ЖИТИЕ ДИМИТРИЯ СОЛУНСКОГО

Подготовка текста, перевод и комментарии О. В. Творогова

Текст:

МУЧЕНИЕ СВЯТАГО И СЛАВНАГО МУЧЕНИКА ДМИТРЕЯ

МУЧЕНИЕ СВЯТОГО И СЛАВНОГО МУЧЕНИКА ДИМИТРИЯ

Благослови, отче!

Благослови, отче!

Максимиянъ Еркултанъ умирив и данникы створи гофъфы и савромати римомъ,[1] съшедъ въ Селуньскый град,[2] живяше зловѣрникъ и богохулникъ человѣкъ и въ глубину льсти впадъся. Веселяше же ся тогда лесть идолеская и кумирьская и повсюду чтома, гоняху бо служителя Божия и без вины побиваху истинныя премудрости служителя. В нихже бѣ блаженый Дмитрие, являяся самъ и ни единого же страха, ни бѣды съмняся. Житие чисто и бес порока от уности показавъ, спасеное же слово имѣя в собѣ и подавая приходящимъ и уча с радостью, и увѣщевая и глаголя по апостольстѣй заповѣди блаженаго Павла къ святому Тимофѣю, написавшю и уставившю еже створи въ время и безъ времене.[3]

Максимиан Геркулий, замирив готов и сарматов и обратив их в данников римлянам, пришел в Селунский град и остался там, зловерный и богохульный человек, погруженный в пучину суеверий. Торжествовало тогда суеверное поклонение идолам и кумирам, и повсеместно их чтили, а служителей Бога преследовали и без вины истребляли служивших истинной премудрости. Был среди них блаженный Димитрий, всем известный тем, что не ведал он страха и не терялся перед невзгодами. С юных лет отличался он житием чистым и беспорочным, в душе же хранил слово спасения, и, делясь им с приходящими к нему, поучал с радостью, и убеждал, и проповедовал, следуя апостольской заповеди блаженного Павла к святому Тимофею, который писал и наставлял поступать так во время благоприятное и в безвременье.

Се убо блаженый Дмитрий от рода славныхъ велможъ и свѣтникъ сый, санъ первѣе приимъ скыпетровъ, и анафипатъ бывъ въ Елладѣ,[4] и оратиона[5] бѣ взялъ ипатова сана от царя Максимьяна. Но онъ паче земную славу ни въ чтоже въмѣнивъ, животворящая же словеса творяше, сказая, яко человѣка погыбша и своими безаконии умерщвена премудреное Божие Слово, плотьское пришествие, отятъ ны от льсти и очисти ны от всякого безумья и всякыя тмы, свѣтъ же въсия, и день свободи въ душах, приемлющихъ е, створи же правду и кротость, любовь, надежю, жизнь творяще вѣчную, временая отмещюще, присносущее же нетлѣнное обручение подающа, въстание еже из мертвыхъ, възвращение еже в породу исходатающи.

Этот же блаженный Димитрий был из рода славных вельмож и сенаторов, отслужив первоначально эксцептором, стал анфипатом в Элладе и оратион ипата получил от царя Максимиана. Но тот Димитрий ни во что не ставил земную славу, но следовал животворящему слову, говоря, что человека, погибшего и своими беззакониями умерщвленного, премудрое божественное Слово своим пришествием во плоти отторгло от заблуждений и очистило от всякого безумия и от всякого мрака, свет же воссиял нам и <настал> день освобождения в душах, принявших его, принесло Слово то правду и кротость, любовь, надежду, созидая нам жизнь вечную, временное отметая, даря нам вечное нетленное обручение, восстание из мертвых, ходатайствуя за наше возвращение в рай.

Сии учащю блаженому мученику с деръзновениемъ, слово Божие утвержающе вѣрою, мнози же к нему прихожаху от елиньска народа, и збирающимся от запада великаго торга градьскаго въ нарѣчемѣмъ притворѣ ковачьстѣм,[6] идеже бѣ ему обычай сборъ творити подъземными камарами близь людьская баня. Прославивъши же ся славѣ его по всему граду и области.

Когда дерзал учить этому блаженный мученик, своею верою подкрепляя слово Божие, приходили к нему многие язычники и собирались в западной части большого городского рынка, в портике, именуемом кузнечный, он имел обыкновение собирать народ в подземных галереях вблизи от общественной бани. Разнеслась же слава о нем по всему городу и по земле той.

Тогда повелѣ царь гражаномъ искати крестьянъ. И имше блаженаго Дмитрия, не бѣжа бо ятъ бы: съ братьею же обычная службы въздая Богови. И къ богохулнику Максимеяну, якоже се нѣкый великый ловъ, приведоша, мняще паче приятили явитися царю, яко да не утаится ни единъ же крестьянинъ, но и боляры повѣдающе.

Тогда приказал царь горожанам разыскивать христиан. И схватили блаженного Димитрия, не обратившимся в бегство был он схвачен, а когда служил обычную службу Богу со своими единоверцами. И привели его к богохульному Максимиану, словно некую великую добычу, думая, что этим покажут себя лучшими друзьями царя; и чтобы не скрылся никто из христиан, выдавали ему даже вельмож.

Он же случися иды на позорище града, еже статии нарѣчютъ, позора дѣлма хотящихъ братися оружиемъ. Ту же бѣ ему створено и дъсками огражено — кругъ на высотѣ вися, иже приимаше вся входящая въ нь и позорно противу себѣ борящихся, занеже веселие ему бяше зрѣти пролитья человѣчьскы крови.

Случилось так, что царь в это время направлялся в городской театр, который именуют стадион, чтобы посмотреть на единоборство гладиаторов. Здесь была для него сооружена на высоте огражденная досками арена, на которую поднимались и на виду у всех боролись друг с другом, ибо было для него <Максимиана> радостью видеть, как проливается человеческая кровь.

