ИЗ "ЗАПИСКИ О ДРЕВНЕЙ И НОВОЙ РОССИИ"

Минимизировать
<...> Явился Петр. В его детские лета самовольство вельмож, наглость стрельцов и властолюбие Софии напоминали России несчастные времена смут боярских. Но великий муж созрел уже в юноше и мощною рукою схватил кормило государства. Он сквозь бурю и волны устремился к своей цели: достиг — и все переменилось.
 
Сею целию было не только новое величие России, но и совершенное присвоение обычаев европейских... Потомство воздало усердную хвалу сему бессмертному государю и личным его достоинствам и славным подвигам. Он имел великодушие, проницание, волю непоколебимую, деятельность, неутомимость редкую: исправил, умножил войско, одержал блестящую победу над врагом искусным и мужественным; завоевал Ливонию, сотворил флот, основал гавани, издал многие законы мудрые, привел в лучшее состояние торговлю, рудокопни, завел мануфактуры, училища, академию, наконец, поставил Россию на знаменитую степень в политической системе Европы. Говоря о превосходных его дарованиях, забудем ли почти важнейшее для самодержцев дарование: употреблять людей по их способностям? Полководцы, министры, законодатели не родятся в такое или такое царствование, но единственно избираются. Чтобы избрать, надобно угадать; угадывают же людей только великие люди — и слуги Петровы удивительным образом помогали ему на ратном поле, в Сенате, в Кабинете. Но мы, россияне, имея пред глазами свою историю, подтвердим ли мнение несведущих иноземцев и скажем ли, что Петр есть творец нашего величия государственного?.. Забудем ли князей московских: Иоанна I, Иоанна III, которые, можно сказать, из ничего воздвигли державу сильную, и, — что не менее важно, — учредили твердое в ней правление единовластное? Петр нашел средства делать великое — князья московские приготовляли оное. И, славя славное в сем монархе, оставим ли без замечания вредную сторону его блестящего царствования?
 
Умолчим о пороках личных; но сия страсть к новым для нас обычаям преступила в нем границы благоразумия. Петр не хотел вникнуть в истину, что дух народный составляет нравственное могущество государств, подобно физическому, нужное для их твердости. Сей дух и вера спасли Россию во время самозванцев; он есть не что иное, как привязанность к нашему особенному, не что иное, как уважение к своему народному достоинству. Искореняя древние навыки, представляя их смешными, глупыми, хваля и вводя иностранные, государь России унижал россиян в собственном их сердце. Презрение к самому себе располагает ли человека и гражданина к великим делам? Любовь к отечеству питается сими народными особенностями, безгрешными в глазах космополита, благотворными в глазах политика глубокомысленного. Просвещение достохвально, но в чем состоит оно? В знании нужного для благоденствия: художества, искусства, науки не имеют иной цены. Русская одежда, пища, борода не мешали заведению школ. Два государства могут стоять на одной степени гражданского просвещения, имея нравы различные. Государство может заимствовать от другого полезные сведения, не следуя ему в обычаях. Пусть сии обычаи естественно изменяются, но предписывать им Уставы есть насилие, беззаконное и для монарха самодержавного. Народ в первоначальном завете с венценосцами сказал им: «Блюдите нашу безопасность вне и внутри, наказывайте злодеев, жертвуйте частию для спасения целого», — но не сказал: «противуборствуйте нашим невинным склонностям и вкусам в домашней жизни». В сем отношении государь, по справедливости, может действовать только примером, а не указом.
 
Жизнь человеческая кратка, а для утверждения новых обычаев требуется долговременность. Петр ограничил свое преобразование дворянством. Дотоле, от сохи до престола, россияне сходствовали между собою некоторыми общими признаками наружности и в обыкновениях, — со времен Петровых высшие степени отделились от нижних, и русский земледелец, мещанин, купец увидел немцев в русских дворянах ко вреду братского, народного единодушия государственных состояний.
 
В течение веков народ обык чтить бояр как мужей, ознаменованных величием, — поклонялся им с истинным уничижением, когда они с своими благородными дружинами, с азиатскою пышностию, при звуке бубнов являлись на стогнах, шествуя в храм Божий или на совет к государю. Петр уничтожил достоинство бояр: ему надобны были министры, канцлеры, президенты! Вместо древней славной Думы явился Сенат, вместо приказов — коллегии, вместо дьяков — секретари и проч. Та же бессмысленная для россиян перемена в воинском чиноначалии: генералы, капитаны, лейтенанты изгнали из нашей рати воевод, сотников, пятидесятников и проч. Честию и достоинством россиян сделалось подражание.
 
