Минимизировать

Новая повесть о преславном Российском царстве

Подготовка текста, перевод и комментарии Н. Ф. Дробленковой

Текст:

НОВАЯ ПОВѢСТЬ О ПРЕСЛАВНОМЪ РОСИЙСКОМЪ ЦАРСТВЕ И ВЕЛИКОМ ГОСУДАРСТВЕ МОСКОВСКОМЪ, И О СТРАДАНИИ НОВАГО СТРАСТОТЕРПЦА СВЯТѢЙШАГО КИР ЕРМОГЕНА,[1] ПАТРИЯРХА ВСЕА РУСИИ, И О ПОСЛАНЫХ НАШИХЪ, ПРЕСВЯЩЕННАГО ФИЛАРЕТА, МИТРОПОЛИТА РОСТОВСКАГО, И БОЛЯРИНА КНЯЗЯ ВАСИЛИЯ ГОЛИЦЫНА С ТОВАРЫЩИ,[2] И О крѢпкомъ стоянии града смоленска,[3] И О НОВЫХ ИЗМѢНИКАХ,[4] И МУЧИТЕЛЕЙ, И ГОНИТЕЛЕЙ, И РАЗОРИТЕЛЕЙ, И ГУБИТЕЛЕЙ ВѢРЫ ХРИСТИЯНСКИЕ, ФЕДКИ ОНДРОНОВА С ТОВАРЫЩИ[5]

НОВАЯ ПОВЕСТЬ О ПРЕСЛАВНОМ РОССИЙСКОМ ЦАРСТВЕ И ВЕЛИКОМ ГОСУДАРСТВЕ МОСКОВСКОМ, О СТРАДАНИИ НОВОГО СТРАСТОТЕРПЦА СВЯТЕЙШЕГО КИР ГЕРМОГЕНА, ПАТРИАРХА ВСЕЯ РУСИ, О ПОСЛАННИКАХ НАШИХ, ПРЕОСВЯЩЕННОМ ФИЛАРЕТЕ, МИТРОПОЛИТЕ РОСТОВСКОМ, И БОЯРИНЕ КНЯЗЕ ВАСИЛИИ ГОЛИЦЫНЕ С ТОВАРИЩАМИ, О СТОЙКОЙ ОБОРОНЕ ГОРОДА СМОЛЕНСКА И О НОВЫХ ИЗМЕННИКАХ И МУЧИТЕЛЯХ, ГОНИТЕЛЯХ И РАЗОРИТЕЛЯХ, И ГУБИТЕЛЯХ ВЕРЫ ХРИСТИАНСКОЙ, ФЕДЬКЕ АНДРОНОВЕ С ТОВАРИЩАМИ

Преименитаго Великого государства матере градовом Росийскаго царства православным християномъ — всякихъ чиновъ людем, которые еще душь своихъ от Бога не отщетили, и от православные вѣры не отступили, и вѣрою прелести не последуютъ, и держатся благочестия, и к соперникомъ своимъ не прилепилися, и во отпадшую ихъ не уклонилися, и паки хотятъ за православную свою вѣру стояти до крове.

Православным христианам матери городов Российского царства преименитого Великого государства — всяких чинов людям, которые еще душ своих от Бога не отвратили, и от православной веры не отступили, и в вере заблуждениям не следуют, а держатся благочестия, и врагам своим не предались, и в богоотступную их веру не совратились, но готовы за православную свою веру стоять до крови.

Бога ради, государи, моляще его, Всемилостиваго Бога, и Пречистую его Матерь, заступницу нашу, и молебницу, и помощницу всему роду нашему християньскому, и великих чюдотворцов, иже у нас в Троице[6] преименитых, и всехъ святыхъ, не нерадите о себѣ! Вооружимся на общих сопостат нашихъ и враговъ и постоимъ вкупѣ крѣпостнѣ за православную вѣру, и за святыя Божия церкви, и за свои души, и за свое отечество, и за достояние, еже намъ Господь далъ, и изберем славную смерть! Аще и будет намъ то, и по смерти обрящем Царство Небесное и вѣчное, нежели здѣ — безчестное, и позорное, и горкое житие под руками враг своихъ.

Бога ради, государи, моля Всемилостивого Бога и Пречистую его Матерь, заступницу нашу и молебницу, помощницу всему роду нашему христианскому, и великих чудотворцев, кои у нас, в Троице, прославлены, и всех святых, порадейте о себе! Вооружимся на общих супостатов наших и врагов и постоим вместе крепко за православную веру, за святые Божии церкви, за свои души и за свое отечество, за достояние, что нам Господь дал, и изберем славную смерть! И если выпадет нам эта участь, то лучше по смерти обрести Царство Небесное и вечное, чем здесь — бесчестное, позорное и горькое житье под властью врагов своих.

Поревнуемъ и подивимся великому оному нашему граду Смоленьску, его же стояние к Западу, како в немъ наша же братия, православныя християне, сидятъ, и великую всякую скорбь и тесноту трпятъ, и стаят крѣпцѣ за православную вѣру, и за святые Божия церкви, и за свои души, и за всѣхъ за нас, а общему нашему сопостату и врагу, королю, не покорятся и не здадутся. Сами вѣдаете, с коего времяни сидятъ и всякое великое утеснение терпятъ, и ни на которую мѣру не поползнутся и никакову ихъ вражию прелесть и на обѣщание не прельстятся, что имъ обѣщеваетъ и самъ нашь сопостат. И вси стоятъ единодушьно, и непреклонно, и неподвижно умомъ и душею на ихъ прелестное ложное обѣщание. И душь своих не потопят и во вѣки ими погибнути не хотят, а хотят славнѣ умрети, нежели безчестнѣ и горко жити. И каково мужество показали и какову славу и похвалу учинили во всѣ наше Росийское государьство! Да не токмо в нашу во всю пресловущую землю, но и во иншия орды, в Литовскую, и Польскую, и во иные многие; чаят, и до Рима, или будет и дале паки же, ту славу и хвалу пустили, якоже и у насъ. Да и самого того короля, лютаго врага, сопостата нашего, и его способниковъ (таких же безбожниковъ, яко же и онъ, которыя с нимъ тамо, подо онымъ градомъ стоятъ и градъ тый, аки злыя волки, похитити хотятъ, и которые у нас здѣ, в великом нашем граде,[7] живутъ, и на сердцах нашихъ стоятъ и, аки лютыя лвы, всегда поглатити насъ хотят), и Сотворителя нас всѣх еще удивили. И ужасали еще и до самого ихъ злокозненаго и злоестественаго сердца имъ досадили, понеже у нихъ многихъ доброхотных ихъ, а нашихъ враговъ, перерубили, и перегубили, и позорныя смерти многимъ давали, да и нынѣ Божиею помощию всегда ихъ, враговъ, губятъ и зелнѣ им грубятъ. Чаемъ, яко и малым дѣтемъ слышавше, дивитися той ихъ, гражанъ, храбрости, и крепости, и великодушию, и непреклонному уму.

Станем подражать и подивимся тому великому нашему граду Смоленску, его обороне от Запада, как в нем наша же братия, православные христиане, в осаде сидят и великие всякие страдания и притеснения терпят, но стоят крепко за православную веру, и за святые Божии церкви, за свои души, и за всех за нас, а общему нашему супостату и врагу, королю, не покорятся и не сдадутся. Сами знаете, с какого времени сидят и всяческие великие притеснения терпят, но никакой малостью не поступятся и ни на какие их дьявольские соблазны и обещания не польстятся, на те, что обещает им сам наш супостат. И все стоят единодушно, непреклонно и неизменно умом и душою против их соблазнительных ложных обещаний. А душ своих в грехе не потопят и навеки загубить не хотят, но готовы лучше умереть со славой, нежели жить в бесчестии и горе. А какое мужество показали и какую славу и похвалу снискали во всем нашем Российском государстве! Да и не только во всей нашей преславной земле, но и в иных землях, в Литовской, и Польской, и во многих других; чают, что и до Рима, или и еще далее, снискали ту же славу и похвалу, что и у нас. Да и самого того короля, лютого врага, супостата нашего, поразили и его пособников (таких же безбожников, как и он, которые с ними там, под градом, стоят и город тот, как злые волки, похитить хотят, и которые у нас здесь, в великом нашем граде, живут, и на сердцах наших стоят, и, как лютые львы, всегда поглотить нас хотят), а Создателя нашего прославили. А еще устрашили и в самое их злокозненное и злобствующее сердце их уязвили тем, что многих доброхотов их, а наших врагов, перерубили, и перегубили, и позорной смерти многих предали, да и ныне с Божьей помощью всегда их, врагов, губят и сильно их рубят. Чаем, что и малые дети, узнав, подивятся этой их, горожан, храбрости, мужеству, великодушию и непреклонности духа.

Аще будет ихъ до конца Богъ тако укрѣпит, яко же нынѣ, и учинят таковое свое крѣпкое стояние и великое скорбное терпѣние за православную вѣру, и за святыя Божия церкви, и за себя, и за всѣхъ за насъ, и усидятъ, и тою своею крепостию все царство удержатъ от лютаго нашего сопостата, по коихъ местъ, самъ Господь вѣсть и, неизреченными своими судбами, невидимо великую свою милость подастъ всѣму нашему Великому государьству, и избавитъ нас всѣхъ от толиких неудобносимых бѣдъ, и изметъ нас из рукъ тех враговъ наших, аки агнецов изо устъ волчиихъ. Тогда кто готовъ будетъ изрещи ту ихъ доблесть и крепость?! Тогда и паки достоит дерзостно рещи, что такоже не в свою едину землю, но и во иныя многия орды: до Царяграда, и до Рима, и до Иерусалима, и к самому востоку же, и западу, к сѣверу и югу славе той проити: «Во оном царстве самъ той град спасеся, и иных спасе, и сопостата и врага-короля попра и прогна, и все свое Великое государство удержа». Аще бы таких крепкостоятелных и поборательныхъ по вере градовъ в Росийскомъ государстве хотя и немного было, не токмо что всѣ, никако же бы тѣмъ нашимъ врагомъ и злым волкомъ было в нашу землю входно, отнюдь, просто рещи, — и повадно.

Если же Бог будет до конца их так укреплять, как ныне, и выдержат они эту суровую осаду и великое мученическое страдание за православную веру, за святые Божии церкви, за себя и за всех нас и устоят, то этой своей стойкостью все царство наше сохранят от того лютого нашего супостата до той поры, что одному Господу известна, пока он неизреченными своими судьбами невидимо великую свою милость подаст всему нашему Великому государству и избавит нас всех от таких непереносимых бед, изымет нас из-под власти врагов наших, как агнцев из уст волчьих. Тогда кто сможет описать эту их доблесть и мужество?! Тогда можно будет и прямо сказать, что не только в своей единственной земле, но и по многим иным странам: до Царьграда, и до Рима, и до Иерусалима, к самому востоку и западу, к северу и югу разнеслась эта слава: «В таком-то царстве и сам тот город спасся и других спас, а супостата и врага-короля попрал и прогнал и все свое Великое государство удержал». Если бы таких несокрушимых городов, поборников веры, в Российском государстве хотя бы и немного было, не то чтобы все, никогда бы тем нашим врагам и злым волкам наша земля не была бы доступна, а проще сказать, — не было бы им и повадно.

Подобает же намъ ревновати и дивитися и посланным нашимъ от всея нашея Великия Росия: вначале — от подражателя и сопрестолника святых святѣйших вселеньских патриярхъ, от первенца и главы церковныя всея Русии, пастыря нашего и учителя, и отцемъ отца и святителя, неложнаго стоятеля, и крѣпкаго побарателя по вере християнстей; потомъ — от благородных и великихъ самѣхъ земледержцовъ наших и правителей, нынѣ же, близ рещи, и кривителей (и не о томъ днесь слово, иже впредь узрите); таже и — от всѣхъ людей всяких чиновъ, — под онный градъ Смоленескъ, к тому сопостату нашему и врагу-королю, на добрѣйшее дѣло, на мирное совѣщание и на лутшее уложение,[8] чтобы от того гнилаго и нетвердаго, горкаго и криваго корении древа, и в застени стоящего (на него же, мню, праведному солнцу мало сияти, и совершеннѣй благодати от него бывати, и аще будетъ по строю своему вмале на него и призираетъ, но искоренения его ожидаетъ), токмо за величества рода, хотящую нама вѣтъвь от него отвратити, и водою и Духомъ совершенно освятитися, и на высокомъ и преславномъ мѣсте посадити, иже всѣх мѣстъ превыше и славнее своимъ изрядством во всей поднебесней Вышняго волением. И рости бо той вѣтви и цвѣсти во свѣте благовѣрия, и своея бы ей горести отбыти, и претворитись бы в сладость, и всѣмъ людемъ подовати плодъ сладокъ, и злое бы корение и зелие ис того мѣста вонъ вывести (понеже много того корения злаго и зелия лютаго на томъ мѣсте вкоренилось!), и уже бы тому высокому и преславному мѣсту не колебатися, занеже, за некое неисправление пред Сотворшим вся, мѣсту тому колебатися, и живущимъ на нем смущатися, и главами своими глубитися, и велицѣй крови литися. И тое бы посаженую вѣтвь брещи со всякимъ опасениемъ, единодушна, а не двоедушно, сиречь рожденнаго бы от него у него испросити, и к намъ с нимъ приити, и нам бы его, по нашему закону, аки новородити, и от тмы невѣдения извести, и, аки слѣпу, свѣтъ дати, и на великий престолъ возвѣсти, и посадити, и скипетръ Росийскаго царства вручити.[9] И ему бы у насъ вся добрая творити, и закона бы нашего и устава ничемъ не разоряти, и своего бы ему злаго прирожения забыти. А намъ бы ему такоже неизмѣнно и непоползновенно служити. И тѣхъ бы враговъ нашихъ и губителей от нас, съ царствующаго града и изо всея нашея земли, вон выслати и выгнати, аки злых и гладных волковъ, в свою проклятую землю и вѣру. И уже бы к тому неповинней крови християнстей не литися, и волнению престати, и впредь тихо и безмятежно жити, аще всемилостивый Владыко по толико время праведный свой гнѣвъ утолитъ.

Подобает же нам подражать и дивиться и посланникам нашим ото всей нашей Великой России: прежде всего — от последователя и сопрестольника святых святейшеств вселенских патриархов, от первенца и главы церковной всея Руси, пастыря нашего и учителя, и отца отцов и святителя, истинного стоятеля, и твердого поборателя за веру христианскую; потом — от самых благородных и великих земледержцев наших и правителей, ныне же, лучше сказать, и кривителей (да не о том здесь речь, то впредь увидите); а также и — от всех людей всяких чинов, — под тот град Смоленск, к тому супостату нашему и врагу-королю, на добрейшее дело, для мирного совещания и наилучшего договора о том, чтобы от корня того гнилого и нетвердого, горького и кривого деревца, в тени растущего (на него же, полагаю, и праведное солнце едва ли сияет, и совершенной благодати от него не бывает, а если же по устроению своему оно изредка на него и взирает, то все же искоренение его ожидает), ветвь, избираемую нами только ради величия рода, от него отделить, и водою и Духом ее достойно освятить, и, Вышнего велением, на высоком и преславном месте посадить, что своим превосходством превыше и славнее всех мест во всей поднебесной. И расти бы той ветви и цвести во свете благоверия, от горечи бы своей ей избавиться, и приобрести бы сладость, и всем бы людям подавать плод сладок, а злой бы корень и зелье с того места вон вывести (ведь этого дурного коренья и сорных злаков на том месте много укоренилось!), и чтобы уж тому высокому и преславному месту больше не колебаться, ибо, за некую провинность перед Творцом, место то стало колебаться, а живущие в нем — смущаться и головами своими глупиться, а оттого — и великой крови литься. А ту бы посаженную ветвь беречь со всяческим тщанием единодушно, а не двоедушно, то есть рожденного от него у него бы выпросить и к нам с ним прийти, а нам бы его, по нашему завету, как бы заново родить, и из тьмы неведения вывести, и, как слепому, свет дать, и на великий престол возвести, и посадить, и скипетр Российского царства вручить. А ему бы у нас все на благо творить, и веры бы нашей и закона ничем бы не нарушать, а свое бы ему нечестивое происхождение забыть. И нам бы ему тоже неизменно и бескорыстно служить. А тех бы врагов наших и губителей от нас, из царствующего града и из всей нашей земли, выслать вон и выгнать, как злых и голодных волков, в их проклятую землю и веру. И уж тогда бы неповинной христианской крови больше не литься, волнениям прекратиться и впредь тихо бы и безмятежно жить, если Всемилостивый Владыка утолит после этого свой праведный гнев.

