ноги, говоря: «Прости меня, отче, и благослови». Он же, немилостивый и лютый, отказался перед всеми нами, сказав: «Никогда не захочу примириться с ним: ни в этой жизни, ни в будущей», — и вырвался из рук старцев, и вдруг упал. Хотели мы поднять его, но увидали, что он уже мертв, и не могли мы ему ни рук расправить, ни рта закрыть, как будто он уже давно умер. Больной же вскоре встал, как будто никогда и болен не был.
Мы же ужасохомся о напрасней смерти и о скором исцелѣнии его, и много плакавше, погребохом Евагриа, отвръстѣ имѣ уста и очи, и руцѣ растяженѣ.
И ужаснулись мы внезапной смерти одного и скорому исцелению другого, и со многим плачем погребли мы Евагрия, рот и глаза у него так и остались открыты, а руки растянуты.
Въпросихомъ же Тита: «Что сътворися?» Титъ же сказаше намъ, глаголя: «Видѣхъ, — рече, — аггелы отступльша от менѣ и плачащуся о души моей, бѣси же радующеся о гневѣ моемь. И тогда начах молити брата, да простит мя. Егда же его приведосте ко мнѣ, и видѣхъ аггела немилостива, дръжаща пламенное копие, и егда же не прости мя, удари его, и падеся мертвъ, мнѣ же подасть руку и въстави мя». Мы же, сиа слышавше, убояхомся Бога, рѣкшаго: «Оставите — оставятся вам».[166] Рече бо Господь: «Всякъ, гнѣваяся на брата своего без ума, повиненъ есть суду».[167] Ефрѣм[168] же: «Аще кому случится въ враждѣ умрети, и неизмолимъ суд обрящуть таковии».
Тогда спросили мы Тита: «Что случилось?» Тит же рассказал нам так: «Видел я, — говорил он, — ангелов, отступивших от меня и плачущих о душе моей, и бесов, радующихся гневу моему, и тогда начал я молить брата, чтобы он простил меня. Когда же вы привели его ко мне, я увидел ангела немилостивого, держащего пламенное копье, и, когда Евагрий не простил меня, он ударил его, и тот пал мертвым, мне же он подал руку и поднял меня». Мы же, услышавши это, убоялись Бога, сказавшего: «Всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду». Ефрем же говорит: «Если кому случится во вражде умереть, то неумолимый суд ждет таких».
Аще ли же сий святыхъ ради Антониа и Феодосиа отрады не прииметь, лютѣ человѣку тому, сицевою страстию побежену быти.
И если этот Евагрий, ради святых Антония и Феодосия, прощения не получит — горе лютое ему, побежденному такою страстью!
К Поликарпу. От неа же и ты, брате, блюдися, да не дай же мѣста гнѣвному бѣсу, емуже бо кто повинется, тому и поработится, но, скоро пад, поклонися враждующему на тя, да не преданъ будеши аггелу немилостивому, да и тебѣ съхранит Господь от всякого гнѣва. Той бо рече: «Да не зайдет солнцѣ въ гневѣ вашем».[169] Тому слава съ Отцемь и съ Святымъ Духомъ нынѣ, и присно, и в вѣкы.
К Поликарпу. Берегись ее и ты, брат, и не дай места бесу гнева: кто подчинится ему, тот и порабощен им. Но скорее пойди и поклонись вражду имеющему на тебя, да не будешь предан ангелу немилостивому, пусть и тебя Господь сохранит от всякого гнева. Он ведь сказал: «Да не зайдет солнце во гневе вашем». Слава ему с Отцом и со Святым Духом ныне и присно!
ВТОРОГО ПОСЛАНИА, ЕЖЕ КО АРХИМАНДРИТУ ПЕЧЕРЬСКОМУ АНКИДИНУ, О СВЯТЫХЪ БЛАЖЕННЫХЪ ЧЕРНОРИЗЕЦЬ ПЕЧЕРЬСКИХ, СПИСАНО ПОЛИКАРПОМЪ, ЧЕРНОРИЗЦЕМЬ ТОГО ЖЕ ПЕЧЕРСКОГО МОНАСТЫРЯ. СЛОВО 24
ВТОРОЕ ПОСЛАНИЕ К АРХИМАНДРИТУ ПЕЧЕРСКОМУ АКИНДИНУ О СВЯТЫХ БЛАЖЕННЫХ ЧЕРНОРИЗЦАХ ПЕЧЕРСКИХ, НАПИСАНО ПОЛИКАРПОМ, ЧЕРНОРИЗЦЕМ ТОГО ЖЕ ПЕЧЕРСКОГО МОНАСТЫРЯ. СЛОВО 24
Господу поспешествующу и слову утверьжающу, къ твоему благоумию, пречестный архимандрите всеа Руси, отче и господине мой Анкидине. Подай же ми благоприатнаа твоа слуха, да в ня възглаголю дивных и блаженныхъ муж житиа, дѣаниа и знамениа, бывшихъ въ святемь семь монастырѣ Печерьском, еже слышах о них от епископа Симона Владимерьскаго и Суздальскаго, брата твоего, черноризца бывшаго того же Печерьского монастыря, иже и сказа мнѣ, грѣшному, о святѣмь и велицем Антонии, бывшаго началника рускимъ мнихомъ, и о святѣмь Феодосии, и иже по них святыхъ и преподобныхъ отець житиа и подвигы, скончавшихся дому пречистыа Божиа Матере. Да слышит твое благоразумие моего младоумиа и несъвръшена смысла.
С помощью Господа, утверждающего слово, к твоему благоумию обращу его, пречестный архимандрит всея Руси, отец и господин мой, Акиндин. Приклони же ко мне благосклонный твой слух, и я стану говорить тебе о жизни, деяниях и знамениях дивных и блаженных мужей, живших в этом святом монастыре Печерском, как слышал я о них от брата твоего Симона, епископа Владимирского и Суздальского, бывшего раньше черноризцем того же Печерского монастыря; он рассказывал мне, грешному, о святом и великом Антонии, положившем начало русским монахам, и святом Феодосии, и о житии и подвигах бывших после них святых и преподобных отцов, почивших в дому пречистой Божией Матери. Да послушает твое благоразумие моего младоумия и несовершенного разума.
Въспросилъ мя еси нѣкогда, веля ми сказати от тѣхъ черноризець съдѣанная; совѣдый мою грубость и неизящное нрава, иже всегда съ страхомъ въ всякой повести бесѣдую пред тобою, — то како могу ясно изърещи сътвореннаа ими знамениа и чюдеса преславнаа? И мало нѣчто сказах ти от тѣхъ преславных чюдех, а множайшаа забых от страха, стыдяся твоего благочестиа, неразумъно исповѣдах. Понудихся писаниемь извѣстити тебѣ, еже о святыхъ и блаженныхъ отець печерьских, да и сущи по нас черноризци увѣдять благодать Божию, бывшу въ святѣмь семъ мѣсте, и прославять Отца небеснаго, показавши таковыа свѣтилникы в Рустѣй земли, в Печерьскомъ святѣмь монастырѣ.
Вопросил ты меня некогда, велев рассказать о деяниях тех черноризцев; но ты знаешь мою простоту и невежество: ибо всегда со страхом, о чем бы ни шла речь, говорю с тобою, поэтому как же могу я внятно рассказать тебе о сотворенных ими знамениях и преславных чудесах? Кое-что из тех преславных чудес я поведал тебе, но гораздо больше забыл от страха и, стыдясь твоего благочестия, рассказывал невразумительно. И понудил я себя писанием изложить тебе о святых и блаженных отцах печерских, чтобы и будущие после нас черноризцы узнали о благодати Божьей, бывшей в святом этом месте, и прославили Отца небесного, показавшего таких светильников в Русской земле, в Печерском святом монастыре.
О НИКИТѢ ЗАТВОРНИЦИ, ИЖЕ ПО СЕМЪ БЫСТЬ ЕПИСКОПЪ НОВУГРАДУ.[170] СЛОВО 25
О НИКИТЕ-ЗАТВОРНИКЕ, КОТОРЫЙ ПОТОМ БЫЛ ЕПИСКОПОМ НОВГОРОДА. СЛОВО 25
Бысть въ дьни преподобнаго игумена Никона братъ единъ, Никита имянемь. Сей, жалаа славимъ быти от человѣкъ, дѣло велие не Бога ради замысливъ и нача просити у игумена, да в затворь внидет. Игуменъ же възбраняше ему, глаголя: «О чадо, нѣсть ти ползы праздну седѣти, понеже юнъ еси; уне ти есть, да пребудеши посреди братиа и, работаа тем, не погрешиши мзды своеа. Сам видилъ еси брата нашего, святаго Исакиа Печерника, како прелщенъ бысть от бѣсовъ. Аще не бы велиа благодать Божиа спасла его и молитвъ ради преподобныхъ отець Анътониа и Феодосиа, иже и донынѣ чюдеса многа творят». Никита же глаголаше: «Никакоже прелщюся таковою вещию. Прошу у Господа Бога, да и мнѣ подасть чюдотворениа дар». Отвѣщав же Никонъ, рече: «Выше чюдесъ силы прошение твое; блюди, брате, да не възнесъся, ниспадеши. Велит ти наше смирение служити на святую братию, ихъже ради вѣньчанъ имаши быти за послушание твое». Никита же никакоже внятъ глаголемым от игумена, но, еже въсхотѣ, то и сътвори, заздавъ о собѣ двѣри и пребысть не исходя.
Был во дни преподобного игумена Никона брат один, Никита именем. Этот инок, желая, чтобы славили его люди, дело великое не Бога ради замыслив, начал проситься у игумена войти в затвор. Игумен же не разрешил ему, говоря: «О чадо! Нет тебе пользы праздно сидеть, потому что ты еще молод, лучше тебе оставаться среди братии, и, работая на нее, ты не лишишься награды своей. Сам ты видел брата нашего, святого Исакия Пещерника, как прельщен он был от бесов. Только и спасла его великая благодать Божия и молитвы преподобных отцов Антония и Феодосия, которые и доныне чудеса многие творят». Никита же сказал: «Никогда не прельщусь я, как он. Прошу же у Господа Бога, чтобы и мне подал он дар чудотворения». Никон в ответ ему сказал: «Выше силы чудес прошение твое; берегись, брат, вознесешься и упадешь. Велит тебе наше смирение служить святой братии, ради нее и будешь увенчан за послушание твое». Никита же никак не хотел внять словам игумена, но, как захотел, так и сделал: заложил за собой двери и неисходно пребывал в келье.
Не по мнозехъ же дьнехъ прелщен бысть от диавола. Въ время бо пѣниа своего слышаше глас молящься с нимъ и обоняше воня благоуханиа неизреченно, и симь прельстися, глаголя в себѣ: «Аще не бы сый аггелъ былъ, не бы молился съ мною, ни Духа Святаго обоняние бы было». И нача прилѣжно молитися, глаголя: «Господи, яви ми ся сам разумно, да вижу тя». Тогда же глас бысть к нему: «Не явлюся тебѣ, зане юнъ еси, да не възнесься, низъпадеши».[171] Затворник же съ слезами рече: «Никакоже, Господи, прелщуся, наученъ бо бых от игумена моего не внимати прелести диаволи, тобою же вся велимаа сътворю». И тогда душепагубный змий приимъ область над ним и рече: «Невозможно человѣку, въ плоти сущу, видити мене, се посылаю аггелъ мой: да пребудет с тобою, и ты пребудеши, волю его творя». И абие ста пред нимъ бѣсъ въ образѣ аггела. Пад убо мнихъ, поклонися ему, аки аггелу. И глагола ему бѣсъ: «Ты убо не молися, но буди почитаа книгы, и сими обрящешися съ Богомъ бесѣдуа, да от нихъ подаси слово полѣзно приходящимъ к тебѣ. Азъ же присно буду моля о спасении твоемь Творца своего». Прелстив же ся, мних никакоже помолився, но прилежаше чтению и поучению, бѣса же видяше беспрестани молящася о немъ, и радовашеся яко аггелу, творящу молитву за нь. Бесѣдоваше же о ползѣ души приходящимъ к нему, нача пророчьствовати, и бысть о нем слава велика, яко всѣмь дивитися събытию словесъ его.
Прошло несколько дней, и прельстил его дьявол. Во время пения своего услышал Никита голос молящегося с ним, и почуял благоухание неизреченное, и, прельстившись этим, говорил сам себе: «Если бы это был не ангел, то не молился бы со мною и не было бы здесь благоухания Духа Святого». И стал он прилежно молиться, говоря: «Господи, явись мне сам воочию, чтобы я мог видеть тебя». Тогда был голос к нему: «Не явлюсь тебе, ибо ты еще юн и, вознесшись, падешь». Затворник же со слезами ответил: «Нет, Господи, не прельщусь я, ведь игумен мой научил меня не внимать обольщениям дьявола, все же, что ты повелишь, я исполню». И тогда душепагубный змей, приняв власть над ним, сказал: «Невозможно человеку видеть меня и остаться в живых, поэтому посылаю я ангела моего: он пребудет с тобой, и ты станешь исполнять волю его». И тотчас стал перед ним бес в образе ангела. Пав ниц, поклонился ему инок, как ангелу. И сказал ему бес: «Ты не молись, а только читай книги, и таким путем будешь беседовать с Богом, и из книг станешь подавать полезное слово приходящим к тебе. Я же постоянно буду молить о спасении твоем Творца своего». Прельстившись, монах перестал молиться, а прилежно занимался чтением и книжной премудростью; видя же беса, постоянно молящегося о нем, радовался ему, как ангелу, творящему молитву за него. С приходившими же к нему Никита беседовал о пользе души и начал пророчествовать; и пошла о нем слава великая, и дивились все, что сбываются предсказания его.
Посылаеть же Никита къ князю Изяславу, глаголя, яко: «Днѣсь убиенъ бысть Глѣбъ Святославичь в Заволочии,[172] скоро посли сына своего Святоплъка на столъ Новугороду».[173] И якоже рече, тако и бысть: по малехъ же дьнехъ увѣдана бысть смерть Глѣбова. И от сего прослу затворник, яко пророкъ есть; и велми послушаху его князи и боляре.
Послал однажды Никита к князю Изяславу, говоря: «Нынче убит Глеб Святославич в Заволочье, скорее пошли сына своего Святополка на княжеский стол в Новгород». Как он сказал, так и было: через несколько дней пришла весть о смерти Глеба. И с тех пор прослыл затворник пророком, и охотно слушались его князья и бояре.
Бѣсъ убо приходящаго быти не вѣсть, но еже самъ съдѣа и научи злыа человѣкы, — или убити, или украсти, — сиа възвѣщаеть. Егда бо прихождаху къ затворнику словеси утѣшна слышати от него, бѣсъ же, мнимый аггелъ, повѣдаше ему вся случившаася имъ, тъй же пророчьствоваше — и бываше тако.
Но бес будущего не знал, а то, что сам делал или на что подбивал злых людей, — убить ли, украсть ли, — то и возвещал. Когда приходили к затворнику, чтобы услышать от него слово утешения, — бес, мнимый ангел, рассказывал, что случилось его деяниями, а Никита об этом пророчествовал, — поэтому сбывалось.
Не можаше никтоже стязатися с нимъ книгами Ветхаго закона, всь бо изусть умѣаше: Бытие, Исход, Левгиты, Числа, Судии, Царства и вся Пророчества по чину,[174] и вся книгы жидовьскыа свѣдяше добре. Евангелиа же и Апостола, яже въ благодати преданныа нам святыа книгы на утвержение наше и на исправление, — сих николиже въсхотѣ видѣти, ни слышати, ни почитати, ни иному дасть бесѣдовати к себѣ. И бысть разумно всѣмь от сего, яко прелщенъ есть от врага.
Не мог никто также померяться с ним в знании книг Ветхого завета, он его весь наизусть знал: Бытие, Исход, Левит, Числа, Книгу Судей, Книгу Царств и все Пророчества по порядку, и все книги иудейские знал хорошо. Евангелия же и Апостола, этих святых книг, Господом в благодати переданных нам на наше утверждение и исправление, он не хотел ни видеть, ни слышать, ни читать и другим не разрешал беседовать с собою о них. И из этого все поняли, что прельщен он врагом.
И сего не тръпяще преподобнии ти отци: Никонъ-игуменъ, Пиминъ Постникъ, Исайа, иже бысть епископъ граду Ростову, Матфѣй Прозорливець, Исакей святый Печерникъ, Агапитъ Лечець, Григорий Чюдотворець, Никола, иже бысть епископъ Тмутороканю, Несторъ, иже написа Лѣтописець, Григорий, творець каноном, Фектистъ, иже бысть епископъ Черниговъскый, Онсифоръ Прозорливець. Сии вси богоприатнии приидоша къ прельщенному, и моляшеся Богови, и отгнавше бѣса от него, и к тому не видѣ его. Изведоша же его вонъ и вопрошаху его о Вѣтсемь законе, хотяще слышати от него что. Сий же кленяшеся, яко николиже не читавъ книгъ; иже прежде умѣаше изъусть жидовскиа книгы, нынѣ же ни единого слова не съвесть, испроста рещи, ни единого слова знааше. Сии же преблаженнии отци едва научиша его грамотѣ.
Не могли стерпеть этого преподобные те отцы: Никон-игумен, Пимен Постник, Исайя, что был епископом в Ростове, Матфей Прозорливец, Исакий святой Пещерник, Агапит Целитель, Григорий Чудотворец, Никола, бывший после епископом Тмутаракани, Нестор, который написал Летопись, Григорий, творец канонов, Феоктист, бывший после епископом Черниговским, Онисифор Прозорливец. И все эти богоносцы пришли к прельщенному и, помолившись Богу, отогнали беса от него, и после того он не видал его более. Потом вывели его из пещеры и спрашивали о Ветхом завете, чтобы услышать от него что-нибудь. Никита же клялся, что никогда не читал книг; и тот, кто прежде наизусть знал иудейские книги, теперь не ведал ни одного слова из них, да, попросту сказать, вообще ни одного письменного слова не знал, те блаженные отцы едва его научили грамоте.
И оттуду дасть себе на воздержание, и послушание, и чистое, смиреное житие, яко превзыти ему всѣхъ добродѣтелью; его же послѣжде поставиша епископомъ Новугороду за премногую его добродѣтель. Иже и многа чюдеса сътворивъ: нѣкогда бо бездождию бывшу, и помолився Богу, дождь съ небеси сведе, и пожаръ граду угаси. И нынѣ съ святыми чтут его, святаго и блаженнаго Никиту.[175]
После этого предался Никита воздержанию, и послушанию, и чистому и смиренному житию, так что всех превзошел в добродетели; и впоследствии был поставлен епископом Новгорода за премногую его добродетель. И много чудес сотворил он: однажды во время бездождия, помолившись Богу, дождь с неба свел, потом пожар в городе загасил. И ныне со святыми чтут его, святого и блаженного Никиту.
О ЛАВРѢНТИИ ЗАТВОРНИЦИ. СЛОВО 26
О ЛАВРЕНТИИ-ЗАТВОРНИКЕ. СЛОВО 26
Посемь инъ нѣкто брат, имянемъ Лаврѣнтѣй, сей въсхоте в затвор внити. Сему же святии ти отци отнудь же не повелѣша сего сътворити.[176] Сий же Лаврентей шед къ Святому Дмитрию въ Изяславль монастырь и затвори себѣ. И крѣпкаго ради его житиа дарова ему Богь благодать исцѣлениемь.
Потом и другой брат, именем Лаврентий, захотел также в затвор войти. Святые те отцы никак не позволяли ему делать этого. Тогда Лаврентий ушел к Святому Дмитрию, в монастырь Изяславов, и затворился там. И за твердое житие его даровал ему Бог благодать исцеления.
И к сему приведенъ бысть нѣкий человѣкъ от Киева беснуася; его же не возможе затворникъ отгнати — бѣ бо лютъ зѣло: яко дрѣво неудобъ носимо десятью мужь, онъ же, единъ, вземъ, завръже. Пребывшу ему много врѣмя неисцелѣвшу, и повелѣ затворникъ вести в Печерьский монастырь. Тогда бесный нача вопити: «К кому посылаеши мя? Азъ бо не смѣю приближитися к печерѣ святыхъ ради, положенныхъ в ней, въ монастырѣ же тридесетых единых боюся, съ прочими же борюся». Влекущи же его вѣдяху, яко николиже бывалъ в Печерскомъ монастырѣ и никогоже знаеть в немъ, въпросиша же его: «Котории суть, ихъже ты боишися?» Бесный же нарече ихъ всѣхъ по имяни. «Сии тридесять, — рече, — словомъ единемь ижженуть мя». Бѣ бо тогда всѣх черноризець в Печерѣ 100 и 80.
Однажды привели к нему одного бесноватого из Киева; и не мог затворник изгнать из него беса, — очень лют был: бревно, которое десять человек снести не могли, он один, подняв, забрасывал. После того, как он оставался долгое время неисцеленным, велел затворник вести его в Печерский монастырь. Тогда бесноватый начал вопить: «К кому посылаешь меня? Я не смею приблизиться к пещере ради святых, положенных в ней, в монастыре же только тридцати иноков боюсь, а с прочими могу бороться». Ведшим же его было известно, что он никогда в Печерском монастыре не был и никого там не знает, и спросили его: «Кто же те, которых ты боишься?» Бесноватый же назвал их всех по именам: «Эти тридцать, — сказал он, — одним словом могут изгнать меня». Всех же черноризцев в Печерском монастыре было тогда сто восемьдесят.
И глаголаша бесному: «Мы хощемь в печерѣ затворити тя». Бѣсный же рече: «Каа полза мнѣ с мертвыми бранитися? Тии бо нынѣ болшее дръзновение имуть къ Богу о своихъ черноризцех молитися и о приходящих к нимъ. Но аще хощете брань мою видити, ведите мя в монастырь». Нача глаголати жидовьскии и потомъ латыньскии, таже грѣческии, испроста рещи, всѣми языкы, ихъже николиже слышавъ, яко боятися и водящим его, изменению языка его дивящеся и разногласию. И преже въшествиа в монастырь исцѣлѣ и добре нача смыслити. Вшедшимъ же имъ въ церковь, и прииде игуменъ съ всею братиею, и не знааше игумена исцѣливый и ни единаго от тѣхъ 30, ихъже нарече, бѣсуася. Тогда въпросиша же того приведшеи: «Кто есть исцѣливый тя?» Сий же възираа на икону Богородичину чюдотворную и глаголаше: «Яко с сию усретоша нас, по имяни святии отци 30 числомъ, и тако исцѣлѣхъ». Имяна же всѣм убо съвѣдаше, самѣх же ни единаго от тѣхъ старець знааше. И тако вси купно славу въздаша Богови и пречистей его Матере, и блаженным угодником его.
И сказали бесноватому: «Мы хотим в пещере затворить тебя». Бесноватый же отвечал: «Что мне за польза с мертвецами бороться? Они теперь имеют у Бога большее дерзновение молиться за своих черноризцев и за приходящих к ним. Но если хотите борьбу мою видеть, ведите меня в монастырь». Начал он говорить по-еврейски, потом по-латински, потом по-гречески и, попросту сказать, на всех языках, а прежде никогда и не слыхал их, так что испугались ведшие бесноватого, удивляясь такому изменению языка его и тому, что заговорил он на разных наречиях. И не успел он еще подойти к монастырю, как сразу исцелился и стал все хорошо понимать. Когда они вошли в церковь, пришел игумен со братией, исцелившийся же не знал ни игумена и ни одного из тех тридцати, имена которых назвал во время беснования. Тогда спросили его приведшие: «Кто исцелил тебя?» Он же, смотря на чудотворную икону Богородицы, сказал им: «С нею встретили нас святые отцы, — и назвал по имени тридцать числом, — и я исцелился». И знал он имена всех их, а самих старцев тех не знал ни одного. И так все вместе воздали славу Богу, и пречистой его Матери, и блаженным угодникам его.
И сего ради вписах ти, господине Акиндине, — не покрыю тмою невѣдѣниа дивнаа чюдеса блаженных онѣхъ и преподобныхъ отець нашихъ знамениа, и чюдеса, и справлениа. Да и прочии увѣдять святое житие преподобных отець печерьскых, еже быти тацѣмъ мужемь въ едино врѣмя, яко до 30, могущимъ словомъ изгонити бѣсы. К печерѣ же, рече, не смѣти приближитися беснующимся положенных ради в ней святыхъ отець Антониа и Феодосиа и прочих святыхъ черноризець, ихъже имена вписана суть въ книгы животныа.