Семейственные нравы не укрылись от влияния царской деятельности. Вельможи стали жить открытым домом; их супруги и дочери вышли из непроницаемых теремов своих; балы, ужины соединили один пол с другим в шумных залах; россиянки перестали краснеть от нескромного взора мужчин, и европейская вольность заступила место азиатского принуждения. Чем более мы успевали в людскости, в обходительности, тем более слабели связи родственные: имея множество приятелей, чувствуем менее нужды в друзьях и жертвуем свету союзом единокровия.
 
Не говорю и не думаю, чтобы древние россияне под великокняжеским или царским правлением были вообще лучше нас. Не только в сведениях, но и в некоторых нравственных отношениях мы превосходнее, т. е. иногда стыдимся, чего они не стыдились, и что, действительно, порочно; однако ж должно согласиться, что мы, с приобретением добродетелей человеческих, утратили гражданские. Имя русского имеет ли теперь для нас ту силу неисповедимую, какую оно имело прежде? И весьма естественно: деды наши, уже в царствование Михаила и сына его присвоивая себе многие выгоды иноземных обычаев, все еще оставались в тех мыслях, что правоверный россиянин есть совершеннейший гражданин в мире, а Святая Русь — первое государство. Пусть назовут то заблуждением; но как оно благоприятствовало любви к отечеству и нравственной силе оного! Теперь же, более ста лет находясь в школе иноземцев, без дерзости можем ли похвалиться своим гражданским достоинством? Некогда называли мы всех иных европейцев неверными, теперь называем братьями; спрашиваю: кому бы легче было покорить Россию — неверным или братьям? Т. е. кому бы она, по вероятности, долженствовала более противиться? При царе Михаиле или Феодоре вельможа российский, обязанный всем отечеству, мог ли бы с веселым сердцем навеки оставить его, чтобы в Париже, в Лондоне, Вене спокойно читать в газетах о наших государственных опасностях? Мы стали гражданами мира, но перестали быть, в некоторых случаях, гражданами России. Виною Петр.
 
Он велик без сомнения; но еще мог бы возвеличиться гораздо более, когда бы нашел способ просветить ум россиян без вреда для их гражданских добродетелей. К несчастию, сей государь, худо воспитанный, окруженный людьми молодыми, узнал и полюбил женевца Лефорта, который от бедности заехал в Москву и, весьма естественно, находя русские обычаи для него странными, говорил ему об них с презрением, а все европейское возвышал до небес. Вольные общества Немецкой слободы, приятные для необузданной молодости, довершили Лефортово дело, и пылкий монарх с разгоряченным воображением, увидев Европу, захотел сделать Россию — Голландиею.
 
Еще народные склонности, привычки, мысли имели столь великую силу, что Петр, любя в воображении некоторую свободу ума человеческого, долженствовал прибегнуть ко всем ужасам самовластия для обуздания своих, впрочем, столь верных подданных. Тайная канцелярия день и ночь работала в Преображенском: пытки и казни служили средством нашего славного преобразования государственного. Многие гибли за одну честь русских кафтанов и бороды: ибо не хотели оставить их и дерзали порицать монарха. Сим бедным людям казалось, что он, вместе с древними привычками, отнимает у них самое отечество.
 