Обаче бе-скорби и бес печали бѣ ему позоръ, любляше бо единого борца, именемь Луя, от языка уанъдилска суща, крѣпостью и величьствомъ тѣла възращеша, иже не точью въ Римѣ борбою многы уби, и въ Сермии[7] и въ Селуньстѣмъ градѣ, течаше бо по дъскамъ, и пообрату многою хитростью и учениемъ и обычаемъ убивати многы человѣкы.

Не было, однако, поводом для печали или скорби это зрелище, ибо любил он одного из борцов, по имени Луй, вандала родом, отличавшегося силой и огромным ростом, который не только в Риме убил многих в поединках, но и в Сермии и в Селуньском граде, спешил на доски арены, чтобы благодаря великому умению и навыкам убивать многих людей.

Понеже того мнози убояшася, зане не обрѣташеся никтоже противенъ ему, въ старишинахъ имѣше его царь и зѣло любляше его и съ благостию на нь взираше, и хваляше его, и чюдяшеся възрасту тѣла его и величашеся о гордости его. Егдаже близь бы позорища, съсѣдшу ему с колесница, тогда повѣдавше и приведоша къ Максимеяну блаженаго Дмитрия. Въпрашая же его, аще пребываеть и еще Христу покланяяся, и увидѣвъ, яко иныи поучаеть покланятися распятому Христу.

Так как не было никого, кто бы решился выступить против него и все боялись его, то среди первых почитал его царь и очень любил, и взирал на него с радостью, и восхвалял его, и дивился огромному его росту, и хвастался его гордыней. Когда оказался Максимиан возле театра и сошел с колесницы, тогда и поведали ему и привели блаженного Димитрия. Расспросили его, продолжает ли он поклоняться Христу, и узнали, что и других учит поклоняться распятому Христу.

Видѣвъ же царь деръзновение его, крестьянина себе нарѣчюща, и весьма чающа что-либо прияти ради имене Господа нашего Исуса Христа, уже бо и лицо святаго зѣло красно бяше. Он же всѣма в позорѣ сыи и пресловущаго мученика ту же близь позорища людьская баня, повелѣ святаго хранити в пещных камарах.[8] В нихъ же держимъ бысть, узрѣ змию, наричемую скоропию, подъ ногама изълѣзъшюю и покушающюся усѣкнути святаго, знамяние же честнаго креста сътвори на скоропии и плюну на ню, и мертву створи. Абие же ангелъ Господень, пришедь, вѣнець възложи на главу святаго мученика и рече ему: «Миръ тебѣ, страстотерепьче Христовъ! Крѣпися и мужайся!»

Увидел же царь дерзость его, называющего себя христианином и всею душою желающего все претерпеть во имя Господа нашего Иисуса Христа, и прекрасное лицо его. Но, будучи полон ожидания предстоящего зрелища, повелел заключить мученика в печных каморах народной бани, находившейся поблизости от театра. Находясь там, увидел Димитрий змею, называемую скорпионом, выползшую под ногами у него и хотевшую ужалить святого, осенив ее знамением честного креста и плюнув на нее, он умертвил ее. Тогда же ангел Господень, придя, венец возложил на голову святого мученика и возвестил ему: «Мир тебе, страстотерпец Христов! Мужайся и крепись!»

Царь же вшедъ в позорище и сѣдъ, Лия же въведъ и призва проповѣдники хотящаго братися от народа, предълагая и съ одолѣньем дары и злато много. Единъ же от народа уноша, зѣло красенъ и еще младъ сый възрастомъ, именемъ Несторъ, уже власы брадныа испущаа, знаемъ сыи славному мученику Дмитрею (видѣша бо бывающая чюдеса от него и многы приходящая к нему и научаеми чтити и покланятися Христу), въниде, в немъже бѣ мѣстѣ хранимъ святый, и припадъ на ногу его, глаголаше: «Рабе Христовъ Дмитрие! Хощу съ Луемъ братися, да помолися о мнѣ Христови!» Святый же сътвори знамяние Христово на челѣ его и на сердци его, и отпусти его, рекъ: «И Лия побѣдиши и за Христа мученъ будеши».

Царь же, придя на стадион, воссел, приказал ввести Луя, и воззвал через глашатаев к народу, приглашая желающего с ним бороться и предлагая победителю дары и много золота. И тут один юноша из толпы, прекрасный видом и еще юный годами, по имени Нестор, едва начавший обрастать бородой, известный славному мученику Димитрию <ибо видели чудеса, им творимые, многие, приходящие к нему и наученные им чтить Христа и поклоняться тому>, пришел в то место, где сидел под стражей святой, и, припав к ногам его, сказал: «Раб Божий Димитрий! Хочу с Луем бороться, так помолись же обо мне Христу!» Святой же осенил знамением Христовым и чело его и грудь и отпустил его, сказав: «И Луя одолеешь и за Христа будешь замучен».

Шедъ же в позорище и по степеньмъ съскочивъ, съвергъ же ризу, и ста предъ Максимеяномъ; яко удивльшюся цареви, призва к себѣ искочившаго уношю, увѣщеваше же его, глаголя: «Уноше! Вѣдаю, яко недостатокъ имѣния в толку дерзъсть тя вложи, да или, одолѣвъ, внезапу богатьство възмеши, или, погрѣшився, нищетѣ пакости дѣющи, и с нею животъ скончаеши. Азъ же за милость възраста твоего и за уность, юже имаши, и за дерзость твою тъчию дам ти достойны и доволны дары, и иди съ животомъ, имѣя злато. Люеви же не противи, занеже многы силнѣйша тебе убиваеть».

Направился <Нестор> на стадион и, сбежав по ступеням, сбросил с себя одежду и предстал перед Максимианом; удивленный же царь подозвал к себе выскочившего юношу и стал уговаривать его, говоря: «Юноша! Понимаю я, что скудость средств твоих разбудила в тебе такую дерзость, что или — победив — в тот же час получишь богатство, или же, потерпев неудачу, и нищеты, тебя терзающей, лишишься и жизни. Я же, жалея молодость твою и юность, за одну отвагу твою дам тебе почетную и достаточную награду, и иди, сохранив жизнь и обретя злато. Лую же не противься, ибо убил он многих более сильных, чем ты».

