ЖИТИЕ КОНСТАНТИНА-КИРИЛЛА

Подготовка текста и перевод Л. В. Мошковой и А. А. Турилова, комментарии Б. Н. Флори

Текст:

ПАМЯТЬ И ЖИТЬЕ БЛАЖЕНАГО УЧИТЕЛЯ НАШЕГО КОНСТЯНТИНА ФИЛОСОФА, ПЕРВАГО НАСТАВНИКА СЛОВЕНЬСКУ ЯЗЫКУ

ПАМЯТЬ И ЖИТИЕ БЛАЖЕННОГО УЧИТЕЛЯ НАШЕГО КОНСТАНТИНА ФИЛОСОФА, ПЕРВОГО НАСТАВНИКА СЛАВЯНСКОГО НАРОДА

 

Господи, благослови, Отце.

Господи, благослови, Отче.

 

Богъ милостивъ и щедръ, жадая на покаяние чьловеце, да быша спасени вси были и в разумъ истиньныи пришли, не хощеть бо смерти грѣшникомъ, но покаянию и животу,[1] аще наипаче прилежить на злобу, но не оставляеть чьловѣца рода отпасти озлоблениемь и в соблазнъ неприязненъ прити и погыбнути. Но каяждо убо лѣта и времена не престаеть благодѣти творя намъ много, якоже исперва да и нынѣ. Первое же патриархи и отци, и по тѣхъ пророкы, а по сихъ апостолы и мученикы, и праведными мужи, и учители, избирая ихъ от многомълъвьнаго житья сего. Знаеть же бо Господь своя, иже его суть, якоже рече: «Овча моя глас мои услышать, и азъ знаю я, и именемь възываю я, и по мнѣ ходять, и даю имъ животъ вѣчныи».[2]

Щедрый и милостивый Бог, желая, чтобы покаялись люди и дабы все были спасены и пришли κ пониманию истины, ибо не хочет смерти грешников, но <их> покаяния и жизни, даже и тех, кто особенно склонен ко злу, и не позволяет роду человеческому отпасть <от Бога> в озлоблении и прийти в дьявольский соблазн и погибнуть. И во все годы и времена не перестает творить нам много благодеяний, как от начала, так и доныне. Сначала через патриархов и святых отцов, после них через пророков, затем через апостолов и мучеников, и праведных мужей, и учителей, избирая их в многосуетной сей жизни. Ибо Господь знает своих, тех, кто <предан> ему, как он и сказал: «Овцы мои слушаются голоса моего, и я знаю их и призываю их по именам, и они идут за мною, и я даю им жизнь вечную».

 

Еже створи в нашь родъ, въздвиже намъ учителя сичего, иже просвѣти языкъ нашь, и слабостию омрачьше умъ свои, паче же лестью дияволею, и не хотѣвше в свѣтѣ заповѣди Божии ходити. Житье же его являеть, и помалу сказаемо, якоже бѣ, да иже кто хощеть, то слыша, подобитися ему, бъдрость приемля, а лѣность отмѣтая. И якоже рече апостолъ: «Подобни ми бываите, якоже азъ Христу».[3]

Что и сотворил <он> в наше время, поставил нам такого учителя, который просветил наш народ, омрачивший слабостью ум свой, a больше же дьявольским искушением, не хотевший ходить в свете Божиих заповедей. Житие же его являет, <пусть> и вкратце рассказанное, как это было, дабы тот, кто, услышав это, захочет уподобиться ему, был бодр, отметая леность. И как сказал апостол: «Будьте подражателями мне, как я — Христу».

 

В Селуньстѣмь[4] же градѣ бѣ мужь етеръ добророденъ и богатъ, именемь Левъ, предержа санъ другарескъ[5] подъ стратигомъ.[6] Бѣ же благовѣренъ и праведенъ, схраняя вся заповѣди Божия исполнь, якоже инъгда Иевъ.[7] Живя же с подружьемь своимъ, роди семь отрокъ,[8] от нихъже бѣ мѣзинецъ семыи Костянтинъ Философъ, наставникъ и учитель нашь. Егдаже роди и мати,[9] вдаша и доилици, дабы и доила. Отроча же не хотяаше ятися по чюжь сесьць никакоже, развѣ по матерьнь, дондоже отдоенъ бысть. Се же бысть по Божию смотрению, дабы добра корене добра лѣторасль нескверньнъмъ млекомъ въздоена была.

Β граде Солуни жил некий человек, хорошего рода и богатый, по имени Лев, имевший сан друнгария в подчинении y стратига. И был он благоверен и праведен, исполняя все Божии заповеди, как некогда Иов. Живя со своей женой, породили семь отроков, из них младший, седьмой, был Константин Философ, наставник и учитель наш. Когда родила его мать, то отдала его кормилице, чтобы вскормила его. Ребенок же никак не хотел принимать чужую грудь, a только материнскую до тех пор, пока не был вскормлен. Было же это по Божиему усмотрению, чтобы добрый побег доброго корня неоскверненным молоком вскормлен был.

 

Потомъ же добрая та родителя свѣщавша не сходистася, говѣюща собѣ. Нъ тако живяста о Господи яко и братъсестра за четыри на десять лѣта, дондоже я смерть разлучи, никакоже не преступлеша того совѣта. На Судъ же ему хотящу ити, плакашеся мати отрочати сего, глаголющи: «Не брегу о всемь, развѣ о младенци семь единомь, како хощеть быти устроенъ». Онъ же рече еи: «Вѣру ими ми, жено. Надѣюся Бозѣ, яко дати ему хощеть Богъ отца и устроителя такого, иже устроить вся крьстияны».[10] Еже ся и събысть.

Потом же добродетельные родители решили воздерживаться от плотского общения. Так и жили по заповеди Божией четырнадцать лет как брат и сестра, пока не разлучила их смерть, никогда не нарушив своего решения. Когда же отец собрался отойти на Суд, плакала мать отрока, говоря: «He забочусь ни ο чем, только ο ребенке одном этом, как он будет устроен». Он же отвечал ей: «Верь мне, жена. Надеюсь на Бога, что даст ему Бог отца и устроителя такого, который благоустроит всех христиан». Что и сбылось.

 

Семи же лѣт отрокь бысть, видѣ сонъ[11] и повѣда отцю и матери. И рече, яко: «Стратигъ събравъ вся девица нашего града и рече къ мнѣ: „Избери собѣ от нихъ, еюже хощеши подружию на помощь и сверсть собѣ". Азъ же глядавъ и смотривъ всѣхъ, видѣхъ едину краснѣишю всѣхъ: лицемь свѣтящюся и украшену велми монисты златыми и бисьромъ и всею красотою. Еиже бѣ имя Софъя, сирѣчь мудрость. Ту избрахъ». Слышавъша же словеса си родителя его, рекоста къ ему: «Сыну, храни законъ отча твоего и не отверзи наказания матере своея.[12] Свѣтилникъ бо заповѣдь закону и свѣтъ.[13] Рчи же премудрости: „Сестра ми буди", а мудрость знаему себѣ створи.[14] Сияеть бо премудрость паче солнца, и аще приведеши ю себѣ имѣти подружье, то от многа зла избавишися ею».[15]

Когда отроку было семь лет, увидел он сон и поведал отцу и матери. И сказал: «Собрал стратиг всех девиц нашего города и обратился ко мне: “Выбери себе из них ту, которую хочешь иметь женой на помощь себе и супружество”. Я же, взглянув и рассмотрев всех, увидел одну прекраснее всех: сверкающую лицом и украшенную золотыми ожерельями и жемчугом и всеми украшениями. Имя же ее было София, то есть мудрость. Ее избрал». И услышав его слова, сказали ему родители: «Сын, храни заповедь отца твоего и не отвергай наставления матери твоей. Ибо заповедь — светильник закону и свет. Скажи мудрости: “Ты сестра моя” и разум назови родным твоим. Сияет мудрость сильнее солнца, и если ты возьмешь ее супругой — от многих зол избавишься с ее помощью».

 

Егдаже вдаста и въ учение книжное, спѣяаше паче всѣхъ ученикъ в книгахъ памятью доброю велми, яко и дивитися всѣмъ. Единою же от дьнии, якоже обычаи есть богатицищемъ глумление творити ловитвою, изиде съ ними на поле, ястрябъ свои вземъ. И яко пусти и, вѣтръ ся обрѣте по смотрению Божию, взятъ и и занесе. Отроча же оттолѣ, въ унынье и въ печаль впадъ, два дьни не ясть хлѣба. Чьловеколюбиемь бо своимъ милостивыи Богъ, не веля ему привыкнути житиискых вещехъ, удобьно уловити же, якоже древле улови Плакиду[16] в ловѣ еленемь, тако и сего ястрябомъ. В себе помышль житья сего утѣху и каяаше, глаголя: «Таково ли есть житие се, да в радости мѣсто печаль пребываеть? От сего бо дьни по инъ ся путь иму, иже есть сего лучии. А в молвѣ житья сего своихъ дьнии не иживу». И по учение ся имъ, седяаше в дому своемъ, учася изустъ книгам святаго Григория Феолога.[17] И знамение крестное сътворь на стѣнѣ, и похвалу написавъ святому Григорию сицеву: «О Григорие, тѣлом человече, а душею аггеле. Ты тѣлом человек сый, аггелъ явись. Уста бо твоя, яко единъ от серафимъ, Бога прославляют и вселенную просвѣщают правыа вѣры казаниемъ. Тѣмже мя, припадающа к тебѣ любовию и вѣрою, приими и буди ми просвѣтитель и учитель».[18] И тако хваляше Бога.

Когда же отдали его в книжное учение, преуспел он в книгах больше всех учеников из-за хорошей памяти так, что все удивлялись. И в один из дней, когда по обычаю дети богатых забавлялись охотой, вышел с ними в поле, взяв своего ястреба. И когда он пустил его, поднялся ветер по Божиему предначертанию и унес его. Отрок же с этого времени, впав в печаль и уныние, два дня хлеба не ел. Милостивый Бог по своему человеколюбию, не разрешая ему привыкать κ житейским делам, умело уловил его — как в древности поймал Плакиду на охоте оленем, так и его ястребом. Поразмыслив ο удовольствиях жизни сей, каялся он, говоря: «Что это за жизнь, если на место радости приходит печаль? С сегодняшнего дня направлюсь по другому пути, который лучше этого. A в хлопотах этой жизни дней своих не окончу». И взялся за учение, сидя в доме своем, уча наизусть книги святого Григория Богослова. И крест начертал на стене, и похвалу такую написал святому Григорию: «О Григорий, телом человек, a душою ангел! Ты плотью человек, ангелам уподобился. Уста твои, как одного из серафимов, Бога прославляют и вселенную просвещают учением истинной веры. И меня, припадающего κ тебе с любовью и верой, прими и будь мне просветитель и учитель». И так восхвалял Бога.

 

Вшед же въ многи бесѣды и въ умъ велии, и не моги разумѣти глубины, въ уныние велико впаде. Странныи же нѣкто бѣ ту, умѣяи грамотикию. И к нему шед, моляся и на ногу его падая, вдаяся ему, глаголя: «О человече, добрѣ дѣи, научи мя художству грамотичьскому». Он же, съкрывъ талантъ свои, погребъ, рече к нему: «Отроче, не тружаися. Отреклъ бо я есмь отнуд никогоже не научити сему въ вся моя дни». Пакы же отрокъ съ слезами ему кланяася, глаголаше: «Възми всю мою чясть от дому отца моего, еже мнѣ достоит, а научи мя». Не хотѣвшу же оному послушати его. Тогда отрок, шед в дом свои, въ молитвах пребываше, дабы обрѣл желание сердца своего.[19]

Когда же обратился он ко многим словам и великим мыслям <Григория>, то не в силах постичь глубины, впал в великую скорбь. Был же здесь некто пришелец, знающий грамматику. И прийдя κ нему, умолял и падал в ноги, предавая себя <его воле>, говоря: «О человек, сотвори добро, научи меня грамматическому искусству». Тот же, скрыв свой талант, закопав, отвечал ему: «Отрок, не трудись. Зарекся я совершенно никого не учить этому до конца дней своих». Отрок же опять, со слезами кланяясь ему, говорил: «Возьми всю причитающуюся мне долю отцовского наследства, но научи меня». Ho тот не хотел слушать его. Тогда отрок, вернувшись домой, молился, чтобы исполнилось желание сердца его.

 

Въскорѣ же Богъ сътвори волю боящихся его. О красотѣ бо его и о мудрости и прилѣжнѣмъ его учении, еже бѣ растворено в нем, слышавъ царевъ строитель, иже нарицается логофетъ,[20] посла по нь, да ся бы съ царемъ училъ.[21] Отрокъ же, услышавъ се, с радостию пути ся ятъ и на пути поклонися Богу, нача молитву, глаголя: «Боже отець наших и Господи милости, иже еси сътворил словом всяческаа, и премудростию твоею сьздавыи человека, да владѣет сътвореными тобою тварьми. Даждь ми сущую въскраи твоих престолъ премудрость,[22] да разумѣвъ, что есть угодно тебѣ, спасуся.[23] Азъ бо есмь рабъ твои и сынъ рабыня твоея».[24] И къ сему прочюю Соломоню молитву изглаголавъ, въставъ, рече: «Аминь».

И вскоре Бог сотворил волю боящихся его. Ο красоте, мудрости и прилежном учении его, соединившихся в нем, услышал царский управитель, что именуется логофет, послал за ним, чтобы учился с царем. Отрок же, услышав это, с радостью отправился в путь и на пути поклонился Богу, начал молиться, говоря: «Боже отцов наших и Господь милости, который словом сотворил все и премудростью своей создал человека, чтобы он владел всеми созданными тобою тварями. Дай мне премудрость, обитающую рядом с твоим престолом, чтобы, поняв, что угодно тебе, я спасся. Я раб твой и сын рабыни твоей». И потом произнеся до конца всю молитву Соломона, встал, сказав: «Аминь».

 

Егдаже прииде къ Царюграду,[25] вдаша его учителем, да ся учит. И въ 3 месяца навыкъ всю грамотикию и по прочая ся ятъ учениа. Научи же ся Омиру и геометрии, и у Лва[26] и у Фотѣ[27] диалексице, и всѣм философскым учениемъ к сим: и риторикии, и арифмификии, и астрономии, и мусикии, и всѣм прочим еллинскым художьствомь.[28] Тако я навыче вся, якоже бы моглъ кто едино навыкнути от них. Скорость бо ся съ прилежаниемъ съключи, другъ друга преспѣвающи, имже ся учениа и художьства съвръшают. Болѣ же учениа, тих образ на себѣ являа, с тѣми бесѣдоваше, с нимиже бяше полезнѣе, уклоняася от укланяющихся въ стропты, и помяшляше, како бы земными небеснаа премѣншу, излетѣти ис телесе сего и съ Богомъ жити.[29]

Когда же пришел в Царьград, отдали его учителям, чтобы учился. И в три месяца выучился грамматике и за другие науки принялся. Обучился же Гомеру и геометрии, и y Льва и y Фотия диалектике и всем философским наукам вдобавок: и риторике, и арифметике, и астрономии, и музыке, и всем прочим эллинским искусствам. Так научился всему, как кто-нибудь мог бы научиться одному <лишь> из них. Соединились в нем быстрота с прилежанием, помогая друг другу: с ними постигаются науки и искусства. Больше, чем <способность> κ наукам, являл он образец скромности: с теми беседовал, с кем полезнее, избегая уклоняющихся с истинного пути на ложный, и помышлял, как бы, сменив земное на небесное, вырваться из плоти и с Богом пребывать.

 

Узрѣв же и такова суща, логофетъ дасгь ему власть на своемъ дому и въ цареву полату съ дръзновениемъ входити. И въпроси его единою, глаголя: «Философе, хотѣх увѣдѣти, что есть философия». Онъ же скорымъ умом абие рече: «Божиимъ и человечьскым вещем разум, елико может человекъ приближитися Бозѣ, и яко дѣтелию учить человека по образу и по подобию быти сътворшему и». От сего же паче възлюби его и присно его въпрашаше о всем толик муж велии и честенъ. Он же ему сътвори учение философское, в малых словесѣх велии умъ сказавъ.

Увидев же, каков он есть, дал ему логофет власть над своим домом и в царскую палату смело входить. И спросил его однажды, сказав: «Философ, хотел бы я знать, что такое философия». Он же быстрым <своим> умом тотчас ответил: «Божественных и человеческих дел понимание, насколько может человек приблизиться κ Богу, и как делами учить человека быть по образу и подобию создавшего его». После этого еще больше полюбил его и постоянно обо всем спрашивал этот великий и почтенный муж. Он же ему преподал науку философскую, в малых словах изложив большую мудрость.

 

В чистотѣ пребываа, велми угажаше Богу, толми паче любезнѣи всѣмъ бываше. И логофетъ всяку честь творя ему говѣину, злато много дая ему, онъ же не приимаше. Единою рече к нему: «Твоя красота и мудрость нудит мя излиха любити тя, то дщерь имамъ духовную, юже от крестила изяхъ, красну и богату, и рода добра и велиа. Аще хощешь, подружие сию ти дамъ. От царя же нынѣ велию чьсть и княжение[30] приимеши. И болшаа чаи — въскорѣ бо и стратигъ будеши». Отвѣща ему Философ: «Даръ убо велии да будет требующим его. А мнѣ болѣ учениа нѣсть ничтоже, имже разумъ събравъ, прадѣдьняа чьсти и богатства хощу искати».[31] Слышав же логофетъ отвѣт его, шед къ царици,[32] рече: «Сеи философ юны не любит житиа сего, то не отпусти его от общины, но постригше и на поповство, вдадимъ ему службу. Да будет книгчии[33] у патриарха[34] въ святѣи Софии.[35] Некли поне тако и удержимъ». Еже и сътвориша ему.

Пребывая в чистоте, весьма угождал Богу, и оттого еще больше любим был всеми. И логофет, воздавая ему благоговейные почести, давал много золота, он же не принимал. Однажды сказал ему <логофет>: «Твоя красота и мудрость заставляют меня безгранично тебя любить, a y меня есть дочь духовная, которую я восприял от купели, красивая и богатая, и рода хорошего и знатного. Если хочешь, отдам тебе ее в жены. И от царя большую почесть и княжение примешь. И надейся на большее — вскоре и стратигом станешь». Отвечал ему Философ: «Дар богатый пусть будет тем, кто его требует. A для меня нет ничего лучше учения, которым, мудрость снискав, хочу искать прадедовой почести и богатства». Выслушав ответ его, пошел логофет κ царице и сказал·. «Этот юный философ не любит жизни сей, и чтобы не отпустить его от нас, посвятим его в священники и дадим ему службу. Пусть будет чтецом y патриарха в святой Софии. Может быть, так и удержим». Так с ним и поступили.

 

Мало же с ними весма побывъ, на Узкое море[36] шед, съкрыся таи в монастыри. Искаша же его 6 месяць, и едва и обрѣтоша, и не могоша его унудити на ту службу. Умолиша же и учительскии столъ приати и учити философии тоземныа и странныа съ всякою службою и помощию. И по то ся ятъ.[37]

Очень же немного с ними побыв, пошел он κ Узкому морю и тайно скрылся в монастыре. И искали его шесть месяцев и с трудом нашли, но не могли принудить вернуться на ту службу. Но упросили его принять место учителя и учить философии местных жителей и пришельцев, с соответствующей должностью и оплатой. И за это он взялся.

 

Бѣ же Аннии патриархъ[38] ересь въздвиглъ, глаголя не творити чьсти святымъ иконам. И събравше съборъ, обличиша его, яко неправо глаголеть, и съгнаша и съ стола. Он же рече: «Насилием мя съгнаша, а не препрѣвше мене. Не можеть бо никтоже противитися словесемъ моимъ». Царь же с патрикии,[39] устроивъ сего Философа, посла на нь, рекъ тако: «Аще можеши уношу сего препрѣти, то пакы столъ свои приимеши». Он же, узрѣвъ Философа юна тѣломъ, а не вѣдыи стара ума в немъ и, иже бяху послани с нимъ, рече к нимъ: «Вы подножиа моего нѣсте достоини, то како ся с вами хощу прѣти?» Философ же к нему рече: «Не людскаго обычаа держи, но Божиих заповѣди. Зри, якоже бо еси и ты от земля, а душа Богомъ съставлена, тако и мы вси. То на землю зря, прею, человече, не гръдися». Паки же Аннии отвѣща: «Не подобно есть въ осень цвѣтець искати, ни старца на воину гнати, яко юношу нѣкоего». Философ же отвѣща ему: «Самъ на ся вины обрѣтаеши. Рци, в кую връсту есть силнѣиши душа, телѣси?» Он же рече: «На старость». Философ же рече: «На кую тя брань гонимъ: на тѣлесную ли или на духовную?» Он же рече: «На духовную». Философ же отвѣща: «То ты нынѣ силнѣи хощеши быти, да не глаголи нам такых приточ. Не без врѣмене бо ни цвѣтець ищем, ни на воину тебе гонимъ». Посрамль же ся тако, старець инамо обрати бесѣду и рече: «Рци ми, юноше, како крьсту, разорену сущу, не кланяемся ему, ни лобызаем его. А вы, аще лице до перси токмо будет, иконную честь ему творяще, не стыдитесь». Философ же отвѣща: «Четыре бо части крьстъ имат. И аще едина его часть убудет, то уже своего образа не являет. А икона от лица токмо образ являет и подобие того, егоже ради будет писано. Не лвова бо лица, ни рысии зрить, иже и видить, но перваго образ». Пакы же старець рече: «Како ся убо кланяете крьсту без написаниа, а бывшем инѣмъ крьстом, икона же, аще не има написана имене, егоже будет образ, то не створите еи чьсти». Философ же отвѣща: «Всякъ бо крьстъ подобен образъ имать Христову крьсту. А иконы не имут вси единого образа». Старець же рече: «Богу рекшу к Моисеу: „Не сътвориши всякого подобиа".[40] Како вы, творяще, кланяетесь». Философ противу ему отвѣща: «Аще бы реклъ: „Не сътвориши никакогоже подобиа",[41] — то право приши. Но есть реклъ „не всякого", сирѣчь „достоиное"». Противу же симъ не могии отпрѣти старець, умолча, посрамлься.