Злонравный же злый онъ, сопостат-король, никакоже ничего того не хотя и не мысля в умѣ своемъ, тако тому быти, якоже нам годѣ,[10] — понеже от давныхъ летъ мыслят на наше Великое государство всѣ они, окаянники и безбожники, иже и преже того были, ево же братия, в той же ихъ проклятой землѣ и вѣре, како бы имъ Великое государьство наше похитити, и вера христианьская искоренити, и своя богомерзкая учинити. Но не у бѣ имъ было время, дондеже прииде до того нынѣшняго нашего сопостата-врага, короля. Но зѣло зѣль возрадовася во злокозненомъ сердцы своемъ, и воскипѣ всѣми уды своими, якобы нѣкто, не изгубя, велико богатество хощетъ обрѣсти, и вельми рад бысть въ сердцы своемъ, и, нѣкоея ради вины, еще не до конца его видитъ в рукахъ своихъ. Такоже и онъ, окаянный король. Ни ему искони дано от Бога и паки — ни его достояние, ни отечество, а хощетъ сие Великое наше государство и в немъ безчисленное богатество взяти, и владѣти, и радуется, и кипитъ злымъ своимъ сердцемъ; чаяти, яко и на мѣсте мало сидитъ, или такоже мало и спитъ, от великия тоя своея радости, и непокорением и удержаниемъ того крѣпкаго нашего града[11] еще не до конца все наше Росийское великое государьство у себя в рукахъ видитъ. Или нѣкий же злый и силный безбожник, яко же онъ: не по своему достоянию и данию ему от Сотворителя всѣхъ, хощетъ пояти за ся невѣсту, красну и благородну, богату же и славну, и всячески изрядну, паче же и благовѣрну. И нехотѣния ради невѣстня и ея сродниковъ и доброхотовъ (кромѣ ея злодѣевъ) не можаше ю вскорѣ взятит и за ся пояти, дондеже сродников и доброхотовъ невестнихъ силою и некоимъ ухищрением ихъ побѣдитъ и под ся покарит, тогда и невесту за ся и со всѣмъ ея богатествомъ получитъ. Такоже и онъ, окаянный, нехътѣния ради к нему царствующаго великаго нашего града и оного крѣпкаго нашего же заступника и поборника,[12] иже онъ, окаянный, под нимъ стоитъ, и иных и всѣхъ градовъ наших, не хотящихъ за него (кроме его доброхотовъ, а нашихъ злодѣевъ, которыя от него нынѣ прелщены и тлѣнною, и мимотекущею, и погибающею славою и богатествомъ ослепляны, — о них же намъ впреди вмалѣ будет слово), еще не до конца Великое наше государство в рукахъ своихъ держитъ.

Злонравный же и жестокий тот супостат-король ничего подобного не хотел и не мыслил в уме своем, чтобы так тому быть, как нам угодно, — ведь с давних лет на наше Великое государство все они, окаянные и безбожные, и те, что прежде того были, его же братья, той же их проклятой земли и веры, помышляют, как бы им Великое государство наше похитить и веру христианскую искоренить, а свою богомерзкую учинить. Но тогда еще не приспело им время, пока не дошло до нынешнего нашего супостата-врага, короля. А он так сильно возрадовался злокозненным сердцем своим и распалился всеми членами своими, словно тот, кто, еще не овладев, жаждет обрести великое богатство и в душе своей уже ликует, но по какой-то причине еще не окончательно держит его в своих руках. Так и он, окаянный король. Не ему искони дано Богом и тем более — ни его наследство, ни отечество, а хочет само Великое наше государство и с ним бесчисленные богатства взять и владеть, и радуется, и кипит злым своим сердцем; чаем, что и на одном месте не усидит или же мало спит от своей великой радости, но из-за непокорности и неодолимости того крепкого нашего града еще не окончательно видит у себя в руках все наше Российское великое государство. Или же подобен он некоему злому и властному безбожнику: не по своему достоянию и даянию ему от Создателя, хочет взять за себя невесту, прекрасную и благородную, богатую и известную и во всем совершенную, к тому же и благоверную. Но из-за нежелания невесты и ее родственников и доброжелателей (кроме ее злодеев) не может вскорости ее взять и мужем ей стать, пока родственников и доброжелателей невесты силою и какими-нибудь ухищрениями не победит и себе их не покорит, а тогда и невесту со всем ее богатством за себя возьмет. Так и он, окаянный, еще не окончательно Великое наше государство в руках своих держит из-за нежелания царствующего великого нашего града и того крепкого нашего заступника и поборника, под которым он, окаянный, сам стоит, а также и иных всех наших городов, не хотящих его (кроме его доброхотов, а наших злодеев, которые ныне им прелыцены и тленной, мимолетной и гибнущей славой и богатством ослеплены, — о них впредь еще будет наше слово).

И паки надѣяся на то, окаянный, что Божиимъ изволениемъ царский корень у насъ изведеся,[13] вмѣсто тлѣннаго и мимотекущаго, царство небесное и вѣчно восприяша, и земли нашей без нихъ, государей, овдовѣвши и, за великия грѣхи наша, в великия скорби достигши. И горши всего, — раздѣление в нѣй на ся учинися: и гордости ради и ненависти не восхотѣша многи от християньска рода царя изобрати и ему служити, но изволиша от иновѣрных и от безбожныхъ царя изыскати и ему служити.[14] И тѣ, прежеречернныя его доброхоты, а наши злодѣи, — о именех же их нѣсть здѣ слова, — растлилися умы своими, и восхотѣша прелести мира сего работати, и в велицѣй славѣ быти, и инии, несый человецы, — не по своему достоиньству саны честны достигнути. И сего ради от Бога отпали, и от православныя вѣры отстали, и к нему, сопостату нашему, королю, вседушно пристали, и окаянными своими душами пали, и пропали, и хотят ево, злодѣя нашево, на наше Великое государство посадити, и ему служити.[15] И по се время мало не до конца Росийское царство ему, врагу, предали! Аще бы имъ мощно, то единем бы часомъ привлекли его, врага, сюдѣ и во всем бы с ними над нами волю свою сотворили. Но всемилостивый Владыко еще на нас, грѣшныхъ, своею милостию призирает, и мысль их и совѣтъ разаетъ, и тѣмъ крепкимъ нашимъ градомъ, иже он, злодѣй, под нимъ стоитъ,[16] его утвержеваетъ, и к намъ итти воспрещает. Аще за великия грѣхи наша, его же Божиимъ прогнѣваниемъ и его, злодѣя нашего, злымъ умышлениемъ, которою мѣрою возмет тотъ нашь крѣпкостоятелный град, тогда и царствующаго града доидеть;[17] и всѣхъ достигнет, и насъ себѣ покоритъ. И паки тѣ ево доброхоты, а наши злодѣи, вси об немъ радятъ, и во всемъ ему добра хотят, и великое Росийское царство до конца хотят ему отдати для своея мимотекущия славы и величества. И того ради онъ, окаянный, не хощет такъ сотворити, яко же намъ годе. И уже, конечно, во умѣ своемъ мыслить, что Великое наше государство обовладелъ, а бѣсовъскаго своего воиньства всю нашу землю наполнилъ и конечно надеженъ сталъ быти.

И еще на то надеялся, окаянный, что по Божьей воле царский корень у нас перевелся, восприяв вместо тленного и мимолетного царства небесное и вечное, а земля наша, за великие грехи наши, без них, государей, овдовевшая, в великую скорбь поверглась. А горше всего, в ней произошел разлад: из-за гордости и вражды не захотели многие из рода христианского царя избрать и ему служить, но пожелали среди иноверных и безбожных царя изыскать и ему служить. А те, прежденазванные его доброхоты, а наши злодеи — об именах их нет здесь речи — растлились умами своими и захотели соблазнам мира сего служить и в великой славе быть, а иные, нёлюди, — не по своему достоинству чина почетного достичь. И ради этого от Бога отпали, и от православной веры отстали, и окаянными своими душами пали и пропали, и хотят его, злодея нашего, на наше великое государство посадить и ему служить. И по сю пору чуть ли не все Российское царство ему, врагу, предали! Если бы они могли, то в одночасье бы его, врага, сюда привлекли и во всем бы с ним совершили свою волю над нами. Но всемилостивый Владыко еще нас, грешных, своей милостью не оставляет, и умысел их и заговор разбивает, и тем крепким нашим градом, под которым он, злодей, стоит, его обуздывает, и к нам идти воспрещает. А если за великие грехи наши, по Божьему гневу и его, злодея нашего, злому умыслу, он каким-нибудь способом возьмет тот наш накрепко стоящий город, тогда и до царствующего града дойдет, и всех достигнет, и нас себе покорит. И еще те его доброхоты, а наши злодеи, о нем радеют, во всем ему добра желают и великое Российское царство полностью отдать ему хотят ради своей мимолетной славы и величия. Потому он, окаянный, и не хочет так сделать, как нам угодно. И уж, конечно, в уме своем представляет, что овладел Великим нашим государством, а так как бесовским своим достоинством всю нашу землю наполнил, то окончательно и уверился в этом.

И тѣхъ посланных нашихъ держит, и всякою нужею, гладомъ и жаждою конечно моритъ, и плѣномъ претитъ. И пошли от насъ со многими людьми в велицѣмъ числѣ, а нынѣ-де и в малѣ дружинѣ осталися вящихъ самых два.[18] А то-де и всѣ, для великие скорби и тѣсноты, не мога терпѣти, тому сопостату-врагу, королю, поклонилися и на ево волю вѣрилися. Того не вѣмъ, всѣ ли от желаннаго сердца к нему приклонилися, или будет втайнѣ искренное к намъ и нынѣ-де жжаты, с нами же за вѣру стояти хотятъ, токмо разошлися и разъѣхалися овии к намъ, а овии — инудѣ по своимъ мѣстомъ.[19]

И тех посланников наших задерживает, и всяческими притеснениями, голодом и жаждой их совершенно изнуряет, и пленом угрожает. Пошли они от нас со многими людьми в великом множестве, а ныне-де лишь с малой дружиной остались две самых представительнейших. А остальные-де, все, кто не смог вынести великих страданий и притеснений, тому супостату-врагу, королю, поклонились и его воле вверились. Того не ведаю, все ли по велению сердца пред ним склонились или втайне верны нам, да ныне-де усмирены, но с нами стоять за веру хотят, только разошлись и разъехались одни к нам, а другие — кто куда по своим местам.

И тѣ-де наши оставшии, сами вящи, стоятъ крепцѣ и непреклонно умомъ своимъ, яко же онѣ, гражанѣ, за святую непорочную християньскую вѣру и за свою правду, на чемъ был здѣ с подручникомъ его, з Желтовъскимъ (с таким же безбожникомъ, якоже онъ, сопостатъ нашь) совѣтъ положилъ с нашими земледержьцы (нынѣ же, по своему уму, достигли имя что землесъѣдцы).[20]

А те-де наши оставшиеся, самые представительные, так же как и сами горожане, стоят упорно и непреклонно духом своим за святую непорочную христианскую веру и за те условия договора, о чем здесь с подручным его Желтовским (таким же безбожником, как и сам наш супостат) было установлено соглашение с нашими земледержцами (ныне же, по уму своему, достойными наименования землесъедцами).

Подобает же имъ велми дивитися и хвалити их. Что есть того похвалнѣе, и дивнѣе, и безстрастнѣе?! В рукахъ будучи у своего злаго сопостата и врага, и у смерти стоячи, и всякую нужу терпячи, и лицъ своихъ противу его, сопостата, не стыдятъ и в очи ему говорятъ, что отнюдь ево воли не бывати и самому ему у нас не живати, да не токмо ему, но и рожденному от него, аще не освятится тако, якоже мы, Божиею благодатию.

Подобает весьма восхвалять их и удивляться им. Что может быть похвальнее, и удивительнее, и бесстрашнее?! В руках будучи у своего злого супостата и врага, пред смертью стоя и терпя всякие принуждения, а все же лица своего пред ним, супостатом, не позорят и в глаза ему говорят, что отнюдь его воле не бывать и самому ему у нас не живать, да и не только ему, но и рожденному от него, если тот не будет освящен так же, как и мы, Божией благодатью.

Паче же подивимся и удивимся пастырю нашему и учителю, и великому отцемъ отцу, и святителю! (Имя же его всѣмъ вѣдомо.) Како, яко столпъ, непоколебимо стоитъ посреди нашея великия земли, сирѣчь посреди нашего Великаго государства, и по православной вѣре побараетъ и всѣхъ тѣхъ душепагубных нашихъ волков и губителей увѣщеваетъ. И стоит единъ противу всѣхъ ихъ, аки исполинъ-муже, безо оружия и безо ополчения воинъскаго, токмо учение, яко палицу, в руку свою держа протива великихъ агарянских полковъ[21] и побивая всѣхъ. Такоже и онъ, государь, вмѣсто оружия токмо словомъ Божиимъ всѣмъ соперникомъ нашимъ загражая уста, и посрамляя лица, и бездѣлны отсылая от себя. И нас всѣхъ укрепляетъ и поучаетъ, чтобы страха ихъ и прещения не боятися, и душами своими от Бога не отщетитися, и стояти бы крѣпцѣ и единодушно за преданную намъ от Христа вѣру и за свои души, яко же онѣ, граждане, во ономъ граде, и послании наши под тем же градомъ.

Еще более почтим да подивимся пастырю нашему и учителю, и великому отцам отцу, и святителю! (Имя же его всем ведомо.) Словно столп, непоколебимо стоит он посреди нашей великой земли, посреди нашего Великого государства, и православную веру защищает, а всех душепагубных наших волков и губителей увещевает. И стоит один против всех них, как муж-исполин, без оружия и без воинского ополчения, только учение, как палицу, держа в своей руке против великих агарянских полчищ и побеждая всех. Так и он, государь, вместо оружия только словом Божиим всем врагам нашим затворяет уста и, в лицо их посрамляя, ни с чем отсылает от себя. А нас всех укрепляет и поучает устрашения и угроз их не бояться и душами своими от Бога не отступаться, а стоять бы крепко и единодушно за дарованную нам Христом веру и за свои души, как и они, горожане, в том граде и как посланцы наши под тем же градом.

О великое Божие милосердие! Еще не до конца прогнѣвася на християньский род. О чюдо и дивъство! И воистинну великимъ слезамъ достойно, како мати градовомъ в Росийскомъ государстве всѣми стенами и многими главами и душами врагомъ и губителемъ покорилася, и предалася, и в волю их далася, кромѣ того нашего великого, крѣпкаго и непоколебимаго столпа, разумнаго и твердаго адаманта, и с нимъ еще многихъ православных християнъ, которыя хотят стояти за православную вѣру и умерети!

