Минимизировать

CЛОВО О ЖИТИИ ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ ДМИТРИЯ ИВАНОВИЧА

Подготовка текста, перевод и комментарии М. А. Салминой

Текст:

СЛОВО О ЖИТЬИ И О ПРЕСТАВЛЕНИИ ВЕЛИКАГО КНЯЗЯ ДМИТРИА ИВАНОВИЧА, ЦАРЯ РУСКАГО

СЛОВО О ЖИТИИ И О ПРЕСТАВЛЕНИИ ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ ДМИТРИЯ ИВАНОВИЧА, ЦАРЯ РУССКОГО

 

Сий убо князь Дмитрий родися от благородну и честну родителю — сынь князя Ивана Ивановича и матере великые княгини Александры. Внук же бысть православнаго князя Ивана Даниловича, събрателя Руской земли,[1] корене святого и Богом насаженаго саду, отрасль благоплодна и цвѣт прекрасный царя Володимера, новаго Костянтина, крестившаго землю Рускую,[2].сродник же бысть новою чюдотворцю Бориса и Глѣба.[3] Въспитан же бысть въ благочестьи и въ славѣ, съ всяцѣмь наказаниемь духовнымъ, и от самѣх пеленъ Бога възлюби. Отцю же его, великому князу Ивану, оставльшу житие свѣта сего и приимшему небесное селение, сий же оста млад сый, яко лет 9, с любимым си братомъ Иваном.[4] Потом же и тому преставльшуся, таже и мати его преставися Александра, и пребысть единъ въ области великого княжениа.

Князь сей Дмитрий родился от именитых и высокочтимых родителей: был он сыном князя Ивана Ивановича, а мать его — великая княгиня Александра. Внук же он православного князя Ивана Даниловича, собирателя Русской земли, корня святого и Богом насажденного сада, благоплодная ветвь и цветок прекрасный царя Владимира, нового Константина, крестившего землю Русскую, и сородич он новых чудотворцев Бориса и Глеба. Воспитан же был он в благочестии и в славе, с наставлениями душеполезными, и с младенческих лет возлюбил Бога. Когда же отец его, великий князь Иван, покинул сей мир и удостоился небесной обители, он остался девятилетним ребенком с любимым своим братом Иваном. Потом же и тот умер, также и мать его Александра преставилась, и остался он на великом княжении.

 

И приимшю ему скипетръ дръжавы земля Рускыа, настолование земнаго царства, отчину свою — великое княжение, по данѣй ему благодати от Бога, чести же и славы, еще же млад сый възрастомъ, но духовных прилежаше дѣлесех, пустошных бесѣд не творяше, и срамных глаголъ не любляше, а злонравных человѣкъ отвращашеся, а съ благыми всегда бесѣдоваше. И божествных Писаний всегда съ умилениемь послушаше, о церквах Божиих велми печашеся. А стражбу земли Руской мужествомъ дръжаше, злобою отрочя обрѣташеся, а умомъ всегда съвръшенъ бываше. Ратным же всегда въ бранех страшен бываше, и многы врагы, въстающая на нь, побѣди. И славный град Москву стѣнами чюдно огради.[5] И въ семь мирѣ славен бысть — «яко кедръ в Ливанѣ умножися и яко финиксъ в древеси процвѣте».[6]

И когда воспринял он скипетр державы земли Русской, престол земного царства, отчину свою — великое княжение, по дарованной ему от Бога благодати, почести и славу, еще юн был он годами, но духовным предавался делам, праздных бесед не вел, и непристойных слов не любил, и злонравных людей избегал, а с добродетельными всегда беседовал. И Священное Писание всегда с умилением он слушал, о церквах Божьих усердно заботился. И на страже земли Русской мужественно стоял, беззлобием отроку уподобляясь, а умом — зрелому мужу. Неприятелю же всегда был страшен он в бранях и многих врагов, на него поднимавшихся, победил. И славный град Москву стенами он на диво всем оградил. И в этом мире прославился — словно кедр в Ливане вознесся и словно финиковая пальма расцвел.

 

Сему же бывшу лѣт 16, и приведоша ему на брак княгиню Овдотью от земля Суждалскыя,[7] дщерь великого князя Дмитрия Костянтиновича и матере великые княгини Анны. И възрадовася вся земля о съвокуплении брака ею. И по брацѣ цѣломудрено живяста, яко златоперсистый голубь и сладкоглаголиваа ластовица, съ умилением смотряху своего спасениа, въ чистѣи съвѣсти, крѣпостию разума предръжа земное царство и к небесному присягаа, и плотиугодиа не творяху.

Когда же исполнилось ему шестнадцать лет, привели ему в невесты княгиню Авдотью из земли Суздальской, дочь великого князя Дмитрия Константиновича и великой княгини Анны. И обрадовалась вся земля свершению их брака. И после брака жили они целомудренно, словно златогрудый голубь и сладкоголосая ласточка, с благочестием пеклись о спасении своем, с чистой душой и ясным умом держа земное царство и готовя себя к небесному, и плоти своей не угождали.

 

Аки кормьчий крѣпок противу вѣтром влъны минуя, направляемь Вышняго промышлениемь, и яко пророкь на стражи Божиа смотрениа, тако сматряше своего царствиа. И умножися слава имени его, яко и святого князя Володимера, и въскипѣ земля Рускаа в лѣта княжениа его, яко преже обѣтована Израилю. И страхомь господьства своего огради всю землю; от всток и до запад хвално бысть имя его, от моря и до моря, и от рѣкъ до конець вселеныа превознесеся честь его. Царие земстии, слышаще его, удивишася, и многыа страны ужасошася.

Как кормчий крепкий, идя навстречу ветру, обходит волны, направляемый промыслом Всевышнего, и как пророк стоит на страже Божественного устроения, так и он правил своим царством. И умножилась слава имени его, как некогда слава святого князя Владимира, и расцвела земля Русская в годы княжения его, как прежде земля Израиля обетованная. И могуществом власти своей оградил он всю землю; от востока и до запада прославлено было имя его, от моря и до моря, и от рек до конца вселенной разнеслась слава его. Цари земные, слыша о нем, дивились, и многие страны трепетали.

 

Врази же его взавидѣша ему, живущии окрестъ его, и навадиша на нь нечьстивому Мамаю, так глаголюще: «Дмитрий, великый князь, себе именует Руской земли царя, и паче честнѣйша тебе славою, супротивно стоит твоему царствию». Он же наваженъ лукавыми съвѣтникы, иже христианскы вѣру дръжаху, а поганых дѣла творяху, и рече Мамай княземъ и рядцамъ своим: «Преиму землю Рускую, и церкви христианскыя разорю, и вѣру их на свою преложу, и велю покланятися своему Махмету. Идеже церкви были, ту ропаты[8] поставлю и баскаки[9] посажаю по всѣм градомъ рускымь, а князи рускыа избию». Аки и преже Агагъ, царь васанескь, похвалися на кивот завѣта Господня, иже в Силомѣ: сице похвалився, самъ погыбе.[10]

Враги же, живущие вокруг земли его, позавидовали ему и наклеветали на него нечестивому Мамаю, так сказав: «Дмитрий, великий князь, называет себя царем Русской земли и считает, что превзошел тебя славой, и противостоит твоему царству». Мамай же, подстрекаемый лукавыми советниками, которые христианской веры держались, а сами творили дела нечестивых, сказал князьям и вельможам своим: «Захвачу землю Русскую, и церкви христианские разорю, и веру их на свою переменю, и повелю поклоняться своему Магомету. А где церкви были, тут ропаты поставлю и баскаков посажу по всем городам русским, а князей русских перебью». Как прежде Агаг, царь васанский, похваляясь, выступил против кивота завета Господня, бывшего в Силоме: похвалившись так, сам и погиб.

 

И посла преже себе Мамай воеводу поганаго Бегича с великою силою и съ многыми князьми. Се же слышав князь Дмитрий и поиде въ срѣтение ему съ многою силою Рускыа земля. И сѣступися с погаными в Рязанской земли на рѣцѣ Вожи, и поможе Богъ и святаа Богородица Дмитрию, а поганыа агаряны посрамлены быша: овы изсѣчени бышя, а иныа побѣгоша; и възвратися Дмитрий с великою побѣдою. И тако ти заступаше Рускую землю, отчину свою.

И послал Мамай сначала воеводу поганого Бегича с большим войском и со многими князьями. Услышав о том, князь Дмитрий пошел ему навстречу с великими силами земли Русской. И сошлись с погаными в Рязанской земле на реке Воже, и помог Бог и святая Богородица Дмитрию, а поганые агаряне были посрамлены: одни перебиты были, а другие обратились в бегство; и возвратился Дмитрий с великой победой. И так вот защищал он Русскую землю, отчину свою.

 

И бестудный Мамай срама исплънися,[11] в похвалы мѣсто безчестие прииде ему. И поиде самъ на Рускую землю, похвалився на Дмитриа, исплъни сердце свое злаго безакониа. Слышавше же князь Дмитрий, и въздохнув из глубины сердца к Богу и к пречистѣй его Матери, и рече: «О, пресвятая госпоже Богородице-дево, заступнице и помощнице миру, моли Сына своего за мя грѣшнаго, да достинъ буду славу и живот свой положити за имя Сына твоего и за твое, иноя бо помощница не имамы развѣе тебе, Госпоже. Да не порадуються враждующии мнѣ бес правды, ни ркут погании: “Где есть богъ их,[12] на негоже уповашя?” — да постыдятся вси являющеи злаа рабомъ твоим. Яко азъ рабъ твой есмь и сынь рабы твоея, испроси ми, Госпоже, силу и помощъ от святого жилища твоего и Бога моего на злаго моего супостата и нечьстиваго врага. Постави ми, Госпоже, стлъпъ крѣпости от лица вражиа, и възвеличи имя христианское над погаными агаряны».

