СЛОВО НА ПОХВАЛУ БЛАЖЕННЫЯ И ВЕЧНОДОСТОЙНЫЯ ПАМЯТИ ПЕТРА ВЕЛИКАГО,

Минимизировать
императора и самодержца всероссийскаго, и прочая, и прочая, в день тезоименитства его проповеданное в царствующем Санктъпетербурге, в церкви Живоначалныя Троицы, святейшаго правительствующаго Синода вицепрезидентом, преосвященнейшим Феофаном, архиепископом псковским и нарвским
 
Се день, о сынове российстии, прежде нам великую материю радости подававший, ныне же непрестающую скорбь и печаль вящше возбуждающий, день тезоименитства Петра Великаго! Прежде в сей день торжествовала Россиа, благодаря смотрению божию за дарованного себе монарха, перваго толикия славы в царех российских первому апостолу тезоименнаго и не всуе имя сие имевшаго, твердаго в вере, крепкаго в деле и как на утверждение отечества, так и на сокрушение супостат наших каменю подобнаго. Ныне же день сей, тоежде блаженство наше нам воспоминая, но уже от нас взятое, всех обще сердца наша, доселе от горести не услажденная, еще и паче огорчевает. Но что на пользу весьма побеждатися болезнию, когда так не возвратим, чего мы лишилися! Не лучше ли то нам зделать, что и Богу и Петру нашему должны мы: то есть предложить на среду славныя таланты, дела же и действия Петрова. Вем, что сих воспоминание покажет, коликая нам зделалася трата, и тако великая в нас возбудит стенания. Обаче, о слышателие, каковаго нас чудный муж сей исполнял духа, то есть крепкаго, мужественнаго и в христианской философии искуснаго, таковым духом и сие последнее послужение наше совершить ему долженствуем. Скорбим и сетуим, но не яко окамененнии; плачимся и рыдаим, но не яко отчаяннии; тужим от горести сердца, но не яко немии и чувств лишившийся. Многая одолжают нас, да не умолчим богоданных дарований, которыми нас обогатил изобильно, а весь свет довольно удивил сущий сей отец наш Петр воистинну Великий. Требует того от нас превысокое не по власти токмо, но и по силе достоинство его; требует раболепное и сыновнее благодарствие наше; требует и наипаче явленное нам чрез него великое благодеяние божие. Петрова бо дела предлагая, предложим дела божия, которая по всей селенней проповедуемая; аще мы умолчим, то якоже отъятием делателя недостойни их являемся, тако и молчанием неблагодарни Богу явимся.
 
Того ради, исполняя по силе сие наше долженство и приступая к некоему Петровой славы повествованию (к некоему, глаголю, повествованию, неравному и недовольному, которому разве великия книги могут быть довольныя), молю и прошу христолюбие ваше не о чем обычно просят слышателей проповедники, то есть да нестужительно слышать изволите, но что напомянулося прежде, — да мужественное, и любомудрое, и Петрову сердцу подобное возъимеете великодушие и терпение, еже бы слышащым толикая благая, которых совершитель оставил нас, в конец душою не ослабеть.
 
Тебе во первых и наипаче касается наше сие прошение, державнейшая монархиня наша, силная силнаго наследница. Потщися одолети нестерпимую болезнь твою известным всем в женской плоти твоей мужеством, подержи терпеливне вонзенный в сердце твое терн сей и оружие, душу твою проходящее. Аще бо и прежде, сопутствуя Петру в великих и трудных походах его и всякия страхи мужественно презирая, едиными его самаго бедствии ты сокрушалася, — то кто исповесть нынешнюю твою горесть, Петра отъятием вшедшую в тебе. Того ради, при слышании Петровых дел, славою оных услаждай сердце твое и толикое лишение крайним великодушием понеси. Аз же надеюся, что повествованием сим не токмо возбудимся к благодарению божией милости, много нам в Петре нашем благодеявшей, и Петру, много милостию божией действовавшему, но и в настоящей скорби нашей получим отраду и утешение.
 
Не тако бо нас, о российстии сынове, не тако оставил нас отец наш, аки бы вся своя с собою унесл, но оставленным оставил нам неисчетная богатства своя и различная дарования: ово во учении и образе, ово же и в содеянных делах, великих и безчисленных. Трудность только предлежит, како бы оная обнять и представить словом, а еще кратким и малоискусным. Вижду бо пространный облак сил и дел добродетельных, и что первее, что потом, что послежде сказать, но и что воспомянуть, что же за краткость времене и оставить, недоумеваю. Посмотрим на двойственную должность и дело, первое, яко просто царя, второе, яко царя христианскаго, и каков и колик во обоих сих Петр показался, нечто, аще и несовершенно, сказать довольно будет. Чин же и порядок слова сего приимем от премудраго Иисуса Сирахова, который, похваляя Давида царя, первее воспоминает труды его человеческия, отечество пользовавшыя, потом же дела богословская, благоверию и церкви пособившая.
 
Посмотрим же и мы первее на труды монарха нашего аки бы просто человеческия, хотя и не много в человецех подобная обретаются и кия от пользы отечеству нашему, богоданному достоянию своему, сотворил. А к сему великому делу нужда есть монарху, аще имя свое не вотще носит, нужда есть аки две некие не телесные, но умные руки — силу, глаголю, воинскую и разум политический: едино из них к защищению, а другое к доброму управлению государства. И непристойно еще руками сия нарицаю, понеже невозможно и двема рукама двоих дел купно, а еще разстоящих и разноличных делать; лучше так сказать, что таковому человеку нужда есть быть сугубым человеком: был бы он и в деле воинском искусный и храбрый, и в деле правительском премудрый и прилежный. Много ли же таковых государей в историах обрящем? А Петр наш есть, и будет в последния веки таковая то историа, и чудная воистинну и веру превосходящая.
 