<Тогда> же патриарх Анний ересь воздвиг, говоря, чтобы не воздавали почестей святым иконам. И собрав собор, обличили его, что неправду говорит, и прогнали с престола. Он же сказал: «Силою прогнали меня, a не победив в споре. Ибо не может никто противиться моим словам». Царь с патрикиями, приготовив Философа, послали κ нему, сказав так: «Если сможешь этого юношу победить в споре, то вновь получишь свой престол». Он же, увидев, как юн Философ, и не ведая, что стар ум его, и сказал тем, кто был послан с ним: «Вы недостойны и подножия моего, как же я буду спорить с вами?» Философ же ответил ему: «He людского придерживайся обычая, но Божиих заповедей. Посмотри, как ты из земли, a душа Богом создана, так и мы все. И на землю глядя, не гордись, человек, умением спорить». Вновь отвечал Анний: «He подобает ни осенью цветов искать, ни старца на войну гнать как юношу некоего». Философ же отвечал ему: «Сам на себя навлекаешь обвинение. Скажи, в каком возрасте дух сильнее тела?» И ответил он: «В старости». Философ же спросил: «На какую битву тебя гоним: на телесную или на духовную?» Сказал тот: «Ha духовную». Философ же отвечал: «<Тогда> ты сейчас сильнее будешь, потому не говори нам таких притч. Ибо не ищем ни цветов не вовремя, ни на войну тебя не гоним». Посрамившись же так, старец повернул разговор в другую сторону и сказал: «Скажи мне, юноша, почему кресту, если он поврежден, не поклоняемся и не целуем ero. A вы, <и> если изображение только по грудь, не стыдитесь честь ему как иконе воздавать?» Философ же ответил: «Крест имеет четыре части. И если одна из них пропадет, то он уже своего образа не сохраняет. A икона только ликом и являет образ и подобие того, кто на ней написан. He львиный ведь образ, не рысий видит тот, кто на нее смотрит, a первообраз». И опять сказал старец: «Как вы поклоняетесь кресту и без надписи, хотя были и другие кресты, иконе же, если не имеет она надписи, чей это образ, не творите почести?» Философ же отвечал: «Всякий крест подобен Христову кресту. A иконы не имеют все одного облика». Старец же сказал: «Бог сказал Моисею: “He сотвори всякого подобия”. Как же вы, сотворяя, поклоняетесь им?» Философ на это отвечал: «Если бы ты сказал: “He сотвори никакого подобия”, — то верно вел бы спор. Но ты сказал: не <сотвори> “всякого”, то есть <и> “достойного”». На это ничего не смог ответить старец и, посрамленный, умолк.

 

Чтение второе[42]

Чтение второе

 

По сих же агаряне, нарицаемии срацини, въздвигоша хулу на единобожьство Святыя Троица, глаголюще: «Како вы, христиане, единъ Богъ мняще, размѣшаете и паки на три, глаголюще, яко Отець и Сынъ и Святыи Духъ есть? Аще можете сказати извѣстно, послѣте мужа, иже могуть глаголати о семъ, и преприт ны». Бѣ же тогда Философ двѣмадесять и четырми лѣтъ. Съборъ сътвори царь, призвавъ его, и рече ему: «Слышиши ли, философе, что глаголють сквернении агаряне на нашу вѣру? То якоже еси Свягыя Троицы слуга и ученикъ, шед, противися им. И Богъ, съвръшитель всякои вещи, славимыи въ Троици Отець и Сынъ и Святыи Духъ, да ти подасть благодать и силу въ словесѣхъ и яко другаго Давида новаго явить тебе на Голиада с тремя каменми,[43] и побѣждьша възвратит тя к намъ, сподобль небесному царству». Слышав же се, отвѣща Философ: «Радъ иду за христианскую вѣру. Что бо есть слаждьше мнѣ не семъ свѣтѣ, но за Святую Троицу и живу быти и умрети». Приставльше же ему асукрита Георгиа,[44] послаша.

После этого агаряне, называемые сарацинами, возвели хулу на божественное единство Святой Троицы, говоря: «Как вы, христиане, думая, что Бог един, разделяете его опять на три части, говоря, что есть Отец и Сын и Святой Дух? Если можете рассказать точно, пошлите людей, которые бы смогли говорить об этом и переспорить нас». Было же тогда Философу двадцать четыре года. Собрал царь собор, призвал его и сказал ему: «Слышал ли ты, философ, что говорят скверные агаряне ο нашей вере? Так как ты Святой Троицы слуга и ученик, то пойди, противься им. И Бог, свершитель всякого дела, в Троице славимый Отец и Сын и Святой Дух, да подаст тебе благодать и силу в словах, и явит тебя как нового Давида на Голиафа с тремя камнями, и победившим возвратит тебя κ нам, сподобив небесному царству». Услышав это, отвечал Философ: «С радостью пойду за христианскую веру. Что для меня слаще на этом свете, чем за Святую Троицу и жить и умереть». И приставив κ нему асикрета Георгия, послали <их в путь>.

 

Дошедшим же имъ тамо, бѣша образи дѣмонскы написали внѣюду на дверех всѣмъ христианомъ, дивъ творяще и ругающеся.[45] Въпросиша же Философа, глаголюще: «Можеши ли разумѣти, философе, что есть знамение се?» Он же рече: «Дѣмонскы образы виждю и непщую, яко христиани ту живуть внутрь. Они же, не могуще жити с ними, бѣжать вонъ от нихъ. А идѣже сего знамениа нѣсть внѣюду, то с тѣми суть ту внутрь».

Дойдя же туда, <увидели что> на дверях y всех христиан образы демонские были нарисованы для позора и поругания. И спросили <агаряне> Философа, говоря: «Можешь ли понять, философ, что это значит?» Он же отвечал: «Демонские образы вижу и не сомневаюсь, что здесь внутри живут христиане. Они же не могут жить с ними и бегут вон. Α где такого знака нет снаружи, то c теми там внутри».

 

На обѣдѣх сѣдяше агаряне, мудраа чадь и книжнаа, учена многои мудрости и астрономии и прочимъ учениемъ, искушающе его, въпрашааху, глаголюще: «Видиши ли, философе, дивно чюдо, како Божии пророкъ Махметъ принесъ намъ благую вѣсть от Бога, обрати многы люди. И вси держимся по законъ и ничьсоже преступающе. А вы, Христовъ законъ держаще, вашего пророка, овъ сице, овъ инако, якоже есть годѣ комуждо васъ, тако держите и творите». К сим же Философ отвѣща: «Богъ наш яко пучина есть морскаа. Пророкъ же глаголеть о нем: „Род его кто исповѣсть? Вземлет бо ся от земля животъ его".[46] Сего же ради исканиа мнози в пучину ту входят. И силнии умом, его богатство разумное приемлюще, преплавають и възвращаются. А слабии, яко въ изгнилых кораблих покушающеся преплути, овии истапают, а друзии с трудом едва отдыхають, немощною лѣностию вдающеся. Ваше есть узко и удобно, еже может и прескочити всякъ, малъ и великъ. Нѣсть бо кромѣ людскаго обычая, но еже вси могут дѣати, а ничьсоже вамъ заповѣдалъ. Егда бо нѣсть вамъ встягнут гнѣва и похоти, но попустил — то в каку вы имате вринути пропасть? Смыслении да разумѣют. Христос же не тако, но от низу тяжкое горѣ възводить вѣрою и дѣтелиею Божиею. Творечь бо есть всѣмъ, межю ангелъ и скоты человека сътворилъ есть, словесемь и смысломъ отлучивы и от скота, а гнѣвомъ и похотью от ангелъ. И еиже ся кто части приближаеть, паче тою ся причащаеть — вышнихъ или нижнихъ». Въпросиша же и пакы: «Како вы, единому Богу сущю, въ три славите и? Скажи, аще веси. Отца бо нарѣчаете и Сынъ и Духъ. То аще тако глаголете, то и жену ему дадите, да ся от того мнозѣ бозѣ расплодять». К симъ же Философъ отвѣща: «Не глаголете тако хулы бе-щину. Мы убо добрѣ есмь навыкли от отець и от пророкъ и от учитель славити Троицю: Отець и Слово и Духъ, и три упостаси въ единомъ существѣ. Слово же то въплотися въ Дѣвѣ и родися нашего ради спасения, якоже и Махъметъ вашь пророкъ свѣдѣльствуеть, написавъ сице: „Послахомъ духъ нашь къ дѣвѣи и извольше да родить". От сего же азъ вамъ извѣщение творю о Троици».[47] Сими же словесы поражени на другая ся обратиша, глаголюще, яко: «Тако и есть, яко глаголеши, гости. Да аще Христосъ Богъ вашь есть, почто не творите, якоже велить? Писано бо есть в евангельскых книгахъ: „Молити за врагы. Добро дѣите ненавидящимъ и гонящимъ".[48] Вы же не тако, нъ противна оружья острите на творящая вамъ таковая». Философъ же противу симъ отвѣща: «Двѣма заповѣдьма сущема въ законѣ, кто законъ свѣршая является, иже ли едину съхранить, или иже и обѣ?» Отвѣщаша же они, яко иже обѣ. Философъ же рече: «Богъ есть реклъ: „Молите за обидящая".[49] Тъ есть пакы реклъ: „Больша сея любъви не можеть никтоже явити на семъ житии, но да свою душю положить за другы".[50] Другъ же ради мы се дѣемъ, да не с телеснымъ пленениемъ и душа их пленена будеть». Пакы же глаголаша они: «Христосъ есть дань даялъ[51] за ся и за ны. Вы же како не творите того дѣлъ? И уже аще браняще себе, то како поне дани не даете сицему велику и крѣпку языку измаилитьску за братью вашю и за другы? Мала же и просимъ, токмо единого златника. И донелѣже стоить вся земля, хранимъ миръ межю собою, якоже инъ никтоже». Философъ же отвѣща: «Аще убо кто въ слѣдъ учителя ходя, и хощеть во тъ же слѣдъ ходити, во ньже и онъ, другыи же, срѣтъ и, съвратить и — другъ ли ему есть или врагъ?» Они же рѣша: «Врагъ». Философъ же рече: «Егда Христосъ дань даялъ, кое владычество бѣ: измаилитьско ли или римъско?» Отвѣщаша же они: «Римьско». «Тѣмьже не достоить насъ зазирати, понеже римляномъ даемъ вси дань». По сихъ же и ина многа въпрашания въпрашаша и, искушающе от всѣхъ художьствии, яже и самѣ имѣяху. Сказа же имъ вся. И яко я препрѣ о сихъ, и рѣша к нему: «Како ты вся си умѣеши?» Философъ же рече к нимъ: «Чьловекъ етеръ, почерпъ воду в мори, в мѣшьци ношаше ю. И гордяашеся, глаголя къ страньникомъ: „Ввдите ли воду, еяже никтоже не имѣеть развѣ мене?" Пришедъ же единъ мужь поморникъ и рече к нему: „Неистовъ ли ся дѣеши, хваляся токмо о смьрдящимъ мѣшьци? А мы сего глубину имѣемъ". Тако и вы дѣете. А от насъ суть вся художьствия изшьла».

Сидя на обеде агаряне, люди мудрые и книжные, обученные многим премудростям, и астрономии и прочим наукам, испытывали его, спрашивая и говоря: «Видишь ли, философ, дивное чудо, как пророк Божий Мухаммед принес нам благую весть от Бога и обратил <в свою веру> многих людей. И все мы соблюдаем закон и ни в чем не нарушаем. A вы, держа заповеди Христовы, вашего пророка, один так, a другой по-другому, — как кому угодно, так <им> следуете и исполняете». На это Философ отвечал: «Бог наш подобен пучине морской. Пророк же ο нем говорит: “Род его кто разъяснит? Ибо взимается от земли жизнь его”. И ради этих поисков многие в пучину ту входят. И сильные умом, богатство мудрости его принимая, переплывают и возвращаются. A слабые, как в сгнивших кораблях пытаясь переплыть, одни тонут, a другие с трудом едва могут отдышаться, немощной отдаваясь лени. A ваше <учение> узкое и удобное, и его всякий может перескочить, и малый и большой. Нет <в нем ничего>, кроме людского обычая, но <только то>, что могут делать все, a ничего <другого> вам <пророк ваш> не заповедал. Если он не запретил вам гнев и похоть, a допустил их — то в какую вы будете ввергнуты пропасть? Имеющий смысл да разумеет. He так Христос <делает>, но снизу тяжкое возводит кверху верою и действием Божиим. Ибо творец всему создал человека между ангелами и животными, речью и разумом отделив его от животных, a гневом и похотью от ангелов. И кто κ какой части приближается, той и становится причастен — высшей или низшей». И вновь спросили его: «Как вы, если Бог един, в трех его славите? Скажи, если знаешь. Отца называете и Сын и Дух. Если так говорите, то и жену ему дайте, чтобы от того многие боги расплодились». На это же Философ ответил: «He говорите такой бесчинной хулы. Мы хорошо научились от <святых> отцов и от пророков и от учителей славить Троицу: Отец, и Слово, и Дух, и три ипостаси в единой сущности. Слово же воплотилось в Деве и родилось ради нашего спасения, как и ваш пророк Мухаммед свидетельствует, написав следующее: “Послали мы дух наш κ деве и пожелали, чтобы родила”. Поэтому я извещаю вас ο Троице». Пораженные этими словами, они обратились κ другому, говоря: «Так и есть, как ты говоришь, гость. Но если Христос — Бог ваш, почему не делаете того, что он велит? Ведь написано в евангельских книгах: “Молитесь за врагов. Делайте добро ненавидящим и гонящим”. Вы же не так <поступаете>, но ответное оружие точите на делающих вам такое». Философ же на это ответил: «Если две заповеди есть в законе, кто совершеннее соблюдает закон: тот, кто одну сохранит, или же обе?» И ответили они, что тот, кто обе. Философ же сказал: «Бог сказал: “Молитесь за обижающих”. Но еще он сказал: “Нет больше той любви в этой жизни, как если кто положит душу свою за друзей своих". Ради друзей мы делаем это, чтобы с пленением тела и душа их пленена не была». И вновь сказали они: «Христос давал дань и за себя и за нас. Как же вы не творите того, что он делал? И уж если вы защищаете себя, то почему вы не даете дани такому великому и сильному народу измаилитскому за братьев ваших и друзей? Ведь мы мало и просим: только один златник. И пока стоит земля, сохраним между собой мир, как никто другой». Философ же ответил: «Если кто ходит по следу учителя и хочет по тому же пути идти, что и он, a другой встретит и совратит его <с пути> — друг ли ему или враг?» Они же ответили: «Враг». Философ же спросил: «Когда Христос дань платил, чья была власть: измаилитская или римская?» И ответили они: «Римская». «Потому не следует нас осуждать, что римлянам все даем дань». После этого и много других вопросов задавали ему, испытывая его во всех искусствах, которые имели сами. И на все им ответил. И когда победил их в споре, то сказали ему: «Как ты все это знаешь?» Философ же ответил: «Некий человек, зачерпнув воды из моря, в бурдюке носил ее. И гордился, говоря странникам: “Видите ли воду, какой никто, кроме меня, не имеет?” Пришел же один помор и сказал ему: “He безумен ли ты, похваляясь всего лишь смердящим бурдюком? A y нас ее бездна”. Так и вы поступаете. A все искусства вышли от нас».

 

По сихъ же дивъ творяще, показаша ему виноградъ несаженъ, инъгда от земля изникнущь. И яко сказа имъ, како се бываеть, пакы показаша ему все богатьство: храмины утворены златомъ и сребромъ и камениемъ драгымъ и бисеромъ, глаголюще: «Вижь, философе, дивно чюдо: сила велика и богатьство много армениино[52] владыкы срачиньска». Рече же к нимъ Философъ: «Не диву се есть, Богу же хвала и слава, створшему вся си и въдавшему на утѣху чьловекомъ. Того бо суть, а не иного». Сетьнѣе же на свою злобу обрашьше, даша ему ядъ пити. Нъ Богъ милостивыи рекъ: «Аще и смертно что испиѣте, ничтоже васъ не вредить».[53] Избави и того и на свою землю съдрава възврати и пакы.

После этого, желая удивить его, показали ему несаженный виноградник, некогда проросший из земли. И когда объяснил им, как это бывает, то еще показали ему все богатство: здания, украшенные золотом и серебром, и драгоценными камнями, и жемчугом, говоря: «Посмотри, философ, на чудо дивное: велика сила и богатство амерумны, владыки сарацинского». Отвечал Философ: «He чудо это, Богу хвала и слава, создавшему все это и давшему людям на утеху. Его это все, a не иного». И озлобившись окончательно, дали ему пить отраву. Но милостивый Бог сказал: «И если что смертоносное выпьете, ничто не повредит вам». Спас и его и здорового возвратил вновь в свою землю.

 

Не по мнозѣ же времени отрекъся всего житья сего, сѣде на единомъ мѣстѣ и без молвы, собѣ самому токмо внемля. И на утрии дьнь ничтоже не оставляя, нъ нищимъ раздаяше все, на Бога печаль възмѣтая, иже ся и всѣми на всякъ дьнь печеть.

Немного времени спустя отрекся от мира, уединился и безмолвствовал, себе лишь внимая. И на завтрашний день ничего не оставлял, но все нищим раздавал, возлагая заботу на Бога, который и обо всех печется каждый день.

 

Единою же на Святыи дьнь слузѣ его тужащю, яко ничтоже не имамъ на сѣи дьнь чьстьнъ. Онъ же рече ему: «Прѣпитавыи инъгда израилиты в пустынѣ, тъ имать дати и намъ сдѣ пищю. Нъ шедъ призови понѣ 5 нищихъ мужь, чая Божия помощи». И яко бысть обѣдняя година, тъгда принесе нѣкто мужь бремя всея яди и 10 златникъ. И Богу хвалу възда о всѣх сихъ.[54]

Однажды в Святой день печалился слуга его, что ничего не имеет для этого праздничного дня. Он же сказал ему: «Накормивший некогда израильтян в пустыне, тот подаст и нам здесь пищу. A ты пойди позови хотя бы пятерых нищих, надеясь на Божию помощь». И когда настал час обеда, тогда принес некий человек много разной еды и десять золотых. И хвалу вознес Богу за все это.

 

Въ Олимбъ[55] же шедъ къ Мефодью брату своему, начать жити и молитву творити беспрестани къ Богу, токмо книгами бесѣдуя.

И пойдя в Олимп κ Мефодию, брату своему, начал жить <там> и беспрестанно творить молитву κ Богу, беседуя лишь с книгами.

 

Чтение 3

Чтение 3

 

Придоша же съли къ цесарю от казаръ,[56] глаголюще, яко: «Испьрва единъ токмо Богъ знаемъ, иже есть над всѣми. И тому ся кланяемъ на въстокы, а обычая своя ины студныя держаще. Еврѣи же устять ны вѣру ихъ и дѣла прияти, а срацини, на другую страну, миръ дающе и дары многы, стѣжать ны на свою вѣру, глаголюще, яко наша есть вѣра добрѣиши всѣхъ языкъ. Тъ сего ради сълемъ къ вамъ, старую поминающе дружбу и любовь держаще, языкъ бо велии сущь, от Бога цесарство держите. И вашего совѣта въпрашающе, просимъ же мужа книжна у васъ. Да аще прѣприть еврѣя и срацины, то по вашю ся вѣру имемъ».[57]

И пришли послы κ цесарю от хазар, говоря: «Изначала признаем лишь единого Бога, который есть надо всеми. И тому поклоняемся на восток, но в ином следуем своим постыдным обычаям. Евреи же побуждают нас принять их веру и обычаи, a сарацины, с другой стороны, предлагая мир и дары многие, склоняют нас в свою веру, говоря, что их вера лучше, чем y всех народов. Поэтому посылаем κ вам, помня старую дружбу и храня любовь, ибо вы народ великий и от Бога царство держите. И спрашивая вашего совета, просим y вас человека, сведущего в книгах. Если победит он в споре евреев и сарацин, то κ вашей вере обратимся».

 

Тогда възыска цесарь Философа и изъобрѣты и, сказа ему козарьскую рѣчь, глаголя: «Иди, философе, к людемъ симъ. Створи имъ отвѣтъ и слово о Святѣи Троици с помощию ея, инъ бо никтоже не можеть сего достоино створити». Онъ же рече: «Аще велиши, владыко, на сицю рѣць радъ иду пѣшъ и босъ и безъ всего же, егоже не веляше Богъ учьникомъ своимъ носити». Отвѣщавъ же цесарь: «Аще се ты бы хотѣлъ о собѣ створити, то добрѣе ми глаголеши. Нъ цесарскую дерьжаву вѣдыи и чьсть, честьно иди съ цесарскою помощию». Тъгда же пути ся ятъ. И дошедъ Хорсуня,[58] научися ту жидовьскы и бесѣдѣ и книгамъ, осмь частии грамотикиа прѣложь и от того разумъ въсприимъ.