Для того и я написал тебе, господин мой Акиндин, чтобы не покрыть тьмою неведения дивные чудеса блаженных и преподобных отцов наших, их знамения, и чудеса, и подвиги. Пусть и другие узнают святое житие преподобных отцов печерских и то, что в одно время было в монастыре том до тридцати таких мужей, которые одним словом могли изгонять бесов. К пещере же, сказал бесноватый, он не смел приблизиться из-за положенных в ней святых отцов Антония и Феодосия и прочих святых черноризцев, имена которых вписаны в книгу жизни.
Блаженъ, иже с тѣми сподобивыйся положенъ быти, блаженъ и спасенъ с тѣми сподобивыйся написанъ быти, с ними же и мене Господь сподобить милости въ день Судный молитвами твоими. Аминь.
Блажен сподобившийся быть положен с ними, блажен и спасен сподобившийся быть написан с ними, с ними и меня Господь да сподобит милости в день Судный молитвами твоими. Аминь.
СЛОВО 27. И О СВЯТЕМЬ И БЛАЖЕННЕМЬ АГАПИТѢ, БЕЗМѢЗДНОМЪ ВРАЧИ
СЛОВО 27. И О СВЯТОМ И БЛАЖЕННОМ АГАПИТЕ, БЕСКОРЫСТНОМ ВРАЧЕ
Бѣ нѣкто от Киева постригшеся, именемь Агапитъ, при блаженнем отци нашем Антонии, иже послѣдъствоваше житию его аггельскому, самовидець бывъ исправлению его. Якоже онъ, великий, покрываа свою святость, болныа исцѣляше от своеа яди: мняся тѣмъ врачевное зѣлие подаваа, и тако здрави бываху молитвою его; тако и сий блаженный Агапит, ревнуа святому тому старцю, помогаше болным. И егда кто от братиа разболяшеся, и тако остави кѣлию свою, приходяще ко болящему брату и служаще ему, — не бѣ бо ничтоже крадомаго в кѣлии его, — подоимаа же и полагаа же его, на своею руку износя, и подаваа ему от своеа яди, еже сваряше зѣлие, и тако здравъ бываше болный молитвою его. Аще ли продолъжашеся недугъ его, сице Богу благоволящу, да вѣру и молитву раба своего умножить. Сий же блаженный Агапит пребываше неотступно, моля за нь Бога непрестанно, дондеже Господь здравие подасть болящему молитвы его ради. И сего ради прозван бысть Лечець, сему бо дарова Господь даръ исцелениа. И слышанно бысть о немь въ градѣ, яко нѣкто в монастыри лечець, и мнози болящии прихождаху к нѣму и здрави бываху.
Некто из Киева, именем Агапит, постригся при блаженном отце нашем Антонии и последовал житию его ангельскому, будучи самовидцем подвигов его. Как тот, великий, скрывая свою святость, исцелял больных пищей своей, а они думали, что получают от него врачебное зелье, и выздоравливали его молитвою, так и этот блаженный Агапит, подражая святому тому старцу, помогал больным. И когда кто-нибудь из братии заболевал, он, оставив келию свою, — а в ней не было ничего, что можно было бы украсть, — приходил к болящему брату и служил ему: подымал и укладывал его, на своих руках выносил, давал ему еду, которую варил для себя, и так выздоравливал больной молитвою его. Если же продолжался недуг болящего, что бывало по изволению Бога, дабы умножить веру и молитву раба его, блаженный Агапит оставался неотступно при больном, моля за него Бога беспрестанно, пока Господь не возвращал здоровье болящему ради молитвы его. И ради этого прозван он был «Целителем», потому что Господь дал ему дар исцеления. И услышали в городе, что в монастыре есть некто целитель, и многие больные приходили к нему и выздоравливали.
Бысть же въ врѣмя сего блаженнаго человѣкъ нѣкий, армѣнинъ родом и вѣрою, хитръ бѣ врачеванию, яко таковъ не бѣ прежде его: еже толико видѣвь болящаго, познаваше и повѣда ему смерть, нарекъ ему день и час, — и ниякоже изменяшеся слово его, — и сего никакоже врачюеть. И от сих единъ болный принесенъ бысть в Печерьский монастырь, иже пръвый бысть у князя Всеволода,[177] егоже арменинъ в нечаание въведе, прорекъ ему по осми дни смерть. Блаженный же Агапит, давъ тому зѣлиа, еже самъ ядяше, и здрава сътвори его. И промчеся о немь слава по всей земли той.
Был же, во времена этого блаженного, человек некий, армянин родом и верою, столь искусный во врачевании, как еще никто не бывал прежде него: только увидит он больного, сразу узнает и объявит ему смерть, назначив день и час, — и не было случая, чтобы не исполнилось слово его, — и такого уже он не лечил. И один из таких больных, первый у князя Всеволода, принесен был в Печерский монастырь: армянин привел его в отчаяние, предсказав ему через восемь дней смерть. Блаженный же Агапит дал ему еды, которой сам питался, и тот выздоровел. И промчалась о нем слава по всей земле той.
Арменинъ же уязвенъ бысть завистною стрѣлою, и нача укоряти блаженнаго, и нѣкого осуждена на смерть посла в монастырь, повелѣвъ дати тому смертнаго зѣльа, да пред ними вкусивъ, пад, умреть. Блаженный же, сего видѣвъ умирающа, дасть ему монастырьскиа яди, и здрава сътвори его молитвою своею, и от смерти избави повиннаго смерти. И оттоле въоружается на нь иновѣрный той арменинъ, и научи на святаго Агапита единовѣрники своа, дати ему испити смертоноснаго зѣлиа, хотя его симъ зѣлиемь уморити. Блаженный же пиаше бес пакости, ничтоже зла пострадавъ, вѣсть бо Господь благочестивыа от смерти избавляти: «Иже аще и смертно что испиють, ничтоже ихъ не вредить; на недужныа рукы възложать — здрави будуть».[178]
Армянин же, уязвленный стрелой зависти, стал укорять блаженного и некоего осужденного на смерть послал в монастырь, повелев дать ему смертного зелья, чтобы тот, принявши яд перед монахами, пал мертвым. Блаженный же, видя, как тот умирает, дал ему монастырской пищи, и он стал здоров молитвою его, и так избавил от смерти осужденного на смерть. После этого ополчился на него иноверный тот армянин и напустил на святого Агапита единоверцев своих, чтобы они дали ему выпить смертного зелья, желая его тем зельем уморить. Блаженный же испил без вреда и никакого зла не претерпел, ибо ведает Господь, как благочестивых от смерти избавлять: «Если что смертоносное выпьют они, не повредит им; возложат они руки на больных, и те здоровы будут».
В тыи же дьни разболѣвся князь Владимерь Всеволодовичь Мономах,[179] и прилежаше ему арменинъ, врачюа его, и ничтоже успѣ, но паче недуг бываше болий. И уже при конци бывъ, посылаеть молбу къ Ивану, игумену Печерьскому,[180] да поиудить Агапита прийти до него, — бѣ бо тогда князя в Черниговѣ. Игуменъ же, призвавъ Агапита, велить ити в Черниговъ. И отвещавъ блаженный: «Аще ко князю иду, то и ко всѣмь иду; не буди мнѣ славы ради человѣческиа пред монастырьскиа врата изыти и преступнику быти обѣта своего, еже обещахся пред Богомъ быти ми в монастырѣ и до послѣдняго издыханиа. Аще ли изгониши мя, иду въ ину страну и потом възвращуся, дондеже вещь сию минеть». Не бѣ бо николиже исходилъ из монастыря. Видѣв же посланный от князя, яко не хощеть ити, молить мниха, яко да поне зѣлиа дасть. Принуженъ же бысть игуменомъ, дасть ему зѣлие от своеа яди, да дасть болящему. И егда же князь вкуси зѣлиа, и ту абие здравъ бысть.
В те же дни разболелся князь Владимир Всеволодович Мономах, и усердно лечил его армянин, но безуспешно, и только усиливался недуг. Будучи уже при конце жизни, посылает князь молить игумена Печерского Ивана, чтобы он понудил Агапита прийти к нему, — он княжил тогда в Чернигове. Игумен же, призвав Агапита, велит идти в Чернигов. И сказал блаженный: «Если мне к князю идти, то и ко всем идти; нельзя мне ради людской славы за монастырские ворота выйти и нарушить свой обет, который я дал перед Богом, чтобы быть мне в монастыре до последнего вздоха. Если же ты изгонишь меня, я пойду в другое место и возвращусь после того, как минет эта беда». Никогда еще блаженный не выходил из монастыря. Посланный же князя, видя, что не хочет идти инок, стал молить его, чтобы он хотя зелья дал. И тот, будучи принужден игуменом, дал ему зелья от своей еды, чтобы дали болящему. И как только князь принял это зелье, тотчас выздоровел.
Прииде же Владимерь в Киевь и вниде в Печерьский монастырь, хотя почтити мниха и видѣти, кто есть даровавы тому зѣлие и здравие съ Богомъ, — не бѣ бо николиже видѣлъ, — мня сего имѣниемь подарити. Агапит же, не хотя славимъ быти, съкрыся. Князь же принесенно ему злато дасть игумену. Потом же посла Владимеръ къ блаженному Агапиту единого от болярь своихъ съ многыми дары. Его же посланный боляринъ обрете в кѣлии, и принесъ, положи пред ним принесенныа дары. И отвеща мних: «О чадо, николиже от кого что взяхъ, — нынѣ ли погублю мзду свою злата ради, егоже не трѣбую ни от кого же?» И отвеща боляринъ: «Отче, вѣсть пославый мя, яко не требуеши сего, но менѣ ради утѣши сына своего, емуже о Бозѣ даровалъ еси здравие, се приими и даждь нищимъ». И отвеща старець: «С радостью прииму тебѣ ради, яко требе ми суть. Рьци же пославшему тя: “Все, еже имѣлъ еси, чюжа бяху, тебѣ же отходящу, не могущу взяти ничтоже съ собою, нынѣ же раздай все трѣбующимъ, еже имаши, яко сего ради избавил тя Богъ от смерти, азъ бо ничтоже ти бых успѣлъ; и не мози ослушатися мене, да не тоже постражеши”». И вземь Агапит принесенное злато, изнесъ вне кѣлиа, повръже, сам же скрыся. И изшед боляринъ, видѣвъ поверьжено пред враты принесенное злато и дары, и вземъ все, дасть игумену Иоанну, и сказа все князю, еже о старци. И разумѣша вси, яко рабъ Божий есть. Князь же не смѣ преслушатися старца, но все имѣние свое раздасть нищимъ, по словеси блаженнаго.
После этого, будучи в Киеве, Владимир пришел в Печерский монастырь, желая почтить инока и увидеть того, кто дал ему зелья и возвратил здоровье с помощью Божьей, — никогда он его не видал, — и хотел одарить его. Агапит же, избегая славы, скрылся. И принесенное для него золото князь отдал игумену. Потом послал Владимир к блаженному Агапиту одного из бояр своих со многими дарами. Посланный боярин нашел его в келий, и принес, и положил перед ним принесенные дары. И сказал инок: «О чадо! Никогда и ни от кого ничего не брал я, — неужели теперь губить мне дар свой ради золота, которого ни от кого не требую?» И отвечал боярин: «Отче! Знает пославший меня, что не требуешь ты награды, но, для меня, утешь сына своего, которому ты даровал, о Боге, здоровье, возьми это и раздай нищим». И отвечал ему старец: «С радостию приму ради тебя, как будто бы мне требуется. Пославшему же тебя скажи: “Все, что ты имел, было чужое, и, отходя из этого мира, ты ничего не можешь взять с собой, — раздай же теперь нуждающимся все, что имеешь, ибо ради этого избавил тебя Бог от смерти, а я ничего бы не смог сделать; и не думай ослушаться меня, чтобы, как прежде, не пострадать”». И взял Агапит принесенное золото, вынес вон из келий, бросил его, а сам скрылся. И боярин, вышедши, увидал брошенным у ворот принесенное им золото и дары, взял и отдал все игумену Иоанну, и рассказал князю о старце. И поняли все, что то истинный раб Божий. Князь же не посмел ослушаться старца и все имение свое раздал нищим по слову блаженного.
По сих же разболѣвся сий черноризець Агапитъ, и прииде к нему предъ реченный арменинъ посетити его. И нача стязатися с ним о врачевней хитрости, глаголя, киимъ зѣлиемь цѣлится какий недугъ. И отвѣща блаженный: «Имже Господь подасть здравие». Разумѣв же арменинъ, отинуд не въдуща его ничтоже, и глагола къ своимъ: «Не умѣеть сий ничтоже». И емь его за руку, рече, яко въ 3-й день сий умреть. «Се же истинна есть, не изменится слово мое; аще ли не будеть тако, и азъ буду мнихъ».
После этого разболелся Агапит, и пришел посетить его армянин, о котором мы говорили прежде. И начал он беседовать с иноком о врачебном искусстве, спрашивая его, каким зельем какой недуг лечится. И отвечал блаженный: «Каким Господь подаст здоровье». Армянин понял, что он нисколько не сведущ в этом, и сказал своим: «Ничего он не знает». Потом взял его руку и сказал, что через три дня он умрет. «И это истинно, — прибавил врач, — и не изменится слово мое; если же будет не так, то я сам стану монахом».
Блаженный же съ яростию глагола тому: «Сицева ли суть твоего врачеваниа образи: смерть ми повѣдаа, а помощи ми не можеши! Аще еси худогъ, то дай же ми животъ; аще ли симь не владѣеши, то почто укоряеши мя, осуждаа въ 3-й день умрети ми? Мнѣ же извѣстилъ есть Господь въ 3-й мѣсяць умрети». Глаголеть же ему арменинъ: «Яко се уже разумѣлъ ся еси, то уже никакоже преидеши трѣтиаго дьне», бѣ бо изболѣлъ велми, яко не мощи ему ни двигнути собою.
Блаженный же с негодованием сказал ему: «Так вот в чем суть твоего врачевания: смерть мне предсказываешь, а помочь не можешь! Если ты искусен, то дай мне жизнь, а если этим не владеешь, — за что же укоряешь меня, осуждая на смерть через три дня? А меня Господь известил, что я через три месяца умру». И сказал ему армянин: «Раз сам ты уже понял, что умрешь, то никак не переживешь третьего дня», а блаженный изболел уже весь так, что сам и двинуться не мог.
Тогда принесоша болна нѣкоего от Киева, въставъ же Агапит, яко не болѣвъ, взя зѣлие, еже сам ядяше, показа лечьцу, глаголя: «Се есть зелие, разумѣй и виждь». Видѣвъ же, лечець глагола мниху: «Нѣсть се от наших зѣлей, но мню, яко се от Александриа приносят». Посмеав же ся блаженный невѣжеству его, дасть зѣлие болящему, и того здрава сътвори. Глаголеть же къ лечцю: «Чадо, не жали си, понеже убози есмы, не имамъ чимъ напитати тя». Армѣнинъ же рече к нему: «Нынѣ, отче, 4 дьни постимся мы сего мѣсяца». Въпроси же блаженный: «Кто еси ты и коеа вѣры еси?» Лечець же рече к нему: «Не слышалъ ли еси менѣ, яко арменинъ есми?» Блаженный же рече к нему: «То како смѣлъ еси внити и осквернити кѣлию мою и дръжати за грѣшную мою руку? Изыди от мене, иновѣрне и нечестиве!» Осрамленъ же бывъ арменинъ, отъиде. Блаженный же Агапитъ пребывъ 3 мѣсяци и, мало поболѣвъ, къ Господу отъиде.
В это время принесли одного больного из Киева, и Агапит встал, как будто вовсе и не болел, взял зелье, которое сам ел, и показал лекарю, говоря: «Вот целебное зелье, смотри и разумей». Лекарь посмотрел и сказал иноку: «Это не из наших зелий, думаю, что его из Александрии приносят». Посмеялся блаженный невежеству его, дал зелье больному, и тот стал здоров. Потом сказал лекарю: «Сын мой, не погневайся: убоги мы, и нечем нам угостить тебя». Армянин же сказал ему: «Теперь, отче, четыре дня этого месяца мы постимся». Блаженный же спросил его: «Кто же ты и какой веры?» Лекарь же ответил ему: «Разве ты не слыхал, что я армянин?» И сказал ему блаженный: «Как же смел ты войти, и осквернить мою келью, и держать мою грешную руку? Иди прочь от меня, иноверный и нечестивый!» Армянин, посрамленный, ушел. Блаженный же Агапит прожил три месяца, потом, немного поболевши, отошел к Господу.
По смерти же его прииде арменинъ в монастырь и глагола игумену: «Отселе уже и азъ буду черноризець, и оставляю арменьскую вѣру, и истинно вѣрую въ Господа Иисус Христа. Яви бо ми ся блаженный Агапитъ, глаголя: “Обещался еси въсприати мнишеский образъ, аще сължеши, съ животомъ и душу погубиши”. И тако вѣрую. Но аще бы сий блаженный хотѣлъ на много врѣмя жити здѣ, не бы Богъ преставилъ от свѣта сего; аще же и приатъ его Господь, но вѣчный живот дарова ему, и мню, яко своею волею отъиде от нас, небеснаго царства жалаа, могый еще жити с нами. Якоже азъ разумѣхъ, 3 дьни не бѣ приити ему, и сего ради приложи себѣ 3 мѣсяци, и аще бых реклъ 3 мѣсяци, но и 3 лѣта бых пребылъ. Но аще умьре сий, но вселися въ обители, пребывающаа в животъ вѣчный, и тамо живъ есть». Таже сий арменинъ пострижеся в Печерьскомъ монастырѣ, и ту животъ свой сконча в добре исповѣдании.
После смерти его пришел армянин в монастырь и сказал игумену: «С этих пор и я буду черноризцем, и отрекаюсь от армянской веры, и истинно верую в Господа Иисуса Христа. Явился мне блаженный Агапит, говоря: “Ты обещался принять иноческий образ, и если солжешь, то с жизнью и душу погубишь”. И так я уверовал. Но если бы этот блаженный захотел долгое время жить здесь, то Бог не взял бы его к себе из этого мира, но, принявши его, Господь даровал ему жизнь вечную, и думаю я, что отошел он от нас по своей воле, желая небесного царства, а мог бы и еще жить с нами. Так как я узнал, что жить ему не больше трех дней, — он прибавил себе три месяца; а если бы я сказал: три месяца, — он три года бы прожил. Хотя и умер он, но вселился в обители пребывающих в жизни вечной и там жив». И постригся этот армянин в Печерском монастыре, и тут кончил жизнь свою в добром исповедании.
Таковаа и болше сих съдѣашася от тѣхъ святыхъ черноризець, ихже въспомянувъ добродѣтелное житие, дивлюся, како премолчана быша великаа исправлениа святыхъ отець нашихъ Антониа и Феодосиа? То аще толико светило угасе нашимь небрежениемь, то како от него луча въсияють, — сих мню преподобныхъ отець наших печерьскых. Но якоже рече Господь: «Никоторый же пророкъ приятенъ есть въ отечествии своемь».[181]
Вот такие дела, — и больше этих, — делались теми святыми черноризцами. Вспоминая же их добродетельное житие, дивлюсь я, почему остались замолчаны великие дела святых отцов наших Антония и Феодосия? Если такое светило угасло из-за нашего небрежения, то как же воссияют от него лучи? — разумею преподобных отцов и братьев наших. Поистине, как сказал Господь: «Никакой пророк не признается в отечестве своем».
Аще бых ти написалъ, честный архимандрите, господине Акиньдине, прежде назнаменаных святыхъ преподобных отець: овых — чюдотвориа, инѣхъ же — исправлениа, другых же — крѣпкое въздержание, овых же — послушание, другых — прозорливъство,— и сии вси послушествовании вѣрою, знамении и чюдесы от твоего черноризца, а от моего господина, епископа Симона. Другымъ убо неприатна мнятся быти глаголемаа величества ради дѣлъ, вина же есть невѣрованию — менѣ грѣшнаго суща съвѣдя Поликарпа. Но аще повелить твое преподобъство написати, ихъ же ми умъ постигнеть и память принесеть. Аще ти и непотрѣбно будеть, да сущим по нас ползы ради оставимъ, якоже блаженный Нестеръ въ Лѣтописци написа о блаженныхъ отцехъ: о Дамиане, Иермии, и Матфѣи, и Исакии. В Житии же святаго Антониа вся житиа ихъ вписана суть, аще и въкратцѣ речена.
Я бы написал тебе, честной архимандрит, господин Акиндин, о прежде упомянутых святых и преподобных отцах: одних — чудотворения, иных — подвиги, других — твердое воздержание, тех — послушание, иных — прозорливость,— и все эти знамения и чудеса засвидетельствованы верою твоего черноризца, а моего господина, епископа Симона. Но иные не признают истины моих сказаний из-за величия описанных в них дел, и причина этого недоверия та, что они как грешника знают меня, Поликарпа. Но, если повелит твое преподобие написать это, я исполню, как мой ум постигнет и память припомнит. Если не пригодится тебе, то пусть останется написанное на пользу тем, которые будут после нас, как сделал блаженный Нестор — написал в Летописи о блаженных отцах — о Дамиане, Иеремии, и Матфее, и Исакии. И в Житии святого Антония все их жития вписаны, хотя и вкратце.
Но паче прежде реченнии черноризци ясно реку, а не втайне, якоже и прежде: аще бо азъ премолчю, от мене забвена будуть, и к тому не помянутся имена их, якоже было и до сего дьни. Се же речеся въ 15 лѣто твоего игуменства, еже не бысть помяновениа 100 и 60 лѣт,[182] нынѣ же, твоеа ради любве, утаеннаа слышана быша, и память любящимъ Бога присно чтома и хвалима, яко тому угожшеи, от него венчашася. Мнѣ же таковыми краситися величие есть, и симъ мню ся покрыти студа моего дѣла: еже токмо воспомяну слышаннаа, и творю, и мню, яко от мене изыскану быти чюдотворию тѣхъ.
Постараюсь я подробнее, чем об упомянутых черноризцах, поведать, ничего не утаивая, как и до этого делал: ведь если я умолчу и предам их забвению, то и совсем не вспомнятся имена их, как было и до сего дня. Это говорится в пятнадцатый год твоего игуменства, а за сто шестьдесят лет не вспоминали о них, и только теперь, твоей ради любви, утаенное услышалось, и память любящих Бога постоянно почитаема и хвалима, так как угодившие ему, они им и увенчаны. Для меня же величие — украшать труд их именами — это, надеюсь, оправдает недостатки труда моего, я же только вспомнил слышанное и пересказал разысканные мною чудеса их.
Якоже бо рече Господь, «радость бываеть на небеси о единомъ грѣшници кающемся»,[183] то колма паче о толицехъ праведницѣхъ аггелом веселитися, яко тѣхъ житиа на земли пожиша и тѣх славы достоить тѣмь наслѣдником быти. Аде бо здѣ о плоти не радиша, но яко бесплотнии земнаа приобидѣша и вся житѣйскаа аки уметы умениша, да единаго Христа приобрящуть. Того бо единаго възлюбиша и любви его привязашася, и тому всю волю свою предаша, да от него обожение приимут, и той дарова имъ на земли противу трудом ихъ чюдотвориа дары възмѣздие, в будущем же неизреченою славою прославить. Безъ Святаго бо Духа ничтоже человѣку дается на земли, аще не будеть дано ему свыше.
Если, как сказал Господь, «радость бывает на небесах и об одном грешнике кающемся», то сколь радостнее веселие ангелов о таких праведниках, житию и славе которых достойны наследниками быть живущие на земле. Здесь о плоти не радели они, и, как бесплотные, земным пренебрегали, и все житейское за ничто вменяли, чтобы единого Христа приобрести; его одного возлюбили они, и к любви его привязались, и ему волю свою предали, чтобы чрез него приблизиться к Богу; и он здесь, на земле, в возмездие за труды их, дал им дар чудотворения, а в будущем прославит их неизреченною славою. Без Духа Святого ничто не дается человеку на земле, если не дано это свыше.
Тѣмъже и азъ, грѣшный Поликарпъ, твоей воли работаю, дръжавный Акиндине, и сиа ти написах. Но и еще ти исповѣмъ мало нѣчто — о блажен-немъ и преподобнемъ отци нашемь Григории Чюдотворци.
Потому и я, грешный Поликарп, покоряясь воле твоей, державный отец Акиндин, это и написал тебе. И еще расскажу тебе нечто — о блаженном и преподобном отце нашем Григории Чудотворце.
О СВЯТЕМЬ ГРИГОРИИ ЧЮДОТВОРЦИ. СЛОВО 28
О СВЯТОМ ГРИГОРИИ ЧУДОТВОРЦЕ. СЛОВО 28
Сей блаженный Григорий прииде ко отцю нашему Феодосию в Печерьскый монастырь и от него наученъ бысть житию чернеческому: нестяжанию, смирению, и послушанию, и прочимъ добродѣтелемь. Молитве же паче прилежаше, и сего ради приатъ на бесы побѣду, еже и далече сущимъ имъ вопити: «О, Григорий, изгониши ны молитвою своею!» Имѣаше бо блаженный обычай по всякомъ пѣнии запрещалныа творити молитвы.