О великое Божье милосердие! Еще не до конца прогневался он на христианский род. О чудо и диво! И воистину великого плача достойно, как мать городов Российского государства со всеми ее крепостными стенами и великими умами и душами врагам и губителям покорилась и сдалась и на волю их отдалась, кроме лишь того нашего великого, стойкого и непоколебимого столпа, духовного и крепкого алмаза, и с ним еще многих православных христиан, которые хотят за православную веру стоять и умереть!

И оный, прежереченный, воистинну великий град, по своему дѣйству противу тѣхъ же сопостат нашихъ и враговъ, паче же рещи, противу самого того лютаго сопостата нашего, злаго короля, хотящаго погубити святую нашу и непорочную вѣру, — крѣпко вооружился, и укрепился, и не покорился, и не здался. Да и нынѣ стоит и крепится, близ рещи, что все великое наше Росийское государство держитъ и всѣхъ тѣх врагов нашихъ, тамошних и здѣшнихъ, и того самого общаго нашего сопостата-короля страшить. И, аки прехрабрый воин, лютаго, и свирѣпаго, и неукротимаго жребца, ревущаго на мску, браздами челюсти его удержеваетъ, и все тѣло его к себѣ обращаетъ, и воли ему не подастъ, аще ли подастъ, то и самъ от него погибнетъ, занесенъ будет в неисходный ровъ и сокрушится. Такоже и оный великий град, по своим дѣламъ и паки великий, тому сопостату нашему и похитителю вѣры нашея православныя, ревущему на Великое наше государство и на всѣхъ насъ, во умѣ ему запрещаетъ и к намъ итти возбраняетъ. Аще бы не оный град по се время ему претил и держалъ, без всякаго бы сомнѣния, давно сопостат нашь у нас здѣ былъ. И аще бы ему Богъ попустилъ за великия грѣхи наша, вконецъ бы всѣми нами обовладѣлъ и во всем бы над нами волю свою сотворилъ. Горше бы всего, святую и непорочную нашу вѣру такоже вконецъ искоренилъ, развѣ по Бозѣ великий и непоколебымый нашь столпъ удержалъ бы (или нѣтъ?) до конца, не смѣю дерзнути рещи. А нынѣ его, сопостата нашего, злаго короля, той нашь град ни за главу, ни за руцѣ, ни за нозѣ, но за самое злонравное и жестокое сердце держитъ и к намъ итти претитъ. И посланники наши такоже крѣпцѣ и вседушно по православнѣй вѣре побараютъ, и противу того супостата нашего ни в чем лицъ своих не стыдят, и в правдѣ противу его стоят. Аще и не во оградѣ со гражаны сидятъ и усты своими с ними совѣту не чинят, и Божиимъ промысломъ сердцы своими вкупѣ со гражаны по благочестии горятъ.

А тот, прежде упомянутый град, воистину великий по своим деяниям, против тех супостатов наших и врагов, а точнее сказать, против самого лютого супостата нашего, злого короля, желающего погубить святую нашу и непорочную веру, — крепко вооружился и укрепился, и не покорился, и не сдался. Да и ныне стоит и утверждается, можно сказать, все великое наше Российское государство поддерживает, а всех наших врагов, тамошних и здешних, и самого того общего нашего супостата-короля стращает. И, как бесстрашный воин, сдерживает он уздой челюсти дикого, свирепого, неукротимого жеребца, трубящего на кобылицу мула, и все тело его к себе обращает, и воли ему не дает, а ежели даст, то и сам от него погибнет, занесен будет в бездонную пропасть и разобьется. Также и тот великий град, своими подвигами великий, помыслы того супостата нашего и похитителя веры нашей православной, с ревом рвущегося на Великое наше государство и на всех нас, укрощает и к нам ему идти возбраняет. Если бы град тот до сих пор не останавливал его и не удерживал, без всякого сомнения, давно бы супостат наш у нас здесь был. А если бы Бог, за великие грехи наши, его к нам допустил, он бы вконец всеми нами овладел и во всем бы над нами волю свою учинил. Горше же всего, святую и непорочную нашу веру тоже бы вконец искоренил, разве что только наш великий и непоколебимый Бога заступник веру бы до конца удержал (или нет?), не смею и дерзнуть вымолвить. А ныне его, супостата нашего, злого короля, тот наш град не за голову, не за руки, не за ноги, но за самое злонравное и жестокое сердце держит и к нам идти не дает. И посланники наши также крепко и единодушно православную веру защищают, и пред тем супостатом нашим ни в чем лица своего не срамят, и за правоту против него стоят. И хотя они не в граде с горожанами сидят и словесного с ними совета не держат, но сердца их, по Божьему промыслу, вместе с горожанами благочестием горят.

А здѣ, у насъ, прежереченный непоколебимый столпъ самъ крѣпко и непоколебимо во умѣ своем стоитъ, и не стѣны едины великаго нашего града держит, но и живущих в нихъ всѣхъ крѣпитъ, и учитъ, и умными ихъ в погибельный ровъ впасти не велитъ. И паки великое сие безводное море словесы своими утишивает и украчает. Сами вси видите! Аще бы не он, государь, здѣ держалъ, кто бы таковъ инъ восталъ и противу тѣхъ нашихъ враговъ и губителей крѣпко сталъ?! Давно бы страха ради прещения от Бога отступили, душами своими пали и прапали.

А у нас, здесь, прежде названный непоколебимый столп сам мужественно и непреклонно духом своим стоит и не единые лишь стены великого нашего града держит, но и всех живущих за ними бодрит, и учит, и духовно им в погибельный ров впасть не велит. И более того, великое это безводное море словесами своими утишивает и укрощает. Сами все видите! Если бы не он, государь, все здесь держал, то кто бы другой такой же встал и нашим врагам и губителям мужественно противостоял?! Давно бы под страхом наказания от Бога отступились, душами своими пали и пропали.

Аще будет Божиимъ волением, и поможениемъ, и всѣхъ нас грѣховъ непомяновениемъ, от дву сихъ крѣпких стоятелей и поборателей по вѣре нашей християньстей все Великое наше государьство спасется, и от тѣхъ враговъ избавится, и отстоится, по коих мѣстъ которая добра мѣра от вас учинится, и промыслъ вашь над тѣми враги явится (глаголю же, тамо — от града, а здѣ — от того крѣпкаго нашего и непоколебимаго столпа), никако же такова повесть велия и притча во многихъ землях утаится, но повсюду пронесется и прославится, яко таковыми мѣрами оно царство спасеся и от враговъ своих избавися. Паки реку: «О велико Божие милосердие и щедроты на всѣх насъ!» Тамо град стоитъ, и супостата держитъ, и во умѣ ему прѣтитъ, и всѣмъ намъ по Бозѣ и по православной вѣре побарати ревность даетъ, чтобы мы всѣ, видѣвъ его крѣпкое и непреклонное стояние, такоже крѣпко вооружилися и стали противу сопостатъ своихъ. А здѣ, у нас, нашь крѣпкий и непоколебимый столпъ стоитъ, и всѣхъ насъ крѣпитъ, и учитъ, и тому же граду ревновати велитъ.

Если же Божьим изволением, и помощью, и всех наших грехов прощением все Великое наше государство будет спасено двумя этими крепкими заступниками и поборниками веры нашей христианской, и от тех врагов избавится и защитится, покамест еще доброе начинание ваше не свершится, и замыслы ваши над теми врагами не успеют проявиться (скажу, что там это — от града, а здесь — от того стойкого нашего и непоколебимого столпа), то уж ни в коем случае подобное важное известие и событие не сможет от многих земель утаиться, но повсюду разнесется и прославится, как такими мерами это царство спаслось и от врагов своих избавилось. И еще скажу: «О, велико Божие милосердие и щедроты Его ко всем нам!» Там град стоит, и супостата держит, и намерения его обуздывает, и всем нам в защите Бога и православной веры усердие придает, чтобы все мы, видя его крепкую и непреклонную оборону, также крепко вооружились и стали против супостатов своих. А здесь, у нас, наш крепкий и непоколебимый столп стоит и всех нас бодрит и учит и тому же граду подражать велит.

Приидите, приидите, православнии! Приидите, приидите, христолюбивии! Мужайтеся, и вооружайтеся, и тщитеся на враги своя, како бы их побѣдити и царство свободити! Не выдайте по Бозѣ спасителей нашихъ и крѣпкостоятелей: тамо — града и посланых под него, а здѣ — общаго же нашего пастыря и учителя, и отцемъ отца, и святителя!

Приступайте, начинайте, православные! Приступайте, начинайте, христолюбивые! Мужайтесь и вооружайтесь, поднимайтесь на врагов своих, чтобы их победить и царство освободить! Не выдайте наших по Богу спасителей и нерушимых заступников: там — града и посланных под него, а здесь — общего нашего пастыря и учителя, и отцов отца, и святителя!

Скажу вамъ истинну, а не лжу, что однолично сопостаты наши, которыя у нас, нынѣ с нашими измѣнники-единовѣрники, и с новыми богоотступники, и кровопролители, и разорители вѣры християнския, с первенцы сатанины, со июдиными предателя Христова братиею, с началники, и со иными их подручники, и угодники, и единомысленники, иже недостойны по своим злымъ дѣломъ прямым своимъ званиемъ именоватися (рещи достоит ихъ — душапагубныя волки), хотят насъ конечно погубити, и под меч подклонити, и подружия наша и отроды в работу и в холопи поработити, и прижитие наше пограбити, горше же всего и жалостнѣе, — святую нашу непорочную вѣру вконецъ искоренити, и свою, отпадшую, учинити, и сами в нашемъ достоянии жити. Сами видите, что они нынѣ над нами чинятъ: всегда во очех нашихъ всѣмъ намъ смерть показуютъ, и поругаются, и насилуют намъ, и посекают насъ, и домы наша у нас отнимаютъ, и поносят намъ в лѣпоту. Яко волцы, зубы своими скрегчютъ, и грозятъ намъ, и претятъ смертию. Да не токмо намъ ругаются и смеются, но и самому Создателеву образу и Рождьшей его. И руками дерзаютъ и в вид существа Божия и Пречистыя его Матере стреляютъ, якоже нынѣ свидетельствуютъ злодѣйственнѣи руце, пригвожденнѣи к стене под образомъ Матери Божии[22] и всѣмъ им, окаяннымъ, в страхъ и в трепет. И хотятъ вси вооружены и изоострелены быти, на сущих злодеевъ изготовляны. Вѣдятъ, окаяннии, что не в свое достояние пришли и не свою мѣру хотятъ достигнути, аще имъ Богъ до конца попуститъ.

Скажу вам истину, а не ложь, что супостаты наши, которые ныне у нас, — заодно с нашими изменниками-единоверцами, новыми богоотступниками и кровопролителями, и веры христианской разорителями, родственниками сатанинскими, собратьями Иуды, предателя Христова, с нашими начальниками и с новыми их прислужниками, пособниками и единомышленниками, которые недостойны по своим злым делам истинным именем своим именоваться (называть их следует — душепагубные волки), ибо хотят нас вконец погубить и под меч склонить, а жен наших и детей в рабов и холопов обратить, нажитое же нами разграбить и, что горше всего и печальнее, — святую нашу непорочную веру вконец искоренить, а свою, отпадшую от православия, насадить и самим в наших владениях жить. Сами видите, что они ныне над нами чинят: всегда пред очами нашими всем нам смерть показывают, издеваются, насилуют и убивают нас, и дома наши отнимают у нас, и нас же при этом позорят. Как волки, зубами своими скрежещут, пугают нас и грозят смертью. Да и не только над нами глумятся и насмехаются, но и над самим образом Создателя и Богоматери. И руками дерзают прикасаться и стреляют в воплощенный образ Божий и Пречистой его Матери, о чем ныне свидетельствуют злодейские руки, пригвожденные к стене под образом Божьей Матери, всем им, окаянным, на устрашение и трепет. И все стремятся быть вооружены и оснащены, словно против истинных злодеев изготовлены. Знают, окаянные, что не в свои владения пришли и сверх меры хотят себе заполучить, если Бог до того их допустит.

А нынѣ послали во всѣ городы, по которымъ стоятъ такия же губители и кровопролители неповинныхъ новоизраительскихъ[23] кровей, а велѣли имъ быти сюда, к намъ. А нашихъ людей же в воиньскомъ чину, которыя живут у нас здѣ, тѣхъ всѣхъ ссылаютъ доловъ,[24] а умышляючи то, чтобы их, враговъ, было много, а нас было мало, чтобы намъ отнюдь противу ихъ стати не мочно, и вконецъ бы имъ нами обовладѣти и себѣ покорити. На то не смотрите, православнии християне, и не имите тому вѣры, что они нынѣ пред вами лицемѣръство чинятъ: сами своихъ людей казнят. А все намъ блазнятъ, уверяючи и прелщаючи вас тѣмъ, тако творятъ и сказываютъ, что не отцу быти у нас, но сыну.

Ныне же послали во все города, по которым стоят такие же губители и неповинного новоизраильского рода кровопролители, и велели им прибыть сюда к нам. А наших людей воинского звания, которые живут у нас здесь, тех всех высылают долой, замышляя так, чтобы их, врагов, было много, а нас мало, чтобы нам против них совсем нельзя было подняться, а им бы вконец нами овладеть и себе покорить. Так не смотрите же на то, православные христиане, и не верьте лицемерию тому, что ныне они пред вами чинят: сами своих же людей казнят. А все обманывают нас, уверяя и прельщая вас тем, как поступают и обещают, что не отцу у нас быть, а сыну.

А и самъ тот злодѣецъ нашь, сыновень отецъ, тоже льститъ и блазнитъ, аки сатана, мечты творитъ и, аки бѣсовъ, с вестьми присылает, что хощетъ сына своего намъ дати,[25] по здѣшнимъ его, злодѣя, злодѣевъ нашихъ, а его доброхотовъ, по прежереченныхъ онѣх измѣнников, всему нашему Великому государству крестопреступниковъ и вѣры отступниковъ, и умышлению и добра хотѣни ему, злодею. Видя здѣ, в мирѣ, колебание и за вѣру стояние, для того нам лстят и блазнятъ, чтобы насъ всѣхъ тѣмъ областити, и укротити, и великим бы нашим моремъ не взмутити, и имъ бы самѣм, врагомъ, в нем не потонути, и главами своими не наложити. А се умышляючи то, докуды с своими способники, с такими же безбожники, соберутся в число много и докуды самъ той супостатъ нашь и сущий врагъ всѣхъ насъ коею злою мѣрою, и Божиимъ попущениемъ, и всѣхъ насъ великимъ грѣхомъ, и неисправлениемъ пред нимъ, Господемъ, возметъ тот нашь крѣпкий поборник, сопротивный ему, злодѣю, град. Тогда, аки змий, возлетитъ к нам со всѣмъ своимъ бѣсовскимъ воинъствомъ, и которые нынѣ здѣ, у нас, всѣ на насъ востанутъ, аки змии и скорпии, или, яко волки лютыя, и обладаетъ нами. И тогда намъ будетъ от нихъ конечная погибель, аще Господь Богъ за великия грѣхи наша разгнѣвается на нас и конечно захочетъ насъ предати имъ, аки псомъ, на снѣдение.