Тогда цесарь стал искать Философа, и найдя его, поведал ему слова хазар, говоря: «Иди, философ, κ этим людям. Дай им ответ и поучение ο Святой Троице с ее помощью, ведь никто другой не сможет достойно сделать это». Он же сказал: «Если велишь, владыка, на такое дело с радостью пойду пешим и босым и без всего того, что не велит Бог ученикам своим носить». Отвечал же цесарь: «Если бы ты хотел от своего имени это делать, то правильно говоришь. Но помня ο цесарской власти и чести, с почетом иди с цесарской помощью». И тотчас отправился он в путь. И придя в Корсунь, научился там еврейской речи и книгам, перевел восемь частей грамматики и воспринял их смысл.

 

Самарянинъ[59] же етеръ ту живяше и, приходя к нему, стязашеся с нимь. И принесе книгы самарѣискы[60] и показа ему. И испрошь я у него, Философъ затворися въ храмѣ, на молитву ся наложи. И от Бога разумъ приимъ, чести нача книгы бес порока. Узрѣвъ же самарянинъ, възпи великымъ гласомъ и рече: «Воистину, иже въ Христа вѣрують, въскоре Духъ Святыи приемлють и благодѣть». Сыну же ся его крьщьшю тогда, и самъ ся по немъ крьсти.

Жил же здесь некий самаритянин и, приходя κ нему, спорил с ним. И принес книги самаритянские и показал ему. И попросив их y него, Философ затворился в храме и стал молиться. И получив разумение от Бога, начал читать книги без ошибки. Увидев это, вскричал самаритянин громким голосом и сказал: «Поистине те, кто в Христа веруют, быстро приемлют Дух Святой и благодать». Сын же его крестился тогда, a после того и сам он крестился.

 

Обрѣте же ту Еваньгѣлье и Псалтырь, русьскы писмены[61] писано, и чьловека обрѣтъ, глаголюща тою бесѣдою. И бесѣдовавъ с нимь и силу рѣчи приимъ, своеи бесѣдѣ прикладая различно писмена гласьная и съгласная. И къ Богу молитву держа, въскорѣ начатъ чисти и сказати. И мнозѣ ся ему дивляху, Бога хваляще.

И нашел <Философ> здесь Евангелие и Псалтырь, написанные русскими письменами, и человека нашел, говорящего той речью. И беседовал с ним и понял смысл языка, соотнося отличия гласных и согласных букв со своим языком. И вознося молитву κ Богу, вскоре начал читать и говорить. И многие изумлялись тому, славя Бога.

 

Слышавъ же, яко святыи Климент еще в мори лежить,[62] помолися, рече: «Вѣрую в Бога и святѣмь Климентѣ надѣюся, яко обрѣсти имамъ мощи его и изнести из моря». Убѣждь же архиепископа[63] и съ клиросомъ всѣмъ и говѣины мужа, и всѣдъше в корабля, и идоша на мѣсто, утишьшюся морю велми. И дошедъше, начаша копати, поюще. Тъгда же бысть воня велия, яко кандилъ многъ. И по семъ явишася святыя мощи, яже вземше с великою чьстью и славою. И всѣ священници и гражанѣ внесоша я в градъ, якоже пишеть въ обрѣтение его.[64]

И слышав, что <мощи> святого Климента еще лежат в море, помолился, сказав: «Верую в Бога и надеюсь на святого Климента, что должен мощи его найти и извлечь из моря». И убедив архиепископа с клиросом и с благочестивыми людьми, взошли в корабли и поплыли κ <тому> месту, когда успокоилось море. И придя, начали копать с пением <молитв>. И тогда распространился сильный аромат, как от множества фимиама. И после этого явились святые мощи, и взяли их с великой честью и славой. И все священники и горожане внесли их в город, как и пишет <Философ> в его Обретении.

 

Козарьскыи же воевода с вои шьдъ, опступи крьстьяньскыи градъ и сплетеся о немъ. Увѣдѣвъ же Философъ, не лѣнься, иде к нему. Бесѣдовавъ же с нимь, учителная словеса предложь и укроти и. И обѣщавъся ему на крьщение и отъиде, никояеже пакости створь людемь тѣмь. Възврати же ся и Философъ въ свои путь. И в пьрвыи час молитву творящу ему, нападоша на нь угри,[65] яко и волчьскы въюще, хотяще и убити. Онъ же не ужасеся, нъ ни остави своея молитвы, нъ кюръ илѣса[66] токмо възывая — бѣ бо окончалъ уже службу. Они же узрѣвше, по Божию повелѣнию укротѣша и начаша кланятися ему. И слышавше учителная словеса от устъ его, отпустиша и съ всею дружиною.

Хазарский же воевода, придя с воинами, осадил христианский город и начал тяжбу ο нем. Узнав же <об этом>, Философ, не ленясь, пошел κ нему. И беседовав с ним, поучительные слова сказал и укротил его. И <воевода> обещал креститься, и ушел, не причинив никакого вреда тем людям. Возвратился и Философ на свой путь. И когда он в первый час творил молитву, напали на него угры, воя как волки, желая убить его. Он же не ужаснулся, ни молитву свою не прервал, но лишь взывал: «Кирие, элейсон», так как уже окончил службу. Они же, увидев это, по велению Божьему укротились и начали кланяться ему. И выслушав поучительные слова из его уст, отпустили его со всеми спутниками.

 

Всѣдъ же в корабль, пути ся ятъ козарьска на Меотьское озеро[67] и Капииская врата[68] Кавкасижскыхъ горъ. Послаша же козарѣ противу его мужа лукава заскопива, иже бесѣдуя с нимь, рече ему: «Како вы золъ обычаи имѣете и ставите цесарь инъ въ иного мѣсто, от иного рода? Мы же по роду се дѣемъ». Философъ же к нему рече: «И Богъ бо в Саула мѣсто, ничтоже угодна дѣюща, избра Давида, угажающаго ему, и родъ его». Онъ же рече пакы: «Вы убо книгы держаще в руку, от нихъ вся притъча глаголете. Мы же не тако, нъ от пьрсии всю мудрость, яко поглощьше, износимъ ю». Рече же Философъ к нему: «Отвѣщаю ти к сему. Аще обрящеши мужь нагъ, и глаголеть ти, яко многы ризы и злато имею, имеши ли ему вѣру, видя и нага?» И рече: «Ни». «Тако и азъ тебе глаголю. Аще ли еси поглотилъ всяку мудрость, то скажи ны, колько родъ есть до Моисѣя и колико есть лѣт которыи же родъ держалъ?» Не мога же к сему отвѣщати и умолча.

Сев же на корабль, направил он путь κ хазарам, κ Меотскому озеру и Каспийским вратам Кавказских гор. И послали хазары навстречу ему человека лукавого и коварного, который, беседуя с ним, сказал ему: «Почему y вас нехороший обычай — вы ставите одного цесаря вместо другого из другого рода? Мы же совершаем это по родству». Философ же отвечал ему: «И Бог вместо Саула, не творившего ничего, <ему> угодного, избрал Давида, угождающего ему, и род его». Он же опять спросил: «Вот вы, держа в руках книги, лишь из них говорите все притчами. Мы же не так <поступаем>, но из груди всю мудрость, как бы поглотив ее, произносим». И сказал Философ ему: «Отвечаю тебе на это. Если встретишь человека нагого, a он скажет тебе, что имеет много одежд и золота, поверишь ли ему, видя его нагим?» И сказал тот: «Нет». «Так и я тебе говорю. Если ты поглотил всю мудрость, то скажи нам, сколько поколений до Моисея и сколько лет длилось каждое из них?» He смог он на это ответить и замолчал.

 

Дошедъшю же ему тамо, егда хотяху на обѣдѣ сѣсти у кагана, въпросиша и, глаголюще: «Кая есть твоя чьсть, да тя посадимъ на своемъ чину?» Онъ же рече: «Дѣдъ имѣхъ велии и славенъ зѣло, иже близъ цесаря сѣдяше, и даную ему славу волею отвергъ, изгнанъ бысть, и страну ину землю дошедъ, обнища. И ту мя роди. Азъ же, дѣдня части древняя ища, не достигъ иноя прияти, Адамовъ бо внукъ есмь».[69] И отвѣщаша же ему: «Достоино и право глаголеши, гости». И от сего же паче начаша на немь чьсть имѣти. Каганъ же чашю вземъ и рече: «Пиемъ во имя Бога единого, створшаго всю тварь». Философъ же чашю вземъ и рече: «Пию въ единого Бога и Словесѣ его, имъже небеса утвердишася, и животворящаго Духа, имже вся сила ихъ състоить». Отвѣща к нему каганъ: «Вси равно глаголемъ. О семь токмо различно держимъ: вы бо Троицю славите, а мы Бога единого, улучьше книгы». Философъ же рече: «Слово и духъ книги проповѣдають. Аще кто тобѣ чьсть творить, твоего же словесѣ и духа не в чьсть имѣеть; другыи же пакы все трое въ чьсть имѣеть — которыи от обою есть чтивѣи?» Онъ же рече: «Иже все трое въ чьсть имѣеть». Философъ же отвѣща: «Тѣмъже мы боле волею творимъ, вещьми сказающе и пророкъ слушающе. Исаия бо рече: „Слушаи мене, Иякове Израилю, егоже азъ зову: азъ есмь пьрвыи, азъ есмь въ вѣкы".[70] И нынѣ Господь посла мя и Духъ его». Июдѣи же, стояще около его, ркоша ему: «Рчи убо, како можеть женьскъ родъ Бога вмѣстити въ црево, на ньже не можеть никтоже възрѣти, а нѣли родити и». Философъ же показавъ перстомъ на кагана и на перваго совѣтника и рече: «Аще кто речеть, яко пьрвыи совѣтникъ не можеть чредити кагана и пакы же речеть, послѣднии рабъ его сего можеть кагана ичредити и и чьсть ему створити — что имѣемъ наречи и, скажите ми, неистова ли или несмыслена?» Они же реша: «И зѣло неистова». Философъ же к нимъ рече: «Что есть от видимыя твари чьстнѣе всѣхъ?» Отвѣща же ему: «Чьловекъ по образу Божию сътворенъ есть». Пакы же рече к нимъ Философъ: «То како не суть трѣсновѣ, иже глаголють, яко не можеть вмѣститися Богъ въ чьловека? А онъ в купину ся вмѣсти и въ облакъ, и в бурю, и дымъ, явлеся Моисѣови и Иову. Како бо можеши иному болящю, а иного ицилити? Чьловѣчьску убо роду на истлѣние пришедъшю, от кого бо пакы бы обновление приялъ, аще не от самого Творча? Отвѣщаите ми, ащь врачь, хотя приложити пластырь болящимъ, приложить ли или древѣ или камени? И явить ли от сего чьловека исцелѣвъша? И како Моиси рече Духомъ Святымъ въ своеи молитвѣ, руцѣ простеръ: „Въ горѣ каменнии и въ гласѣ трубнѣмь не являи ны ся к тому, Господи щедрыи, но вселивъся в нашю утробу, отъимъ наша грѣхы".[71] Акюла[72] бо тако глаголеть». И тако разидошася съ обѣда, нарекше дьнь, во ньже бесѣдують о всихъ сихъ.

И когда он дошел туда, то, собираясь сесть y кагана на обеде, спросили его, говоря: «Какой ты имеешь сан, чтобы посадить тебя по достоинству твоему?» Он же сказал: «Дед y меня был великий и славный, который сидел рядом с цесарем, и по своей воле данную ему славу отверг, изгнан был, и в страну земли иной придя, обнищал. И здесь породил меня. Я же, ища давней чести деда, не сумел обрести иной, ведь я Адамов внук». И ответили ему: «Достойно и правильно говоришь, гость». И после этого еще больше стали почитать его. Каган же взял чашу и сказал: «Пьем во имя Бога единого, сотворившего все», Философ же взял чашу и сказал: «Пью во славу единого Бога и Слова его, которым утверждены небеса, и животворящего Духа, в котором вся сила их состоит». И отвечал ему каган: «Все одинаково говорим. Одно только различно соблюдаем: вы Троицу славите, a мы единого Бога, постигнув <смысл> книг». Философ же сказал: «Слово и дух книги проповедуют. Если кто тебе честь воздает, a слову твоему и духу чести не воздает; другой же воздает всем трем — который из двух почтительнее?» Он же сказал: «Тот, который почитает все три». Философ же отвечал: «Поэтому и мы больше <чем вы> добровольно почитаем <Бога>, приводя свидетельства и пророков слушая. Ибо Исайя сказал: “Послушай меня, Иаков Израиль, призванный мой: я есть первый, я последний”. И ныне Господь и Дух его послали меня». Иудеи же, стоя около него, сказали ему: «Скажи, как может женщина вместить Бога в чрево, на которого никто не может взглянуть, a не то что родить его?» Философ же указал перстом на кагана и на первого советника и сказал: «Если кто-нибудь скажет, что первый советник не может <достойно> принять кагана, и потом скажет, что последний раб его может принять кагана и честь ему оказать — как его назовем, скажите мне, безумным или неразумным?» Они же сказали: «И крайне безумным». Философ же сказал им: «Что достойнее всего из видимых созданий?» И ответили ему: «Человек, сотворенный по образу Божию». И вновь сказал им Философ: «Как же тогда не безумцы те, кто говорят, что не может вместиться Бог в человека? A он вместил себя и в купину, и в облако, и в бурю, и в дым, являясь Моисею и Иову. Как можно, если болеет один, исцелять другого? Ведь если род человеческий пришел κ погибели, от кого может он вновь получить обновление, как не от самого Творца? Отвечайте мне, разве врач, желая наложить пластырь больному, приложит его κ дереву или κ камню? И выздоровеет ли человек от этого? И как Моисей говорил, <исполненный> Духа Святого в своей молитве, воздев руки: “В горе каменной и в гласе трубном не являйся нам, Господи щедрый, но вселившись в нашу утробу, возьми наши грехи”. Акилла так говорит». И так разошлись с обеда, назначив день, в который будут беседовать обо всем этом.

 

Сѣдъ же пакы Философъ с каганомъ и рече: «Азъ убо есмь чьловекъ единъ въ васъ без рода и другъ. И о Бозѣ же ся стязаемъ вси, емуже суть в руку всякая сьрдца наша. От васъ же иже суть силнѣи въ словесехъ. Бесѣдующемъ намъ, еже разумѣють — да глаголють, яко тако есть, а ихъже не разумѣють — да въпрашають, — и скажемъ имъ». Отвѣща же июдѣи и ркоша: «И мы держимъ въ книгахъ и слово и духъ. Скажи же намъ, которыи законъ Богъ дасть чьловекомъ пьрвое: Мосѣови ли или иже вы держите?» Философъ же рече: «Сего ли ради насъ въпрашаете, да пьрвыи законъ держите?» Отвѣща они: «Еи. Пьрвыи бо и достоить». И рече Философъ: «То аще хощете пьрвыи законъ держати, то от обрѣзания уклонитеся отинудь». Ркоша же они: «Цто ради сице глаголеши?» Философъ же рече: «Скажите ми, убо не потаяще, въ обрѣзании ли есть пьрвыи законъ данъ или въ необрѣзаньи?» Отвѣщаша они: «Мнимъ, въ обрѣзании». Философъ же рече: «Не Ноеви ли Богъ дасть законъ пьрвѣе по заповѣдании отпадении Адамовѣ, завѣтъ нарѣчая законъ? Рече же бо к нему: „Се азъ въздвигну завѣтъ мои с тобою и съ сѣменемъ твоимъ и со всею землею. Тремя заповѣдьми дьржимъ: все ядите зелие травное и елико на небесѣ и елико на землѣ и елико на водахъ, развѣ мяса в крови душа его не ядите. И иже прольеть кровь чьловецю, да прольется своя ему в того мѣсто".[73] Что глаголете противу сему, пьрвыи законъ рекъше держати?» Июдѣи же к нему отвѣщаша: «Пьрвыи законъ Мосѣовъ держимъ. Сего же нѣсть нареклъ Богъ закона, нъ завѣтъ, яко и первое заповѣдь къ чьловеку в Раи. И къ Авраму инако обрѣзание, а не законъ. Ино бо есть законъ, ино же завѣтъ. Различно бо есть творець нареклъ обое». Философъ же отвѣща к нимъ: «Азъ о семъ скажу сице, яко законъ ся нарѣчаеть и завѣтъ. Господь бо глагола ко Авраму: „Даю законъ мои въ плоть вашю, — еже и знамение нарече, — яко будеть межю мною и тобою".[74] Тоже къ Иеремии пакы въпиеть: „Послуши же завѣта сего и възглаголеши бо, рече, къ мужемъ Июдовимъ, живущимъ въ Ерусалимѣ. И речеши к нимъ: Тако глаголеть Господь Богъ Издраилевъ: проклятъ чьловекъ, иже не послушаеть словесъ завѣта сего, иже заповѣдахъ отчемъ вашимъ въ день, въ нже изведохъ я и-земля Егупетьскы"».[75] Отвѣщаша июдѣи къ сему: «Тако и мы держимъ, яко законъ наричается и завѣтъ. Елико же ся ихъ держа по законъ Мосѣовъ, вси Богу угодиша. И мы держимся по нь и надѣемся такоже быти. А вы въздвигъше инъ законъ, попираете Божии законъ». Философъ же рече к нимъ: «Добрѣ дѣемъ. Аще бо бы и Аврамъ не ялъся по обрѣзание, но держалъ Ноевъ завѣтъ, не бы ся Божии другъ нареклъ; ни Моисѣ же послѣди пакы написавъ законъ, перваго не держа. Такоже и мы по сихъ образу ходимъ и, от Бога законъ приимше, держимъ, да Божия заповѣдь тверда прѣбываеть. Давъ бо Ноеви законъ, не сказа ему, яко другыи имамъ ему дати, нъ въ вѣкы прѣбывающе въ души живу. Ни пакы Авраму обѣтования давъ, не възвѣсти ему, яко и другыи имѣю дати Мосѣови. То како вы держите законъ? И Богъ Иезекиилемь въпиеть, яко: „Прѣставлю и инъ вам дамъ".[76] И Еремия бо рече: „Явѣ се дьние грядуть, глаголеть Господь, и завѣщаю дому Июдову и дому Издралеву завѣтъ новъ. Не по завѣту, иже завѣщахъ отчемъ вашимъ въ дьнь, въ ньже приимшю ми руку ихъ извести я и-земля Егупетьскыя, яко ти не прѣбыша в завѣтѣ моемь.[77] И азъ възненавидѣхъ я. Яко се завѣтъ мои, иже завѣщаю дому Издралеву по дьнех онѣхъ, рече Господь: даю законы моя въ помышления ихъ и на сьрдцѣх ихъ напишу я, и буду имъ въ Богъ, и ти будуть мнѣ в люди".[78] И пакы тъ же Еремѣя рече: „Тако глаголеть Господь Вседержитель: станете на путехъ и видите, и въпросите на стеза Господня правыя и вѣчныя, и видите, которыи путь истиньныи, и ходите по нему, и обрящете оцищение душамъ вашимъ. И рѣша: не идемъ. Поставихъ въ васъ блюстителя: послушаите гласа трубы. И рѣша: не послушаемъ. Сего ради услышать языци, пасущеи стада в нихъ. И тъгда слыши земле: се азъ навожю на люди си зло, плодъ отвращения ихъ, зане словесъ пророкъ моихъ не вняша и законъ отринуша".[79] Не токмо же сими едиными скажю, яко законъ престаеть, но инѣми многыми винами, от пророкъ явѣ». Отвѣщаша к нему июдѣи: «Всякъ жидовинъ се вѣсть воистину, яко будеть тако. Нъ не уже время пришло есть о помазанѣмъ». Философъ же рече къ нимъ: «Что си предлагаете, видяще, яко и Ерусалимъ скрушенъ есть, жертвы престалы суть, и все ся есть сбыло, еже суть пророци прорекли о вас? Малахия бо явѣ вопиеть: „Нѣсть моея воля въ васъ, глаголеть Господь Вседержитель, и жертвы от рукъ ваших не приемлю. Зане от въстокъ солнца и до запада имя мое славится в языцѣхъ, и на всякомъ мѣстѣ темьянъ приноситься имени моему и жертва чиста, зане велико имя мое въ языцѣхъ, глаголеть Господь Вседержитель"».[80] Они же отвѣщаша: «Се, еже глаголеши. Вси языци хотять быти благословени у нас и обрѣзании въ градѣ Ерусалимьстѣ». Рече же Философъ: «Тако Моисѣи глаголеть: „Аще послушающе, послушаеть по всему хранити законъ, будут придѣли ваша от моря Черьмнаго до моря Филистимьска, и от пустыня до рѣкы Ефранта".[81] А мы языци, о немже о сѣмени Аврамли благословимся, и от Есѣова корене ишедшим и чаянии языкъ нареченъ и свѣтъ всея земля и всѣхъ островъ, славою Божиею просвѣщенѣ, не по тому закону, ни мѣсту. Пророци велми въпиють. Рече бо Захария: „Радуися зѣло, дъщи Сионова! Се цесарь твои грядеть кротокъ, всѣдъ на жрѣбець осель, сынъ яремничь. И пакы потрѣбить оружие от Ефрѣма, и конь от Ерусалима, изъглаголеть миръ языкомъ, и власть его от краи земля до коньца вселения".[82] Ияковъ же рече: „Не оскудѣеть князь от Июды, ни игуменъ от стегну его, дондеже придеть емуже ся щадить",[83] — и тъ чаяние языкомъ. Си вся видяще скончана и свѣршена, кого иного жьдете? Данилъ бо рече, от ангела наученъ: „70 недель до Христа игумена, еже есть четыриста и девять десять лѣт запечатлѣти видѣние и пророчество".[84] Кое же ли вы ся мнить желѣзное царство,[85] еже Данилъ мнить во иконѣ?» Отвѣщаша они: «Римьское». Философъ же въпроси я: «Камень, уторгыися от горы без рукъ чьловечьскъ,[86] кто есть?» Отвѣщаша они: «Помазаныи». Пакы же ркоша: «То аще сего сказаемъ пророкы и инѣми вещьми уже пришедша, якоже глаголеши, како римьское царство доселѣ держить царство?» Отвѣща Философъ: «Не держиться уже, мимошло бо есть, яко и прочая по образу иконьному. Наше бо царство нѣсть римьско, нъ Христово. Якоже рече пророкъ: „Въздвигнеть Богъ небесныи царство, еже въ вѣкы не истлѣеть, и цесарьство его людемъ инѣмъ не оставиться, истънить и извѣеть вся царьства, и тъ станетъ въ вѣкы".[87] Не крьстияньско ли есть царьство нынѣ Христовымъ именемъ нарѣчаемо, а римлянѣ идолѣхъ прилежаху. Сии же ово от сего, ово от иного языка и племени въ Христово имя царьствують, якоже пророкъ Исаия, являя, глаголя къ вамъ: „Остависте имя ваше в сытость избранымъ моимъ; вас же избиеть Господь, а работающѣи ему наречеться имя ново, еже благословено будеть по всеи землѣ, благословять бо Бога истиньнаго, и кленущиися на землѣ — кленутся Богомъ небеснымъ".[88] Не свѣршило ли ся все пророческое проречение? Уже явѣ реченая о Христѣ. Исаия бо съказаеть рождество его от дѣвы, глаголя сице: „Се, дѣва въ цревѣ прииметь и родить сынъ, и наркуть имя ему Еммануилъ, еже есть сказаемо: с нами Богъ".[89] А Михѣя рече: „И ты, Вифлеоме, земле Июдова, никакоже менши бываи въ владыкахъ Июдовахъ, и ис тебе бо ми изиидеть игуменъ, иже упасеть люди моя Израиля, исходи его искони от дьнии вѣка. Сего ради дасть я до времени ражающая и родити".[90] Иеремия же: „Въпросите и видите, аще родить мужескъ полъ? Яко великъ дьнь тъ, якоже не бысть инъ; и лѣто тѣсно будеть Иякову, и от сего спасеться".[91] И Исаия рече: „Преже даже болящия не роди, и преже даже не приде рожество, болезни избѣжа, и роди мужескъ полъ"».[92] Пакы же июдѣи рѣша: «Мы есмь от Сима благословеное сѣмя, благословени отцемь нашимь Ноемъ, вы же нѣсте». Сказавъ же имъ о семъ и рече: «Благословение отца вашего ино ничтоже нѣсть, токмо хвала Богу, оного же ничтоже убо не идеть. Се убо есты „Благословенъ Господь Богъ Симовъ",[93] а къ Афету глагола, от негоже мы есмь: „Да распространить Богъ Иафета, да ся вселить в села Симова"».[94] И от пророкъ же и от инѣхъ книгъ сказая, не остави ихъ, дондоже сами рѣша, яко: «Тако есть, якоже глаголеши». Ркоша же пакы: «Како вы, имуще упование на чьловека и творитеся благословени быти, а кънигы проклинають таковаго?» Отвѣща Философъ: «То проклятъ ли есть Давидъ или благословенъ?» Рекоша же они: «И зѣло благословенъ». Философъ же рече: «То и мы на того уповаемъ, на негоже и онъ. Рече бо въ псалмехъ: „Ибо чьловекъ мира моего, на нъже уповахъ".[95] Чьловекъ же то есть Христосъ Богъ. А иже уповаеть на простъ чьловекъ, то мы и того проклята творимъ».