Хощеши ли видеть его силу воинскую? С природы охотный к оружию и жаркий к огню военному, во отроческом возрасте как играл и в чем забавлялся? Водить и строить полки, созидать крепости и тыяжды доставать, и оборонять, и полевым боем сражатся — то его забавы и потехи, то его младенческая играния. И что весьма пречудно, когда не пора еще было быть ему учеником воинским, он уже аки старый того учитель, прежднее неправильное воинство яко слабое к защищению, но токмо к разорению отечества сильное узнав, презирать и отставлять, а новую регулу вводить потщался. И если бы таковый отрок у римлян оных древних, языческим суеверием ослепленных, явился, вси бы воистинну веровали, что он от Марса рожден есть. Скоро же тогда малыя и не доволныя земныя походы показалися ему. Увиденный по случаю или паче по смотрению божию ботик оный, древо тогда презренное, ныне же преславное, толикую разжегло в пространном сем сердцы охоту к навигации, что успокоитися не могл, донележе не достигл совершеннаго воднаго безпокойства. Кто же не удивится, как скоро и коль высоко от отроческих оных забав выскочил! В потешных войнах аки бы в прямых и великих обучився, возрадовася аки исполин тещи путь, и позван от европских потентатов в конфедерацию на турка, не дожидался начинания их, устремився на лютаго онаго супостата Христова и отъятием крепких его щитов — Кезикермена, где силою и повелением, и Азова, где лицем и действием, присутствовал. Много отъял у него высокоумнаго духа и показанным на мори Черном флотом, дотоль неслыханным, в страх и в сумнение привел его. И тако не отечества токмо своего, но всего христианства защитник показался.
 
И туды он весь дух свой простирал. Крепкое его намерение было попрать и умертвить дракона магометова или поне изгнать его из рая восточнаго. И небезнадежное того чаяние было, аще бы ты, о добрая Европо, отстала нрава и обычая своего, то есть несогласия и рвения, и аще бы друг другу в общем всех бедствии не завидел, но споспешествовал.
 
Но Бог дивный в судбах своих благоволив в Петре явити силу и славу российскую и мир весь удивити, пресечением тогда турской войны не отъял у него, но пременил благословение свое.
 
Преставшей бо от Юга, востала буря от Севера, война Шведская воспланулася. О и имя страшное! Шведская война! Где в свете ни услышано, что Русь с шведами в войну вступили, согласно говорено, что России конец пришел. И как не так было прорицать? Шведская сила всей Европе была страшная, а российская едва некоею силою нарицатися могла. Что же зделалося? Оное многих о крайнем падении российском пророчество весьма ложное показалося. Но мало то. Ложное было бы оное пророчество, хотя бы мы, сразившеся с неприятелем, равным щастием и нещастием разошлися. Но то зделалося, о чем не токмо никто прорицать, но чего никто и надеятися не могл. Ибо кроме того, что не силное, и необыкшее к войне, и еще букваря, тако рещи, оружейнаго учитися начинающее воинство вступило в брань с сильными, и давно искусными, и везде единым звуком оружия своего страх и трепет носящими, еще так неравный случаи и обстоятельства и поведения обоих сторон явилися, что неприятелю мощно было наше уже своим нарицать, а нам не отчаяватися нашего трудно было. Не в одну сторону принуждены были делать експедиции, не на одном, но на многих местах вступать в действия, в Ингрии, Карелии, в Естонии, в Ливонии, в Курляндии, в Литве, в Польше, потом же и в Белой, и в Малой России, еще потом и в Молдавии (ибо война и турская, от шведской зажженная, шведским огнем и громом нарещися может), еще тогда же и в Померании, и Голштинии, и в Финляндии, и в прочиих странах. Помыслит же некто, что и противной стороне многие оные места проходить нужда была, и тако нам и им равные труды, равные и бедства, — но весьма слеп тот, кто не видел, как то были равные: таковое то было равенство, что откуду противным получены многие корысти, оттуду нам зделалися убытки. Посмотри на Саксонию; где оным явное и действительное приятельство, тамо нам или сумнительная дружба, или известная вражда и противность. Посмотри на Польшу; и у кого получили они прибежище и защиту, от того мы терпели сильное востание. Посмотри на Порту Оттоманскую; в таковом же и в так бедственном походов многоместии каковыя действия были? Единоличныя ли, каковыя прежде России случалися? Все иное: многовидныя и разнообразныя были подвиги и баталии не с одним народом и не одних воинских регул употребляющим, не только же на земли, но и на мори. Еще же и доставать противных и самих себе оборонять в крепостех; их доставать в крепостех твердых, себе оборонять в некрепких и слабых. Так много видеть было трудностей, что в оной войне многие были войны. И как вкратце представить возможно вся бедствия? Воспомянеш некая, и кажется, что хотя много да только всего того, и се яко тучы находят другая. Каковое бо се и коликое, — чего только я не проронил! Противный монарх в скором времени смирил и сломил двоих наших союзников и одного из них тихо сидеть понудил, а другаго с престола низринул: убыло же ему противности, а нам помощи. Но и то еще да судит кто не великим. Что же когда и внутренния российския силы начали терзатися! Бунт донский, бунт астраханский, измена Мазепина — не внутреннее ли се терзание? Не самой ли утробы болезни? И тако до того пришло было, что во оной войне не просто уже не крепкая, но больная сущи Россиа со Швециею, паче преждняго возсилевшею, воевала. Каковаго же, — разсудите, слышателие, — каковаго и коликаго государя оное толь лютое время требовало? Многоочитаго воистинну и многорукаго, или паче многосоставнаго, и на многая места и дела разделять себе могущаго. Тот же то и таков был Петр наш! Петр — сила наша, которою и по смерти его мужествуем! Петр — слава наша, которою до скончания мира российский род хвалитися не престанет! Не доставало ли ему бодрости, трудолюбия, терпения, который толь многия, далекия, безгодныя походы поднял? Не доставало ли ему мужества и храбрости, который сам и в земных, и в морских баталиах, и в приступах, и атаках городовых присутствовал? Не доставало ли ему высокаго разума, котораго и чужие глубокосовестные мудрования и внутренняя изменническая коварства не заплели и не уловили? Но вся оная и от вне и от внутрь воставшыя бури укротил, разсыпал и прогнал Петр. И тогда победил, когда самому ему побеждену быть многие надеялися. И так немощными и изнемогшими победил сильных, как мало и сильнии немощных побеждают. И шлюся я на всех не нашего отечества, но коей ни будь нации не по страстем судящих мужей, не засвидетельствуют ли яко истинному моему сему изречению, что с так славным и страшным (какий наш был) сопротивником вступить в войну, разве по многих уже со многими народами войнах, было бы нечто не безнадежно. А Петр, кроме похода Азовскаго, по детских игралищных войнах своих, будто он уже и с спартанами, и с африканами, и с македонами довольно навоевался, вступил в сию многобедную и ужасную войну и на толикую высоту славы востекл, до которой и по многих военных искусствах не мнози добираются. И что же дивно, что он всему миру дивен стал, что и по далечайшим иноземным странам, куды прежде имя российское слухом не доходило, славятся дела его! Но мне еще всемирнаго удивления большее судится быть силе, что и главный его бывший сопротивник со временем силе и мужеству его удивился и от котораго толикия принял язвы, уже того любить начал и, всех прочих презрев, с ним единым не токмо примирится, но и в союз дружеский совокупится возжелал. Таковаго воистинну свидетельства сильнейшее в свете никогда не бывало. И слава ли только толикому воспоследствовала мужеству? И то великое приобретение, великая прибыль славы; ибо таковая слава не токмо народам честь приносит, но и, противников сокрушая страхом, лучшее подает безпечалие. Но Петровы труды многия, и кроме славы, породили плоды сладкия и нам и нашым союзникам: земель наших отнятых возвращение, новых завоеванных присовокупление, твоего, польский Августе, престола возставление, твое, короно Датская, охранение, наше паки славное благополучие, вожделенный, честный и корыстный мир, мир милующаго Бога всещедрый дар и обоих народов веселие. Наконец, до толикой славы купно и пользы возрасло российское оружие, что и далечайшыя народы протекции и защищения у нас требуют: прибегает о том бедная Ивериа, просила и просит корона Персидская, горские же и мидские варвары, единым оружия нашего зрением устрашени, одни покорилися, другие разбежалися.
 