Се слышавъ, Нестеръ ни взятъ царева дара, ни устрашися о похвалѣ Люевѣ, цареви же отвѣща: «Ни злата хощю, — рече, — ни того дѣлма на борение придохъ, но да погублена Люя створю. Не хощю бо жити, и ни богатитися придохъ, но дерзаю на Люеву славу». Абие же царь и сущии с ним разъгнѣвашася о реченыхъ, дерзости уношю не стерпѣвше, царь зовы и въпияше, поучаше Люя.

Услышав это, Нестор не взял даров царских и не испугался похвал Лую, а ответил царю: «Не золота хочу, — сказал, — и не из-за него вышел на поединок, а хочу погубить Луя. Не хочу я <иначе> жить, и не за богатством пришел, но хочу сокрушить Луеву славу». Тогда царь и приближенные его возмутились, услышав это, не стерпели дерзости юноши, и воззвал царь и возопил, подбодряя Луя.

Нестеръ же створи образъ животворящаго креста, назнаменова на сердци своемь, и възятъ сулицю, и възрѣвъ на небо и рече: «Боже Дмитреевъ, раба своего, ради възлюбленаго ти отрока Исусе Христе повинувый Голиияда иноплеменника вѣрнику своему Давиду,[9] самъ мнѣ низложи дерзость Люеву и Максмьяна мучителя!» И въскочи посрѣди круга, бывшю же съражению сътремью, и лютую язву въ сердци прием Лий, абье убьенъ бысть. И послѣднюю душевную печаль створи цареви. Нестеръ же прослави Бога, яко молитвою святаго Дмитрея убьенъ бы иноплеменникъ.

Нестор же, осенив грудь свою знамением животворящего креста, взял сулицу, и возвел глаза к небу, и произнес: «Бог Димитрия, раба твоего, ради возлюбленного твоего сына Иисуса Христа, ты, покоривший иноплеменника Голиафа верному тебе Давиду, ниспровергни дерзость Луя и Махсимиана мучителя!» И выскочил на середину арены, и начался поединок, и смертельную рану в сердце получил Луй, и был убит. Немалую душевную травму он нанес тем царю. А Нестор прославил Бога, ибо молитвой святого Димитрия убит был иноплеменник.

Максмьянъ же абье въскочи от стола своего и дряхлъ въ царскый свой дворъ възвративъся, глаголя: «Тако ми боговъ чародѣяния нѣкая быша, а не бы убиенъ былъ симъ уношею, показавый тако и толко мужьство!» Призвав же к себѣ мучитель Нестора и рече к нему: «Рци, уноше, кыя чары створивъ или кыя помощникы имѣя, Люя убилъ еси?» Отвѣщавъ Нестеръ: «Ни убо чари не быша, но ни лукавъствомъ никоимже убиенъ бы, но Богъ Дмитреевъ и Богъ крестьяньскый, той посла ангела своего и уби рукою моею гордаго и величаваго». Разгнѣвавъ же ся, царь повелѣ яко крестьянина отвести в западную страну града, въ рекомая Златая врата, и ту своимъ мечемъ усѣкнути его Минукияномъ протикторомъ.[10] И тако мучения вѣнець увязеся.

Максимиан тогда вскочил со своего трона и печальный возвратился в царский свой дворец, говоря: «Если бы не было чародеяния каких-то богов, то не был бы Луй, отличавшийся таким мужеством, убит этим юношей». И призвал к себе мучитель Нестора и сказал ему: «Скажи мне, юноша, какие чары ты использовал или кого имея в помощниках Луя убил?» Отвечал Нестор: «Никаких чар не было, и без какого-либо обмана он убит, но Бог Димитрия и Бог христианский послал ангела своего и убил моей рукой кичливого гордеца». Разгневался царь и приказал отвести его как христианина в западную часть города, к так называемым Золотым воротам, чтобы тут отрубил ему голову своим мечом Минукиан протиктор. И так увенчан был Нестор венцом мученика.

Нѣци же велможа наустиша царя Дмитрия и дѣлма и рекшимъ, яко то бы вина Люева убьения. Тогда же зѣло разгнѣвався царь и рече: «Не бысть сряща добрая, усрѣтшии мя, идуща в позорище». И повелѣ, в нейже бѣ пещи стрегомъ святый, копьями събости его. И тако убьенъ бысть преславный мученикъ и добраго исповѣдания мучение сконча. Лумпъ же, рабъ и слуга святаго Дмитрея, стоя у него, въземъ орарионъ[11] святаго и в немь собра от крови его.

Некие же вельможи стали наговаривать царю на Димитрия и убеждать его в том, что Димитрий — причина гибели Луя. Тогда очень разгневался царь и сказал: «Не к добру была наша встреча, когда встретились мы на пути моем к театру». И приказал в той каморе, где находился под стражей святой, заколоть его копьями. И так был убит преславный мученик и окончил в страданиях жизнь, исполненную благой веры. Лупп же, раб и слуга святого Димитрия, предстоявший ему, взяв орарион святого, собрал в него кровь его.

И вземь же царскый перьстень, иже ношаше на руцѣ и поваля въ святѣй крови и творяше имъ ицѣления во всѣ одержими различными нѣдуги и стражющиихъ от духъ нечистых исцѣляше молитвою и посѣщениемь святаго и благодѣтию перстени его, яко просълыти о томь по всему граду Селуньскому. Увѣдѣв же царь о немь и како исцѣлѣваеть болящихъ, повелѣ и того убити въ тривунали градьстѣмь,[12] въ день же нѣкый, сѣдящю ему съ инѣми, вѣровавшими Христови.