И бесстыдный Мамай покрыл себя позором, вместо хвалы бесчестие приобрел. И двинулся он сам, бахвалясь, на Русскую землю, и на Дмитрия, обуреваемый злобными и беззаконными мыслями. Услышав же об этом, князь Дмитрий, преисполнившись скорби, обратился к Богу и к пречистой его Матери и сказал: «О пресвятая госпожа Богородица-дева, заступница миру и помощница, моли Сына своего за меня, грешного, да удостоюсь славу и жизнь свою положить во имя Сына твоего и твое, ибо не имеем другой помощницы, кроме тебя, Госпожа. Да не порадуются неправедные враги мои, да не скажут поганые: “Где же бог их, на которого они уповают?”, да будут посрамлены все творящие зло рабам твоим. Так как я раб твой и сын рабы твоей, испроси мне, Госпожа, силу и помощь от святой обители твоей и от Бога моего против моего супостата и нечестивого врага. Воздвигни мне, Госпожа, крепость силы перед лицом врага и вознеси имя христианское перед погаными агарянами».

 

И призва велможя своя и вси князи Рускыа земля, сущаа под властию его, и рече к ним: «Лѣпо есть намь, братие, положити главы своя за правовѣрную вѣру христианскую, да не преяти будут гради наши погаными, ни запустѣют святыа Божиа церкви, и не разсѣани будемь по лицу всеа земля, ни поведени будут в полонъ жены и чада нашя, да не томими будемь погаными по вся дни, аще за нас умолит Сына своего и Бога нашего пречистаа Богородица». И отвѣщашя ему князи рускые и велможя его: «Господине рускый царю! Ркли есмя, тобѣ служа, живот свой положити, а нынѣ тебе дѣля кровь свою прольемь, и своею кровию второе крещение приимемь».

И призвал он вельмож своих и всех князей Русской земли, бывших под властью его, и сказал им: «Должно нам, братия, сложить головы свои за правую веру христианскую, да не будут захвачены города наши погаными и не запустеют святые Божий церкви, и не будем рассеяны мы по всей земле, да не будут уведены в полон жены и дети наши, да не будем притесняемы погаными во все времена, если за нас умолит Сына своего и Бога нашего пречистая Богородица». И отвечали ему князья русские и вельможи его: «Господин наш русский царь! Обещали мы, служа тебе, жизнь свою отдать, и ныне ради тебя кровь свою прольем, и своею кровью второе крещение примем».

 

И въсприимъ Авраамлю доблесть,[13] помолився Богу и помощника имуще святителя Петра,[14] новаго чюдотворца и заступника Рускыа земля, и поиде противу поганаго, аки древний Ярославь, на злочестиваго Мамаа, втораго Святоплъка.[15] И срѣте его в татарскомь полѣ, на рѣцѣ Дону. И сступишяся плъци, аки тучи силнии, и блеснушася оружиа, аки молниа в день дождя. Ратнии же сѣчахуся за рукы емлюще, по удольем же кровь течаше, и Донъ рѣка потече с кровию смѣсившеся, и главы татарьскы акы камение валяшеся, и трупиа поганыхъ акы дубрава посѣчена. Мнози же достовѣрнии видяху аггелы Божиа, помогающа христианомъ. И поможе Богъ князю Дмитрию, и сродници его, святаа мученика Борис и Глѣбь; и окааный Мамай от лица его побѣже. Треклятый же Святоплъкъ в пропасть побѣже, а нечьстивый Мамай без вѣсти погыбе. И възвратися князь Дмитрий с великою побѣдою, якоже преже Моиси, Амалика побѣдив.[16] И бысть тишина в Руской земли. И тако врази его посрамишася. Иныя же страны, слышаще побѣды даныа ему на врагы от Бога, и вси под руцѣ его поклонишася; росколници же и мятежници царства его вси погыбошя.

И восприняв Авраамову доблесть, помолившись Богу и призвав на помощь святителя Петра, нового чудотворца и заступника Русской земли, пошел князь, подобно древнему Ярославу, на поганого, на злочестивого Мамая, второго Святополка. И встретил его в татарском поле на реке Дон. И сошлись полки, как сильные тучи, и заблистало оружие, как молния в дождливый день. Ратники же бились врукопашную, по долинам кровь текла, и вода Дона-реки с кровью смешалась. А головы татарские, словно камни, падали, и трупы поганых лежали подобно посеченной дубраве. Многие же благоверные видели ангелов Божиих, помогавших христианам. И помог Бог князю Дмитрию, и родичи его, святые мученики Борис и Глеб; и побежал окаянный Мамай перед лицом его. Треклятый Святополк на гибель побежал, а нечестивый Мамай безвестно погиб. И возвратился князь Дмитрий с великой победой, как прежде Моисей, Амалика победив. И наступила тишина в Русской земле. И так враги его были посрамлены. Другие же страны, услышав о победах над врагами, дарованных ему Богом, все признали силу его; раскольники же и мятежники царства его все погибли.

 

Обычай же имяше князь: яко Давидъ богоотець Сауловы дѣти миловаше,[17] а сий неповинныя любляше, повинныа же пращааше. По великому же Иову[18] — яко отець есть миру, око слѣпым, нога хромымъ, стлъпъ и стражь, и мѣрило извѣстно, къ съвѣту правя подвластныа, от вышняго промысла правление приимь... роду человечьскому, всяко смятение мирское исправляше — высокопаривый орелъ, огнь, попаляа нечестие, баня, мыющая скверну, гумно чистотѣ, вѣтръ плевелу, одръ трудившимся по Бозѣ, труба спящимъ, воевода мирный, вѣнець побѣды, плавающимь пристанище, корабль богатству, оружие на врагы, стѣна нерушима, меч ярости, зломыслящимь сѣть, степень неразрушимъ, зерцало житию, с Богомъ все творя и по Бозѣ побарая, высокый умъ, смѣреный смыслъ, вѣтром тишина, пучина разуму. Князя рускыа въ области своей крѣпляше, велможам своим тих и увѣтлив в нарядѣ бываше, никогоже оскръбляше, но всѣх равно любляше, младых словесы наказааше, и всѣмь доволъ подавааше, и к требующимъ руцѣ простираше.

Обычай был у князя: как Давид-богоотец Сауловых детей помиловал, так он безвинных любил, а виновных прощал. Подобно великому Иову, словно отец был людям, око слепым, нога хромым, опора и защита, образец всем. К свету направляя подданных, от вышнего промысла власть получив... над родом человеческим, он всякое заблуждение в людях исправлял — высоко парящий орел, огонь, выжигающий нечестие, баня, смывающая скверну, гумно чистое, ветер плевелу, постель трудившимся во имя Бога, труба, пробуждающая спящих, мирный воевода, венец победы, плавающим пристанище, корабль богатству, оружие на врагов, стена нерушимая, меч ярости, злоумышляющим — сеть, ступень неразрушимая, зеркало житию, с Богом все творящий и за него борющийся, высокий умом, смиренный в помыслах, ветрам тишина, глубина разуму. Князей русских в земле своей сплачивал, в приказаниях вельможам своим спокоен и приветлив бывал, никого не оскорблял, и всех одаривал, нуждающимся же руку помощи подавал.

 

Еще же дръзну несрамно рещи о житии сего нашего царя Дмитриа, да се слышаще, царие и князи, научитеся тако творити.

И еще дерзну и не постыжусь поведать о житии нашего царя Дмитрия, да, услышав это, цари и князья научатся так же поступать.

 

От юны бо версты Бога възлюби и духовных прилежа дѣлех, аще и книгамь не ученъ бѣаше добрѣ, но духовныа книгы въ сердци своемь имяше. И се едино повѣмь от житиа сего: тѣло свое чисто съхрани до женитвы, церковь себе съблюде святому Духу нескверньну. Очима зряше часто к земли, от неяже взятъ бысть, душю же и умъ простираше к небеси, идѣже лѣпо есть ему пребывати. И по брацѣ съвокуплениа тоже тѣло чисто съблюде, грѣху не причастно. Божественаго апостола Павла сбыстся о немь глаголющее, еже рече: «Вы есте церкви Бога живаго, якоже рече: “Вселюся в ня и похожу”».[19] Царьскый убо санъ дръжаше, а аггелскы живяше, постомъ и молитвою по вся нощи стояше, сна же токмо мало приимаше; и пакы по малѣ часѣ на молитву встаяше, и подобу благу все творяше. В бернѣм телеси бесплотных житие съвръшаше. Землю Рускую управляше, на престолѣ сѣдяше, яко пещеру в сердци дръжаше, царскую багряницю и вѣнець ношаше, а в чернечьскыа ризы по вся дни облещися желаше. По вся часы честь и славу от всего мира прииимаше, а крестъ Христовь на раму ношаше, божествныа дни поста въ чистотѣ храняше, а по вся неделя от святых таинъ приимаше. Преочистованну душу пред Богомъ хотяше поставити; поистинѣ явися земный аггелъ, небесный человѣкъ.

