Минимизировать

Послание шведскому королю Юхану III 1573 года

Подготовка текста Е. И. Ванеевой, перевод и комментарии Я. С. Лурье

Текст:

Божественнаго (...) существа (...) милостью и властию и хотѣниемъ скифетродержателя Росийскаго царствия, великого государя, царя и великого князя Ивана Васильевича всея Руси (...) честныя нашия степени величества слово наше то Ягану, королю Свѣйскому и Готцкому и Вендийскому.

Божественного <...> существа <...> милостью, властью и хотением скипетродержателя Российского царства, великого государя, царя и великого князя Ивана Васильевича всея Руси <...> почетной нашей степени величества слово Юхану, королю Шведскому, и Готскому, и Вендийскому.

 

Что прислалъ еси свою грамоту с полоняникомъ,[1] и которая твоя лая,[2] и тому заповедь опосле. А ныне своимъ государьскимъ высокодостойнейшия чести величества обычаемъ подлинную заповедь со смирениемъ даемъ.

На твою грамоту, пересланную через пленника, и лай, который в этой грамоте, мы дадим отповедь позже. А сейчас, по своему государскому обычаю, достойному чести нашего высокого величества, посылаем тебе подлинную отповедь со смирением.

 

Первое, что ты пишешь свое имя напередъ нашего, и то не по пригоже по тому, что намъ цысарь римский братъ и иныя великия государи, а тебѣ тѣмъ братомъ назватися не возможно по тому, что Свѣйская земля тѣхъ государствъ честию ниже, якоже напреди явленно будетъ. А сказываешь отца своего вотчину Свѣйскую землю, и ты б намъ известилъ, чей сынъ отецъ твой Густавъ и какъ дѣда твоего имянемъ звали,[3] и на королевстве былъ ли, и с которыми государи братство ему и дружба была, укажи намъ то и имянно и грамоты пришли, и мы по тому уразумѣемъ.

Первое: ты пишешь свое имя впереди нашего — это неприлично, ибо нам брат — цесарь римский и другие великие государи, а тебе невозможно называться им братом, ибо Шведская земля честью ниже этих государств, как будет доказано впереди. Если ты говоришь, что Шведская земля вотчина отца твоего, то ты бы нас известил, чей сын отец твой Густав, и как деда твоего звали, и был ли твой дед на королевстве, и с какими царями он был в братстве и в дружбе, укажи нам всех их поименно и грамоты пришли, и мы тогда уразумеем.

 

А что присылалъ еси гонца своего Петрушу толмача просити опасной грамоты на своихъ пословъ, и мы чаяли, что по прежнему, какъ преже того бывалъ вамъ миръ с намѣсники ноугородцкими[4] (а то велося изстари за нѣколкое сто лѣтъ, ещо при князе Юрье,[5] да при посадникехъ ноугородцкихъ, a у васъ при Магнуше князе, которой приходилъ к Орѣшку[6]), и мы по тому и опасную грамоту послали по прежнимъ обычаемъ и миръ нашимъ вотчинамъ, Великому Новугороду и Лифлянской землѣ, с тобою учинити по прежнимъ обычаемъ пожаловати хотѣли есмя. И ты бискупа Павла прислалъ з бездѣльемъ гордостно, ино по тому так и не дѣлалось. А что опасная грамота послана з бискупомъ Павломъ,[7] и ты о чомъ к намъ пословъ своихъ не прислалъ во все лѣто? А мы были в своей вотчине в Великомъ Новѣгороде, а ждали от тебя покоренья, а рати нашия нигдѣ никоторыя не было, развее мужики порубежныя меж себя бранилися. А что в Финской землѣ оторвався от нашихъ от передовыхъ людей немногие люди да повоевали, и то учинилось по тому: в кою пору мы к тебѣ грамоту опасную послали на послы з бискупомъ с Павломъ, а тѣ люди передъ нами ушли за далеко, и мы и послали ихъ ворочати, и наши посланники ихъ не сустигли, и они и повоевали.