Сел же вновь Философ с каганом и сказал: «Я — один человек среди вас без родственников и друзей. И все мы рассуждаем ο Боге, в руках которого все сердца наши. От вас же те, кто сильнее в словах. Когда мы будем беседовать, το, что они поймут — пусть скажут, что это так, a то, чего не поймут — пусть спросят, — скажем им». Отвечали же иудеи и сказали: «И мы следуем в книгах и слову и духу. Скажи же нам, какой закон Бог сначала дал людям: Моисеев или тот, которому вы следуете?» Философ же сказал: «Потому ли вы спрашиваете, что первому закону следуете?» Отвечали они: «Да. Первый и подобает». И сказал Философ: «Но если вы хотите следовать первому закону, το должны совершенно отказаться от обрезания». И сказали они: «Чего ради так говоришь?» Философ же сказал: «Скажите мне, не скрывая, в обрезании ли заключен первый закон или в необрезании?» Отвечали они: «Думаем, что в обрезании». Философ же сказал: «He Ною ли Бог дал закон впервые после заповеди <при> отвержении Адама, заветом называя закон? Ведь сказал же ему Бог: “Вот я поставлю завет мой с тобой и с потомками твоими и со всею землею. Три заповеди соблюдайте: ешьте всю зелень травную и то, что в небе, и то, что на земле, и то, что в водах, только мяса с кровью, с душою его не ешьте. И кто прольет человеческую кровь, прольет и свою кровь за нее”. Что скажете против этого, говоря, что первый закон <надо> соблюдать?» Иудеи же ответили ему: «Придерживаемся первого закона Моисеева. A тот не назвал Бог законом, но заветом, как и первую заповедь человеку в Раю. И <заповедь> Аврааму <названа> иначе: обрезание, a не закон. Ведь закон есть одно, завет же другое. По-разному ведь Творец назвал оба». Философ же отвечал им: «Об этом я скажу так, что закон называется и заветом. Ибо сказал Господь Аврааму: “Даю закон мой на теле вашем, — который и знамением назвал, — который будет между мной и тобой”. И также κ Иеремии вновь воззвал: “Слушай слова завета сего и скажи мужам Иуды и жителям Иерусалима. И скажи им: Так говорит Господь Бог Израилев: проклят человек, который не послушает слов завета сего, который я заповедал отцам вашим, когда вывел их из земли Египетской”». Отвечали иудеи на это: «Так и мы считаем, что закон называется и заветом. Все, кто соблюдал их и закон Моисеев, все Богу угодили. И мы придерживаемся его и тоже надеемся <угодить Богу>. A вы, создав другой закон, попираете закон Божий». Философ же сказал им: «Правильно поступаем. Если бы Авраам не сделал обрезание, a соблюдал Ноев закон, то не был бы назван другом Божиим; ни Моисей, .после того как написал закон вновь, первого не соблюдал. Так и мы их примеру следуем и, приняв закон от Бога, соблюдаем его, чтобы Божья заповедь сохранялась твердо. Ведь дав Ною закон, Бог не сказал ему, что потом другой даст, но что этот будет пребывать во веки во <всякой> живой душе. И так же дав обет Аврааму, не возвестил ему, что другой даст Моисею. Так как же вы соблюдаете закон? И Бог <устами> Иезекииля возглашает: “Один уничтожу <закон> и другой вам дам”. И Иеремия говорит: “Вот наступают дни, говорит Господь, когда я заключу с домом Иуды и с домом Израиля новый завет. He такой завет, какой я заключил с отцами вашими, когда взял их за руку, чтобы вывести их из земли Египетской, тот завет мой они нарушили. И я возненавидел их. Но вот завет мой, который я заключу с домом Израилевым после тех дней, сказал Господь: вложу законы мои в помышления их и на сердцах их напишу их, и буду им Богом, a они будут моим народом”. И еще тот же Иеремия сказал: “Так говорит Господь Вседержитель: остановитесь на путях и рассмотрите, и расспросите ο путях Господних правых и вечных, и увидите, какой путь истинный, и идите по нему, и найдете очищение душам вашим”. И сказали: не пойдем. И поставил я стражей над вами, <сказав>: слушайте звука трубы. И сказали: не послушаем. Поэтому услышат народы, пасущие стада в них. И тогда слушай земля: вот, я наведу на народ сей пагубу, плод отвращения их, ибо они словам пророков моих не вняли и закон отвергли». И не только этими одними <примерами> покажу, что закон изменяется, но и другими явными доводами от пророков». Отвечали ему иудеи: «Всякий иудей знает воистину, что будет так. Но не пришло еще время для Мессии». Философ же сказал им: «Что себе представляете, видя, что и Иерусалим разрушен, жертвоприношения прекратились, и все сбылось, что прорекли пророки ο вас? Ведь Малахия открыто восклицает: “Нет моей воли в вас, говорит Господь Вседержитель, и жертвы из рук ваших не приемлю. Ибо от востока солнца и до запада имя мое славится народами, и на всяком месте приносится фимиам имени моему, жертва чистая, потому что велико имя мое между народами, говорит Господь Вседержитель”». Они же отвечали: «Правильно говоришь. Все народы хотят быть благословленными от нас и обрезанными в городе Иерусалиме». Сказал же Философ: «Так говорит Моисей: “Если вы будете соблюдать закон, будут земли ваши от моря Чермного до моря Филистимского и от пустыни до реки Ефрата”. A мы, <иные> народы, от того благословимся из семени Авраамова, <кто> от корня Иессеева вышел и назван надеждою народов, и светом всей земли и всех островов, и славою Божиею просвещены не по тому закону, и не в том месте. Пророки громко возглашают. Ведь сказал Захария: “Ликуй, дочь Сиона! Ce цесарь твой грядет кроткий, сидящий на молодом осле, сыне подъяремной. Тогда истребит оружие Ефрема и коней в Иерусалиме, возвестит мир народам, и владычество его будет от края земли до конца вселенной”. Иаков же сказал: “He прекратится князь от <рода> Иуды, ки игумен от чресл его до тех пор, пока не придет тот, кому предназначено”, — и он надежда народов. Все это видя оконченным и свершившимся, кого другого ждете? Ведь сказал Даниил, наставленный ангелом: “Семьдесят недель до Христа игумена, что составляет четыреста девяносто лет, <на которые> запретятся видения и пророчества”. Чье вы думаете железное царство, которое Даниил представляет в видении?» Отвечали они: «Римское». Философ же спросил их: «Камень, оторвавшийся от горы без рук человеческих, кто есть?» Отвечали они: «Мессия». И вновь они сказали: «Но если тот, ο котором говорят пророки и другие доводы, уже пришел, как ты говоришь, то как же римское царство властвует до сих пор?» Отвечал Философ: «He властвует уже, миновало оно, как и другие <царства>, явленные в видении. Наше же царство не римское, a Христово. Как сказал пророк: “Воздвигнет Бог небесный царство, которое в веки не разрушится, и владычество его не достанется другому народу, оно сокрушит и разрушит все царства, a само будет стоять вечно”. He христианское ли царство ныне именем Христа называется, a <ведь> римляне поклонялись идолам. Эти же один от одного, a другой от другого народа и племени царствуют во имя Христа, как пророк Исайя, свидетельствуя, говорил вам: “И оставьте имя ваше избранным моим в насыщение; и убьет вас Господь, a рабов своих назовет именем новым, которое благословенно будет по всей земле, ибо благословят Бога истинного, и кто будет клясться на земле — будет клясться Богом небесным”. He сбылось ли все пророческое предсказание? Уже сбылось сказанное ο Христе. Ибо Исайя извещает ο рождении его от девы, говоря так: “Вот, дева во чреве приимет, и родит сына, и нарекут имя ему Еммануил, что значит: с нами Бог”. A Михей говорит: “И ты, Вифлеем, земля Иудина, ничем не меньше воеводств Иудиных, ибо из тебя произойдет вождь, который упасет народ мой Израиля и которого происхождение от начала, от дней вечных. Посему он оставит их до времени, доколе рождающая его не родит”. Иеремия же: “Спросите и рассудите, рождает ли мужчина? Велик тот день, не было подобного ему; это тяжкое время для Иакова, но он будет спасен от него”. A Исайя сказал: “Еще не мучилась родами, прежде нежели наступили боли ее, избавилась от боли и родила сына”». И вновь сказали иудеи: «Мы от Сима благословенное потомство, благословлены отцом нашим Ноем, вы же нет». И ответил им на это, сказав: «Благословение отца вашего не что иное, как только хвала Богу, ведь ничего вам от этого не будет. Ведь это <слова>: “Благословен Господь Бог Симов”, a Иафету, от которого мы произошли, сказано: “Да распространит Бог Иафета, и да вселится он в селениях Симовых”». И приводя <доказательства> из пророческих и других книг, не отпустил их, пока они сами не сказали: <<Так и есть, как ты говоришь». И вновь сказали они: «Как вы, уповая на смертного человека, думаете быть благословенными, если Писание проклинает такого?» Отвечал Философ: «Тогда проклят ли Давид или же благословен?» И ответили они: «Даже много благословен». Философ же сказал: «И мы так же на того уповаем, на кого и он. Ибо сказал он в псалмах: “Человек мира моего, на него же я уповал”. И этот человек есть Христос Бог. A того, кто уповает на обычного человека, и мы проклинаем».

 

Пакы же ину притцю предложиша, глаголюще: «Како вы крьстьянѣ обрѣзание отмещете, а Христу не отвергшю его, нъ по закону скончавшю?» Отвѣща Философъ: «Иже бо рече пьрвие къ Авраму: „Се буди знамение межю тобою и мною",[96] — тъ и свершити е пришедъ. И от того державше до сего. А прочее не дасть ему мимоити, нъ крьщение намъ подасть». Ркоша же они: «Тъ что ради инии пръвии угодиша Богу, того знамения не приимше, нъ Аврамле». Отвѣща Философъ: «Никоторыиже бо от тѣхъ является двѣ женѣ имѣвъ, нъ токмо Аврамъ. И сего ради уда того урѣзаемъ, предѣлъ дая не преступати его дале, нъ по первому сверстию Адамову образъ дая прочимъ во тъ ходити. Иякову бо такоже створи: утерпль жилу стегна его,[97] зане четыри жены поять. Разумѣвъше же вину, еяже ради то ему створи, нарече имя ему Израиль, сирѣчь „умомъ зря Бога".[98] К тому бо не является примешься к женѣ. Аврамъ же того не разумѣ». Пакы же въпросиша и июдѣи: «Како вы идоломъ ся кланяюще, творитеся Богу угажати?» Отвѣща Философъ: «Первое ся научите раздѣляти имена, что есть икона и что есть идолъ. И тако смотряще, не поступаите на крестьяны. Десять бо именъ въ вашемъ языцѣ о семъ образѣ лежить. Въпрошю же вы и азъ. Образъ ли скиния, юже видѣ въ горѣ Моиси и изнесе, или образъ образа художьствомъ сдѣла, прикладомъ образъ, клины, и усмы, и серестьми, и хѣровимы изрядныи.[99] Понеже бо тако створи, наречемъ ли вы того ради дрѣву, и усъмомъ, и серьстьмь чьсть творити и кланятися, а не Богу, давъшюуму в то время так образъ? Такоже и о Соломонѣ церкви, понеже иконы хѣровимьскы и ангельскы и инѣхъ многы образы имяше. Такоже убо и мы крьстьяне, угожьших Богу творяще образъ, и чьсть дѣемъ, отдѣляюще доброе от дѣмоньскыхъ образъ. Хулять бо книгы жрущая сыны своя и дщери своя и гнѣвъ Божии проповѣдають; такоже другыя хвалять, жрущая сыны своя и дщери». Ркоша же пакы июдѣи: «Како вы свинину и заячину ядуще, не противитеся Богу?» Отвѣща же к нимъ: «Первуму завѣту заповѣдающа вся снѣсте, яко зелье травное: вся бо чистая чистымъ суть; а сквернымъ и свѣсть ся осквернила.[100] И Богъ бо въ твари глаголеть: „Се вся добра зѣло",[101] — вашего ради лакомьства мало и етеро от нихъ отъятъ. „Снѣсте бо, — рече, — Ияковъ и насытися, и отвержеся възлюбленыи".[102] И пакы: „Сѣдоша людие ясти и пити, въсташа играть"».[103]

И вновь иной пример предложили ему, говоря: «Почему вы, христиане, отвергаете обрезание, a Христос не отверг его, но по закону совершил?» Отвечал Философ: «Так как было сказано вначале Аврааму: “Вот знамение между мною и тобою”, — то и завершить его пришел. И от <Авраама> соблюдали <завет> до <Христа>. A далее <Бог> не дал ему продлиться, но крещение нам заповедал». И сказали они: «Тогда почему другие, бывшие раньше и угодившие Богу, не по-лучили этого знамения, но лишь Авраамово?» Отвечал Философ: «Никто из них не имел двух жен, но только Авраам. И потому обрезана была ему крайняя плоть, чтобы, установив предел, не преступать его, но, первым браком Адама дав пример, остальным следовать ему. И с Иаковом поступил так же: повредил жилу бедра его, так как он имел четырех жен. Когда же <Иаков> понял причину, по которой совершено с ним это, нарек <Бог> имя ему Израиль, то есть “умом видящий Бога”. И после этого не говорилось, что он прикоснулся κ женщине. Авраам же этого не понял». И вновь вопросили иудеи: «Как вы, поклоняясь идолам, полагаете угодить Богу?» Отвечал Философ: «Сначала научитесь различать понятия, что есть икона, a что идол. И узрев зто, не нападайте на христиан. Ибо десять имен существует в вашем языке для такого изображения. Спрошу же вас и я. <He> образ ли скиния, которую видел на горе Моисей и вынес ее, или не изображение ли образа сотворил он художеством, образ по этому подобию, замечательный <мастерством> резьбы и кожевенным и шерстоткацким, и <изваяниями> херувимов. И если он создал такое, то скажем ли, что вы дереву, и кожам, и тканям воздаете почести и поклоняетесь, a не Богу, давшему <вам> в то время такой образ? To же <можно сказать> и ο храме Соломоновом, поскольку в нем были подобия херувимов и ангелов и много иных изображений. Так и мы, христиане, создаем подобие угодивших Богу и воздаем им честь, отделяя доброе от изображений демонов. Ведь Писание порицает приносящих в жертву сыновей своих и дочерей своих и возвещает ο гневе Божием, <но> также восхваляет других, жертвующих сыновей своих и дочерей». И вновь сказали иудеи: «Разве вы, поедая свинину и зайчатину, не противитесь Богу?» И ответил им: «Первый завет заповедал все есть как травную зелень: для чистых все чисто; a оскверненным и совесть осквернена. Ведь и Бог ο создании <своем> говорит: “Вот, все хорошо весьма”, <но> из-за вашей алчности нечто малое из них изъял. “И питался, — говорит, — Иаков и насытился и оставил возлюбленного <Бога>”. И еще: “Сел народ есть и пить и встал играть”».

 

От многа же мы се украчьше в малѣ положихомъ селико памяти ради. А иже хочеть свершеныхъ бесѣдъ сихъ и святыхъ искати въ книгахъ его, обрящеть я, еже прѣложи учитель наш архиепископъ Мефодий, раздѣли е на осмь словесъ.[104] И ту узрить словесную силу от Божия благодѣти, яко и пламень полящь на противныя.

От многого мы, сократив это, немногое написали здесь для памяти. A тот, кто хочет полных и святых этих бесед искать в его книгах, найдет их в переложении учителя нашего Мефодия, разделившего их на восемь слов. И увидит там силу слова от Божией благодати, как огонь, пылающий на противннков.

 

Си же вся каганъ козарьскъ съ началными мужи добрая и подобная его слышавше словеса, ркоша к нему: «Богомь еси посланъ сѣмо на създание наше и вся книгы от него умѣеши. Все еси по чину глаголалъ, досыти наслажь вся ны медвеныя сладости словесы святыхъ книгъ. Нъ мы есмъ некнижна чада, сему же вѣру имемъ, яко тако есть от Бога. Паче же аще хощеши покои обрѣсти душам нашим, всяко исправль притъчами, скажи намъ по чину, егоже у тебе въпрашаемъ». Такоже ся разидоша почитъ.

Хазарский же каган с мужами начальствующими, выслушав все эти хорошие и достойные слова, сказал ему: «Богом ты послан сюда для назидания нам и все Писание с его помощью знаешь. Все ты рассказал должным образом, досыта усладив нас медовой сладостью словес святых книг. Но мы люди некнижные, верим тому, что так установлено от Бога. Но если хочешь еще более успокоить души наши, то, изложив все примерами, расскажи нам, как должно ο том, что мы y тебя спрашиваем». И так разошлись почивать.

