Минимизировать

СЛОВО ДАНИИЛА ЗАТОЧНИКА

Подготовка текста, перевод и комментарии Л. В. Соколовой

Текст:

СЛОВО ДАНИЛА ЗАТОЧЕНИКА, ЕЖЕ НАПИСА СВОЕМУ КНЯЗЮ, ЯРОСЛАВУ ВОЛОДИМЕРОВИЧЮ

СЛОВО ДАНИИЛА ЗАТОЧНИКА, КОТОРОЕ ОН НАПИСАЛ СВОЕМУ КНЯЗЮ, ЯРОСЛАВУ ВЛАДИМИРОВИЧУ

 

Въструбимъ, яко во златокованыя трубы, в разумъ ума своего
И начнемъ бити в сребреныя арганы[1] возвития мудрости своеа.
Въстани, слава моя, въстани въ псалтыри и в гуслех!
Востану рано, исповѣмъ ти ся;[2]
Да разверзу въ притчах гаданиа моя
И провѣщаю въ языцѣх славу мою.[3]
Сердце бо смысленаго укрѣпляется въ телеси его красотою и мудростию.

Вострубим, как в златокованные трубы, в разум ума своего
И начнем бить в серебряные органы плетения мудрых словес своих.
Восстань, слава моя, восстань в псалтири и в гуслях!
Встану рано, исповедуюсь тебе;
Да раскрою в притчах раздумья мои
И возвещу народам славу мою.
Ведь сердце разумного укрепляется в теле его красотою и мудростью.

 

Бысть языкъ мой — трость книжника-скорописца,[4]
И увѣтлива уста, аки рѣчная быстрость.
Сего ради покушахся написати всякъ съузъ сердца моего
И разбих злѣ, аки древняя — младенца о камень.[5]
Но боюся, господине, похулениа твоего на мя.
Азъ бо есмь аки óна смоковница проклятая:[6]
Не имѣю плода покаянию.[7]

Был язык мой — словно трость книжника-скорописца,
И сладкоречивы уста, как быстрые струи речные.
Поэтому вознамерился я написать о всех оковах сердца моего
И разбил их с ожесточением, как древние — младенцев о камень.
Но боюсь, господине, осуждения твоего,
Ибо я — как та смоковница проклятая:
Не имею плода покаяния.

 

Имѣю бо сердце — аки лице безъ очию,
И бысть умъ мой — аки нощный вранъ на нырищи.[8]
Забдѣх — и расыпася животъ мой, аки ханаонскыи царь, буестию;[9]
И покры мя нищета, аки Чермное море фараона.[10]
Се же бѣ написах, бѣжа от лица художества моего,
Аки Агарь рабыни от Сарры,[11] госпожа своея.

Ведь сердце мое — как лицо без очей,
И был ум мой — как филин на развалинах.
Радел я <о твоем благе> —
И дерзостью погубил свою жизнь, как хананейские цари;
И покрыла меня нищета, как Красное море фараона.
Сие же написал тебе, спасаясь от лица убожества своего,
Как рабыня Агарь от Сарры, госпожи своей.

 

Но видих, господине, твое добросердие к собѣ
И притекох къ обычней твоей любви.
Глаголеть бо въ Писании:
Просящему у тебе дай, толкущему отверзи,[12]
Да не лишенъ будеши царствия небеснаго.
Писано бо есть:
Возверзи на Господа печаль свою,
И той тя препитаеть въ вѣки.[13]

Ведал я, господине, твою благосклонность
И прибегаю к дружеской твоей любви.
Ибо говорится в Писании:
Просящему у тебя дай, стучащему открой,
Да не будешь лишен царствия небесного.
Ибо написано:
Возложи на Господа печаль свою,
И он напитает тебя вовеки.

 

Азъ бо есмь, княже господине,
Аки трава блещена, растяще на застѣнии,[14]
На нюже ни солнце сиаеть, ни дождь идет;
Тако и азъ всѣмъ обидимъ есмь,
Зане ограженъ есмь страхом грозы твоеа,
Яко плотомъ твердым.

Ведь я, княже мой, господине,
Как чахлая трава, растущая в застении,
На которую ни солнце не светит, ни дождь не попадает;
Так и я всего лишен,
Ибо огражден страхом гнева твоего,
Как оградой прочной.

 

Но не възри на мя, господине, аки волкъ на ягня,
Но зри на мя, аки мати на младенецъ.
Возри на птица небесныа,
Яко тии не орють, ни сѣють,[15] но уповають на милость Божию;
Тако и мы, господине, желаем милости твоея.

Но не взирай на меня, господине, как волк на ягненка,
А зри на меня, как мать на младенца.
Взгляни на птиц небесных:
Не пашут они, не сеют, но уповают на милость Божию;
Так и мы, господине, жаждем милости твоей.

 

Зане, господине, кому Боголюбиво,[16] а мнѣ горе лютое;
Кому Бѣло озеро, а мнѣ чернѣй смолы;
Кому Лаче озеро,[17] а мнѣ, на нем сѣдя, плачь горкий;
И кому ти есть Новъгород,[18] а мнѣ и углы опадали,
Зане не процвите часть моя.

Ибо, господине, кому Боголюбово, а мне — горе лютое;
Кому Белое озеро, а мне — черней смолы;
Кому Лаче озеро, а мне, на нем <в ссылке> живущему, плач горький;
И кому Новгород, а по мне — и углы развалились,
Ибо не процвела там моя судьба.

 

Друзи же мои и ближнии мои и тии отвръгошася мене,
Зане не поставих пред ними трепезы многоразличных брашенъ.
Мнози бо дружатся со мною, погнѣтающе руку со мною в солило,
А при напасти аки врази обрѣтаются
И паки помагающе подразити нози мои;
Очима бо плачются со мною, а сердцемъ смѣють ми ся.
Тѣмъже не ими другу вѣры, ни надѣйся на брата.

Друзья же мои и близкие мои — и те отвергли меня,
Ибо не предложил им трапезы с многоразличными яствами.
Многие ведь дружат со мной, опуская руку со мною в блюдо,
А в несчастье ведут себя как враги,
Помогая даже сбить меня с ног;
Очами плачут со мной, а в душе смеются надо мною.
Поэтому не верь другу и не надейся на брата.