Видевше тако, слышателие, каков Петр наш был в деле воинском, что надлежит к заступлению и разширению государства, посмотрим еще, каков и в политическом или гражданском деле был, которую силу должен всяк государь иметь к управлению и исправлению своего отечества, а зде тот час нечто чудное и дикое нам является. Не скоро таковаго обрящем, который бы и к воинским, и к гражданским делам угодный и охотный был: иные весьма военные от политических помыслы, иные советы, иные и, почитай, противные искусства; инаго сие, инаго оное сердца, нрава и охоты требует, и едва не тако обоим сим в едином человеке трудно быть, как бы буре и тишине быть во одно время и на одном месте. Собственно же то невместимо по видимому быть имело в Петре нашем. И есть ли бы кто, не ведая, коль пространный ко всему дух его был, разсуждал только состав тела его, судил бы о нем, что к единому делу воинскому родился он: таковый его возраст, таковое зрение, таковое движение. А то вместилося в нем и сие и оное, и действовало превосходно и необычно, и еще в юношеской плоти мужеская намерения восприял. Великий бо сей монарх, просекшейся по взятии Азова войне турской, получив мирный покой, праздну быть и без дел в грех себе поставил. Похитили сердце его чужие страны, разными учении и искусствы словущые. Там ему не побывать возмнилося равне, аки бы и отнюдь не быть в мире сем; не видеть и не научится действ математических, искусств физических, правил политических и известнейшия к тому гражданския, воинския и карабельныя архитектуры, — тех и прочих учений не перенять и аки дражайших товаров не вывесть в Россию, равне аки бы и не жить судилося ему. Жалостно было отлучитися отечества и дому, матери своей благоутробнейшей и любезнейшей фамилии отлучился. Тяжело было поднять на тело юношеское неспокойства и безгодия, еще же и бедствия дорожныя — поднял. Трудно было перебыть завистная препятствия, ово тайная и лестная, ово же и явная, — перебыл. Так охотно избегал от отечества ради отечества, как бы другий уходил из плена и неволи; так к трудам спешил, как бы кто к царствованию; и так весело в деле карабельном и прочиих вышеупомянутых учениях трудился, как весело никто не седит и на брачном пировании: даже получил, чего желал, даже иный от себе, даже сам от себе лучший возвратился.
 
Что же, сам ли только лучший стал? Сам ли себе толко добр и совершенен показался? Вемы воистинну дух мужа сего, что единоличное свое и собственное добро, есть ли бы не сообщил всему отечеству своему, никогда бы в добро себе не поставил. Прямая то была глава российская, не превосходством точию власти, но и самым делом. Яко же бо глава зделанныя в себе духи живительныя по всем членам и составам роздает, тако и сей монарх, наполнен быв разными исправлении, наполнять теми же и вся чины отечества своего прилежно потщался. И мало ли тщанием своим зделал? Что не видим цветущее, а прежде сего нам и неведомое, — не все ли то его заводы? Есть ли на самое малейшее нечто, — честное же и нуждное, посмотрим, на чиннейшее, глаголю, одеяние, и в дружестве обхождение, на трапезы и пирования и прочия благоприятныя обычаи, — не исповемы ли, что и сего Петр нас научил? И чим мы прежде хвалилися, того ныне стыдимся. Что же реши о арифметике, геометрии и прочих математических искусствах, которых ныне дети российстии с охотою учатся, с радостию навыкают и полученныя показуют с похвалою! Тыя прежде были ли? Не ведаю, во всем государстве был ли хотя один цирклик, а протчаго орудия и имен не слыхано; а есть ли бы где некое явилося арифметическое или геометрическое действие, то тогда волшебством нарицано. Что о архитектуре речем, каковое было и каковое ныне видим строение? Было таковое, которое насилу крайней нужде служило, насилу от воздушной противности, от дождя, ветра и мраза охранять могло, а нынешнее сверх всякаго изряднейшаго угодия красотою и велелепием светлеется. Что еще и о воинской и о корабельной архитектуре? Того у нас прежде и живописцы правильно изобразить не умели. Но тако, по единому дела Петрова исчисляя, никогда конца не дойдем. Лучшее все двема силами оглавить, которых себе от государей своих всякий народ требует: сия же суть народная польза и безпечалие.
 