Да и сам тот злодей наш, сыновий отец, тоже прельщает и манит, подобно сатане, наваждения творит и, словно бесов, с известиями присылает, что будто бы хочет сына своего нам дать по решению и добровольному соглашению с ним, злодеем, здешних его, злодея, злодеев наших, а его доброхотов, прежде названных тех изменников, всего нашего Великого государства крестопреступников и вероотступников. Видя здесь, в нашем мире, волнение и за веру стояние, оттого-то нас прельщают и манят, чтобы всех нас подчинить и укротить, а великого бы нашего моря не возмутить, и им бы самим, врагам, в нем не потонуть, и голов своих не сложить. И так вот рассуждают, покуда не соберутся в большом числе со своими сообщниками, такими же безбожниками, и покуда сам наш супостат и сущий всем нам враг не возьмет каким-нибудь ухищрением и Божьим попущением, а всех нас великим грехом и преступлением пред ним, Господом, того нашего града, стойкого защитника, непокорного ему, злодею. Как змей, тогда прилетит к нам со всем своим бесовским воинством, а те, что ныне здесь, у нас, все на нас поднимутся, как змеи и скорпионы или как волки лютые, и он овладеет нами. И тогда нам будет от них окончательная погибель, если Господь Бог за великие грехи наши разгневается на нас и окончательно захочет нас предать им, как псам, на съедение.

Отнюдъ ничему тому не бывати, православнии, что сыну здѣ, у насъ, живати! Сами видите, что все блазный оман и прелесть. Или с нимъ не увѣритеся, видѣвъ над собою явное умышление?! Чаю, яко и малым отрочатем, слышавше, разумѣти мощно, не токмо сверстнымъ и в разумѣ совершеннымъ человекомъ. Коли отецъ лиха хощетъ сыну?! И нам сына дати, а самому, аки злому волку, под городомъ Смоленьскомъ стояти, и тѣмъ врагомъ воля дати землю нашу разоряти, и неповинную кровъ христьяньскую разливати, и на достолныхъ безмѣрныя и неподъятныя кормы имати, и до смерти же мучити, и тамо посланныхъ наших насмерть морити, и у насъ, здѣ, в великомъ градѣ, великое утеснение чинити?! Такъ ли сыну прочити, что все на конецъ губити?! А онъ, окаянный, тѣмъ дѣломъ не токмо сыну прочить, но и самъ здѣ жити не хощет. Токмо бы ему своя воля сотворити и великая бы слава учинити, что всѣми бы нами обовладѣли, и намъ бы под рукою его быти и его слыти. И ему бы своихъ подручниковъ, таких же безбожниковъ, в Великомъ государстве нашемъ посадити, и все б симъ царство, что еще вживе останется, предате правити и вѣдати, и дани-обраки всякия тяжкия имати, и к нему бы, ко врагу, аки бесомъ к сатанѣ, жертва приносити. Сему слову болше вѣрте, христолюбцы, что сыну — не бывати!

Но никогда тому, православные, не быть, чтоб сыну у нас, здесь, жить! Сами видите, что все это лживый обман и хитрость. Неужели этому не поверите, видя над собой явное злоумышление?! Думаю, что и малые дети, услышав это, понять могут, а не только взрослые и разумные люди. Когда же отец желает зла сыну?! И то, нам сына дать, а самому, как злому волку, под городом Смоленском стоять, и тем же врагам волю дать нашу землю разорять, и неповинную кровь христианскую проливать, а у остальных чрезмерные и неподъемные подати взимать, и до смерти их мучить, да и наших посланных туда до смерти морить, а у нас здесь, в великом граде, большое притеснение чинить?! Так ли сыну прочить, если все вконец губить?! А он, окаянный, этими делами не только сыну не прочит, но и сам здесь жить не хочет. Ему бы только свою волю совершить и великую бы славу учинить, что всеми нами они овладели, а нам бы под его властью быть и ему принадлежащими слыть. А ему бы своих подданных, таких же безбожников, в Великом государстве нашем насадить, и всем бы царством, что еще вживе останется, им править и ведать поручить, и дани-оброки всякие тяжкие взимать, а к нему бы, врагу, как бесам — к сатане, жертвы приносить. Верьте полностью, христолюбивые, тем словам, что сыну — не бывать!

Преже сихъ дней было, всѣ вы слышели самое его, отцово, злокозненое сердце и тайна вся. Нѣкто, тое же душепагубныя бѣсовъския сонмицы, от нашего, Христа тезоименитаго, рода злуначальный губитель Божияго жребия (именем по всему его злому дѣлу не достоитъ его во имя мысленнаго или святого назвати, но достоитъ его нарещи «злый, человекъядный волкъ»), тому же нашему великому столпу, и отцемъ отцу, и святителю (имя же его всѣмъ вам вѣдомо) тот душепагубный волкъ яд свой изблевалъ, и тайную свою общую явѣ открылъ, и помыслилъ во злохитромъ своемъ умѣ того непоколебимаго нашего столпа покачати и на свою отпадщую от Бога страну кочнути. Аки змий, изъ своих устъ изрекъ, что он, великий столпъ и тверды адамантъ, въ ихъ в суеумышленную и человекоубиенную мысль и волю самъ бы поколебался, здался въ ихъ вражие хотение, и всему бы множесвенному народу безплотнымъ своимъ в погибелный ровъ во вѣки пасти понудил, и, всего бы мира спасение, злодѣйцу-отцу усты касатися повелѣлъ.[26] Великий же и непоколебимый столпъ Богомъ крѣпко водружан, не на песцѣ основанъ, но на земли сердечнѣй твердѣ: самъ никакоже не поколебался и не покачнулся нимало на ихъ отпадшую от Бога страну и великую полату широтою и долготою и округ, иже об немъ стоит и держится, и в ней многочисленнаго народа живуща такоже на зло не поустилъ, и умных ихъ во-вѣки не пленил, но и паче укрѣпилъ. Видѣв же той прежереченный многодушьный губитель и злый разоритель Великаго государства крѣпкое и непреклонное того столпа стояние за святую и непорочную вѣру и за все православное християньство, отверзлъ свои человекоубиенныя уста, и начатъ, аки безумный песъ, на аеръ зря, лаяти, и нелѣпыми славами, аки сущий буй камениемъ, на лице святителю метати, и великоимянитое святительство безчестити, и до рождьшия его неискуснымъ и болезненым словомъ доходити. Он же, государь, твердый адамантъ, никако тому речению внятъ и того его буесловия не убоялся, ни устрашился, наипаче же посмеялъся тому его безумному словесному дерзновению, но и зело ему вспретилъ и велие ему зло провозвестилъ; изъ пречестных своихъ устъ ему изрекъ, мню, яко острымъ оружиемъ, своимъ святительскимъ словомъ тѣло и злохитрую душу его посѣклъ: «Да будеши проклятъ со всѣмъ своимъ соньмомъ[27] в сем вѣцѣ и в будущемъ, но и с темъ, его же желаеши, и, всего мира спасение, ему всѣм усты касатися поущаеши!»[28] И еще прирек: «Не токмо намъ онъ годѣ, но и тако его отрасль, аще не приидетъ в наше хотѣние».[29] Он же, окаяный, стули лице свое, отиде со всѣмъ своимъ сонмомъ посрамленъ и изумленъ, паче же зло возъяренъ на великаго пастыря и учителя и в правдѣ крѣпкаго стоятеля, аки змий дыша или аки лѣвъ рыкая.

Еще прежде этого всем вам стали очевидными и собственное его, отцовское, злокозненное желание и вся его тайна. Некто из того же душепагубного и бесовского сонмища, из нашего, Христу тезоименитого, рода, зачинщик зла и губитель Божьего жребия (за все его злые дела недостоин он быть назван во имя духовного или святого, но должно прозвать его «злой человекоядный волк»), этот душепагубный волк, на того нашего великого столпа и отцов отца и святителя (имя же его всем вам ведомо) яд свой изрыгнул и потаенное свое всем явно открыл: замыслил своим злохитрым умом покачнуть тот непоколебимый наш столп и на свою богоотступную сторону склонить. Словно змей, словами своими соблазнял, чтобы он, великий столп и твердый алмаз, и сам бы поколебался в сторону их суетных и человекоубийственных помыслов и желаний, сдался бы на их вражью волю, и весь бы наш многочисленный народ духовно навеки в погибельный ров впасть понудил, и сам бы, всего мира спасение, злодею-отцу присягнуть повелел. Великий же и непоколебимый столп Богом прочно водружен, не на песке основан, а на тверди сердец: и сам никогда не колебался и ни малость не покачнулся в их богоотступную сторону и ту палату, великую вширь, вдаль и округ, что на нем стоит и держится, и в ней живущий многочисленный народ до греха не допустил и духовно их навеки не пленил, а еще больше укрепил. Тот же вышеназванный, многих душ губитель и злой разоритель Великого государства, видя крепкое и непреклонное того столпа стояние за святую и непорочную веру и за все православное христианство, разверзнул свои дьявольские уста и начал, как обезумевший пес, в небо глядя, лаять, и скверными словами, словно сущий буян камнями, в лицо святителю метать, и высокочтимое священство бесчестить, и даже родившую его мать упоминать с непристойным и оскорбительным словом. Он же, государь, твердый алмаз, не только тем словам не внял и той его словесной буйности не убоялся, не устрашился, но даже и осмеял его безумную словесную дерзость, да и крепко ему пригрозил и великую беду ему провозвестил; пречистыми устами своими ему изрек, мнится мне, словно острым оружием, своим словом святительским тело и злонравную душу его посек: «Да будешь проклят со всем своим сонмом в сем веке и в будущем, также и с тем, кого сам так желаешь и кому, словно всего мира спасению, крест целовать побуждаешь!» И еще добавил: «Нам не только он не угоден, но также и отпрыск его, если не исполнит нашей воли». Он же, окаянный, потупив лицо свое, отошел со всем своим сонмом, посрамлен и изумлен, но более того разъярен на великого пастыря и учителя и за правду крепкого стоятеля, словно змей шипя или как лев рыкая.

Послѣди же, окаянный, обшедся умомъ своимъ, и позна свою вину, и видѣ свою злую совесть, и раскаяся в себѣ о прадерзке словеснѣй, что не у бе ему было время тако говарити и явѣ и нагло великому господину тайну свою открыти. И побояся множестеннаго християньскаго народа: такое слово к нимъ пронесется что о недостойномъ и злом дѣлѣ и нехотящемъ ими, и паки — не в правдѣ на того высочайшаго верха и непоколебимаго столпа приходилъ и, не яко святѣйшаго, но яко простѣйшаго, в лѣпоту, яко пес, лаялъ и бранилъ. И в томъ своемъ слове запрѣние учинил, яко нѣсть говорилъ, и, аки в темнѣ храминѣ, в скверномъ своемъ теле лукавую свою душу затворил.

После же, окаянный, опомнился и, поняв свою вину и осознав злой свой умысел, раскаялся про себя в дерзости словесной, что не время ему было так говорить и явно и нагло великому господину тайну свою открыть. И побоялся многочисленного народа христианского: что, если все это словопрение, как недостойный, злой и неугодный им поступок, до сих донесется, а также то, что несправедливо вел он себя с высочайшей главой и непоколебимым столпом, не как положено со святейшим, а его, как из простых простейшего, словно пес, лаял и бранил. И от тех своих речей отказаться вздумал, будто и не говорил, и, как в темных хоромах, затворил в скверном теле своем лукавую свою душу.

И потомъ же, злодѣй, еще лицѣмѣръство учинилъ; яко шуменъ былъ, и без памяти говорил; и у великаго святителя и у незлобиваго учителя прощение испросилъ. Обаче же аще и прощение испросилъ, а еще злого своего нрава-обычая и впредь умышления на злое дѣло от себя не отщетилъ. И нынѣ дышитъ и сипитъ, аки скоропия, и не престая крамолы воздвизаетъ, и всю свою плотную бѣсовъскую сонмицу возмущает, и всяко ему, государю, стужаетъ.

А потом ведь, злодей, и еще лицемерие сотворил: будто бы расшумевшимся был и не помня что говорил; и у великого святителя и незлобивого учителя прощения испросил. Однако же хотя и прощения просил, но все же и впредь от злого своего нрава-обычая и злодейских замыслов не отказался. И ныне дышит и сипит, словно скорпион, и не переставая крамолы воздвигает, и все свое плотское бесовское сонмище возмущает, и всячески ему, государю, досаждает.

И теснятъ — сами вси видите — и еще конечно мыслятъ со всѣми своими пособники, како бы его, государя, погубити, что без него все свое желание совершити и всѣхъ насъ, аки змиямъ, поглотити. Якоже и преже рѣхъ, что нѣкому иному будетъ без него имъ, врагомъ, возбранити и стати накрепко, якоже онъ, государь.

И теснят — сами все видите — и мыслят со всеми своими пособниками, как бы его, государя, вконец погубить, чтобы без него все свои желания свершить и, как змеям, всех нас поглотить. А как я уже сказал, без него некому будет им, врагам, препятствовать и противостоять накрепко, как он, государь.

Великий же онъ столпъ, и твердый адамантъ, и крѣпкий воинъ Христовъ, не имѣя ни тула, ни меча,[30] ни шлема, ни копия, ни воинъ вооруженныхъ (понеже ему не дано то, ни повелено от Сотворшаго вся того держати), к тому же ни стѣнъ, крѣпко огражденных, и словом Божиимъ, аки нѣкимъ изряднымъ оружием препоясався, или, яко изящными воины, ополчився, или нѣкими крѣпкими стѣнами оградився. «Не бойтеся, — рече, — от убивающих тѣла: души же коснутися не могут!» И молитвеныя своя словеса от желаннаго своего сердца къ Богу и Пречистѣй его Матери, аки благовонный фимиянъ, всегда возсылая о себѣ и о всѣхъ насъ, паче же о святѣй и непорочнѣй християньстей нашей вѣре, чтобы православныя християньская наша вѣра от тѣхъ враговъ наших и губителей не погибла; и слезы от очию своею, аки рѣчныя быстрины, испущая пред образомъ Господа нашего Исуса Христа, и пред Пречистою его Материю, и великихъ чюдотворцов, иже в Руской землѣ просиявшихъ, и всѣхъ святыхъ, и надѣяся тѣми своими силными слезами и молитвеными словесами, аки острыми стрелами, от себя и от всѣхъ нас тѣхъ общих нашихъ видимыхъ враговъ отгоняти, и погубити, и все Великое государство от них свободити.

Он же, великий столп и твердый алмаз, мужественный воин Христов, не имея ни тула, ни меча, ни шлема, ни копья, ни воинов вооруженных (ибо ему не положено то, не велено Создателем все это держать при себе), к тому же ни стен, крепко огражденных, лишь словом Божиим, как неким оружием, опоясался или, словно избранным воинством, ополчился и некими неприступными стенами оградился. «Не бойтесь, — сказал, — убивающих тело: души ведь коснуться не могут!» И воссылает он всегда от всего сердца к Богу и Пречистой его Матери свои молитвенные словеса о себе и обо всех нас, а более всего о святой и непорочной христианской нашей вере, чтобы православная христианская наша вера от тех врагов наших и губителей не погибла; и слезы из очей своих, словно речные стремнины, испускает перед образом Господа нашего Исуса Христа, и Пречистой его Матери, и прославленных в Русской земле великих чудотворцев, и всех святых, и надеется своими обильными слезами и молитвенными словесами, как острыми стрелами, от себя и ото всех нас тех наших общих явных врагов отогнать и поразить, и все Великое государство от них освободить.