Этот блаженный Григорий пришел в Печерский монастырь к отцу нашему Феодосию и от него научился житию иноческому: нестяжанию, смирению, послушанию и прочим добродетелям. Особенное прилежание имел он к молитве, и за то получил власть над бесами, так что, находясь даже вдали от него, они вопили: «О Григорий, изгоняешь ты нас молитвою своею!» У блаженного был обычай после каждого пения творить запретительные молитвы.
Не теръпя же старый врагъ прогнаниа от него, не могый чимъ инемь житию его спону сътворити, и научи злыа человѣкы, да покрадуть его. Не бѣ бо иного ничтоже имѣа, развѣ книгъ. Въ едину же нощь приидоша татие и стрежаху старца, да егда изыдеть на утренюю, и шедше, възмуть вся его. Ощутив же Григорий приход ихъ, — и всегда бо по вся нощи не спаше, но поаше и моляшеся беспрестани, посреди кѣлиа стоа. Помоли же ся и о сихъ, пришедших красти: «Боже, дай же сонъ рабом твоимъ, яко утрудишася всуе, врагу угажающе». И спаша 5 дьней и 5 нощей, дондеже блаженный, призвавъ братию, възбуди ихъ, глаголя: «Доколе стражете всуе, покрасти мя хотяще? Уже отъидета в домы своа». Въставшю же, и не можаху ходити, бяше бо изнемогли от глада. Блаженный же давъ имъ ясти и отпусти ихъ.
Не желая более терпеть гонений от инока, древний враг, не в силах ничем навредить ему, научил злых людей обокрасть его. Он же не имел ничего, кроме книг. Однажды ночью пришли воры и подстерегали старца, чтобы, когда он пойдет к заутрене, войти и взять все его имущество. Но почуял Григорий приход их, — обычно он целые ночи проводил без сна, пел и молился беспрестанно, стоя посреди келий своей. Помолился он и о пришедших обокрасть его: «Боже! Дай сон рабам твоим, ибо утрудились они всуе, врагу угождая». И спали они пять дней и пять ночей, до тех пор, пока блаженный, призвав братию, не разбудил их, говоря: «Долго ли будете вы стеречь напрасно, думая обокрасть меня? Идите теперь по домам своим». Они встали, но не могли идти, так как изнемогли от голода. Блаженный же дал им поесть и отпустил их.
Се увѣдавъ градъский властелинъ и повеле мучити татии. Стужив же сий Григорие, яко его ради предани суть, и шед, дасть книгы властѣлину, татие же отпусти. Прочиа же книгы продавъ, и раздасть убогым, рекъ тако: «Да не како в беду впадуть хотящии покрасти à». Рече бо Господь: «Не съкрывайте себѣ съкровища на земли, идѣже татие подкоповають и крадуть; съкрывайте же себѣ съкровища на небесехъ, идѣже ни тля тлить, ни татие крадуть. Идеже бо, — рече, — съкровище ваше, ту и сердца ваша».[184] Татие же ти, покаашеся чюдеси ради бывшаго на них, и к тому не възвратишася на пръваа дѣла своа, но пришедше в Печерьский монастырь, въдашася на работу братии.
Об этом узнал властитель города и велел наказать воров. И затужил Григорий, что из-за него осуждены они; он пошел, отдал свои книги властителю, а воров отпустил. Остальные же книги продал, а деньги раздал убогим, говоря так: «Да не впадет кто-нибудь в беду, думая украсть их». Ведь сказал Господь: «Не собирайте себе сокровищ на земле, где воры подкапывают и крадут, но собирайте себе сокровища на небесах, где ни моль не истребляет, ни воры не крадут. Где сокровище ваше, там и сердце ваше будет». Воры же те, ради чуда, бывшего с ними, покаялись и более не возвращались к прежним делам своим, но, пришедши в Печерский монастырь, стали работать на братию.
Имѣаше же сей блаженный малъ оградець, идѣже зѣлие сѣаша и древа плодовита. И на се пакы приидоша татие, и егда взяше на своа бремя, хотящеи отъити, и не възмогоша. И стоаша два дьни неподвижими и угнетаеми бремены, и нача въпити: «Господине Григорие, пусти ны, уже покаемся грѣховъ своих, и к тому не сътворим сицевыи вещи!» Слышавше же черно-ризци, и, пришедше, яша их, и не могаста съвести ихъ от мѣста того. И въпросиша ихъ: «Когда сѣмо приидоста?» Татие же рѣша: «Два дьни и две нощи стоимъ здѣ». Мниси же рѣша: «Мы всегда выходяще, не видехом васъ здѣ». Татие же рѣша: «Аще быхомъ видѣли вас, то убо молилися бы вамъ съ слезами, дабы нас пустилъ. Се, уже изнемогше, начахомъ въпити. Нынѣ же молите старца, да пустить насъ».
Имел этот блаженный Григорий маленький палисадник, где выращивал овощи и плодовые деревья. И на это опять позарились воры, и когда, взвалив на себя ношу, хотели идти, то не смогли. И стояли они два дня неподвижно, под гнетом своей ноши, и начали они вопить: «Господин наш Григорий, пусти нас, мы покаемся в грехах своих и не сделаем больше такого!» Услышали это монахи, пришли и схватили их, но не могли свести с места. И спросили они их: «Когда пришли вы сюда?» Воры же отвечали: «Два дня и две ночи стоим мы здесь». Монахи же сказали: «Мы все время тут ходим, но вас здесь не видали». Воры же сказали: «Если бы и мы вас видели тут, то со слезами молили бы вас, чтобы он нас отпустил. Но вот, уже изнемогши, начали мы кричать. Попросите теперь старца, чтобы он отпустил нас».
Григорий же, пришед, глагола имъ: «Понеже праздни пребывасте всь живот свой, крадущаа чюжаа труды, а сами не хотяще тружатися, нынѣ же стойте ту праздни прочаа лѣта до кончины живота своего». Они же съ слезами моляху старца, к тому не сътворити имъ таковаа съгрѣшениа. Старець же умилися о них и рече: «То аще хощете дѣлати и от труда своего инѣхъ питати, то уже пущу вы». Татие же съ клятвою рѣша: «Никакоже преслушаемся тебѣ». Григорий же рече: «Благословенъ Богъ! Отселе будете работающе на святую братию, и от своего труда на потрѣбу ихъ приносите». И тако отпусти ихъ. Татие ти скончаше живот свой в Печерьском монастырѣ, оградъ предръжаще; их же, мню, исчадиа и донынѣ суть.
И пришел Григорий, и сказал им: «Так как вы всю жизнь свою пребывали праздными, расхищая чужие труды, а сами не хотите трудиться, то теперь стойте здесь праздно и дальше, до конца жизни». Они же со слезами молили старца, обещая, что больше не совершат такого греха. Старец же смилостивился и сказал: «Если хотите работать и трудом своим других кормить, то я отпущу вас». Воры клятвенно обещались: «Ни за что не ослушаемся тебя». Тогда Григорий сказал: «Благословен Бог! Отныне будете вы работать на святую братию: приносить от труда своего на нужды ее». И так отпустил их. Воры же эти окончили жизнь свою в Печерском монастыре, занимаясь огородом; потомки их, думаю я, живут еще и доныне.
Иногда же пакы приидоша трие нѣции, хотяще искусити сего блаженнаго. И два от них молиста старца, ложно глаголюще: «Сий другъ нашь есть, и осуженъ есть на смерть. Молимъ же тя, подщися избавить его: дай же ему чимъ искупитися от смерти». Григорий же възплакався жалостию, провѣде бо о немъ, яко приспѣ конець житию его, и рече: «Люте человѣку сему, яко приспѣ день погыбели его!» Они же рѣша: «Ты же, отче, аще даси что, то сий не умреть». Се же глаголаху, хотяще у него взяти что, да разделять себѣ. Григорий же рече: «И азъ дамъ, а сий умреть». И въпроси ихъ: «Коею смертию осуженъ есть?» Они же рѣша: «На дрѣвѣ повѣшенъ хощеть быти». Блаженный же рече имъ: «Добре судисте ему, заутра бо сий повѣсится». И пакы сниде въ погребъ, идѣже молитву творяше, да некако умъ ему слышить земнаго что, ниже очи его видѣта что суетных, и оттуду изнесе оставшаа книгы, дасть имъ, рекъ: «Аще не угодно будеть, възвратите ми». Они же, вземше книгы, начаша смѣатися, глаголюще: «Продавше сиа, и разделимь себѣ». Видѣвши же древеса плодовита, и рѣша к себѣ: «Приидемь в сию нощь и объемлемь плод его».
В другой раз снова пришли трое неизвестных, надеясь обмануть этого блаженного. Двое из них стали молить святого, ложно говоря: «Вот это друг наш, и осужден он на смерть. Молим тебя, помоги спасти его: дай ему, чем откупиться от смерти». Заплакал Григорий от жалости, провидя, что на самом деле приспел конец жизни того, и сказал: «Горе человеку этому, ибо приспел день погибели его!» Они же сказали: «Но если ты, отче, дашь что-нибудь, то он не умрет». Говорили же они это, чтобы получить от него что-нибудь и разделить между собой. Григорий же сказал: «Я дам, но он все равно умрет». И спросил он их: «На какую смерть осужден он?» Они отвечали: «Будет повешен на дереве». Блаженный сказал им: «Точно присудили вы ему, завтра он повесится». После этого сошел он в пещеру, где обыкновенно молился, чтобы не слышать ничего земного и очами не видеть ничего суетного, и, вынесши оттуда оставшиеся книги, отдал им, сказав: «Если это вам не пригодится, то возвратите мне». Они же, взяв книги, стали смеяться, говоря: «Продадим их, а деньги разделим». И увидели они плодовые деревья, и решили: «Придем нынче ночью и оберем плоды его».
Наставши же нощи, приидоша сие трие и запроша мниха в погребе, идѣже бѣ моляся. Единъ же, рѣша его на дрѣвѣ повѣсити, възлѣзъ горѣ и нача торгати яблока, и яся за вѣтвь: оной же отломльшися, а сии два, устрашившися, отбегоша; сий же, летя, ятся ризою за другую вѣтвь и, не имѣя помощи, удавися ожерелиемъ.
Когда настала ночь, пришли эти трое и заперли инока в пещере, где он был на молитве. Один же из них, тот, о котором они говорили, что его на дереве повесят, влез на верхушку дерева и начал обрывать яблоки, и ухватился он за одну ветку, а она обломилась; те двое испугались и побежали, а он, падая вниз, зацепился одеждою за другую ветку и, оставленный без помощи, задушился воротом.
Григорий же бо запренъ бѣ и не обретеся приити к сущей братии въ церковь. Изъшедше же вонъ изъ церьки, и вси видѣвше человѣка, висяща мертва, и ужасошася. Поискавши же Григориа и обретоша его в погребе затворена. Изъшедше же оттуду блаженный, и повелѣ сняти мертваго, и къ другомъ его глаголаше: «Како се убо збысться ваша мысль! “Богъ бо непоругаемь бываеть”.[185] Аще бысте мя не затворили, то азъ, пришед, снялъ быхъ его съ древа, и не бы сей умерлъ. Но понеже врагъ вы научилъ хранити суетнаа лжею, тѣм же милость свою оставили есте». Слышавше же ругателе та събытие словес его, и, пришедше же, падоша на ногу его, просяще прощениа. Григорий же осуди ихъ в работу Печерьскому монастырю, да к тому тружающеся свой хлѣбъ ядять и доволни будут и инехъ напитати от своихъ трудовъ. И тако тии скончаша животъ свой, и с чады своими работающе в Печерьскомъ монастырѣ рабомъ пресвятыа Богородица и ученикомъ святаго отца нашего Феодосиа.
Григорий же был заперт и не смог прийти в церковь, на молитву со всей братией. Когда стали выходить из церкви, то все увидали висящего на дереве мертвого человека, и ужас напал на них. Стали искать Григория и нашли его в пещере запертым. Вышедши же оттуда, блаженный велел снять мертвого, друзьям же его сказал: «Вот и сбылась ваша мысль! “Бога обмануть нельзя”. Если бы вы не заперли меня, я пришел бы и снял его с дерева и он бы не умер. Но так как враг научил вас покрывать суетное ложью, то Бог и не помиловал вас». Обманщики же те, видя, что сбылось слово его, пришли и упали ему в ноги, прося прощенья. И Григорий осудил их на работу Печерскому монастырю, чтобы теперь, трудясь, свой хлеб ели они, и достанет им, чтобы и других питать от своих трудов. И так они и окончили жизнь свою, с детьми своими работая в Печерском монастыре на рабов пресвятой Богородицы и учеников святого отца нашего Феодосия.
Подобно же и се сказати о немъ, юже претерпѣ блаженный страсть смертную. Нѣкаа убо вещь монастырьскаа приключися: от падениа животнаго осквернену быти съсуду, — и сего ради сий преподобный Григорий сниде ко Днепру по воду. В той же час приспѣ князь Ростислав Всеволодичь, хотя ити в Печерьский монастырь молитвы ради и благословениа: бѣ бо идый противу ратнымъ половцемь съ братомъ своимъ Владимеромъ.[186] Видѣвъши же отроци его старца сего, начаша ругатися ему, метающе словеса срамнаа. Разумѣв же мних всѣхъ при смерти суща, и нача глаголати: «О чада, егда бѣ трѣбе умиление имѣти и многы молитвы искати от всѣхъ, тогда же вы паче злое творите, яже Богови неугодна суть. Но плачитеся своеа погыбели и кайтеся своихъ съгрѣшений, да поне отраду приимите въ страшный день, уже бо вы и постиже суд, яко вси вы в воде умрете, и съ княземъ вашим». Князь же, страха Божиа не имѣа, ни на сердци себѣ положи сего преподобнаго словесъ, мнѣвъ его пустошь глаголюща, яже пророчествоваше о немь, и рече: «Мнѣ ли повѣдаеши смерть от воды, умѣющему бродити посреди еа?» И тогда разгнѣвався князь, повелѣ связати ему руцѣ и нозѣ, и камень на выю его обѣсити, и въврещи въ воду. И тако потопленъ бысть. Искавше же его братиа 2 дьни и не обретоша; въ 3-й день приидоша в кѣлию его, хотяще взяти оставшаа его, и ее мертвый обрется в кѣлии связанъ, и камень на выи его, ризы же его еще мокры, лице же его бѣаше свѣтло, самъ же аки живъ. И не обретеся кто принесый его, но и кѣлии заключеннѣ сущи. Но слава о семъ Господу Богу, творящему дивнаа чюдеса своихъ ради угодникъ! Братиа же изнесше тѣло его и положиша в печерѣ честнѣ, иже и за многа лѣта пребысть цело и нетлѣнно.
Подобает же рассказать и о том, как претерпел блаженный муку смертную. Случилось однажды в монастыре, что осквернился сосуд от падения в него какого-то животного; и по этому случаю преподобный Григорий пошел к Днепру за водой. В то же время проходил здесь князь Ростислав Всеволодович, шедший в Печерский монастырь для молитвы и благословения: он, с братом своим Владимиром, шел в поход против воевавших с Русью половцев. Увидали княжеские слуги старца и стали издеваться над ним, выкрикивая срамные слова. Инок же, провидя, что близок их смертный час, стал говорить им: «О чада! В то время как вам следовало бы быть благочестивыми и призывать всех молиться за вас, вы великое зло творите, — не угодно Богу это. Плачьте о своей погибели и кайтесь в своих согрешениях, чтобы хотя в страшный день принять отраду, ведь вас уже постиг суд: все вы и с князем вашим умрете в воде». Князь же, страха Божия не имея, не внял сердцем словам преподобного, а подумал, что лишь пустые речи — пророчества его, и сказал: «Мне ли предсказываешь смерть от воды, когда я плавать умею?» И, рассердившись, князь велел связать старцу руки и ноги, повесить камень на шею и бросить в воду. Так был он потоплен. Братия же два дня искала его и не находила; на третий же день пришли в келью его, чтобы взять оставшееся после него, и мертвый оказался в келье, связанный, с камнем на шее, одежды же его были еще мокры, лицо же светло и сам как живой. И не нашли того, кто принес его, а келья была заперта. Слава Господу Богу, творящему дивные чудеса ради угодников своих! Братья же, вынесши тело преподобного, честно положили его в пещере, и многие годы пребывает оно там цело и нетленно.
Ростиславъ же не общевавъ вины о грѣсѣ и не иде в монастырь от ярости. Не въсхотѣ благословениа, и удалися от него; възлюби клятву, и прииде ему.[187] Владимерь же прииде в монастырь молитвы ради. И бывшим имъ у Треполя, и полкома снемъшимася, и побегоша князи наши от лица противных. Владимерь же прееха реку молитвъ ради святыхъ и благословениа; Ростиславъ же утопе съ всими своими вои по словеси святаго Григориа.[188] «Имже бо, — рече, — судомъ судите — судиться вамъ, в нюже мѣру мѣрити — възмѣрится вам».[189]
Ростислав же не счел за вину греха своего и не пошел в монастырь от ярости. Не захотел он благословения, и оно удалилось от него; возлюбил проклятие, и проклятие пало на него. Владимир же пришел в монастырь для молитвы. И были они у Треполя, и произошло сражение, и побежали князья наши от лица врагов. Владимир, по молитвам и благословению святых, переехал реку; Ростислав же, по слову святого Григория, утонул со всем своим войском. «Каким, — сказан, — судом судите, таким будете судимы, и какою мерою мерите, такою будут мерить и вам».
Разумѣйте опасно, обидящии, притчу, реченную Господем въ святѣмь Евангелии, судию немилостиваго и вдовицю обидимую, к нему же часто прихождаше и стужаша ему, глаголюще: «Мсти мене от суперника моего».[190] Глаголю бо вамъ, яко сътворит Господь въскорѣ рабомъ своимъ отмщение,[191] той бо рече: «Мнѣ месть, и азъ отмщу».[192] Глаголеть Господь: «И не приобидите единого от сих малыхъ, яко аггели ихъ всегда видят лице Отца моего, иже есть на небесѣхъ».[193] «Яко праведенъ Господь правду възлюби, и праваа видѣ лице его».[194] Еже бо человѣкъ всѣеть, то и пожнеть. Сицева бо гордымъ отмщениа, имже Господь противится, смиреным же даеть благодать.[195] Тому слава съ Отцемь и Святымъ Духомъ нынѣ, и присно, и въ вѣкы вѣкомь. Аминь.
Подумайте как следует, обидчики, над притчей, сказанной Господом в святом Евангелии о судье немилостивом и вдове обиженной, как она часто приходила к нему и докучала ему, говоря: «Защити меня от противника моего». Говорю вам, что вскоре сотворит Господь отмщение рабам своим, ибо он сказал: «Мне отмщение, и я воздам». Говорит Господь: «Не обижайте ни одного из малых сих, ибо ангелы их на небесах всегда видят лицо Отца моего небесного». Ибо праведен Господь и правду возлюбил, и праведники увидят лицо его. Что человек посеет, то и пожнет. Таково гордым отмщение, которым Господь противится, а смиренным дает благодать. Слава ему с Отцом и Святым Духом ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.
О МНОГОТРЪПѢЛИВЕМЬ ИОАННѢ ЗАТВОРНИЦЕ. СЛОВО 29
О МНОГОТЕРПЕЛИВОМ ИОАННЕ ЗАТВОРНИКЕ. СЛОВО 29
Подобообразиа и равнострастие имѣти рожденным на земли пръваго человѣка, ибо, видевь красоту овоща, не удръжашеся и Бога ослушася, и страстно житие приатъ. Ибо егда създанъ бысть, и не имѣ порока на собѣ, яко Божие създание есть: Господь бо Богь нашь, пръсть въсприимъ от земля, рукама пречистыма и непорочныма създавъ человѣка, блага и удобрена, но онъ, акы калъ, земнаа любя, ко сластемъ пополъзеся, и сласти ему приложишася, и обладанъ бысть оттоле родъ человѣчь страстию, и во ины сласти уклонися, и боримы есмы всегда.[196]
Все рожденные на земле первому человеку подобны образом и все равную с ним страсть приняли, ибо, увидев красоту запрещенного плода, не удержался он, и ослушался Бога, и был порабощен страстями. Когда создан он был, то не имел на себе порока, как Божие создание: Господь Бог наш, взяв прах земной своими руками пречистыми и непорочными, создал человека благого и исполненного добром, но он, из грязи созданный, возлюбил земное, за наслаждениями земными погнался, и наслаждения эти овладели им, и с тех пор страсти владеют родом человеческим, и к новым наслаждениям стремятся люди, и побеждаются ими всегда.
И от тѣхъ единъ азъ побежаюся, им же и работаю, смущаемь помыслы душа моеа, и страстнѣ тѣмь касаася и неослабно хотѣние имый къ сътворению грѣха, и тѣмь иже нѣсть мнѣ подобна на земли всѣхъ за многаа съгрѣшениа моа, в нихъже и до сего часа пребываю.
И я один из них — побеждают меня страсти, и порабощен я ими, смущают помыслы душу мою, и покоряюсь я им и неодолимое желание влечет ко греху, и нет мне подобного на земле по множеству грехов моих, в которых я и до сего часа пребываю.
Но той единъ, иже от всѣхъ обрете истину, себе отлучивъ на Божию волю и того заповѣди непорочно съхранивъ, въ чистоте же съблюд тѣло свое и душу, кромѣ всякыа скверьны плотьскиа и душевныа. Сего меню Иоанна преподобнаго, затворившаго себѣ в теснемь мѣсте единомъ отъ печеры. И пребысть въ велицемь въздержании лѣт 30, многымъ же постомъ удручаа и томя тѣло свое и желѣза тяжкаа на всемь телѣ своемь нося.
Но тот один из всех обрел истину, предав себя Божьей воле и заповеди его сохранивши непорочно, в чистоте сохранил он свое тело и душу, чуждый всякой скверны плотской и духовной. Я разумею Иоанна преподобного, затворившегося в тесном месте пещеры. Там пребывал он в великом воздержании тридцать лет, многим постом обуздывая и терзая тело свое и нося на всем теле своем тяжкие вериги.
И к сему нѣкто от братии часто прихождаше, томимъ бѣ от дѣйства диаволя на вожделение плотское, и сей моляше блаженнаго Иоанна молити Бога за нь, да подасть ему ослабу страстемь и утолить похотѣние плотьское. И се, многажды приходя, глаголаше. Блаженный же Иоанъ глаголаше тому: «Брате, мужайся и крѣпися, потръпи Господа, подщися съхранити пути его, и той не оставить тя в руку его и не предасть нас в ловитву зубомъ ихъ».[197] И отвеща брат къ затворнику: «Вѣру ими ми, отче, аще не подаси ми ослабы, то не почию, от мѣста на мѣсто преходя». Блаженный же Иоанъ рече к нему: «Почто хощеши себе предати на снедь врагу? И уподобишися мужу, стоащу близъ пропасти, и егда враг его пришедъ и внезаапу съверъжеть его долу, и бываеть падение таковаго люто, яко не мощи ему въстати. Аще здѣ пребудеши, въ святемь и блаженнемь монастыре семь, — подобенъ еси мужу, стоащу далече пропасти, да врагъ трудится, влекий тя в ню, и не возможеть, дондеже Господь изведеть тя тръпѣниемь твоим от рова страстей, от бръниа тименна и поставить на камени нозѣ твои. Но послушай менѣ, чадо, да ти исповемь случившее ми ся от юности моеа.
Часто приходил к нему один из братии, томимый, по действию дьявола, вожделением плотским, и просил он блаженного Иоанна молить Бога за него, чтобы избавил его от страстей и утолил похоть плотскую. И много раз приходил он с этой просьбой. Блаженный Иоанн говорил ему: «Брат, мужайся и крепись, потерпи Господа ради и старайся сохранить пути его, и он не оставит тебя в руках врагов и не предаст нас на растерзание зубов их». И отвечал брат затворнику: «Поверь мне, отче, если не облегчишь муку мою, то я покоя не найду и стану переходить с места на место». Тогда блаженный Иоанн сказал ему: «Зачем хочешь ты предать себя на съедение врагу? Уподобишься ты человеку, стоящему на краю пропасти, и когда враг подойдет и внезапно столкнет его вниз, люто будет падение его, так что не сможет он уже встать. Если же здесь останешься, в святом и блаженном монастыре сем, — подобен будешь мужу, стоящему далеко от пропасти, и враг будет стараться спихнуть тебя в нее и не сможет, пока Господь не извлечет тебя терпением твоим из рва страстей, грязной тины и утвердит на камне ноги твои. Но выслушай меня, чадо: я расскажу тебе все, что случилось со мной в юности моей.