 

Въ другыи же дьнь сбравшеся, ркоша ему, глаголюще: «Скажи намъ, чьстныи мужу, притъчами умомъ вѣру, якоже есть лучши всѣхъ». И отвѣща имъ Философъ: «Дъва мальжена бѣста у царя етера въ чьсти велицѣ и любима зѣло. Съгрѣшьшема же има, изгнавъ я от земля посла.[105] Живущема же многа лѣт тамо, дѣти створиста в нищетѣ. Сбирающе же ся дѣти к собѣ, совѣтъ творяху, кымъ ся бы путемь пакы вмѣстити в пьрвыи чинъ. Овъ же ихъ сиче глагола, а другыи инако, а другыи другояко. Совѣтъ дѣяаху, которому совѣту убо достоит быти, не добрѣишуму ли?» Ркоша же они: «Что ради сице глаголеши? Свои бо кождо съвѣтъ добрѣи творить иного. Июдѣи бо свои добрѣи творять и срацини такожде, и вы такожде, а инѣи инъ. Скажи же, которыи разумеемъ добрѣи от сихъ?» Рече же Философъ: «Огнь искушаеть злато и сребро, а чьловекъ лжю умомъ отсѣкаеть от истины. Рьцѣте же ми, отчего бысть первое отпадение, не от видѣния ли и плода сладкаго и похоти на божество?» Они же ркоша: «Тако есть». Философъ же рече: «Тъ аще кому будеть пакость, медъ ядъшю ли студену воду пивше, пришедъ же врачь глаголеть ему: „И еще многъ мед ѣдъ, ицѣлѣеши"; а иже будеть воду пилъ, тому глаголеть: „Студеныя воды напивъся, нагъ на мразѣ ставъ, ицѣлѣеши". Другыи же врачь не тако глаголеть, нъ противно врачьство заповѣдаеть: въ меду мѣсто горкое пиюще, поститися, а въ студенаго мѣсто теплое, грѣющеся. Которыи убо от обою хытрѣе врачюеть?» Отвѣщаша вси: «Иже противная врачьства заповѣдаеть. Горестью бо жития сего похотную сласть достоить умертвити и смирениемь гордость, противнымъ противная врачююще. И мы бо глаголемъ, яко дрѣво, еже пьрвое тернъ створитъ, то послѣди сладокъ плодъ приплодить». Пакы же отвѣща Философъ: «Добрѣ рекосте. Христовъ бо законъ остроту являеть Божия жития, потомъ же въ вѣчных жилищихъ 100-кратицею плодъ приноситъ».

Собравшись на другой день, сказали ему так: «Укажи нам, честный муж, на примерах и с рассуждением веру, которая лучше всех». И отвечал им Философ: «Двое супругов были y некоего царя в великой чести и весьма любимы им. Когда же они согрешили, изгнал их, отослав из своей земли в другую. Прожив там много лет, в нищете породили детей. И собравшись, дети держали совет, каким бы путем вернуться вновь в прежнее достоинство. И один из них говорил так, a другой — иначе, a третий — по-иному. Держали совет, какому решению надо следовать, не лучшему ли?» И сказали они: «Зачем ты говоришь это? Ведь каждый свой совет считает лучше других. Иудеи свой лучшим считают, и сарацины тоже, и вы тоже, a иные — другой. Скажи, который мы должны считать лучшим из них?» И сказал Философ: «Золото и серебро испытываются огнем, a человек разумом отсекает ложь от истины. Скажите мне, отчего случилось первое грехопадение, не от зрения ли и сладкого плода, и желания быть божеством?» Они же сказали: «Так и есть». Философ же сказал: «Если кто заболеет, поев меда или выпив холодной воды, и придет врач и скажет ему: “И еще много меда съев, исцелишься”; a тому, кто пил воду, скажет: “Холодной воды напившись, нагим на морозе постояв, исцелишься”. Другой же врач не так укажет, но назначит противоположное: вместо меда горькое пить и поститься, a вместо холодного теплое, греясь. Кто же из двоих искуснее лечит?» Отвечали все: «Кто назначает противоположное лечение. Ибо горестью этой жизни следует умертвить сладость похоти, a гордость смирением, излечивая противоположное противоположным. И мы говорим, что дерево, которое сначала произрастит шипы, затем принесет сладкий плод». И снова отвечал Философ: «Хорошо сказали. Ведь Христов закон являет всем суровость жизни, угодной Богу, потом же в вечных жилищах стократно приносит плод».

 

Единъ же от нихъ свѣтникъ, срациньску злобу всю добрѣ вѣдыи, въпроси Философа: «Рци ми, гости, како вы Махъмета не держите? Тъ бо есть велми Христа похвалилъ въ своихъ книгахъ, глаголя, яко от девы ся родилъ, сестры Моисѣовы, пророкъ зелии: мертвыя въскрѣшалъ и всяку язю ицѣлилъ силою великою».[106] Отвѣща Философъ к нему: «Да судить нас каганъ. Глаголи же, аще пророкъ есть Махъметъ, како имемъ Данилу вѣру? Онъ бо рече: „До Христа всяко видѣние и пророчество прѣстанеть".[107] Сь же по Христе явлеся, како можеть пророкъ быти? Аще бо того пророка наречемъ, то Данила отвержемъ». Рекоша же мнозѣ от нихъ: «Данилъ, еже есть глаголалъ, Божиемъ духомъ есть глаголалъ, а Махмета же вси вѣмъ, яко ложь есть и пагубникъ спасению всѣхъ, иже есть добрѣишая бляди своя на злобу и студодѣяние изблялъ». Рече же пьрвыи свѣтникъ от нихъ къ приятелемъ жидовьскымъ: «Божиею помощию гость сии всю гордыню срачиньскую съверже на землю, а вашю на онъ полъ прѣверже яко съкверну». Рекоша же къ всѣмъ людемъ: «Яко же есть далъ Богъ власть надъ всѣми языкы цесарю крьстьяньску и мудрость свѣршену, тако и вѣру в них. И кромѣ ея никтоже не можеть живота вѣцнаго жити. Богу же слава въ вѣкы». И рекоша вси: «Аминь».

Один же из тех собравшихся, хорошо сведущий во всем сарацинском лукавстве, спросил Философа: «Скажи мне, гость, почему вы не признаете Магомета? Ведь он много восхвалял Христа в своих книгах, говоря, что от девы родился, сестры Моисея, великий пророк: мертвых воскрешал и любую болезнь исцелял силой своей великой». Отвечал Философ ему: «Пусть рассудит нас каган. И скажи, если Магомет пророк, то как поверим Даниилу? Ведь тот сказал: “Перед Христом все видения и пророчества прекратятся”. Этот же, после Христа явившись, как может пророком быть? Если его пророком назовем, то Даниила отвергнем». И сказали многие из них: «To, что сказал Даниил, говорил по божественному вдохновению, a o Магомете все мы знаем, что он обманщик и губитель всеобщего спасения, который свою сильнейшую ересь сочинил для зла и постыдных деяний». И сказал первый советник старейшинам иудеев: «С Божьей помощью гость всю гордыню сарацинскую поверг на землю, a вашу на ту сторону отбросил как скверну». И сказали всем людям: «Как дал Бог власть над всеми народами и мудрость совершенную цесарю христианскому, так же и веру для них. И без нее никто не может вечной жизнью жить. Богу же слава в веках». И сказали все: «Аминь».

 

И рече Философъ къ всѣмъ съ слезами: «Братье и отци, и друзи, и чада! Се Богъ дасть всякъ разумъ и отвѣтъ достоинъ. Аще ли есть и еще къто противяся, да придеть и прѣприть или прѣпьрѣнъ будеть. Иже послушаеть сего, да ся крьстить во имя Святыя Троица. Иже ли не хощеть, азъ кромѣ есмь всякого грѣха, а онъ узрить въ дьнь судныи, егда сядеть судиа ветхыи дьньми[108] судити всѣмъ языкомъ». Отвѣщаша они: «Нѣсмь мы собѣ вразѣ. Нъ помалу, иже можеть, тако велимъ, да ся крьстить волею, иже хочеть, от сего дьни. А иже от васъ на западъ кланяется ли жидовьскы молитвы творить, ли срачиньску вѣру держить — скоро съмьрть прииметь от насъ». И тако разидошася с радостью.

И сказал Философ всем со слезами: «Братья и отцы, и друзья, и чада! Это Бог дает все понимание и достойный ответ. Если же есть еще кто-нибудь, противящийся, пусть придет и победит в споре или побежден будет. Кто согласен с этим, да крестится во имя Святой Троицы. Если же кто не хочет, то нет никакого моего греха, a он свой увидит в день судный, когда сядет Ветхий Днями судить все народы». Отвечали они: «He враги мы себе. Но постепенно, тем, кто может, так повелеваем: пусть крестится по желанию, если хочет, начиная с этого дня. A тот из вас, кто молится на запад или совершает моление, как евреи, или сарацинской веры придерживается — скоро смерть примут от нас». И так разошлись с радостью.

 

Крьсти же ся от сихъ до 200 чади, отверьгъшеся мерзостии поганьскыхъ и женитвъ безаконьныхъ. Написа же къ цесарю книгы каганъ сиче: «Послалъ еси, владыко, мужа такого, иже ны сказа крьстьяньску вѣру, словомъ и вещьми Святую Троицю. И увѣдѣхомъ, яко то есть истая вѣра, и повелехомъ крьститися своею волею. Надѣющеся и мы доспѣти того же. Есме же мы вси друзи и приятелѣ твоему царству и готови на службу твою, яможе хощеши».

И крестилось от них до 200 человек, отвергнув языческие мерзости и беззаконные браки. И написал κ цесарю каган такое письмо: «Послал ты, владыка, такого человека, который объяснил нам христианскую веру, в словах и деяниях Святую Троицу. И поняли мы, что это истинная вера, и повелели креститься посвоему желанию. Надеемся, что и мы придем к тому же. Мы же все твои друзья и сторонники твоего царства и готовы служить тебе, где захочешь».

 

Проважая же Философа, каганъ нача ему дары многы даяти. И не приятъ их, глаголя: «Даже ми, елико имаеши плененыхъ грекъ сдѣ. То ми есть боле всѣхъ даровъ». Сбравше же ихъ до двоюдесяту и вдаша ему. И иде, радуяся, на путь свои.

Провожая же Философа, начал каган многие дары давать ему. И не принял их, сказав: «Отдай мне пленных греков, сколько здесь имеешь. Это для меня дороже всех даров». И собрали их до двух десятков и отдали ему. И пошел он, радуясь, путем своим.

 

Дошедше же безводныхъ мѣстъ пустъ, жяжѣ не можаху терпѣти. Обрѣтъше же въ слотинѣ водицю, не можаху от нея пити, бяше бо яко золчь. Рашедъшемъ же ся имъ всѣмъ искатъ воды, и рече к Мефодью, брату своему: «Не терплю уже жажѣ, да почерпи убо водѣ сея. Иже бо пьрвие прѣложи израилтомъ горкую воду въ сладъкую,[109] тъи имать и намъ утѣху створити». Почерпъше же, обрѣтоста ю сладъку, яко и медвену, и студену. Пивша же, прослависта Бога, творящаго таковая своимъ рабомъ.

Но дойдя до пустых безводных мест, не могли терпеть жажды. Найдя же в солончаке немного воды, не смогли пить ее, ибо была она как желчь. A когда все разошлись искать воду, сказал Философ Мефодию, брату своему: «He могу больше снести жажды, зачерпни этой воды. Тот, кто прежде превратил для израильтян горькую воду в сладкую, и нам может сотворить утешение». И зачерпнув, обнаружилн, что она сладка, как медвяная, и холодна. Напившись же, прославили Бога, совершающего такое для своих рабов.

 

Въ Корсунѣ же вечеряя съ архиепископомъ, рече Философъ к нему: «Створи ми, отце, молитву, яко же ми бѣ отець мои створилъ». Въпрошьшемъ же етеромъ особь, что ради се створи, отвѣща Философъ: «Въистину от нас отъидеть утро къ Господу, оставле ны». Еже и бысть словесѣ ся събывшу.

И ужиная в Корсуни с архиепископом, обратился κ нему Философ: «Помолись за меня, отче, как сделал бы это для меня отец мой». Когда же кто-то спросил наедине, зачем он это сделал, отвечал Философ: «Воистину отойдет он от нас утром κ Господу, оставив нас». Так и случилось, сбылись его слова.

 

Бяше же в Фулъстѣ языцѣ[110] дубъ великъ, срослъся съ чрешнею, подъ нимъ требы дѣяху, нарѣчающе именемъ Александръ.[111] Женьску полу не дающе приступати к нему, ни къ трѣбамъ. Услышавъ же то, Философъ не лѣнися трудити до нихъ. Ставъ посредѣ ихъ и рече к нимъ: «Елини суть въ вѣчную муку шли, кланявшеся небу и земли яко богу, такои велицѣи, добрѣи твари. То же и вы, иже ся дрѣву кланяете, худѣи вещи, еже есть готово на огнь, како имате избыти вѣцнаго огня?» Отвѣщаша они: «Мы сего нѣсмь начали нынѣ творити, нъ от отець есмь приалѣ. И от того обрѣтаемъ вся прошения наша: дожгь же наипаче наидеть многъ. И како мы се створимъ, егоже нѣсть дьрзнулъ никтоже створити от насъ. Аще бо и дерзнеть кто створити се, тъгда же смьрть узрить, и не имамъ к тому дожгя видѣти до концины». Отвѣща к нимъ Философъ: «Богь о васъ въ книгахъ глаголеть, а вы како ся его отмещете? Исаия бо от лица Господня вопиеть, глаголя: „Гряду азъ събрати вся племена и языкы, и придуть и узрять славу мою. И поставлю на нихъ знамение и послю от нихъ спасеныя въ языкы: в Тарсисъ и Фулъ, и Лудъ, и Мосохъ, и Тевелъ, и въ Еладу, и въ островы далняя, иже не суть слышали моего имени, и възвѣстять славу мою въ языцѣхъ".[112] Глаголеть Господь Вседержитель и пакы се: „Азъ послю рыбитвы и ловча многы — и от холмъ, и скалъ камяныихъ изловять вы".[113] Познаите, братье, Бога, створшаго вы. Се евангелье новаго завета Божие, в неже ся есте крьстили».

В<земле>же фульского народа был большой дуб, сросшийся с черешней, под которым совершали жертвоприношения, называя <его> именем Александр. Женщинам не разрешали ни подходить κ нему, ни участвовать в жертвоприношениях. Услыхав же это, Философ не ленился, потрудиться дойти до них. Встав посреди них, сказал им: «Эллины отошли в вечную муку за то, что почитали как бога небо и землю, такие великие и славные создания. Так и вы, поклоняясь дереву, ничтожной вещи, уготованной огню, как можете избегнуть вечного огня?» Отвечали они: «Мы не начали это делать в наши дни, a унаследовали от отцов своих. И за это получаем все по просьбам нашим: главное же бывает сильный дождь. Как же мы совершим то, чего никто из нас не осмелился сделать. Ведь если кто и осмелится совершить это, тотчас же узрит смерть, a мы не увидим дождя до конца дней». Отвечал им Философ: «Бог ο вас говорит в Писании, как же вы от него отрекаетесь? Ибо Исайя от лица Господа восклицает, говоря: “Приду собрать все народы и племена, и они придут и увидят славу мою. И положу на них знамение, и пошлю из спасенных от них κ народам: в Тарсис, и Фулу, и Луд, и Мосох, и Фовел, и в Элладу, на дальние острова, которые не слышали моего имени, и они возвестят народам славу мою”. И еще говорит Господь Вседержитель: “Я пошлю рыболовов и охотников многих — и на холмах и каменных скалах поймают вас”. Признайте, братья, Бога, сотворившего вас. Это благовестие нового завета Божия, в который вы крестились».

 

Такоже сладкыми словесы углаголавъ, повелѣ имъ посѣчи древо и съжещи е. Поклонь же ся старѣишина ихъ, шедъ, лобыза Евангелье, такоже и вси. Свѣща же бѣлы приимше от Философа, поюще идоша къ древу. И вземъ секыру Философъ 30 и трижды удари и повелѣ въсѣмъ сѣщи ис корения и съжещи е. В ту же нощь дождь бысть от Бога. И с радостию великою похвалиша Бога. И веселися Богъ о семъ зѣло.

Так услаждающими слух речами уговорив их, повелел им срубить дерево и сжечь. И поклонился старейшина их, подойдя, поцеловал Евангелие, и все так же. Взяв y Философа белые свечи, с пением пошли κ дереву. И взял Философ секиру и тридцать и трижды ударил, и повелел всем рубить под корень и сжечь его. Β ту же ночь был дождь от Бога. И с великой радостью восхвалили они Бога. И очень радовался об этом Бог.

 

Философъ же иде въ Цесарьградъ. И видѣвъ цесаря, живяше без мълвы, Бога моля, въ церкви Святыхъ Апостолъ сѣдя.

Философ же отошел в Царьград. И повидав цесаря, жил в безмолвии, молясь Богу, в церкви Святых Апостолов сидя.

 

Есть же в святѣи Софьи потирь от драгаго камения Соломоня дѣла, на немже суть писмена жидовьска и самарѣиска грани написана, ихъже никтоже не можаше ни почисти, ни сказати. Вземъ же ю Философъ почте и сказа: «Есть же сиче. Пьрвая грань: „Чаша моя, чаша моя, прорицаи то: дондеже звѣзда, въ пиво буди Господи и пьрвѣньцю, бъдящю нощию". По семъ же другую грань: „На вкушение Господне створена дрѣва иного; пии, упиися веселиемъ и възпии Алѣлуиа". И по семъ третия грань: „И се князь их, узрить весь съньмъ славу его, и Давидъ цесарь посредѣ ихъ". И по и семъ число написано: девять сотъ и девятеро». Ращетъ же е потонъку Философъ обрѣте от втораго на десять лѣта царства Соломоня до царства Христова девятьсотъ и девять лѣт.[114] И се есть пророчество о Христѣ.

Есть же в Святой Софии чаша из драгоценного камня работы Соломона, и на ней написаны стихи письменами еврейскими и самаритянскими, которых никто не мог ни прочитать, ни объяснить. И взял ее Философ, почитал и сказал: «Вот что это. Первый стих: “Чаша моя, чаша моя, прорицай это: пока звезда <на небе>, для пития будь Господу и первенцу, бодрствующему ночью”. Затем второй стих: “Для вкушения Господа создана из другого древа; пей, упейся радостью и воскликни: Аллилуйя”. И затем третий стих: “И вот князь их, увидит все собрание славу его, и Давид цесарь посреди них”. И потом число написано: девятьсот и девять». Рассчитав же подробно, Философ вычислил, что от двенадцатого года царствования Соломона до царства Христова девятьсот и девять лет. И это — пророчество ο Христе.

 

Чтение 4

Чтение 4

 

Веселящю же ся о Бозѣ Философу, пакы другая рѣчь приспѣ и трудъ не мнии пьрвыхъ.

И когда Философ радовался ο Боге, вновь приспело иное дело и труд не меньше прежних.

 

Ростиславъ[115] бо моравьскыи князь, Богомъ устимъ, свѣтъ створь съ князи и с моравляны, посла к цесарю Михаилу, глаголя: «Людемь нашимъ поганьства ся отвергъшемъ и по крьстьяскъ ся законъ держащемъ, учителя не имамъ такого, иже бы ны въ свои языкъ истую вѣру съказалъ, да быша ины страны того зряще, уподобили намъ. Посли ны, владыко, епископа и учителя такого. Отъ васъ бо на вся страны всегда добрыи законъ исходить».

Ибо Ростислав, моравский князь, наставляемый Богом, посоветовавшись с князьями и мораванами, послал κ цесарю Михаилу сказать: «Люди наши отвергли язычество и последовали христианскому учению, но мы не имеем такого учителя, который бы нам на нашем языке объяснил христианскую веру, чтобы и другие страны, видя это, уподобились нам. Пошли нам, владыка, епископа и учителя такого. Ведь от вас во все страны всегда добрый закон исходит».

 

Сбравъ же цесарь зборъ, призва Костянтина Философа и створи слышати рѣць сию. И рече: «Философе, вѣмь тя трудна суща, нъ достоить тобѣ тамо ити. Сея бо рѣчи не можеть инъ никтоже исправити, якоже ты». Отвѣща Философъ: «И труденъ сы тѣломъ и боленъ, радъ иду тамо, аще имуть букви въ свои языкъ». Рече цесарь к нему: «Дѣдъ мои и отець мои,[116] и ини мнози, искавше того, не обрѣли того суть. То како азъ то могу обрѣсти?» Философъ же рече: «То кто можеть на водѣ бесѣду написати или еретичьско имя собѣ обрѣсти?» Отвѣща ему пакы цесарь, и съ Варъдою, уимъ своимъ:[117] «Аще ты хощеши, то можеть Богъ тобѣ дати, иже даеть всѣмъ, иже просять несумнѣниемъ, и отверзаеть толкущимъ».[118]

Собрал цесарь совет, призвал Константина Философа и дал ему выслушать эти слова. И сказал: «Философ, знаю, что ты утомлен, но подобает тебе идти туда. Ведь этого дела никто другой не может исполнить так, как ты». Отвечал Философ: «И усталый телом и больной с радостью пойду туда, если они имеют письмена для своего языка». Сказал ему цесарь: «Дед мой и отец мой и другие многие пытались найти их, но не нашли. Так как же я могу найти это?» И сказал Философ: «Кто может на воде записать беседу или <захочет> приобрести прозвище еретика?» Отвечал ему вновь цесарь, и с Вардою, дядей своим: «Если ты захочешь, то может Бог дать тебе то, что дает всем, просящим без сомнения, и отворяет всем стучащимся».

 

Шедъ же Философъ, по пьрвому обычаю на молитву ся наложи и с инѣми поспѣшникы. Вскорѣ же ся ему Богъ яви, послушаяи молитвы своихъ рабъ. И тъгда сложи писмена и нача бесѣду писати евангельскую: «Испьрва бѣ слово и слово бѣ у Бога и Богъ бѣ слово»[119] и прочее.

Пошел Философ, и по прежнему своему обычаю обратился κ молитве <вместе> с другими помощниками. И вскоре явился ему Бог, внимающий молитвам рабов своих. И тогда он составил письмена и начал писать евангельские слова: «В начале было слово, и слово было y Бога, и Бог был слово» и прочее.