 

Не лгалъ бо ми Ростиславъ князь:
«Лѣпше бы ми смерть, ниже Курское княжение»;[19]
Такоже и мужеви:
Лѣпше смерть, ниже продолженъ животъ в нищети.
Якоже бо Соломонъ рече:
Ни богатества <...>, ни убожества, Господи, не дай же ми.
Аще ли буду богатъ — гордость восприиму,
Аще ли буду убогъ — помышляю на татбу и на разбой,[20]
А жены на блядню.

Правду ведь сказал князь Ростислав:
«Лучше бы мне смерть, чем Курское княжение»;
Так же и для мужей:
Лучше смерть, чем долгая жизнь в нищете.
Как и Соломон сказал:
«Ни богатства, ни бедности, Господи, не дай мне.
Если буду богат — возгоржусь,
Если же буду беден — задумаю воровство и разбой,
Как женщины распутство».

 

Тѣмъже вопию к тебѣ, одержимъ нищетою:
Помилуй мя, сыне великаго царя Владимера,[21]
Да не восплачюся, рыдая, аки Адамъ рая;
Пусти тучю на землю художества моего.

Потому-то я и взываю к тебе, плененный нищетою:
Помилуй меня, потомок великого царя Владимира,
Да не восплачу, рыдая, как Адам о рае;
Пошли тучу на землю убожества моего.

 

Зане, господине, богат мужь везде знаем есть,
И на чюжей странѣ друзи держить,
А убогъ во своей ненавидим ходить.
Богат возглаголеть — вси молчат
И вознесут слово его до облакъ,
А убогий возглаголеть — вси на нь кликнуть.[22]
Ихже ризы свѣтлы, тѣх рѣчь честна.

Ибо, господине, богатый муж везде известен,
Он и на чужой стороне друзей имеет,
А убогий и в своей презренным ходит.
Богатый заговорит — все умолкнут
И вознесут речь его до небес,
А убогий заговорит — все на него крикнут.
Чьи одежды светлы, тех и речь честна.

 

Княже мой, господине!
Избави мя от нищеты сея,
Яко серну от тенета,
Аки птенца от кляпци,[23]
Яко утя от ногти носимаго ястреба,
Яко овца от устъ лвовъ.

Княже мой, господине!
Избавь меня от нищеты этой,
Как серну от сетей,
Как птенца от силков,
Как утенка от когтей ястреба,
Как овцу от львиной пасти.

 

Азъ бо есмь, княже, аки древо при пути:
Мнозии бо посѣкають его и на огнь мечють;
Тако и азъ всѣм обидимъ есмь,
Зане ограженъ есмь страхом грозы твоеа.[24]

Я ведь, княже, как дерево при дороге:
Многие обрубают его и бросают в огонь;
Так вот и я обижаем всеми,
Ибо не огражден страхом наказания твоего.

 

Якоже бо олово гинеть, часто разливаемо,
Тако и человѣкъ, приемля многия бѣды.
Никтоже может соли зобати, ни у печали смыслити.
Всякъ бо человѣкъ хитрить и мудрить о чюжей бѣди,
А о своей не можеть смыслити.
Злато искушается огнемъ, а человѣкъ напастьми.
Пшеница бо, много мучима, чистъ хлѣбъ являеть,
А в печали человѣкъ обрѣтаеть умъ свръшенъ.
Молеве, княже, ризы ѣдять, а печаль — человѣка;
Печалну бо мужу засышють кости.[25]
Аще кто в печали человѣка призрит,
Какъ студеною водою напоить во знойный день.

Как олово гибнет, часто переплавляемое,
Так и человек, претерпевающий много бед.
Ведь никто не может ни солью питаться, ни в печали размышлять.
Всякий человек находчив и мудр, когда судит о чужой беде,
А к своей ума не приложит.
Злато испытывается огнем, а человек бедами.
Пшеница, долго мучимая, становится чистым хлебом,
А человек, будучи в печали, обретает зрелый ум.
Моль, княже, одежду ест, а печаль — человека;
У горюющего человека сохнут кости.
И если кто человека в печали призрит,
То как студеной водой его в жаркий день напоит.

 

Птица бо радуется весни, а младенець матери;
Весна украшаеть цвѣты землю,
А ты оживляеши вся человѣкы милостию своею,
Сироты и вдовици, от велможь погружаемы.
Княже мой, господине! Яви ми зракъ лица своего,
Яко гласъ твой сладокъ, и образ твой красенъ;
Мед истачають устнѣ твои,[26] и послание твое — аки рай с плодом.

Птица ведь радуется весне, а младенец матери;
Весна украшает цветами землю,
А ты оживляешь всех людей своей милостью,
Сирот и вдовиц, вельможами обижаемых.
Княже мой, господине! Дай же мне лицезреть тебя,
Ибо голос твой сладок и образ твой прекрасен;
Мед источают уста твои, и послание твое — как сад с плодами.

 

Но егда веселишися многими брашны —
А мене помяни, сух хлѣбъ ядуща;
Или пиеши сладкое питие —
А мене помяни, теплу воду пиюща от мѣста незавѣтрена;[27]
Егда лежиши на мяккых постелях под собольими одѣялы —
А мене помяни, под единым платом лежаща и зимою умирающа,
И каплями дождевыми, аки стрѣлами, сердце пронизающе.

Когда увеселяешься многими яствами —
Вспомни меня, сухой хлеб жующего;
Или когда пьешь вкусные напитки —
Вспомни меня, теплую воду пьющего на ветру;
Когда лежишь на мягкой постели под собольими одеялами —
Вспомни меня, под единой тряпицей лежащего и от холода умирающего,
И каплями дождевыми, словно стрелами, до сердца пронзаемого.

 

Да не будет, княже мой, господине,
Рука твоя согбена на подание убогих:[28]
Ни чашею бо моря расчерпати,
Ни нашим иманиемъ твоего дому истощити.
Якоже бо неводъ не удержитъ воды, точию едины рыбы,
Тако и ты, княже, не въздержи злата, ни сребра,
Но раздавай людем.