Много бо пострадах, томимъ на блудъ, и не вѣмь, что съдѣахъ своего ради спасениа: два дьни или три пребывах не ядый, и тако три лѣто скончахъ, многажды же и всю недѣлю ничтоже вкушахъ, и без сна пребывахъ по вся нощи, и жаждею многою уморяхся, и желѣза тяшка на себѣ нося, и пребыхъ в такомъ злострадании до трию лѣт, но ни тако покоа обретохъ. И идох убо в печеру, идѣже лежить святый отець нашь Антоний, и ту на молитву обратихся, и пребых день и нощь у гроба его моляся. И слышахъ его, глаголюща ко мнѣ: “Иоаннѣ, Иоаннѣ! Подобаеть ти здѣ затворитися, и невидѣниемь и млъчаниемь брань упразднится, и Господь поможеть ти молитвами преподобных своих”. Аз же, брате, от того часа здѣ вселихся, в тесное и скорбное се мѣсто, и есть ми се 30-тое лѣто, и в мало лѣто покой обретохъ.
Много страдал я, томимый нечистым желанием, и не знаю, чего только не делал я для своего спасения: по два, по три дня оставался без пищи, и так три года провел, часто и по целой неделе ничего не ел, и без сна проводил все ночи, и жаждою многою морил себя, и тяжкие вериги на себе носил, и провел я в таком злострадании года три, но и тут покоя не нашел. И пошел я в пещеру, где лежит святой отец наш Антоний, стал на молитву и молился день и ночь у гроба его. И услышал я голос его ко мне: “Иоанн, Иоанн! Нужно тебе здесь затвориться, и невидением и молчанием борьба прекратится, и Господь поможет тебе молитвами преподобных своих”. С того часа, брат, поселился я здесь, в этом тесном и скорбном месте, и вот уже тридцатый год, как я живу здесь, и только немного лет назад нашел успокоение.
Весь животъ свой страстнѣ брався с помыслы телѣсными. И жестоко пребывах, проводя толико живот своей пищею. И потомъ, не ведый, что сътворити, не могый тръпѣти брани плотьскиа, и умыслих нагъ жити и броня тяжкии възложити на тѣло свое, якоже оттоле и донынѣ на мнѣ, студенью и желѣзомъ истончеваемь. И ину вещь сътворих, еаже ради ползу обретох. Ископавъ убо яму, до раму досяжущу, приспѣвшимъ же дьнемь святаго поста, и внидох въ яму и своима рукама осыпався пръстию, яко толико имѣти свободнѣ руцѣ и главу, и тако, угнѣтаемь злѣ, пребых всь постъ, не могый двигнутися ни едином съставом, — но ни тако стремление плоти и ражжение телеси преста. Но и к сему врагъ диаволъ страхованиа ми творя, хотя мя оттуду отгнати, и ошутих его злодѣйство. Нозѣ бо мои, иже въ ямѣ, изодну възгорѣшася, яко и жилам скорчитися и костемъ троскотати, уже пламени досягшю до утробы моеа, и удовѣ мои изгорѣша, — азъ же забыхъ лютую ту болѣзнь и порадовавъся душею, яко да та ми чиста съблюдена есть от таковыа скверны, и се изволих изгорѣти въ огни томъ зѣло Господа ради, нежели изыти ми изъ ямы тоа. И се видѣхъ змиа страшна и люта зѣло, всего мя пожрѣти хотяща и дышюща пламенемь и искрами пожигаа мя. И се въ многы дьни творяше ми, хотя мя прогнати. Приспѣвшю же нощи Въскресениа Христова, внезаапу нападе на мя лютой той змий, и главу мою и руцѣ мои въ уста своа вложи, и опалѣша ми власы на главѣ и на брадѣ, якоже видиши мя нынѣ. Азъ же убо въ грътани быхъ змиа того, и възопих из глубины сердца моего: “Господи Боже, Спасе мой! Въскую мя еси оставилъ? Ущедри мя, Владыко, яко ты еси единъ человѣколюбець. Спаси мя, грѣшнаго, едине безъгрѣшне! Избави мя от сквернаго безакониа моего, да не увязну в сети неприазнены в вѣки вѣкомъ! Избави мя от устъ врага сего! Се бо, яко лев рикаа, ходить, хотя мя поглотити! Въздвигни силу твою и прииди, да мя спасеши! Блесни млъниа твоа и иждени, да исчезнет от лица твоего!” И яко скончах молитву, и абие бысть млъниа, и лютый той змий исчезе от мене, и к тому не видех его и донынѣ.
Всю жизнь свою неутомимо боролся я с помыслами плотскими. И сначала жестокой я сделал жизнь свою воздержанием в пище. И потом, не зная, что еще сделать, не в силах терпеть борьбы с плотью, задумал я жить нагим, и надел на себя вериги тяжкие, которые с тех пор и доныне остаются на теле моем, и сушат меня холод и железо. Наконец прибег я к тому, в чем и нашел пользу. Вырыл я яму, глубиною до плеч, и, когда пришли дни святого поста, вошел я в яму и своими руками засыпал себя землей, так что свободны были только руки и голова, и так, под этим тяжким гнетом, пробыл я весь пост, не в силах шевельнуть ни одним суставом, но и тут не утихли желания плоти моей. К тому же враг-дьявол страхи разные наводил на меня, чтобы выгнать меня из пещеры, и ощутил я его злодейство. Ноги мои, засыпанные землей, начали снизу гореть, так что жилы скорчились и кости затрещали, потом пламень достиг до утробы, и загорелись члены мои, я же забыл лютую ту боль и порадовался душою, что она очистит меня от такой скверны, и желал лучше весь сгореть в огне том, Господа ради, нежели выйти из ямы той. И вот увидал я змея, страшного и свирепого, который хотел всего меня пожрать, дыша пламенем и обжигая меня искрами. И так много дней мучил он меня, чтобы прогнать из пещеры. Когда же наступила ночь Воскресения Христова, вдруг напал на меня лютый тот змей и пастью своей ухватил голову и руки мои, и опалились у меня волосы на голове и бороде, как ты можешь видеть и теперь. Я же в пасти змея того уже был и возопил из глубины сердца своего: “Господи Боже, Спаситель мой! Зачем ты меня оставил? Сжалься надо мной, Владыка, так как ты единый человеколюбец. Спаси меня, грешного, единый Боже безгрешный! Избавь меня от скверного беззакония моего, да не увязну в сети вражеской во веки веков! Избавь меня от зубов врага сего! Вот он, рыкая как лев, ходит, желая меня поглотить. Воздвигни силу свою и прийди, чтобы спасти меня! Блесни молнией своей и прогони его: пусть исчезнет он от лица твоего!” И когда я окончил молитву, вдруг блеснула молния, и лютый тот змей исчез от меня, и после того я не видел его и доныне.
И оттоле свѣт божественый осиа мя, яко солнце, и слышах глас, глаголющь ко мнѣ: “Иоаннѣ, Иоаннѣ! Помощь ти бысть, прочие же внимай собѣ, и да не горѣе ти что будеть, и постражеши что зло въ будущемь вецѣ”. Аз же поклонихся, рѣхъ: “Господи, почто мя остави злѣ мучиму быти?” И отвеща ми, глаголя: “Противу силе трѣпѣниа твоего наведох на тя, да иждеженъ будеши, яко злато. Не попущаеть бо Богъ чрезъ силу труда напасть человѣку, егда како изнеможет, но, яко господинъ, рабомъ крѣпкымъ и могущимъ тяшкаа и великаа дѣла вручаеть, немощным же и слабымъ худаа и легкаа дѣла замышляеть. Тако разумѣй: при бранѣ страснѣи, еаже ради ты молишися, ты же убо о себѣ сущему мертвецю помолися, противу тебѣ лежащу, да ти облегчет от брани блудныа, сий бо боли Иосифа[198] сътвори и можеть помощи стражющим бѣднѣ такою страстию”. Аз же, не съведый таковому имени, и начахъ звати: “Господи, помилуй мя”» Последи же увѣдах, яко се бысть Моисей, угринъ родомъ.
Тогда свет божественный, как солнце, осиял меня, и услышал я голос, говоривший мне: “Иоанн, Иоанн! Вот тебе помощь, прочее же от тебя зависит: следи за собой, чтобы не было с тобой чего-нибудь горше, и не пострадать бы тебе в будущем веке”. Я же поклонился и сказал: “Господи! Зачем же оставил ты меня в такой злой муке?” И отвечал мне, говоря: “По мере силы терпения твоего я навел на тебя искушение, чтобы ты очистился чрез него, как золото в огне. Господь не посылает человеку испытания выше силы, чтобы он не изнемог, но, как хозяин, рабам крепким и сильным тяжкие и большие дела поручает, немощным же и слабым определяет малые и легкие. Знай же вот что: при борьбе с плотской страстью, о которой ты молишься, молись лежащему против тебя мертвецу, чтобы он облегчил тебя от блудной брани; сей более Иосифа сделал и может помогать сильно страждущим такою страстью”. Я же, не зная имени, начал взывать: “Господи, помилуй меня!” Уже потом узнал я, что это Моисей, венгр родом.
И прииде на мя свѣтъ неизреченненъ, в немже и нынѣ есмь, и не трѣбую свѣщи ни в нощи, ни въ дьни, но и вси достойнии насыщаются таковаго свѣта, приходящеи ко мнѣ, и зрят явѣ таковаго утешениа, еже явѣ нощию освѣти, надѣжда ради оного свѣта. Мы же умъ погубили ко плотолюбию, и страсть попущаеть на ны, сътворяа праведное, Христосъ, николиже намъ плода сътворшимъ. Но, брате, азъ ти се глаголю: “Помолився сему Моисиеви преподобному, и той поможет ти”».
И пришел на меня свет неизреченный, в котором и ныне пребываю, и не имею нужды в свече ни ночью, ни днем, да и все достойные, приходя ко мне, наслаждаются этим светом и ясно видят утешение его, осветившего мне ночь, ради надежды на свет будущий. Мы погубили ум свой плотолюбием, и творящий праведное Христос посылает страсть на нас, погрязших в грехе, чтобы нас испытать. Но, брат мой, я говорю тебе: “Помолись этому преподобному Моисею, и он поможет тебе”».
И взем же едину кость от мощий его, и вдасть ему, рекъ: «Да приложиши к телеси своему.» Сему же бывшу. И ту абие преста страсть и удовѣ ему омертвѣша, и оттолѣ не бысть ему пакости. Купно же благодаривши Бога, прославляющаго святыа своа: еже в житии ему угодиша, сих и по смерти исцелений дары обогати и вѣнци нетлѣниа украси, и царьствию своему сподоби. Ему же слава съ Отцемь и съ Святымъ Духомъ нынѣ, и присно, и въ вѣки вѣкомъ.
И взявши одну кость от мощей его, Иоанн подал ее брату и сказал: «Приложи ее к телу своему». Тот сделал так. И тотчас утихла страсть, и омертвели члены его, и с тех пор не было ему искушения. И возблагодарили они вместе Бога, прославляющего святых своих, угодивших ему при жизни, и по смерти наградил он их даром исцеления и венцами нетления украсил, и царства своего сподобил. Слава ему с Отцом и Святым Духом ныне, и присно, и во веки веков.
О ПРЕПОДОБНЕМЪ МОИСѢИ УГРИНѢ. СЛОВО 30
О ПРЕПОДОБНОМ МОИСЕЕ УГРИНЕ. СЛОВО 30
Увѣдано бысть о семь блаженнемь Моисии Угринѣ, яко любимъ бѣ святымъ Борисомъ. Сей бо бысть угринъ родомъ, брат же Георгиа, на негоже святый Борисъ възложи гривну злата, егоже убиша съ святым Борисом на Алтѣ и главу его отрѣзаша златыа ради гривны.[199] Сей же Моисий единъ избывъ от гръкиа смерти и гръкаго заколениа избежавъ, и прииде ко Предславѣ, сѣстры Ярославли,[200] и бысть ту. И въ дьни тыи нелзе прѣходити никаможе, и бѣ моляся Богу крѣпкий той душею, дондеже прииде благочестивый князь нашь Ярославъ, не стерпѣвъ теплоты душевныа еже ко братома си, на безаконнаго, и победи безбожнаго, и гордаго, и окааннаго Святополка. Сему же бежавшу в Ляхы, и прииде пакы со Болѣславомъ, и изгна Ярослава, а самъ сѣдъ въ Киевѣ.[201] И възвращася Белеславъ в Ляхы, и поатъ съ собою обѣ сестрѣ Ярославли и изыма же и бояръ его; с ними же и сего блаженнаго Моисѣа вѣдяше, окованна по руцѣ и по нозѣ желѣзы тяшкими, его же твердо стрежаху: бѣ бо крѣпокъ тѣломъ и красенъ лицемъ.
Вот что известно об этом блаженном Моисее Угрине, которого любил святой Борис. Был он родом венгр, брат того Георгия, на которого святой Борис надел гривну золотую и которого убили со святым Борисом на Альте и отрубили голову из-за золотой гривны. Этот же Моисей один избавился тогда от гибели, избежав горькой смерти, и пришел он к Предславе, сестре Ярославовой, и оставался там. И так как в то время нельзя было никуда пойти, он, крепкий душою, оставался здесь и пребывал в молитве к Богу до тех пор, пока благочестивый князь наш Ярослав, побуждаемый горячей любовью к убитым братьям, не пошел на их убийцу и не победил безбожного, и жестокого, и окаянного Святополка. Но тот бежал в Польшу, и пришел опять с Болеславом, и изгнал Ярослава, а сам сел в Киеве. Болеслав же, возвращаясь в Польшу, захватил с собой обеих сестер Ярославовых и многих бояр его; с ними же вели и этого блаженного Моисея, закованного по рукам и по ногам в железа тяжкие, и крепко стерегли его, потому что он был крепок телом и прекрасен лицом.
Сего же видѣвши жена нѣкаа от великихъ, красна сущи и юна, имуще богатество многое и власть велию. И та убо приимъши въ умѣ видѣниа доброту и уязвися въ сердци въжделѣниемь, еже въсхотѣти сему преподобному. И нача лестными словесы увещевати его, глаголюще: «О человѣче, всуе таковыа мукы подъемлеши, имѣа разумъ, имже бы мощно избыти таковаго окованиа и страданиа». Рече же к ней Моисий: «Богу тако изволшю». Жена же рече к нему: «Аще ми ся покориши, азъ тя избавлю и велика сътворю въ всей Лятьской земли, и обладати имаши мною и всею областию моею».
И увидела его одна знатная женщина, красивая и молодая, имевшая богатство большое и власть. И поразилась она красоте этого юноши, и уязвилось сердце ее вожделением, и захотела она склонить к тому же преподобного. И стала она увещевать его льстивыми словами, говоря: «Юноша, зачем ты напрасно переносишь такие муки, когда имеешь разум, который мог бы избавить тебя от этих мук и страданий». Моисей же отвечал ей: «Богу так угодно». Она же сказала ему: «Если мне покоришься, я избавлю тебя и сделаю великим во всей Польской земле и будешь ты владеть мною и всеми поместьями моими».
Разумѣвъ же блаженный въжелѣние еа скверьное, и рече к нѣй: «То кый мужь, поимъ жену и покорився ей, и исправился есть когда? Адам пръвозданный, женѣ покорився, из раа изгнанъ бысть.[202] Самсонъ, силою паче всѣ преспѣвъ и ратным одолѣвъ, послѣди же женою преданъ бысть иноплеменникомъ.[203] И Соломонъ премудрости глубину постигъ, женѣ повинувся, идоломъ поклонися.[204] И Ирод многы побѣды сътворивъ, послѣди же женѣ поработився, Предтечю Иоанна усекну.[205] То како азъ, свободь сый, рабъ ся сътворю женѣ, еаже от рожениа не познах?» Она же рече: «Азъ тя искуплю, и славна сътворю тя, и господина всему дому моему устрою, и мужа тя имѣти себѣ хощу, токмо ты волю мою сътвори: въжделѣние душа моеа утѣши и подай же ми твоеа доброты насладитися. Доволна бо есмь твоеа похоти, не могу бо тръпѣти красоты твоеа, без ума погубляемы, да и сердечный пламень престанеть, пожигаа мя. Азъ же отраду прииму помыслу моему и почию от страсти, и ты убо насладися моеа доброты, и господинъ всему стяжанию моему будеши, и наслѣдник моеа власти, и старѣйшина боляромъ». Блаженный же Моисѣй рече к нѣй: «Добре вѣждь, яко не сътворю воля твоеа, ни власти же твоеа, ни богатества хощу, но всего се лучши есть душевна чистота, паче же и телеснаа. Не буди мнѣ труда погубити 5 лѣт, еже ми Господь дарова въ узах сихъ тръпѣти. Не повиненъ сый сицевымъ мукам, ихже ради уповаю избавленъ быти вѣчныхъ мукъ».
Уразумел блаженный вожделение ее нечистое и сказал ей: «Когда какой муж, взявши женщину и покорившись ей, спасся? Адам первозданный покорился женщине и из рая изгнан был. Самсон, превзойдя всех силою и всех врагов одолев, после женщиной предан был иноплеменникам, И Соломон постиг глубину премудрости, а, повинуясь женщине, идолам поклонился. И Ирод многие победы одержал, поработившись же женщине, Иоанна Предтечу обезглавил. Как же я, свободный, сделаюсь рабом женщины, если я со дня рождения своего с женщинами не сближался?» Она же сказала: «Я тебя выкуплю, сделаю знатным, господином над всем домом моим поставлю, и будешь ты мужем моим, только исполни мою волю: утоли вожделение души моей и дай мне красотой твоей насладиться. Для меня довольно твоего согласия, не могу я перенести, что гибнет даром твоя красота, и сердечный пламень, сжигающий меня, утихнет. И перестанут мучить меня помыслы, и успокоится страсть моя, а ты насладишься моей красотой и будешь господином всему богатству моему, наследником моей власти, старшим между боярами». Блаженный же Моисей сказал ей: «Твердо знай, что не исполню я воли твоей; я не хочу ни власти твоей, ни богатства, ибо для меня лучше всего этого душевная чистота, а более того — телесная. Не пропадут для меня втуне те пять лет, которые Господь даровал мне претерпеть в оковах этих. Не заслужил я таких мук и потому надеюсь, что за них избавлен буду мук вечных».
Тогда жена, видѣвши себѣ лишену таковыа красоты, и на другый съвѣтъ диаволь приходить, помысливъ же сице, яко: «Аще искуплю его, всяко и неволею покорить ми ся». Посылаеть же ко дръжащему того, да возмет у неа, елико хощеть, Моисѣа же предасть ей. Онъ же, видѣвъ улучение времени и богатества приобретение, взя у неа яко до тысящи имѣния, Моисѣа же предасть ей. И с нужею влечаху его безстуднѣ на дѣло непреподобно. Яко се власть приимши на немъ, и повелеваеть ему причтатися себѣ, и разрѣшивши же его от узъ, и въ многоцѣнныа ризы оболкъши его, и сладкыми брашны того кормящи, и нуждениемь любовнымъ того объемлющи, и на свою похоть нудящи.
Когда женщина эта увидела, что лишена такой красоты, то, по дьявольскому внушению, пришла к такой мысли: «Если я выкуплю его, он поневоле покорится мне». И послала она к владельцу юноши, чтобы тот взял у нее денег, сколько хочет, только продал бы ей Моисея. Он же, видя подходящий случай для приобретения богатства, взял у нее около тысячи от имения и уступил Моисея ей. И насильно без всякого стыда повлекли его на дело нечестивое. Получив власть над ним, эта женщина велит ему сочетаться с собой, она освобождает его от оков, в многоценные одежды одевает, сладкими кушаньями кормит, объятиями и любовными обольщениями понуждает его утолить ее страсть.
Сий же преподобный, видѣвь неистовъство жены, молитвѣ и посту прилежаше паче, вкушая въ бдѣнии, изволивъ паче сухий хлѣбъ Бога ради и въду съ чистотою, нежели многоцѣнное брашно и вино съ скверьною. И не токмо себѣ срачици единоа съвлече, якоже Иосифъ, но и всѣхъ ризъ себѣ съвлече, изъбѣжа от грѣха, и ничтоже вмени житиа мира сего; и на таку ярость подвиже-ну, яко и гладомъ уморити его.
Преподобный же, видя неистовство женщины этой, стал еще прилежнее молиться и изнурять себя постом, предпочитая лучше, Бога ради, есть сухой хлеб и пить воду с чистотою, нежели многоценное кушанье и вино со скверною. И не только одну сорочку, как Иосиф, совлек он с себя, но и всю одежду сбросил, избегая греха, и ни во что вменил жизнь здешнего мира; и в такую ярость привел он эту женщину, что хотела она голодом уморить его.
Богъ же не оставляет рабъ своихъ, уповающих к нему. Нѣкотораго от рабъ жены тоа на милость преклони: втайнѣ подаваше ему пищу. Друзии же, того увѣщевающе, глаголаху: «Брате Моисѣю! Что възбраняеть ти женитися? Еще бо юнъ еси, и сиа вдова сущи, бывши с мужемъ лѣто едино, и есть красна паче инех жонъ, богатество имущи безъчислено и власть велию в Лясѣхъ, и аще бы сиа въсхотѣла нѣкоему князю, то не бы еа гнушался; ты же, пленникъ сый и неволенъ от жены сея, и господинъ ей быти не хощеши! Аще ли же глаголеши: «Не могу преступити заповѣди Христовы», то не глаголеть ли Христосъ въ Евангелии: “Сего ради оставить человѣкъ отца своего и матерь и прилепится къ женѣ своей, и будета оба въ плоть едину, уже бо нѣста два, но плоть едина”.[206] Апостолъ же: “Уне есть женитися, нежели раждизатися”; вдовицамъ же велить второму браку причитатися.[207] Ты же, не имѣа обычаа мнишеска, но свободь сый того, почто злымъ и горкимъ мукам вдаешися, или что ради стражеши? Аще ти ся лучить умрети въ бедѣ сей, то кою похвалу имаши? Кто же ли от пръвыхъ и донынѣ възгнушася жены, развѣ чернець? Авраамъ, Исакъ, Ияковъ?[208] Иосифъ же вмалѣ победивъ, и пакы женою побеженъ бысть.[209] Ты же аще нынѣ съ животомъ гонзнеши, женою же паки обладанъ будеши, и кто не посмеется твоему безумию? Уне ти есть покоритися жене сей и свободну быти, и господину быти всѣмь».
Но Бог не оставляет рабов своих, надеющихся на него. Он преклонил на милость одного из слуг женщины той, и тот тайно давал Моисею пищу. Другие же увещевали преподобного, говоря: «Брат Моисей! Что мешает тебе жениться? Ты еще молод, а эта вдова, прожившая с мужем только один год, прекраснее многих других женщин, и богатство имеет бесчисленное, и власть великую в Польше; если бы она захотела выйти за какого-нибудь князя, и тот бы ею не погнушался; а ты, пленник и невольник женщины этой, господином ее стать не хочешь! Если же скажешь: «Не могу преступить заповеди Христовой», то не говорит ли Христос в Евангелии: “Оставит человек отца своего и мать, и прилепится к жене своей, и будут оба единой плотию, так что они уже не двое, а одна плоть”. И апостол говорит: “Лучше вступить в брак, нежели распаляться”; вдовам же велит вступать во второй брак. Зачем же ты, когда ты не инок и свободен, предаешь себя на злые и горькие муки, чего ради страдаешь? Если придется тебе умереть в беде этой, какая тебе похвала будет? Да и кто же от первых людей доныне гнушался женщины, кроме монахов? Авраам, Исаак, Иаков? И Иосиф сначала победил женскую любовь, а потом и он женщине покорился. И ты, если теперь жив останешься, все равно же потом женишься, и кто тогда не посмеется твоему безумию? Лучше тебе покориться женщине этой и стать свободным, и господином быть всему».