Когда ты прислал гонца своего Петрушу-переводчика просить охранной грамоты для своих послов, то мы думали — ты хочешь заключить мир по прежнему обычаю, как прежде бывал мир с наместниками новгородскими (так велось исстари в течение нескольких сот лет, еще при князе Юрии, да при посадниках новгородских, а у вас при князе Магнусе, который ходил с войной к Орешку), и потому мы послали охранную грамоту по прежним обычаям и хотели пожаловать тебе по прежним обычаям мир с нашими вотчинами — Великим Новгородом и Ливонской землей. Но ты епископа Павла прислал без настоящих полномочий и с надменностью, и поэтому из этого ничего не вышло. С архиепископом Павлом была послана охранная грамота, так почему же ты к нам в течение всего лета не прислал послов? А мы были в своей вотчине, в Великом Новгороде, и ждали, что ты смиришься, а военных действий не вели нигде, разве что какие-нибудь мужики столкнулись между собой на границе. А если некоторые люди, оторвавшись от наших передовых частей, и повоевали в Финской земле, то это случилось потому, что, когда мы отправили с епископом Павлом охранные грамоты на послов, эти люди уже далеко зашли — мы приказали их вернуть, но наши посланники их не настигли, поэтому они и повоевали.

 

А Вифлянские земли намъ не перестать доступать, докудова намъ еѣ Богъ дастъ. А лихорадство почалъ ты, какъ сѣлъ еси на государьство. И пословъ нашихъ великихъ, боярина нашего и намѣсника смоленскаго Ивана Михайловича Воронцова, да дворетцкаго нашего можайского Василья Ивановича Наумова, да дьяка нашего Ивана Васильева сына Лапина, неповинно за посмѣхъ велѣлъ еси ограбити и безчествовати,[8] в одныхъ сорочкахъ поставили! А такихъ великихъ людей: отецъ того Ивана Михайло Семеновичъ Воронцовъ былъ от насъ намѣсникомъ на нашей отчине, на Великомъ Новѣгороде; а того из века не бывало, чтобы от нашия державы быти посломъ в Свѣйской землѣ; все хаживали послы от ноугороцкихъ намѣсниковъ! А на пословъ пеня положена напрасно, будто то ихъ пеня, что они по твою жену приѣхали, а они не сами приѣхали — послали ихъ, а послали ихъ по вашей же облышке, что сказали тебя в животѣ нѣтъ. А коли бы сказали, что ты живъ, ино было какъ твоей жены просити? И каждый то вѣдаетъ, что жена у мужа взяти нелзя. И тебѣ было пенять на своего брата Ирика да на его думцовъ, которые с нимъ то дѣло дѣлали ложно. А послы наши, бояринъ нашъ и намѣсникъ смоленской Иванъ Михайловичъ Воронцовъ с товарыщи, за посмѣхъ страдали от твоего неразсуженья.

А Ливонскую землю мы не перестанем завоевывать, пока нам ее Бог не даст. Злое же дело начал ты, как только сел на государство. И наших великих послов, боярина нашего и наместника смоленского Ивана Михайловича Воронцова, да дворецкого нашего можайского Василия Ивановича Наумова, да дьяка нашего Ивана Васильева сына Лапина, неповинно и с глумлением велел ограбить и обесчестить — в одних сорочках их оставили! Таких великих людей: отец того Ивана, Михаил Семенович Воронцов, был нашим наместником в нашей вотчине, в Великом Новгороде; а прежде никогда не бывало, чтобы от нас, государей, ходили послы в Шведскую землю; послы всегда ходили от новгородских наместников! А наказание на послов возложено напрасно, якобы за то, что они за твоей женой приехали, а они не сами приехали — прислали их, а послали их из-за вашего же вранья: сказали, что тебя в живых нет. Если бы сказали, что ты жив, как же было твою жену просить? Каждый знает, что жену у мужа взять нельзя. И тебе надо было пенять на своего брата Эрика да на его советников, которые с ним делали это дело обманом. А послы наши, боярин наш и наместник смоленский Иван Михайлович Воронцов с товарищами, приняли страдания и глумления из-за твоего недомыслия.