Хощем ли видеть пользу? Смотрим на правительства, Берг-коллегию, Камор-коллегию, Коммерц-коллегию, Манифактур-коллегию и Магистрат главный. Смотрим на многая заведенная от него, ово для пресечения убытков, ово и для приискания прибылей способы: на заводы минеральныя, домы монетныя, врачевския аптеки, холстяныя, шелковыя и суконныя манифактуры, на предивныя бумажныя мелницы, на разных судов купеческих строения и иная многая у нас прежде небывалыя майстерства, и для удобнейшаго с места на место сообщения корыстей сведенныя перекопами реки и покопанныя каналы, то есть реки новыя плодоносныя.
 
Хощем ли познать разныя и многовидныя безпечалия и охранения нашего виды? Смотрим на правителство юстиции, — сие страхом меча праведнаго от внутренних обид, напастей и прочиих злодейств защищает нас; на коллегию вотчинную, — сия всякаго собственный оберегает пределы; а понеже внутренний за грехи наши умножился вред, домашнее неприятельство, разбой, — есть и на него собственное гонительное воинство. А от внешняго страха, от супостатскаго нападения ограждая отечество свое, что оставил и чего к тому надлежащего не зделал многоочитый Петр? Адмиралтейским и воинским правительством устроил на мори и на земли аки защиты и адамантова забрала. И какие к тому пособия приложил? Оныя походныя, тако рещи, фортецы крепкия и страшныя, и не токмо к обороне, но и к наступательной войне угодныя; флот, глаголю, воинский, толь сильный и славный; оныя безопасныя от морской свирепости и свирепейших моря неприятелей гавани или пристанища; оныя непрестанно множащыяся артиллерии; оныя новая по рубежам регулярныя крепости. И что еще? Крепости, штурмом взятыя, того ради самаго, что сам оныя непобедимою силою сокрушить и достать могл, вменив не крепкия, тыя же без сравнения крепчайшыя поделал. Сие наипаче место, неславное прежде и в свете незнаемое, а ныне преславным сем царствующим Петрополем и толь крепкими на реке, на земле и на море фортецами утвержденное купно и украшенное, — кто по достоинству похвалить может? Не видим ли зде и пользу и защиту российскую? Се и врата ко всякому приобретению, се и замок всякий вреды отражающий: врата на мори, когда оно везет к нам полезныя и потребныя; замок томужде морю, когда бы оно привозило на нас страхи и бедствия. Вся же та как пользованию нашему, так и охранению изобретенная, введенная, зделанная, да бы и правильно и крепко содержатся могли. И о том неусыпное было Петрове попечение: что ни обретается в уставах и законах исправнейших в Европе государств, к исправлению отечества нашего угодное, все то выбирать и собирать тщался и сам к тому многое от себя придал и доволныя регламенты и многия скрижали законныя сочинил. И да бы от судей и управителей небрегомо то или развращаемо не было, желая себе всевидящия человеческия очи иметь, уставил чин прокуроров, то есть правды сберегателей. И да бы всякое злодейство, яко в зелии ехидна, сокрытися не могло, чин фискальства определил и одолжил оное не токмо траты государственного интереса, но и персональные подданных своих обиды усматривать и объявлять, таковых наипаче бедных человек, которые суда и управы искать или ради худости своей не могут, или ради силы обидящих не смеют. Все же то утвердил и заключил высоким правительством сенатским. Сенат — действительная рука монаршая; Сенат — орудий орудие и правительство правительств. Коллегии прочие, яко весла и парусы, а Сенат — кормило. Се видим безчисленная приобретения и пользы, се благонадежныя защиты наша. И все ли то видим, все ли словом заключить можем, чем нас изобилно ублажил и благополучных и славных сотворил Петр Великий! Удивлятся токмо возможно, а выговорить весьма неудобно.
 
Да еще дивная в дивных и чюдная в чюдных показал, так что довольно и удивлятся не можем. Ибо есть ли бы едиными воинскими токмо делами или едиными токмо исправлении политическими так пользовал Россию, и то было бы дивно. Было бы дивно, есть ли бы одно один, а другое другий государь зделал: как римляне первых своих двоих царей, Ромула и Нуму, похваляют, что он войною, а сей миром укрепил отечество; или как и в священной истории Давид оружием, а Соломон политикою блаженство Исраилю сотворил. А у нас и се и другое, да еще в безчисленных и различных обстоятелствах, совершил един Петр. Нам и Ромул, и Нума, и Давид, и Соломон — един Петр. Се не мы только говорим, говорят со удивлением вси иностранные народы; как то в прошлом 1722 году великий посол польский, именем государя своего и всея републики, в приветствии своем пред фроном и лицем императорскаго величества публично исповедал.
И сия о воинских и гражданских делах, хотя неравная словом предложения, показуют довольно, каков и коликий государь был дивный наш Петр. Но когда речь есть о государе христианском, невозможно не вопросить, каков он был и в делах, к другому оному вечному и безконечному житию надлежащих, ибо хотя непосредственное звание сие есть чина пастырскаго, однакож высочайшее сего смотрение положил Бог на предержащих властех. И яко не должни царие воинствовати, разве или за нужду, или за охоту свою, а да бы порядочно действовало воинство, — смотреть должни, и яко упражнятся купечеством не царское дело, а да бы обманства в куплех не было, — наблюдать дело царское есть. И тожде разуметь о учениях философских, и о разных майстерствах, и о земледелии, и о всей прочей економии. Тако хотя проповедию слова утверждать благочестие на царех не лежит долг, однакож долг их есть, и великий, о том пещися, да бы и было, и прямое было учение христианское, и церкви христовой правление. Много о сем учит нас священное писание, наипаче же в царских историях, где в повествовании жития царей иных за доброе церкви управление похваляет, а других за нерадение или развращение правоверия обличает. И по таковаго царскаго долженства исполнению Константин Великий нарицается у Евсевиа Кесарийскаго превосходительне «епископ».
 
Петр же наш приснопамятный остался ли и в сей славе от лучших исраильских и христианских владетелей? Мнится, что нельзя и некогда ему было иметь попечение о церкви, когда весь занят был походами и действии военными, и строением флота и крепостей, и иными безчисленными делами. Но яко во всем прочем, тако и в сем дивнаго его показал Бог: во всем отъятом ему чрез многоделия времени нашел он время пещися и промышлять и о исправлении церковном. И коликое о том было в нем желание, некиими прикладами дел его покажем.
 