О столпъ крѣпкий и непоколебимый! О по Бозѣ и по Пречистѣй его Матери крѣпкая стѣна и забрала! О твердый адамантъ, о поборникъ непобѣдимы! О непреклонный в вѣре стоятель! О воистинну пастырь неложный! В лепоту реченно бысть к таковымъ великимъ и крѣпкодушнымъ — «пастырь добрый»: «Пастырь добрый душу свою полагаетъ за овца». Воистинну, воистинну пастырь добрый себѣ, а не наемникъ: душу свою полагаетъ за овца, иже ему преданы пасти. И на выи его возложены все мы, православни християне. И поминаетъ Божественное Писание: «Подобаетъ словес ради Божиихъ и до смерти стояти». Видим же вси: не дастъ тому Божию слову пасти на землю, и всегда близ смерти стоитъ от тѣхъ общихъ нашихъ враговъ и губителей, обаче же на Сотворшаго вся, и на Рождьшую его, и на великихъ чюдотворцовъ, на общихъ нашихъ заступниковъ и богомолцевъ, надежду держитъ. Аще ему, государю, случится за слово Божие и умрети, — не умретъ, но жив будет вовѣки.

О столп крепкий и непоколебимый! О крепкая стена и забрало у Бога и Пречистой его Матери! О твердый алмаз, о поборник непобедимый! О непреклонный веры заступник! О воистину пастырь неложный! В похвалу сказано было о таких великих и стойких душою — «пастырь добрый»: «Пастырь добрый душу свою полагает за овец». Воистину, воистину, пастырь он добрый, а не наемник: душу свою полагает за овец, которых ему дано пасти. А на вые его возложены все мы, православные христиане. Напоминает он Божественное Писание: «Подобает за слово Божие на смерть стоять». И видим все: не даст слову Божию пропасть на земле и, хотя всегда рядом со смертью ходит возле общих наших врагов и губителей, однако хранит надежду на Творца нашего, и Богоматерь, и на великих чудотворцев, общих наших заступников и богомольцев. Ежели ему, государю, и случится за слово Божие умереть, — не умрет, но жив будет вовеки.

Вѣстно и дерзостно достоитъ рещи: аще бы такихъ великихъ, и крѣпкихъ, и непоколебимыхъ столповъ было у нас не мало, никако же бы в нынѣшнее злое время от такихъ душепагубныхъ волковъ, от видимыхъ враговъ, от чюжихъ и от своихъ, святая и непорочная вѣра наша не пала, наипаче бы просияла, и великое бы наше море без поколебания и без волнения стояло. А нынѣ единъ уединенъ стоитъ, и всѣх держитъ, и врагомъ сурово претъ. А иному нѣкому пособити ни в слове, ни в дѣле; кромѣ Бога, и Пречистыя его Матери, и великихъ чюдотворцов, способниковъ себѣ не имѣетъ никагоже. Которые его были сынове и богомолцы, той же санъ на себѣ имѣютъ, и тѣ славою мира сего прелестнаго прельстилися, просто рещи, подавилися, и к тѣмъ врагом приклонилися, и творят ихъ волю.

Во всеуслышание и решительно следует сказать: если бы таких великих, стойких и непоколебимых столпов было у нас немало, то никогда бы в нынешнее злосчастное время наша бы святая и непорочная вера от тех душепагубных волков, от явных врагов, чужих и своих, не пала, но еще более бы просияла, а великое бы наше море без колебания и волнения стояло. А ныне один уединенно стоит и всех держит, а врагам сурово грозит. И иному некому пособить ни словом, ни делом; кроме Бога, Пречистой его Матери и великих чудотворцев никаких других пособников не имеет. Те же, кто были его сынами и богомольцами и принадлежат тому же духовному сану, — те славою мира сего тленного прельстились, проще сказать, подавились, и на сторону врагов склонились, и творят их волю.

А сами наши земледержьцы (якоже и преже рѣхъ, землесъѣдцы), тѣ и давно от него отстали, и умъ свой на послѣднее безумие отдали, и к нимъ же, ко врагомъ, пристали, и ко инымъ к подножию своему припали, и государьское свое прирожение пременили в худое рабское служение, и покорилися, и поклоняются невѣдомо кому,[31] — сами вѣдаете, — и смотрят из рукъ и ис скверныхъ устъ его, что имъ дастъ и укажетъ, яко нищии, у богатаго проклятаго. (Иже впереди и мы вамъ проклятое имя его от Бога и от человекъ вмалѣ объявимъ. Здѣ же еще впреди поидемъ). И тако тѣ наши благороднии зглупали и душами своими пали и пропали навѣки, аще от того зла и худа на добро не обратятся. Горши же намъ всего учинили, что нас всѣхъ выдали, да не токмо выдали, ино заедино с ними, со враги, вооружилися вкупѣ, и хотятъ насъ всѣхъ погубити, и вѣру християньскую искоренити.

А сами наши земледержцы (как уже прежде сказал, — землесъедцы), те давно от него отстали, и ум свой на полное безумие променяли, и к ним, ко врагам, пристали, а пред иными, как пред своим подножием, ниц пали, и господское свое происхождение променяли на жалкое рабское служение, и покорились, и поклоняются неведомо кому, — сами знаете, — и угождают ему, и смотрят ему в рот нечестивый, что им позволит и прикажет, как нищие, пред проклятия достойным богатым. (Впредь мы объявим вам его имя, проклятое Богом и людьми. Теперь же пойдем дальше.) Так-то вот эти наши благородные сглуповали и душами своими пали и пропали навеки, ежели только не обратятся от этого зла и худа к добру. Горше же всего они нам то учинили, что всех нас предали, и не только предали, но и заодно с ними, с врагами, вместе на нас ополчились и хотят нас всех погубить и веру христианскую искоренить.

Аще будетъ и есть избраннии, сердцемъ желаннии по християньстей вѣре и по всѣхъ по нас жалѣютъ и радятъ, от тѣх же чиновъ и боляръскихъ родовъ, но не могутъ ничево учинити и не смеютъ стати, что не с кемъ поборати и своего величества отбыти, а имъ, врагомъ, ничего не сотворити, понеже силно обовладѣли: и многихъ маловременнымъ богатествомъ и славою прельстили, и иныхъ закормили, и вездѣ свои слухи и доброхоты поистоновили и поизнасадили.

Ежели и есть избранные среди тех же чинов и боярских родов, которые сердцем обращены к христианской вере и о нас обо всех жалеют и радеют, да они не могут ничего сделать и не смеют начать, ибо не с кем выступить на борьбу и показать свою силу, а с ними, врагами, ничего не сделать, ибо вошли они в большую власть: многих бренным богатством и славою прельстили, иных закормили и везде своих доносчиков и доброхотов поставили и понасадили.

Ина толка у нас нынѣ по Бозѣ и по Пречистѣй его Матери стѣны и забрала, что он, государь,[32] великий святитель и крѣпкий заступитель. Аще которою мѣрою от тѣхъ враговъ нашихъ, что над нимъ, государемъ, учинитца, и телеснѣ разрешитца, и от свѣта сего прелестнаго в вѣчныя обители преселится, конечно и вѣра наша изгубится настоящихъ нашихъ губителей, аще ваше противление к нимъ не явится. Аще ли его, государя, от нихъ Богъ соблюдетъ и невреженъ поживетъ, тогда Бога, и Пречистую его Матерь, и великихъ наших чюдотворцовъ, и всѣхъ святыхъ умолитъ, и себя, и нас всѣхъ спасетъ, и веру удержитъ, и враговъ побѣдит молитвою своею.

Один только у нас ныне есть у Бога и Пречистой его Матери стена и забрало, так это он, государь, великий святитель и крепкий заступник. Ежели с ним, государем, по вине наших врагов что-то и случится и он от телес отрешится, и от света сего тленного в вечные обители переселится, то и вера наша теперешними нашими губителями окончательно погубится, если только ненависть ваша к ним так и не проявится. А ежели его, государя, от них Бог соблюдет и он невредим поживет, тогда Бога, и Пречистую его Матерь, и великих наших чудотворцев, и всех святых умолит, и себя, и всех нас спасет, и веру поддержит, и врагов победит молитвою своею.

А вы, православнии, не помогаете ему,[33] государю, ни в чемъ! Говорите усты, а в дѣлехъ вашихъ, Господь вѣсть, что у васъ будетъ. Паки молю вы с великими слезами и сокрушеннымъ сердцемъ: не нерадите о себѣ и о всѣхъ насъ! Мужайтеся, и вооружайтеся, и совѣтъ между собою чините, како бы намъ от тѣхъ враговъ своихъ избыти! Время, время пришло! Во время дѣло-подвиг показати и на страсть дерзновение учинити, какъ васъ Богъ наставитъ и помощь вамъ подастъ! Прибѣгнемъ къ Богу, и Пречистей его Матери, и к великимъ чюдотворцемъ, и ко всѣмъ святымъ! Припадемъ к нимъ с теплою вѣрою, и со умильнымъ сердцемъ, и з горящими слезами, некли намъ милость свою подадутъ! И препояшемъся оружиемъ тѣлеснымъ же и духовнымъ, сирѣчь молитвою и постомъ и всякими добрыми дѣлы! И станемъ храборъски за православную вѣру и за все Великое государство, за православное християньство, и не подадимъ того пастыря нашего и учителя и крѣпкаго поборателя по вѣре православной и того нашего преславнаго града, иже за всѣхъ за нас такоже стоитъ и сопостата нашего держит. Сами все вѣдаете, что аще не нынѣ умремъ, всяко умремъ. А некли за правду нашу соблюдѣт ны Господь невредимы и живы будемъ от нихъ, враговъ своихъ! Аще ли нынѣ терпимъ, время длимъ, сами от себя за свое нерадѣние и за недѣрзновение погибнемъ.

А вы, православные, не помогаете ему, государю, ни в чем! Говорите одно, а на деле Бог весть чего еще от вас ждать. Снова прошу вас с великими слезами и сокрушенным сердцем: порадейте о себе и о всех нас! Мужайтесь и вооружайтесь и совет меж собой держите, как бы нас от врагов своих освободить! Время, время пришло! Время приспело деяние-подвиг свершить и на страдание решиться, как только Бог вам укажет и помощь вам подаст! Прибегнем же к Богу, Пречистой его Матери, к великим чудотворцам и всем святым! Припадем к ним с искренней верою, со смиренным сердцем и горячими слезами, да подадут нам милость свою! Препояшемся оружием телесным и духовным, то бишь молитвою и постом и всякими добрыми делами! Станем храбро за православную веру и за все Великое государство, за православное христианство и не предадим пастыря нашего и учителя, крепкого поборника веры православной, и того нашего преславного града, который за всех за нас стоит и супостата нашего держит. Сами вы знаете, что если не теперь умрем, то все равно умрем. Да пусть же за правоту нашу сохранит нас Господь невредимыми и не погибнем от врагов своих! Если же ныне будем терпеть, время тянуть, то сами по себе, из-за своего нерадения и нерешительности и погибнем.

Что стали, что оплошали? Чего ожидаете, и враговъ своихъ на себя попущаете, и злому корению и зелию даете в землю вкоренятися[34] и паки, аки злому горкому пелыню, распложатися?! Али того ожидаете, чтобы вамъ самъ великий тотъ столпъ святыми своими усты изрекъ и повелѣлъ бы вамъ на враги дерзнути и кровопролитие воздвигнути? Сами вѣдаете, ево то есть дѣло, что тако ему повелевати на кровь дерзнути?! Ей, ей, никакоже такова от него, государя, поущения не будетъ, понеже и самъ он, — государь велика разума, и смысла, и мудра ума, — мню, мыслитъ, чтобы не от него зачалося, а имъ бы добро сотворилося, ево бы крѣпкымъ стояниемъ и молитвою къ Богу, а вашим бы тщаниемъ, и аполчениемъ, и дерзновениемъ на враги. То вам не вѣсть ли от него, государя, что, аки пастырь добрый, всехъ нас опасаетъ от техъ душепагубныхъ, человѣкоядныхъ волковъ и чистыя нашея Голубицы[35] не дастъ им, аки змииными усты, поглотити и погубити, а ожидаетъ с часу на час Божия поможения и вашего тщания и дерзновения на нихъ?! Аще и без его, государева, словеснаго повелѣния и ручнаго писания, по своей правдѣ дерзнете на нихъ, злыхъ, и добро сотворите, и их, враговъ, побѣдите, царство от бѣд свободите, и вѣру удержите, и его, государя, святителя великаго, и себя и всѣхъ насъ от нихъ, враговъ, избавити, не будет от него на вас клятва и прещение, паче же — велие благословение на вас и на чадѣхъ вашихъ, в роды и роды, комуждо до живота его.

Что стали, что оплошали? Чего ожидаете и зачем врагов своих к себе допускаете, а пагубному корню и зелью даете в земле укорениться и, как злой горькой полыни, пуще расплодиться?! Или того ждете, чтобы вам сам тот великий столп святыми своими устами изрек и повелел бы вам против врагов встать и вас на кровопролитие поднять? Сами знаете, его ли это дело — повелевать кровь проливать?! Ей-ей, никогда от него, государя, такого наставления не будет, ибо и сам он, — государь великого разума, понимания и мудрого ума, — полагаю, мыслит, чтобы не от него началось, но им бы добро свершилось, его бы непреклонной стойкостью и молитвами к Богу, а вашим бы старанием, ополчением на врагов и мужеством. То ли вам не весть от него, государя, что он, как добрый пастырь, всех нас спасает от душепагубных, человекоядных волков и чистой нашей Голубицы не даст им, словно змеиной пастью, поглотить и погубить, да ожидает с часу на час Божьего вспоможения и вашего против них старания и дерзновения?! А ежели вы и без его, государева, словесного повеления и рукописания за правду свою на злодеев дерзнете и благо сотворите и их, врагов, победите, царство от бед освободите и веру сохраните, а его, государя, святителя великого, и себя, и всех нас от врагов избавите, то не будет вам от него проклятия и запрета, более того — великое благословение вам и чадам вашим, из рода в род, каждому до скончания его жизни.

Сами вси видите, какое гонение на православную вѣру и какое утеснение всѣмъ православнымъ християномъ от тѣхъ губителей нашихъ и враговъ! Всегда многимъ смертное посечение, а инымъ зѣлное ранение, а инымъ грабление, и женамъ безчестие и насилавание. И купльствуютъ не по цѣнѣ, отнимаютъ силно; и паки не цѣною цѣнятъ и сребро платят, но с мечемъ над главою стоятъ над всякимъ православным християниномъ, куплю дѣющаго, и смертию претятъ. Нашь же братъ, православный християнинъ, видя свое осиротѣнение, и беззаступление, и ихъ, враговъ, великое одолѣние, не смѣет инъ и устъ своихъ отверсти, бояся смерти, туне живота своего сступается и толко слезами обливается. И уже еще нѣчего имъ, врагомъ, замыслити, и всѣхъ насъ, православныхъ християнъ, теснити, и ругатися над нами, и величатися, и смѣятися, якоже мы сами видимъ, замыслили и умыслили во всемъ Великомъ и силномъ нашемъ государстве (в ресноту, аки в великом и неудержанномъ мори!): которая страна и стѣна имѣетъ двои врата в ряд по себѣ, и одни врата затворити, и замки закрѣпити, а другия бутто ся отворити, да и тѣ — вполы.[36] И множественнаго християньскаго народа не тѣснопроходными и ускими враты проходити, но и широкими не одними, и многими толька такъ было исходити, понеже Божиею было благодатию безчисленно християньска народа расплодилося и умножилося. Нынѣ такъ за грѣхи всѣхъ насъ умалилося, высечено и выгнано в плѣнъ от тѣхъ же враговъ и губителей проклятыя ихъ земли и вѣры! А аще и умалилося, аще и мало зритца, а еще много соберется. И всегда в тѣхъ — теснити (нелѣпо рещи, аки мышей, давити), и шуму, и виску, и крику быти для того ускаго и нужнаго проѣждения и прохождения. И имъ, самѣмъ врагомъ, вооруженымъ всякимъ смертным оружиемъ, обаполъ тѣхъ утѣсненыхъ вратъ пешимъ и на конехъ готовымъ стояти, и противу самѣхъ вый нашихъ и сердецъ то свое оружие в рукахъ своихъ держати, и всѣмъ намъ живую и явную смерть казати.