 

A то дѣлалось тѣмъ обычаемъ: первое после свадбы твоей вборзе учинилось вѣдомо, что братъ твой Ирикъ тебя поималъ, а после того учинилось вѣдомо, что тебя не стало. И мы, помешкавши года с полтора, послали есмя к брату твоему, Ирику королю, гонца своего Третьяка Ондрѣевича Пушечникова[9] провѣдати, ест ли ты или нѣтъ, и будетъ тебя в животѣ нѣтъ, а детей у тебя нѣтъ же, и братъ бы твой Ирикъ, похотя нашего жалованья, брата нашего короля полского и великого князя литовского Жигимонта Августа сестру Катерину к намъ прислалъ, а мы его за то пожалуемъ — от намѣсниковъ своей отчины, Великого Новагорода, отведемъ и учнемъ с нимъ сами ссылатися. A просили есмя брата своего сестры Катерины не иного чего для, толко взявъ еѣ, хотѣли отдать брату еѣ и своему Жигимонту Августу, Божиею милостию королю полскому и великому князю литовскому, a у него взяти за сестру его Катерину свою отчину, Лифлянскую землю, без крови, а не по тому, как безлѣпишники по своимъ безлѣпицамъ врали. А в томъ дѣле иного ничего нѣтъ опричь того, какъ есмя выше писали.

А произошло это таким образом: прежде всего, вскоре после твоей свадьбы стало известно, что твой брат Эрик подверг тебя заточению, а после этого стало известно, что ты скончался. И мы, прождав года с полтора, послали к твоему брату, королю Эрику, гонца своего Третьяка Андреевича Пушечникова узнать, жив ты или нет, и если тебя нет в живых и детей у тебя также нет, то чтобы брат твой Эрик прислал к нам, желая наших милостей, сестру брата нашего короля польского и великого князя литовского Сигизмунда-Августа Катерину, а мы его за то пожалуем — освободим от сношений с наместниками нашей вотчины, Великого Новгорода, и начнем с ним сноситься сами. А просили мы Катерину, сестру брата своего, для того только, чтобы, взяв ее, отдать своему и ее брату Сигизмунду-Августу, Божьей милостью королю польскому и великому князю литовскому, а у него взять за сестру его Катерину свою вотчину, Ливонскую землю, без кровопролития, а не по той причине, которую измыслили выдумщики ради обмана. В этом деле нет никаких причин, кроме тех, о которых мы писали выше.

 

А тебя у насъ утаили; а толко бы мы вѣдали, кое ты живъ, и намъ было твоей жены лзя ли просити? И посланника нашего Третьяка, заведши в пустынныя мѣста, лихою смертью уморили, а к намъ прислалъ братъ твой посланника своего Ивана Лаврентьева,[10] будто нашего гонца Третьяка притчею не стало, a то бы мы известить велѣли, с чѣмъ мы к Ирику послали были своего гонца Третьяка. И мы то Ивану Лаврентьеву велѣли сказати свое желованье брату твоему: толко онъ пришлетъ короля полского сестру Катерину, а мы его пожалуемъ — от намѣсниковъ отведемъ. И после того братъ твой Ирикъ послалъ к намъ пословъ своихъ, князя Нилша с товарыщи,[11] и посулили намъ дати полского короля сестру Катерину, а мы были пожаловали брата твоего Ирика, отвели от намѣсниковъ и крестъ целовали и своихъ великихъ пословъ послали. И наши послы великия жили у васъ с полтора году. А про тебя слуху никакого не было — есть ли ты, нѣтъ ли, и у Нилша с товарыщи не могли про тебя допытатися ничего, ино по тому тебя и не чаяно, и по тому то и прошено. И ты пришедши да неподѣлно на нашихъ пословъ грабежъ и безчестье и соромоту учинилъ, по лъживому посланью брата твоего и всѣхъ свѣйскихъ людей. Оманкою заведши нашихъ пословъ, да мучити, да ограбя, да в Абове сидѣли за сторожи годъ, да какъ всякихъ полоняниковъ отпустилъ еси! А наши послы не виноваты ни в чемъ, толко б ваши люди не солгали, и нашимъ было посломъ не по што ходити; мы чаяли то, что правда. И тебѣ было пеняти на своихъ людей, которые неправдою посылаютъ, а наши послы от тебя напрасно мучилися от твоего неразсужения. А после того еси прислалъ к намъ с великою гордостью пословъ своихъ — Павла, бискупа Абовского. Ино лихорадство ты почалъ дѣлати, что мимо лживыхъ людей да на прямыхъ падаешь, — коли б мы вашей лжи не повѣрили, ино бы такъ не сталось.