Ведал он, какова темность и слепота лжебратии нашея раскольников. Безприкладное воистинну безумие, весьма же душевное и пагубное! А коликое беднаго народа множество от оных лжеучителей прельщаемо погибает! И по отеческому своему сердоболию не оставил ни единаго способа, чем бы тьму оную прогнать и помраченных просветить: велел писать увещевания, и проповедьми наставлять, и обещанием милости, и некиим утеснением, то есть десными и шуими от заблуждения отводить, и на мирный разговор призывать. И не безплодное попечение его явилося: многия тысящы обращенных на письме имеем, а упрямии и жестоковыйнии горшаго себе осуждения яко безъответнии ожидают.
 
Ведал он, коликое зло суеверие, которое, когда далече от Бога отводит, мнится к Богу приводит и душепагубное наносит безопасство; в прочиих бо грехах ведает себе человек грешна быти, а в суеверии мнится службу приносити Богу и, тако погибая, мыслит о себе, что спасается, и, завязавши очи себе, безпечально приближается к стремнине адской. Сие ведая и разсуждая, Петр возбуждал аки от сна чин пастырский, да бы суетная предания исторгали, в обрядах вещественных силе спасительной не быть показовали, боготворить иконы запрещали и учили бы народ духом и истинною покланятися Богу и хранением заповедей угождати ему.
 
Ведал он, каковый вред происходит от лицемерия. Лицемеры бо, святыню себе притворяюще, прямые суть безбожники и точию чрево свое имеют в Бога, простый же народ к своему скверноприбыточеству уловляюще, непрестанными вымыслами помрачают свет евангельский и люди от любве божия и ближняго отводят, — неба купно и земли, церкви и отечества злейшыя враги. И от сея сладкия отравы всякими образы подданных своих оберегать тщался: притворная чюдеса, сновидения, беснования искоренял, лестцов колтунами, железами и рубищами, и лукавым смирением, и воздержанием к виду святости, позлащающих себе, познавать учил и ловить и истязовать приказовал. И так треклятаго сего фарисейства ненавидел, что противное тому простосердечие, аки бы всего протчаго лучшее (как и воистинну есть), в крайней любви содержал. И вечной памяти имеем мы наставление его. Бывшей бо в Синоде конференции о кандидатах на архиерейския степени, сие премудрейшее изрекл слово: «Понеже, — рече, — трудно у нас изыскать к таковому делу совершенно угоднаго, то который явится не лукав, не коварен, не лицемер, но простосердечный, тот буди нам и угодный и достойный». И воистинну слово силное: ибо простосердечный христианин духом божиим водим есть и потому и без многокнижнаго учения к своему и к братнему исправлению умудрится.
 
Ведал же еще Петр, и с великою горестию сердца своего видел, коликое в народе российском умножилося было безсовестие — от исповедания грехов и от причастия вечери господней весьма удалятся. О крайняго бедствия! Удалятся от того, что едино есть нам жизни вечныя виновное! Сие едино услаждает нас в печалех грехопадения нашего, сие поддержит нас, да не во отчаяние впадем, сие от громов гнева и суда божия покрывает нас. Что же и о сем устроил Петр, всем известно.
 
А всего того, о чем помянулося, к пособию что могл знать, или от слуха и совета, или от своего разсуждения, ни чего не упустил. И сюды надлежат повеленныя им заводы школ, сочинения книжиц богословских, древних учителей и историков церковных переводы и перевода священнаго писания исправления; сюды смотрили и старинныя артикулы монашеские возобновленныя, и правила священства и всего церковнаго клира, и, да бы в семени и корени начиналось добро, поданое отроком веры прямой и заповедей божиих учение. И да бы все то происходило, возрастало и утверждалося уставлен духовный правительствующий Синод.
 
И се, о слышателие, в Петре нашем, в котором мы первее видели великаго богатыря, по том же мудраго владетеля, видим уже и апостола. Таковаго его царя, и царя христианскаго, показал Бог!
 
Но о благоутробнейшаго отца и бодрейшаго монарха нашего! Устроив нам и утвердив вся благая, к временной и вечной жизни полезная и нуждная, ведая же, что все то на нем, яко на главном основании стоит, помышляя же всегда, чего мнози вовсе забывают, что хотя и по составу тела и по силе державнаго достоинства своего крепок и тверд ость, однакож по перстному естеству, нетление в первом прародители погубившему, смертен есть человек, — возъимел прилежное попечение, как бы все от него устроенное не токмо при нем, но и по нем цело пребывало, и его бы самаго долговременней превзошло, и, тако утвердившеся, нерушимо происходило бы во многие веки. И се то прямое царское и отеческое попечение. И не тако пекущийся, которые то только наблюдают, да бы добро было в отечестве при животе их, весьма не радея, что будет по смерти их, не токмо не царски и не отечески, но ниже економски делают и подобии суть путником, шалаши или хижины строящым, которыя да бы целы были и по отшествии их, нет им и помысла. Что же Петр Великий к долговремению устроенных нам благ наших примыслил? Примыслил и зделал то, на чем ныне видим и вся наша и нас самых утверждаемых. Положил другое себе подобное основание, подал нам другаго себе, высокодержавную наследницу, всепресветлейшую августу нашу Екатерину. Ея благонравие долголетным сожительством искусив, ея любомудрие и великодушие в веселых и печалных, в щастливых и бедственных случаях довольне познав, яко же прежде судил быть достойную ложа своего, тако потом и достойную престола своего показал и не просто для чести, как в иных государствах делается, диадимою империи своея венчал ю, но да бы по нем и на малое время не был празден престол его, и смерть бы его не нанесла смущения, и крови, и многих в народе смертей, как прежде бывало, но и умершу ему, аки бы живу сущу, мир и тишина и дел его крепкое состояние пребывало. И такое свое о коронации супруги своея намерение, в прошлом 1722 году, готовяся в поход Персидский, объявил нам. Как то и сталося по намерению его и по желанию его деется неизреченным к нам милосердием Бога нашего, яко в Петре благословившаго нас, тако и в Екатерине благославящаго. И тако Петр, оставляя нас, не токмо оставил нам неисчетная богатства своя, что уже довольно показали мы, но, и оставляя нас, не оставил нас.
 