И взяв царский перстень, который он <Димитрий> носил на руке, обмакнул его в святой крови и стал исцелять им одержимых различными недугами и страдающих от нечистых духов исцелял молитвами и посещением святого и благодатью, которой обладал перстень его, так что весть о том разнеслась по всему граду Селунскому. Услышав о нем, что исцеляет он больных, приказал царь казнить и Луппа в городском трибунале в один из дней, когда застали его в окружении других верующих Христу.

Пресвятое же славнаго Дмитрея тѣло небрегомо бысть убившиими, нѣции тогда от братий благоговѣйных, въземше нощью, страха ради царева, и на той перьсти, на нейже повержено тѣло, разъгребше, елико можаху, и скрыша, да никоеяже пакости не прииметь от плотоядець животных. Никаяже печаль потомь бысть пренести тѣло святаго, но оста на мѣстѣ, знамения же и исцѣления бывающа на мѣстѣ томь, и Божиимь даромь приступающимъ къ нему съ вѣрою и по вся дни всѣмъ веселящимся ту, прослывъшю по всей Македонии и Феталии, и повѣдаему о чюдотворении святаго мученика.

Пресвятое же тело славного Димитрия было брошено убийцами без присмотра, и тогда некие от братьев благочестивых, взяв ночью, ибо боялись они царя, и раскопав как смогли землю там, где оно было брошено, присыпали его землей, чтобы не причинили ему никакого вреда кровожадные звери. И никто не позаботился о том, чтобы перенести тело святого, но осталось оно на том же месте, и знамения и исцеления бывали на месте том, и Божьим даром получали приходившие к нему с верой, и постоянно все радовались здесь, и разнеслась слава по всей Македонии и Фессалии о чудесах, творимых святым мучеником.

Уже и кумирьстѣй льсти прогнанѣ и просиявши непорочьнѣй и православнѣй крестьяньстѣй вѣрѣ, Леонтъ, нѣкоторый мужь славенъ, илиръскыя епаръхы предъдержа, грядый въ Дакийскую страну и въ великъ недугъ въпаде, на носилѣхъ же рабы своими в Селуньскый градъ принесенъ бысть и положенъ на честнѣмь мѣстѣ, идѣже бѣ тѣло подъ землею лежа святаго, и абие положенъ бысть верху цѣлотворящаго гроба святаго. И абие здравъ бысть, яко чюдитися самому и своимъ ему скорому посѣщению мученика, хвалу же въздаяше Богу и преславному мученику Дмитрею. И ту абие пещныя комары разоривъ и домъ теплыхъ водъ разоривъ, и здание стегнъ разоривъ и съ емьболи сущими ту,[13] всечестенъ въздвиже и създа домъ въ славу великаго Христова мученика и различно украсивъ, межи людьскою банею и позорищемъ.

Когда же изгнана была ложная вера в кумиры и просияла непорочная и православная христианская вера, Леонт, некий славный муж, управлявший иллирийской епархией, отправился в Дакию, и тяжело заболел, и на носилках был принесен в Селунский град своими рабами, и положен на том честном месте, где под землей покоилось тело святого; и положен как раз над целящим гробом святого. И тотчас выздоровел, так что удивился и сам он и приближенные его скорому пришествию мученика, и воздали хвалу Богу и преславному мученику Димитрию. И тогда <Леонт>, разрушив печи и разломав бассейны для горячей воды, и стены, с бывшими возле городскими воротами, создал между общественной баней и театром всечестный храм во славу великого мученика Христова, всячески его украсив.

Хотя же ити в Иллирикъ и въсхотѣ нѣчто от мощей взяти святаго, дабы и тамо церковь создалъ во имя его, ему же преславны страстотерпець Христовъ Дмитрей нощью явися и възбрани то створити. Възем же окровницю его, очрьвленую святою кровью его и часть от ураря и створи ковчегъ сребренъ и въложи в него. Идущю же ему, велицѣ зимѣ бывши и Дунавьстѣй рѣцѣ разливаемѣ волнами, яко не мощи ея преити ни в корабли, на многии же дни не осяцающи и не дающи пути напредъ, и в печали бяше епархъ.

Собравшись возвращаться в Иллирию, пожелал он взять что-либо от мощей святого, чтобы и там церковь создать в его имя, но преславный страстотерпец Христов Димитрий явился ночью ему, и запретил это делать. Тогда взял он хламиду, обагренную святой кровью его, и часть орария его, и изготовил ковчег серебряный и положил <все это> в него. Когда же отправился Леонт в путь, стояла зима, и разлилась река Дунай, так что нельзя было переправиться через нее на лодке, и так как несколько дней не спадала вода и препятствовала дальнейшему пути, в печали пребывал епарх.

Видѣ же во снѣ славнаго мученика, глаголюща ему: «Всяку печаль и невѣрье отверзи и возми, еже носиши, и преидеши рѣку бес пакости». Заутра же, въсѣдъ на конь свой, держа в руку честный ковчегъ, и преиде рѣку бес пакости. И тако шедъ въ Срѣму и ту положи честный ковчегъ и съ святымъ знамениемь, иже в немь, и създа ту честную церковь во имя преславнаго Христова мученика Дмитрея близь честныя церкве святыя мученица Анастасья. Многа же чюдеса и исцѣления Господь сътвори, идѣже путемь колесница и животнаа почиваху,[14] благодатью и щедротами и человѣколюбьемь единородьнаго Сына Божия, с нимьже Отцю слава съ Святымъ духомъ, и нынѣ, присно, въ вѣки.

И увидел во сне славного мученика, возвестившего ему: «Всю печаль и сомнения свои отринь и возьми то, что несешь, и без помехи перейдешь реку». Наутро же <Леонт> сел на коня своего, держа в руках честной ковчег, и без помех переправился через реку. И так, придя в Сермий, положил здесь честной ковчег со святыми реликвиями, находившимися в нем, и возвел здесь честную церковь во имя преславного Христова мученика Димитрия подле честной церкви святой мученицы Анастасии. Многие же чудеса и исцеления Господь сотворил там, где останавливались на пути колесницы и кони, благодатью и щедротами и человеколюбьем единородного Сына Божьего, с ним же Отцу слава со Святым Духом и ныне, всегда и в века!