 

Възвесели же ся цесарь, Бога прослави съ своими свѣтникы. И посла и съ дары многы, написавъ къ Ростиславу епистолию сицеву: «Богъ, иже велить всякому чьловѣку, дабы в разумъ истиньныи пришелъ и на большии ся чинъ стѣжилъ, видѣвъ вѣру твою и подвигъ, створи и ныня в наша лѣта, явле букъви въ вашь языкъ, егоже не бѣ давно было, токмо в первая лѣта, да и вы причтетеся великыхъ языцѣхъ, иже славять Бога своимъ языкомъ. И то ти послахомъ того, ему же ся Богъ яви — мужа чьстьна и благовѣрна, книжна зѣло и философа. И сь приимъ даръ болии и честьнѣи паче всего злата и сребра и камения драгаго и богатьства приходящаго. Подвигнися с нимь спѣшно утвердити рѣчь и всѣмь сьрдцемъ взискати Бога. И обьщаго спасения не отрини, нъ подвигни не лѣнитися, нъ ятися по истиньныи путь, да и ты, приведъ я подвигомъ своимъ в Божии разумъ, приимеши мьзду свою в того мѣсто въ сьи вѣкъ и в будущии за вся ты душа, хотящая вѣровати въ Христосъ Богъ нашь отныня до кончины, и память свою оставляя прочимъ родомъ подобьно Костянтину[120] цесарю великому».

И обрадовался цесарь и прославил со своими советниками Бога. И послал его с множеством даров, написав Ростиславу такое послание: «Бог, который велит всякому человеку прийти κ пониманию истины и тем обрести себе большее достоинство, увидев твои веру и стремление, сотворил в наше время то, чего давно не было, только в начальные годы: явил пнсьмена для вашего языка, чтобы и вы были причислены κ великим народам, которые славят Бога на своем языке. И так послали κ тебе того, кому открыл их Бог — человека достойного и благоверного, весьма сведущего в Писании и философа. Прими же дар лучше и ценнее всякого золота и серебра, и драгоценных камней, и богатства тленного. Постарайся же вместе с ним быстро упрочить дело и всем сердцем взыскать Бога. И не откажись от общего спасения, но сподвигни людей своих не лениться, но встать на истинный путь, чтобы и ты, усердием своим приведя κ божественному разумению, получил награду свою за это в сем веке и в будущем за все те души, которые хотят веровать в Христа Бога нашего отныне и до смерти, и память ο себе оставил другим поколениям подобно Константину, цесарю великому».

 

Дошедъшю же ему Моравы, с великою чьстью приятъ и Ростиславъ. И събравъ ученикы, дасть я учити. Въскорѣ же ся всь церковьныи чинъ прѣложь, научи я утрении и годинамъ, обѣдни и вечерьнѣи и павечерничѣ и таинѣи службѣ. И отверзошася по пророчьскому словесѣ уши глухыхъ услышать книжная словеса, и языкъ яснъ бысть гугнивымъ.[121] Богъ же ся възвесели о семь велми, а дьяволъ постыдѣся.

Когда же пришел он в Моравию, Ростислав принял его с великой честью. И собрав учеников, дал их учить. Вскоре же Философ перевел весь чин церковной службы, научил их утрени и часам, обедне и вечерне и павечернице и тайной службе. И открылись, по пророческому слову, уши глухих, чтобы слушать слова Писания, и ясен стал язык косноязычных. Бог же очень радовался этому, a дьявол посрамился.

 

Растущю же Божию учению, зълыи завистникъ исперва дияволъ, не терпя сего добра, нъ вшед въ своя съсуды, начатъ много въздвизати, глаголя имъ: «Не славиться Богъ о семъ. Аще бо бы ему сиче годѣ было, не бы ли моглъ сьтворити, дабы исперва писмены пишюше бесѣды своя, славили Бога? Но 3 языки есть токмо избралъ: еврѣискъ, греческъ и латынски,[122] имиже достоить Богу славу въздаяти». Бѣша же се глаголюще латиньстии и спручьстии архиерѣи,[123] с иерѣи и ученицѣ. Сбравшеся с ними, яко Давидъ иноплеменьникы, книжьными словесы побѣжая, нарече я триязычникы, яко Пилату тако написавшю на титлѣ Господни.[124] Не токмо же се едино глаголаху, нъ иному бещинию учаху, глаголюще, яко подъ землею живуть чьловеци вельглави[125] и вьсь гадъ дияволя тварь есть. И аще кто убиеть змию, девяти грѣхъ избудеть того ради.[126] Аще чьловека убиеть кто, три мѣсяця да пиеть въ древянѣ цаше, а стькъляны ся не прикасаеть.[127] Не браняаху жертвъ творити по первому обычаю, ни женитвъ бе-щисленыхъ. Все же се яко терние посѣкъ, словеснымъ огнемь попали, глаголя: «Пожри Богови жертву хвалѣ и въздаи же Вышьнему обѣты и молитвы твоя.[128] Жены же уности твоея не отпусти. Аще бо ю възненавидѣвъ пустиши, не покрыется нечьсть похоти твоея, глаголеть Господь Вседержитель, схранитеся духомъ вашимъ, и да не оставить къждо васъ жены уности своея. И сихъ, ихъже ненавидѣхъ, творясте, яко Богъ съвѣдѣтельствова межю тобою и межю женою уности твоея, юже еси оставилъ, н та обьщьница твоя и жена завѣта твоего.[129] И въ Еуангельи Господа слышасте: „Яко речено есть дрѣвними: не сотвориши прелюбы". Азъ же глаголю вамь, яко всякъ, иже възрить на жену похотѣти еи, уже прелюбы есть створилъ с нею сьрдцемь своимъ. И пакы глаголю вамъ, яко иже пустить жену свою развѣ словесѣ любодѣинаго, творить ю прѣлюбы дѣяти. Иже отпущеную от мужа поиметь, прѣлюбы дѣеть".[130] Апостолъ рече: „Яже есть Богъ съчталъ чьловека, да не разлучаетася"».[131]

Когда же стало распространяться учение Божие, изначальный злой завистник дьявол, не желая терпеть этого добра, вошел в свои орудия, начал многих воздвигать <против святого>, говоря им: «He прославляется Бог этим. Если бы это было ему угодно, разве не мог он сделать так, чтобы <все народы> с самого начала, письменами свои записывая речи, славили Бога? Но лишь три языка избрал он: еврейский, греческий и латинский, которыми подобает воздавать хвалу Богу». Говорили же так латинские и франкские архиереи, иереи и ученики. Схватившись с ними, как Давид с иноплеменнирами, словами Писания победил их, назвал их триязычниками, ибо Пилат так написал в титле Господнем. И не только это одно говорили они, но еще и другому бесчинству учили, говоря, что под землей живут большеголовые люди и что все гады — дьяволовы создания. И если кто убьет змею, то простится ему за это девять грехов. A если кто человека убьет, то три месяца должен пить из деревянной чаши и не прикасаться κ стеклянной. И не запрещали ни жертвоприношений приносить по прежнему обычаю, ни бесчисленных браков. Все это он посек как терновник, спалил словесным огнем, говоря: «Принеси как жертву Богу хвалу и воздай Вышнему обеты и молитвы твои. Жену же юности твоей не отпусти. Если, возненавидев, ее отпустишь, не укроется нечестивая похоть твоя, говорит Господь Вседержитель, берегите дух ваш, и никто из вас да не оставит жены юности своей. И вы то, что я возненавидел, сотворяли, так как был Бог свидетелем между тобой и женой юности твоей, которую ты оставил, что она подруга твоя и законная жена твоя. И в Евангелии Господа слышали: “Как сказано древними: не прелюбодействуй”. A я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем. И еще раз говорю вам: кто разводится с женою своею, кроме вины любодеяния, тот заставляет ее творить прелюбодейство. И кто женится на разведенной, тот прелюбодействует”. Апостол сказал: “Если Бог сочетал людей, да не разлучатся”».

 

Четыри же десять мѣсяца[132] створи въ Моравѣ, иде святить ученикъ своихъ. Прия же и Коцелъ князь Паноньскъ[133] и възлюби вельми словеньскы букъви и научися имъ. Въдавъ до 50 ученикъ учитися имъ. И велику ему чьсть створи, мимо проводи. И не взятъ же ни от Ростислава, ни от Коцела ни злата, ни сребра, ни иноя вещи, положь еваньгѣльское слово, нъ токмо пленьникы испрошь от обою девять сотъ и отпусти я.

И сорок месяцев проведя в Моравии, пошел рукоположить учеников своих. Принял же его <по пути> Коцел, князь Паннонский, и сильно полюбил славянскую грамоту и научился ей. Отдал до пятидесяти учеников учиться ей. И воздав ему великие почести, проводил его дальше. И не взял же он ни от Ростислава, ни от Коцела ни золота, ни серебра, ни других вещей, помня евангельские слова, но только испросил y обоих девятьсот пленников и отпустил их.

 

Чьтьние 5

Чтение 5

 

Бънятъцихъ[134] же бывшю ему, сбрашася на нь пискупи, попове и черноризци, яко вранѣ на соколъ, въздвигоша триязыцную ересь, глаголюще: «Чьловеце, скажи намъ, како ты еси нынѣ створилъ словенемъ книгы и учиши я? Ихъже нѣсть никтоже инъ пьрвое обрѣлъ: ни апостоли, ни римьскыи папежь, ни Диалогъ[135] Григории, ни Еронимъ,[136] ни Августимъ.[137] Мы же три языкы токмо вѣмъ, имиже достоить въ книгахъ славити Бога: евреискъ, елинескъ, латинескъ». Отвѣща Философъ к нимъ: «Не идеть ли дождь от Бога равно на вься, ни ли солнце такоже не сияеть ли на вся,[138] ни ли дыхаемъ на облакъ равно вси? То како вы ся не стыдите, 3 языкы токмо мняще, а прочимъ всѣмъ языкомъ и племенемъ слѣпомъ веляще быти и глухомъ, скажите ми, Бога творяще немощна, яко не могуща сего дати, или завистлива, не хотяща дати? Мы же многы роды знаемъ, книгы умѣюче, Богу славу въздающе своимъ языкомъ къждо. Явѣ же суть си: ормѣни, пьрси, авазги, иверие, сугди, готи, объре, турьси, козаре, аравляне, егуптянѣ, сури, ини мнози.[139] Аще ли не хощете от сихъ разумѣти, поне от книгъ познаите судию. Давидъ бо вопиеть, глаголя: „Поите Господеви, вся земля! Поите и възвеселитеся и въспоите!"[140] Другояко: „Вся земля да поклониться и поеть тебе. Да поють же имени твоему вышнии".[141] И пакы: „Хвалите Господа вси языци, и похвалите его вси людие. И всяко дыхание да хвалите Господа".[142] Въ Еуангельи же глаголеть: „Еликоже есть прияло ихъ, дасть имъ область, да чада Божия будуть".[143] И пакы тъ же: „Не о сихъ бо въпрошаю токмо, нъ и о вѣрующихъ словомъ ихъ въ мя. Да вси едино будуть, якоже и ты, Отце, во мнѣ и азъ в тебе".[144] Матфѣи бо рече: „Дана ми есть всяка власть на небесѣ и на земли. Шьдъше убо научите вся языкы, крьстя во имя Отца и Сына и Святаго Духа, учаще я хранити вся, елико заповѣдалъ есмь вамъ. И се азъ с вами есмь вся дьни до скончания вѣка. Аминь".[145] А Марк пакы глаголеть: „Шедъше въ весь миръ, проповѣдите Еуангелье всеи твари. Вѣровавыи, крьщеся, спасеться, а невѣровавыи осудится. Знамения же повѣровавшихъ поидуть си: именемъ моимъ бѣсы ижденуть, языкъ възъглаголють новы".[146] Глаголемъ то же к вамъ: „Горе вамъ, кънигъчия, фарисѣи, ипокриты, яко затваряете цесарьство небьсное прѣд чьловекы. Вы бо не входите и хотящихъ внити не оставляете внити".[147] И пакы: „Горе вамъ, книгъция, яко взясте ключь разумныи: нъ сами не внидете и хотящимъ внити възбранисте".[148] Къ кореньфѣомъ же Павелъ рече: „Хощю, да вси языкы глаголете, паче же да проричаете, болии убо проричая, нежели глаголя языкы, развѣ аще не сказаеть да церкви създание прииметь. Нынѣ же, братье, аще приду к вамъ, языкы глаголя, кую вамъ пользу створю, аще вамъ не возглаголю или откровениемь, ли разумомъ, или пророчствомь, ли учениемь? Обаче бездушенъ глас дающе аще ли пищали, аще ли гусли, аще разнествия гласомъ не дасте — како разумѣется сопомое ли или гуденое? Ибо аще безвѣстенъ глас труба дасть, кто уготовается на брань? Тако и вы языкомъ аще неразумна словеса дасте, како разумно будеть глаголемое? Буде бо въ аеръ глаголюще. Толико убо аще ся ключить родъ гласныхъ въ всемь мирѣ, и ни единъ же ихъ безгласенъ. Аще убо не вѣмъ силы гласу, то будуть глаголющему ми варваръ и глаголяи мнѣ варваръ. Тако и вы, понеже ревнителѣ есте духовнымъ къ създанию церкви, просите, да вы избываеть. Тѣм же глаголяи языкомъ молиться да скажеть ти. Аще бо языкомъ молитву дѣя, то духомь молится, а умомъ бес плода есть. Что убо есть? Помолюся духомъ — помолюся умомъ, спою духомъ — спою же и умомъ. Аще благословиши духомъ, исполняя мѣсто неразумнаго, како речеть «аминь» по твоеи хвалѣ, понеже не вѣсть, что глаголеши. Ты убо добрѣ хвалиши, нъ другыи не зижеться. Хвалю Бога моего о всѣхъ насъ, паче же языкы глаголю. Нъ въ церкви хощю 5 словесъ умомъ своимь глаголати, да ины научю, а не еже тьму словесъ языкомъ. Братие! не дѣти бываите умы, но злобою же младеньствуите, умы же свѣршенѣ будете. В законѣ пишеть: «яко иноязыцники ихъ устнами инѣми възглаголю людемь симъ, и тако не послушають мене, глаголеть Господь». Тѣм же языци въ знамение невѣрнымъ суть, а пророчьство не невѣрнымъ, нъ вѣрующимъ. Аще бо снидется церкви вся вкупѣ, и вси глаголють языкы, внидеть же неразумивъ или невѣренъ, — не рчеть ли, яко зъли ся дѣете? Аще ли вси пророчьствують, вънидеть же инъ невѣренъ и неразумивъ, обличается предъ всѣми, въстязается от всѣхъ. И таиная сердца его явѣ бываеть, и тако падеть ницъ и поклонится Богу, повѣдая: «Въистину Богъ въ васъ есть». Что убо есть, братье? Егда сходится къждо васъ, псалмы имѣете, учение имѣете, явление имѣете, языкъ имѣете, сказание имѣете — вся же къ създанию да бывають. Аще ли языком кто глаголеть — по двѣма или зѣло по тремъ и по части, единъ сказаеть. Аще ли не будеть глагольника, да молчить въ церкви, собѣ же да глаголеть и Богу. Пророци же два или трие да глаголють, а друзии да сказають. Аще ли иному явиться седящу, пьрвыи да молчить. Могуть бо по единому вси пророчьствовати, да вси учаться, и вси утѣшаються. И дуси пророчестии пророкомъ повинуються. Нѣсть бо нестроению Богъ, нъ миру".[149] Господня бо заповѣдь есть: „Аще кто не разумѣеть — да учится".[150] Тѣм же, братье, рьвнуите проричанию и не браните глаголати языкы. Вся же благовѣрно по чину да бывають».[151] И пакы глаголеть: «Всякъ исповѣсть, яко Господь Исусъ Христосъ въ славу Богу Отцю.[152] Аминь». Сими же словесы и инѣми и болше посрамль я, оставле.

Когда он был в Венеции, собрались против него епископы, попы и черноризцы, как вороны на сокола, воздвигли триязычную ересь, говоря: «Человек, скажи нам, как ты создал славянам письмена и обучаешь их? Ведь никто же их раньше не обрел: ни апостолы, ни римский папа, ни Григорий Двоеслов, ни Иероним, ни Августин. Мы же только три языка знаем, которыми подобает славить Бога: еврейский, греческий, латинский». Отвечал им Философ: «He идет ли дождь от Бога равно на всех, и солнце тоже не сияет ли всем, и не все ли мы равно дышим воздухом? Так как же вы не стыдитесь, полагая только три языка, a прочим всем народам и племенам велите быть слепыми и глухими, скажите мне, Бога почитая немощным, не могущим дать это, или завистливым, не хотящим дать? A мы многие народы знаем, имеющие письмена и воздающие Богу славу каждый на своем языке. Известно, что это: армяне, персы, абхазы, грузины, сугды, готы, авары, турки, хазары, арабы, египтяне, сирийцы и многие другие. Если же не хотите этого понять, то по крайней мере из Писания узнайте судию. Ведь Давид восклицает, говоря: “Пойте Господу, вся земля! Пойте и возвеселитесь и воспойте!” И другой раз: “Вся земля да поклонится и поет тебе. Да поют же имени твоему вышнему”. И еще: “Хвалите Господа все народы, прославляйте его все люди. Все дышащее да хвалит Господа”. И в Евангелии же <Иоанн> говорит: “А тем, которые приняли его, дал власть быть чадами Божиими”. И еще тот же: “He o них же только молю, но и ο верующих в меня по слову их. Да будут все едино, как ты, Отец, во мне, так и я в тебе”. Ведь Матфей говорит: “Дана мне всякая власть на небе и на земле. Итак, идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать все, что я заповедал вам. И я с вами во все дни до скончания века. Аминь”. A Марк еще говорит: “Идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари. Кто будет веровать и крестится, спасется, a неверующий осудится. Уверовавших же будут сопровождать сии знамения: именем моим изгонят бесов, заговорят новым языком”. Скажем это и вам: “Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что затворяете царство небесное человекам. Ибо сами не входите и хотящих войти не допускаете”. И еще: “Горе вам, законникам, что вы взяли ключ разумения: сами не вошли и хотящим войти воспрепятствовали”. И Павел говорит коринфянам: “Хочу, чтобы все <вы> говорили на <чужих> языках, но лучше бы прорицали, ведь больше прорицающий говорящего на языках, если только не толкует, чтобы церковь получила назидание. Теперь же, братья, если приду κ вам, говоря на языках, какую вам пользу принесу, если вам не изъяснюсь или откровением, или смыслом, или пророчеством, или поучением? Ведь и бездушный звук издавая или свирель или гусли, и если не разделите звуков — как можно понять играемое на свирели или гуслях? Ибо если неопределенный звук труба издает, кто изготовится κ бою? Так и вы если <чужим> языком неразумные слова скажете, как можно понять сказанное? Будет в воздух говориться. Столько ведь, например, родов звуков во всем мире, и ни один из них не беззвучен. Если я не знаю смысла звучащего, то буду говорящему мне иноземец, и говорящий мне иноземец. Так и вы, поскольку вы ревнители духовного назидания, просите, чтобы вы обогатились. Так и говорящий на языках пусть молится ο истолковании. Ведь если я молитву творю на <чужом> языке, то дух молится, a ум без плода. Что же тогда? Помолюсь духом — помолюсь и умом, воспою духом — воспою и умом. Если благословляешь духом, <то> стоящий на месте неразумного как произнесет «аминь» после твоей хвалы, поскольку не знает, что ты говоришь. Ты хорошо восхваляешь, но другой не назидается. Хвалю Бога моего за всех нас, особенно за говорящих на языках. Но в церкви хочу пять слов сказать умом моим, чтобы иных научить, a не тьму словес на <чужом> языке. Братья! не дети будьте умом: на зло будьте младенцами, a умом будьте взрослыми. Β законе написано: «как иноязычникам устами иными буду говорить людям сим, <но> и тогда не послушают меня, говорит Господь». Итак, языки для знамения неверующим, a пророчество не для неверующих, a для верующих. Если сойдется церковь вся вместе, и все заговорят <разными> языками, и войдет неразумный или неверующий — не скажет ли, что вы беснуетесь? A если все пророчествуют, и войдет один неверующий и неразумный, то обличается перед всеми и вопрошается всеми. И тайное сердца его явным бывает, и падет ниц, и поклонится Богу, говоря: «Воистину Бог в вас». Что же тогда, братья? Когда соберетесь — каждый из вас <со своим знанием> — то псалмы имеете, учение имеете, откровение имеете, язык имеете, толкование имеете — все, что необходимо для назидания. Если на <чужом> языке кто говорит, то двое или самое большее трое и поочередно, <а> один толкует. A если не будет толкователя, пусть молчит в церкви, себе же говорит и Богу. Пророки же два или три пусть говорят, a другие пусть толкуют. Если другому, сидящему, будет откровение, то первый молчит. Могут по одному все пророчествовать, чтобы все учились и все утешались. И духи пророческие пророкам повинуются. He есть Бог неустройству, но миру. Господня заповедь есть: “Если кто не понимает — пусть учится”. Итак, братья, старайтесь прорицать, и не запрещайте говорить <чужими> языками. Все пусть будет благоверно по чину». И еще говорит: «Всякий исповедал, что Господь Иисус Христос во славу Бога Отца. Аминь». И этими словами еще более посрамив их, оставил.

 

Увѣдѣвъ же римьскыи папежь,[153] посла по нь. Дошедъшю же ему Рима, изиде самъ апостоликъ[154] Андриянъ[155] противу ему съ всими гражаны, свѣща несуще, увѣдѣвше, яко несуть мощи святаго Климента мученика и папежа римьскаго. И тъгда Богъ чюдеса нача творити: ослабленъ же чьловекъ ту ицѣлѣ, а ини мнози различныхъ недугъ избыша. Тако же и плененѣи пленьшихъ я, нарекъше память святаго Климента, избыша.