С юных лет Бога он возлюбил и усердствовал в духовных делах, хотя и не изощрен был в книжной премудрости, но духовные книги в сердце своем держал. И еще одно поведаю о жизни его: тело свое в чистоте сберег до женитьбы, церковь свою сохранил святому Духу неоскверненной. Очи всегда опускал к земле, из которой и взят был, душу же и ум обращал к небу, где и подобает ему пребывать. И после бракосочетания так же тело в чистоте соблюдал, к греху непричастным. Сбылись на нем слова божественного апостола Павла, который сказал: «Вы — храм Бога живого, говорившего: “Вселюсь в них и в них пребуду”». Царским саном облеченный, жил он по-ангельски, постился и все ночи простаивал на молитве, сну лишь ненадолго предаваясь; вскоре снова вставал на молитву и в такой благости всегда пребывал. Тленное тело имея, жил он жизнью бесплотных. Землею Русскою управляя и на престоле сидя, он в душе об отшельничестве помышлял, царскую багряницу и царский венец носил, а в монашеские ризы всякий день облечься желал. Всегда почести и славу от всего мира принимал, а крест Христов на плечах носил, божественные дни поста в чистоте хранил и каждое воскресение святых таинств приобщался. С чистейшей душой перед Богом хотел он предстать; поистине земной явился ангел и небесный человек.

 

И поживе лѣт с своею княгинею Оводотьею лѣт 22 в цѣломудрии, и прижит сыны и дщери, и въспита в благочьстии. А княжение великое дръжаше, очину свою, лет 29 и шесть мѣсяць, и многы труды показа и побѣды, яко никтоже инъ, а всѣх лѣт житья его 38 и пять мѣсяць. И посем разболѣся и прискоръбен бысть велми. Потом же легчае бысть ему, и възрадовася великаа княгини радостию великою и сынове его, и велможи царства его. И пакы впаде в болшую болезнь, и стенание прииде к сердцю его, яко торгати внутрьнимь его, уже приближися к смерти душа его.

И прожил он со своей княгиней Авдотьей двадцать два года в целомудрии, и имел с ней сыновей и дочерей, и воспитал их в благочестии. А княжение великое держал, отчину свою, двадцать девять лет и шесть месяцев, и многие славные деяния свершил, и победы одержал как никто другой, а всех лет жизни его было тридцать восемь и пять месяцев. А потом разболелся он и мучился сильно. Но после полегчало ему, и возрадовалась великая княгиня радостью великою, и сыновья его, и вельможи царства его. И снова впал он в еще больший недуг, и стоны охватили сердце его, так что разрывалось нутро его, и уже приблизилась к смерти душа его.

 

В то же время родися ему сынь Костянтинъ. И призва к собѣ княгиню свою, и ины сыны своя, и бояре своя, и рече: «Послушайте мене вси. Се бо аз отхожу к Господу моему. Ты же, драгаа моя княгини, буди чядом своим отець и мати, наказающи их и укрѣпляющи, все творяще по заповѣдемь Господнимь: послушливым и покорливымь быти, Бога боятися и родителя своя чьстити, и страх ихъ дръжати в сердци своемь вся дни живота своего». И рече сыномъ своимъ: «Вы же, сынове мои, плод чрева моего, Бога боитеся, помните писаное: “Чьсти отца и матере, да благо ти будет”.[20] Мирь и любовь межи собою имѣйте. Аз бо предаю вас Богови и матери вашей, и под страхомь ея будите всегда. Обяжите собѣ заповѣдь мою на шию свою, и вложите словеса моя в сердце ваше. Аще ли не послушаете родитель своихъ, помянѣте писаное: “Клятва отчяа домъ чядом раздрушит, и матерне въздыхание до конца искоренить”.[21] Аще ли послушаете — длъголѣтни будете на земли и в благыхъ пребудет душя вашя, и умножится слава дому вашего, врази ваши падут под ногами вашими, и иноплеменници побѣгнут от лиця вашего, и облегчится тягота земли вашей, и умножатся нивы вашя обильемь. Бояре своя любите, честь имь достойную въздающе противу служению их, без воля их ничто же творите. Привѣтливи будете къ всѣм. Но все творите с повелѣниемь родителя своего».

В то же время родился у него сын Константин. И призвал князь к себе княгиню свою, и других сыновей своих, и бояр своих, и сказал: «Послушайте меня все. Вот и отхожу я к Господу моему. Ты же, дорогая моя княгиня, будь детям своим за отца и мать, укрепляя дух их и наставляя все делать по заповедям Господним: послушными и покорными быть, Бога бояться и родителей своих почитать, и страх пред ними хранить в сердце своем во все дни жизни своей». И сказал сыновьям своим: «Вы же, сыны мои, плод мой, Бога бойтесь, помните сказанное в Писании: “Чти отца и мать, и благо тебе будет”. Мир и любовь между собой храните. Я же вручаю вас Богу и матери вашей, и в страхе перед нею пребудьте всегда. Повяжите заветы мои на шею себе и вложите слова мои в сердце ваше. Если же не послушаете родителей своих, то вспомните потом написанное: “Проклятие отца дом детей его разрушит, а вздохи матери до конца искоренят”. Если же послушаете — будете долго жить на земле, и в благоденствии пребудет душа ваша, и умножится слава дома вашего, враги ваши падут под ногами вашими, и иноплеменники побегут пред лицом вашим, избавится от невзгод земля ваша, и будут нивы ваши изобильны. Бояр своих любите, честь им воздавайте по достоинству и по службе их, без согласия их ничего не делайте. Приветливы будьте ко всем и во всем поступайте по воле родителя своего».

 

И рече бояромь своим: «Сберѣтеся ко мнѣ, да скажу вамъ, еже створях в житьи своемь. Старцы — яко отцы, средовѣчь — яко братья, младии — яко чада. Вѣдаете обычай мой и нрав: пред вами ся и родихъ и при вас възрастох, с вами и царствовах, и землю Рускую дръжах 27 лѣт, а от рожениа ми 40 лѣт. И мужъствовах с вами на многы страны, и противным страшен бых в бранех, и поганыа низложих Божиею помощию, врагы покорих, княжение укрѣпих, миръ и тишину на земли сътворих. Отчину свою с вами съблюдох, еже ми предалъ Богъ и родители моя, к вамь честь и любовь имѣх, под вами грады дръжах и великыа волости. И чяда вашя любих, никому же зла не створих, ни силно что отъях, ни досадих, ни укорих, ни разграбих, ни безчинствовах, но всѣх любих и въ чести дръжахъ, и веселихся с вами, с вами же и скръбѣх. Вы же не нарекостеся у мене бояре, но князи земли моей. Нынѣ же помяните словеса своя, яже рекосте къ мнѣ въ время свое: “Длъжни есмы тобѣ служа и дѣтемъ твоим главы своя положити”. Укрѣпите истиною, послужите княгини моей и чядом моимъ от всего сердця своего, въ время радости повеселитеся с ними, и въ время скръби не оставите их: да скръбь ваша на радость преложится. Богъ же мира да будет с вами».

И сказал боярам своим: «Подойдите ко мне, да поведаю вам, что совершил я в жизни своей. Старцы — что отцы мне были, средних лет мужи — словно братья, молодые же — как дети. Знаете привычки мои и нрав: при вас я родился, на глазах у вас вырос, с вами и царствовал и землю Русскую держал двадцать семь лет, а от рождения мне сорок лет. И воевал с вами против многих стран, и супротивным страшен был в бранях, и поганых попрал Божьей помощью, врагов покорил, княжество укрепил, мир и тишину на земле водворил. Отчину свою, которую передал мне Бог и родители мои, с вами сберег, чтил вас и любил, под вашим правлением свои города держал и великие волости. И детей ваших любил, никому зла не причинял, ничего силой не отнимал, не досаждал, не укорял, не разорял, не бесчинствовал, но всех любил и в чести держал, и веселился с вами, с вами же и горе переносил. Вы же назывались у меня не боярами, но князьями земли моей. Ныне же вспомните о словах своих, сказанных мне в свое время: “Должны мы, тебе служа и детям твоим, за вас головы свои сложить”. Скрепите их правдою, послужите княгине моей и детям моим от всего сердца своего, в часы радости повеселитесь с ними, а в горе не оставьте их: пусть сменится скорбь ваша радостью. Да будет мир между вами».

 

И призвавъ сына своего прьвие болшаго, князя Васильа,[22] на старѣйший путь,[23] предасть в руцѣ его великое княжение, яже есть столъ отца его, и дѣда, и прадѣда, съ всѣми пошлинами, и далъ есть ему отчину свою — Рускую землю. И раздавал же есть комуждо своимь сыномъ: и грады своя въ отчину имъ предасть по части, и жребий княжениа их, на чемь им княжити и жити, и по жребью раздѣли имъ землю. Второму сыну своему, князю Юрью,[24] далъ есть Звенигород съ всѣми волостьми и съ всѣми пошлинами, такоже и Галич, яже нѣколи бывало княжение Галицкое,[25] съ всѣми вълостьми и съ всѣми пошлинами. Третиему же сыну своему, князю Андрею,[26] далъ есть град Можаескъ, да другый городок — Бѣлоозеро, съ всѣми волостьми и съ всѣми пошлинами; се же княжение нѣколи бывало Белоозерское. Четвертому же сыну своему, князю Петру,[27] далъ есть город Дмитровъ съ всѣми волостьми и съ всѣми пошлинами.

И, призвав сначала сына своего старшего, князя Василия, на старейший путь, передал в руки его великое княжение — стол отца его, и деда, и прадеда, со всеми пошлинами, и передал ему отчину свою — Русскую землю. И раздавал каждому из своих сыновей: передал им часть своих городов в отчину, и каждому долю в княжении их, где кому из них княжить и жить, и каждому из них дал по праву его землю. Второму сыну своему, князю Юрию, дал Звенигород со всеми волостями и со всеми пошлинами. Третьему же сыну своему, князю Андрею, дал город Можайск, да другой городок — Белоозеро, со всеми волостями и со всеми пошлинами; это княжение было когда-то Белозерским. Четвертому же сыну своему, князю Петру, дал город Дмитров со всеми волостями и со всеми пошлинами.