В необыкновенных усилиях Петровых видим всю твердость его характера и власти самодержавной. Ничто не казалось ему страшным. Церковь российская искони имела главу сперва в митрополите, наконец в патриархе. Петр объявил себя главою церкви, уничтожив патриаршество как опасное для самодержавия неограниченного. Но заметим, что наше духовенство никогда не противуборствовало мирской власти, ни княжеской, ни царской: служило ей полезным орудием в делах государственных и совестию в ее случайных уклонениях от добродетели. Первосвятители имели у нас одно право — вещать истину государям, не действовать, не мятежничать, — право благословенное не только для народа, но и для монарха, коего счастие состоит в справедливости. Со времен Петровых упало духовенство в России. Первосвятители наши уже только были угодниками царей и на кафедрах языком библейским произносили им слова похвальные. Для похвал мы имеем стихотворцев и придворных — главная обязанность духовенства есть учить народ добродетели, а чтобы сии наставления были тем действительнее, надобно уважать оное. Если государь председательствует там, где заседают главные сановники церкви, если он судит их или награждает мирскими почестями и выгодами, то церковь подчиняется мирской власти и теряет свой характер священный; усердие к ней слабеет, а с ним и вера, а с ослаблением веры государь лишается способа владеть сердцами народа в случаях чрезвычайных, где нужно все забыть, все оставить для отечества, и где пастырь душ может обещать в награду один венец мученический. Власть духовная должна иметь особенный круг действия вне гражданской власти, но действовать в тесном союзе с нею. Говорю о законе, о праве. Умный монарх в делах государственной пользы всегда найдет способ согласить волю митрополита, или патриарха, с волею верховною; но лучше, если сие согласие имеет вид свободы и внутренннего убеждения, а не всеподданнической покорности. Явная, совершенная зависимость духовной власти от гражданской предполагает мнение, что первая бесполезна, или, по крайней мере, не есть необходима для государственной твердости, — пример древней России и нынешней Испании доказывает совсем иное.
 
Утаим ли от себя еще одну блестящую ошибку Петра Великого? Разумею основание новой столицы на северном крае государства, среди зыбей болотных, в местах, осужденных природою на бесплодие и недостаток. Еще не имея ни Риги, ни Ревеля, он мог заложить на берегах Невы купеческий город для ввоза и вывоза товаров; но мысль утвердить там пребывание наших государей была, есть и будет вредною. Сколько людей погибло, сколько миллионов и трудов употреблено для приведения в действо сего намерения? Можно сказать, что Петербург основан на слезах и трупах. Иноземный путешественник, въезжая в государство, ищет столицы, обыкновенно, среди мест плодоноснейших, благоприятнейших для жизни и здравия; в России он видит прекрасные равнины, обогащенные всеми дарами природы, осененные липовыми, дубовыми рощами, пресекаемые реками судоходными, коих берега живописны для зрения, и где, в климате умеренном, благорастворенный воздух способствует долголетию, — видит и, с сожалением оставляя сии приятные страны за собою, въезжает в пески, в болота, в песчаные леса сосновые, где царствуют бедность, уныние, болезни; там обитают государи российские, с величайшим усилием домогаясь, чтобы их царедворцы и стража не умирали голодом и чтобы ежегодная убыль в жителях наполнялась новыми пришельцами, новыми жертвами преждевременной смерти! Человек не одолеет натуры!
 
Но великий муж самыми ошибками доказывает свое величие: их трудно или невозможно изгладить — как хорошее, так и худое делает он навеки. Сильною рукою дано новое движение России; мы уже не возвратимся к старине! Вторый Петр Великий мог бы только в 20 или 30 лет утвердить новый порядок вещей гораздо основательнее, нежели все наследники Первого до самой Екатерины II. <...>
 
КОММЕНТАРИИ
Подготовка текста и комментарии Н. Д. Кочетковой
 
Статья, известная также под названием «О древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях», была написана Карамзиным в 1811 г. по предложению великой княгини Екатерины Павловны, в марте того же года в Твери передана Александру I и вызвала его крайнее недовольство. Статья не предназначалась Карамзиным для печати и при его жизни не публиковалась, но вскоре стала распространяться в списках. Первую попытку напечатать это сочинение в журнале «Современник» в 1836 г. сделал А. С. Пушкин, но встретил цензурные препятствия. После смерти поэта благодаря усилиям В. А. Жуковского отрывки из статьи появились в 1837 г. в 5-й книге «Современника» (с. 89—112). Полностью отдельным изданием произведение было напечатано в Берлине в 1861 г.; в России — в 1914 г. Отсутствие автографа и многочисленные разночтения в отдельных списках создают перед исследователями и современными публикаторами много текстологических проблем. Печатается по изданию: Карамзин Н. М. О древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях / Вступ. ст. Ю. М. Лотмана; публ. и коммент. А. Ю. Сегеня // Литературная учеба. 1988. № 4. С. 97—142.
 
Статья содержит краткий очерк русской истории и резкую критику правления Александра I и его предшественников, что служило основной причиной цензурных запретов в XIX в. Вместе с тем ярко выраженная здесь монархическая концепция Карамзина препятствовала публикации трактата в советское время.
 