Да не будет, княже мой, господине,
Рука твоя согнута на подаяние неимущим,
Ибо ни чашею моря не расчерпать,
Ни милостыней дома твоего не истощить.
Как невод не удерживает воду, а одних лишь рыб,
Так и ты, княже, не удерживай злата и серебра,
А раздавай людям.

 

Паволока[29] бо испестрена многими шолкы и красно лице являеть;
Тако и князь многими людми честенъ и славенъ по всѣмъ странам.
Якоже бо похвалися Езекий царь посломъ царя Вавилонскаго[30]
И показа им множество злата и сребра, —
Они же рѣша:
Нашь царь богатѣй тебе не множеством злата, но множеством воя,
Зане мужи злата добудуть, а златом мужей не добыти.

Паволока красива, расшитая множеством шелков,
А князь честен и славен по всем странам множеством слуг.
Некогда ведь похвалялся царь Иезекииль перед послами царя вавилонского,
Показывая им множество злата и серебра, —
Они же сказали ему:
«Наш царь богаче тебя не множеством злата, а множеством воинов,
Ибо воины злато добудут, а воинов златом не добыть».

 

Якоже рече Святославъ князь, сынъ Олъжинъ,[31]
Ида на Царьград с малою дружиною, и рече:
Братиа! Намъ ли от града погинути
Или граду от нас пленену быти?
Якоже Богъ повелить, тако будеть:
Поженет бо единъ сто, а от ста двигнется тма.[32]
Надѣяся на Господа яко гора Сионъ:
Не подвижится въ вѣки.[33]

Как сказал князь Святослав, сын Ольги,
Идя на Царьград с небольшой дружиной:
«Братия! Нам ли от этого града погибнуть
Или граду пленену быть?
Как Бог повелит, так и будет:
Погонит один сто, а от ста побегут тысячи.
Уповающий на Господа как гора Сион:
Не дрогнет вовеки».

 

Дивиа за буяном кони паствити;[34]
Тако и за добрымъ князем воевати.
Многажды безнарядиемъ полци погибають.
Видих: великъ звѣрь, а главы не имѣеть;
Тако и многи полки без добра князя.
Гусли бо страяются персты,
А тѣло основается жилами,
А дубъ крѣпится множеством корениа;
Тако и градъ нашь — твоею дръжавою.

Славно со смельчаком коней пасти;
Так и с хорошим князем в бой идти.
Часто из-за беспорядка полки погибают.
Видел я: огромен зверь, а головы нет;
Так же и множество полков без мудрого князя.
Гусли ведь настраиваются перстами,
А тело скрепляется жилами,
А дуб удерживается множеством корней;
Так же и град наш — твоею властью.

 

Зане князь щедръ отець есть слугамъ многиим;
Мнозии бо оставляють отца и матерь, к нему прибѣгают.
Доброму бо господину служа, дослужится слободы,
А злу господину служа, дослужится болшеи роботы.
Зане князь щедръ — аки рѣка, текуща без бреговъ сквози дубравы,
Напаяюще не токмо человѣки, но и звѣри,
А князь скупъ — аки рѣка въ брезѣх, а брези камены:
Нѣлзи пити, ни коня напоити.
А бояринъ щедръ — аки кладяз сладокъ при пути:
Напаяеть мимоходящих.
А бояринъ скупъ — аки кладязь сланъ.

Ведь щедрый князь — отец всем слугам своим;
Многие оставляют отца и мать и к нему приходят.
Ибо кто доброму господину служит — дослужится до свободы,
А кто злому господину служит — дослужится до большей неволи.
Ведь щедрый князь — как равнинная река с пологими берегами,
Насыщающая не только людей, но и зверей,
А скупой князь — как река в каменных берегах:
Нельзя ни самому напиться, ни коня напоить.
А боярин щедрый — как источник с пресной водой при дороге:
Насыщает мимо идущих.
А боярин скупой — как источник с соленой водой.

 

Не имѣй собѣ двора близъ царева двора
И не дръжи села близъ княжа села:
Тивунъ бо его — аки огнь, трепетицею накладенъ,
И рядовичи его — аки искры.[35]
Аще от огня устережешися,
Но от искоръ не можеши устеречися
И сождениа портъ.

Не имей двора близь царского двора
И не держи села близь княжьего села.
Ибо тиун господский — как огонь, на осине разложенный,
А рядовичи его — как искры.
Если от огня убережешься,
То от искр не сможешь уберечься —
И прожжешь одежду.

 

Господине мой! Не лиши хлѣба нища мудра,
Ни вознесе до облакъ богата несмыслена.
Нищь бо мудръ — аки злато в кални судни,
А богат красенъ и не смыслить —
То аки паволочито изголовие, соломы наткано.

Господине мой! Не лиши хлеба нищего мудреца
И не вознеси до небес богатого глупца.
Ибо нищий мудрец — как злато в грязном сосуде,
А богатый — разодетый, но глупый —
Как шелковая наволочка, соломой набитая.

 

Господине мой! Не зри внѣшняя моя,
Но возри внутреняя моа.
Азъ бо одѣниемъ оскуденъ есмь, но разумом обиленъ;
Унъ възрастъ имѣю, а старъ смыслъ во мнѣ.
Бых мыслию паря, аки орелъ по воздуху.

Господине мой! Не смотри на внешность мою,
Но вглядись в сущность мою.
Ибо одеждой я оскудел, но разумом богат;
Юный возраст у меня, но зрелый ум во мне.
Парил бы я мыслию, как орел по воздуху.

 

Но постави сосуд скуделничь[36] под потокъ капля языка моего,
Да накаплетъ ти слажше меду словеса устъ моих.
Якоже Давидъ рече:
Сладка суть словеса твоя, паче меда устомъ моимъ.[37]
Ибо Соломонъ рече:
Словеса добра сладостью напаяють душу,
Покрываеть же печаль сердце безумному.[38]

Поставь сосуд глиняный под капéль с языка моего,
Да накаплет тебе слова уст моих, — слаще меда они.
Как Давид сказал:
«Сладки слова твои, лучше меда они устам моим».
Ибо Соломон сказал:
«Слова добрые сладостью питают душу,
Сердце же неразумного наполняет печаль».