Тебя же от нас утаили; ведь если бы мы знали, что ты жив, могли ли бы мы просить твою жену? И посланника нашего Третьяка, заведя в пустынные места, уморили насильственной смертью, а к нам прислал твой брат своего посланника Ивана Лаврентьева с уверением, что наш гонец Третьяк умер случайно и чтобы мы известили, что именно мы хотели передать Эрику через Третьяка. И мы Ивану Лаврентьеву велели сказать о нашей милости твоему брату: если он пришлет сестру короля польского Катерину, то мы его пожалуем — освободим от сношений с наместниками. После этого твой брат Эрик послал к нам своих послов, князя Нильса с товарищами, и они посулили отдать нам сестру польского короля Катерину, а мы пожаловали твоего брата Эрика, освободили его от сношений с наместниками, дали присягу и послали своих полномочных послов. Наши полномочные послы жили у вас года с полтора. А про тебя слуху никакого не было — жив ты или нет, и у Нильса с товарищами не могли они ничего про тебя выпытать, поэтому-то о тебе и не чаяли, поэтому-то и была высказана такая просьба. Когда же ты пришел к власти, ты беспричинно предал наших послов грабежу, бесчестью и сраму из-за лживого послания твоего брата и всех шведских людей. Заманив обманом наших послов, да и мучили, ограбив, да и год просидели в Або под стражей, да еще отпустил ты их, как каких-нибудь пленников! А наши послы не виноваты ни в чем — не солгали бы ваши люди, нашим людям и ходить незачем было; а мы думали, что они говорят правду. Тебе надо было пенять на своих людей, которые сообщают неправду, а наши послы у тебя напрасно мучились из-за твоего недомыслия. А после всего этого ты с надменностью послал к нам своих послов — Павла, епископа Абовского и других. Итак, это ты начал делать злое дело, нападая на честных людей вместо лживых, — если бы мы вашей лжи не поверили, этого бы не было.

 

И мы тебѣ то подлинно известили, а много говорить о томъ не надобѣть: жена твоя у тебя нехто еѣ хватаетъ, а и такъ еси одного для слова жены своей крови много пролилъ напрасно. А впередъ о той безлѣпице говорити много не надобе, а учнешь говорити, и намъ тебя не слушати: ты какъ хочешь и з женою, нехто еѣ у тебя пытаетъ!

Все это мы тебе точно объяснили, а много говорить об этом нет нужды: жена твоя у тебя, никто ее не хватает, и так уже много крови ради одного слова своей жены ты пролил зря. А впредь об этом вздоре много говорить не стоит, а станешь говорить, мы тебя и слушать не будем: делай что хочешь со своей женой, никто на нее не покушается!

 

А что писалъ еси о брате своемъ Ирике королѣ,[12] будто намъ его для было с тобою война почати, и то смеху подобно. Того для было намъ с тобою нѣчего для война починати: намъ братъ твой Ирикъ не нуженъ. А что мы к нему свою жаловалную грамоту посылали, и то дѣлалося тѣмъ обычаемъ: какъ ты присылалъ к намъ гонца своего Онтона Олса, а в тѣ поры в нашей отчине Великому Ноугороду с тобою война учинилась, и к намъ черезъ нѣкоторыхъ людей от Ирика короля челобитье дошло, чтоб намъ ему какъ помощь учинити, или к намъ прибежитъ, и намъ бы его пожаловати приняти. И мы по тому свое жалованье послали, что ты нашей отчине недругъ, ино бы откудова нибудь на тебя что вставити, чтобы ты в своихъ гордостехъ узнался и посмирелъ; а намъ было рать почать же, ино и то тутъ готово. А того для было рати нѣчего для починать, да и не хачивали есмя починать того для; а бѣглово было намъ какъ не хотѣти приимати? А к тебѣ есмя писали, чтобы ты узнался, да прислалъ пословъ, ино бы приговор о всемъ былъ, какъ по пригожю. Ино ты гордостью не прислалъ пословъ, ино по тому и кровь льеца. A о Ирике ведь мы к тебѣ ни с кѣмъ не приказывали и за нево не говаривали и не вывечивали, и коли дѣла не было, ино о чомъ говорити? А грамота что знаетъ? Написано, да и минулося.