Онъ же глагола им: «Ей, братие и добрии мои друзи, добре ми съвещеваете. Разумѣю, яко лучше змии нашептаниа, еже в раи Евзѣ,[210] словеса предлагаете ми. Бѣдите мя покоритися женѣ сей, но никакоже съвѣта вашего прииму. Аще ми ся лучить умрети въ узах сихъ и горких мукахъ, всяко чаю от Бога милости приати. Аще и вси праведници спасошася съ женами, азъ единъ грѣшенъ есмь, не могу съ женою спастися. Но аще бы Иосифъ повинулся женѣ Петерфиинѣ, то не бы сый потомъ царьствовалъ: видѣвъ же Богь тръпѣние его и дарова ему царство, тѣмъ же и в роды хвалим есть, яко целомудръ, аще и чада прижитъ. Азъ же не Египетьскаго царства желаю приати и обладати властьми, и велику быти в Лясѣхъ, и честну явитися въ всей Руской земли, — но вышняго ради царства вся сиа приобидѣхъ. Аще же съ животомъ избуду от рукы жены сеа, то чернець буду. Что же убо въ Евангелии Христос рече? “Всякъ, иже оставить отца своего, и матерь, и жену, и дѣти, и домъ, той есть мой ученикъ”.[211] Христа ли паче послушати или вас? Апостолъ же глаголеть: “Оженивыйся печется, како угодити женѣ, а неоженивыйся печется, како угодити Богу”.[212] Въпрошу же убо васъ: кому паче подобаеть работати — Христу ли или женѣ? “Раби, послушайте господий своихъ на благое, а не на злое”.[213] Буди же разумно вамъ, дръжащим мя, яко николиже прельстить мя красота жены сеа, ниже отлучить мене от любви Христовы».
Он же отвечал им: «Ей, братья и добрые друзья мои, добрые вы мне советы даете! Понимаю я, что слова ваши лучше тех, что нашептывал змей в раю Еве. Вы убеждаете меня покориться этой женщине, но я никак не приму вашего совета. Если и придется умереть мне в этих оковах и страшных муках — знаю я, что за это от Бога милость приму. Пусть все праведники спаслись с женами, я один грешен и не могу спастись с женой. Ведь если бы Иосиф покорился жене Потифара, то не царствовал бы он после: Бог, видя стойкость его, даровал ему царство; за то и прошла слава о нем в поколениях, что остался целомудренным, хотя и детей прижил. Я же не Египетского царства хочу и не власти, не хочу быть великим между поляками и почитаемым во всей Русской земле сделаться, — ради вышнего царства я всем этим пренебрег. Если же я живой избавлюсь от руки женщины этой, то монахом стану. А что в Евангелии Христос говорит? “Всякий, кто оставит отца своего, и мать, и жену, и детей, и дом, тот есть мой ученик”. Христа ли мне больше слушаться или вас? Апостол же говорит: “Женатый печется о том, как угодить жене, а неженатый думает, как угодить Богу”. Спрошу я вас: кому больше следует служить — Христу или жене? “Рабы должны повиноваться господам своим на благое, а не на злое”. Пусть же будет известно вам, заботящимся обо мне, что никогда не прельстит меня красота женщины, никогда не отлучит от любви Христовой».
Сии слышавши жена, помыслъ лукавъ въ сердци сий приимши, всаждаеть его на кони съ многымы слугами, и повеле водити его по градомъ и по селамъ, якоже доволѣеть ей, глаголющи ему: «Сиа вся твоа суть, яже угодна суть тебѣ; твори якоже хощеши о всѣмъ». Глагола же и к людемь: «Се господинъ вашь, а мой мужь, да вси, срѣтающе, покланяйтеся ему». Бяху бо мнози служаще той рабы и рабыня. Посмѣявъ же ся блаженны безумию жены и рече ей: «Всуе тружаешися, не можеши мене прельстити тлѣнными вещьми мира сего, ни окрасти ми духовнаго богатества. Разумѣй, не трудися всуе».
Услыхала об этом вдова и, затаив в сердце лукавый помысел, повелела предоставить Моисею коней и в сопровождении многочисленных слуг возить его по городам и селам, принадлежащим ей, сказав ему: «Тут все, что тебе угодно, — твое; делай со всем этим что хочешь». Людям же говорила: «Это господин ваш, а мой муж, встречая его, кланяйтесь ему». А в услужении у ней было множество рабов и рабынь. Посмеялся блаженный безумию этой женщины и сказал ей: «Всуе трудишься: не можешь ты прельстить меня тленными вещами мира сего, ни отнять у меня духовного богатства. Пойми это, не трудись всуе».
Жена же рече ему: «Не веси ли, како проданъ ми еси, и кто изметь от руку мою тя? Жива тебѣ никакоже отпущу, но по многых мукахъ смерти тя предам». Онъ же бе-страха отвеща ей: «Не боюся еже ми рече, но предавый мя тебѣ болший грѣхъ имать. Азъ же отселе, Богу волящу, буду мнихъ».
Она же сказала ему: «Или ты не знаешь, что ты мне продан, кто избавит тебя от рук моих? Я ни за что тебя живого не отпущу; после многих мук смерти тебя предам». Он же без страха отвечал ей: «Не боюсь я того, что ты говоришь; но на предавшем меня тебе больше греха. Я же отныне, если Богу угодно, стану иноком».
В тыи же дьни прииде нѣкто мнихъ от Святыа Горы,[214] саномъ сы-иерѣй; Богу наставлешу его, и прииде къ блаженному, и облече его въ мнишеский образъ, много поучивъ его о чистотѣ, еже не предати плещи свои врагу и тоа сквернавыа жены избавитися, и сиа рекъ, отъиде от него. Взысканъ же бысть таковый — не обретенъ.
В те дни пришел один инок со Святой Горы, саном иерей; по наставлению Божию, пришел он к блаженному, и облек его в иноческий образ, и, много поучив его о чистоте, о том, как избавиться от этой скверной женщины, чтобы не предать себя во власть врага, он ушел от него. Стали искать его и нигде не нашли.
Тогда же жена, отчаявъшися своеа надѣжда, раны тяжки възлагаеть на Моисѣа: разтягши, повелѣ бити его жезлиемь, яко и земли наполнитися крови. И биюще, глаголаху ему: «Покорися госпожи своей и сътвори волю еа. Аще ли преслушаешися, то на уды раздробимь тѣло твое; не мни бо, яко избежи сихъ мукъ, но по многых муках предаси душу свою горцѣ. Помилуй самъ себѣ, отложи измождалыа сиа ризы и облечися въ многоцѣнныа ризы, и избуди ожидающих тебѣ мукъ, донележе не коснемся плоти твоей». И отвеща Моисѣй: «Брате, повеленное вамъ творити — творите, никакоже медляще. Мнѣ же никакоже мощно есть еже отрещися мнишескаго житиа и любве Божиа. Никакоже томление, ни огнь, ни мечь, ни раны не могуть мене разлучити от Бога и сего великаго аггельскаго образа. И сиа безстуднаа и помраченнаа жена показа свое безъстудие, не токъмо убояшися Бога, но и человѣческий срам приобидѣвши, безъ срама нудящи и мя на осквернение и прелюбодѣание. Ни ей покорюся, ни тоа окаанныа волю сътворю!»
Тогда женщина эта, потеряв всякую надежду, подвергла Моисея тяжким истязаниям: распластав его, повелела бить палками, так что и земля напиталась кровью. Избивая его, говорили ему: «Покорись госпоже своей и исполни волю ее. Если не послушаешься, то на куски раздробим тело твое; не думай, что избежишь этих мучений; нет, после многих мук горькой смертью умрешь. Помилуй сам себя, сбрось эти измочаленные рубища и надень многоценные одежды, избавь себя от ожидающих тебя мук, пока мы еще не начали терзать тело твое». И отвечал Моисей: «Братья, повеленное вам исполнять — исполняйте, не медлите. А мне уже никак нельзя отречься от иноческой жизни и от любви Божией. Никакие истязания, ни огонь, ни меч, ни раны не могут отлучить меня от Бога и от великого ангельского образа. А эта бесстыдная и безумная женщина показала свое бесстыдство, не только не побоявшись Бога, но и человеческий срам презревши, без стыда принуждая меня к осквернению и прелюбодеянию. Не покорюсь я ей, не исполню волю окаянной!»
Многу же печаль имущи жена, како бы себѣ мстити от срама, посылаеть къ князю Болеславу, сице глаголющи: «Самъ вѣси, яко мужь мой убиенъ бысть на брани с тобою, ты же ми далъ еси волю, да егоже въсхощу, поиму себѣ мужа. Аз же възлюбих единого юношу от твоихъ пленникъ, красна суща, и исъкупивши, поахъ его в домъ свой, давши на нем злата много, и все сущее в дому моемь злато же и сребро и власть всю даровах ему. Онъ же сиа вся ни во что же вменивъ. Многажды же и ранами, и гладомъ томящи того, и недоволно бысть ему. 5 лѣт окованну бывшу и от пленившаго его, от негоже искупих его; и се шестое лѣто пребысть у мене, и много мученъ бысть от мене преслушаниа ради, еже сам на ся привлече по жестосердию своему; нынѣ постриженъ есть от нѣкоего черноризъца. Ты же что велиши о немь сътворити, да сътворю».
Много думая о том, как отомстить за свой позор, женщина эта посылает к князю Болеславу, так говоря: «Ты сам знаешь, что муж мой убит в походе с тобою, и ты дал мне волю выйти замуж за кого захочу. Я же полюбила одного прекрасного юношу из твоих пленников, и, заплативши за него много золота, выкупила его, взяла его в свой дом, и все, что было у меня, — золото, серебро и всю власть свою, — даровала ему. Он же все это ни во что вменил. Много раз и ранами и голодом томила я его, но ему и того мало. Пять лет пробыл он в оковах у пленившего его, у которого я его выкупила; и вот шестой год находится у меня и за свое непослушание много мук принял от меня, которые сам на себя навлек из-за непреклонности сердца своего; а теперь какой-то черноризец постриг его в монахи. Что повелишь ты мне сделать с ним, то я и сделаю».
Онъ же повеле ей приехати к себѣ и Моисѣа привести съ собою. Жена же прииде ко Болеславу и Моисѣа приведе съ собою. Видѣвь же преподобнаго Болеславъ и много нудивъ его поати жену, не увеща и рече к нему: «Кто тако нечювьственъ, якоже ты, иже толиких благъ и чьти лишаешися и вдал ся еси в горкиа мукы! И отнынѣ буди вѣдаа, яко животъ и смерть предлежить ти: или волю госпожа своеа сътворити, от нас честну быти и велику власть имѣти, или, преслушавшися, по многых муках смерть приати». Глагола же и къ женѣ: «Никтоже от купленых тобою пленникъ буди свободь, но, акы госпожа рабу, сътвори еже хощеши, да и прочии не дръзнуть преслушатися господий своих».
Князь велел ей приехать к себе и Моисея привезти с собою. Она же пришла к Болеславу и Моисея привела с собою. Увидав преподобного, Болеслав долго принуждал его взять за себя эту вдову, не уговорил и сказал ему: «Можно ли быть таким бесчувственным, как ты; стольких ты благ и какой чести лишаешь себя и отдаешься на горькие муки! Отныне да будет тебе ведомо, что жизнь или смерть ожидают тебя: если волю госпожи своей исполнишь, то от нас в чести будешь и великую власть примешь, если ослушаешься, то после многих мук смерть примешь». Ей же сказал: «Пусть никто из купленных тобою пленных не будет свободен, но делай с ними, что хочешь, как госпожа с рабами, чтобы и прочие не дерзали ослушаться господ своих».
И отвеща Моисѣй: «Что бо глаголеть Богъ: “Каа убо полза человѣку, аще и весь миръ приобрящеть, а душу свою отщетить, или что дасть измѣну на души своей?”[215] Ты же что ми обещеваеши славу и честь, еаже ты самъ скоро отпадеши, и гробъ тя прииметь, ничтоже имуща! Сиа сквернаа жена злѣ убиена будеть». Якоже и бысть по проречению преподобнаго.
И ответил Моисей: «А что говорит Бог: “Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит, или какой выкуп даст человек за душу свою?” Что ты мне обещаешь славу и честь, которых сам ты скоро лишишься, и гроб примет тебя, ничего не имеющего! И эта скверная женщина жестоко убита будет». Так потом и было, как предсказал преподобный.
Жена же, на немъ вземши власть болшую, безъстудно влечаше его на грѣхъ. Единою же повеле его положити нужею на одрѣ своемь съ собою, лобызающе и обоимающе, но не може ни сею прелестию на свое жалание привлещи его. Рече же к ней блаженный: «Въсуе труд твой, не мни бо мя яко безумна или не могуща сего дѣла сътворити, но страха ради Божиа тебѣ гнушаюся, яко нечистыи». И сиа слышавши, жена повелѣ ему по 100 ранъ даати на всякъ день, послѣди же повелѣ ему тайныа уды урѣзати и глаголющи: «Не пощажу сего доброты, да не насытяться инии сего красоты». Моисѣй же лежаше яко мертвъ от течениа крови, мало дыханиа в собѣ имый.
Женщина же эта, приобретя над ним еще большую власть, бесстыдно влекла его на грех. Однажды велела она насильно положить его на постель с собою, целовала и обнимала его; но и этим соблазном не смогла привлечь его к себе. Блаженный же сказал ей: «Напрасен труд твой, не думай, что я безумный или что не могу этого дела сделать: я, ради страха Божия, тебя гнушаюсь, как нечистой». Услышав это, вдова приказала давать ему по сто ударов каждый день, а потом велела обрезать тайные члены, говоря: «Не пощажу его красоты, чтобы не насытились ею другие». И лежал Моисей, как мертвый, истекая кровью, едва дыша.
Болеславъ же, усрамися величества жены и любве пръвыа, потаквии ей творя, въздвиже гонение велие на черноризци и изъгна вся от области своеа. Богъ же сътвори отмщение рабомъ своимъ въскорѣ. Въ едину убо нощь Болеслав напрасно умьре, и бысть мятѣжь великъ въ всей Лятьской земли, и въставше людие избиша епископы своа и боляры своа, якоже и в Лѣтописци повѣдаеть.[216] Тогда и сию жену убиша.
Болеслав же, из-за прежней любви к этой женщине, потакая ей, воздвиг великое гонение на черноризцев и всех их изгнал из земли своей. Но Бог скоро отомстил за рабов своих. Однажды ночью Болеслав внезапно умер, и поднялся великий мятеж во всей Польской земле: восставший народ побил своих епископов и бояр, как и в Летописце рассказано. Тогда и эту вдову убили.
Преподобный же, възмогъ от ранъ, прииде ко святѣй Богородици в Печерьский святы монастырь, нося на собѣ мученическыа раны и венець исъповѣданиа, яко победитель и храборъ Христовъ. Господь же дарова ему силу на страсти.
Преподобный же Моисей, оправившись от ран, пришел к святой Богородице, в святой Печерский монастырь, нося на себе мученические раны и венец исповедания, как победитель и воин Христов. И Господь даровал ему силу против страстей.
Нѣкий бо брат, боримъ бывъ на блуд, и пришед, моляше сего преподобнаго помощи ему. «И аще ми, — рече, — что речеши, имамъ съхранити и до смерти таковаго обѣта». Блаженный же рече тому: «Да николиже слова речеши никацѣй женѣ въ животѣ своемь». Онъ же обещаше с любовию. Святый же, имѣа жезлъ въ руцѣ своей, — бѣ бо не могый ходити от онѣхъ ранъ, — и сим удари его в лоно, и абие омерътвеша уды его, и оттоле не бысть пакости брату.
Некто из братии, одержимый плотской страстью, пришел к этому преподобному и молил его помочь ему, говоря: «Даю обет сохранить до смерти все, что ты велишь мне». Блаженный же сказал ему: «Никогда за всю свою жизнь ни с одной женщиной не говори ни слова». Он же с любовью обещался исполнить это. У святого же в руке был посох, без которого он не мог ходить от тех ран, ударил он им в лоно пришедшего к нему брата, и тотчас омертвели члены его, и с тех пор не было искушения этому брату.
Се же вписано есть в Житии святаго отца нашего Антониа, еже о Моисѣи, [217] — бѣ бо пришелъ блаженный въ дьни святаго Антониа; и скончася о Господѣ в добре исповѣдании, пребывъ в монастырѣ лѣт 10, а въ пленении страда въ узах 5 лѣт, шестое лѣто — за чистоту.
О том, что случилось с Моисеем, записано и в Житии святого отца нашего Антония, так как во времена святого Антония пришел блаженный; и скончался он о Господе в добром исповедании, пробыв в монастыре десять лет, а в плену страдал пять лет в оковах, шестой же год за чистоту.
Помянухъ же чернеческое изгнание в Лясѣхъ преподобнаго ради пострижениа, еже вдатися Богу, егоже възлюби. Сие въписано есть в Житии святаго отца нашего Феодосиа. Егда изъгнанъ бысть святый отець Антоние княземь Изяславомъ Варлаама ради и Ефрѣма, княгыни же его, ляховица сущи,[218] възбрани ему, глаголющи: «Ни мысли, ни сътвори сего. Сице бо нѣкогда сътворися в земли нашей: и нѣкиа ради вины изгнани быша черноризци от предѣлъ земля нашиа, и велико зло съдѣася в Лясѣхъ». Сего ради Моисѣа сътворися, якоже и пред написахомъ о Моисѣи Угринѣ и о Иоаннѣ Затворницѣ, еже съдѣа ими Господь въ славу свою, прославляа их, тръпѣниа ихъ ради, и дары чюдотвориа обогати. Тому слава нынѣ, и присно, и в вѣки вѣкомъ.
Я упомянул и об изгнании чернецов из Польши за пострижение преподобного, предавшегося Богу, которого он возлюбил. Об этом рассказано в Житии святого отца нашего Феодосия. Когда святой отец наш Антоний был изгнан князем Изяславом из-за Варлаама и Ефрема, жена князя, полячка, удерживала его от этого, говоря: «И не думай поступать так. То же было некогда в нашей земле: некоей ради вины изгнаны были черноризцы из пределов земли нашей, и великое зло тогда сделалось в Польше!» Из-за Моисея это произошло, как уже прежде написали о Моисее Угрине и Иоанне Затворнике, о том, что сделал чрез них Господь во славу свою, прославляя их за терпение, и дарами чудотворения наделил их. Слава ему ныне, и присно, и во веки веков.
О ПРОХОРЕ ЧЕРНОРИЗЦИ, ИЖЕ МОЛИТВОЮ В БЫЛИА, ГЛАГОЛЕМѢЙ ЛОБЕДА, ТВОРЯШЕ ХЛѢБЫ И ВЪ ПОПЕЛУ СОЛЬ. СЛОВО 31
О ПРОХОРЕ-ЧЕРНОРИЗЦЕ, КОТОРЫЙ ИЗ ТРАВЫ, НАЗЫВАЕМОЙ ЛЕБЕДА, МОЛИТВОЮ ДЕЛАЛ ХЛЕБЫ, А ИЗ ПЕПЛА СОЛЬ. СЛОВО 31
Якоже изволися человѣколюбцю Богу о своей твари, на всяка времена и лѣта промышляа роду человѣческому и полѣзнаа даруа. Ожидаа нашего покааниа, наводить на ны овогда гладъ, овогда же рати за неустроение сущаго властелина. Симъ бо приводить Владыка нашь и человѣческое нерадение на добродѣтель, на память дѣлъ неподобных, ибо дѣлающе злаа дѣла неподобнаа предани будут злым и немилостивым властѣлиномъ, грѣхъ ради наших, но ни тии убѣжать суда: суд бо безъ милости не сътворшимъ милости.
Такова воля человеколюбца Бога о своем творении: во все времена и лета заботится он о роде человеческом и дарует ему полезное. Ожидая нашего покаяния, наводит он на нас иногда голод, иногда рати за междоусобные распри властелина. Этим Владыка наш направляет человеческое нерадение к добродетели, напоминая суть неподобных дел, ибо делающие злые и неподобные дела преданы будут злым и немилостивым властелинам за грехи свои, но и те не избегнут суда: суд бывает без милости тому, кто сам не творит милости.
Бысть убо въ дьни княжениа Святополча в Киевѣ. Много насилиа сътвори людемь Святополкъ, домы силныхъ до основаниа без вины искоренивъ, имѣниа многыхъ отъем. И сего ради попустил Господь поганымъ силу имѣти над нимь, и быша брани многы от половець. К сим же и усобица бысть в та времена, и глад крѣпокъ, и скудота велиа при всем Руской земли.
Произошло это во дни княжения Святополка в Киеве. Много насилий делал людям Святополк, без вины искоренил до основания семьи многих знатных людей и имение у них отнял. И за то попустил Господь взять поганым силу над ним: и много тогда было войн с половцами. К тому же были в те времена усобицы и голод сильный, и во всем была скудость великая в Русской земле.
Бысть же въ дни тыи прииде нѣкий человѣкь от Смоленъска къ игумену Иоанну, хотя быти мних; его же и постригъ, Прохора того имянова. Сий же убо Прохоръ-черноризець вдасть себѣ въ послушание и въздержание безмѣрное, яко и хлѣба себѣ лишивъ. Събираеть убо лобеду, и, своима рукама стираа, хлѣбъ себѣ творяше, и симъ питашеся. И сего приготовляше до года, и въ преидущее лѣто тоже приготовляше, яко доволну ему быти безъ хлѣба всь животъ свой.
В те дни пришел некий человек из Смоленска к игумену Иоанну, желая стать иноком; игумен постриг его и назвал Прохором. Этот черноризец Прохор предал себя на послушание и такое безмерное воздержание, что отказался даже от хлеба. Он собирал лебеду, растирал ее своими руками, делал из нее хлеб и этим питался. И заготовлял он себе ее на год, а на следующее лето собирал новую, и так довольствовался он лебедой вместо хлеба всю жизнь свою.
И виде Господь тръпѣние его и великое въздержание, положи ему горесть ону на сладость, и по печали бысть ему радость, по реченному: «Вечерь въдворится плачь, и заутра радость».[219] И сего ради прозванъ бысть Лобедникъ, ибо николиже хлѣба вкуси, развѣ просфуры, ни овоща никаковаже, ни питиа, но точию лобѣду, якоже и выше речеся. И сий не поскорбѣ николиже, но всегда работаше Господеви радуася. И ни устрашися николиже находящиа рати, зане бысть житие его, яко единому от птиць, не стяжа бо селъ, ни житница, идѣже съберет благаа своа.[220] Сий не рече, якоже богатый: «Душе, имаши многа благаа, лежаще на многа лѣта, яжь и пий, веселися!»[221] Иного бо не имяше, развѣ точию лобеду, но се приготовляше токмо на приидущее лѣто, глаголаше к себѣ: «Человѣче, в сию нощь душу твою истяжуть от тебѣ аггели, а яже приготованнаа лобеда кому будеть?» Сий дѣломъ исполъни слово Господне реченное, еже рече: «Възрите на птица небесны, яко не сѣють, ни жнуть, ни в житница събирають, но Отець вашь небесный питаеть их».[222] Симъ ревнуа, и сий преподобный Прохоръ легко преходя путь, идѣже бо бываше лобеда, то оттуду на свою раму, яко на крилу, в монастырь приношаше, на свою кормлю готовляше: ненаоранне земли ненасеанна пища бываше ему.
И Господь, видя терпение его и великое воздержание, превратил ему горечь ту в сладость, и была ему радость после печали, по сказанному: «Вечером водворяется плач, а наутро радость». И ради этого прозвали его Лебедником, потому что, как сказано выше, никогда он не вкушал ни хлеба, кроме просфоры, ни овощей никаких, ни напитков, но только лебеду. И не роптал он никогда, но всегда служил Господу с радостью. И не страшился он никогда никаких бед, потому что жил как птица: не приобретал ни сел, ни амбаров, где бы хранить добро свое. Он не говорил, как тот богач: «Душа, много добра лежит у тебя на многие годы: ешь, пей, веселись!» Не имел он ничего, кроме лебеды, да и ту приготовлял только на один год, говоря себе: «Человече! В эту ночь возьмут от тебя душу твою ангелы, так кому же останется приготовленная тобой лебеда?» Он на деле исполнил слово Господа, который сказал: «Взгляните на птиц небесных: они не сеют, не жнут, не собирают в житницы, и Отец ваш небесный питает их». Подражая им, преподобный Прохор легко проходил путь до того места, где росла лебеда, и оттуда на своих плечах, как на крыльях, приносил ее в монастырь и приготовлял себе в пищу: на непаханой земле несеяный хлеб был ему.
Гладу же велику приспѣвшу, и смерти належащии глада ради бывающа на вся люди, блаженны же дѣло свое съдръжаше, събираа лобеду. И сего видѣвь нѣкий человѣкъ, събирающа лобеду, начатъ и той събирати лобеду, себе же ради и домашних своихъ, да темь препитаются въ гладнае время. Сему же тогда блаженному паче умножашеся лобеда на пищу, и болий труд творяше себѣ в тыи дьни, собираа таковое зѣлие, якоже и прежде рѣхъ, и, своима рукама стираа, творяше хлѣбы и раздаваше неимущимъ и от глада изнемогающимъ. Мнози же бяху тогда к нему приходяще въ гладное врѣмя, онъ же всѣмъ раздаваше, и всемь сладко являшеся, яко с медомъ суще; а не тако хотѣти кому хлѣба, якоже от руку сего блаженнаго сътворенное от дивиаго зѣлиа приати. Кому бо дааше съ благословениемь, то свѣтелъ и чистъ являашеся и сладокъ бываше хлѣбъ; аще ли кто взимаше отай, обреташеся хлѣбъ яко пелынь.