Сами вы видите, какое гонение на православную веру и какое притеснение всем православным христианам от наших губителей и врагов! Беспрестанно многим смертоносное посечение, а иным тяжкое ранение, иным ограбление, а женам бесчестие и насилие. И покупают не по цене и отнимают насильно; притом не по цене оценивают и не серебром платят, а стоят с мечом над головой всякого торгующего православного христианина и смертью грозят. Наш же брат, православный христианин, видя свое осиротение и беззащитность, а их, врагов, полное одоление, не смеет иной и рта раскрыть, боясь убитым быть, даром от имущества своего отступается и только слезами обливается. И уж больше нечего им, врагам, было выдумать, как бы еще всех нас, православных христиан, притеснять, надругиваться над нами, кичиться и насмехаться, так они (как видим мы сами) вот что ухитрились затеять для всего Великого и могучего нашего царства (поистине великого и неукротимого, как море!): на той стороне, где стена имеет двое ворот рядом, одни ворота затворить и на замки закрыть, а другие приотворить, да и те — вполовину. А множеству христианского люда не то что тесными и узкими воротами бывало не пройти, да и в широкие-то не в одни, а только через многие удавалось выйти, ибо Божией благодатью христианский люд бесчисленно расплодился и умножился. Ныне так за грехи нас всех поубавилось, посечено и угнано теми же врагами и губителями в плен, в проклятую их землю и веру! Но хотя и убавилось, хотя и мало нас кажется, а много еще набирается. И всегда в тех воротах начинают друг друга теснить (попросту сказать, как мышей, давить), и шум, и визг, и крик бывает из-за этого узкого и затрудненного проезда и прохода. А им бы при этом, самим врагам, вооруженным всяким смертоносным оружием, с обеих сторон тех узких ворот стоять наготове пешими и на конях, и у самых шей наших и сердец это свое оружие в руках своих держать, и нас бы всех постоянной и явной смертью устрашать.

То ли вамъ не вѣстъ, то ли вамъ не повелѣние, то ли вам не наказание, то ли вам не писание?! Ох, ох, увы, увы! Горе, горе лютѣ-лютѣ! И где идем, и камо бежим? Како не восплачемся, како не возрыдаемъ, како от сердца не воздыхаем, како в перси не биемъ?! Како сами себе презираем и нерадимъ о себѣ, видя за великия и безчисленныя грѣхи наша от Саздателя и Зижителя всѣхъ конечное на нас смирение, и их, тѣхъ враговъ, чюжихъ и своихъ, попущение, и всякое от нихъ на себѣ ругание, и смѣяние. А аще и плачемъ, аще и рыдаемъ, аще и в перси биемъ, аще и от сердца воздыхаемъ, и зелно Ему досаждаемъ, и подвигу и радѣния не сотворяемъ, и къ Богу не прибѣгаемъ, и Его не умоляемъ, и над ними, враги, ничего не промышляемъ, и все в презорство пущаемъ, и сами в свою землю и вѣру злое семя вкореняемъ.

Это ли вам не весть, это ли вам не повеление, это ли вам не приказание, это ли вам не писание?! Ох, ох, увы, увы! Горе, горе злое-лютое! И куда идти, куда бежать? Как не заплакать, как не зарыдать, как всей душой не страдать, как в грудь себя не бить?! Как же сами мы не заботимся и не радеем о себе, когда видим за великие и бесчисленные грехи наши по воле Создателя и Творца полное наше смирение, а врагам, чужим и своим, попущение, и всяческое от них над собой надругание, и осмеяние. Хотя и плачем, и рыдаем, и бьем себя в грудь, и всей душой страдаем, и сильно тем Создателю досаждаем, но подвига и рвения не проявляем, и к Богу не прибегаем, и Его не умоляем, и против врагов ничего не замышляем, а все на произвол пускаем и сами же в своей земле и вере злое семя укореняем.

Паки реку: «Ох, за безчисленныя грѣхи наша чимъ нас Господь не смиряетъ, и какихъ казней не посылаетъ, и кому нами владѣти не повелѣваетъ!» Сами видите, кто той есть. Нѣси человекъ, и невѣдомо кто! Ни от царскихъ родовъ, ни от болярскихъ чиновъ, ни от иныхъ избранныхъ, ратныхъ головъ; сказываютъ, — от смердовскихъ рабовъ.[37]* Его же, окаяннаго и треклятаго, по его злому дѣлу не достоитъ его во имя Стратилата, но во имя Пилата назвати,[38] или во имя преподобнаго, но во имя неподобнаго, или во имя страстотерпьца, но во имя землеѣдца, или во имя святителя, но во имя мучителя, и гонителя, и разорителя, и губителя вѣры християньския. И по словущему реклу его такоже не достоитъ его по имяни святого назвати, но по нужнаго прохода людцкаго — Афедронов.[39] Такимъ именитымъ государствомъ владеет, аки великим морем, колеблетъ: что хощет, то творит, а никто ему не возбранитъ!

И еще скажу: «Ох, чем только нас Господь за бесчисленные грехи наши не смиряет, и каких только наказаний не посылает, и кому только нами владеть не повелевает!» Сами видите, кто он такой. Не человек, а неведомо кто! Ни царских родов, ни боярских чинов, ни из избранных ратников; говорят, — от смердовских рабов. Его же, окаянного и треклятого, за его злые дела следует называть не именем Стратилата, а именем Пилата, не во имя преподобного, но во имя неподобного, не во имя страстотерпца, но во имя землеедца, не по имени святителя, но по имени мучителя, и гонителя, и разорителя, и губителя веры христианской. И по известному его прозвищу также недостойно его называть во имя святого, а от названия людского нужного прохода — Афедронов. Таким именитым государством владеет и его, словно великое море, колеблет: что хочет, то и творит, и никто ему не возбранит!

А сами наши земледержьцы и правители (нынѣ же, якоже и преже рѣхъ, — землѣсъѣдцы и кривители), тѣ, яко ослѣпоша или онемотѣша, паче же рещи, не смѣютъ ни единъ тому врагу воспретити и Великому государству ни в чемъ пособити. А инии молчатъ, и не говорятъ, и ни в чемъ ему не претятъ, понеже с нимъ же, со врагомъ, всѣхъ нас погубити хотятъ. И полцы велицы всякихъ чиновъ люди за тѣм врагомъ ходятъ и милости и указу от него смотрятъ. Не токмо простии и неимянитии люди, но и сами болярския и дворянския дѣти, и сами дворяне, доброродни и изрядни всѣмъ, иже иному онъ, врагъ креста Христова и всѣхъ православныхъ християнъ, и в подножие ногъ негожь.

А сами наши земледержцы и правители (ныне же, как я уже прежде сказал, — землесъедцы и кривители), те, словно ослепли или онемели, прямо сказать, ни один не смеет тому врагу ничего запретить и Великому государству ни в чем пособить. А иные молчат, не говорят и ни в чем ему не перечат, ибо вместе же с ним, врагом, всех нас погубить хотят. Целые полки людей всяких чинов за тем врагом следом ходят и милости и указаний его ждут. Не только простые и неименитые люди, но даже боярские и дворянские дети и сами дворяне, благородные и сановитые, иным из которых он, враг креста Христова и всех православных христиан, и в подметки негож.

И еще же врагъ и лютый злодѣй нашь не в свое достояние вниде. Аки Ихнилатъ,[40] в цареву ризницу въѣся, казити и губити то великое царское сокровище, от многих лѣтъ многими государи-самодержьцы, великими князи и цари всеа Русии собраны и положено. Он же, окаянный, аки вышереченный Ихнилатъ, во единомъ часѣ или паки не во мнозѣ времяни, все хощетъ извѣсти, и расточить, и погубить, и ту цареву ризницу хощетъ пусту до конца оставити, аки пустую и бездѣлную храмину. А уже и оставилъ! И нынѣ тѣ великия сокровища, тяжкоценныя камыки, и портища, и всякия вѣщи, иже нами невѣдомы и незнаемы, с своими единомысленники разбиваетъ, и вещь к вещи прибираетъ, к тому же злата, и сребра, и бисерия велия ковчеги насыпаетъ, и к тому прежереченному сопостату нашему, врагукоролю и похитителю, под оный заступный наш градъ посылаетъ. А мыслятъ, окаянныя, то во умѣ своемъ: коимъ Божиимъ промысломъ и вашимъ над ними, над враги, домысломъ, что добрая нам учинится, и над ними, враги, побѣда явится, и имъ, врагом, от насъ убѣжати случится, и имъ бы у сатаны у своего величества своего не отщетится, и тѣмъ бы многочисленнымъ и дорогоцѣннымъ сокровищемъ к нему примирится, и смертию бы от него не скончатися, что будет Божиею милостию не на их хотении: здѣ у нас добро сотворится. И царьство наше от них не отстоится, погибнет, — кто не восплачется, кто не возродг/ется, кто не воздохнетъ?! Не токмо кто от нашия православныя вѣры и християнска рода православный християнинъ, мню, от иновѣрныхъ или от техъ же враговъ, мало мало кто мякокъ и жалостивъ сердцемъ, ино и тотъ, аще не заплачетъ, и онъ воздохнетъ и речетъ: «Како таковая великая и преславная земля во всѣхъ земляхъ стала в разорении, и такое Великое царство в запустѣнии, и таковая великая царьская ризница в расточении!»

А еще враг и лютый злодей наш не своим состоянием завладел. Как Ихнилат, в цареву ризницу пробрался, чтобы разорить и погубить ту великую царскую казну, что за многие годы многими государями-самодержцами, великими князьями и царями всея Руси была собрана и положена. Он же, окаянный, как выше упомянутый Ихнилат, в одночасье или же за недолгий срок все хочет извести, расточить и погубить, и оставить эту цареву ризницу вконец разоренной, словно пустой и ненужный дом. Да уже и оставил! И теперь эти великие сокровища, драгоценные камни, и одежды, и всякие вещи, что нам неведомы и нами невиданны, со своими единомышленниками разбирает и вещь к вещи прибирает, а также золото, серебро и жемчуг в большие сундуки насыпает и к тому вышеназванному супостату нашему, врагу-королю и похитителю, под тот обороняющий нас град посылает. А мыслят, окаянные, так в уме своем: если Божиим промыслом и вашим над ними, врагами, помыслом, благо для нас свершится, если здесь, у нас, Божией милостью их желание не сбудется, а доброе дело осуществится и над ними, врагами, победа объявится, а им, врагам, от нас убежать случится, то, чтобы им у своего сатаны положения своего не лишиться, и смерти бы от него не приключиться, можно было бы теми бесчисленными и драгоценными сокровищами с ним и примириться. Но если царство наше перед ними не выстоит, погибнет, — кто не восплачет, кто не возрыдает, кто не вздохнет?! Полагаю, что не только нашей православной веры и христианского рода православный христианин, но и иноверный из тех же врагов, кто хоть мало-мальски мягок и жалостлив сердцем, если не заплачет, то и он вздохнет и скажет: «Как же такая великая и прославленная во всех странах земля оказалась в разорении, такое Великое царство в запустении, а столь богатая царская ризница в расточении!»

И вы, православнии, Богомъ почтеннии, умилитеся душею, содрогните сердцемъ, зряще на себѣ такия неудобносимыя бѣды, и скорби, и смерть свою всегда видяще во очех своихъ и попрание вѣры нашея православныя! И не давайте сами себя в руки врагомъ своимъ! Взявъ Бога на помощь, и Пречистую его Матерь, и великихъ чюдотворцовъ, и всех святыхъ, дерзайте на враговъ своихъ! Некли Господь нашь Богъ Исусъ Христосъ, наказавъ нас праведнымъ своимъ гнѣвомъ, да и помилуетъ, и на нихъ, враговъ, побѣду дастъ, и избавитъ, и спасетъ насъ от нихъ. А они, злодѣи наши и губители, однолично умышляютъ на насъ (якоже и прежде рѣхъ вамъ): хотятъ насъ погубити, а оставших в свою волю привести.

А вы, православные, Богом почтенные, сжальтесь над собой, содрогнитесь сердцем, видя пред собой столь непереносимые бедствия и скорби, видя всегда перед глазами своими свою погибель и попрание веры нашей православной! Не отдавайте сами себя в руки врагов своих! Призвав в помощь Бога, и Пречистую его Матерь, великих чудотворцев, и всех святых, поднимайтесь на врагов своих! Может быть, Господь Бог наш Исус Христос, наказав нас праведным своим гневом, да и помилует, и на них, врагов, победу даст, избавит и спасет нас от них. А они, злодеи наши и губители, одно замышляют против нас (как я уже и прежде вам говорил): хотят нас погубить, а оставшихся своей воле подчинить.

А сему бы есте писму вѣрили безъ всякого сумнѣния, язъ вамъ сказываю и пишу! И аз ихъ думы и мысли слышечи, помнячи свою православную вѣру, и не хощу души своей грѣшной до конца погубити, и в геене ею быти. Грѣхомъ своимъ великимъ и слабостию и славою мира сего прельстился и к нимъ, ко врагомъ, прилепился, такоже, якоже и прочая братия наша, для ради суетныя сея славы и тлѣннаго богатества. Всѣ мы, того ищучи, в томъ и погибли. Аще бы того не искали, всѣ бы от Бога не отпали, и душами и тѣломъ не пали и не пропали. И нынѣ аз сусмотрихъ, что послѣдуючи имъ, врагомъ креста Христова и всѣхъ насъ, православных християнъ, губителемъ, и будучи въ ихъ во отпадшей от Бога вѣре, и не отставъ от нихъ, — быти в геене огненѣй душею и тѣломъ. Явно мнѣ не мощно от нихъ отстати и вамъ про се сказати. Или бы единому кому от вас втайнѣ рещи боюся: некли тотъ человекъ умом своимъ поползнется, и не утерпитъ, и вамъ скажетъ имя мое, и от васъ разнесется, и до нихъ, враговъ и губителей християнскихъ, донесется; тогда мя взявъ, злой смерти предадутъ. Аз же у нихъ нынѣ зѣло пожалован.[41] Сами вѣдаете, что всѣ мы смерти боимся. А се тако же имѣю жену и дѣти, якоже и вы. Аще мнѣ самому случится умрети, вѣстно и на Господа надежда, что не умрети, но ожити за ту правду; ино — жена и дѣти осиротити, меж дворъ пустити или, будетъ всего того горши, — на позоръ дати. А вамъ будетъ, православнии, в тѣ поры ничего не учинити, понеже нынѣ враговъ воля и сила стала. Для ради того явно вамъ самъ не дръзну сказати, от нихъ отстати, сего ради писмомъ вамъ потрудихся написати. Аще Господь помилуетъ всѣхъ насъ, и избавит насъ от тѣхъ нашихъ видимыхъ враговъ, и живи будем все, тогда явно вамъ будетъ и про насъ, про грѣшныхъ. Аще будетъ вамъ и молвити, что и яз вамъ нынѣ враг и навѣтникъ, ино Господь зритъ тайная моя, что с вами же хощу душу свою положити за православную вѣру и за святыя Божия церкви. А нынѣ, якоже и выше рѣхъ, нужда ради не отстану от нихъ.