А что ты писал о своем брате короле Эрике, будто мы из-за него собирались начать с тобой войну, то это смехотворно. Ради этого нам нечего было с тобой войну начинать: нам брат твой Эрик не нужен. А что мы ему свою жалованную грамоту посылали, то это произошло таким образом: в то время, когда ты присылал к нам своего гонца Антона Ольса, между нашей отчиной, Великим Новгородом, и тобой началась война, и к нам через некоторых людей дошло челобитье от твоего брата короля Эрика, чтобы нам ему оказать помощь или, если он прибежит к нам, принять его к себе. И мы потому оказали ему милость, что ты — враг нашей вотчине, и нам нужно было что-нибудь сделать, чтобы ты осознал свою гордость и присмирел; а если бы нам пришлось начать войну, это также пригодилось бы. А ради этого нам войну начинать не стоило, да и не собирались мы ради этого войну начинать; а беглого нам как не принять? Тебе же мы писали, чтобы ты пришел в сознание и прислал послов, тогда и решение было бы обо всем по-хорошему. Но ты из гордости не прислал послов, из-за этого и кровь льется. Об Эрике же мы тебе ни с кем ничего не передавали и за него не хлопотали, а раз такого дела не было, то что и говорить? А что значит, что была грамота? Было написано, да прошло.

 

И коли б ты хотѣлъ правдою жити, и ты б прислалъ ко мнѣ пословъ, ино бы то все без крови изправилось. A то ты крови желаешь, да бездѣлье говоришь и пишешь. Нехто тебя пытаетъ, з женою и з братомъ какъ с ними хочешь; о томъ говорити много не надобе. А кровь болшая проливаетца за нашу вотчину, Лифлянскую землю, да за твою гордость, что не хочешь по прежнимъ обычаемъ ссылатися с намѣсники ноугородцкими; и толко в томъ не узнаешься, ино и впередъ много крови литися неповинно от твоей гордости и что неподѣлно вступился еси в нашу отчину, в Лифлянскую землю. А что писалъ еси, будто мы не здержимъ печати, ни грамоты, ино много великихъ государствъ и во всѣхъ тѣхъ государствахъ наше слово непремѣнно живетъ, и ты там спрося увѣдай, ино бы то в одной Свѣйской землѣ то переменилось? А что послы твои черезъ обычей и черезъ опасную грамоту такъ безчествованы и в поиманье были,[13] и ты тому не дивися: за твое неподобное дѣло над нашими послы терпѣти было не возможно, да и еще то не сровнялося с нашими послы — наши великие люди, а тѣ — страдники, а наши послы у тебя в Абове сидѣли заперты долго (ино то не поиманье ли?), да и отпустилъ еси ихъ кабы полоняниковъ, а и всѣхъ поотрутили и приѣхавъ сюды да померли. А спесивства нашего никоторого нѣть, а писали есмя по своему самодерьжству, какъ пригоже быти, и по твоему королевству, занеже преже того не бывало, что великимъ государемъ всеа Русии с Свѣйскими правители ссылатися, а ссылалися Свѣйские правители с Новымъ городомъ. Ино тѣм ли Великий Новгородъ отчина наша честна была, что от насъ откладна была, али тѣмъ ныне безчестна, что насъ познали своихъ государей, какъ ты пишешь неподобно? А войску нашему правитель Богъ, а не человѣкъ: какъ Богъ дасть, такъ и будетъ.