Сия же вся от нас предложенная прочиим, издалече его видевшым или только слышавшым, паче меры удивительна покажутся, а нам всем, которые изблизка знали его во всем действующа и пекущася, обхождением же и беседами услаждалися, мню, яко сие о нем слово наше не токмо не дивное, но и не довольное и скудное является. Весте бо, каковая живость памяти, острота ума, сила разсуждения была; как ему не мешало безчисленное преждних случаев множество, что когда не деялось, к делу настоящему воспомянуть; как скоро и чисто и довольно на трудныя предложения и вопросы ответствовал; как ясныя и полезныя на темныя и сумнительныя доклады подавал резолюцию. И понеже в мире сем коварном много утайкою и лестию деется, не токмо между чуждыми себе, но и между своими и домашними, — весте, како он тайно строимая постизал догадами, и что быть хощет и куды выдет аки бы пророчески доходил и опасством своим благовремение предварял, и како, где подобало, знание свое покрывал, что политичестии учители диссимуляцию нарицают и в первых царствования полагают регулах. Дивно всякому было легко разсуждающему, где он и от кого тако умудрен был, понеже ни в какой школе, ни в какой академии не учился. Но академии были ему грады и страны, републики и монархии и домы царские, в которых гостем бывал; учители были ему, хотя и сами про то не ведали, и к нему приходящий послы, и гости, и его угощающий потентаты, и управители. Где ни быть, с кем ни побеседовать случилося ему, то едино смотрел, да бы оное соприсутствие не праздно было, да бы не отъити и не разойтися без некия пользы, без никоего учения. Много же еще ко всему пособило ему, что, изучився некиих европских языков, в исторических и учительских книгах частым чтением утдражднялся. И от таковых то учений происходило, что разговоры его о коем либо деле изобильные, хотя не многоречивые, были, и о чем ни произошло слово, тот час слышать было от него разсуждения тонкая, и доводы сильныя, и между тем повести, притчи, подобия с услаждением купно и удивлением всех присутствующих. Но и в разговорах богословских и других слышать и сам не молчать не токмо, как прочий обыкли, не стыдился, но и с охотою тщался, и многих в сумнительстве совести наставлял, от суеверия отводил, к познанию истинны приводил, что не токмо с честными делал, но и с простыми и худыми, наипаче же когда случилося с раскольниками. И готовое ему на то аки всеоружие было: изученные от священных писаний догматы, наипаче Павлова послания, которыя твердо себе в памяти закрепил. И таковая Петрова дарования нам, добре ведущым и из близкаго и частаго сообществования видевшым, не дивна, но разве недостаточная есть, яко же помянулося, вся вышереченная повесть о воинских, гражданских и церковных делах и попечениях его.
 
Коликому убо риторству и красноречию быти подобает, которое толь многия и толь честныя силы, добродетели, деяния и дела по достоянию бы их украсить и возвеличить возмогло? И по единому из оных всякое требует к похвалению своему сильнаго витийскаго искусства. Наше же сие слово, которым хотя не вся, однакож многая Петрова величия предлагать силимся, како оныя украсить может, которых скорым и простым исчислением, и то не вся именуя обстоятельства, с трудностию перебежать возмогает? Но к чему зде утвари и цветы риторские? Толикая добродетель не требует внешних украшений, сама собою честна и красна, сама себе преузорочная доброта и лице благообразнейшее. А есть ли бы и отвне убор некий потребен был, и того не в наших скудных сокровищах искать, но давно уже уготован есть всемирныя славы богатством. Слава всемирная есть достойная Петрова проповедница. То ему к вечному имени своему довольно, что в иноземных всех странах с великими похвалами возносим есть и без удивления не воспоминается. Где не скажут, что доселе Россиа толикаго государя не имела? Где не засвидетельствуют, что от него перваго и единаго тако славный везде и великоименитый показался народ российский? Но и собственные того имеем свидетельства в печатных в Липске латинских ведомостях, где извествуют о кончине Петра нашего, нарицают его безсмертия достойнейшим. Вышла же недавно книжица о житии его, образом разговора. И тамо, в начале, показует автор, что Петр превзошел Ксеркса, Александра Великаго, Иулиа Кесаря. И некто от политических французских писателей Петра российскаго не мало выше кладет от своего государя славного онаго Великаго Лудовика. И тожде слово согласием своим утверждает другий, который о неудобности нашего с римлянами соединения пишет. И как не так! Вси бо оные и прочий монархи застали во отечестве своем всякая учения и майстерства, воинство доброе и искусных военачальников и градоначальников. Петр же все тое делать и вновь заводить принужден был, купно же теми и действовать и совершить толикая возмогл. Но то еще похвалы хотя от иноземных человек, да приватных и единоличных, которых и без числа собрать бы мощно, а се тожде и всенародными голосами проповедуется. Что сказал о славе его великий посол польский, уже прежде от нас помянулося. Воспомяните же и что говорил персидский посол, который между иными похвалами славу дел его, всюду проходящую, уподобил солнцу, мир весь озаряющему. И когда прошением нашим убедили мы его принять звание Великаго и императора (каков и прежде был и от всех нарицался), везде сие похвалено и утверждено. Что же и по смерти его от разных дворов и сожалетельных к ея величеству посланиях написано и какими похвалами от всех монархов наш возвеличен, сие предлагать не достанет времене.
 
Возлетел же ты на самый верх славы, великоименитый муже! Ни для чего нам пещися о похвалах, о прославлении твоем. Не имел ли ты нужды завидеть кому, как другие другим завидели величающаго стихотворца, и память хранящих статуй, и тропеов! Дивная дела твоя суть твоя тропеи. Россиа вся есть статуа твоя, изрядным майстерством от тебе переделанная, что и в твоей емблеме неложно изобразуется; мир же весь есть и стихотворец, и проповедник славы твоея. И когда всемирныя о тебе песни и проповеди умолкнут? Ибо есть ли славятся, кто и где первый вымыслил фалангу, то есть образ некий собственнаго строя и действия воинскаго, и кто таковое изобрел оружие или выдумал стратагемму, и кто сего или онаго града создатель, — о тебе, который (генерально сказать) весьма вся нам подал, и не город, но всю Россию, каковая уже есть, зделал и создал, когда и где умолкнут многовещанныя повести?
 