 

И тако утвръдив златопечатною грамотою, и лобызав княгиню и дѣти своя, и бояре своя конечнымь лобзаниемь, и благослови их, и пригнувъ руцѣ к персемъ, и тако предасть святую свою и непорочную душу в руцѣ истиннаго Бога майа въ 19, на память святого мученика Патрекиа, на 5-й недели по Пасцѣ в среду, въ 2 час нощи. Тѣло же его честное на земли остася, а святая его душя въ небесныа кровы вселися.

И так утвердил он все это златопечатной грамотой, и, поцеловав княгиню, и детей своих, и бояр своих прощальным целованием, благословил их, и, сложив руки на груди, предал святую свою и непорочную душу в руки истинного Бога девятнадцатого мая, в день памяти святого мученика Патрикия, на пятой неделе после Пасхи в среду, в два часа ночи. Тело его честное осталось на земле, душа же его святая в небесную обитель вселилась.

 

Егда же преставися благовѣрный и христолюбивый, благородный князь Дмитрий Иванович всея Руси, и просвѣтися лице его, яко аггелу. Видѣв же его княгини мрътва на постели лежаша, въсплакася горкымъ гласом, огньныа слезы от очию испущающи, утробою распаляющи, в перси своя руками бьюще. Яко труба, рать повѣдающи, яко ластовица, рано шепчущи, и арганъ сладковѣщающий, глаголаше: «Како умре, животе мой драгый, мене едину вдовою оставив! Почто азъ преже того не умрох? Како заиде свѣт от очию моею! Где отходиши, съкровище живота моего, почто не проглаголеши ко мнѣ, утроба моя, к женѣ своей? Цвѣте прекрасный, что рано увядаеши? Винограде многоплодный, уже не подаси плода сердцю моему и сладости души моей! Чему, господине мой милый, не възриши на мя, чему не промолвиши ко мнѣ, чему не обратишися ко мнѣ на одрѣ своемъ? Ужели мя еси забыл? Что ради не възриши на мене и на дѣти свои, чему имъ отвѣта не даси? Кому ли мя приказываеши? Солнце мое, — рано заходиши, мѣсяць мой свѣтлый, — скоро погибаеши, звѣздо всточная, почто к западу грядеши? Царю мой милый, како прииму тя и како тя обойму или како ти послужу? Где, господине, чьсть и слава твоя, где господьство твое? Господинъ всей земли Руской былъ еси — нынѣ же мертвъ лежиши, никим же владѣеши! Многы страны примирилъ еси и многы побѣды показал еси, нынѣ же смертию побѣженъ еси. И измѣнися слава твоя, и зракъ лица твоего превратися въ истлѣние. Животе мой, како намилуюся тебе, како повеселюся с тобою! За многоцѣнныа багряница[28] — худыа сиа и бѣдныа ризы приемлеши, не моего наряда одѣание на себе въздѣваеши, и за царскый вѣнець худымь симь платомъ главу покрываеши, за полату красную гробъ си приемлеши! Свѣте мой свѣтлый, чему помрачился еси? Горо великаа, како погыбаеши! Аще Богъ услышит молитву твою, помолися о мнѣ, о своей княгини: вкупѣ жих с тобою, вкупѣ нынѣ и умру с тобою, уность не отиде от нас, а старость не постиже нас. Кому прикажеши мене и дѣти своя? Не много, господине, нарадовахся с тобою: за радость и веселие печаль и слезы приидошя ми, за утѣху — сѣтование и скорбь яви ми ся. Почто родихся и, родився, преже тебе како не умрох, да бых не видѣла смерти твоеа, а своеа погыбели! Не слышиши ли, княже, бѣдных моих словесъ, не смилят ли ся моя горкыа слезы? Крѣпко еси, господине мой драгый, уснулъ, не могу разбудити тебе! С которыа войны еси пришел, истомился еси велми? Звѣри земнии на ложе свое идут, а птиця небесныа к гнѣздомь своимъ летят, ты же, господине, от своего дому не красно отходиши![29] Кому уподоблюся и како ся нареку? Вдова ли ся нареку? Не знаю азъ сего. Жена ли ся нареку? Остала есмь царя. Старыа вдовы потѣшите мене, а младыя вдовы со мною поплачите: вдовиа бо бѣда горчае всѣх люди. Како ся въсплачю или како възъглаголю: “Великый мой Боже, царь царемь, заступникь ми буди! Пречистаа госпоже Богородице, не остави мене, въ время печали моеа не забуди мене!”».

Когда же преставился благоверный и христолюбивый, благородный князь всея Руси Дмитрий Иванович, озарилось лицо его ангельским светом. Княгиня же, увидев его мертвым на постели лежащего, зарыдала во весь голос, горячие слезы из глаз испуская, нутром распаляясь, била себя руками в грудь. Словно труба, на бой созывающая, как ласточка, на заре щебечущая, словно свирель сладкоголосая, причитала: «Как же ты умер, жизнь моя бесценная, меня одинокой вдовой оставив! Почему я раньше не умерла? Померк свет в очах моих! Куда ушел ты, сокровище жизни моей, почему не промолвишь ко мне, сердце мое, к жене своей? Цветок прекрасный, что так рано увядаешь? Сад многоплодный, уже не даруешь плода сердцу моему и радости душе моей! Почему, господин мой милый, не взглянешь на меня, почему ничего не промолвишь мне, не обернешься ко мне на одре своем? Неужели забыл меня? Почему не посмотришь на меня и на детей своих, почему им не ответишь? На кого ты меня оставляешь? Солнце мое, — рано заходишь, месяц мой светлый, — скоро меркнешь, звезда восточная, почему к западу отходишь? Царь мой милый, как встречу тебя и как обниму тебя или как послужу тебе? Где, господин, честь и слава твоя, где господство твое? Господином всей земли Русской был — ныне же мертв лежишь, никем не владеешь! Многие страны усмирил и многие победы показал, ныне же смертью побежден. И померкла слава твоя, и на лицо твое легла печать смерти. Жизнь моя, как приласкаюсь к тебе, как повеселюсь с тобой! Вместо драгоценной багряницы облачаешься в простые и бедные ризы, не мною расшитую одежду на себя надеваешь, вместо царского венца простым платом голову покрываешь, вместо палаты красной гроб себе приемлешь. Свет мой светлый, почему ты померк? Гора высокая, как ты рушишься! Если Бог услышит молитву твою, помолись обо мне, о своей княгине: вместе с тобою жила, вместе с тобою и умру ныне, юность не оставила нас, и старость еще не настигла. На кого оставляешь меня и детей своих? Не много, господин, нарадовалась я с тобою: вместо радости и веселья печаль и слезы пришли ко мне, вместо утехи — сетование и скорбь мне явились. Зачем родилась и, родившись, прежде тебя почему не умерла, — не видела бы тогда смерти твоей, а своей погибели! Неужели не слышишь, князь, печальных моих слов, неужели не трогают тебя мои горькие слезы? Крепко, господин мой дорогой, уснул, не могу разбудить тебя! С какой битвы пришел ты, истомившись так? Звери земные в норы свои идут, а птицы небесные к гнездам своим летят, ты же, господин, от своего дома без радости отходишь! Кому уподоблюсь и как себя нареку? Вдовой ли себя назову? Не знаю сама. Женой ли себя назову? Лишилась я царя! Старые вдовы, утешьте меня, а молодые вдовы, со мною поплачьте: вдовье горе тяжелее всех у людей. Как восплачу или как воскричу: “Великий мой Боже, царь царей, будь мне заступником! Пречистая госпожа Богородица, не оставь меня, в дни печали моей не забудь меня!”».

 

И принесше его в церковь святого архаггела Михаила, идѣже есть гробъ отца его, и дѣда, и прадѣда, и пѣвше над нимъ обычное надгробное пѣние, положиша его в гробъ месяца майя въ 20 день, на память святого мученика Фалелиа. И плакашя над ним князи и бояре, велможи и епископи, архимандриты и игумены, попове и диаконе, чръноризци и всь народ от мала и до велика, и нѣсть такова, кто бы не плакалъ, и пѣниа не слышати въ мнозѣ плачи. Бѣ же ту гость — митрополит тряпезонскый, Феогностъ гречин,[30] и владыка смоленскый Данило, и Сава, епископь сарайскый, и Сергий игумен, преподобный старець, и инии мнози; разидошася, многа плача наполнившеся.

И принесли его в церковь святого архангела Михаила, где стоит гроб отца его, и деда, и прадеда, и, отпев его по обычаю, положили его в гроб месяца мая в двадцатый день, на память святого мученика Фалалея. И плакали над ним князья и бояре, вельможи и епископы, архимандриты и игумены, попы и дьяконы, черноризцы и весь народ от мала и до велика, и не было никого, кто бы не плакал, и было не слышно пения в громком плаче. Был тут гость — митрополит трапезундский, грек Феогност, и владыка смоленский Данило, и Савва, епископ сарайский, и Сергий-игумен, преподобный старец, и многие другие; разошлись все, горько плача.

 

Пятый же сынь его, Иван, преставися, а шестый сынь его, Костянтинъ, яже есть менший, мезиный, тогда бо четверодневну сущу ему по отцѣ оставшуся, седьмый же сынь его старѣиший — Данило.[31]

Пятый же сын его, Иван, умер, а шестой сын его, Константин, самый маленький, еще младенец, ибо остался он тогда после отца четырехдневным, седьмой же сын его старший — Данило.

 

О страшное чюдо, братие, дива исплънено, о трепетно видѣние! Ужасъ одръжаше вся! Слыши, небо, внуши земле! Како въспишу ти и како възглаголю о преставлении твоемь: от горести душя языкъ стязается, уста загражаются, гортань премлъкает, смыслъ измѣняется, зракъ опуснѣвает, крѣпость изнемогается. Аще ли премолчу, нудит мя языкь яснѣе рещи.