ЧЮДО СВЯТАГО ДМИТРИЯ, ЕЖЕ ВИДѢ СЛУГА ЕГО ПРИШЕДША К НЕМУ АНГЕЛА

ЧУДО СВЯТОГО ДИМИТРИЯ, КАК ВИДЕЛ СЛУГА ЕГО ПРИШЕДШЕГО К НЕМУ АНГЕЛА

Свитающю убо третьему дни тоя войны, во ньже дерзновенье от Бога гражаномъ бысть, якоже преже указахомъ,[15] мужь же нѣкий, добророденъ сущий и славенъ житьемь, кротокъ же сердцемь сыи, славенъ бѣ, нарицаемъ илистрие,[16] и саномъ почтенъ, о немже и писано есть: «Незлобиви и правии прилѣпляхуся мнѣ»,[17] видѣ, якоже рече, во снѣ, якоже истие приснымъ глаголаше, и въ ужасѣ бывъ, видѣ себе стояща предъ запониемь святыя церкве славнаго мученика Дмитрея. «И се — рече — два лѣпа высока мужа явиста ми ся и въшедша извону въ томь трезапонѣ, яже мнѣхъ посланика суща царева еста. Единъ же от нихъ возпи гласомь: “Кдѣ есть господинъ дому сего?”» Яви же ся ... въ среднихъ дверехъ церковныихъ единъ от слугъ его и отвѣща, глаголя: «Что требуета его?»

На рассвете третьего дня той войны, в который снизошла на горожан от Бога отвага, как об этом говорилось прежде, некий муж, знатный родом, известный жизнью своей, смиренный сердцем, славный и отмеченный саном иллюстрия, о таких сказано в Писании: «Беззлобные и прямодушные пойдут за мной», увидел, как говорил он — во сне <о чем доподлинно рассказывал своим близким>, и ужаснулся, видя, что стоит он перед притвором святой церкви славного мученика Димитрия. «И вот, — рассказывал, — два красивых высоких мужа явились передо мной и вошли снаружи в притвор, так что я принял их за посланцев императора. Один же из них громко возгласил: “Где господин дома этого?”» Появился в средних дверях церковных один из слуг и сказал в ответ: «Зачем нужен он вам?»

Она же реста: «Владыка наю посла повѣдати ему слово». Он же повѣда има святый кивохъ церковный, глаголя: «Здѣ есть». Мужа же сия, имуща видѣния подобьно яко ангела Божия, и приближистася к мѣсту, реста къ слузѣ: «Шедъ, повѣжь наю ему». Азъ же ужасенъ быхъ и въслѣдъ ихъ идохъ от трьзапоннаго и стахъ у единого столпа святаго киворѣ,[18] хотѣхъ увѣдѣти, что хощють повѣдати от царя къ святому. Слуга же толкнувъ двери кивотныя, и абие отверзе изутрьуду славный мученикъ Христовъ и ста близь дверей, яко и мнѣ недостойному видѣти его. Азь же падохъ ниць, не могый зрѣти ангелообразнаго лица его, бь бо зракомь по писанию написаннаго на древнихъ иконахъ, обличье же лиця его сияющи, яко солнечьная луча пущааше лучю. И ниць възлежахъ и посвѣтѣся лице мое от свѣта его. И, лежащи ми ниць, прилѣжно слушахъ, что имуть межю собою глаголати, и услышах, яко цѣловаста любезно святаго сия мужа.

Они же сказали: «Владыка наш послал сообщить ему нечто». Слуга же тот показал им на святую раку церковную, говоря: «Здесь он». Мужи же те, видом подобные ангелам Божьим, подошли к тому месту и сказали слуге: «Иди, возвести ему о нас». Я же, одержим страхом, пойдя следом за ними из притвора, встал у одной из колонн возле святой раки, желая узнать, что хотят поведать от царя святому. Слуга же постучал в дверцы раки, и тотчас же открыл их изнутри славный мученик Христов и встал у дверей, так что и мне, недостойному, было видно его. Я же пал ниц не в силах зреть ангелоподобный лик его: был он видом похож на изображение на древних иконах, а лицо его сияло, словно испускало солнечные лучи. И лежал я ничком, и озарилось мое лицо излучаемым им светом. И так, лежа, внимательно слушал я, о чем будут они говорить между собой, и услышал, как целовали сердечно святого эти мужи.

Он же рече к нимъ: «Благодать с вами! Что дѣлма трудистася до мене?» Глаголаста ему мужа: «Владыка ны послалъ есть къ святыни твоей и сице глаголеть ти: “Скоро изыди и гряди ко мнѣ: градъ бо врагомь преданъ бываеть”». Азъ же услышахъ, и възмутихся и печалью одержимъ быхъ, въсклонихъся мало и узрѣхъ человѣколюбное и милостивое то лице сущаго поистинѣ щедраго и градолюбца мученика, съдручена печалью и дряхла, и на землю ничаща. Велику же часу минувшю и премногу молчанию бывшю, видѣхъ слезы его по богозрачнама ланитама текущи, якоже рещи слузѣ к мужема: «Почто тако господина моего оскорбиста? Поистинѣ, аще быхъ первие разумѣлъ глаголъ ваю, не быхъ ваю повѣдалъ господину моему». Тогда богословесная уста своя отверзъ святый и рече къ слузѣ: «Не дѣй ею, клеврета ми еста, и еже повелѣно имъ есть, то же и глаголета».