 

Мужа бо мудра посылай — и мало ему кажи,
А безумнаго посылай — и самъ не лѣнися по немъ ити.
Очи бо мудрых желают благых,
А безумнаго — дому пира.[39]

Мудрого мужа посылая — мало ему объясняй,
А неразумного посылая — и сам не ленись вслед идти.
Ибо очи мудрых устремлены к благим делам,
А очи неразумных — к дому пирующих.

 

Лѣпше слышати прѣние умных, нижели наказаниа безумных.[40] Дай бо премудрому вину — премудрие будеть.[41] Не сей бо на бразнах жита, ни мудрости на сердци безумных.[42] Безумных бо ни сѣють, ни орють, ни в житницю сбирают, но сами ся родят. Какъ в утелъ мѣх[43] лити, такъ безумнаго учити. Псомъ бо и свиниамъ не надобѣ злато, ни сребро, ни безумному — драгии словеса. Ни мертвеца росмѣшити, ни безумнаго наказати. Коли пожреть синиця орла, коли камение въсплавлет по водѣ, и коли иметь свиниа на бѣлку лаяти, — тогды безумный уму научится.

Лучше слышать спор умных, чем наставление глупых. Наставь премудрого — станет еще мудрее. Не сей на бороздах жито, а мудрость — в сердце глупых. Глупых не сеют, не выращивают, и в житницу не собирают, — сами родятся. Как в дырявый сосуд лить, так и безумного учить. Псам и свиньям не нужно злато и серебро, а глупому — дорогие слова. Мертвеца не рассмешить, а глупого не научить. Когда пожрет синица орла, когда камень поплывет по воде, и когда будет свинья на белку лаять, — тогда глупый уму научится.

 

Или ми речеши: «От безумиа ми еси молвилъ». — То не видал есмь неба полъстяна, ни звиздъ лутовяных, ни безумнаго, мудрость глаголющь. Или ми речеши: «Сългалъ еси, аки песъ». — Добра бо пса князи и бояре любят. Или ми речеши: «Сългалъ еси, аки тать». — Аще бых украсти умѣлъ, то толко бых к тобѣ не скорбилъ. Дѣвиця бо погубляеть красу свою бляднею, а мужь свое мужество татбою.

Быть может, скажешь: «По глупости мне это наговорил». — Но не видел я неба войлочного, ни звезд из лыка, ни глупого, мудрость изрекающего. Быть может, скажешь: «Солгал ты, как пес». — Но хорошего пса князья и бояре любят. Быть может, скажешь: «Солгал, как вор». — Но если бы я умел украсть, то не молил бы тебя с такой скорбью. Ведь девица губит свою красоту распутством, а муж свое мужество — воровством.

 

Господине мой! То не море топить корабли, но вѣтри;
Не огнь творить ражежение желѣзу, но надымание мѣшное;
Такоже и князь не самъ впадаеть въ вещь, но думци вводять.
3 добрымъ бо думцею думая, князь высока стола добудеть,
А с лихимъ думцею думая — меншего лишенъ будеть.

Господине мой! Ведь не море топит корабли, а ветры;
Не огонь раскаляет железо, а нагнетающие воздух мехи;
Так же и князь не сам впадает в грех, а советники вводят.
С мудрым советником совещаясь, князь высокий престол займет,
А с плохим советником совещаясь — меньшего лишен будет.

 

Глаголеть бо в мирскых притчах:
Не скотъ въ скотѣх коза,
Ни зверь въ звѣрех ожь,
Ни рыба въ рыбах ракъ,
ни потка въ потках нетопырь,
не мужь в мужех, иже кимъ своя жена владѣеть,
не жена в женах, иже от своего мужа блядеть,
не робота в роботах — под жонками повозъ возити.[44]

Говорится ведь в народных присловьях:
Не скот меж скота козы,
Не зверь меж зверей еж,
Не рыба меж рыб рак,
Не птица меж птиц летучая мышь,
Не муж среди мужей, над которым жена властвует,
Не жена среди жен, которая от своего мужа блудит,
Не работа среди работ — под началом женок повоз возить.

 

Дивнѣй дива, иже кто жену поимаеть злобразну прибытка дѣля. Видѣх жену злообразну, приничюще к зерцалу и мажущися румянцемъ, и рѣх ей: «Не зри в зерцало, видѣвше бо нелѣпоту лица своего, зане болшую печаль приимеши».

Дивней дивного, если кто возьмет в жены уродину ради богатства. Видел я жену некрасивую, приникнувшую к зеркалу и мажущуюся румянами, и сказал ей: «Не смотрись в зеркало, ибо, увидевши безобразие лица своего, сильно опечалишься из-за этого».

 

Или ми речеши:
«Женися у богата тьстя чти великиа ради; ту пий и яжь».
Ту лѣпше ми волъ буръ вести в дом свой, нѣже зла жена поняти.
Волъ бо ни молвить, ни зла мыслить,
А зла жена бьема бѣсѣться, а кротима высится;
Въ богатествѣ гордость приемлеть, а в убожествѣ иных осужаеть.

Быть может, скажешь мне:
«Женись на богатой ради чести великой;
У богатого тестя в доме пей и ешь».
Но лучше мне бурого вола ввести в свой дом, чем злую жену взять.
Вол ведь не говорит и зла не замышляет,
А злая жена наказуема — бесится, а укрощаема — заносится;
В богатстве тщеславной становится, а в бедности других осуждает.

 

Что есть жена зла? Гостинница неуповаема, кощунница бѣсовская.
Что есть жена зла? Мирский мятежь, ослѣпление уму, началница
всякой злобѣ; въ церкви — бѣсовская мытница: поборница грѣху,
засада от спасениа.