Имеем ли еще, о россиане, и вышшее, ибо высочайшее о Петре нашем свидетелство. Довольно о нем засвидетельствовал Бог, сый свидетель на небеси верен, который чудесным смотрением во многих бедствиях сохранял его, во оных трудных крепостей аттаках, во флотовых на мори сражениях, на баталии под Лесным, где изнемог и, оледенев, принужден был почить на неизвестном месте, не ведая стана своего; на баталии Полтавской, где так далече смерть от него была, как далече шляпа от головы; Прутовой акции, то есть в самых смерти челюстях. Свидетельствовал о нем Бог, когда покрыл его от предстоящих и соседящих ему неоднократно изменников, от связавшихся на живот его сковников, от возъярившихся бунтовщиков. Всего же дивнейшее было божие к нему призрение, еще отрока его суща и к толикой славе намеряемаго, от бесноватой стрелцов лютости сохранившее тогда, когда оные звери царских служителей и сродников не из дому токмо, но и из рук его на убиение похищали. О времене ужаснаго! Далече ли было злодейство оное от самаго крайняго дерзновения?
 
Засвидетельствовал же наконец Бог о нем и в блаженной кончине его, сильно действующею благодатию своею присутствовал и даровав ему толикое благочестия чювство, прямое покаяние, живую и твердую веру, что аки бы ощущаемая была десница вышняго. Чудное было видение и дивный позор, слезящих многих, кто присутствовал, о надходящей кончине его, понудил слезить и от умиления. Ибо когда от духовных укрепляющих его воспоминание спасительной нам смерти сына божия услышал, аки бы забыв нестерпимое свое внутреннее терзание, веселым лицем, аще и осохшим языком, неоднократно воскликнул: «Сие, — рече, — едино утоляет жажду мою, сие едино услаждает мене», — перенося ум свой от вещественнаго, которым уста промачивал, пития, до духовной оной и спасителной прохлады. Утверждаемый паки в вере, очи и руки, елико могл, поднимая в гору, «верую, — рече, — Господи, и уповаю. Верую, Господи, помози моему неверию». Когда же и речь весьма оскудела, и тогда на частыя предложения о суете мира сего, о милосердии божий и о вечном на небеси царствовании, и воставать, и руку в гору подымать, и крестное знамение изображать силился, и к радости лицо устроевал, и весьма в болезни торжествовал, яко несумнительный вечных благ наследник. Сия же вся действовал многострадальный монарх чрез все время смертнаго подвига своего, который до пятинадесяти часов продолжился. И хотя в шестый еще день страдания своего, по исповеди грехов своих, тела и крови господней причастился, но и в подвизе оном, вопрошен, аще паки желает вечери Христовой, поднятою рукою желание свое показав, паки сподоблен есть.
 
Толикая же, о слышателие, божия благостыни, к отцу нашему и в жизни и в кончине его явленная, показуют, что он и всемирных оных похвал себе не требует. Похвалы его суть наши похвалы; он же небесной со Христом славы достиг, вся земная ни во что ставит, и нам хвалить и славить его понуждающымся, мнит ми ся, сими или сим подобными ответствует словесы.
 
«Как плакатися о мне, так и прославлять мене, сынове мои, мало есть на потребу. Избегл я многомятежнаго и многобеднаго жилища, аще, по мнению вашему, и вельми щастливаго, и сие не плача, но радости достойно есть. Получил я неувядаемый венец от всещедраго человеколюбца, милостивне мене за кровь сына своего, в наследие свое приемшаго, и сие всякия земныя ваша славы без сравнения превосходит и к тому непотребныя показует. И аще кая польза в приобретенной от мене на земли славе есть, — ваша есть. И аще оную целу сохранить желаете, сохраните дела моя, не забудите наставления моего, наипаче же нелицемерною любовию и верностию послужите любезнейшей наследнице моей, поданной от Бога чрез мене самодержице, и тоежде имейте усердие ко всей крови моей дражайшей. Прочее, тако живите на земли, да не лишитеся небесной жизни; тако тецыте на подвизе житейском, да всеблаженнаго моста сего достигнете».
 
Положим убо слова конец, положим купне и слез умерение. Яко славословить его по достоянию неудобно, тако и плакатися о отъятии его довольно не можем, аще бы и дана была главе нашей вода и очима нашима источник слез, чего желал плачевный пророк. Но хотя, похваляя Петра, и не достигнем словом славы его, однакож от сыновняго долженства нечто выплатим. А без меры сетуя и рыдая, зделаем и обиду добродетели его, и на славу его не мало погрешим, ибо тако покажем, будто лишением его всех благ лишилися мы, как плакатися подобает по умершем великих надежд отроке, с которым вся от него чаянная умирают. Петр лее наш, премногая благая совершив нам и самих нас лучших нам сотворив, хотя и слезить нас понуждает отшествием своим, но и радоватися повелевает безчисленными и с ним не умершими благодеянии своими.
 
Благодушествуй же и ты, державнейшая государыня наша, матерь всероссийская, всего великодушия, всего любомудрия твоего употреби, еще бы утолить и победить тебе скорбь толикую! Молит тебе о сем отечество, да не умножиши печали общей, но якоже владением веселиши, тако и отрадою твоею всех обрадуеши. Ищет сего и просит у тебе кровь, и племя, и сродство твое, вся высокая фамилиа, да не от них возъимееши вину утешения, и их цвету увядать не попустиши. Требует сего от тебе Петр, да не ослабелою рукою держиши скипетр его, и как содеянная им утвердить, так и подобная делать возможеши. Но тожде и сам Бог повелевает тебе, да не жалостная сия тьма помрачит в тебе милость его. Отвержеся утешитися душа твоя, помяни Бога и возвеселися. Он тебе дивными судьбами избрал, Петру сочетал и на толикую высоту возвел, он и утвердит, и безбедну сотворит тебе. Уповай на его, на него же единаго уповал Петр. И который сохранил Петра во всех путех его, сохранит и тебе. О буди, Господи, милость твоя на нас, якоже уповахом на тя! Сей глас присно к тебе возносил Петр наш, сей и мы от глубины сердца воздвизаем. И не престани миловать помазанницу твою, нашу самодержицу, и горесть ея на сладость претвори, и укрепи державу ея, и при ней все отечество наше, миром, безмятежием, изобилием плодов земных и всяких благ исполнением благослови. Аминь.
 