Узнав об этом, римский папа послал за ним. Когда же Философ дошел до Рима, вышел сам апостолик Адриан навстречу ему со всеми горожанами, неся свечи, узнав, что несут мощи святого Климента мученика и папы римского. И тогда Бог начал творить чудеса: расслабленный человек исцелился здесь, a многие другие избавились от различных болезней. Также и пленные избавились от пленивших их, призвав <на помощь> память святого Климента.

 

Приим же папежь книгы словеньскыя, освяти и положи я въ церкви святыя Мария, яже ся наричаеть Фатанъ,[156] пѣша же над нимъ литургию. И по семь повелѣ папежь двѣма епископома Фуръмосу[157] и Гоидриху[158] святити словеньскыя ученикы. Яко я святиша, тъгда пѣша литургию въ церкви святаго Петра[159] словеньскымъ языкомъ. И въ другыи дьнь пѣша въ церкви святы Петрунилы.[160] И въ 3 дьнь въ церкви святаго Андрѣя,[161] и оттуду пакы у великаго учителя язычьскаго Павла апостола в церкы[162] в нощи пиша святую литургию словеньскы надъ святымъ гробомъ, имѣюще на помощь Арсѣния епископа, единого суща от седми епискупъ,[163] и Настаса[164] вивлотикаря.

Принял папа книги славянские, освятил и положил их в церкви святой Марии, называемой Фатан, и пели над ними литургию. И после этого повелел папа двум епископам Формозу и Гаудериху рукоположить славянских учеников. Когда их поставляли, тогда пели литургию в церкви святого Петра на славянском языке. И на другой день пели в церкви святой Петронилы. И в третий день в церкви святого Андрея, и потом еще в церкви y великого наставника язычников Павла апостола ночью пели святую литургию по-славянски над святой гробницей, имея в помощь епископа Арсения, одного из семи епископов, и Анастасия библиотекаря.

 

Философъ же съ своими ученикы не престаяше достоиную хвалу Богу въздая о семъ. Римлянѣ же не престаяху идуще к нему, въпрашающе о всемь. И сказание сугубь и трыубь приимаху от него.

Философ же со своими учениками непрестанно достойные похвалы возносил за это κ Богу. A римляне не переставая шли κ нему, спрашивая обо всем. И дважды и трижды получали от него разъяснения.

 

Жидовинъ же етеръ, такоже приходя, сътязашеся с нимъ и рече ему единою: «Нѣсть уже не пришелъ Христосъ по числу лѣтьнюму, о немже глаголють книгы и пророцы, яко от девы ся есть родити».[165] Почьтъ же ему Философъ вся лѣта от Адама по роду, сказа ему потонку, яко пришелъ есть, и селико лѣтъ есть от толѣ до селѣ. И научивы и, отпусти.

Некий еврей, также приходя, спорил с ним и однажды сказал ему: «He явился еще согласно числу лет Христос, ο котором говорят книги и пророки, что он от девы родится». И рассчитал ему Философ все годы от Адама по поколениям, и объяснил ему подробно, что уже явился, и сколько лет с тех пор до настоящего времени. И наставив его, отпустил.

 

Постигъшемъ же многымъ трудомъ, болѣти нача. И тепящю ему язю болезненую многы дьни, единою видѣвъ Божие явление, начатъ пѣти сиче: «О рекшихъ къ мнѣ: „Идемъ въ дворы Господня" възвеселися духъ мои, и сердце обрадовася».[166] Облѣкъ же ся въ чьстьныя своя ризы тако прѣбысть весь дьнь, веселяся и глаголя: «Отселѣ нѣсмь азъ ни цесарю слуга, ни иному никомуже на землѣ, нъ токмо Богу Вседержителю бѣхъ и есмь въ вѣкы. Аминь».

И совершив многие труды, <Философ> начал болеть. И страдая от боли много дней, увидев однажды Божие явление, начал петь так: «О сказавших мне: “Идем в дом Господень” возвеселился дух мой, и сердце обрадовалось». И облачился в священные свои ризы и провел так весь день, веселясь и говоря: «Отныне я не слуга ни цесарю и никому иному на земле, но одному лишь Богу Вседержителю был и есть во веки. Аминь».

 

Въ утрѣи же дьнь въ святыи чьрньчьскыи образъ оболкъся и свѣт къ свѣту приимъ и имя си нарече Кюрилъ.[167] В томъ же образѣ пребысть 50 дьнии.[168] И яко приближися година, да покои приимъ, прѣставиться на вѣчную жизнь, и въздвигъ къ Богу руцѣ свои и створи молитву, слезами сице глаголя: «Господи Боже мои, иже еси ангельская вся чины и бесплотныя съставль силы, небо распьнъ и землю основалъ, и вся сущая от небытья в бытье приведъ, иже еси всегда весдѣ послушалъ творящихъ волю, боящихъся тебе и хранящихъ заповѣди твоя. Послушаи моея молитвы и вѣрное твое стадо схрани, емуже мя бѣ преставилъ, неключимаго и недостоинаго раба твоего, избавляя вся от всякоя безбожныя и поганьскыя злобы и от всякого многорѣчиваго имени и хулнаго еретичьска языка, глаголющаго на тя хулу. Погуби триязычную ересь и въздрасти церковь свою множьствомъ, и вся въ единодушье съвокупле. Створи изрядны люди, единомысляща о истинньнѣи вѣрѣ твоеи правѣмь исповѣданьи, въдохни же въ сердца ихъ слово твоего учения. Твои бо есть даръ, аще ны еси прия недостоиныя на проповѣдание еуангелья Христа твоего. Острящаяся на добрая дѣла, творяще угодная тобѣ, еже мнѣ бѣ далъ, яко твое тобѣ предаю. Устрои я силою твоею и десницею, покрывая кровомъ крилу твоею,[169] да всяко хвалять и славять имя Отца и Сына и Святаго Духа въ вѣкы. Аминь». Лобъзавъ же вся святымъ лобзаниемъ, и рече: «Благословенъ Богъ нашь, иже не дасть насъ в ловитву зубомъ невидимыхъ врагъ нашихъ, нъ сѣть ихъ скрушися, и избави ны[170] от истлѣния». И тако почи о Господѣ, бывъ 42 лѣт, въ 14 дьнь мѣсяца февраля, въ индиктъ 2, от твари всего мира 6000 и 300 и 70 и 7 лѣт.[171]

Наутро же постригся в святой иноческий образ и, приобщив свет κ свету, нарек себе имя Кирилл. И пробыл в этом образе 50 дней. И когда приблизилось время, приняв покой, перейти в вечную жизнь, воздел κ Богу руки свои и прочитал молитву, так говоря со слезами: «Господи Боже мой, который составил все ангельские чины и бесплотные силы, небо распростер и землю основал, и все сущее от небытия в бытие привел, всегда и везде внимающий волю твою творящим, боящимся тебя и хранящим заповеди твои. Вними моей молитве и сохрани верное твое стадо, κ которому приставил меня, негодного и недостойного раба твоего, избавляя от всякой безбожной и языческой злобы и от всякого многословия и от хульного еретического языка, возводящего хулу на тебя. Истреби триязычную ересь и умножь церковь свою числом <верующих>, объединив всех в единодушии. Сотвори избранниками людей, мыслящих едино об истинном исповедании подлинной веры твоей, и вдохни в их сердца слово твоего учения. Ведь это твой дар, что принял ты нас, недостойных, для проповедования евангелия Христа твоего. Стремящихся κ добрым делам и творящих угодное тебе, которых ты поручил мне, как твоих тебе передаю. Благоустрой их силою твоею и десницею, покрывая сенью крыльев твоих, чтобы всячески восхваляли и прославляли имя Отца и Сына и Святого Духа во веки. Аминь». Облобызав всех святым лобзанием, сказал: «Благословен Бог наш, который не отдал нас как добычу зубам невидимых врагов наших, но разрушилась сеть их, и избавил нас от истления». И так почил в Господе, прожив 42 года, в 14 день месяца февраля, во 2 индикт, от сотворения мира в 6377 году.

 

Повелѣ же апостоликъ всѣмъ грѣкомъ, иже бяху в Римѣ, тако и римляномъ, съ свѣщами съшедъшеся, пѣти надъ нимь, створити провожение ему, якоже самому папежю створили. То же и створиша.

Повелел апостолик всем грекам, которые были в Риме, a также и римлянам, собравшись со свечами, петь над ним, устроить ему проводы как самому папе. Так и поступили.

 

Мефодии же брат его въпроси апостолика, глаголя, яко: «Мати ны есть закляла, да иже наю пьрвѣе на судъ идеть, да прѣнесеть брат въ свои манастырь[172] и ту и погребеть». Повелѣ же папежь вложити и в раку и забити и гвозды желѣзны. И тако держа и 7 дьнии, готовя и на путь. Рекоша же къ апостолику римьстии пискупи: «Понеже есть Богъ, по многымъ землямъ хожьша, привелъ и сѣмо и сдѣ дущю его изялъ — сдѣ ему достоить лежати яко чьстьну мужю». Рече же апостоликъ: «То за святыну его и любовь римьскыи обычаи прѣступле, погребу и в моемъ гробѣ въ церкви святаго апостола Петра». Отвѣща же братъ его: «Понеже мене не послушасте и не дасте ми его, аще вы есть любо, да ляжеть въ церкви святаго Климента,[173] с нимьже есть сѣмо пришелъ». Повелѣ же апустоликъ тако створити.

Брат же его Мефодий попросил апостолика, говоря: «Мать наша завещала нам, чтобы того, кто из нас первый умрет, перенес брат в свой монастырь и там его похоронил». И повелел папа положить его в раку и забить ее гвоздями железными. И так задержали его семь дней, готовя в дорогу. И сказали апостолику римские епископы: «Раз Бог привел его, ходившего по многим землям, сюда и здесь его душу взял — здесь ему следует покоиться как достойному мужу». И сказал апостолик: «Тогда ради святости его и любви нарушив римский обычай, похороню его в моей гробнице в церкви святого апостола Петра». Отвечал же брат его: «Раз вы меня не послушали и не отдали его мне, то, если вы согласны, пусть лежит он в церкви святого Климента, с <мощами> которого пришел сюда». И повелел папа поступить так.

 

И пакы сбравшемъся епископомъ всѣмъ и чернецемъ и всѣмъ людемъ проводити и чьстно. Хотяще же положити и, рекоша епископи: «Отгвождьше раку, видимъ, аще есть цѣлъ, еда есть что взято от него». И тружьшеся много, не могоша отгвоздити ракы по Божию повелѣнию.

И вновь собрались все епископы и чернецы и все люди проводить его с честью. Когда же хотели положить его в гробницу, сказали епископы: «Вынув гвозди из раки, посмотрим, цел ли он, или же взята часть от него». И много трудясь, не смогли открыть раку по Божиему повелению.

 

И тако с ракою положиша и въ гробъ о десную страну олтаря въ церкви святаго Климента, идеже начаша тъгда многа чюдеса бывати, еже видѣвше римлянѣ боле ся прѣложиша святыни его и чьсти. Написавъ же икону его надъ гробомъ, начаша свѣтити надъ нимь дьнь и нощь,[174] хваляще Бога, прославляющаго тако же славять. Тому бо есть слава въ вѣкы. Аминь.

И так в раке положили его в гробницу справа от алтаря в церкви святого Климента, где начали тогда свершаться многие чудеса, видев которые, римляне больше стали почитать святость его и честь. И написав образ его над гробницей, <зажгли лампаду, чтобы> светила над ним день и ночь, восхваляя Бога, прославляющего так <тех>, что славят его. Тому слава во веки. Аминь.

 



[1] Богъ милостивъ и щедръ...животу... — Монтаж цитат из разных библейских книг: Иоиль. 2, 13; Тим. 2, 4; Иез. 33, 11.

[2] Овча моя ... вѣчныи. — Иоан. 10, 27.

[3] Подобни ми бываите ... Христу. — 1 Кор. 11, 1.

[4] Солунь (Селунь) — Фессалоника, современные Салоники — город на северном побережье Эгейского моря, в IX в. один из главных городов Византийской империи.

[5] Другарескъ — друнгарий, командир «друнги», в иерархии военных властей фемы (военно-административного округа в Византии IX—X вв.) занимал следующее место: стратиг — турмарх — друнгарий — комит.

[6] Стратиг — глава фемы.

[7] Иов — библейский праведник (книга Иова).

[8] ...семь отрокъ... — Неоднократное упоминание числа 7 или кратных ему для определения событий в жизни героя или его родителей заставляет подозревать, что это не столько реальные даты, сколько стремление агиографа использовать для измерения священное число. Можно отметить и другие характерные для агиографии мотивы: отказ младенца от молока кормилицы, отказ родителей после его рождения от плотских сношений.

[9] Егда же роди и мати... — По свидетельству Жития Константин скончался 14 февраля 6377 г. (т. е. 869 г. по сентябрьскому стилю, принятому в Византии, или 870 г. — по мартовскому, который мог применяться в Великой Моравии), 42 лет от роду. Β соответствии с этим его рождение следует относить либо κ концу 826—началу 827 г., либо κ концу 827—началу 828 г. Β памятнике церковного происхождения, принадлежащем κ византийскому культурному миру, логичнее ожидать первый вариант.

[10] ...отца и устроителя...крьстияны. — Имеется в виду византийский император, считавшийся главой всех христиан на земле.

[11] ... видѣ сонъ... — Рассказ ο чудесном сне сложился под влиянием сочинений знаменитого церковного деятеля, теолога и писателя IV в. Григория Назианзина. Β Житии сон Константина приспособлен κ условиям жизни IX в., когда был распространен выбор невесты для императора или наследника из числа собранных в столицу красавиц.

[12] Сыну, храни законъ... матере своея. — Притч. 6, 20.

[13] Свѣтилникъ бо ... и свѣтъ. — Притч. 6, 23.

[14] Рчи же ... створи. — Притч. 7, 4.

[15] Сияеть бо ... избавишися ею. — Ср. Прем. 7, 29; 8, 2; 10, 9.

[16] Плакида — Евстафий Плакида — римский военачальник; согласно его житию, обратился в христианство, увидев во время охоты оленя с крестом между рогами (Житие Плакиды см. БЛДР, 3).

[17] Григорий Феолог — Григорий Богослов (Назианзин).

[18] О Григорие... и учитель. — Данный текст — попытка стихотворного перевода с греческого языка молитвы Константина.

[19] Вшед же въ многи ... сердца своего. — Эпизод свидетельствует ο том, что в провинции в IX в. можно было получить лишь начальное образование.

[20] Логофет — с VII в. глава важнейших центральных ведомств Византии, здесь — логофет Феоктист, первый министр при дворе императрицы Феодоры и ее малолетнего сына Михаила III в 40-х—начале 50-х гг. IX в.

[21] ...да ся бы съ царемъ училъ. — Данное свидетельство маловероятно, так как Михаил III был значительно моложе Константина.

[22] Боже отець наших... премудрость... — Прем. 9, 1—2, 4.

[23] ...да разумѣвъ... спасуся. — Ср. Прем. 9, 10, 19.

[24] Азъ бо есмь ... твоея. — Ср. Пс. 115, 7; Прем. 9, 5.

[25] Царьград — Константинополь, столица Византийской империи.

[26] Лев — Лев Математик — ученый IX в., возобновивший занятия точными науками и изучение античных текстов; позднее — глава государственного училища, созданного дядей императора Михаила III Вардой.

[27] Фотий — филолог, знаток древних авторов, теолог; в 40—50-х гг. крупный государственный чиновник, с 858 г. — патриарх Константинопольский.

[28] Научи же ся Омиру ... художьствомь. — Перечень наук традиционен и соответствует курсу организованного позднее Константинопольского университета. Упоминание на первом месте не связанных между собой Гомера и геометрии, возможно, объясняется тем, что этим наукам Константин учился у Льва, а остальным — у Фотия.

[29] Скорость бо ся ... съ Богомъ жити. — Мозаика фрагментов из Похвального слова Василию Великому Григория Богослова.

[30] Княжение — термин для обозначения архонтии, территории, населенной славянами, во главе которой ставился вместо местного князя чиновник.

[31] ...прадѣдьняа чьсти... искати. — Прадедом назван Адам, отыскать его честь и богатство — достичь совершенства, которым отличался праотец до грехопадения. Отрывок следует трактовать как отказ от светской карьеры и желание стать монахом.

[32] Царица — Феодора, вдова императора Феофила (829—842), мать Михаила III (842— 867), после смерти мужа и до 850 г. — правительница.

[33] ... книгчии... — Вероятно, имеется в виду библиофилакс — библиотекарь, поскольку Константин как молодой клирик, не имевший опыта работы в администрации, не мог сразу стать хартофилаксом — главой патриаршей канцелярии и архива, а должен был получить более скромную должность. Так как все известные хартофилаксы были дьяконами, Константин не мог получить сан выше, и сообщение ο посвящении его сразу в священники — неточно. Β украинско-белорусских списках Жития, обладающих рядом текстологических особенностей, должность Константина обозначена как «сосудохранитель», т. е. скевофилакс — хранитель патриарших облачений.

[34] ...патриарх... — Вероятно, имеется в виду патриарх Игнатий (847—858).

[35] Святая София — собор в Константинополе, при котором находились патриаршая библиотека и архив.

[36] Узкое море — пролив Босфор.

[37] Умолиша же ... ся ятъ. — Возможно, речь идет ο назначении Константина преподавателем Константинопольского университета.

[38] Анний патриарх — Иоанн Грамматик, патриарх Константинопольский (837—842), глава партии иконоборцев. Анний — презрительная кличка, данная ему его противниками. Рассказ ο диспуте вызывает сомнения исследователей, так как подобные рассказы известны и в житиях других святых того же времени.

[39] Патрикий — один из высших византийских почетных титулов.

[40] He сътвориши всякого подобиа. —  Ср. Исход 20, 4 в Острожской Библии.

[41] He сътвориши подобиа. — Ср. Исход 20, 4; Вт. 5, 8.

[42] Чтение второе. — Следующий далее рассказ ο посольстве κ арабам неоднократно вызывал сомнения, так как такое посольство не упоминается в других источниках. Однако некоторые детали свидетельствуют ο том, что это посольство имело место.

[43] Давида... с тремя каменми... — См. 1 Царств. 17, 40. Β Библии говорится ο пяти камнях. Здесь отразился след глаголического оригинала: в глаголице Β (3) и Д (5) имеют очень близкое начертание.

[44] Асикрет Георгий — византийский дипломат, ведший переговоры с арабами. Полагают, что именно он стоял во главе посольства, участником которого и был Константин.

[45] ...образи дѣмонскы ... ругающеся. — По эдикту халифа Мутаваккиля (на престоле с 847 г.), преследовавшего христиан, предписывалось изображать дьявола на дверях их домов.

[46] Род его ... животъ его. — Деян. 8, 33; ср. Ис. 53, 8.

[47] Послахомъ духъ... ο Троици. — Коран 19, 7. Ссылка на эту суру — обычный аргумент в полемике с мусульманами византийских теологов.

[48] Молити за врагы... гонящимъ. — Ср. Мф. 5, 44; Лк. 6, 27.

[49] Молите за обидящая. — Мф. 5, 44; Лк. 6, 28.

[50] Больша сея любъви... за другы. — Ср. Иоан. 15, 13.

[51] Христосъ есть дань даялъ... — Утверждение неточно: Иисус Христос только не отрицал необходимости ее давать (Мф. 22, 17—21; Мр. 12, 14—17).

[52] Армениино. — Так славянский автор передал греческий вариант титула халифа — «амерумна». Константину, по-видимому, показывали постройки халифа Мутаваккиля в его резиденции Самарре, изумлявшие своей роскошью.

[53] Аще и смертно... не вредить. — Мр. 16, 18.

[54] Единою же на Святыи дьнь... ο всѣх сихъ. — Рассказ этот представляет одно из обычных для агиографии общих мест.

[55] Олимбъ — гора Олимп в Малой Азии на побережье Мраморного моря — один из центров византийского монашества в IX в.

[56] Хазары — союз тюркоязычных племен, главным образом кочевых, создавших на Нижней Волге и в степном Предкавказье государственное образование раннефеодального типа — Хазарский каганат (VII—середина X в.).

[57] ...испьрва единъ токмо Богъ ... имемъ. — Подавляющее число исследователей считают речь хазарских послов вымыслом агиографа. Судя по арабским и еврейским источникам, каган и хазарская знать приняли иудаизм по крайней мере за несколько десятилетий до путешествия Константина.

[58] Хорсунь — Корсунь, Херсон — город на территории современного Севастополя, центр византийских владений на Крымском полуострове.

[59] Самарянин. — Самаритяне — название этнической и религиозной группы семитского населения.

[60] ...книгы самарѣискы... — Имеется в виду Пятикнижие, написаиное самаритянской азбукой.

[61] ...русьскы писмены... — Это загадочное место в Житии породило огромную литературу, из которой можно выделить следующие основные точки зрения: 1) русские письмена — письмена древних «руссов» (восточных славян), которые затем легли в основу изобретенной Константином азбуки; 2) имеется в виду перевод Библии на готский язык, осуществленный в IV в. Вульфилой; 3) имеются в виду «сурские», т. е. сирийские письмена. Большинство исследователей в настоящее время придерживаются последней точки зрения.