Что такое злая жена? Приют ненадежный, бесчинница бесовская. Что такое злая жена? В миру — мятеж, ослепление уму, источник всякой злобы; в церкви — таможня бесовская: греху — пособница, спасению — преграда.

 

Аще который муж смотрить на красоту жены своеа и на ея ласковая словеса и льстива, а дѣлъ ея не испытаеть, то дай Богъ ему трясцею болѣти, да будеть проклят. Но по сему, братиа, расмотрите злу жену: и рече мужу своему: «Господине мой и свѣте очию моею! Азъ на тя не могу зрѣти. Егда глаголеши ко мнѣ, тогда взираю и обумираю, и въздеръжат ми вся уды тѣла моего, и поничю на землю».

Если какой муж смотрит на красоту жены своей и на ее ласковые и льстивые слова, а дел ее не испытает, то дай Бог ему лихорадкой болеть, и да будет он проклят. Вот как, братья, распознайте злую жену: говорит она мужу своему: «Господине мой и свет очей моих! Я на тебя не в силах смотреть: когда ты говоришь со мной, тогда лишь гляну — и обмираю, и содрогаюсь всем телом, и падаю на землю».

 

Послушь, жены, слова Павла апостола, глаголюща:
«Крестъ есть глава церкви, а мужь — женѣ своей».[45]
Жены же — у церкви стойте, молящеся Богу и святѣй Богородици;
А чему ся хотите учити, да учитеся дома у своих мужей.
А вы, мужи, по закону водите жены свои,
Понеже не борзо обрѣсти добры жены.

Послушайте, жены, слова апостола Павла:
«Крест — глава церкви, а муж — жене своей».
Жены, стойте же в церкви и молитесь Богу и святой Богородице;
А чему хотите учиться — учитесь дома у своих мужей.
А вы, мужья, по закону наставляйте жен своих,
Ибо нелегко найти добрую жену.

 

Добра жена — вѣнець мужу своему и безпечалие, а зла жена — лютая печаль, истощение дому. Червь древо тлить, а зла жена домъ мужа своего теряеть. Лутче есть утли лодии ездѣти, нежели злѣ женѣ тайны повѣдати: утла лодиа порты помочит, а злая жена всю жизнь мужа своего погубить. Лѣпше есть камень долоти, нижели зла жена учити. Железо уваришь, а злы жены не научишь: зла бо жена ни учениа слушаеть, ни церковника чтить, ни Бога ся боить, ни людей ся стыдить, но всѣх укоряет и всѣх осужаеть.

Добрая жена — украшение мужу своему и беспечалие, а злая жена — горе лютое, разорение дому. Червь дерево точит, а злая жена дом мужа своего истощает. Лучше в утлой ладье плавать, нежели злой жене тайну поведать: утлая ладья одежду намочит, а злая жена всю жизнь своего мужа погубит. Лучше камень долбить, чем злую жену учить. Железо переплавишь, а злой жены не научишь, ибо злая жена ни учения не слушает, ни священника не чтит, ни Бога не боится, ни людей не стыдится, но всех укоряет и всех осуждает.

 

Что лва злѣй в четвероногих,
И что змии лютѣй в ползущихъ по земли?
Всего того злѣй зла жена.
Нѣсть на земли лютѣй женской злобы.
Женою сперва прадѣдъ нашь Адамъ из рая изгнанъ бысть;
Жены ради Иосифъ Прекрасный в темници затворенъ бысть;[46]
Жены ради Данила пророка в ровъ ввергоша,[47]
И лви ему нози лизаху.
О злое, острое оружие диаволе
И стрѣла, лѣтяща с чемеремъ!

Кто свирепее льва среди четвероногих,
И кто ядовитее змеи среди ползущих по земле?
Всех тех злее злая жена.
Нет на земле ничего лютее женской злобы.
Сперва из-за жены предок наш Адам из рая изгнан был;
Из-за жены Иосиф Прекрасный в темницу заточен был;
Из-за жены пророка Даниила в ров ввергли,
Где львы ему ноги лизали.
О злое, острое оружие дьявола
И стрела, летящая с ядом!

 

Нѣ у когоже умрѣ жена. Онъ же по малых днех нача дѣти продавати. И люди рѣша ему: «Чему дѣти продаешь?» Он же рече: «Аще будуть родилися в матерь, то, возрошьши, мене продадут».

У некоего человека умерла жена. Он же вскоре начал детей продавать. И люди спросили его: «Почему детей продаешь?» Он же ответил: «Если уродились они в мать, то, выросши, меня продадут».

 

Еще возвратимся на предняя словеса.
Азъ бо, княже, ни за море ходилъ, ни от философъ научихся,
Но бых аки пчела, падая по розным цвѣтом, совокупляя медвеный сотъ;
Тако и азъ, по многим книгамъ исъбирая сладость словесную и разум,
И съвокупих, аки в мѣх воды морскиа.[48]

Но вернемся к прежнему.
Я, княже, за море не ходил, у философов не учился,
Но был как пчела, припадающая к разным цветам
И собирающая <их нектар> в соты;
Так и я, из многих книг выбирая сладость словесную и мудрость,
Собрал их, как в сосуд воды морские.

 

Да уже не много глаголю.
Не отмѣтай безумному прямо безумию его,
Да не подобенъ ему будеши.[49]
Уже бо престану с нимъ много глаголати.
Да не буду аки мѣх утѣлъ,
Роня богатство в руци неимущим;
Да не уподоблюся жорновом,
Яко тии многи люди насыщают,
А сами себе не могут насытитися жита.

Но не стану много говорить.
Не обличай в споре с глупцом глупость его,
Дабы не уподобиться ему.
Перестану с ним много говорить.
Да не буду как худой мешок,
Роняя свое богатство в руки неимущим;
Да не уподоблюсь жерновам,
Которые многих людей насыщают,
А сами себя не могут насытить житом.

 

Да не възненавидим буду миру со многою бесѣдою,
Якоже бо птиця, частяще пѣсни своя, скоро възненавидима бываеть.
Глаголеть бо в мирскых притчах:
Рѣчь продолжена — не добро, добро — продолжена паволока.