О страшное чудо, братия, удивления исполнено, о видение, приводящее в трепет. Ужас объял всех! Услышь, небо, и поведай земле! Как напишу о тебе и как возглашу о преставлении твоем: от горя душевного язык немеет, уста затворяются, голос пропадает, разум мутнеет, взор меркнет, сила слабеет. Если ж умолкну, заставляет меня язык яснее прежнего говорить.

 

Егда же успе вѣчным сномь великый царь Дмитрий Рускыа земля, аеръ възмутися, и земля трясашеся, и человѣци смятошяся. Что нареку день той — день скръби и тугы, день тмы и мрака, день бѣды и печали, день въпля и слез, день сѣтованиа и жалости, день поношениа и страсти, день захлипания и кричаниа, недоумѣю рещи — яко день погибели! Но токмо слышах мног народ глаголющъ: «О, горе нам, братие! Князь князем успе, господинъ владствующим умре! Солнце помрачается, луна облаком закрывается, звѣзда, сиающия всему миру, к западу грядет!».

Когда же уснул вечным сном великий царь земли Русской — Дмитрий, воздух взмутился, и земля тряслась, и люди пришли в смятение. Как назову тот день — день скорби и уныния, день тьмы и мрака, день беды и печали, день вопля и слез, день сетования и горести, день поношения и страдания, день рыдания и возгласов отчаяния, не решаюсь сказать — день погибели! Только и слышал я, как множество людей говорило: «О, горе нам, братья! Князь князей почил, господин властителей умер! Солнце затмевается, луна облаком закрывается, звезда, сияющая на весь мир, к западу грядет».

 

Да си, глаголю, понуди мя Слово писати житие сего. Никтоже почюдится, еже помыслъ даяше сложению рѣчи утвержениа, помощника бо представляю к похвалѣ Бога святому, якоже и глаголется, Богъ Авраамов и Исааков и Иаковль, преизлишныа любве, и добродѣтели царя, ничтоже прилагая онѣх древних еллинскых философ повѣстей, но по житию достовѣрныа похвалы. Аки в зерцалѣ имый смѣсна разуму божествнаа Писания. Которых убо в мирѣ, тако свѣтлое и славное, чьсти достойное житие просиа и имя възрасте над человѣки! Красень бѣ взоромь и чистъ душею, съвръшенъ разумом. Иному убо ино сказание бывает на чьсть, похвалы прилаганиа дружня любы понужает. Великому же сему благочестиа дръжателю — от жития свѣтлости украшение, и от прародитель святолѣпие.

Скажу, что слово Божье понудило меня писать житие его. И пусть никто не дивится, что дан мне разум, чтобы составить и построить эту речь, ибо Бога имею помощником в похвале святому — Бога Авраама, и Исаака, и Иакова. Бога истинной любви, царя добродетели; ничего не прибавляю от сочинений древних языческих философов, но согласно жизни его слагаю ему правдивые похвалы. Словно в зеркале вижу его, подобного мудрости божественного Писания. Чья еще в мире так же просияла светлая, и славная, и чести достойная жизнь, и чье имя так возвысилось в людях! Прекрасен обликом и чист душою, совершенен умом! О ином ведь слагают сказания для славы, к сложению похвал побуждает дружеская любовь. Великому же этому поборнику благочестия — светлая жизнь его украшение, и предков достоинство.

 

По великому Дионисию:[32] говоръ водѣ вѣтромъ бывает, и мокрота земли солнцемь погыбаеть. Умъ — владѣтель чювьствиемъ человѣчьскымъ, спряжениемь чювства умъ в сердци сад вкореняет, сердце же плод умный языкомь миру подаваеть. Такоже князь Дмитрий знаменит в родѣх бысть; нѣсть убо лѣпо инѣмь родителемь таково чядо родити, ниже убо достойно таковому пречюдному чаду от инѣх родитель родитися, аще не бы смотрениемь всѣх съдѣтеля Бога. Кое ли приложение славѣ его сдѣлаю, ибо немѣримо есть яко ни море в него текущихъ рѣкъ, есть бо и бес того полно. И нѣсть бо человѣкомъ в начатцѣ похваление бывает, инѣм же в средовѣчие, другым же в старость. Сий же убо всь с похвалою добродѣтели вся лѣта жития своего сверши, един же благочестенъ родися, многымъ прародителемъ славу прорасти. Бчелы ничим же хужшу ему быти[33] разумѣю, медоточныа глаголы испущаа, цвѣтовных словес сотъ съплѣтаа, да клѣтца сладости сердцю исплънить; предсѣданиемь словес учитель препираше, и философ уста смотрениемь загражаше. Никый же сбесѣдникь ему подобень бываше: Божию мудрость в сердци дръжаше, и сбесѣдникь ему втаинѣ бываше, крутыми словесы рѣчи отметаше, в малѣ глаголаше, а много разумѣваше; царскымь путемь хожаше.

По словам великого Дионисия: говор воды ветром вызывается и влага земли солнцем иссушается. Ум — властитель чувствам человеческим, в соединении с чувством ум в сердце сад взращивает, сердце же плод ума речью миру возвещает. Так же князь Дмитрий знаменит в роду своем; не удостоились другие родители такое же чадо родить, не достойно и такому дивному чаду от других родителей родиться, но совершилось это по воле всех создателя — Бога. Что могу прибавить к славе его, ибо неизмерима она, словно море, которое полно и без текущих в него рек. И не бывает, чтобы людям в начале жизни хвала была, но некоторым — в среднем возрасте, другим — в старости. Сей же в хвале добродетели все годы жизни своей прожил, сразу благочестивым родился и к славе предков свою славу присоединил. Думаю, что он ничем не уступал пчеле, медоточивые слова изрекая, из словесных цветов соты составляя, чтобы все ячейки сердца сладостью наполнить; разумом слов учителей убеждал и уста философов прозорливостью заграждал. Никто из собеседников не мог уподобиться ему: Божию мудрость в сердце хранил и тайным собеседником Богу бывал, грубых слов в речи избегал, мало говорил, но много смыслил; поступал как подобает царям.

 

Аки вода раздѣляеться от единого искипѣниа надвое — и пакы сходится, якоже вси человѣци земнии на высоту зряще, недостижно, помышляют сѣдящего на ней, тако и мысль предтѣкает ми глаголати о семь велицѣм цари. Зависть бо есть печаль о искреняго добрѣ, ревность же подобие благымъ теплотамъ любви, обаче благоизволение и славу имуща. Еже и мудрый рече, яко любовнику душя в тѣлѣ любимаго. Се и азъ не срамляюся глаголати, яко обѣма едина душя бѣ двѣ телѣ носяще и едино обѣма добродѣтелное житие, к будущей славѣ взирающе очима на высоту. Тако и сий подружие имяше, и в цѣломудрии живяста. Якоже и желѣзо огнемь разгарается и водою калиться остроты ради, тако и сиа огнемь Божиа духа распалахуся и слезами покааниа очищахуся. Кто ли убо так сѣдъ разумомъ преже старости? Зане и Соломон старость сказаеть цѣломудрие, а не бѣлость власом глаголя. Сего же ревение к Богу тако бывает, аки огнь дыхая скважнею, очима сматряющих на нь сердце устрашает. Душа же его аки нѣкако бремя, а реку: бременен кормникъ полнъ добраго наима, яко мощно человѣчьскому существу не бѣ где вмѣстити. Врач убо не бывает никтоже, аще не сущъству преж недуга навыкнет, ни иконописець, аще не много смѣсит вапы. Мнози убо цари и князи имя дръжаху, а не дѣла. Самоилъ в пророцѣх прозряй предняа, но и Саулъ отвръженый.[34] Ровоамь, сынъ Соломонь, въ царих, но Ировоам, рабъ и отступникъ, царь же.[35] Сий же убо Богомь дарованную приимъ власть и с Богомъ все творя велие царство створи и настолие земли Руской яви. Бывает же другомъ стѣна и твердь, противным же мечь и огнь, посѣкаа нечьстивыа и пожегая яко хворость, — удобь сгарающу вещь, на зло събравшуюся. И Еремеино же и Давыдово речение оному рекшу: «Не се ли словеса моа яко огнь,[36] — глаголеть Господь, — и яко оскордъ, разсѣкаа камень?» Давыдово же: «Обыдоша мя, яко пчелы сотъ и разгорѣся, яко огнь в тернии».[37]

Как вода при кипении разделяется надвое, а затем снова сливается воедино, как все люди земли, взирая в недостижимую высоту, мыслят о восседающем в ней, так и разум торопит меня сказать об этом великом царе. Зависть — это печаль о благе ближнего, рвение же — подобно благому теплу любви, но полно благоизволения и славы. Еще и мудрый сказал, что любящего душа в теле любимого. И я не стыжусь говорить, что двое таких носят в двух телах единую душу и одна у обоих добродетельная жизнь, на будущую славу взирают, возводя очи к небу. Так же и Дмитрий имел жену, и жили они в целомудрии. Как и железо в огне раскаляется и водой закаляется, чтобы было острым, так и они огнем божественного духа распалялись и слезами покаяния очищались. Кто так сед разумом еще не в старости? Ибо и Соломон старостью именует целомудрие, а не седину волос называет. Рвение его к Богу было подобно огню, вырывающемуся из скважины, устрашающему сердце смотрящих на него. Душа же его подобна некоему бремени, и скажу: он словно кормчий благами груженного корабля насколько возможно человеческому существу вместить. Никто не может стать врачом, если прежде не познает причины недуга, ни иконописцем, прежде чем многократно не смешает краски. Многие были царями и князьями лишь по имени, а не по делам. Самуил-пророк предвидел будущее, а Саул был отвержен. Ровоам, сын Соломонов, был царем, а Иеровоам — раб и отступник — тоже царь. Этот же Богом дарованную принял власть, и, с Богом все свершая, великое царство создал и величие престола земли Русской явил. Был он друзьям стеной и опорой, врагам же — мечом и огнем, иссекая нечестивых и сжигая их словно хворост, — легко сгорающий, на уничтожение собранный. Слова Иеремии и Давида к нему применю: «Разве слова мои не подобны огню, — говорил Господь, — или молоту, раскалывающему камень?» и Давида: «Окружили меня, словно пчелы соты, и разгорелись, словно огонь в терновнике».