Он же сказал им: «Благодать с вами! Во имя чего потрудились прийти ко мне?» Отвечали ему мужи: «Владыка наш послал нас к святости твоей и так говорит тебе: “Скорее изыди и шествуй ко мне, ибо город будет предан врагам”». Я же, услышав это, пришел в смятение, и охватила меня печаль; приподнявшись немного, увидел я человеколюбное и ласковое лицо мученика, поистине милосердного и градолюбца, удрученное печалью, и грустное и к земле склоненное. Прошло немало времени в молчании долгом, и видел я, как слезы текли по богоподобным щекам, так что слуга сказал мужам: «Зачем так опечалили господина моего? Поистине, если бы раньше знал о словах ваших, не сказал бы о вас моему господину». Тогда отверз святой свои богословесные уста и сказал слуге: «Не трогай их, они — друзья мои, и что приказано им, то мне и говорят».

Рече же к нима: «Поистинѣ такую ли ми вѣсть пусти Владыка мой? Тако ли изволисся державѣ его, да толикъ градъ въ толикъ родъ потомь его и кровью честьныихь ребръ его утверженъ вѣрою, нынѣ сверѣпыми сими звѣрми расторженъ будеть? То ли хотѣние бысть человѣколюбью его?» Отвѣщаста свѣтлая мужа: «Аще то ему годѣ не было, не бы наю пустилъ къ благочестьнѣй души твоей». И тогда велми печаленъ бысть и долго кивавъ главою, якоже се съвѣщевая съ многою печалью отвѣтъ створи. И много въздыхание, словесъ его измолкъ и глас языка являше, любовию по отечьствѣ своемъ великую печаль имяше. Отвѣща же къ мужема: «Шедша, брата, рьцѣта благому моему Владыцѣ сице: Глаголеть домашний присный рабъ твой Дмитрей: “Ты, Владыко, Господь еси мнѣ, и граду, и всему миру, и якоже имаши власть, повелѣлъ ми еси здѣ жити съ рабы твоими. Како убо могу оставити я въ тольцѣ бѣдѣ и нужи и отити? Или коимь лицемь узрю погубление отечьства моего? Кая же жизнь гражаномь моимь гибнущимъ? Но обаче, якоже бѣхъ съ ними и духовнѣ радуяся, такоже и въ бѣду въпадающимъ имъ, не остану ихъ. Или спасуться — спасенъ буду, или погыбающимъ — погыбну и умру с ними. Ты бо самъ, Владыко, положилъ еси душю свою якоже пастырь добры за овца. Съвѣмь поистинѣ, яко не предолѣють гьрѣси наши милосердью твоему, яко милость твоя великая на нас и ярость твоя праведная нашего обращения требуеть, а не пагубы. Владый сь всѣми, благый Владыко, еже велиши и сътвори о насъ. Азъ бо, якоже рѣхъ, аще спасающимся имь, спасенъ буду, или погыбающимъ имъ — умру с ними”».

И сказал им: «Действительно ли такую весть прислал мне Владыка мой? Так ли изволило владычество его, что такой город, уже столькими поколениями во имя пота его и крови, истекавшей из его честных ребер, утвердившийся в вере, ныне будет растерзан свирепыми этими зверями? Таково ли желание человеколюбия его?» Отвечали светлые мужи: «Если бы не угодно ему было, не отправил бы нас к благочестивой душе твоей». И тогда опечалился очень <Димитрий>, и долго покачивал головой, и, пораздумав, с великой печалью изрек ответ. И непрестанные вздохи его, и слова, и тихий голос свидетельствовали, что в великой скорби он из-за любви к своему отечеству. Ответил же он мужам: «Идите, братья, скажите благому моему Владыке так: говорит твой истинный раб Димитрий: “Ты, Владыка, господин и мне, и городу, и всему миру, и как властитель повелел мне здесь пребывать с рабами твоими. Как же могу я их оставить в такой беде и нужде и уйти? И с каким лицом увижу я гибель отечества своего? Какая будет жизнь горожанам моим гибнущим? Но напротив — как пребывал я с ними и душой радовался, так и теперь их, в беде оказавшихся, не оставлю. Или спасутся они — и я спасен буду, или погибнут — погибну и умру с ними. Ты ведь сам, Владыка, положил душу свою — словно хороший пастух — за овец своих. Поистине знаю я, что не превозмогли грехи наши милосердия твоего, ибо милость твоя к нам велика, и ярость твоя праведная требует нашего обращения, а не гибели. Владей всеми, благой Владыка, и что повелишь, то и сделай нам. Я же, как сказал: если спасутся они — спасен буду, если погибнут — умру с ними”».

Се милосердому мученику глаголавшю, отдохну мало оканьная моя душа от одержащая мя печали. Отвѣщавша же мужа рекоста къ святому: «Сице ли велиши нама глаголати къ Владыцѣ?» Рече святы: «Ей, молю ваю». Спросиста же она: «То почто не идеши с нама? Блюди, да не съжалитьси пославый наю, якоже ослушанъ бывъ!» Отвѣща святый: «Азъ вѣдѣ: яко присно гнѣва его варяеть милосердье и благость его». Таков же отвѣть створи, и се рекъ, свѣтлая мужа цѣлова, и сребреныя двери затвори, въ нихъже стояше, вънутрь оста, не отшедъ от насъ благодатью Христовою. И абие, — рече, — азъ очютихъ, грѣшный, в себе бывъ, не спахъ».

Когда сказал так милосердный мученик, душа моя отчаявшаяся немного воспрянула от охватившей ее печали. Отвечали же мужи, говоря святому: «Это ли велишь нам сказать Владыке?» Отвечал святой: «Да, молю вас». Спросили же они: «Так почему же не идешь с нами? Берегись, а вдруг не смилуется пославший нас, раз ты его ослушался». Отвечал святой: «Я знаю: всегда гнев его предваряют милосердие и благость его». Таков ответ дал и, сказав так, поцеловал он светлых мужей и, серебряные двери затворив, в которых стоял, остался внутри, не ушел от нас благодатью Христовой. И тут — сказал <иллюстрий> — я, грешный, почувствовал, что пришел в себя и не сплю».