Настал великий голод, и смерть из-за голода нависла над всеми людьми; блаженный же продолжал дело свое, собирая лебеду. Увидев его, собирающим лебеду, один человек и сам стал собирать лебеду для себя и для домашних своих, чтобы пропитаться ею в голодное время. Блаженному же тогда пришлось гораздо больше собирать лебеды на пищу, и принял он на себя в те дни еще больший труд: собирая это зелье и, как я уже говорил, растирая его своими руками, делал из него хлебы и раздавал их неимущим и от голода изнемогающим. Многие приходили к нему в это голодное время, и он всех оделял этими хлебами, и сладкими, как с медом, казались они всем; и никому так настоящего хлеба не хотелось, как руками этого блаженного приготовленного из дикого зелья. И если он сам давал с благословением, то светел, и чист, и сладок бывал его хлеб; если же кто брал тайком, то оказывался хлеб горек, как полынь.
Нѣкто бо от братия втайнѣ украдъ хлѣбъ и не можаше ясти, зане обреташеся в руку его яко пелынь, и горекъ паче мѣры являшеся. И се сътворися многажды. Стыдяша же ся, от срама не могый повѣдати блаженному своего съгрѣшениа. Гладенъ же бывъ, не могый тръпѣти нужда естественыа, видя смерть пред очима своима, и приходить къ Иоанну-игумену, исповѣда ему събывшееся, прощениа прося о своемь съгрѣшении. Игуменъ же, не вѣровавъ реченнымъ, повелѣ иному брату се сътворити: втайнѣ хлѣбъ взяти, да разумѣють истинно, аще тако есть. И принесену бывшу хлѣбу, и обретеся тако же, якоже и крадый брат повѣда, и не можаше никтоже вкусити его от горести. Сему же сущу еще и в рукахъ его, посла игуменъ испросити хлѣбъ. «Да от руку, — рече, — възмете, отходяще же от него, и другый хлѣбъ украдите.» Сима же принесенома бывши, украденый же хлѣбъ пред ними пременися и бысть, яко пръсть, горекъ, акы пръвый, и взятый хлѣбъ от руку его — акы медъ, и светелъ явися. И сему чюдеси бывшу, прослу таковый муж всюду, и многы прекормивъ алчныа, и многымъ на ползу бывъ.
Некто из братии потихоньку украл хлеб и не мог его есть, потому что в его руках он сделался как полынь и без меры горьким. И так повторялось не раз. Но стыдился брат, от срама не мог открыть блаженному своего согрешения. Однако будучи голоден, не стерпев естественной нужды и видя смерть пред глазами своими, пришел он к Иоанну-игумену и, прося прощения за свое согрешение, рассказал ему о случившемся. Игумен не поверил рассказанному и, чтобы узнать, подлинно ли это так, велел другому брату сделать то же: взять хлеб тайно. Принесли хлеб, и оказалось то же, что говорил укравший брат: никто не мог есть его от горечи. Держа этот хлеб в руках, игумен послал попросить хлеб у блаженного. «Один хлеб, — сказал он, — возьмите из рук его, а другой хлеб, уходя от него, украдите». Когда принесли эти хлебы, украденный изменился пред всеми и сделался как сухая земля, и был горек, как и первый, а хлеб, взятый из рук блаженного, — светел и сладок, как мед. После такого чуда повсюду прошла слава об этом муже, и многих голодных прокормил он, и многим был полезен.
Егда же Святоплъкъ съ Давидомъ Игоревичем рать зачаста про Василкову слепоту,[223] егоже ослепи Святоплъкъ, послушавъ Давида Игоревича, с Володимеромъ и съ самѣмъ Василкомъ, и не пустиша гостей из Галича, ни людей изъ Перемышля, и не бысть соли въ всей Руской земли. Сицеваа неуправлениа быша, к сему же и граблениа безаконнаа, якоже пророкъ рече: «Сънѣдающи люди моа въ хлѣба мѣсто, Господа не призваша».[224] И бѣ видѣти тогда люди, сущаа в велицей печали и изнемогших от глада, от рати, не имяху бо ни пшеница, ниже соли, чимъ бы скудость препроводити.
Когда Святополк, в союзе с Владимиром и самим Васильком, пошел ратью на Давыда Игоревича в отместку за Василька, которого ослепил он, подстрекаемый Давыдом Игоревичем, не стали пускать ни купцов из Галича, ни людей из Перемышля, и не было соли во всей Русской земле. Наступило трудное время, начались беззаконные грабежи, как сказал пророк: «Съедающие народ мой, как едят хлеб не призывающие Господа». И были все люди в великой печали, изнемогли от голода и от войны, не имели ни пшеницы, ни даже соли, чем бы преодолеть скудость свою.
Блаженный же тогда Прохоръ, имѣа кѣлию свою, и събра множество попела от всѣхъ кѣлий, и не ведуще сего никомуже, и се раздаваше приходящим, и всѣмь бываше чиста соль, молитвами его. И елико раздаваше, толико паче множащеся. И ничтоже взимаа, но туне всѣмь подаваше, елико кто хощеть, и не токмо монастырю доволно бысть, но и мирьскаа чада, к нему приходяще, обилно възимаху на потрѣбу домомъ своимъ. И бѣ видѣти торжище упражняемо, монастырь же полонъ приходящих на приатие соли. И оттого въздвижеся зависть от продающих соль, и сътворися им неполучение жаланиа. Мнѣвше собѣ в тыа дьни богатество много приобрести в соли, бысть же имъ о том печаль велиа: юже бо прежде драго продаваху, по два головажне на куну, нынѣ же по 10, и никтоже възимаше.
Блаженный Прохор тогда имел уже келью свою; и собрал он к себе изо всех келий множество пепла, но так, что никто не знал, и раздавал его приходящим к нему, и для всех, по молитве его, делался он чистой солью. И чем больше он раздавал, тем больше у него становилось. И ничего не брал за это, а всем даром давал, сколько кому нужно, и не только монастырю было довольно, но и мирские люди приходили к нему и обильно брали, сколько кому требовалось для дома своего. Торжище опустело, а монастырь был полон приходящими за солью. И пробудило это зависть у продавцов соли, потому что не получили они, чего желали. Они думали приобрести в это время большой барыш от соли, и впали они в великую печаль: то, что они прежде продавали по дорогой цене, за куну — две меры, теперь же, за ту же цену, и десяти мер никто не брал.
И въставше вси, продающе соль, приидоша ко Святополку и навадиша на мниха, глаголюще, яко: «Прохоръ-чернець, иже есть в Печерьскомъ монастырѣ, отъятъ от нас богатество много: даеть соль всѣм к нему приходящимъ невъзбранно, мы же обнищахом». Князь же, хотя имъ угодити, двое же помысливъ в себѣ: да сущую молву в них упразднить, себѣ же богатество приобрящеть. Сию мысль имѣа въ умѣ своемь, съвѣщавъ съ своими съвѣтники цѣну многу соли, да емь у мниха, продавца ей будеть. Тогда крамолникомъ тѣмъ обещеваеться, глаголя: «Васъ ради пограблю черньца», крыа в себѣ мысль приобретениа богатества. Сим же хотя мало угодити имъ, паче же многу спону имъ творя: зависть бо не вѣсть предпочитати еже полѣзно есть творити.
И собрались все, продававшие соль, пришли к Святополку и стали наущать его против инока, говоря: «Прохор, чернец Печерского монастыря, отнял у нас богатства много: дает соль всем приходящим к нему безотказно, и мы от того обнищали». Князь же, хотя им угодить, и о другом про себя подумал: между ними прекратить ропот, а себе богатство приобрести. Обдумав это, решил он со своими советниками, что цена на соль будет высокая и, отнявши у инока, сам будет продавать ее. Крамольников этих он успокоил, сказав: «Ради вас пограблю чернеца», а сам таил мысль о приобретении богатства себе. Он хотел хотя бы немного угодить им и только больше вреда сделал: ибо зависть никакой пользы принести не может.
Посылаеть же князь, да возмуть соль всю у мниха. Привезѣне же бывши соли, и приидѣ князь, хотя видѣти ю, и с тѣми крамолникы, иже навадиша на блаженнаго, и видѣвше вси, яко попелъ видѣти очима. Много же дивишася: что се будеть? — и недоумѣахуся. Извѣстно же хотяху увѣдети, что се будет таковое дѣло, обаче же повелѣ ю съхранити до 3 дний, да разумѣють истинно. Нѣкоему же повелѣ вкусити, и обретеся попелъ въ устѣхъ его.
Послал князь взять всю соль у инока. Когда привезли соль, князь с теми крамольниками, которые наущивали его против блаженного, пошел посмотреть ее, и увидели все, что перед глазами их пепел. Сильно удивились все, — что бы это значило? — и недоумевали. Желая узнать доподлинно, в чем дело, князь велел хранить ее три дня. И повелел он одному человеку отведать, и оказался пепел в устах у того.
Приходяще же по обычаю множество народа, хотяще же взимати соль у блаженнаго, и увѣдѣвше пограбление старче, възвращающеся тщама рукама, проклинающе сътворшаго сие. Блаженный же тѣмъ рече: «Егда иссыпана будеть, и тогда, шедше, разграбите ю». Князь же, държавъ ю до трех дьнехъ, повелѣ нощию изсыпати ю. Изсыпану же бывшу попелу, и ту абие прѣложися в соль. И се увѣдавше, граждане, пришедше, разграбиша соль.
Как обычно, множество народа продолжало приходить к блаженному, желая получить соль, и, узнав, что старец ограблен, возвращалось с пустыми руками, проклиная сделавшего это. Блаженный же им сказал: «Когда выбросят ее, тогда идите и заберите себе». Князь продержал ее три дня, потом велел ночью выбросить ее. Высыпали пепел, и он сразу же превратился в соль. Горожане же, узнавши об этом, пришли и разобрали соль.
И сему дивному чюдеси бывшу ужасеся сътворивый насилие: не могый же съкрыти вещи, зане пред всѣм градом сътворися, нача испытовати, что есть дѣло сие. Тогда сказаша князю ину вещь, еже сътвори блаженный, кормя лобедою множество народа, и въ устѣхъ их хлѣбъ сладокъ бываше; нѣкоторыи же взяша един хлѣбъ безъ его благословениа — и обретеся яко прьсть и горекъ, акы пелынь, въ устех ихъ. Си слышавъ, князь стыдѣвся о створеннем, и шед в монастырь къ игумену Иоанну, покаася к нему. Бѣ бо прежде вражду имѣа на нь, зане обличаше его несытьства ради, богатьства и насилиа ради. Его же ем, Святоплъкъ в Туров заточивъ,[225] аще бы Владимерь Монамах на сего не восталъ, его же убояся Святоплъкъ въстаниа на ся, скоро възврати с честию игумена в Печерьский монастырь.
От такого дивного чуда пришел в ужас сделавший насилие: не мог он скрыть происшедшего, потому что свершилось это на глазах всего города, и стал князь выпытывать, что бы это значило. Тогда рассказали князю и о другом чуде, которое сотворил блаженный, кормя лебедой множество народа, и в устах их она становилась хлебом сладким; когда же некоторые брали хлеб без его благословения, то оказывался он как сухая земля и на вкус горек, как полынь. Услышавши это, устыдился князь содеянного им, пошел в монастырь к игумену Иоанну и покаялся перед ним. Прежде же он питал к нему ненависть из-за того, что игумен обличал его за ненасытную жадность к богатству и за чинимые насилия. Святополк тогда схватил его и заточил в Туров; но поднялся на него Владимир Мономах, и Святополк, испугавшись гнева его, скоро с честью возвратил игумена в Печерский монастырь.
Сего же ради чюдеси велику любовъ нача имѣти къ святѣ Богородици и къ святымъ отцемь Антонию и Феодосию, черноризца же Прохора оттоле вельми чтяше и блажаше, ведый его въистину раба Божиа суща. Дасть же слово Богови к тому не сътворити насилиа никомуже. Еще же и се слово утверди к нему князь, глаголя: «Аще бо азъ, по изволению Божию, прежде тебѣ отъиду свѣта сего, и ты своима рукама въ гробъ положи мя, да сим явится на мнѣ безлобие твое; аще ли ты прежде мене преставишися и поидеши к неумытному Судии, то азъ на раму своею в печеру внесу тя, да того ради Господь прощение подасть ми о многосъгрѣшеннѣмь к тебѣ грѣсѣ». И сие рекъ, отъиде от него.
Теперь же, ради такого чуда, воспылал князь великой любовью к обители святой Богородицы и к святым отцам Антонию и Феодосию, черноризца же Прохора он с этих пор сильно почитал и восхвалял, так как убедился, что он воистину раб Божий. И дал он слово Богу не делать более никому насилия. И старцу князь дал крепкое слово, сказав: «Если по изволению Божию я прежде тебя отойду из света сего, то ты своими руками в гроб положи меня, и да явится в этом твое беззлобие ко мне; если же ты прежде меня преставишься и пойдешь к неподкупному Судии, то я на плечах своих в пещеру внесу тебя, чтобы Господь подал мне прощение в великом грехе моем перед тобой». Сказав это, князь пошел от него.
Блаженный же Прохоръ многа лѣта поживъ в добре исповѣдании, богоугоднымъ, чистым и непорочным житиемь. Посем же разболѣвся святый, князю тогда на войнѣ сущу. Тогда святый наричие посылаеть к нему, глаголя, яко: «Приближися час исхода моего от тѣла; да аще хощеши, прииди, да прощение възмевѣ и скончаеши обѣщание свое, да приимеши отдание от Бога и своима рукама вложиши мя въ гробъ. Се бо ожидаю твоего прихода, да умѣдлиши, и азъ отхожу; да не тако исправитъ ти ся брань, яко пришедшу ти ко мнѣ». И сиа слышавъ, Святоплъкъ в той же час воа распустивъ и прииде къ блаженному. Преподобный же, много поучивъ князя о милостинѣ, и о будущемь судѣ, и о вечней жизни, и о бесконечнѣй муцѣ, давъ ему благословение и прощение, и цѣловавъ вся сущаа съ княземь, и въздѣвъ руцѣ горѣ, предасть духъ. Князь же, вземъ святаго старца, несе и в печеру, и своима рукама въ гробъ вложи.
Блаженный же Прохор еще много лет прожил в добром исповедании, богоугодным, чистым и непорочным житием. И вот разболелся святой, а князь в это время на войне был. Тогда святой извещение послал к нему, говоря: «Приблизился час исхода моего из тела; прийди, если хочешь, да простимся с тобой, и исполнишь обещание свое — своими руками положишь меня в гроб и прощение примешь от Бога. Я только ожидаю твоего прихода, и если помедлишь, я отойду; и не опасайся — война окажется для тебя успешной, если ты придешь ко мне». Услышав это, Святополк тотчас же воинов распустил и пришел без промедления к блаженному. Преподобный же долго наставлял князя о милостыне, и о будущем суде, и о вечной жизни, и о бесконечной муке, потом дал ему благословение и прощение, простился со всеми, бывшими с князем и, подняв руки к небу, испустил дух. Тогда князь, взяв святого старца, отнес его в пещеру и своими руками в гроб положил.
И по погребении блаженнаго поиде на войну, и многу побѣду сътвори на противныа агаряны,[226] и взя всю землю ихъ. И се бо бысть Богомъ дарованнаа побѣда в Руской земли, по проречению преподобнаго.
После погребения блаженного он пошел на войну, и великую победу одержал над противными агарянами, и покорил всю землю их. Это была Богом дарованная победа в Русской земле, предсказанная преподобным.
И оттоле убо Святополкъ, егда исхождаше или на рать, или на ловы, и прихождаше в монастырь съ благодарениемь, поклоняяся святѣй Богородици и гробу Феодосиеву, и вхождаше в печеру къ святому Антонию и блаженному Прохору, и всѣмь преподобнымъ отцемъ покланяася, и исхождаше в путь свой. И тако добре строашася Богомъ набдимое княжение его. Самъ бо свѣдѣтель бывъ, ясно исповѣдаа чюдеса бо и знамениа, яже быша преславнаа Прохора же и инехъ преподобных, с нимиже буди всѣм намъ получити милость о Христѣ Иисусѣ, Господѣ нашем, ему же слава съ Отцѣмь и съ Святым Духом ныне и присно.
С тех пор Святополк, шел ли на войну или на охоту, всегда приходил в монастырь с благодарением, поклонялся святой Богородице и гробу Феодосиеву, потом входил в пещеру к святому Антонию и блаженному Прохору и, всем преподобным отцам поклонившись, шел в путь свой. И процветало оберегаемое Богом княжение его. Сам будучи свидетелем, он открыто возвещал о чудесах и знамениях преславного Прохора и других преподобных, да получим и мы все с ними милость о Христе Иисусе, Господе нашем, слава ему с Отцом и со Святым Духом ныне и присно.
О ПРЕПОДОБНЕМЪ МАРЦѢ ПЕЧЕРНИЦѢ, ЕГОЖЕ ПОВЕЛѢНИА МЕРТВИИ ПОСЛУШАХУ. СЛОВО 32
О ПРЕПОДОБНОМ МАРКЕ ПЕЩЕРНИКЕ, ПОВЕЛЕНИЙ КОТОРОГО МЕРТВЫЕ СЛУШАЛИСЬ. СЛОВО 32
Дрѣвнихъ убо святыхъ подражающе мы, грѣшнии, писанию, еже они изьясниша и многымъ трудомъ възыскаша въ пустыняхъ, и горахъ, и пропастех земных; инѣхъ убо сами видѣвше, инѣхъ же слышавше прежде ихъ бывшихъ житиа же и чюдеса, дѣаниа, еже есть Паторикъ Печерьский, в томъ, сложьше, сказаше о них отци, еже мы, почитающе, наслажаемься духовных тѣхъ словесъ.
Мы, грешные, подражаем писаниям древних святых, где они нам изъяснили то, что с великим трудом обрели в пустынях, и в горах, и в ущельях; одних сами видели жития, и чудеса, и деяния, о других, до них бывших, лишь слышали и поведали отцы, сложив Патерик Печерский, а мы, читая его, наслаждаемся теми духовными словами.
Аз же, недостойный, ни разума истинны не постигъ и ничтоже от тѣхъ таковаго видѣхъ, но слышанию послѣдуа, еже ми сказа преподобный епископъ Симон, сиа написахъ твоему отечеству. И нѣсмь николиже объходилъ святыхъ мѣстъ, ни Ерусалима видѣхъ, ни Синайскиа горы, да быхъ что приложилъ к повести, якоже обычай имуть хитрословесници сим краситися. Мнѣ же да не буди хвалитися, но токмо о святѣмь семъ монастырѣ Печерьскомъ и въ немь бывших святыхъ черноризець, и тѣхъ житиемь и чюдесы, иже поминаю радуяся, желаю бо и азъ, грѣшный, святыхъ тѣх отець молитвы. Отсюду убо начало положу повести, еже о преподобнем Марцѣ Печерницѣ.
Я же, недостойный, и разума истины не постиг и ничего такого не видел, а последую слышанному мной; то, что мне рассказал преподобный епископ Симон, то я и написал твоему преподобию. И никогда не обходил я святых мест, не видел ни Иерусалима, ни Синайской горы и не могу приложить чего-нибудь к повести для прикрасы, как это в обычае у хитрословесников. Я не буду хвалиться ничем, кроме этого святого монастыря Печерского и бывшими в нем черноризцами, их житием и чудесами, которые поминаю, радуясь, и уповаю я, грешный, на молитву тех святых отцов. Отсюда положу начало повести о преподобном Марке Пещернике.
Бѣаше убо сий святый Марко житие имѣа в печерѣ, и при семь изнесенъ бысть святый отець Феодосие от печеры въ святую великую церковь.[227] И сий же преподобный Марко многа мѣста ископа в печерѣ своима рукама, и на своею плещу прьсть износя, и бѣ по вся дьни и по вся нощи тружаася о дѣле Божии. Ископа же и мѣста многа на погребении братии; от сего ничтоже взимаше, но еже сам кто что дааше ему, и се приимъ, убогымъ раздаяше.
Этот святой Марко жил в пещере, при нем перенесен был святой отец наш Феодосии из пещеры во святую и великую церковь. Этот преподобный Марко много могил в пещере своими руками выкопал, вынося землю на своих плечах, и так трудился он днем и ночью для дела Божия. Выкопал он много могил на погребение братии и ничего не брал за это, а если же кто сам что-нибудь давал ему, он принимал и раздавал убогим.
Единою же ему копающу по обычаю, и, трудився, изнеможе, остави мѣсто уско и неразширено. Лучи же ся единому от братиа, болѣвъ, къ Господу отъити в той день, и не бѣ иного мѣста, развѣ того тѣснаго. Принесенъ же бысть мертвый в печеру, и нудима сего вложиша тесноты ради. Роптание же бысть на Марка от братии, понеже не можаху мертваго опрятати, ни маслоа на нь възлиати, зане бѣ мѣсто уско. Печерникъ же, съ смирением всѣмь поклоняася, глаголаше: «Простите мя, отци, за немощь недоконцахъ». Они же болма укоряху его, досаждающе ему. Марко же глагола мертвому: «Ибо тѣсно есть мѣсто се, самъ бо, брате, покрепися и приими масло, възлей на ся». Мертвый же простерь руку, мало восклонся, взем масло, възлей на ся крестообразно, на пръси и на лицѣ, съсуд отдасть; сам же, пред всими опрятався, възлегъ, успе. И сему чюдеси бывшу, приатъ всѣхъ страх и трепетъ о сътвореннемь.
Однажды копал он, по обычаю, и, много трудившись, изнемог, и оставил могилу узкой и не расширенной. Случилось же, что один больной брат отошел к Господу в этот день, и не было другой могилы, кроме той — тесной. Принесли мертвого в пещеру и от тесноты едва уложили его. И стала братия роптать на Марка, потому что нельзя было ни одежд поправить на мертвом, ни даже елея на него возлить, так узка была могила. Пещерник же со смирением кланялся всем, говоря: «Простите меня, отцы, за немощью не докончил». Они же еще больше стали укорять его. Тогда Марко сказал мертвому: «Так как тесна могила эта, брат, соберись с силами и сам возьми елей и возлей на себя». Мертвый же, приподнявшись немного, протянул руку, взял елей и возлил себе крестообразно на грудь и на лицо, потом отдал сосуд и перед всеми сам оправил на себе одежды, лег и снова умер. И когда произошло это чудо, охватил всех страх и трепет от свершившегося.
Пакы же инъ брат, много болѣвъ, умре. И нѣкто же от другъ ему и губою отре его, и иде в печеру, хотя видѣти мѣсто, идѣже положитися хощеть тѣло любимаго имъ, и въпроси блаженнаго сего. К нему же отвѣща преподобный Марко: «Брате, иди, рци брату: “Пожди до утриа, да ископаю ти мѣсто, и тако отъидеши на онъ житиа покой”. Пришедъ же братъ глагола ему: “Отче Марко, азъ и губою отрохъ его тѣло, мертво суще, кому ми велиши глаголати?” Марко же пакы рече: «Се мѣсто, видиши, не докончано. Велю ти, иди, рци умершему: “Глаголеть ти грѣшный Марко, брате, пребуди еще сий день, и утро отъидеши ко желаемому Господу нашему. Донележе приготоваю ти мѣсто в положение, пришлю по тя”».
Потом другой брат, после долгой болезни, умер. Некто из друзей его отер тело губкой и пошел в пещеру посмотреть могилу, где будет лежать тело друга его, и спросил он о ней блаженного. Преподобный же Марко ответил ему: «Брат, пойди, скажи брату: “Подожди до завтра, я выкопаю тебе могилу, тогда и отойдешь от жизни на покой”». Пришедший же брат сказал ему: «Отче Марко, я уже губкой отер мертвое тело его, кому мне велишь говорить?» Марко же опять сказал: «Видишь, могила не докончена. И как велю тебе, иди и скажи умершему: “Говорит тебе грешный Марко: брат, поживи еще этот день, а завтра отойдешь к возлюбленному Господу нашему. Когда я приготовлю место, куда положить тебя, то пришлю за тобой”».
Пришедый же братъ, послуша преподобнаго, прииде в монастырь и обрете всю братию, обычное пѣние над ним съвръшающу. И ставъ у мертваго, и рече: «Глаголеть ти Марко, яко мѣсто нѣсть ти уготовано, брате, но пожди еще до утриа». И удивишася вси словеси сему. И егда сиа изрече братъ предъ всѣми, и ту абие прозрѣ мертвый, душа его възвратися во нь, и пребысть день той и всю нощь, отвръстѣ имы очи, и ничтоже глагола никомуже.