 

И яко Павлу Варнава на проповѣдь подвизашеся,[38] и аз убо, худоумный, на похваление предобляго господина ми слово изнести въсхотѣ. Инъ добродѣтели вид и въздержание, еже святый любляше. Въ сладости ядяше и краснѣйши Соломона одѣние ношаше, — еже цвѣтець и птиць притчю имяше, понеже видѣние мимоиде под луну сущимъ всѣмъ, в торжествѣ же есть видѣниа житие се: иже на мори, но токмо иже и под облакомъ — то же и у житиа. В день же тръжества — непомнение злыхъ. Но глава в торжествѣ — память Божиа. Память же Божиа надвое раздѣляется: аще разумно — на хвалу, се ли съгръшается от правосудства — на хулу. Богъ бо не обьят есть страстию. Не токмо же страстию, но и хвалою. Человѣчьскыа же вещи обоимъ яты суть — хвалящимь ю и хулящимъ. Того ради подобает, разумѣвъ добрѣ, хвалити и, или, не разумѣв, молчати.

И как о Павле Варнава проповедать постарался, так и я, худоумный, в похвалу предоблестному господину моему слово произнести захотел. Один вид добродетели и воздержания любил святой. Он сладко ел и красивей Соломона одежды носил, — помня притчу о цветах и птицах, потому что видимость всего сущего под луной преходяща, в торжестве же видимости состоит эта жизнь: что на море, что под облаком, — то же и в жизни. В день же торжества не вспоминают зла. Главное в торжестве — вспомнить Бога. Память же о Боге на два вида разделяется: при разуме — это хвала, при погрешности в правом суждении — хула. Но Бог не объемлем враждою. Не только враждою, но и хвалою. Человеческие же дела объемлемы и тем, и другим — и хвалящим их, и хулящим. Потому подобает, хорошо поняв, хвалить его или, не поняв, молчать.

 

Мнози бо философи быша в миру, на двѣ главѣ бышя философомь — Платонъ и Пифагоръ. Овъ благословесно извѣствова, овъ же благоулучнѣ умлъче, понеже[39]

Много ведь философов было в мире, но две вершины были среди философов — Платон и Пифагор. Один благими словами возвещал, другой же почитал за лучшее молчать, потому что

 

Преподобство твое испроси у нашего художства слова. И мы припадаем къ святому Духу, благодати просяще — слово во отверъзение устъ наших, иже не вредит душя, но обаче веселит. Аще ли дасть святый Духъ глаголати, якоже хощемъ, то дѣйство — не мое управление, но твоя молитва.

Преподобство твое попросило у нашего художества слово. И мы припадаем к святому Духу, благодати прося — слова во отверзение уст наших, которое не вредит душе, но скорее веселит. Если даст святой Дух говорить, как мы хотим, это дело — не моего умения, но твоей молитвы.

 

Вѣмы бо ясно: наше житие суетно есть — ли мысли, ли слово, ли дѣйство, — не токмо лѣвая, но и мнимая права, развее разсудомъ правымъ правое. «Богъ бо любы есть», — якоже научихомся божественных писаний; отколе познавается: праваа — любы.

Знаем ведь ясно: наша жизнь суетна — и мысли, и слова, и дела, — не только левые, но и мнимые правые, за исключением по правильному рассуждению правого. «Бог ведь любовь есть», как мы усвоили из божественных Писаний, из чего следует, что правое — любовь.

 

Аще будеть, досаду от възлюбленнаго ны, любящему ны, да претръпите: аще любимъ любящаа ны, по Господьскому слову, — мытари и грѣшници то же творят, заимное дѣйство дѣюще. Мы же не заимною любовию любимъ тебе, но истинною. Но житие мое строптиво есть, не дасть ми бесѣдовати с тобою, якоже хощется.

Если случится, досаду от возлюбленного нами, любящему нас, претерпите: если любим любящих нас, по Господнему слову, то ведь мытари и грешники то же творят, заимообразно действуя. Мы же не корыстной любовью любим тебя, но истинной. Но жизнь моя строптива, не дает мне беседовать с тобою, как хочется.

 

Уподобихся сѣмени тому евангелскому, иже паде в тернии и подавися, и не могло плода сътворити, но токмо — колико слышал еси.

Уподобился я семени тому евангельскому, которое пало в терние и было заглушено, и не смогло плода принести, но лишь — сколько ты слышал, столько.

 

О Господѣ здравствуй.[40]

С Господом будь здоров.

 

Богъ двойства не имѣет, душамъ имѣеть тройство ни едино, телесем приобщается, не текуща четверства, чювствиа внѣ пятства устремлениа сугубаго, не постражает шестьство, имѣет честьство лучшу седмьство.

Бог двойственности не имеет, душевной тройственности ни одной, телам приобщается, не бегущей четверки, вне устремления двойной пятерицы чувств, не страдает от шестерицы, имеет честь лучшую седмерицы.

 

Быша 3 дщери у пиавици[41] свѣта сего: тщеславие, сребролюбие, неправаго богатства, пианство несытное, исплънь блуда. Кто ли убо паче оного дѣвьства почте или бесплотие устави? Чьи суть дѣвьствнии храми, написаныа заповѣди, им же научився, уды учиняше и будущее двъствовати препираше, утрьюду доброты обращаа от видимых к невидимымъ, внѣшнее же умучаа и силу пламене оттръжа, тайное же Богу являя? Чистых душъ точию невѣстникъ, и бодрѣе душъ съ собою водит, яже съ свѣтлами свѣщами и съ многою пищею масла срящут.

Были три дочери у пиявицы света сего: тщеславие, сребролюбие, влекущее к неправедному богатству, и ненасытное пьянство, чреватое блудом. Но кто же больше, чем он, девственность почтил или бесплодие утвердил? Чьи они — хоромы девственности, написанные заповеди, каковым научившись, он сдерживал члены и девственными быть заставлял, к внутренней красоте обращаясь, от видимого к невидимому, внешнее же угнетая и силу пламени отторгая, тайное же Богу являя? Ведь он только чистых душ жених и бодрствующие души уводит с собою, что с горящими свечами и с большим запасом масла его встречают.

 

Пустынному и малженскому житию прящемся межи собою и расходящемася, и не единому же одолѣвающу. Законному же и супружному житию чьсть приемшю, иже преже приближению браку чистоту съхранившимь, по великому Василью, съ Авраамомъ вводимы в небесныа чертогы, а не якоже человѣци мертвии, преже смерти скончашася.

Пустынная и брачная жизнь спорят друг с другом и расходятся, но ни одна из них не одолевает. И кто воспринял честь законной супружеской жизни, а прежде вступления в брак чистоту сохранил, те, по Василию Великому, с Авраамом вводятся в небесные чертоги, — не то, что люди мертвые, прежде смерти скончавшиеся.

 

Солнцю же доброта и величьство хвалится, и течение, и борзость, и сила имѣти, мощь велику, яко от конца до конца освѣщати равно, никакоже охужати теплоты удалениемь. Сему же доброта и нравъ добръ, велик же величства ради, дръз же по добродѣтели дѣаниа, дондеже взыде в покой; силен же обтѣкает, яко солнце, лучя испущаа и вся съгрѣя, елико найдеть —тако и тъй. Не сумняся рещи о немь, яко въ всю землю изыде слава его, и в конца вселеныа — величство его. Кому уподоблю великаго сего князя, рускаго царя? Приидѣте любимици, церковнии друзи, к похвалению словесе — по достоанию похвалити держателя земли! Аггела ли тя нареку? Но в плоти суща агтелскы пожилъ еси. Человѣка ли? Но выше человѣчьскаго сущъства дѣло свершилъ еси. Пръвозданнаго ли тя нареку?[42] Но той, приимъ заповѣдь сдѣтеля, преступи, ты же обѣты своа по святомъ крещении чисто съхрани. Сифа ли тя нареку?[43] Но того премудрости ради людие богомъ нарицаху, ты же чисто съблюде, и Богови рабь обрѣташеся, и Божий престолъ дръжа, господинъ земли Руской явися. Еноху ли тя уподоблю?[44] Но тъй преселен бысть на землю невѣдому, твою же душу аггели на небеса съ славою възнесошя. Ноя ли тя именую? Тъй спасен бысть в ковчезѣ от потопа, ты же съблюде сердце свое от помысла грѣховнаго, аки в чертозѣ, в чистѣмь телеси. Евера ли тя нареку, не премѣсившася безумных язык столпотворению?[45] Ты же стлъпъ нечестиа разруши в Руской земли и не примѣси себе к безумнымь странамъ на христианскую погыбель. Авраму ли тя уподоблю?[46] Но тому убо вѣрою уподобися, а житиемь превзыде паче оного. Исаака ли тя въсхвалю, отцемь на жертву приготовлена Богу?[47] Но ты самь душу свою чисту и непорочну жрътву Господеви своему принесе. Израиля ли тя възглаголю?[48] Но той с Богомъ въ исторзѣ боряшеся и духовную лѣствицу провидяше, ты же по Бозѣ съ иноплеменникы боряшеся, с нечестивыми агаряны и с поганою литвою, за святыа церкви, христианскую утвръжаа вѣру, акы ону духовную лѣствицу. Иосифа ли тя явлю цѣломудренаго и святого плода, обладавшаго Египтом?[49] Ты же в цѣломудрии умъ дръжаше и властель всей земли явися. Моисея ли тя именую? Но той князь бысть единому еврейску языку, ты же многы языкы въ своемь княжении имяше, честию благодарениа въ многы страны имя твое провосиа.