И тому, что в этом письме я рассказываю вам и пишу, верьте без всякого сомнения! А я, к их намерениям и замыслам прислушиваясь, помню свою православную веру и не хочу души своей грешной вконец погубить и в геенне быть. По ошибке своей и слабости, славой мира сего прельстился и к ним, врагам, прилепился, ради суетной славы и тленного богатства, как и прочая братия наша. Все мы, того ищучи, от того и погибли. Если бы того не искали, от Бога бы все не отпали, и душами и телом не пали бы, и не пропали. Ныне же я прозрел, что, следуя им, врагам креста Христова и губителям всех нас, православных христиан, перейдя в их богоотступную веру и не отстав от них, — быть в геенне огненной душой и телом. Явно же мне нельзя от них отстать и вам про это сказать. Даже единому кому-нибудь из вас втайне сказать боюсь: вдруг этот человек в мыслях своих поддастся искушению, не утерпит и вам скажет имя мое, а от вас разнесется и до них, врагов и губителей христианских, донесется; тогда меня, взяв, жестокой казни предадут. Я же у них ныне очень пожалован. Сами знаете, что все мы смерти боимся. И я, так же как и вы, имею жену и детей. Ежели мне самому доведется умереть, так на Господа надежда, что не умереть, но ожить за эту правду; иное же дело — жену и детей осиротить, по дворам пустить, а всего того горше, — на позор отдать. Вам же, православные, в ту пору ничего будет не сделать, ибо ныне верх взяли произвол и насилие врагов. Оттого-то я вам открыто и не решаюсь сказать и от них отстать, потому-то вам письмом и потрудился написать. Если Господь помилует всех нас, избавит нас от наших явных врагов и все будем живы, тогда известно вам будет и про нас, про грешных. А ежели и скажет вам кто-то, что я вам ныне враг и клеветник, то Господь видит сокровенное мое, что с вами же хочу жизнь свою отдать за православную веру и за святые Божии церкви. Ныне же, как я выше сказал, нужды ради не отстану от них.

И кто сие писмо возмет и прочтетъ, и он бы ево не таилъ, давалъ бы, разсмотряючи и вѣдаючи, своей братие, православнымъ християномъ, прочитати вкратцѣ, которыя за православную вѣру умрети хотятъ, чтобы имъ было вѣдомо, а не тайно, а не темъ, которыя были наша же братия, православныя християне, а нынѣ всею душею, без раскаяния, отвратилися от християнства, и во враги намъ претворилися, и с ними, со враги, соединилися, и вкупѣ с ними вооружилися, и хотятъ насъ до конца погубити, — тѣмъ бы есте отнюдъ не сказывали и не давали прочитати. Буди же вамъ всѣмъ, доброхотящимъ Росийскому царству, милость Божия и помощь и Пречистыя Богородица, и великихъ чюдотворцовъ, иже у насъ в Троице преимянитыхъ, и всѣхъ святыхъ! Аминь.

А кто это письмо возьмет и прочтет, пусть бы его не таил, давал бы, осмотревшись и выведав, прочесть вкратце своей братии, православным христианам, тем, которые за православную веру хотят умереть, чтобы все им стало известно, а не утаено, но не тем, которые были ранее нашими братьями, православными христианами, а ныне всей душой, без раскаянья, отвернулись от христианства и во врагов наших превратились, с ними, врагами, соединились, вместе с ними вооружились и хотят нас вконец погубить, — тем бы его ни в коем случае не показывали и не давали читать. Да будет на вас всех, доброжелателей Российского царства, милость Божия и помощь Пречистой Богородицы и великих чудотворцев, которые у нас в Троице прославлены, и всех святых! Аминь.



[1] ...О страдании новаго страстотерпца святѣйшаго кир Ермогена... — Партриарх всея Руси Гермоген (кир (греч.) - государь, господин) родился около 1530 г. - умер 17 февраля 1612 г.; последние годы жизни (с конца 1610 г.) приобрел среди современников популярность главы («столпа») патриотического движения, хотя фактическим организатором его не являлся. Ставший патриархом при Василии Шуйском и преданно служивший царю до последнего часа его правления, Гермоген после свержения Шуйского первоначально выступил как сторонник русской кандидатуры на престол и даже установил молебны об избрании царя «от корене российского рода». Вынужденный под нажимом «Семибоярщины» признать кандидатуру польского королевича, настаивал на принятии Владиславом православия и добился включения в августовский договор 1610 г. обещания охраны православия. В конце 1610 г., после получения им тайных грамот от «Великого посольства» из-под Смоленска (посланных В. В. Голицыным и Филаретом 30 октября 1610 г.), в которых сообщалось о нарушении Сигизмундом III условий августовского договора и его собственных претензиях на русский престол, о возобновлении им осады Смоленской крепости и особенно после попытки 30 ноября 1610 г. членов боярского правительства склонить Гермогена к принятию присяги Сигизмунду, патриарх перешел к открытым действиям против оккупантов и всенародно выступил в Успенском кремлевском соборе с призывом «королю креста не целовать». С этого времени с Гермогеном устанавливают связь патриоты из поднимавшихся на освободительную борьбу городов (Рязани, Нижнего Новгорода, Владимира) — П. П. Ляпунов, нижегородцы Роман Пахомов и Родион Моисеев. В конце декабря 1610 г. (как свидетельствует А. Гонсевский) появляются первые грамоты-воззвания от имени Гермогена. С 16 января 1611г. боярское правительство, стремясь к изоляции патриарха, устанавливает на его дворе стражу, лишает его дьяков и возможности писать, а впоследствии — и патриаршего сана. Умер Гермоген в заточении, по-видимому голодной смертью.

[2] ...о посланных нашихъ, пресвященнаго Филарета, митрополита Ростовскаго и болярина князя Василия Голицына с товарыщи... — Имеется в виду русское «великое посольство», отправленное к Сигизмунду III под Смоленск для подписания договора 17 августа 1610 г. По требованию королевского наместника С. Жолкевского в состав посольства были включены наиболее активные московские политические деятели во главе с князем В. В. Голицыным и митрополитом Филаретом. Сигизмунд III различными способами пытался убрать из-под Смоленска мешавшее ему посольство, и к концу 1610 г. некоторые из послов, одаренные королем, разъехались по домам. Однако другая часть посольства во главе с В. В. Голицыным и Филаретом осталась выполнять свою миссию и продолжала до конца (до увоза их 12 апреля 1611 г. на корабле в плен в глубь Польши) отстаивать условия августовского договора.

Глава посольства, выходец из родовитой боярской знати, князь Василий Васильевич Голицын был видным политическим деятелем начала XVII в. После смерти Бориса Годунова перешел на сторону Лжедмитрия I, а в начале 1606 г. стал одним из активных участников заговора против Самозванца. В 1610 г., организовав 17 июля свержение Василия Шуйского, выдвинул свою кандидатуру на царский престол, но под давлением правительства «Семибоярщины» был вынужден присягнуть Владиславу. После ввода в Москву польского гарнизона был как глава посольства послан в королевский лагерь под Смоленск, а оттуда — в плен в Польшу. Умер в 1619 г. по пути в Россию. Филарет (Федор Никитич Романов) — крупнейший политический деятель рубежа XVI—XVII вв. (род. ок. 1560 г.—ум. в 1633 г.). Как двоюродный брат царя Федора Ивановича после его смерти претендовал на престол, но, по приказу Бориса Годунова, был пострижен в монахи и сослан на север, откуда возвратился в 1605 г. и был назначен Лжедмитрием I ростовским митрополитом. В октябре 1608 г. после захвата тушинцами Ростова был взят в плен, а затем Лжедмитрием II наречен тушинским патриархом. После перехода Лжедмитрия II из Тушина в Калугу в январе 1610 г. Филарет в числе тушинской боярской знати, настроенной против правительства Шуйского, начал переговоры с Сигизмундом III о приглашении на царский престол королевича Владислава и организовал к нему посольство под Смоленск во главе с М. Г. Салтыковым. Заключенный этим посольством договор 4(14) февраля 1610 г. подготовил программу будущего августовского договора. В середине мая 1610 г. Филарет вернулся в Москву, но после заключения договора 17 августа был отослан из столицы как член «Великого посольства», а весной 1611 г. взят в плен и увезен в Польшу. Вновь вернулся он в Москву в 1619 г. (уже после избрания его сына Михаила Федоровича на царство) с большими почестями как всероссийский патриарх, и с этого времени, получив титул «великого государя» при своем сыне, фактически стал полновластным правителем России.

[3] ...о крѣпкомъ стоянии града Смоленска... Речь идет о двадцатимесячной героической обороне, которую вел небольшой гарнизон Смоленска против двадцатитысячного войска короля Сигизмунда III. Расположенный на западной границе России, Смоленск был одной из крупнейших крепостей XVII в. Отказавшись сдать город польским интервентам и не подчиняясь приказам правительства «Семибоярщины», смольняне оказались в осаде, которая началась 21 сентября 1609 г. (когда в городе насчитывалось около 80 тысяч жителей, а гарнизон состоял из 2500 воинов) и закончилась 3 июня 1611г., когда в Смоленске осталось не более 8 тысяч человек, изможденных голодом и болезнями. К моменту написания «Новой повести» Смоленск, единственный из городов, продолжавший оказывать длительное вооруженное сопротивление интервентам, стал для современников символом героизма и побудил неизвестного московского книжника создать от имени смольнян патриотическую «грамотку»-воззвание.

[4] ...о новых измѣникахъ... Имеется в виду московское боярское правительство, «Семибоярщина», в ее позднем составе. Первоначально, после свержения Шуйского, в состав «Семибоярщины» входило 7 представителей знатных боярских родов: Ф. И. Мстиславский, И. М. Воротынский, А. В. Трубецкой, А. В. Голицын, И. Н. Романов, Ф. И. Шереметев и Б. М. Лыков. С момента заключения августовского договора и впуска в столицу польского гарнизона С. Жолкевского правительство «Семибоярщины» фактически лишилось власти. В составе его к этому времени произошли значительные изменения: часть его членов (А. В. Голицын и И. М. Воротынский) были арестованы А. Гонсевским, а решающую роль в правительстве приобрели, наряду с главенствовавшим по-прежнему Ф. И. Мстиславским, новые «бояре» и «дворяне», перебежавшие к Сигизмунду III из Тушинского лагеря; среди них ведущее положение принадлежало М. Г. Салтыкову и Ф. Андронову.

[5] ...Федки Ондронова с товарыщи... Федор Андронов — ярый сторонник Сигизмунда III; его предательское поведение вызвало резкое осуждение у современников-патриотов. Человек незнатного происхождения, «мужик», Андронов начал свою служебную карьеру в Тушине у Лжедмитрия II. В январе 1610 г. был направлен Филаретом в составе посольства М. Г. Салтыкова под Смоленск, где, перейдя на сторону Сигизмунда III, получил от него в награду чин думного дворянина. 19 августа 1610 г. прибыл под Москву в стан С. Жолкевского с приказом Сигизмунда III приводить москвичей к присяге самому королю. В ноябре 1610 г., по требованию короля, получил от правительства «Семибоярщины» в полное распоряжение государственную казну (став главным казначеем Казенного двора) и ведение челобитных дел, т. е. фактически обрел неограниченную власть, позволявшую ему вместе с М. Г. Салтыковым и думным дьяком Иваном Грамотиным вершить государственные дела в интересах Сигизмунда III. Регулярно через гетмана Льва Сапегу Ф. Андронов доносил королю о московских событиях. В 1613 г., после завершения следствия о его преступлениях, был повешен «по многом истязании».

[6] ...у нас, в Троице... Т. е. в Троице-Сергиевом монастыре. На основании неоднократного упоминания в «Новой повести» Троицкого монастыря исследователи предполагают связь с монастырем ее автора.

[7] ... и которые у нас здѣ, в великом нашем граде... — Речь идет о польском гарнизоне, оккупировавшем Москву.

[8] Подобает же намъ ревновати и дивитися и посланным нашимъ от всея нашея Великия Росия... от всѣхъ людей всяких чиновъ, - под онный градъ Смоленскъ, к тому... врагу-королю... на мирное совѣщание и на лутшее уложение... — Речь идет о «Великом посольстве», направленном в стан Сигизмунда III под Смоленск для обсуждения условий мирного договора. «Великое посольство» состояло из представителей различных социальных групп, «всяких чинов». От церковного собора, по «благословению» патриарха Гермогена, с посольской миссией отпра-вились: митрополит Филарет, келарь Троицкого монастыря и книжник Авраамий Палицын, но-воспасский архимандрит Евфимий, игумен Иона, вознесенский протоиерей Кирилл. В состав по-сольства были включены и представители от каждого думного чина, начиная со знатных боярских родов, каким был глава посольства В. В. Голицын, а также: окольничий князь Д. И. Мезецкий, думный дворянин В. Б. Сукин, думные дьяки Томило Луговской и Василий Сыдавний. От Москвы в нем были представлены: стольники, дворяне, стряпчие, стрелецкие головы, торговые люди, 8 при-казных стрельцов, 4 слободских представителя и проч.; кроме того — 46 дворян от других го-родов.

[9] ...чтобы от того гнилаго... корении древа... вѣтъвь... отвратити... сиречъ рожденнаго бы от него у него испросити... и скипетръ Российскаго царства вручити. В иносказательной форме автор излагает основные требования «Великого посольства»: приезд королевича Владислава в Москву, принятие им православия и вывод войск Сигизмунда III из столицы и «изо всея нашея земли».

[10] ...сопостат-король, никакоже ничего того не хотя... якоже нам годѣ... — Известия о том, что король Сигизмунд нарушил августовский договор, требует присяги ему самому и вновь возобновил военные действия против Смоленска, начали поступать в Москву уже на второй день после заключения договора и к концу ноября 1610 г. стали известны патриарху Гермогену.

[11] ...и непокорением и удержаниемъ того крѣпкаго нашего града... Здесь и далее подразумевается Смоленск.

[12] ...нехътѣния ради к нему царствующаго великаго нашего града и оного крѣпкаго нашего же заступника и поборника... Имеются в виду Москва и Смоленск.

[13] ...царский коренъу насъ изведеся... Со смертью царя Федора Ивановича прекратилась династия Рюриковичей: правление новой царской династии Романовых началось в 1613 г.

[14] ...не восхотѣша многи от християньска рода царя изобрати... но... от иновѣрных... царя изыскати и ему служити. — Избранию на царство королевича Владислава предшествовала неосуществившаяся идея выдвижения на царский престол вместо свергнутого Шуйского новых русских кандидатур (В. В. Голицына или М. Ф. Романова), которую поддерживали П. П. Ляпунов и патриарх Гермоген; автор «Новой повести» также воспринимал избрание на царство иноземного претендента как горькую неизбежность.

[15] И тѣ, прежереченныя его доброхоты... к... сопостату нашему, королю... пристали... и хотят ево... на наше Великое государство посадити, и ему служити. В конце ноября 1610 г. приверженцы Сигизмунда III начали особенно активно готовить Москву (только что, в августе 1610 г., присягнувшую королевичу Владиславу) к присяге самому королю.

[16] ...и тѣмъ крепкимъ нашимъ градомъ, иже он, злодѣй, по нимъ стоитъ... — Под Смоленском.

[17] ...тогда и царствующаго града доидетъ... Т. е. до Москвы.

[18] И пошли от насъ со многими людъми в велицѣмъ числѣ,а нынѣ-де... осталися вящихъ самых два. Имеются в виду В. В. Голицын и Филарет; посольство со свитой первоначально составляло 1246 человек.