[62] ...яко святыи Климент ... лежить... — Имеются в виду останки похороненного у Херсонеса мученика раннехристианского времени по имени Климент, которого легенда, возникшая в IV—VI вв., отождествила с Климентом, папой римским, третьим преемником апостола Петра. Место погребения в результате погружения берега κ IX в. оказалось на полузатопленном островке.

[63] Архиепископ — Георгий, архиепископ Корсунский.

[64] ...якоже пишеть въ обрѣтение его. — Имеется в виду написанное Константином на греческом языке и сохранившееся только в славянском переводе Сказание об обретении мощей св. Климента.

[65] Угры — венгры, кочевавшие в этот период в причерноморских степях.

[66] ...кюръ илѣса... — От греч. κυριε ελεησον — «Господи, помилуй».

[67] Меотьское озеро — название Азовского моря в античной и византийской литературе.

[68] Капийская врата — обозначение Дербентского прохода в античной и византийской литературе.

[69] Дѣдъ имѣхъ велии... есмь. — Аллегория библейского рассказа ο грехопадении.

[70] Слушаи мене... въ вѣкы. — Ис. 48, 12.

[71] Въ горѣ каменнии ... наша грѣхы. — Ср. Исход 19, 16; 34, 9; 1 Иоан. 3, 5.

[72] Акюла — Аквила — еврейский ученый II в., переводчик Ветхого Завета на греческий язык. Константин использовал этот перевод, отличающийся от Септуагинты, как доказательство христианского догмата ο воплощении Бога в человеческом теле.

[73] Се азъ въздвигну ... в того мѣсто. — Ср. Быт. 9, 9, 2—6.

[74] Даю законъ... и тобою. — Ср. Быт. 17, 13, 2, 4, 7.

[75] Послуши же завѣта сего... Егупетьскы. — Иер. 11, 2—4.

[76] Прѣставлю ... дамъ. — Ср. Иезек. 11, 19; 36, 26.

[77] Явѣ се дьние ... в завѣтѣ моемь. — Иер. 31, 31—32.

[78] Яко се завѣтъ мои... в люди. — Ср. Иер. 31, 33.

[79] Тако глаголеть... и законъ отринуша. — Иер. 6, 16—19.

[80] Нѣсть моея воля... Господь Вседержителъ. —Мал. 1, 10—11.

[81] Аще послушающе... рѣкы Ефранта. — Ср.  Вт. 11, 22, 24; Исход 23, 31.

[82] Радуися зѣло ... до коньца вселения. — Ср. Зах. 9, 9—10.

[83] He оскудѣеть князь... ся щадить. — Ср. Быт. 49, 10.

[84] 70 недель... и пророчество. — Ср. Дан. 9, 24—25.

[85] ...желѣзное царство... — Дан. 2, 40.

[86] Камень ... без рукъ чьловечьскъ... — Ср. Дан. 2, 34, 45.

[87] Въздвигнеть Богъ... въ вѣкы. — Дан. 2, 44.

[88] Остависте имя ваше... Богомъ небеснымъ. — Ис. 65, 15—16.

[89] Се, дѣва... c нами Богъ. — Ис. 7, 14; Мф. 1, 23.

[90] И ты, Вифлеоме... и родити. — Мих. 5, 2—3; Мф. 2, 6.

[91] Въпросите и видите... спасеться. — Иер. 30, 6—7.

[92] Преже даже ... роди мужескъ полъ. — Ис. 66, 7.

[93] Благословенъ Господь Богъ Симовъ... — Быт. 9, 26.

[94] Да распространить ... в села Симова. — Быт. 9, 27.

[95] Ибо чьловекъ мира... уповахъ. — Ср. Пс. 40, 10.

[96] Се буди ... и мною. — Быт. 17, 2, 7, 10—11.

[97] ...утерпль жилу стегна его... — Ср. Быт. 32, 25.

[98] ... Израиль... Бога. — Ср. Быт. 32, 28, 30.

[99] Образъ ли скиния... изрядныи. — Ср. Исход 26, 1—37; 36, 8—38.

[100] Первуму завѣту... ся оскеернила. — Ср. Быт. 9, 3; Тит. 1, 15.

[101] Се вся добра зѣло... — Ср. Быт. 1, 31; 2, 9, 16.

[102] Снѣсте бо... възлюбленыи. — Ср. Вт. 32, 15.

[103] Сѣдоша людие ... въсташа играть. — Исход 32, 6.

[104] Α иже хочеть ... словесъ. — Состав сочинений («слов») Константина, не дошедших до нас, не установлен.

[105] Дъва мальжена ... посла. — Аллегория библейского рассказа ο грехопадении первых людей.

[106] ... яко от девы ся родилъ... силою великою. — Ср. Коран 19, 29, 3, 40, 43.

[107] До Христа ... прѣстанеть. — Ср. Дан. 9, 24.

[108] ... судиа ветхыи дьньми... — Ср. Дан. 7, 9, 22.

[109] Иже бо... въ сладъкую. — Ср. Исход 15, 23—25.

[110] ... въ Фулъстѣ языцѣ ... — Β источниках VIII—IX вв. неоднократно упоминается г. Фуллы, центр особой епархии в Крыму.

[111] Александръ — Здесь не название дерева, a ero нарицательное наименование, в переводе с греческого «защитник мужчин».

[112] Гряду азъ събрати... въ языцѣхъ. — Ис. 66, 18—19.

[113] Азъ послю... изловять вы. — Ср. Иер. 16, 16.

[114] ... девять сотъ и девятеро... и девятъ лѣт. — Во всех славянских списках срок назван неправильно: хронологические расчеты на основании Летописца патриарха Никифора дают цифру 989.

[115] Ростислав — правитель Великой Моравии, раннефеодального славянского государства.

[116] Дѣдъ мои и отець мои ... — дед Михаила III — император Михаил II (820—829), отец — Феофил II (829—842).

[117] ... съ Варъдою, уимъ своимъ... — Варда — дядя Михаила III по матери, его соправитель с титулом «кесаря», фактический глава империи в конце 50-х—начале 60-х гг. IX в.

[118] ... иже просять ... толкущимъ. — Ср. Мф. 21, 22; 7, 7; Лк. 11, 9.

[119] Испьрва бѣ слово... бѣ слово... — Иоан. 1, 1. Эта фраза свидетельствует ο том, что первым Константин переводил Евангелие апракос.

[120] Константин — римский император IV в., прекративший преследования христиан, в византийской традиции — образец идеального государя.

[121] И отверзошася ... бысть гугнивымъ. — Ср. Ис. 35, 5; 32, 4.

[122] Но 3 языки есть токмо... и латынски... — Изложенная здесь точка зрения, что воздавать хвалу Богу можно лишь на трех языках, сложилась на латинском Западе начиная с VII в. под влиянием высказываний Исидора Севильского.

[123] ...латиньстии и спручьстии архиерѣи... — архипресвитеры, стоявшие во главе церковных округов Великой Моравии. Чем вызвано их разделение на латинских и франкских («спручьстии») — неясно.

[124] ...нарече я триязычникы... Господни. — Имеется в виду надпись, сделанная на кресте на трех языках (Лк. 23, 38).

[125] ...яко подъ землею... вельглави... — Имеются в виду антиподы, жители противоположной стороны земли (по учению пифагорейцев). Бóльшая часть церковных авторитетов раннего средневековья отрицательно относилась κ этому мнению.

[126] И аще кто... того ради. — Происхождение этого поверья, которое пропагандировало немецкое духовенство, неясно. Возможно, таким путем велась борьба с распространенным у славян почитанием змей.

[127] Аще чьловека... не прикасаеть. — Β настоящее время исследователи полагают, что вместо слова «человек» в данной фразе читалось что-то другое. Наиболее вероятно здесь было слово «чльк», прочитанное затем как «члк» — «человек». Β старопольском языке это слово было обозначением пресмыкающихся.

[128] Пожри Богови... молитвы твоя. — Ср. Пс. 49, 14.

[129] Жены же уности... жена завѣта твоего. — Ср. Мал. 2, 15—16, 13—14.

[130] Яко речено...прѣлюбы дѣеть. — Мф. 5, 27—28, 32; ср. Мф. 19, 9; Мр. 10, 11—12.

[131] Яже есть Богъ... не разлучаетася. — Ср. Мф. 19, 6; Мр. 10, 9.

[132] Четыри же десять мѣсяца... — Β Житии Мефодия указан другой срок пребывания братьев в Моравии — 3 года, что, вероятно, более соответствует действительности.

[133] Паноньскъ — Паннония, провинция в составе Римской империи; занимала западную часть Венгрии, северную часть Югославии и восточную часть Австрии.

[134] Бънятъцихъ — местный беспредложный падеж от Бънѣтъкы — Венеция.

[135] Диалогъ. — Β рукописи: Фолог, исправлено по смыслу.

[136] Иероним — переводчик Библии, учитель церкви (IV—V вв.).

[137] Августин — учитель церкви (IV—V вв.).

[138] He идеть ли дождь...ли на вся... — Ср. Мф. 5, 45.

[139] Явѣ же суть си... ини мнози. — Перечень, приведенный Константином, включает в себя ряд народов Закавказья и Ближнего Востока, обладавших ко времени путешествия Константина многовековой письменной традицией, которая в той или иной форме дошла до наших дней. Таковы армяне, персы, грузины, арабы. Наряду с ними в списке фигурируют языки, вымершие к настоящему времени, на которых в IX в. существовала разнообразная литература — сирийский, коптский («египтяне» в списке, которые отличаются от арабов, несомненно потомки древнего населения Египта) и согдийский — восточноиранский язык (Согдиана — область на территории современных северного Таджикистана и южного Узбекистана), служивший международным языком в Центральной Азии в VIII—X вв. Согдийское письмо было создано на основе ближневосточных алфавитов уже в начале нашей эры. На основе согдийского письма не позднее VI в. была создана руническая письменность на тюркском языке («турси» Жития), существовавшая в Центральной Азии до X в. Κ ней восходят особые варианты аварского («объре») и хазарского («козаре») рунического письма. Письменность и богослужение на родном языке у готов появились в IV в., со времени их вторжения на земли Римской империи. С готами, остатки которых жили в Крыму в IX в. Константин мог познакомиться во время Хазарской миссии. Абхазы не имели собственной азбуки, возможно, их включение в список объясняется тем, что они использовали при богослужении грузинский (а не греческий) язык.

[140] Поите Господеви... и въспоите! — Пс. 95, 1; 97, 4.

[141] Вся земля... вышнии. — Пс. 65, 4.

[142] Хвалите Господа ecu языци... хвалите Господа. — Пс. 116, 1; 150, 6.

[143] Елико же есть... Божия будуть. — Иоан. 1, 12.

[144] He ο сихъ ... и азъ в тебе. — Иоан. 17, 20—21.

[145] Дана ми есть всяка власть... Аминь. — Мф. 28, 18—20.

[146] Шедъше въ весь миръ... възъглаголють новы. — Мр. 16, 15—17.

[147] Горе вамъ, кънигъчия... не оставляете внити. — Мф. 23, 13.

[148] Горе вамъ... внити възбранисте. — Лк. 11, 52.

[149] Хошю, да вcu языкы глаголете... нъ миру. — 1 Кор. 14, 3—33, 37.

[150] Аще кто не разумѣеть — да учится. — Ср. Прит. 8, 5. Перед нами явная редакторская правка текста: слова «А кто не разумеет, пусть не разумеет» (1 Кор. 14, 38), содержащиеся в некоторых списках, часто или пропускаются или заменяются как явно не отвечающие идее отрывка в целом.

[151] Тѣм же, братье... да бывають. — 1 Кор. 14, 39—40.

[152] Всякъ исповѣсть... Богу Отцю. — Фил. 2, 11.

[153] ...римьскыи папежь... — римский папа Николай I (858—867).

[154] Апостоликъ — апостолический, преемник апостолов, употреблялся наряду с термином «папа римский». Однако эти термины имели разное значение: «папа» употреблялся для обозначения римских пап вообще, в том числе и умерших к моменту действия, а «апостолик» обозначал лишь папу, обладающего властью в момент действия.

[155] Адриан II — римский папа (867—872); Николай I, вызвавший братьев в Рим, скончался 13 ноября 867 г., а встретил их Адриан, вступивший на престол 14 декабря того же года.

[156] ...церкви святыя Мария...Фатанъ... — Перевод греческого слова «фатан» — ясли. Такое название позволяет отождествить упоминаемый храм с известной римской церковью святой Марии «ad praesepe», ныне — церковь Санта Мариа Маджиоре.

[157] Формоза — епископ Порто, один из главных знатоков восточной политики в папской курии, с 866 г. папский легат в Болгарии.

[158] Гаудерих — епископ Веллетри, влиятельный советник римских пап.

[159] ...въ церкви святаго Петра... — знаменитый собор св. Петра, главный храм католической церкви, где по преданию похоронены останки апостола.

[160] Петрунилы. — Церковь Петрониллы — небольшая ротонда возле собора св. Петра, существовала еще в начале XVI в.

[161]  ...въ церкви святаго Андрѣя... — Имеется в виду церковь св. Андрея, построенная папой Григорием Великим, ныне известна как церковь Сан Грегорио ад Челио.

[162] ...у великаго учителя... в церкы... — Имеется в виду церковь Сан Паоло Фуори ле Мура.

[163] ...Арсѣния епископа... епискупъ... — Арсений, епископ Орто, член постоянного совета при папе из семи епископов наиболее близких κ Риму диоцезий.

[164] Настас — Анастасий, племянник Арсения, глава папского архива и канцелярии, знаток греческого языка, переводчик.

[165] Нѣсть уже... есть родити. — Имеются в виду ветхозаветные пророчества: Дан. 12, 11 — 13; Ис. 7, 14.

[166] Ο рекшихъ къ мнѣ ... обрадовася. — Ср. Пс. 121, 1.

[167] Кирилъ. — По традиции, постригающийся в монашество принимал другое имя, начинающееся с той же буквы. Имя Кирилл Константин принял, вероятно, в честь Кирилла Александрийского, греческого теолога V в.

[168] ...50 дьнии. — Цифра, возможно, символическая, соответствует 50 дням, которые прошли от Воскресения Христа до Сошествия Святого Духа на апостолов.

[169] ...покрывая кровомъ крилу твоею... — Ср. Пс. 60, 5.

[170] Благословенъ Богъ нашь... избави ны... — Ср. Пс. 123, 6—7.

[171] ...въ 14 дьнь... 7 лѣт. — См. выше.

[172] ...въ свои манастырь... — Имеется в виду монастырь Полихрон на Олимпе Вифинском.

[173] ...церкви святаго Климента... — Позднеантичная базилика, сохраниласьдо наших дней как подземная часть более поздней постройки под тем же названием.

[174] Написавъ же... и нощь... — С этим сообщением в течение длительного времени связывали открытую в XIX в. фреску IX в. в церкви св. Климента с изображением Христа на троне в окружении двух архангелов и святых Климента и Андрея, которые представляют Христу двух коленопреклоненных духовных. Β настоящее время историки искусства не разделяют мнения, что на фреске изображены Кирилл и Мефодий, и рассматривают ее как типичную патрональную композицию, выполкенную по заказу двух неизвестных высокопоставленных лиц духовного звания.

 

У истоков славянских литератур лежит сочинение, посвященное человеку, чей талант, труд и подвиг сделали возможным само их существование, — обширный текст высоких литературных достоинств и ценнейший исторический источник — Пространное житие Константина (в монашестве Кирилла) Философа. Относительно авторства памятника существуют разноречивые суждения, но среда, в которой он возник (ближайшее окружение первоучителя), и время создания (вскоре после смерти Константина в Риме) не вызывают сомнений.

Жизнеописание создателя славянской письменности в полной мере разделило ее исторические судьбы: гонение в Великой Моравии после смерти архиепископа Мефодия, когда само существование славянской грамоты и славянского богослужения находились под вопросом, триумф в Болгарском государстве Бориса и Симеона и упадок под византийским владычеством, новый бурный расцвет уже на иной территории — в Киевской Руси. Вплоть до Нового времени тема равноправия славянского языка как языка, которым достойно славить Бога, и ортодоксальности славянского православия оставалась актуальной. Первые следы использования Жития Константина в других литературных памятниках прослеживаются с начала XII в. (Повесть временных лет под 996 г.). Символично, что уже на рубеже Нового времени в России к нему проявляют интерес писатели противоположных литературных направлений: высокоученейший воспитанник Киево-Могилянской академии св. Димитрий, митрополит ростовский, создавший к 1700 г. новую редакцию Жития, и основатели знаменитой Выговской пустыни старообрядцы братья Андрей и Симеон Денисовы, включившие традиционный текст памятника в круг обязательного чтения общины (Минеи Четьи 1711 г.). Внимание и уважение к истокам сближало противоположности.

Живое отношение последующих эпох к Житию Константина как к памятнику, вновь и вновь обретающему актуальность, отразилось и в его рукописной традиции. Сохранилось не менее 60 полных списков памятника начала XV—XVIII вв., а число выписок (старшие из которых относятся к XIII в.) просто не поддается учету. Сопутствующие памятнику в рукописях тексты ясно свидетельствуют, что Житие (и выписки из него) воспринимались и использовались многопланово: и как собственно агиографический памятник, и как полемический трактат, источник сведений по истории, философии и грамматике. Большинство сохранившихся списков (свыше 80 %) — восточнославянского происхождения. Однако значение древнерусской традиции Жития не только в их числе: как недавно установил итальянский славист Дж. Дзиффер, вседошедшие списки памятника восходят к восточнославянскому протографу домонгольского времени.

Текстологическая история Жития Константина (в отличие от «текста-близнеца» — Жития Мефодия) чрезвычайно сложна, и реконструкция текста, наиболее близкого к оригиналу, вызывала немало научных споров. Из новейших работ на эту тему нужно указать статьи Б. Н. Флори (Рукописная традиция памятников Кирилло-Мефодиевского цикла: (Итоги и задачи изучения) // Жития Кирилла и Мефодия. М.; София, 1986) и Дж. Дзиффера (Рукописная традиция пространного жития Константина // Советское славяноведение. 1991. № 3; La tradizione russa sud—occidentale della Vita Constantini // Studii slavistici offerti a Alessandro Ivanov nel suo 70 compleano. Udine, 1992).

Общее число работ, посвященных разным аспектам жизни и деятельности Константина Философа и Мефодия (в том числе в немалой степени их житиям), насчитывает несколько тысяч. Сведения о них собраны в четырех больших библиографиях: 1. Ильинский Г. А. Опыт систематической Кирилло-Мефодиевской библиографии. София, 1934; 2. Попруженко М. Г., Романски Ст. Кирило-Методиевска библиография за 1934—1940 гг. София, 1942; 3. Можаева И. Е. Библиография по Кирилло-Мефодиевской проблематике. 1945—1974. М., 1980; 4. Дуйчев ., Кирмагова А., Паунова А. Кирило-Методиевска библиография. 1940—1980. София, 1983.

Текст Жития Константина, начиная с середины прошлого столетия, неоднократно публиковался как по отдельным спискам, так и по целым группам. Лучшим остается издание П. А. Лаврова (Материалы по истории возникновения древнейшей славянской письменности. Л., 1930). Общим недостатком этих изданий является (как выяснено к настоящему времени) то обстоятельство, что в основу клались списки, отразившие большую редакторскую правку (рукопись Московской духовной академии № 19 — для восточнославянских, списки Владислава Грамматика — для южнославянских).

Обстоятельный научный комментарий памятника с изложением разных точек зрения по спорным вопросам и обширной библиографией принадлежит Б. Н. Флоре (Сказания о начале славянской письменности / Вступ. статья, перевод и комментарий Б. Н. Флори. М., 1981).

Текст Пространного жития Константина-Кирилла Философа издается по древнейшему списку нач. XV в., помещенному в дополнениях к Толковой Палее (ГИМ,собр. Е. В. Барсова, № 619. Л. 250 об.—267). Список восточнославянский, новгородский по происхождению (в языке постоянно наблюдаются мена Ц и Ч, Ъ и И) и является старшим в группе списков, содержащих текст памятника, наиболее близкий к первоначальному (так называемая группа С или Новгородская 2-я) (Дзиффер Дж. Рукописная традиция пространного жития Константина // Советское славяноведение. 1991. № 3).

Β рукописи из-за утраты двух листов отсутствует текст, повествующий ο юности Константина, его учении в Константинополе, прении с патриархом Аннием и начале миссии к сарацинам. Эта утрата восполняется по списку в сборнике второй половины XV в. (РНБ, Софийское собр., № 1288/478), принадлежащему к той же группе списков, что и публикуемый Барсовский. Текст Софийского списка приводится по публихации О. М. Бодянского (Бодянский Ο. Μ. Кирилл и Мефодий: Собрание памятников до деятельности святых первоучителей и просветителей славянских племен относящихся // ЧОИДР. 1863. Кн. 2. С. 39—65).

Β рукописи Барс. 619 в тексте Жития Константина видны многочисленные следы работы редактора (или, скорее, корректора), современной списку (или несколько более поздней, но XV в.): восполнены пропуски (отдельные буквы над строкой, слова на полях), отдельные слова и части слов написаны по выскобленному тексту, зачеркнуты замеченные ошибочные написания (все эти исправления и большинство первоначальных написаний хорошо видны в фототипическом издании). Текст издается с учетом этой правки.

Β соответствии с членением текста, принятым в древнерусской рукописной традиции (и в частности, в списке ГИМ,Барс. 619), текст разбивается на 5 глав-«чтений», а не на 18 глав (такое деление введено исследователями в XIX—XX вв.). Текст чтения 1 полностью соответствует главам I—V, 2 — VI—VII, 3 — VIII—XIII, 4 — XIV—XV, 5 — XVI—XVIII.