Се видѣ добрый тъ мужь и боголюбець абие же по граду всему текъ, поучеваше гражаны и се точью глаголя имъ: «Дерзайте, братие, святый страстотерпець с нами есть помощью Христовою, и не прикоснеться намъ злое». Оттолѣ же, якоже писано есть, и въ дерзновение облекошася гражане и на врагы подъскакаху, не могуще первѣе ни понѣ глас испустити великаго ради страха.

Увидев же все это, тот добродетельный и боголюбивый муж тотчас же побежал по городу, убеждая горожан и только одно им говоря: «Наберитесь мужества, братья, святой страстотерпец с нами помощью Христовой, и не коснется нас зло». С того момента, как было написано, в доблесть облеклись горожане и на врагов стали нападать и те, кто не решались прежде и голоса подать из-за великого страха.

Послѣдь же приснымъ исповѣда особь предъреченое видѣние. И тако, понуженъ бывъ, истую же намъ вину исповѣда, что ради по граднѣй странѣ ходя о спасении града всѣмъ глаголаше. Се показавшю намъ славьному мученику Дмитрию и събытию вещи истиньно видѣние сътворшю, кою хвалу или славословие о немь Богови въздамы? Кое же честь и благодарение славьному мученику принесѣмь точно милосердьнѣй воли его, иже премногами щедротами своими подража Господа Бога Спаса нашего и душю свою положи за ны, недостойныя, грѣшныя, и не точью господьскаго повелѣния, въ Божие человѣколюбие възирая, ослушася, но и умрети с нами, многомилосердый, обѣщася. Оле, душа святая и градолюбивая и щедра! Оле, мудрость богоданая и съвѣтъ богоугоденъ и строение боголѣпное!

Впоследствии <иллюстрий> близким своим поведал особо о рассказанном ранее видении. И так, побуждаемый нами, поведал истинную причину того, почему ходил он по городским улицам, убеждая всех, что спасен будет город. Так показал нам славный мученик Димитрий и сотворил, что видение сбылось в действительности, так какую же хвалу и славословие ему перед Богом воздадим? Какие почести и благодарение принесем славному мученику, сравнимые с милосердным его решением, когда он премногими своими щедротами уподобился Господу Богу Спасу нашему и душу свою положил за нас, недостойных, грешных, и не только ослушался повеления Божьего, надеясь на Божье человеколюбие, но и умереть с нами, многомилосердный, обещал. О душа святая, и градолюбивая, и щедрая! О мудрость богоданная и совет богоугодный, деяние боголепное!

Понеже бо съвѣдяше Бога всѣхъ, не губяща праведнаго съ нечьстивыми, ни оставляюща жезла грѣшнича на жребии праведнаго, зряше бо и наша грѣхи, всяку силу преходяща, и възбоявся, якоже мню, еда како за ны моля, ослушанъ будеть сию богоданьную волю, съвѣщав же и съдѣя: пребы в дому своемь и не отшедъ от града, да ни самъ никоегоже зла не подыиметь, ни градъ от поганыхъ. Но якоже вѣнець нечистомь златомь скованъ, имѣя единъ точью камыкъ честенъ, преже хотящю домовьскому строителю пожещи огнемь на очищение сквернаваго злата, господинъ не дасть, да. нѣкако, очищая огнь злато, свѣтлость камыка погубить. Такоже и тогда тьмами смерти достойномь сущемь намъ, многыихъ дѣлма нашиихъ прегрѣшениихъ, не погуби града Господь, да нѣчто не будеть страстотерпцю, живущю с нами, недостойными.

Так как постиг ты Бога всех, что не губит он праведника с нечестивыми, не оставляет жезла грешника на жребии праведника, то, видя наши грехи, все превосходящие по силе своей, и хотя побоялся, как думаю, что за нас моля, ослушаешься богоданной воли, все же, поразмыслив, совершил: остался в дому своем и не покинул город, чтобы ни самому не испытать никакого зла, ни городу — напасти от поганых. Вот так же, если венец, скованный из нечистого золота, но украшенный только одним драгоценным камнем, захочет переплавить управитель дома, чтобы очистить загрязненное золото, то не даст того совершить господин, ибо, очищая золото, сверкание камня погубит. Вот так и тогда: хотя многократно мы были смерти достойны из-за наших многочисленных прегрешений, не погубил города Господь, чтобы не случилось чего-либо со страстотерпцем, пребывающим с нами, недостойньши.

Но прилѣжно вси помолимся, възлюблении, и шествия наша на благоугожение направимъ, до конца удержимся жити молитвами и дѣлы мученика. Тому бо нами исправляему и Божию милость бе-сумнѣнья приимемь, спасающю ны и хранящю, от умныихъ преже ратныихъ, избавляющю ны от вѣчныя мукы и исходатающая намъ царствие небесное. Молю же, братия, вашего събора от всея душа силою възпити къ щедрому Богу и о богохранимѣмь градѣ нашемь и за вся крестьяны, и за мя, и за мою худость, якоже о извержении твою ми благодать въздавше, занеже гражанина и помощника и съ Богомь владыки нашего преславнаго мученика Дмитрия добро чюдотворения, понѣ вмалѣ обаче поистинѣ сьписавшу <...> любезно слуху вашему о Христѣ Исусѣ Господѣ нашемь, истиньнѣмь Бозѣ, с нимже всецарюющему Богу и Отцю съ животворящимъ его Духомь. Слава и честь и покланяние от всея твари всылаются искони, и нынѣ, и присно, вѣки вѣком. Аминь.