Да не буду ненавистен миру долгою беседою,
Как птица, что поет без умолку и скоро ненавистной становится.
Говорится ведь в народных присловьях:
Длинная речь — не благо, благо — длинная паволока.

 

Господи! Дай же князю нашему
Самсонову силу, храбрость Александрову,[50]
Иосифль разумъ,[51] мудрость Соломоню и хитрость Давидову.[52]
И умножи, Господи, вся человѣкы под руку его.
Богу нашему слава и нынѣ, и присно, и в вѣк.

Господи! Дай же князю нашему
Самсонову силу, храбрость Александрову,
Разум Иосифа, мудрость Соломона, хитрость Давида.
И умножь, Господи, людей, подвластных ему.
Богу нашему слава и ныне, и присно, и в век.

 



[1] Арганы. — Здесь, вероятно, бубны, судя по выражению «бити в... арганы». Ср. в «Александрии»: «Ударьте в бубны, иже зовутца арганы, сии же таково три разных писков имѣють».

[2] Въстани, слава моя, въстани въ псалтыри и в гуслех! / / Востану рано, исповѣмъ ти ся. — Словами Давида Псалмопевца (ср. Пс. 56, 9; 107, 3—4) Даниил говорит ο своем желании возродить былую славу песнетворца, исполняющего песни под аккомпанемент музыкальных инструментов (псалтири и гуслей), и ο своем решении обратиться с этой целью κ князю с исповедальным посланием.

[3] Да разверзу въ притчах гаданиа моя / / И провѣщаю въ языцѣх славу мою. — Ср. Пс. 77, 2; 95, 3.

[4] Бысть языкъ мой — трость книжника-скорописца....— Ср. Пс. 44, 2. Трость (отточенный кусок тростника) — один из инструментов для письма в древности.

[5] ...и разбих злѣ, аки древняя — младенца о камень.— Ср. Пс. 136, 9. Используя библейский образ младенцев, безжалостно разбиваемых врагами ο камень, Даниил, вероятно, подчеркивает свое страстное желание освободиться раз и навсегда от того, что тяготит и гнетет его.

[6] ...аки она смоковница проклятая... — Даниил сравнивает себя со смоковницей (фиговое дерево, инжир), которую, согласно Евангелию (Мр. 11, 13—14, 20—21), Иисус Христос, входя в Иерусалим, проклял за то, что она не плодоносила, будучи плодовым деревом, после чего эта смоковница засохла.

[7] ...не имѣю плода покаянию. — Ср.: «Сотворите убо плоды достойны покаяния» (Лк. 3, 8).

[8] Имѣю бо сердце — аки лице безъ очию, / / И быстъ умъ мой — аки нощный вранъ на нырищи. — Этим выражением Даниил объясняет, почему он не имеет «плода покаяния». Вероятно, смысл его таков: «имел я бесстрастное сердце и настороженный, бодрствующий, как филин в ночи, ум», то есть руководствовался в своих поступках не сердцем, а разумом. Образ бодрствующего филина на развалинах заимствован из Псалтири. Ср. Пс. 101, 7—8.

[9] Забдѣх — и расыпася животъ мой, аки ханаонскыи царь, буестию. — Смысл данного выражения, вероятно, таков: пребывая в бдении (бдительно, ревностно служа князю), Даниил своей «буестью» (дерзостью, излишней прямотой) погубил, расстроил свою жизнь, подобно хананейским царям. Говоря ο буести хананейских царей, Даниил, очевидно, имел в виду библейский рассказ ο том, как они, проявив непокорность, гордыню, встретили войной израильтян, отказались сдать им свои города, предназначенные израильтянам самим Богом, за что все хананейский города были преданы заклятью и полностью истреблены (См. Нав. 11, 19—20; Пс. 134, 10—12).

[10] ...аки Чермное море фараона. — Согласно Библии, когда израильтяне бежали из Египта, Красное море расступилось перед ними и позволило им перейти его. Фараон с египтянами, преследовавшие израильтян, вступили за ними на морское дно, но море сомкнулось и поглотило фараона со всем войском (См. Исход, 14).

[11] ...аки Агарь рабыни от Сарры...— Согласно Библии, Сарра, жена Авраама, была бесплодна и предложила Аврааму «войти» κ служанке своей Агари. Агарь, видя, что скоро станет матерью, стала презирать Сарру. Сарра с позволения Авраама «смиряла» Агарь, и та убежала. (См. Бытие, 16.)

[12] Просящему у тебе дай, толкущему отверзи. — Ср. Мф. 5, 42.

[13] Возверзи на Господа печаль свою, / / И той тя препитаеть въ вѣки. — Ср. Пс. 54, 23.

[14] Застѣние. — Здесь — пространство между двумя смежными городскими (крепостными) стенами, застенок.

[15] Возри на птица небесныа, / / Яко тии не орють, ни сѣють... — Ср. Мф. 6, 26.

[16] Боголюбиво. — Боголюбово, город невдалеке от Владимира. Вероятно, Даниил сознательно написал название города через «и», обыгрывая первоначальное значение имени: Богом любимое.

[17] Лаче озеро — озеро Лаче на севере Новгородской области, куда, судя по всему, был сослан Даниил.

[18] Новъгород. — Новгород Великий. Автор обыгрывает семантику этого топонима: Новый город для Даниила настолько старый, что и углы домов в нем разрушились, поскольку не сложилась счастливо его жизнь в Новгороде: он был изгнан из него князем.

[19] Не лгалъ бо ми Ростиславъ князь: / / «Лѣпше бы ми смерть, ниже Курское княжение». — Приводимые слова были сказаны, согласно летописи, переяславским князем Андреем Владимировичем Добрым, когда великий князь Всеволод Ольгович изгонял его с Переяславского престола, отдавая взамен Курское княжество (см. Лаврентьевскую летопись под 1139 г.). Выражение «Не лгалъ бо ми...» не означает, что приведенные слова были сказаны Ростиславом автору послания, Даниилу, поскольку «ми» является здесь не личным местоимением, а усилительной частицей.

[20] Якоже бо Соломонъ рече: / / Ни богатества... помышляю на татбу и на разбой. — Ср. Притч. 30, 8—9.