Солнце за красоту и величие хвалят, и за движение его, и быстроту, и силу, и мощь, которой оно обладает, так как освещает всю землю из конца в конец одинаково, никого не лишая теплоты. Дмитрий же доблестен был и добр нравом, велик в своем величии, решителен в добродетельных деяниях, пока не почил в покое; в силе своей все обходит вокруг, словно солнце, лучи испуская и всех согревая, кого лучи его достигнут, — таков и он. Без колебаний скажу о нем, что по всей земле пронеслась слава его и в концы вселенной — величие его. Кому уподоблю этого великого князя, русского царя? Придите, любимцы, священнослужители, для слов похвалы — по достоянию похвалить властителя земли! Ангелом ли тебя нареку? Но во плоти ты ангельски прожил. Человеком ли? Но ты выше человеческой природы деяния свершил. Первозданным ли тебя нареку? Но тот, приняв заповедь от создателя, преступил ее, ты же обеты, принятые в святом крещении, в чистоте сохранил. Сифом ли тебя нареку? Но того из-за мудрости его люди богом называли, ты же чистоту сохранил, и был рабом Божьим, и, Божьим престолом обладая, господином земли Русской явился. Еноху ли тебя уподоблю? Но тот переселен был на землю неведомую, твою же душу ангелы на небеса со славой вознесли. Ноем ли тебя назову? Но тот был спасен в ковчеге от потопа, а ты сберег сердце свое от помысла греховного, словно в чертоге, в чистом теле. Евером ли тебя нареку, не приобщившимся столпотворению безумных людей? Ты же столп нечестия разрушил в Русской земле и не примкнул к неразумным народам на пагубу христианам. Аврааму ли тебя уподоблю? Но ты, уподобившись ему верою, в жизни своей намного превзошел его. Прославлю ли тебя, как Исаака, отцом обреченного в жертву Богу? Но ты сам душу свою чистую и непорочную в жертву Господу своему принес. Израилем ли тебя назову? Но тот с Богом в исступлении боролся и духовную лестницу увидел, а ты за Бога сражался с иноплеменниками, с нечестивыми агарянами и с поганой литвою, за святые церкви, христианскую укрепляя веру, как ту духовную лестницу. С Иосифом ли тебя сравню, целомудренным и святым отпрыском, обладавшим Египтом, — ты ведь целомудренным был в мыслях и властителем всей земли явился. Моисеем ли тебя назову? Но тот князем был над одним еврейским народом, ты же многие народы в княжестве своем имел, честью благодарения имя твое во многих странах воссияло.

 

Похваляет убо земля Римскаа[50] Петра и Павла, Асийскаа — Иоанна Богослова, Индейскаа же — Фому апостола, Иерусалимскаа — Иакова, брата Господня, Андреа Пръвозваннаго — все Поморие,[51] царя Констянтина — Гречьская земля, Володимера — Киевскаа съ окрестными грады, тебе же, великый княже Дмитрие, — вся Русскаа земля.

Восхваляет земля Римская Петра и Павла, Азия — Иоанна Богослова, Индийская же земля — Фому-апостола, Иерусалимская — Иакова, брата Господня, Андрея Первозванного — все Поморие, царя Константина — Греческая земля, Владимира — Киевская с окрестными городами, тебя же, великий князь Дмитрий, — вся Русская земля.

 

Аз же, недостойный, не възмогох твоему православному господьству по достоанию похвалы приложити за грубость моего неразумиа. Умоли убо, святе, непрестанно о родѣ своемь и за вся люди, сущаа въ области царьства твоего, ту бо предстоиши, идѣже духовных отець паствины и вѣчное насыщение. Кое убо сих насыщение оноя радости. Красота раю — паствины суть, лице Божие видѣти; ту пѣснь поюще аггелстии лици, ту съдружение велие с вышними силами, ту сладкаа честь от туждаго сего усилиа изъшедших, ту премудрий пророкъ полци, ту судия апостолскаго числа, ту безчисленых мученикъ воинства, ту исповѣдници свою мзду усердно приемлют, ту вѣрнии мужи крѣпостию смысла похотѣние суетно сего свѣта умягчиша, ту святыя жены благымь нравомъ мужьскый полъ побѣдишя, ту отроци, иже зде чистоту съхранше, съ аггелы ликоствоваху, ту старцы, их же старость маломощны створи, но сила добраго дѣланиа не погуби. Да с тѣми убо святы жители лѣпо намь есть тѣх радости насладитися, благодатию и человѣколюбиемь единочадаго Сына твоего. С ним же благостенъ еси, съ пресвятымь и благымь и животворящим ти Духомь, нынѣ и присно и въ векы вѣкомъ. Аминь.

Я же, недостойный, не смог твоему правоверному господству по достоинствам сложить похвалу из-за скудости моего разума. Молись же, святой, непрестанно о роде своем и за всех людей, живущих в царстве твоем, ибо там предстоишь, где пажити святых отцов и вечное насыщение. Каково же насыщение более этой радости? Красота раю — пажити, где лицо Божие видится; там песнь поют ангельские хоры, там единение великое с вышними силами, там светлые почести от тяжкого труда освободившимся, там сонм премудрых пророков, там суд апостольский, там бесчисленных мучеников воинства, там исповедники награду свою со рвением приемлют, там благоверные мужи крепостью разума суетные желания сего света подавили, там святые жены добрым нравом своим над мужским полом возобладали, там отроки, которые здесь чистоту сохранили, с ангелами ликуют, там старцы, которых старость сделала слабыми, но сила добрых дел не погубила. И благо есть нам с теми святожителями их радостями насладиться, благодатью и человеколюбием единородного Сына твоего. С ним же ты во благости, с пресвятым и благим и животворящим Духом, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

 



[1] ...сынь князя Ивана Ивановича... събрателя Руской земли... — Дедом Дмитрия Ивановича был Иван Данилович Калита, великий князь московский с 1325 r., a в 1328—1340 гг. — великий князь владимирский, при котором началось собирание русских земель вокруг Москвы. Иван Иванович Красный — второй сын Ивана Калиты, великий князь московский и владимирский (1353—1359 гг.). Мать Дмитрия Ивановича — Александра (ум. в 1364 г.).

[2] ...царя Володимера... крестившаго землю Рускую... — Владимир Святославич I, князь киевский с 980 г.; ввел христианство в качестве государственной религии. Русские князья подчеркивали, что они потомки крестителя Руси, князя Владимира.

[3] ...чюдотворцю Бориса и Глѣба. —сыновья великого князя киевского Владимира I Святославича. После смерти отца были убиты братом Святополком, который захватил великокняжеский престол. При Ярославе Мудром, в 1019 г. разбившем Святополка и овладевшем княжеским престолом в Киеве, Борис и Глеб были признаны святыми: они почитались как покровители Руси и русских князей.

[4] ...Иваном. — Иван Иванович, брат Дмитрия (ум. в 1364 г.).

[5] ...славный град Москву стѣнами чюдно огради. — При князе Дмитрии Ивановиче для укрепления Москвы в 1367 г. предпринимается постройка кремлевских стен из камня, что в те времена имело важное военно-политическое значение.

[6] «яко кедръ в Ливанѣ... в древеси процвѣте». — Пс. 91. 13. Библейский образ, употреблявшийся при описании чьего-либо возросшего влияния или могущества.

[7] ...Овдотью от земля Суждалскыя... — Евдокия — мать князя Дмитрия Константиновича Суздальского, жена Дмитрия Донского (ум. в 1407 г.).

[8] ...ропаты... — Ропата — храм иноверцев; обычно — мусульманская мечеть или немецкая кирка.

[9] ...баскаки... —Вплоть до конца XIII — первой четверти XIV в. существовала система посылки на Русь баскаков — непосредственных представителей хана, ведавших сбором дани и учетом населения русских княжеств.

[10] ...Агагъ, царь васанескь... самъ погыбе. — Здесь ссылка на библейский сюжет не точна: царя васанского звали Ог, a не Агаг, он упоминается в Книге Иисуса Навина; Агага, царя амаликитян, победил израильский царь Саул: об этом говорится в Первой Книге Царств; здесь же находится рассказ ο пленении кивота — святыни израильтян — филистимлянами, что принесло этому народу несчастья, но к истории с захватом кивота ни Ог, ни Агаг отношения не имели.

[11] И бестудный Мамай срама исплънися... — Далее рассказывается ο событиях 1380 г. — Куликовской битве.

[12] ни ркут погании: «Где есть Богъ их...» — Пс. 78. 10.

[13] ...Авраамлю доблесть... — Имеется в виду один из наиболее почитаемых библейских праведников патриарх Авраам.

[14] ...святителя Петра... — то есть митрополита Петра; Петр — митрополит всея Руси с 1305 по 1326 г. Был погребен в заложенной им самим в 1326 г. в Москве первой каменной церкви Успения святой Богородицы. Вскоре после смерти Петр был канонизирован, считался святым покровителем Москвы.

[15] ...аки древний Ярославь, на злочестиваго Мамаа, втораго Святоплъка. — Борис и Глеб — сыновья великого князя киевского Владимира I Святославича - после смерти отца были убиты братом Святополком, который захватил великокняжеский престол. При Ярославе Мудром, в 1019 г. разбившем Святополка и овладевшем княжеским престолом в Киеве, Борис и Глеб были признаны святыми: они почитались как покровители Руси и русских князей.