КОММЕНТАРИИ
Подготовка текста и комментарии С.И. Николаева
 
В «Слове на погребение Петра Великого» Феофан Прокопович говорил: «Негли со временем ничто притупится терн сей, сердца наша бодуший, и тогда пространнее о делах и добродетелех его побеседуем». Это обещание он осуществил в «Слове на похвалу... памяти Петра Великаго», произнесенном 29 июня 1725 г., которое было издано в июле и затем переведено на иностранные языки.
 
Се день... прежде нам великую материю радости подававший... — «Слово» было произнесено в день именин Петра I — 29 июня.
 
 
...позван от европских потентатов в конфедерацию на турка... — Вероятно, речь идет об антитурецком договоре между Россией, Австрией и Венецией, который готовился с 1695 г. и был заключен в январе 1697 г.
 
...Кезикермена... и Азова, где... присутствовал. — Турецкая крепость Казы-Кермен, расположенная в низовьях Днепра, была взята русскими войсками под командованием Б.П. Шереметева в августе 1695 г. Крепость Азов была взята русскими войсками под командованием самого Петра I.
 
...попрать и умертвить дракона магометова... — Имеется в виду война с Турцией, а также участие России в европейской антитурецкой коалиции.
 
Шведская война — т. е. Северная война (1700—1721).
 
Противный монарх в скором времени смирил и сломил двоих наших союзников... — Феофан Прокопович говорит о союзниках России в Северной войне: о датском короле Фридерике IV (1671—1730), который был вынужден уже в августе 1700 г. заключить мир с Карлом XII, и о польском короле Августе II Сильном (1670—1733), курфюрсте саксонском с 1694 г., смещенном с престола в 1704 г. (и восстановленном вновь в 1709 г.).
 
Бунт донский, бунт астраханский, измена Мазепина... — Крестьянско-казацкое восстание на Дону 1707—1709 гг. под предводительством К. Булавина и Астраханское восстание 1705—1706 гг. солдат и работных людей были жестоко подавлены правительственными войсками; Иван Степанович Мазепа (1644—1709), гетман Левобережной Украины (1687—1708), в 1708 г. открыто перешел на сторону Карла XII.
 
...но и в союз дружеский совокупится возжелал. — В 1724 г. Россия и Швеция заключили между собой договор о взаимной военной помощи.
 
...твоего, польский Августе, престола возставление... — В 1709 г. Август II при поддержке России вновь взошел на польский престол.
 
Смотрим на правительства, Берг-коллегию, Камор-коллегию, Коммерц-коллегию, Манифактур-коллегию и Магистрат главный. — В результате проводимой Петром I реформы органов государственного управления на смену приказам пришли коллегии, к 1718 г. их было создано девять. Берг-коллегия занималась вопросами горного дела, Камер-коллегия — управлением финансами, Коммерц-коллегия — торговлей, Мануфактур-коллегия — вопросами промышленности, Главный магистрат — управлением городами.
 
И по таковаго царскаго долженства исполнению Константин Великий порицается у Евсевиа Кесарийскаго превосходительне «епископ». — Это одно из многочисленных в произведениях Феофана Прокоповича мест, в которых он путем исторических разысканий и тонкого использования этимологических приемов (вплоть до именования Петра I «Христом Господом») доказывает право царя («земного Бога») на узурпацию церковных полномочий, отмену патриаршества и полное подчинение церкви государству. Одновременно усиливалась и сакрализация царской власти, которую в значительной степени определяли политические факторы. Сакрализация монархов вообще и особенно Петра I очень заметна в одической поэзии XVIII в. (см. подробнее: Живов В.М., Успенский Б.А. Царь и Бог. Семиотические аспекты сакрализации монарха в России // Успенский Б.А. Избранные труды. М., 1994. Т. 1. С. 110-218).
 
Бывшей бо в Синоде конференции... изрекл слово... — Здесь Феофан Прокопович, вице-президент Синода, вероятно, цитирует Петра I по памяти.
 
...диссимуляцию нарицают... — т. е. сокрытие.
 
...в печатных в Липске латинских ведомостях... — Имеются в виду издававшиеся в Лейпциге «Acta eruditorum».
 
Вышла же недавно книжица о житии его... — О какой книге идет речь, установить не удалось.
 
И некто от политических французских писателей... Великого Лудовика. — Речь идет о статье Р. Стиля «Сравнение между Людовиком XIV и Петром Алексеевичем, российским императором, в рассуждении славы», опубликованной в английском журнале «Зритель» («The Spectator»). Статья была переведена на французский язык, а в 1720-х гг. дважды была переведена и на русский язык. Один из переводов был выполнен В.К. Тредиаковским (см.: Левин Ю.Д. Английская просветительская журналистика в русской литературе XVIII в. // Эпоха Просвещения. Из истории международных связей русской литературы. Л., 1967. С. 14—17, 80—83).
 
...утверждает другий, который о неудобности... с римлянами соединения пишет. — О чьем труде идет речь, установить не удалось.
 
Россиа вся есть статуа твоя... что и в твоей емблеме неложно изобразуется... — Сюжет «Петр I, высекающий статую России» был популярен в искусстве и в публицистике первой четверти XVIII в. и нашел свое наиболее полное воплощение в знаменитом бронзовом бюсте Петра I работы выдающегося скульптора Б.К. Растрелли 1723 г. Уже в начале 1710-х гг. на личной печати царя изображается Петр I, высекающий «фигуру» России. См. подробнее: Матвеев В.Ю. К истории возникновения сюжета «Петр I, высекающий статую России» // Культура и искусство XVIII века. Новые материалы и исследования. Л., 1981. С. 26—43.
 
...на баталии под Лесным... — Победу над шведскими войсками у дер. Лесная (вблизи Могилева) 28 сентября 1708 г. Петр I назвал позднее «матерью Полтавской баталии».
 
...Прутовой акции... — Имеется в виду закончившийся неудачей Прутский поход 1711 г.
 
«Как плакатися о мне, так и прославлять мене <...> сего достигнете». — Петр I не оставил завещания, и Екатерина I была возведена на престол его ближайшими подвижниками, в том числе при участии Феофана Прокоповича. Обосновывая легитимность императрицы, Феофан Прокопович влагает в уста умирающего Петра эту речь («мнит ми ся, сими или сим подобными ответствует словесы»).