Если бы ты хотел жить по правде, так ты бы прислал ко мне послов, все бы и без крови разрешилось. А ты крови желаешь, поэтому вздор говоришь и пишешь. Никто на тебя не покушается, делай с женой и с братом что хочешь; об этом много говорить не стоит. А много крови проливается из-за нашей вотчины, Ливонской земли, да из-за твоей гордости, что не хочешь по прежним обычаям сноситься с новгородскими наместниками; и пока ты этого не осознаешь, и дальше будет литься много невинной крови из-за твоей гордости и из-за того, что незаконно вступил в нашу вотчину, в Ливонскую землю. Ты писал, что мы не сдержим обязательств, данных в грамоте и скрепленных печатью, но ведь на свете есть много великих государств, и во всех этих государствах наше слово неизменно сохраняет силу (ты спроси там — узнаешь!), почему же в одной Шведской земле будет по-иному? А что послы твои вопреки обычаю и охранной грамоте были обесчещены и отправлены в заключение, то ты этому не дивись: нельзя же было терпеть твой недостойный поступок с нашими послами, да и то мы еще не поквитались за наших послов: ведь наши послы — великие люди, а те — холопы, а наши послы у тебя в Або сидели взаперти долго (это ли не заточение?), да и отпустил ты их, как пленников, а всех их опоили отравой, и они, приехав сюда, померли. Спеси же с нашей стороны никакой нет, а писали мы тебе так, как подобает писать нашей самодержавной власти к твоей королевской, — ибо раньше того не бывало, чтобы великим государям всея Руси сноситься со шведскими правителями, сносились шведские правители с Новгородом. Неужели же достоинство нашей вотчины, Великого Новгорода, заключалось в том, что она от нас отделялась, а теперешнее бесчестие — в том, что она признает нас, великих государей, как ты нелепо пишешь? А войску нашему правитель — Бог, а не человек: как Бог даст, так и будет.

 