Так помолимся же все истово, возлюбленные, и путь наш на благие дела направим, молитвами и деяниями удержим мученика навсегда остаться с нами. Всем этим и Божью милость без сомнения обретем, ибо <Димитрий> спасает нас и хранит от первого из умозрительных врагов < — дьявола>, избавляет нас от вечной муки и ходатайствует за нас о царстве небесном. Молю же, братья, всем собором вашим, всей силой души возопить к щедрому Богу о богохранимом городе нашем, и о всех христианах, и обо мне, и о ничтожестве моем, как о недоноске, о ниспослании мне благодати, ибо гражданина и помощника и в Боге владыки нашего преславного мученика Димитрия благо чудотворения я описал, хоть кратко, но истинно, и приятно слуху вашему, Христа ради Иисуса, Господа нашего, истинного Бога, с ним же царствует над всеми Бог Отец с животворящим его Духом. Слава и честь и поклонение от всех сотворенных им возносятся искони, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.



[1] Максимиянъ Еркултанъ ... римомъ ... — Римский император Максимиан Геркулий (286—305) управлял западной частью империи, его военными противниками были франки, алеманны, саксоны, мавры. В Мучении же он оказывается на востоке империи и сражается с готами и сарматами.

[2] Селуньскый град, Солунь — ныне Салоники, город на северном берегу Эгейского моря.

[3] ... по апостольстѣй заповѣди ... и безъ времене. — Имеются в виду слова апостола Павла: «Проповедуй слово во время и не во время» (2 Тим. 4, 2).

[4] ... санъ первѣе приимъ ... въ Елладѣ ... — Переводчик не перевел византийские термины: Димитрий был «эксцептором» (писцом), затем стал анфипатом (проконсулом) Эллады (комментарий И. П. Медведева).

[5] Оратион — вместо «орайон» — знак отличия, инсигний (комментарий И. П. Медведева).

[6] ... притворѣ ковачьстѣм ... — В греческом тексте: «в том портике, который называется медным».

[7] Сермий — город в Нижней Паннонии, ныне это Сремска Митровица на р. Саве, к западу от Белграда.

[8] ... в пещных камарах. — Видимо, имеются в виду печи, в которых разжигался огонь для подогрева воды в банях (термах).

[9] ... повинувый Голиияда ... Давиду ... — Вспоминается победа Давида над великаном Голиафом, о которой рассказывается в Библии (1 Цар., 17).

[10] Протиктор — военачальник императорской гвардии, преторианцев.

[11] Орарион — орарий, плат, накидка, плащ (?).

[12] ...въ тривунали градьстѣмь — т. е. в городском суде, трибунале.

[13] ... и здание стегнъ разоривъ ... сущими ту ... — Текст испорчен, перевод сделан с ориентацией на греческий оригинал.

[14] ... идѣже путемь ... животная почиваху... — Славянский перевод соответствует греческому оригиналу, но смысл текста неясен.

[15] ... якоже преже указахомъ ... — Это чудо должно читаться вслед за другим, из которого явствует, что «та война» — война с аварами, осадившими Солунь.

[16] Илистрие — иллюстрий — византийский титул, сенатор.

[17] Незлобиви и правии прилѣпляхуся мнѣ. — Пс. 24, 21.

[18] Киворий — поддерживаемый колоннами купол; здесь речь идет, вероятно, о раке, в которой покоились мощи святого.

Византийское житие-мартирий (в славянских списках — Мучение) Димитрия Солунского в одной из своих версий известно в древнерусском переводе. Греческий текст Мучения издан в Patrologia Graecae (T. 116, col. 1173—1184) и в издании Acta santoricum (October. Parisiis; Rome, 1866. P. 90—95). Время и место славянских переводов неизвестно, но к XIV в. на Руси получили известность по крайней мере три версии перевода. Все они крайне неисправны: сложный текст оригинала представил для переводчиков большую трудность и отдельные фразы в переводе представляют собой с трудом осмысляемый набор слов. Лучший из известных нам переводов читается в сборнике XIV в. РГБ, Собр. Беляева, № 54 М; другой перевод входит в сборник ГИМ, Чудовское собр., № 20, также XIV в. Наибольшее распространение получила третья редакция перевода: она входит в состав Торжественника, читается в составе отдельных сборников, включена в Великие Минеи Четьи. Однако этот перевод имеет много отличий от оригинала, в нем есть пропуски не только отдельных словосочетаний, но и целых фраз. Текстологическое исследование бытовавших на Руси переводов Мучения пока отсутствует.

Однако можно утверждать, что Мучение было известно уже в XI в. Об этом говорит популярность имени святого: оно было крестильным именем князя Изяслава Ярославича, а затем — Всеволода Большое Гнездо; в Киеве существовал основанный Изяславом Дмитриевский монастырь; древнейшая икона Димитрия Солунского относится к XII в.; известно, что текст Мучения был переписан по инициативе волынского князя Владимира Васильковича (ум. в 1288 г.). Имя Дмитрия носили многие русские князья, святой почитался как небесный патрон Дмитрия Донского, как его помощник в победе над Мамаем. Образ Димитрия Солунского нашел отражение в духовных стихах. На сюжет жития в 1704 г. была поставлена школьная драма «Венец Димитрию», в основу ее была положена переработка Жития Димитрия в минеях Димитрия Ростовского.

Почитание Димитрия как святого-воина связано не столько с сюжетом основной части Мучения, сколько с одним из посмертных чудес: Димитрий спасает осажденную Солунь тем, что несмотря на божественное повеление отказывается покинуть город в час бедствия. Текст этого чуда следовал непосредственно за текстом Мучения в Беляевском и Чудовском списках.

Текст Мучения и чуда Димитрия издается по списку из Беляевского сборника; исправления сделаны по Чудовскому списку и по списку Торжественника — РНБ, F.I.900, XVI в. Тот же текст, что и в Торжественнике, опубликован в составе Великих Миней Четьих (Октябрь, дни 19—31. СПб., 1880. С. 1883—1891, текст Чуда — там же. С. 1891—1912). При выборе текстуальных исправлений учитывался греческий текст Мучения, по греческому тексту корректировался в некоторых случаях и перевод.