[21]сыне великаго царя Владимера — Под Владимиром Даниил мог разуметь как Владимира Мономаха, «сыном» (потомком) которого был Ярослав Владимирович, так и отца адресата — Владимира Мстиславича, который, пусть недолго, но сидел на Киевском столе, и потому мог быть назван «великим царем (князем)».

[22] Богат возглаголеть — вси молчат... // Α убогий возглаголеть — вси на нь кликнуть. — Ср. Сирах 13, 28—29.

[23] ...яко серну от тенета, / / Аки птенца от кляпци... — Ср. Притч. 6, 5.

[24] ...зане ограженъ есмь страхом грозы твоеа. — Β данном случае при глаголе «ограженъ» требуется по смыслу частица «не», отсутствующая во всех списках «Слова». С палеографической точки зрения пропуск «не» после «зане» вполне объясним, такие случаи постоянно встречаются, как указал академик Β. Μ. Истрин.

[25] Молеве, княже, ризы ѣдять, а печаль — человѣка; / / печалну бо мужу засышють кости. — Ср. Притч. 25, 21 и 17, 22.

[26] Яви ми зракъ лица своего,... // Мед истачають устнѣ твои... — Ср. Песнь 2, 14 и 4, 11.

[27] Или пиеши сладкое питие... от мѣста незавѣтрена... — Ср. Изборник Святослава 1076 г.: «Насыштяя ся многосластънааго пития, помяни пиюштааго теплу воду, отъ слъньца въстопѣвъшу, и ту же пороха нападъшу отъ мѣста не завѣтръна».

[28] Да не будет... рука твоя согбена на подание убогих. — Ср. Сирах 4, 35.

[29] Паволока — шелковая или иная дорогая ткань.

[30] Якоже бо похвалися Езекий царь посломъ царя Вавилонскаго... — Езекия (Иезекииль) — еврейский царь. Согласно библейской легенде, вместо того чтобы прославить Бога за свое чудесное выздоровление, показывал свои богатства послам вавилонского царя, пришедшим справиться ο его здоровье. Тогда пришел κ Езекии пророк Исайя и предрек, что все это взято будет вавилонянами, и даже дети его будут отведены в Вавилон (см. Ис. 39, 1—6).

[31] Якоже рече Святославъ князь, сынъ Олъжинъ... — Имеется в виду Святослав Игоревич, сын Ольги, князь X в., совершавший походы на Царьград.

[32] Поженет бо единъ сто, а от ста двигнется тма. — Ср. Вт. 32, 30.

[33] Надѣяся на Господа яко гора Сионъ: не подвижится въ вѣки. — Ср. Пс. 124, 1. Сион — гора близ Иерусалима.

[34] Дивиа за буяном кони паствити... — Слово «буян» словари дают только со значением «дерзкий, наглый человек». Однако исходя из того, что прилагательные «буявый» и «буий» означали не только «дерзкий, наглый», но и «отважный, смелый», можно думать, что и слово «буян» имело значение «отважный, смелый». Смысл сравнения в таком случае в следующем: так же, как опытный и храбрый табунщик справляется с табуном коней, так и доблестный, мудрый князь умело организует многочисленные полки на поле боя.

[35] ...тивунъ бо его — аки огнь, трепетицею накладенъ, / / И рядовичи его — аки искры. — Тиун — княжеский управляющий. Рядовичи. — закабаленные люди, заключившие «ряд» (договор) со своим господином и работающие у него по этому «ряду». Тиун сравнивается с огнем костра, разложенным на осине, горящей ровным, спокойным пламенем, без искр, а рядовичи — с искрами от искрящего огня. Смысл сравнения в том, что от неискрящего огня можно уберечься, но от множества искр уберечься нельзя: от одной из них обязательно пострадаешь.

[36] ...сосуд скуделничь... — Даниил, используя цитату из Изборника Святослава 1076 г. («Простьри сердечьный съсудъ, да накаплють ти словеса слажьша меду»), заменяет «сердечный» на «скудельничь».

[37] Сладка суть словеса твоя, паче меда устомъ моимъ. — Ср. Пс. 118, 103.

[38] Ибо Соломонъ рече: ...сердце безумному. — Искаженная цитата из Притч Соломона. Ср. Притч. 16, 24.

[39] Очи бо мудрых желают благых, / / Α безумнаго — дому пира. — Ср. Ек. 7, 3—5.

[40] Лѣпше слышати прѣние умных, нижели наказаниа безумных.— Ср. Ек. 7, 6. У Екклизиаста не «прѣние», а «прѣщение» (угроза).

[41] Дай бо премудрому вину — премудрие будеть. — Ср. Притч. 9, 9.

[42] Не сей бо на бразнах жита, ни мудрости на сердци безумных. — Вероятно, наставление не сеять рожь на бороздах следует понимать как совет не сеять хлеб на незабороненном поле, то есть на бороздах, образовавшихся в результате вспашки. Смысл сравнения в том, что сердце глупого — плохо подготовленная κ восприятию зерен мудрости почва. Выражение это встречается в «Поучении Кирилла Философа».

[43] Мѣх — мешок, в данном случае кожаный, для хранения воды, — бурдюк.

[44] ...под жонками повозъ возити. — Повоз возити — фразеологизм, означающий «обязанность доставлять дань или оброк в назначенное место». Поскольку извоз был сугубо мужским делом, выполнять его «под женками», то есть под руководством женщин, справедливо считалось «не работой в работах».

[45] Послушь, жены, слова Павла апостола, глаголюща: / / «Крестъ есть глава церкви, а мужь — женѣ своей».— Ср. Еф. 5, 23.

[46] ...жены ради Иосифъ Прекрасный в темници затворенъ бысть... — Иосифа Прекрасного (персонаж Библии) пыталась соблазнить жена его господина Пентефрия. Когда ей это не удалось, она оклеветала Иосифа, и Пентефрий заключил Иосифа в темницу. См. Быт., 39.