Послушался пришедший брат преподобного, и когда пришел в монастырь, то нашел братию совершающей обычное пение над умершим. Он же, став пред мертвым, сказал: «Говорит тебе Марко, что не приготовлена еще для тебя могила, брат, подожди до завтра». Удивились все словам таким. Но только что произнес их пред всеми пришедший брат, тотчас мертвый открыл глаза и душа его возвратилась в него, весь тот день и всю ночь пробыл он с открытыми глазами, но никому ничего не говорил.
Заутра же братъ онъ, приходивый прежде, иде в печеру, хотя увѣдѣти, аще мѣсто уготовано есть. К нему же рече блаженный: «Шед, рци умершему: “Глаголеть ти Марко — остави животъ сий временный и прииди на вечный, се бо мѣсто уготованно ти есть на приатие тѣлу твоему, отдай же Богови духъ твой, тѣло твое съ святыми отци здѣ положено будет в печерѣ”». Пришедъше же братиа вся, сиа изъглагола ожившему, и ту абие смежи очи свои и предасть духъ — прѣд всѣми, пришедшими посещениа ради его. И тако честнѣ положенъ бысть въ преди реченнемь мѣсте в печерѣ. И сему чюдеси вси удивишася: како словомъ блаженнаго оживѣ мертвый, и пакы повелениемъ его преставися.
На другой день тот брат, который ходил к Марку, пошел в пещеру, чтобы узнать, готово ли место. Блаженный же сказал ему: «Пойди и скажи умершему: “Говорит тебе Марко — оставь эту временную жизнь и перейди в вечную, вот уже место готово для принятия тела твоего, предай Богу дух свой, а тело твое положено будет здесь, в пещере, со святыми отцами”». Когда пришла вся братия, сказали это ожившему, и тот пред всеми, пришедшими посетить его, тотчас сомкнул глаза и испустил дух. И положили его честно, в предназначенном ему месте в пещере. И дивились все такому чуду: как по одному слову блаженного ожил мертвец и по повелению его снова преставился.
Пакы же ина два брата бѣста в томъ же велицѣмь монастырѣ Печерьском, съпряженна любовию сердечною от юности, единоумие имѣа и едину волю, еже къ Богу. Сии умолиста блаженнаго Марка, да имъ устроить мѣсто обще, и ту абие положена будета, егда Господь повелить.
Были еще два брата в том же великом монастыре Печерском, с юности связанные сердечной любовью, имели одни мысли и одни желания, обращенные к Богу. И умолили они блаженного Марка, чтобы сделал он им общую могилу, где бы лечь вместе, когда Господь повелит.
По времени же мнозѣ Фиофилъ, старий брат, отъиде нѣкамо потрѣбы ради; юный же разболѣвся, отъиде на онъ житиа покой, и положенъ бысть на уготованнемь мѣсте. По дьнехъ же нѣколицех прииде Феофилъ. Увѣдѣв же о братѣ, съжалиси зѣло и, поимъ нѣкиа съ собою, иде в печеру, хотя видѣти умершаго, гдѣ и на коемъ мѣсте положенъ бысть. Видѣвъ же его, положена на вышнемъ мѣсте, негодоваше и ропташе много на Марька, глаголя: «Почто еси здѣ положилъ его? Яко азъ старѣйши его есмь, ты же положилъ его на моемь мѣсте». Печерникъ же, муж смиренъ сый, кланяяся тому, глаголаше: «Прости мя, брате, съгрѣших к тебѣ». И сиа рекъ, глагола умершему: «Брате, въстани и дай же мѣсто неумершему брату, сам же лязи на нижнемъ мѣсте». И ту абие, словомъ преподобнаго, въста мертвый и ляже на нижнемь мѣстѣ пред всими приходящими. И бѣ видѣти чюдо страшно и ужасти полно.
Спустя долгое время Феофил, старший брат, отлучился куда-то по надобности; меньшой же разболелся и отошел на покой, в иную жизнь, и его положили в приготовленном месте. Через несколько дней возвратился Феофил. Узнавши о брате, он сильно горевал и, взяв с собой некоторых из иноков, пошел в пещеру посмотреть, где и на каком месте положен умерший. Увидав же, что его положили на верхнем месте, вознегодовал и роптал много на Марка, говоря: «Зачем ты положил его здесь? Я старше его, а ты положил его на моем месте». Пещерник же, человек смиренный, кланяясь ему, говорил: «Прости меня, брат, согрешил я перед тобой». И, промолвив это, сказал умершему: «Брат, встань и дай место неумершему брату, а сам ляг на нижнем месте». И вдруг по слову преподобного встал мертвец и лег на нижнем месте на глазах у всех пришедших. И видели все чудо страшное и полное ужаса.
Тогда же брат, роптавый и которавый на блаженнаго положениа ради братня, припад к ногама Марковыма, глагола ему: «Отче Марко, съгрѣших, подвигнувъ брата с мѣста. Молю ти ся, повелѣ ему, да пакы ляжеть на своемь мѣсте». Блаженный же рече ему: «Господь отъятъ вражду межу нами. Се же сътвори роптаниа твоего ради, да не въ вѣкы враждовавъ, съблюдеши злобу на мя. Но и тѣло безъдушное являеть сущую любовь к тебѣ, подаваа тебѣ и по смерти старѣйшиньство. Хотѣхъ, да не изыдеши отсюду, да свое старѣйшиньство наслѣдиши, и в сий час здѣ положенъ бы былъ, но понеже неготовъ еси на исход, но иди, попечися о своей души, и по малехъ дьнехъ семо принесенъ будеши. Иже бо мертвых въставляти Божи дѣло есть, аз же человѣкъ грѣшенъ есмь. Но и се мертвы, бояся твоего досаждениа и моего укорениа, еже от тебѣ не тръпя, оставилъ ти есть полъ мѣста, обще вамъ уготованнаго. Богъ бо можеть въздвигнути его, азъ бо не могу рещи умершему: “Въстани”, и пакы: “И лязи на вышнемъ мѣсте”. Въспрѣти ему ты и рци, егда тебѣ послушаеть, якоже и нынѣ”. Сиа слышавъ, Феофилъ оскорбѣ зѣло от страшных словесъ Марковых и мнѣвъ, яко ту ему пад умрети, не ведый, аще доидеть до монастыря.
Тогда брат, роптавший и сердившийся на блаженного за то, как он положил умершего брата, припал к ногам Марка, говоря ему: «Отче Марко, согрешил я, подняв брата с места. Молю тебя: вели ему опять лечь на своем месте». Блаженный же сказал ему: «Господь пресек вражду между нами. Он сделал это из-за твоего роптания, чтобы ты не враждовал вечно и не хранил злобу на меня. Вот и бездушное тело показывает любовь к тебе, почитая и по смерти твое старшинство. Я хотел, чтобы ты, не выходя отсюда, воспользовался своим старшинством, и теперь же положен был бы здесь, но так как ты еще не готов к исходу, то иди, позаботься о своей душе, и через несколько дней сюда принесен будешь. Воскрешать же мертвых есть дело Божие, а я человек грешный. И этот мертвец, боясь твоей обиды и укоров мне, которые он не стерпел бы от тебя, оставил тебе половину места, приготовленного для вас обоих. Бог может поднять его, а я не могу сказать умершему: “Встань”, а потом: “Опять ляг на верхнем месте”. Вели ему ты и скажи — может быть, тебя послушается, как теперь». Услышав это, Феофил стал сильно скорбеть от таких страшных слов Марковых и думал, что тут и упадет мертвым, не зная, дойдет ли до монастыря.
И пришед въ свою кѣлию, приатъ его плачь неутешим. Раздаяв же все свое, да иже и до срачици, токмо остави себѣ свиту едину, тако и мантию, и бѣ ожидаа часа смертнаго. И никтоже можаше его уставити от горкаго плача и никогдаже кто можаше сего принудити сладкых брашенъ вкусити. Дьни убо наставшу, глаголаше в себѣ: «Не вѣмый, аще постигну до вечера»; нощи же пришедши, плачася, глаголаше: «Что сътворю, аще доиду до утриа? Мнози, въсставше, вечера не достигоша и, на ложих своих легше, не въставше от ложей своих; то како азъ, иже извещение приимъ от преподобнаго, яко помалѣ скончати ми ся?» И моляшеся Богови съ слезами даровати ему врѣмя покаянию.
И когда пришел он в свою келью, то охватил его плач неутешный. Раздал все до последней рубашки, оставив себе только одну свитку да мантию, и стал ожидать часа смертного. И никто не мог его остановить от горького плача, и никто никогда не мог принудить его принять сладкой пищи. Когда наступал день, говорил он сам себе: «Не знаю, доживу ли до вечера»; приходила ночь, и он плакал и говорил: «Что мне делать, если доживу я до утра? Многие ведь, встав утром, не доживали до вечера, ложились на ложах своих и уже не вставали с них; как же быть мне, получившему извещение от преподобного, что скоро кончится жизнь моя?» И он молил Бога со слезами дать ему время на покаяние.
И сице творяше на всякъ день, алча, и моляся, и плача, на всякъ час ожидаа отъинудь дьни, часа смертанго. Чаа от тѣла разлучениа, и толма плоть свою истнии, яко и съставом его всѣмь изочтеномъ быти. Мнози же, хотѣвше утѣшити его, и на болшее рыдание приведоша его. И от многаго плача изъгуби си очи; и тако пребысть вся дьни живота своего и в велице въздержании, Богови угождаа добрымъ житиемъ.
Так проводил он каждый день, изнуряя себя голодом, и молясь, и плача, все время ожидая дня и часа смертного. В этом ожидании разлучения с телом до того истомил он плоть свою, что можно было счесть все его кости. Многие хотели утешить его, но только доводили до большего рыдания. Наконец от многих слез ослепли очи его; и так проводил он все дни жизни своей в великом воздержании, угождая Богу добрым житием.
Преподобный же Марко, увѣдавъ час, иже къ Господу отшествиа сврего, призвавъ Феофила и рече ему: «Брате Феофиле, прости мя, понеже оскорбих тя на многа лѣта! Се бо убо отхожду свѣта сего, и моли о мнѣ; азъ же, аще прииму дръзновение, не забуду тебѣ, да сподобить ны Господь тамо видѣниа обрестися в мѣсте отца Антониа и Феодосиа». Феофилъ же съ плачемъ отвеща тому, глаголя: «Отче Марко, почто мя оставляеши? Или поими мя съ собою, или даруй ми прозрѣние». Марко же к ниму рече: «Брате, не скорби, понеже Бога ради ослепися очима телесныма, но духовныма на разум того прозрѣлъ еси. Азъ бых, брате, вина твоему ослеплению: повѣдах ти смерть, хотя души твоей ползу сътворити и высокый твой разум на смирение привести, сердца бо съкрушенна и съмиренна Богъ не уничижить».[228] Феофилъ же рече ему: «Вѣдѣ, отче, яко грѣхъ ради моихъ падся пред тобою, умеръ бых в печерѣ, егда мертваго въстави, но Господь святыхъ ради твоихъ молитвъ дарова ми животъ, покааниа моего ожидаа. Нынѣ же сего прошу у тебѣ, да с тобою отъиду к Господу или даруй ми прозрѣти». Марко же рече: «Нѣсть ти трѣбѣ видѣти маловременнаго свѣта сего, проси у Господа, да тамо узриши славу его; ниже смерти желаа, приидеть бо, аще и не хощеши. Но се буди знамение твоего отшествиа: прежде бо триехъ дьнехъ твоего преставлениа прозриши, и тако ко Господу отъидеши, и тамо узриши свѣтъ некончаемый и славу неизреченную». Сиа рекъ, блаженный Марко преставися о Господѣ, и положенъ бысть въ печерѣ, идѣже самъ себѣ исъкопа.
Преподобный же Марко, узнав о часе отшествия своего к Господу, призвал Феофила и сказал ему: «Брат Феофил, прости меня, что я огорчил тебя на много лет! Вот я отхожу из мира этого, молись обо мне; если же я получу милость у Бога, то не забуду тебя, да сподобит нас Господь свидеться там и быть вместе с отцами нашими Антонием и Феодосией». С плачем отвечал ему Феофил, говоря: «Отче Марко, зачем ты меня оставляешь? Или возьми меня с собой, или дай мне прозрение». Марко же сказал ему: «Брат, не скорби, потому что Бога ради ослеп ты очами телесными, но духовными на разумение его прозрел. Я, брат, был виною твоей слепоты: предсказав тебе смерть, хотел я сделать душе твоей пользу и высокоумие твое на смирение обратить, ибо сердца сокрушенного и смиренного Бог не отвергнет». Феофил же сказал ему: «Я знаю, отче, что за грехи мои я пал бы мертвый перед тобой в пещере, когда ты мертвеца поднял, но Господь, ради святых твоих молитв, даровал мне жизнь, покаяния моего ожидая. Теперь же вот чего прошу у тебя: или с тобой отойду к Господу, или даруй мне прозрение». Марко же сказал: «Нет тебе нужды видеть маловременный свет этот, проси у Господа, чтобы там увидеть славу его; и смерти не желай: придет, хотя бы ты и не хотел. Но вот тебе знамение твоего отшествия: за три дня до преставления своего ты прозришь, и так отойдешь к Господу, и увидишь там свет нескончаемый и славу неизреченную». Сказав это, блаженный Марко преставился о Господе, и был положен в пещере, где сам себе вырыл могилу.
Феофилъ же сугубо рыдание въсприимъ, и язву въ сердци имѣа о отчи разлучении, и проливаше источникъ слезъ, емуже паче множашеся. Имѣаше же съсуд, и егда упражняшеся на молитву, прихожаху ему слезы, и поставляше съсуд и над темь плакаше, и того наполнивъ слезъ за многа лѣта, бѣ бо по вся дьни ожидаа проречениа преподобнаго.
Разлука с отцом Марком уязвила сердце Феофила и удвоила его рыдания; целые источники слез проливал он, и слезы его все умножались. Он имел сосуд, и, когда становился на молитву и приходили ему слезы, он ставил сосуд и над ним плакал; и за много лет наполнил его слезами, потому что всякий день ожидал исполнения пророчества преподобного.
Егда же разумѣ, еже о Бозѣ ему скончатися, моляшеся Богови прилѣжно, приатным быти слезам его пред нимъ, и въздѣвъ руцѣ горѣ, начатъ молитися, сице глаголя: «Владыко Господи, человѣколюбче Иисусѣ Христе, мой Царю пресвятый, не хотяй смерти грѣшникомъ, но ожидаа обращениа, съвѣдый неможение наше, утѣшителю благый, болящимъ здравие, грѣшником спасение, изнемогающим укрѣпителю, падающимъ въстание! Молю ти ся, Господи, в час сий, удиви на мне, недостойнемь, милость свою и излий благоутробиа твоего неизъчерпаемую пучину, еже не искусити ми ся от въздушныхъ князь мытарьствы и не обладану быти ми ими, молитвами угодникъ твоихъ, великых отець наших Антониа и Феодосиа, и всѣхъ святых, иже от вѣка угодившихъ ти. Аминъ».
Когда же почувствовал он свою кончину, то стал прилежно молиться Богу, чтобы угодны были слезы его пред ним, и, воздев руки к небу, стал молиться, так говоря: «Владыко человеколюбец, Господи Иисусе Христе, Царь мой пресвятой, ты не хочешь смерти грешников, но ожидаешь их обращения, ведая немощь нашу, утешитель благой, больным здравие, грешникам спасение, изнемогающим укрепитель, падающим восстание! Молю тебя, Господи, в час сей покажи мне, недостойному, милость свою и излей неисчерпаемую пучину милосердия твоего, избавь меня от искушений врагов на мытарствах и не дай им овладеть мной, по молитвам угодников твоих, великих отцов наших Антония и Феодосия, и всех святых, от века угодивших тебе. Аминь».
Ту абие нѣкто красенъ ста пред нимъ и рече к нѣму: «Добре помолися, но что се хвалиши о тщете слезъ?» И взять съсуд, паче боли того, благоуханиа исполненъ, яко миро благовонно: «Сие, — рече, — от твоихъ слезъ, еже въ молитвѣ къ Богу изълиалъ еси от сердца, еже рукою, или убрусомъ, или ризою отрѣ, или на землю отпад от очию твоею. Сиа вся събрах в сѣмъ съсудѣ и съкрыхъ, повелениемь Творца нашего, и нынѣ посланъ есмь повѣдати тебѣ радость, и съ веселиемь отъидеши к нему, той бо рече: “Блажени плачющии, яко ти утѣшатся”».[229] И сие рекъ, невидим бысть.
Тут вдруг некто, прекрасный видом, стал перед ним и сказал ему: «Ты хорошо помолился, но зачем хвалишься тщетой слез?» И, взяв сосуд гораздо больше Феофилова, благоухания исполненный, как мирра благовонного, он сказал: «Это часть твоих же слез, которые в молитве к Богу излил ты от сердца, — те, которые ты отер рукою, или платком, или одеждою, или которые на землю упали из глаз твоих. Все их, по повелению Творца нашего, я собрал и сохранил в этом сосуде, и ныне я послан поведать тебе радость: с веселием отойдешь к тому, который сказал: “Блаженны плачущие, ибо они утешатся”». И сказав это, сделался невидим.
Блаженный же Феофилъ призва игумена и сказа ему явьление аггела и глаголание, и съсуда два показа ему: единъ исполненъ слезъ, другый же бывъ, паче араматы, благыа воня, еже повеле възлиати на тѣло свое. Сам же въ 3 день къ Господу отъиде. И сего достолѣпно в печерѣ положиша близъ Марка Печерника; помазавъше того от съсуда аггелова, яко и всей печерѣ наплънитися благоюханиа, и слезный же съсуд на нь възлиявше, да сѣавы слезами пожнеть в радости рукояти своа: плакаху бо ся, рече, вметающе сѣмяна своа, сии о Христѣ утешени будут,[230] — ему же слава съ Отцемь и Святым Духом.
Тогда блаженный Феофил призвал игумена и поведал ему явление ангела и речи его, и показал ему оба сосуда: один был полон слез, другой же благовония, не сравнимого ни с какими ароматами, и попросил он вылить их ему на тело. Через три дня он отошел к Господу. И положили его достолепно в пещере, около Марка Пещерника; когда тело его помазали из ангелова сосуда, вся пещера наполнилась благоуханием; вылили и сосуд слез на него, чтобы сеявший слезами в радости пожал плод дела рук своих: сказано — сеющие со слезами о Христе утешены будут, — ему же слава с Отцом и со Святым Духом!
О СВЯТЫХЪ ПРЕПОДОБНЫХ ОТЦЕХЪ ФЕОДОРЕ И ВАСИЛИИ. СЛОВО 33
О СВЯТЫХ ПРЕПОДОБНЫХ ОТЦАХ ФЕОДОРЕ И ВАСИЛИИ. СЛОВО 33
Якоже реченно есть, мати всѣмъ благыням — нестяжание, такоже и корень есть и мати всѣмь злымъ — сребролюбие.[231] Яко рече Лествичникъ: «Любяй събирати имѣние, сицевый до смерти иглы ради тружается,[232] а не любляй имѣниа, сей Господа възлюби и заповѣди его съхрани. Таковый блюсти имѣниа не может, но расточаеть благолѣпно, всѣмъ трѣбующимъ подаваа, якоже Господь рече въ Евангелии: «Человѣкъ, аще не отречется всего сущаго, не можеть быти мой ученикъ».[233]
Сказано: как мать всему благому есть нестяжание, так корень и мать всему злому — сребролюбие. Лествичник говорит: «Любящий собирать имение до смерти ради иглы трудится, а тот, кто не любит богатства, Господа возлюбит и заповеди его сохранит». Такой сберечь имения не может, но растрачивает его благопристойно, всем нуждающимся подавая; так и Господь сказал в Евангелии: «Если человек не отрешится от всего, что имеет, не может быть моим учеником».
И сему словеси послѣдова Феодоръ, оставль убо мирьскаа и богатество разда нищимъ, и бысть мних и добрѣ подвизася на добродѣтель. Повелениемь же игуменимь бысть житель в печерѣ, еже зовется Варяжескаа, и в той многа лѣта сътвори въздержася.
Последуя этому слову, Феодор оставил все мирское, богатство раздал нищим, и стал иноком, и крепко подвизался в добродетели. По повелению игумена стал он жить в пещере, называемой Варяжской, и провел в ней много лет в великом воздержании.
И сему принесе врагъ стужение и печаль немалу имѣниа ради, разданнаго им нищимъ, яко помышляше долготу лѣт и изнеможание плоти, яко недоволну ему быти монастырьской ядию. Искушение бо то врагъ ему принесе, онъ же не разсудивъ в себѣ, ни помяну Господа, рекшаго: «Не печетеся о утренемь, что ямы, или что пиемь, или въ что облечемъся; възрите же паче на птици небесныа, яко ни сѣють, ни жнут, и Отець вашъ небесный питаеть ихъ».[234] Многажды же смущаше того врагъ и къ отчаанию хотя его привести нищеты ради истощеннаго богатества, еже убогым вданное. И сие вх многы дни помышляа, помрачаемь врагом недостатка ради, и къ своимъ другомъ свою скорбь ясно исповедаа.
И вот, по вражьему наваждению, стал он тужить и сильно печалиться о богатстве, которое раздал нищим: приходило ему на мысль, что если он долго проживет и изнеможет телом, то не сможет довольствоваться монастырской пищей. В такое искушение его враг вводил, он же не поразмыслил, не помянул Господа, сказавшего: «Не заботьтесь о завтрашнем дне и не говорите: “Что нам есть?” или “Что пить?”, или “Во что одеться?” Взгляните на птиц небесных: они не сеют, не жнут, и Отец ваш небесный питает их». И много раз смущал его враг, желая привести его в отчаяние тем, что обнищал он, раздав богатство свое убогим. И многие дни проводил он в таких мыслях, помраченный врагом из-за своей бедности, и открыто высказывал скорбь свою перед друзьями.
Единъ же нѣкто от съвръшенѣйших, имянемь Василие, того же монастыря мних, рече ему: «Брате Феодоре, молю ти ся, не погуби мзды своеа. Аще ли имѣнию хощеши, все еже имамъ, дам ти, токмо ты рци пред Богомъ: “Вся, яже раздахъ, твоа буди милостини”, — и ты бес печали буди, приимъ имѣние свое, но блюди, аще стерпить ти Господь?» Сиа слышавъ Феодоръ и убояся страхомъ велиимъ гнѣва Божиа. Иже слышавъ от того сътворьшеся в Коньстянтинѣ-градѣ[235] раскааниа ради еже о златѣ, иже въ милостыню раздааннѣмъ: како пад срѣди церкви, умре, и обоего себѣ лиши, съ златомъ бо и животъ погуби. И сиа въ умѣ приимъ, Феодоръ плакася своего съгрѣшениа и брата ублажаше, въздвигшаго его от таковаго недуга. О таковых бо рече Господь: «Аще кто изведеть достойнаа от недостойнаго, яко уста моа суть».[236] И оттоле възрасте велика любовъ межи има. Сему же убо Феодору добрѣ спѣющу в заповѣдех Господнихъ и тому угоднаа съвръшающу, велика язва бысть диаволу, яко не възможе того богатества имѣнием прельстити, и пакы въоружается противный и ину кознь своеа погыбели тому въставляеть.
И вот однажды некто Василий, один из совершеннейших иноков того же монастыря, сказал ему: «Брат Феодор, молю тебя, не погуби мзды своей. Если ты хочешь богатства, то все, что у меня есть, я отдам тебе, только скажи перед Богом: “Пусть все, что я раздал, твоей будет милостыней”, — и живи тогда без печали, получив снова богатство свое; но берегись: простит ли тебе это Господь”» Услышав это, убоялся Феодор страхом великим гнева Божия. Услышал он также от этого Василия о том, что сделалось в Константинополе с пожалевшим розданное в милостыню золото: упав посреди церкви, умер он и лишился того и другого — с золотом и жизнь свою погубил. Поразмыслив об этом, Феодор стал оплакивать свое согрешение и брата благодарить, избавившего его от такого недуга. О таких сказал Господь: «Если кто извлечет драгоценное из ничтожного, то будет как мои уста». И с тех пор зародилась великая любовь между ними. И преуспевал Феодор в заповедях Господних, и творил угодное Господу, и это было великим огорчением для дьявола, что он не смог прельстить Феодора богатством, — и вот опять вооружается супостат и иную кознь восставляет ему на погибель.