[19] ...королю, поклонилися... разошлися и разъѣхалися овии к намъ, а овии инудѣ по своимъ мѣстомъ. — Автор намекает на тех членов посольства, которые, приняв от Сигизмунда III дары, разъехались из-под Смоленска в декабре 1610 г. Среди них были: келарь Троицкого монастыря Авраамий Палицын, новоспасский архимандрит Евфимий, думный дворянин В. Б. Сукин и дьяк Василий Сыдавний.

[20] ...стоятъ крепцѣ... за свою правду, на чемъ был здѣ с подручникомъ его, з Желтовъскимъ... совѣтъ положилъ с нашими земледержъцы... Речь идет о соблюдении условий августовского договора, заключенного «Семибоярщиной» с гетманом С. Жолкевским. Станислав Жолкевский (1547—1620) — представитель крупной шляхты, видный польский военачальник, один из организаторов похода Сигизмунда III на Москву в 1609 г. и автор «Записок о Московской войне». 24 июня 1610 г., разбив под Клушином войска Василия Шуйского, подошел с отрядами к стенам Москвы. Участвовал в приведении Москвы к присяге Владиславу и оккупации столицы 21 сентября 1610 г.; добился отсылки в королевский стан под Смоленск в составе «Великого посольства» крупных московских политических деятелей. Однако сам не стал осуществлять королевского приказа о приведении Москвы к присяге Сигизмунду III и уже 30 октября 1610г., оставив вместо себя начальником гарнизона А. Гонсевского, поспешил уйти под Смоленск.

[21] ...токмо учение, яко палицу, в руку свою держа протива великихъ агарянских полковъ... Традиционное агиографическое изображение христианина, борющегося с иноверными врагами.

[22] ...в вид существа Божия и Пречистыя его Матере стреляютъ, якоже нынѣ свидетелъствуютъ злодѣйственнѣи руце, пригвожденнѣи к стене под образомъ Матери Божии... они нынѣ пред вами лицемѣръство чинятъ: сами своихъ людей казнят. Автор имеет в виду надругательство шляхтича Блинского над кремлевской иконой Богородицы, которое вызвало среди москвичей бурное волнение и последовавшую за этим показательную расправу над виновником, учиненную около 25 января 1611г. по приказу начальника польского гарнизона А. Гонсевского.

[23] ...неповинныхъ новоизраительскихъ... — Имеются в виду православные христиане.

[24] А нашихъ людей же в воинъскомъ чину...тѣхъ всѣхъ ссылаютъ доловъ... До оккупации Москвы в ней было более 18 тысяч стрельцов, которых из опасения вооруженного восстания польские наместники стремились разослать по разным городам. В тревожные дни конца января—начала февраля 1611 г. А. Гонсевский выслал в Вологду очередную партию, «полный приказ» стрельцов из 500 человек, которые вскоре присоединились к народному ополчению в Ярославле.

[25] А и самъ тот... сыновень отецъ, тоже льститъ и блазнитъ... что хощетъ сына своего намъ дати... — Автор раскрывает суть политического обмана Сигизмунда III с его несостоятельными обещаниями прислать на царство королевича Владислава, таким путем пытавшегося выиграть время для накопления вооруженных сил, необходимых интервентам для захвата Смо-ленска и Москвы.

[26] Нѣкто, тое же... бѣсовъския сонмицы... не достоитъ его во имя мысленнаго или святого назвати... злодѣйцу-отцу усты касатися повелѣлъ. Речь идет о боярине Михаиле Глебовиче Салтыкове, которого автор считает недостойным носить имя, данное ему при крещении, «тезоименитое» архангелу Михаилу и русским святым Михаилу Черниговскому и Михаилу Клопскому. М. Г. Салтыков 30 ноября 1610 г. и на следующий день (вместе с Ф. И. Мстиславским) безуспешно требовал от патриарха Гермогена присягнуть самому Сигизмунду III. Отсутствие подписи Гермогена под текстом новой договорной грамоты, составленной в обход августовского договора 1610 г., позволило послам под Смоленском продолжать мотивированный отказ от кандидатуры на престол самого короля. Имя М. Г. Салтыкова как воеводы, участвовавшего в Ливонской войне, встречается уже в 1580 г.; при Борисе Годунове он был послом в Польше и Швеции, а в 1605 г. перешел на сторону Лжедмитрия I. Назначенный при Шуйском воеводой Орешка, в 1608 г. присягнул Лжедмитрию II, а в 1609 г. сдал крепость М. В. Скопину-Шуйскому и бежал в Тушино. После распада Тушинского лагеря отправлен главой посольства под Смоленск к Сигизмунду III, откуда, получив королевскую грамоту на поместья и вотчины, возвратился с отрядами С. Жолкевского в столицу, став деятельным сторонником короля. Во время восстания москвичей 19 марта 1611 г. был одним из организаторов пожара Москвы. Впоследствии был послом А. Гонсевского в Польше, призывавшего Сигизмунда идти с войсками к Москве. Умер в Польше в 1618 г.

[27] ...со всѣмъ своимъ соньмомъ... Имеются в виду сторонники М. Г. Салтыкова из правительства «Семибоярщины».

[28] ...и с темъ, его же желаеши, и... ему всѣм усты касатися поущаеши! — Речь идет о присяге королю Сигизмунду III.

[29] ...его отрасль, аще не приидетъ в наше хотѣние. Имеются в виду королевич Владислав и непременное договорное условие принятия им православия.

[30] Великий же онъ столпъ... и крѣпкий воинъ Христовъ, не имѣя ни тула, ни меча... — Патриарх Гермоген предстает не в образе ратного воина, традиционно вооруженного «ту-лом и мечом» (тул — колчан для стрел), а безоружным, воином Христовым, «пастырем добрым», готовым «до смерти стояти» «словес ради Божиих».

[31] ...невѣдомо кому... Автор укоряет родовитых членов боярского правительства за то, что они променяли свое «благородное» происхождение на «рабское» подчинение самому «низкому» (на феодальной иерархической лестнице) из «рабов», каким был Федор Андронов.

[32] Ина толка у нас нынѣ... стѣны и забрала, что он, государь... Гермоген.

[33] А вы, православнии, не помогаете ему... — Освободительное движение против ин-тервентов широко развернулось уже в последние два месяца 1610 г., о чем было известно боярскому правительству; автор, по-видимому, сознательно умалчивает о нем из тактических соображений.

[34] ...злому корению... даете в землю вкоренятися... — Т. е. роду короля Сигизмунда III.

[35] ...и чистыя нашея Голубицы... Символ Православной церкви и веры.

[36] ...замыслили... которая страна и стѣна имѣетъ двои врата в ряд по себѣ, и один врата затворити... а другия бутто ся отворити, да и тѣ - вполы. В октябре 1610 г. польские оккупационные власти объявили в городе военное положение и овладели ключами от 17 ворот, через которые шло сообщение между Кремлем, Китай-городом и Белым городом, и часть ворот наглухо закрыли, установив в воротах стражников, что особенно затрудняло связь посада с многолюдным торговым центром Китай-города. После городских волнений, происшедших 25 января 1611 г., по распоряжению А. Гонсевского у ворот была выставлена усиленная круглосуточная охрана.

[37] Сами видите, кто той есть... сказываютъ, - от смердовскихъ рабовъ. Автор намекает на «низкое» происхождение Федора Андронова, получившего чин думного дворянина за услуги Сигизмунду III.

[38] ...недостоитъ его во имя Стратилата, ново имя Пилата назвати... Т. е. Андронов недостоин называться своим именем Федор, данным ему в честь святого страстотерпца Федора Стратилата. Автор сопоставляет его с Понтием Пилатом, римским прокуратором Иудеи (в 26—36 гг.), утвердившим, согласно Евангелию, смертный приговор Христу.

[39] ...такоже не достоитъ его по имяни святого назвати, но по нужнаго прохода людцкаго - Афедронов. Автор обыгрывает созвучие фамилии Андронова с греческим словом «афедрон».

[40] Ихнилатъ персонаж переводной повести XV в. «Стефанит и Ихнилат», хитрый царский советник, стремившийся «от нижних до вышняя взыти», но в конце концов казненный за обман своего властителя (см. наст. изд., т. 8, с. 210—273).

[41] Иаз ихъ думы и мысли слышечи... у нихъ нынѣ зѣло пожалован. — Об авторе «Новой повести» известно лишь с его слов. Долгое время исследователи расходились в предположениях о его имени: С. Ф. Платонов (Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI—XVII в. М., 1937), например, полагал, что им мог быть дьяк Григорий Елизаров. Однако Я. Г. Солодкин в статье «К датировке и атрибуции „Новой повести о преславном Российском царстве”» (ТОДРЛ, т. XXXVI. Л., 1981) приводил подкрепленные архивными находками убедительные доводы в пользу дьяка Марка Ивановича Поздеева.

«Новая повесть о преславном Российском царстве и великом государстве Московском» — агитационное патриотическое произведение, оформленное как грамота-воззвание, отклик писателя-патриота на события русской истории за декабрь 1610 — февраль 1611 г. Автор призывает современников к вооруженному сопротивлению против иностранных интервентов и предателей из правительства национальной измены — «Семибоярщины». «Новая повесть» появилась на волне начавшего формироваться в январе—марте 1611 г. первого народного ополчения, в канун стихийно вспыхнувшего в Москве восстания 19 марта 1611 г. (но не ранее начала февраля 1611 г.).

«Новая повесть» создавалась на фоне широко распространенных в стране агитационных патриотических грамот (обращенных ко всем сословиям населения), которыми обменивались между собой русские города и в распространении которых с января 1611 г. принимал участие П. П. Ляпунов, возглавивший первое народное ополчение (в состав которого, после разгрома Лжедмитрия II — Тушинского Вора», влились и казацкие «таборы» под предводительством Д. Т. Трубецкого и И. М. Заруцкого). Однако восстание 19 марта 1611 г. было подавлено, так как отряды П. П. Ляпунова, двинувшиеся 3 марта 1611 г. с «нарядом» и «гуляй-городом» из Коломны к Москве, не успели к его началу.

В «Новой повести» передано настроение поднимавшихся на освободительную борьбу патриотических сил столицы. Оценка событий связана с отношением автора к августовскому договору

1610 г., заключенному московским боярским правительством, «Семибоярщиной», пришедшей к власти после свержения с престола царя Василия Шуйского (17 июля 1610 г.). По этому договору Сигизмунд III должен был снять осаду Смоленска и дать королевича Владислава на царский престол (при условии принятия им православия). Для подписания текста договора в лагерь Сигизмунда под Смоленск было направлено «Великое посольство» во главе с князем В. В. Голицыным и митрополитом Филаретом, которое сразу же по прибытии фактически оказалось в плену у польского короля.

В ночь на 2 сентября 1610 г. правительство «Семибоярщины» под угрозой новой вспышки крестьянской войны «за царевича Димитрия» (отряды Лжедмитрия II стояли вблизи от Москвы, в Калуге) впустило в столицу стоявший под стенами города гарнизон гетмана С. Жолкевского и привело соотечественников к присяге королевичу Владиславу. Между тем в нарушение договорных условий уже 19 августа 1610 г. Сигизмунд направил в Москву первое тайное указание о приведении жителей Московского государства к новой присяге самому королю.

После оккупации Москвы жизнь столицы оказалась полностью во власти королевских наместников, начальников польского гарнизона. В конце января — начале февраля 1611 г. (при гетмане А. Гонсевском) начались постепенное выведение из города русских ратников и стягивание в Москву польских отрядов, участились случаи бесчинств оккупационных солдат, надругательств над святынями, притеснение московских жителей (вплоть до закрытия Кремлевских ворот) и проч. Обо всем этом и пишет автор «Новой повести». Гневно осуждая путь национального предательства, на который вступило московское боярское правительство (когда «земледержцы»-«правители» превратились в «землесъедцев» и «кривителей»), и раскрывая подлинную суть политического обмана польского короля Сигизмунда, автор призывает соотечественников к вооруженному сопротивлению иноземным оккупантам и предателям отечества из правительства.

Название «Новая повесть...» дано произведению одним из поздних переписчиков в 30—40-х гг. XVII в., который воспринимал ее уже как историко-публицистическое повествование «о новых» «страстотерпцах» и «новых изменниках» и «мучителях», «разорителях» и «губителях веры християнския». Своеобразие этого памятника древнерусской литературы в том, что в нем сочетаются черты историко-публицистического повествования с формой и стилем, присущими памятникам агитационной деловой письменности, тем патриотическим грамотам-воззваниям, которыми тайно обменивались русские города во время польско-шведской интервенции 1608—1612 гг. Неверно было бы отождествлять «Новую повесть» и с «подмётными письмами» («листами»), которые обычно подбрасывались для прочтения в людных местах. Повесть же предназначалась для тайной передачи только проверенным патриотам из рук в руки.

По своей идейно-тематической направленности, содержанию и стилистическим приемам она ближе всего к двум литературно обработанным «грамоткам» — воззваниям, написанным примерно тогда же или немного ранее, в январе — феврале 1611 г., и, вероятно, тем же московским книжником. Воззвания эти были восприняты современниками как подлинные грамоты из Москвы и Смоленска и были включены в состав февральской «отписки» из Нижнего Новгорода в Вологду 1611 г. вместе с грамотой П. П. Ляпунова из Рязани в Нижний Новгород.

Создавая Повесть, автор следовал и композиции, и стилю агитационных патриотических грамот-воззваний: «Новая повесть» начинается и кончается традиционными адресатами-обращениями к людям «всяких чинов» «преименитаго Великаго государства» и следует принятым в них приемам описаний бытовых народных сцен (например, в сцене у Кремлевских ворот), их темам и призывам. Однако, сохраняя эти жанровые признаки агитационной письменности, «Новая повесть» представляет собой пространное художественное произведение, выполненное искусным книжником-стилистом, который свободно владел как приемами высокого риторического стиля, таки стилем деловых документов, знанием традиционных метафор и образов, обличительных средств русской демократической сатиры, а также мастерством ритмической и рифмованной речи, и с помощью этих выразительных средств сумел создать яркие и контрастные образы патриотов и врагов, «явных» и «тайных» предателей. Героически обороняющийся Смоленск изображен им как «прехрабрый воин», удерживающий за узду взбешенного жеребца; сам король Сигизмунд III — в образе жениха-насильника, а Россия — в образе прекрасной богатой и благородной невесты. Раскрывая свои политические симпатии сторонника августовского договора 1610 г., автор восхваляет героизм двух «вящих самых» из «Великого посольства» (В. В. Голицына и Филарета) и создает идеализированный образ патриарха Гермогена как «доброго пастыря» и «учителя», «воина Христова», «крепкого адаманта» и одиноко, но непоколебимо стоящего опорного «столпа» всей «Великой полаты» — России. Уникален и автопортрет создателя «Новой повести», впервые в русской литературе раскрывающий сложную и противоречивую психологию тайного патриота, вынужденного жить двойной жизнью.

Текст «Новой повести» печатается по изданию: Дробленкова Н. Ф. «Новая повесть о преславном Российском царстве» и современная ей агитационная и патриотическая письменность. М.; Л., 1960. С. 189—209, с внесением изменений по правилам публикаций в БЛДР; выверен по единственному сохранившемуся списку: ГБЛ, собр. МДА, № 10 (175), в 4-ку, л. 369—388 об., находящемуся в составе сборника Троице-Сергиева монастыря. В книге Н. Ф. Дробленковой (в Приложении - с. 288-234) опубликованы также тексты двух московских подложных литературных «грамоток» — воззваний 1611г., написанных от имени москвичей и смольнян (с. 226—234), ближе всего стоящих к «Новой повести».