А то правда истинная, а не ложь, что ты мужичей родъ, а не государьской. А пишешь к намъ, что отец твой венчанный король, а мати твоя также венчанная королева, — ино то отецъ твой и мати твоя и венчанныя, а дотоле не бывалъ нихто! Уже такъ сказываешься государьской родъ, и ты скажи, отецъ твой Густавъ чей сынъ и какъ дѣда твоего звали, и гдѣ на государьстве сидѣлъ, и с которыми государи былъ в братстве, и которого ты роду государьского? Пришли родству своему письмо, и мы по тому розсудимъ. А намъ дополна вѣдомо, что отецъ твой Густавъ из Щмалотъ,[14] да и по тому намъ то вѣдомо, что вы мужичей родъ, а не государьской: коли при отцѣ при твоемъ при Густаве приезжали наши торговые люди с саломъ и с воскомъ, и отецъ твой самъ в рукавицы нарядяся сала и воску за простого человѣка вмѣсто опытомъ пыталъ и пересматривалъ на судѣхъ и в Выборе того для бывалъ, a то есмя слыхалъ от своихъ торговыхъ людей. И то государьское ли дѣло? Коли бы отецъ твой былъ не мужичей сынъ, и онъ бы такъ не дѣлалъ. А что пишешь, за нѣколко сотъ лѣтъ в Свѣе короли бывали, и мы того не слыхали, опричь Магнуша, которой подъ Орѣшкомъ былъ, и то былъ князь, а не король. А Стенъ Стуръ[15] давно ли былъ правитель на Свѣйской землѣ? Тому у тебя памятуховъ много, их спрося увѣдай. А и отецъ твой грамоты писалъ с намѣсники ноугородцкими, и в тѣхъ грамотахъ писано так:[16] первое писано нашего царьского величества титло, да после писано: «Густаусъ Ериковичъ, Божиею милостию Свѣйский и Готцкий король, и совѣтники кралевства Свѣйскаго и вся земля Свѣйская присылали своихъ великихъ пословъ к великому государю Ивану, Божиею милостью царю и государю всеа Русии и великому князю, бити челомъ, чтобы великий государь Иванъ, Божиею милостью царь и государь всеа Русии и великий князь, Гастауса, короля Свѣйского и Готцкого, и советниковъ кралевства Свѣйскаго и всю землю Свѣйскую пожаловалъ, велѣлъ своимъ бояромъ и намѣсникомъ Великого Новагорода и своей отчине, Великому Новугороду, взяти перемирье, да и торги бы своей отчины людемъ, Великого Новагорода, з землею Свѣйскою велѣлъ держати по старине. И великий государь Иванъ, Божиею милостью царь и государь всеа Русии и великий князь, по ихъ челобитью, Гастауса Ериковича, короля Свѣйскаго, и всю землю Свѣйскую пожаловалъ, велѣлъ своему боярину и намѣснику Великого Новагорода князю Борису Ивановичю Горбатому да дворетцкому Семену Никитичю Бутурлину и своей отчине, Великому Новугороду, взяти перемирье, да и торгъ своей отчины людемъ с Свѣйскою землею велѣлъ держати по старинѣ. И добиша челомъ великого государя царя рускаго намѣснику ноугородцкому и князю Борису Ивановичю Горъбатому и дворетцкому Семену Никитичю Бутурлину послове свѣйские, господинъ Кнутъ Ондрѣевичъ да Бернядинъ Николаевичъ, и взяли перемирье с великого государя царя рускаго намѣсникомъ со княземъ Борисомъ Ивановичемъ Горбатымъ и з дворетцкимъ с Семеномъ Никитичемъ Бутурлинымъ за великого государя отчину за всю Ноугородцкую землю на шездесятъ лѣтъ, от Благовѣщеньева дни лѣта семь тысящъ четыредесятъ пятово до Благовѣщеньева дни лѣта семь тысящъ сто пятого, и за всю землю Свѣйскую. А на томъ миру быти съѣзду на Соболине, на Оксе рекѣ, после взятия миру на десятомъ году на Ильинъ день лѣта седмь тысящъ пятьдесятъ пятого, а на съѣзде быти из великого государя царя рускаго отчины, из Великого Новагорода, также и из Свѣйскаго кралевства честнымъ людемъ с обе стороны, которымъ отвести и рубежъ учинити землѣ и водѣ по княжь Юрьевымъ грамотамъ и по княжь Магнушевымъ грамотамъ. А на томъ на всемъ на сей перемирной грамоте повелѣниемъ великого государя Ивана, Божиею милостью царя государя всеа Русии и великого князя, бояринъ и намѣсникъ Великого Новагорода князь Борисъ Ивановичъ Горбатой и дворетцкой Семенъ Никитичъ Бутурлинъ к сей грамоте печати свои привѣсили и крестъ на сей грамоте целовали и за отчину великого государя царя рускаго, за Великий Новгородъ и за всю Новгородцкую державу. А от Свѣйские земли от Гастаусовы королевские державы и от Выборские державы и от Выбора города, и от всеѣ земли Свѣйские и за Выборъ городъ и за Выборскую державу и за всю землю Свѣйскую от Гастауса короля и от совѣтниковъ кралевства Свѣйскаго целовали крестъ послове кралевства Свѣйскаго, Кнутъ Ондрѣевичъ да Бернядинъ Николаевичъ. А какъ пошлютъ великого государя царя рускаго намѣсники ноугородцкие своего посла к Гастаусу королю, и Гастаусу, королю Свѣйскому и Годцкому, передъ тѣмъ посломъ крестъ целовати на томъ, какъ в сей перемирной грамоте писано, за всю державу кралевства Свѣйскаго, и печать своя к сей грамоте привѣсити Гастаусу королю Свѣйскому. А арцыбискупу Апсалимскому на томъ рука дати за всю державу кралевства Свѣйскаго, да и по тому имъ и правити, какъ в сѣхъ в перемирныхъ грамотахъ писано. A се миръ взятъ в Великомъ Новѣгороде лѣта семь тысящъ четыредесятъ пятово, а от воплощения Господня лѣта тысяща пятсотъ тридесятъ седмое».