Василий убо посланъ бываеть игуменом на нѣкое дѣло, и врѣмя покосно врагъ обретъ своего зломудриа, преобразився в того брата подобие и входить к печернику, преже полѣзнаа глаголя: «Феодоре, како нынѣ пребываеши? Или преста от тебѣ рать бесовъскаа, или еще пакости ти творять люблениемь имѣниа, память приносящии ти разданнаго ради имѣниа?» Не разумѣв же Феодоръ бѣса его суща, мнѣвъ, яко братъ ему сиа глаголеть, к нему же отвѣща блаженный: «Твоими, отче, молитвами нынѣ добрѣ есть ми ся; тобою бо утверженъ бых и не имамъ послушати бесовъских мыслей. И нынѣ, аще что велиши, с радостью сътворю, не преслушаюся тебѣ, зане велику ползу обретохъ души твоимъ наказаниемь». Бѣсъ же, мнимый брат, приимъ дръзновение — зане не помяну Господа Бога — и глагола ему бѣсъ: «Другы съвѣтъ даю ти, имже покой обрящеши и въскорѣ въздание приимеши; токмо ты проси у него, и дасть ти злата и сребра множество, и не дай же к себе входити никомуже, ни сам исходи ис печеры своеа». Печерникъ же яко обѣщася. Тогда отъиде от него бѣсъ.
Игумен послал Василия по некоторому делу из монастыря, тогда, найдя удобное время для своего злого замысла, враг принял облик Василия и вошел к пещернику; сначала он говорил ему доброе: «Как живешь теперь, Феодор? Отступила ли от тебя сила бесовская или еще смущают они тебя любовью к богатству, напоминая о розданном имении?» Не понял Феодор, что то был бес, думая, что брат говорит ему это, и отвечал ему блаженный: «Твоими, отче, молитвами хорошо мне теперь; ты утвердил меня, и я не буду больше слушать бесовского нашептывания. И теперь, если ты велишь мне что-нибудь, я с радостью исполню, не ослушаюсь тебя, потому что великую пользу для души нашел я от твоего наставления». Бес, мнимый брат, взял силу над ним, так как Феодор не помянул Господа Бога, и сказал ему: «Даю тебе теперь другой совет, благодаря которому обретешь покой и скоро воздаяние получишь; только попроси у Бога, и он даст тебе золота и серебра множество; и не разрешай никому входить к себе и сам не выходи из пещеры своей». Пещерник обещался сделать так. И отошел от него бес.
И се невидимо помышлениа приношаше ему пронырливый о съкровищи, яко подвигнути его на молитву, да просит у Бога злата, и аще получит, то въ милостыню раздасть. И се видѣ въ снѣ бѣса, свѣтла же и украшена же, акы аггела, являюща тому сокровища в печерѣ, — и се многажды виде Феодоръ. Дьнем же многымъ минувшимъ, пришед на показанное мѣсто, и нача копати, и обрете съкровище, злата же и сребра множество и съсуди многоцѣнныи.
И вот невидимо стал внушать ему помышления пронырливый о сокровище так, что подвиг блаженного на молитву просить у Бога золота и, получив его, раздать в милостыню. И вот увидел он во сне беса, как ангела светлого и прекрасного, показывающего ему сокровище в пещере, — и много раз виделось это Феодору. Наконец, спустя много времени, пришел он на указанное место, стал копать и нашел сокровище — множество золота и серебра и сосуды многоценные.
И в то врѣмя пакы приходит бѣсъ въ образѣ брата и глаголеть печернику: «Где есть съкровище, данное тебѣ? Се бо, явивыйся тебѣ, той и мнѣ сказа, яко множество злата и сребра дасть ти ся по твоей молитве». Феодоръ же не хотя тому съкровища показати. Бѣсъ же явѣ убо печернику глаголаше, втайнѣ же помышлениа тому влагаше, яко, вземше злата, отъити на ину страну далече. И глаголеть: «Брате Феодорѣ, не рѣхъ ли ти, яко въскорѣ отдание примеши? Той бо рече: “Аще кто оставит домъ, или села, или имѣниа мене ради, стократицею приимет и живот вѣчный наслѣдит”.[237] И се уже в руку твоею есть богатество, сътвори о немь, якоже хощеши». Печерникъ же рече: «Сего ради просих у Бога, то аще ми дасть, сие все въ милостыню раздамъ, яко сего ради дарова ми». Супостат же глаголеть ему: «Брате Феодоре, блюди, да не пакы врагь стужить ти раздааниа ради, якоже преже, но дасть ти се въ оного место разданного тобою убогым. Велю ти, да вземь сие, идеши на ину страну и тамо притяжеши села, еже на потрѣбу, можеши бо и тамо спастися и избыти бесовъскых козней, и по своемь отшествии дати сиа имаши, аможе хощеши, и сего ради память ти будеть». Феодоръ же к нему рече: «То не стыжусь ли, яко оставивъ миръ и вся, яже в нем, и обѣщахся Богови здѣ живот свой съкончати, в печерѣ сей, и нынѣ бѣгунъ бываю и мирьский житель? Аще ли ти годе есть, да в монастырѣ живу и все, елико речеши ми, сътворю». Бѣсъ же, мнимый брат, рече: «Утаити не можеши съкровища, — увѣдано будет взято, но приими мой съвѣтъ, еже ти велю. Аще бы се не угодно было Богу, не бы тебѣ даровалъ, ни мнѣ известилъ».
Тогда опять пришел к нему бес в образе брата и стал говорить пещернику: «Где сокровище, данное тебе? Являвшийся к тебе мне сказал, что дано тебе множество золота и серебра по молитве твоей». Феодор же не хотел показывать ему сокровища. Бес явно говорил с пещерником, а втайне влагал ему мысль, взявши золото, уйти далеко в иную страну. И говорит он: «Брат Феодор! Не говорил ли я тебе, что скоро ты примешь воздаяние? Господь сказал: “Всякий, кто оставит дом и земли или имение ради меня, получит во сто крат и жизнь вечную наследует”. И вот уже в руках твоих богатство, делай с ним что хочешь». Пещерник же сказал: «Я просил у Бога для того, что, если мне даст, то все в милостыню раздать; для этого он и даровал мне». Супостат же сказал ему: «Брат Феодор! Берегись, чтобы тебе опять по действию бесовскому не затужить, как прежде, о розданном, — это дано тебе взамен того, что ты раздал убогим. Я велю тебе: возьми это, иди в иную страну и там купи себе села и все, что будет тебе нужно, и там ты можешь спастись и избавиться от бесовских козней; после же смерти ты отдашь свое богатство, куда захочешь, и это будет в память по тебе». Феодор же сказал ему: «Не стыдно ли мне будет, что я, оставив мир и все, что в нем, и обещавшись Богу здесь жизнь свою кончить, в пещере этой, сделаюсь беглецом и мирским жителем? Все, что тебе угодно, то и будет, и все, что ты скажешь мне, сделаю, но живя в монастыре». Бес же, мнимый брат, сказал: «Утаить сокровища ты не можешь, — узнают о нем и возьмут, но прими мой совет, который я тебе даю. Если бы это не угодно было Богу, то не даровал бы тебе богатства и меня не известил бы».
Тогда печерник вѣровавъ яко брату и готовить свое исхождение ис печеры, пристроивъ возы и ларца, в няже съкровища съберет, да изыдет, аможе хощет, повелениемь бесовъскым, да створить ему что зло своимъ кознодѣйствомъ, еже от Бога отлучити и святаго мѣста, и от дому Пречистыа и преподобныхъ отець нашихъ Антониа и Феодосиа. Богъ же, не хотя ни единому погибнути от сего святаго мѣста, и сего спасе молитвами святыхъ своихъ.
Тогда пещерник поверил ему, как брату, и стал готовиться выйти из пещеры: приготовил возы и ящики, чтобы, собрав в них сокровище, уйти, куда захочет, повелением бесовским; хотел бес причинить ему какое-нибудь зло своим кознодейством, отлучивши его от Бога и святого места, и от дома Пречистой и преподобных отцов наших Антония и Феодосия. Но Бог, не хотящий погибели ни одного человека из сего святого места, спас и этого молитвами святых своих.
И в то время прииде Василей от посланиа игуменя, иже преже спасы печерника от помышлениа злаго. И прииде сий в печеру, хотя видѣти живущаго в ней брата, и глаголеть ему: «Феодоре, брате, како о Бозѣ пребываеши нынѣ?» Удивися же Феодоръ въпрошению, что вѣщаеть тако, яко долго врѣмя не видѣвся, и рече ему: «Вчера и ономъ дни всегда бѣ съ мною и поучаа мя, и се иду, аможе велиши ми». Василий же рече ему: «Рци ми, Феодоре, что се есть глаголъ, еже глаголеши: “Вчера и ономъ дни бѣ со мною и поучаа мя?» Егда что бѣсовъское привидение есть? Не утаи мене Бога ради”. Феодоръ же съ гнѣвом рече ему: «Что мя искушаеши и почто смущаеши душу мою, овогда сице ми глаголя, овогда инако, и коему словеси вѣровати?» И тако отгна его от себѣ, словеса жестокаа давъ ему.
В это время возвратился посланный игуменом Василий, который прежде уже спас пещерника от помышления злого. Пришел он в пещеру, желая увидеть живущего в ней брата, и сказал ему: «Феодор, брат, как в Боге живешь ныне?» Удивился Феодор вопросу, что говорит так, как будто долгое время не виделись, — и сказал ему: «Вчера и третьего дня ты постоянно был со мною и поучал меня, и вот я иду, куда ты велишь мне». Василий же сказал ему: «Скажи мне, Феодор, что значат эти слова, которые ты говоришь: “Вчера и третьего дня все время был со мною и поучал меня?” Уж не бесовское ли это мечтание? Не утаи от меня Бога ради». Феодор же с гневом сказал ему: «Что искушаешь меня и зачем смущаешь душу мою: то так мне говоришь, то иначе, и какому же слову верить?» И так прогнал его от себя с жестокими словами.
Василий же, сиа вся приимъ, иде в монастырь. Бѣсъ же пакы въ образѣ Василиевѣ прииде к нему и рече ему: «Погубилъ ти, брате, окаанный умъ. Не въспомянух досады твоеа, еже от тебѣ в сию нощь приахъ, но се ти глаголю: изыди в сию нощь скоро, вземъ обретенное». И сиа изъглагола, бѣсъ отъиде от него.
Василий же, все это выслушав, пошел в монастырь. Бес же опять пришел к Феодору в образе Василия и сказал ему: «Потерял ты, брат, из-за сомнений свой разум. Но не попомнив обиды твоей, которую принял от тебя сегодня ночью, снова тебе говорю: уходи скорее, в эту ночь, взяв найденное». И, сказав это, бес ушел от него.
Дни же убо наставшу, пакы прииде Василей к нему и, поимъ нѣкиа съ собою от старець, глагола печернику: «Сиа приведохъ в послушество, яко три мѣсяци суть, отнележе с тобою видѣхся, и се третий день имамъ в монастырѣ, — ты же глаголаше: “Вчера и ономъ дни”. Яко нѣчто бесовъское есть действо. Но тому приходящу, не дай же ему бесѣдовати съ собою, преже дай же молитву сътворить, и тогда разумѣеши, яко бѣсъ есть». И сътвори же молитву запрещениа, святыа призвавъ на помощь, и отъиде в свою келию, утвръдив печерника.
Когда же настал день, снова пришел Василий к нему, взяв с собой некоторых из старцев, и сказал пещернику: «Их привел я в свидетели, что три месяца прошло с тех пор, как я виделся с тобой, и в монастыре я третий день, ты же говоришь: “Вчера и третьего дня”. Здесь какое-то бесовское действо. Когда тот придет к тебе, не дай ему беседовать с тобой, прежде чем не сотворит он молитву, и тогда уразумеешь, что это бес». И, сотворив запрещальную молитву, призвав святых в помощь, он ушел в свою келью, утвердив пещерника.
Бѣсъ же к тому не смѣ явитися печернику, и разумѣся лесть диаволя Феодору. И оттоле всякого приходящаго к нему преже помолитися нудяше, и тако бесѣдоваше с ним. И оттоле укрепися на врагы и разумѣ пронырьство их, и Господь избави его от мысленыхъ звѣрий и работну не быти имъ, якоже многым случается, в пустыни пребывающим, или в печерахъ, или в затворѣ живущим особѣ. Велико утврьжение трѣбе есть, да не погыбнет от бѣсовъ, якоже сего хотѣша погубити, но избави его Господь.
Бес же после этого не смел явиться к пещернику, и уразумел Феодор, что то была лесть дьявола. И с тех пор всякого, кто приходил к нему, он заставлял сначала помолиться и тогда уже беседовал с ним, И после этого укрепился он на врагов и узнал пронырство их, и Господь избавил его от воображаемых чудищ и не допустил его быть рабом их, что случается со многими, пребывающими в пустыне, или в пещерах, или в затворе, живущими уединенно. Великая твердость нужна, чтобы не погибнуть от бесов, как хотели они этого погубить, но избавил Господь его.
Обретенное же съкровище, ископавъ яму глубоку и тамо влож, засыпа, еже от дьний тѣхъ и донынѣ никтоже съвѣсть, идѣже съкровенно есть.
Для найденного же сокровища Феодор вырыл глубокую яму и, положив его туда, закопал; и с того времени и доныне никто не знает, где скрыто оно.
Самъ же вдасть себѣ в работу велию, да не пакы, празденъ бывъ, мѣсто подасть лѣности, и от того родится бестрастие, и пакы таже деръзость бѣсомъ будет. Постави же в печерѣ жерновы и оттоле нача работати на святую братию: от сусѣка пшеницю взимаа и ту своима рукама изъмилаше, и чрезъ всю нощь безъ сна пребываше, тружаяся в дѣлех и молитвѣ, заутра в сусѣкъ муку отсыпаше и пакы взимаше жито. И се в многа лѣта творяше, работаа на святую братию, и легота бываше рабомъ, и не стыдяшеся о таковѣй работѣ и моляше Бога беспрестани, дабы отнялъ от него память сребролюбиа. И Господь свободи его от таковаго недуга, яко ни помыслити ему к тому о богатествѣ. Злато и сребро яко калъ вменися ему.
Сам же он предал себя на работу тяжкую, чтобы не облениться, пребывая в праздности, ибо из-за этого пропадает страх Божий, а бесы обретают власть. Поставил он в своей пещере жернова и с тех пор начал работать на святую братию: брал из сусека пшеницу и своими руками молол ее, всю ночь проводя без сна, трудясь на работе и на молитве; на другой день в сусек муку высыпал и опять брал жито. И так много лет делал, работая на святую братию, и облегчение было рабам монастырским, и не стыдился такой работы и молил Бога беспрестанно, чтобы отнял у него память сребролюбия. И Господь освободил его от такого недуга, так что он и не думал о богатстве. Золото и серебро стали для него подобны грязи.
Времени же многу минувшу, ему в тацей работѣ и злострадании тружающуся зело. Видѣвъ же сего келарь,[238] тако тружающася, нѣкогдаже привезену бывшю житу от селъ, и посла к нему в печеру 5 воз, да не всегда приходя взимати жито, стужить си. Сей же, ссыпавъ жито в сосуды, и нача молоти, поа Псалътырь изусть; абие утружася, възлеже, мало хотя опочинути. И се внезапу громъ бысть, и начаша жерновы молоти. И разумѣвъ бесовъское дѣйство сущее, въставъ же блаженный, нача молитися Богови прилѣжно, и рече великим гласом: «Запрещает ти Господь, вселукавый диаволе!» Бѣсъ же не престаняше меля в жорновы. Феодоръ же пакы рече: «Въ имя Отца и Сына и Святаго Духа, съвергошаго вас съ небесъ и давшаго в попрание своим угодникомъ, велит ти, мною грѣшным, не престани от работы, дондеже измелеши все жито, да и ты поработаеши на святую братию. И сиа рекъ, ста на молитвѣ. Бѣсъ же не смѣ преслушатися, и изъмолов жито все до свѣта 5 возъ. Феодоръ възвести келареви, да пришлет по муку. Удивив же ся келарь дивному чюдеси, яко 5 воз единою нощью измолото, и вывезе ис печеры 5 возъ муке, таже и другаа 5 възъ прибысть мукѣ.
Прошло много времени, и он в такой работе и злострадании подвизался неустанно. Келарь же, видев, как он трудится, однажды, когда привезли жито из сел, послал к нему в пещеру пять возов, чтобы не утруждался он, постоянно приходя за житом. Он же, ссыпав жито в сосуды, начал молоть, распевая наизусть Псалтирь; наконец, устав, лег, желая поспать немного. И вот внезапно раздался гром, и начали жернова молоть. И поняв, что это бесовское действо, встал блаженный и начал молиться Богу прилежно, и сказал громким голосом: «Господь велит тебе перестать, вселукавый дьявол!» Бес же не переставал молоть жерновами. Феодор снова сказал: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа, свергшего вас с небес и предавшего на попрание своим угодникам, велит тебе, чрез меня, грешного, не переставать работать до тех пор, пока не измелешь все жито, да и ты поработаешь на святую братию». И, сказав это, стал на молитву. Бес же не посмел ослушаться и до рассвета измолол все пять возов жита. Феодор же известил келаря, чтобы тот прислал за мукой. И удивился келарь дивному чуду, что пять возов измолото за одну ночь, и вывез пять возов муки из пещеры, и к ним еще пять возов прибавилось муки.
И се дивно чюдо бысть тогда, и нынѣ слышащим, събысть бо ся реченное въ Евангелии, яко: «И бѣси повинуются вамъ о имени моемь».[239] Се бо рече: «Дах вам власть наступати на змиа, и скорпиа, и на всю силу вражию».[240] И прочие хотѣвше убо бѣси пострашити блаженнаго и съузу себѣ работную приискавше, еже вопити имъ к тому: «Здѣ не обрящемся!»
И это чудо удивительно было и тогда, и для ныне слышащих, — сбылось сказанное в Евангелии: «И бесы повинуются вам именем моим». Ведь сказано: «Дал вам власть наступать на змею, и на скорпиона, и на всякую силу вражью». Хотели бесы устрашить блаженного, но сами были наказаны тяжелой работой так, что стали они взывать к нему: «Больше здесь не появимся!»
Феодоръ же и Василий съвѣт богоугоденъ положиста межю собою, иже николиже мысли своеа утаити от себѣ, но сию разрѣшити и разсудити еже по Божию съвѣту. Василей убо в печеру входит, Феодоръ же старости ради ис печеры исходить, кѣлию же собѣ поставити хотя на вѣтхомъ дворѣ.
Феодор же и Василий по богоугодному совету между собой решили, чтобы никогда помыслов своих не таить друг от друга, но вместе обсуждать и решать по Божьему совету. И вот Василий вошел в пещеру, Феодор же, по. старости, вышел из пещеры, захотев келью себе поставить на старом дворе.
Бѣ бо тогда пожженъ монастырь,[241] и плотомъ привезеномъ на брегъ на строение церьки и всемь кѣлиамъ, и извозникомъ наатымъ возити на гору. Феодоръ же, не хотя быти инѣмь тяжекъ, самъ на собѣ нача носити древа; и еже что възношаше Феодоръ, строениа ради кѣлии своеа, бѣси же, пакости ему дѣюще, сметаху съ горы: сим хотяще прогнати блаженнаго. Феодоръ же рече: «Во имя Господа Бога нашего, повелѣвшаго вамъ въ свиньа ити,[242] велить вы мною, рабомъ своимъ, да всяко дрѣво, иже на брезѣ, на гору възнести, да будут бес труда работающе Богови, и тѣмъ устроять домъ молитвѣный святѣй владычици нашей Богородици и кѣлии себѣ уготовят. Да престанете имъ пакости творя и увѣсте, яко Господь есть на мѣсте сем». В ту же нощь не престаша бѣси носяще древеса от Днѣпра на гору, дондеже не остася ни едино дрѣво долѣ, яко сим, възградиша церковъ и кѣлиа, покровъ же и мостъ, и елико доволно всему монастырю на потребу.
Монастырь был тогда выжжен, и к берегу пригнали плоты для постройки церкви и келий, и наняты были возчики возить лес на гору. Феодор же, не желая быть в тягость другим, сам на себе начал носить лесины; и что приносил Феодор для постройки кельи своей, то бесы, пакость ему делая, сбрасывали с горы, хотели этим прогнать блаженного. Феодор же сказал: «Во имя Господа Бога нашего, повелевшего вам в свиней войти, повелевает он вам через меня, раба своего, чтобы каждое бревно, которое на берегу, подняли вы на гору, дабы облегчился труд работающих Богу, пусть так устроится молитвенный дом святой владычицы нашей Богородицы, и иноки кельи себе поставят. И прекратите вы пакости им творить и узнайте, что Господь находится в месте этом». В ту же ночь, не переставая, бесы носили бревна от Днепра на гору, пока ни одного не осталось внизу, и все это пошло на постройку церкви, и келий, и кровли, и помоста, и хватило на все, что требовалось монастырю.
Заутра же въставше извозници и ехавша на брег, хотяще взяти дрѣво, и ни единаго же обрѣтше на брезѣ, но все суще на горе, то же все не въ единомъ мѣсте кладено, но все разно, с чим коему быти вмѣсте: покровъ, и особъ помостъ, и особь великое дубие, неудобь носимо за долгость, — но все цѣло на горѣ обрѣтеся. Се же дивно бысть всемь видѣвшимъ и слышащим, еже сътвориша выше человѣчьскыа силы. Се же иновѣрным мноземь невѣрно мнится, величества ради чюдеси, но сведѣтели сим прославиша Бога, творящаго предивнаа чюдеса своихъ ради угодникъ. Якоже рече Господь: «Не радуйтеся, яко дуси вам повинуются, радуйте же ся паче, яко имена ваша написана суть на небесѣхъ».[243] Но се убо съдѣа Господь в славу свою молитвъ ради святых отець нашихъ Антониа и Феодосиа.
Утром же встали возчики и поехали на берег, чтобы возить бревна, и ни одного не нашли на берегу, но все были на горе, и оказались сложенными не в одном месте, а все разобраны по порядку: особо — для кровли, и особо — для помоста, и особо — большие бревна, неудобоносимые из-за длины, — и все в целости оказалось на горе. И дивились все, видевшие и слышавшие, тому, что сделалось выше человеческой силы. Иноверным многим это невероятным покажется из-за величия чуда, но свидетели его прославили Бога, творящего предивные чудеса ради угодников своих. Ведь сказал же Господь: «Не радуйтесь, что духи вам повинуются, но радуйтесь больше тому, что имена ваши написаны на небесах». Это сделал Господь во славу свою, молитв ради святых отцов наших Антония и Феодосия.
Бѣси же не тръпяще укоризны ихъ, иже иногда от невѣрныхъ чтомы, и поклоняемы, и мнимы аки бози, нынѣ же от угодникъ Христовыхъ небрегомы, и уничижаеми, и бесчествуеми, и акы раби куплени работають и древа носят на гору, и от человѣкъ отгоними бывають, боящеся прещениа преподобных, — вся бо льсти ихъ Василиемь и Феодоромъ обличишася. Видѣша же бѣсъ себѣ человѣки укаряема и въпиаше: «О злаа и лютаа ми супостата, не престаю, ни почию, до смерти ваю боряся с вами!» Не вѣдый диаволъ, яко болшу венцю исходатай будет има. И навади на ня злыа человѣкы погубити ею, иже напрягоша лукъ свой, вещь горку, и оружие их вниде въ сердца ихъ, еже послѣди скажемъ.
Бесы же, не стерпев обиды, что, некогда почитаемые и ублажаемые неверными и признаваемые за богов, оказались они ныне у угодников Христовых в небрежении, и уничижении, и бесчестье, и, как рабы купленные, работают — бревна носят на гору и от людей должны отступаться, боясь угрозы преподобных, — ведь все козни их Василием и Феодором обличены были. И, видя себе укоризну от людей, возопил бес: «О злые и лютые мои супостаты, не отступлюсь, не отдохну, до смерти вашей борясь с вами!» Не ведал дьявол, что этим только еще большую славу доставит им. И наустил на них злых людей, чтобы погубить их, и те натянули лук свой, орудие зла, но стрела их в их же сердце вонзилась, о чем после расскажем.
Наймити же и извозници въздвигоша крамолу на блаженнаго, просяще найма своего, глаголюще тако: «Не вѣмы, коею кознию сему древу повелѣлъ еси на горѣ быти». Неправедный же судиа мзду взят от тѣхъ и повелѣ имь на преподобнемь мзду взяти, тако рекъ: «Да помогут ти бѣси платити, иже тебѣ служат», — не поминаа на ся осуждениа Божиа, еже неправедно судяй сам осужденъ будеть.[244]
И нанятые работники и возчики воздвигли крамолу на блаженного, требуя своей платы и говоря так: «Не ведаем, какими кознями велел ты этим бревнам на горе оказаться». Неправедный же судья, мзду взявши с них, велел им получ