[16] ...якоже преже Моиси, Амалика побѣдив... — по библейскому преданию, племя амалекитян, напавшее на израильтян во время перехода последних через пустыню, не смогло их одолеть, несмотря на свое численное превосходство. Амалекитянами они назывались по имени своего родоначальника Амалика (ср. 1 Цар, 30, 1—21).

[17] ...яко Давидъ богоотець Сауловы дѣти миловаше... — Β Библии рассказывается ο дружбе Давида с сыном Саула Ионафаном; Саул несколько раз пытался убить Давида, не пользовавшегося возможностью отомстить ему. Согласно Евангелию, муж Марии, Иосиф, был потомком царя Давида.

[18] По великому же Иову... — Имеется в виду одна из библейских книг — Книга Иова.

[19] Вы есте церкви... и похожу». — 2 Кор. 6. 16.

[20] «Чьсти отца... ти будет». — Исход. 20. 12.

[21] «Клятва отчяа... до конца искоренить». — Ср. Сирах 3. 9.

[22] ...сына своего прьвие болшаго, князя Васильа... — Василий Дмитриевич, старший сын великого князя Дмитрия Ивановича, занимал великокняжеский стол с 1389 по 1425 г. Продолжал объединительную политику отца и деда.

[23] ...на старбѣйший путь... — Речь идет ο передаче князем Дмитрием сыну Василию великокняжеского титула и старшинства над остальными братьями.

[24] Второму сыну своему, князю Юрью... — Второй сын великого князя Дмитрия Ивановича — Юрий Дмитриевич (1374—1434), с 1389 г. князь звенигородско-галицкий, в 1433 и 1434 гг. дважды занимал московский великокняжеский стол.

[25] ...яже нѣколи бывало княжение Галицкое... — Эта фраза по-разному читается в разных списках (или «нѣколи», то есть «некогда, когда-то» или «николи», то есть «никогда»). Аналогичная фраза «се же княжение нѣколи было Белозерское» читается ниже при упоминании белозерского княжения, данного Андрею. По-видимому, автор хочет сказать, что Галическое и Белозерское княжества как таковые существовали лишь прежде. Приведенные фразы в Духовном завещании Дмитрия отсутствуют.

[26] ...князю Андрею... — Третий сын великого князя Дмитрия Ивановича — Андрей Дмитриевич (1382—1432), князь можайский, верейский, белозерский.

[27] ...князю Петру... — Четвертый сын великого князя Дмитрия Ивановича — Петр Дмитриевич, князь дмитровский (1385—1428).

[28] . ...багряница... — одежда, символ царской (великокняжеской) власти. Β Византии багряные (окрашенные в пурпур) одежды носили только лица императорского рода.

[29] Звѣри земнии... не красно отходиши! — Ср. Мф. 8. 20.

[30] ...митрополит тряпезонскый, Феогностъ гречин... — Видимо, имеется в виду митрополит Трапезундской империи, существовавшей с начала XIII в. по 1461 г. и располагавшейся на побережье Черного моря в северо-западной части полуострова Малая Азия.

[31] Пятый же сынь... Данило. — Сыновья князя Дмитрия Ивановича — Иван и Данило умерли в детстве. Константин Дмитриевич умер углицким князем в 1433 г.

[32] По великому Дионисию... — Имеются в виду сочинения псевдо-Дионисия Ареопагита, богослова V в.

[33] Бчелы ничим же хужшу ему быти... — Традиционный образ византийской средневековой и древнерусской книжности: мудрый и начитанный человек уподобляется пчеле, собирающей отовсюду «мед», — изречения, содержащиеся в книгах Священного писания, наставления авторитетных богословов и античных мудрецов.

[34] Самоилъ в пророцѣх прозряй предняа, но и Саулъ отвръженый. — Упоминается библейский пророк Самуил, предсказавший царю Саулу поражение и смерть.

[35] Ровоамь, сынъ Соломонь, въ царих, но Ировоам, рабъ и отступникъ, царь же. — Β Библии рассказывается, что после смерти царя Соломона его царство разделилось: в Иудее стал править Ровоам, сын царя, а в Израиле Серовоам — сын Навата, подданного Соломона.

[36] «Heceли словеса моа яко огнь...» — Иер. 5. 14.

[37] «Обыдоша мя... яко огнь в тернии». — Пс. 117. 12. Перевод сделан согласно смыслу библейского текста; в цитате следовало бы читать «разгорѣшася» (мн. число) вместо «разгорѣся» (ед. число).

[38] ...яко Павлу Варнава на проповѣдь подвизашеся... — Здесь, видимо, имеется в виду «...свидетельство Варнавы перед апостолами в Иерусалиме обобращении Савла в Павла» (см.: Прохоров Г. М. Памятники... С. 103).

[39] ...понеже... — Далее текст испорчен. См. след. коммент.

[40] Преподобство...Сице ο Господѣздравствуй. — Как показал Γ. Μ. Прохоров (Памятники... С. 89—90), этот текст представляет собой письмо, по-видимому, автора «Слова ο житии...» к какому-то духовному лицу, случайно попавшее в текст памятника. Без указанного вставного текста письма фраза вероятно имела вид: «...понеже Богь двойства не имѣет...». См. также вступительный комментарий к статье «Послание мудрого Феофана монаху Прохору».

[41] Быша 3 дщери у пиавици... — Ср. Притч. 30, 15.

[42] Пръвозданнаго ли тя нареку? — Имеется в виду Адам, нарушивший «заповедь» — не «вкушать» от древа познания.

[43] Сифа ли тя нареку? — Сиф, третий сын Адама, почитавшийся в средневековой христианской историографии как создатель письменности и начинатель астрономических знаний.

[44] Еноху ли тя уподоблю? — Β апокрифической книге Еноха рассказывалось, как он был живым вознесен ангелами на «высшее» небо и навечно оставлен «пред лицем» Бога.

[45] Евера ли тя нареку, не примѣсившася безумных язык столпотворению? — Β средневековых хрониках рассказывается, что Евер не принял участия в сооружении «столпа» (Башни) подле Вавилона.

[46] Авраму ли тя уподоблю? — Имеется в виду библейский праотец Авраам, ο котором рассказывается в Книге Бытие.

[47] Исаака ли тя въсхвалю, отцемь на жертву приготовлена Богу? — Имеется в виду библейский рассказ: Бог, желая испытать Авраама, повелел ему принести в жертву единственного сына, но в последний момент Авраам был остановлен ангелом.

[48] Израиля ли тя възглаголю? — Β Библии рассказывается, как Иаков боролся с Богом; после этого Бог дал ему имя Израиль.

[49] Иосифа ли тя явлю... обладавшаго Египтом? — По Библии, Иосиф, любимый сын Иакова, был продан братьями в рабство в Египет. Целомудренный юноша был оклеветан женой хозяина, добивавшейся его любви, и заключен в темницу. Однако впоследствии Иосиф стал влиятельным советником фараона.

[50] Похваляет убо земля Римскаа... — Далее перечислены апостолы (Петр, Павел, Иоанн, Фома, Андрей) и страны, в которых они, по церковному преданию, проповедовали христианство.

[51] ...Поморие... — Какие именно земли имеются здесь в виду — неясно, во всяком случае, — земли, расположенные по берегам Черного моря.

 

Похвалы умершим князьям, обычно включавшиеся в состав летописей, — традиционный жанр древнерусской литературы. Некрологические характеристики и похвалы встречаются уже в Повести временных лет, в южнорусских летописных сводах, а затем во владимиро-суздальском и московском летописании. Одним из наиболее известных в художественном отношении произведений этого жанра является «Слово ο житии великого князя Дмитрия Ивановича». Посвященное выдающемуся деятелю русской истории — Дмитрию Донскому — «Слово ο житии...» — не только пышная похвала, созданная по всем правилам высокого риторического искусства, но и публицистическое произведение, в котором воспоминания ο князе Дмитрии служат поводом для провозглашения важных идеологических принципов и оценки современной автору политической обстановки на Руси.

«Слово ο житии...» читается в ряде летописных сводов в составе статьи 1389 г., года смерти князя Дмитрия Ивановича. Старшие его тексты находятся в Софийской первой, Новгородской четвертой, Новгородской Карамзинской летописях. С. К. Шамбинаго, Α. Α. Шахматов и А. В. Соловьев считали, что «Слово ο житии...» было создано в конце XIV в. Κ концу XIV — началу XV в. относит памятник Г. М. Прохоров. 1—2-й четвертью XV в. датировала это произведение В. П. Адрианова-Перетц. Κ XV в. склонна была относить «Слово ο житии...» и Μ. Α. Салмина, со временем посчитавшая, однако, более вероятным XVI в. (см.: Проблемы изучения культурного наследия. М., 1985. С. 159—162).

«Слово ο житии...», как показывает текстологический анализ памятника, использовало одинаковые с летописной повестью ο Куликовской битве литературные источники — «Житие Александра Невского», паремийное «Чтение ο Борисе и Глебе», «Слово на Рождество Христово ο пришествии волхвов».

«Слово ο житии...» публикуется по Новгородской Карамзинской летописи XVI в. (РНБ, F. IV, 603). Исправления вносятся по Голицынскому списку первой редакции Новгородской четвертой летописи (РНБ, Q. XVII, 62).

Фрагмент «Слова ο житии...» со слов «Инъ добродѣтели вид и въздержание...» до слов «Солнцю же доброта и величьство хвалится...» приводится в переводе Γ. Μ. Прохорова (см.: Прохоров Γ. Μ. Памятники переводной и русской литературы XIV—XV веков. Л., 1987. С. 104—111).