[47] ...жены ради Данила пророка в ровъ ввергоша... — Согласно Библии, пророк Даниил был ввергнут в ров со львами, однако причиной этого была не женщина. См. Дан. 6, 10—24; 14, 23—40.

[48] ...и съвокупих, аки в мѣх воды морскиа. — Ср. Пс. 32, 7.

[49] Не отмѣтай безумному прямо безумию его, да не подобенъ ему будеши. — Ср. Притч. 26, 4.

[50] ...храбрость Александрову... — Александр Македонский (356—326 гг. до н. э.), царь и полководец, прославившийся своим мужеством и храбростью.

[51] ...Иосифль разумъ... — Согласно Библии, Иосиф Прекрасный отличался мудростью, за что египетский фараон сделал его своим соправителем. См. Быт., 41, 42—43.

[52] ...хитрость Давидову... — Речь идет об иудейском царе Давиде, который благодаря своей хитрости удачно спасся в молодости от преследований Саула. См. 1 Цар. 18, 10—29.

Произведение Даниила Заточника принадлежит κ числу наиболее интересных литературных памятников Древней Руси. Оно известно в нескольких редакциях, которые настолько отличаются друг от друга, что правильнее говорить не ο разных редакциях одного произведения, а ο разных произведениях, подписываемых именем Даниила, или анонимных. Один из двух основных памятников называется «Словом Даниила Заточника», другой — «Молением Даниила Заточника». Едва ли не все основные вопросы литературной иcтории этого произведения до сих пор не решены окончательно. Спорным является прежде всего вопрос ο личности автора и характере его сочинения. Одни исследователи считают, что Даниил Заточник — чисто литературный образ, от лица которого анонимный автор создал сугубо литературное произведение, другие полагают, что Даниил Заточник — историческая личность, а его произведение — реальное послание князю. Сторонники последней точки зрения по-разному определяют социальный статус Даниила (дворянин, дружинник, ремесленник, холоп, летописец и т. п.) и адресатом послания считают разных князей.

Спорным также является вопрос ο взаимоотношении и датировке «Слова» и «Моления». Одни ученые считают первичным «Слово», датируя его XII в., другие — «Моление», датируя его XIII в.

Автор данной публикации считает, что «Моление» — это литературный отклик на «Слово», своеобразная пародия на него. Однако и публикуемое в настоящем издании «Слово» не является первоначальным авторским текстом. Оно дошло до нас в списках XVI—XVII вв., отражающих, по всей вероятности, поздний этап литературной истории памятника.

Первоначальный, авторский текст «Слова» представлял собой, вероятно, послание опального княжеского дружинника своему князю, Ярославу Владимировичу, с перерывами княжившему в Новгороде в 80-е — 90-е гг. XII в.; в это время и было, очевидно, написано послание.

Оказавшись в опале за свою дерзость, излишнюю прямоту и испытав в изгнании все тяготы нищенской жизни, Даниил обращается κ князю с просьбой помиловать его и вернуть в княжескую дружину, указывая на свои достоинcтва (ум, мудрость, дар художественного слова) и претендуя на роль княжеского советника, посла и ритора.

Авторский текст «Слова» Даниила Заточника был написан по всем правилам эпистолярного жанра. Β нем, в частности, содержатся все необходимые композиционные части послания, в средневековых латинских риториках носящие названия salutatio, exordium, captatio benevolentiae, narratio, petitio, argumentatio, conclusio.

Соблюдено Даниилом и такое правило эпистолярного жанра, как афористичность. Даниил использует афоризмы, фразеологию и образность Библии и различных древнерусских памятников, создавая из «чужих слов» глубоко личное, цельное и органичное произведеиие.

«Слово» Даниила Заточника было написано книжным языком, в высоком стиле, для которого характерна, в частности, абстрагированность, «деконкретизация».

Характеризуя стиль «Слова» и «Моления», Д. С. Лихачев отметил в них скоморошье балагурство автора (см.: Лихачев Д. С. Моление Даниила Заточника. — Великое наследие. М., 1975. С. 205—221; 2-е изд., доп. М., 1980. С. 241—258; см. также в предисловии κ наст. т. с. 13—14). Соглашаясь с этим, можно, однако, предположить, что первоначальному авторскому тексту «Слова» скоморошье балагурство не было присуще, а привнесено в «Слово» позднейшими вставками.

Высоким стилем послания продиктована и ритмико-строфическая организация авторского текста, что графически отражено в данном издании. «Слово» написано псалтырным, или молитвословным стихом. По словам Д. С. Лихачева, Даниил широко использует характерный для псалмов прием стилистической симметрии, а также другие парные сочетания: сравнение, противопоставление, риторическое «качание» (см.: Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы. Изд. 3-е, доп. М., 1979, с. 174—175). Эти парные сочетания и являются основой ритмической организации текста «Слова».

Β дошедшем до нас виде «Слова» первоначальный текст, как это часто бывало в рукописной традиции, значительно расширен позднейшими вставками (обоснование этого см. в статье: Соколова Л. Β. Κ характеристике «Слова Даниила Заточника»: Реконструкция и интерпретация первоначального текста. — ТОДРЛ, т. 46, с. 229—255. Там же см. публикацию текста с выделением вставок). Добавленные цитаты, пословицы, «мирские притчи» развивают затронутые автором популярные в древнерусской литературе темы ο бедных и богатых, ο щедром и скупом господине, ο мудрых и глупых, ο «злых» женах и т. п. Β результате вставок была утрачена композиционная стройность и стилистическая однородность текста, нарушена его ритмико-строфическая организация, наряду с книжной лексикой появилась бытовая лексика «мирских притч», скоморошин. Текст перестал быть посланием, превратившись в произведение другого жанра.

«Слово» печатается по списку XVII в., «Академическому» (название дано по бывшему месту хранения: библиотека СПб. Духовной академии), лучше других сохранившему первоначальный текст. Шифр рукописи: РНБ, собр. Кирилло-Белозерского монастыря, № 43/1120.

При переводе и комментировании «Слова» использованы перевод и комментарий Д. С. Лихачева, опубликованные в кн.: ПЛДР, 2, с. 388—399, 688—690.