При первой публикации в «Современнике» отрывок о Петре I подвергся очень существенному сокращению: были оставлены только хвалебные отзывы и, таким образом, совершенно искажена точка зрения Карамзина. Характеристика, которую писатель дал в статье Петру I и его реформам, оказалась решительно неприемлемой с точки зрения цензора А. Л. Крылова, который отмечал в своем докладе Цензурному комитету 6 октября 1836 г.: «...часть отрывка, относящаяся к новой истории, преимущественно к временам Петра Великого и Екатерины II, отличается такими идеями, которые не столько по новости их в литературном круге, сколько по возможности применения к настоящему положению не могут быть допущены без разрешения начальства. К числу таких идей принадлежит в особенности суждение автора о преобразованиях Петра Великого, давших России новую физиогномию, в которой мы привыкли уважать народное усовершенствование» (Литературная учеба. 1988. № 4. С. 133). Между тем испугавшие цензора критические высказывания Карамзина о Петре I могли найти сочувственное понимание как в России, так и за рубежом. Некоторые суждения М. Н. Муравьева предваряют карамзинские заключения и оценки . Непосредственно соотносятся с ними и взгляды Жозефа де Местра, сардинского посланника при русском дворе в 1803—1817 гг., который в одном из своих писем первой половины 1811 г. осуждал Петра I за то, что он не имел уважения к своему народу и лишил его собственных обычаев, установлений, привычной одежды (см.: Ларионова Е. О. К изучению исторического контекста «Записки о древней и новой России» Карамзина // Николай Михайлович Карамзин. Юбилей 1991 года: Сб. научных трудов. М., 1992. С. 6).
 
...мнение несведущих иноземцев... — Главным апологетом Петра I в Европе был Вольтер, автор «Истории Российской империи при Петре Великом» («Histoire de 1’Empire de Russie, sous Pierre le Grande», 1759—1763; русский перевод: История Российской империи в царствование Петра Великого, сочиненная г-м Волтером. М., 1809). Этот труд в России был встречен весьма критически (см.: Заборов П. Р. Русская литература и Вольтер. XVIII — первая треть XIX века. Л., 1978. С. 110-112).
Иоанн I Калита, Иван Данилович (ум. 1340) — московский князь с 1325 г., великий князь с 1325 г.; способствовал объединению русских земель. Описание его правления содержится в 4-м томе «Истории государства Российского», который Карамзин завершил в 1808 г.
Иоанн III, Иван Васильевич (1440—1505) — великий князь московский и всея Руси с 1462 г.; завершил объединение русских земель вокруг Москвы. Его правлению посвящен 6-й том «Истории», над которым Карамзин работал в 1811 г.
Народ в первоначальном завете с венценосцами сказал им... — Здесь отразилось представление Ж.-Ж. Руссо об общественном договоре.
Вместо древней славной Думы явился Сенат... — Сенат был учрежден в 1711 г.
Михаил Федорович Романов (1596—1645) — первый русский царь из династии Романовых, избран на престол Земским собором в 1613 г.
...сына его — т. е. Алексея Михайловича.
Феодор, Федор Алексеевич (1661—1682) — русский царь, сын Алексея Михайловича, сводный брат Петра I.
Тайная канцелярия день и ночь работала в Преображенском... — Орган политического следствия и суда, созданный Петром I в 1718 г. для следствия по делу царевича Алексея Петровича. Находилась в Петербурге в Петропавловской крепости. Аналогичные функции с середины XVII в. выполнял Преображенский приказ в селе Преображенском под Москвой. Впоследствии оба учреждения были слиты.
...пример древней России и нынешней Испании... — Карамзин положительно оценивает роль духовной власти в Древней Руси, проводя параллель с современными ему политическими событиями в Испании, где духовенство приняло активное участие в народных выступлениях против французского владычества; в 1808—1813 гг. королем Испании был Иосиф Бонапарт (1768—1844), брат Наполеона Бонапарта.
...основание новой столицы на северном крае государства... — Карамзин, проживший большую часть жизни в Москве, до своего переселения в Петербург в 1818 г. не очень любил его. Характерно, что, готовя к печати сочинения М. Н. Муравьева, он вычеркнул отрывок, посвященный северной столице