А это истинная правда, а не ложь, что вы мужичий род, а не государский. Пишешь ты нам, что отец твой — венчанный король, а мать твоя — также венчанная королева; но хоть отец твой и мать — венчанные, а предки-то их на престоле не бывали! А если уж ты называешь свой род государским, то скажи нам, чей сын отец твой Густав и как деда твоего звали, и где на государстве сидел, и с какими государями был в братстве, и из какого ты государского рода? Пришли нам запись о твоих родичах, и мы по ней рассудим. А нам доподлинно известно, что отец твой Густав происходил из Смоланда, и вот еще почему нам известно, что вы мужичий род, а не государский: когда при отце твоем Густаве приезжали наши торговые люди с салом и с воском, то твой отец сам, надев рукавицы, как простой человек, пробовал сало и воск, и на судах осматривал, и ездил для этого в Выборг; а слыхал я это от своих торговых людей. Разве это государское дело? Не будь твой отец мужичий сын, он бы так не делал. Ты пишешь, что в течение нескольких сот лет в Швеции были короли, но мы о таких не слыхали, кроме как о Магнусе, который ходил под Орешек, да и тот был князь, а не король. А давно ли в Шведской земле сидел правитель — Стен Стуре? Об этом у тебя многие помнят: спроси — узнаешь. А отец твой обменивался грамотами с новгородскими наместниками, и грамоты эти писались следующим образом: сперва написан титул нашего царского величества, а затем написано: «Густав Эрикович, Божьей милостью Шведский и Готский король, и советники королевства Шведского и вся земля Шведская присылали своих великих послов к великому государю Ивану, Божьей милостью царю и государю всея Руси и великому князю, бить челом, чтобы великий государь Иван, Божьей милостью царь и государь всея Руси и великий князь, Густава, короля Шведского и Готского, и советников королевства Шведского и всю землю Шведскую пожаловал, велел своим боярам и наместникам Великого Новгорода и своей вотчине, Великому Новгороду, заключить перемирие, а также велел людям своей вотчины, Великого Новгорода, торговать со Шведской землей по-прежнему. И великий государь Иван, Божьей милостью царь и государь всея Руси и великий князь, по их челобитью, Густава Эриковича, шведского короля, и всю Шведскую землю пожаловал, велел своему боярину и наместнику Великого Новгорода князю Борису Ивановичу Горбатому и дворецкому Семену Никитичу Бутурлину и своей вотчине, Великому Новгороду, заключить перемирие, а также велел людям своей вотчины торговать со Шведской землей по-прежнему. И довели до конца это челобитье новгородскому наместнику великого государя царя русского — князю Борису Ивановичу Горбатому и дворецкому — Семену Никитичу Бутурлину шведские послы, господин Кнут Андреевич и Бернардин Николаевич, и заключили перемирие с вотчиной великого государя, Новгородской землей, на шестьдесят лет — от Благовещенья семь тысяч сорок пятого (1537) года до Благовещенья семь тысяч сто пятого (1597) года — с наместником великого государя царя русского — Борисом Ивановичем Горбатым и дворецким — Семеном Никитичем Бутурлиным от имени всей Шведской земли. И по условиям этого мира должен быть устроен съезд в Соболине, на реке Вуоксе, через десять лет после заключения мира, в Ильин день семь тысяч пятьдесят пятого (1547) года, а на этом съезде должны присутствовать с обеих сторон достойные люди из вотчины великого государя царя русского, Великого Новгорода, а также из Шведского королевства, которые должны размерить и установить границы по земле и воде согласно грамотам князя Юрия и князя Магнуса. Во исполнение всех этих условий перемирия, по повелению великого государя Ивана, Божьей милостью царя и государя всея Руси и великого князя, боярин и наместник Великого Новгорода — князь Борис Иванович Горбатый и дворецкий — Семен Никитич Бутурлин привесили к этой мирной грамоте свои печати и принесли присягу, целуя крест за вотчину великого государя, царя русского, за Великий Новгород и за Новгородскую державу. А от имени Шведской земли, державы короля Густава, и от Выборгской державы и от города Выборга, и от всей земли Шведской за город Выборг и за Выборгскую державу и за всю Шведскую землю по поручению короля Густава и советников королевства Шведского целовали крест послы Шведского королевства Кнут Андреевич и Бернардин Николаевич. Когда же новгородские наместники великого государя царя Русского пошлют своего посла к королю Густаву, то Густав, король Шведский и Готский, должен будет за всю Шведскую державу перед этим послом целовать крест, обязуясь исполнить то, что написано в этой мирной грамоте, и должен будет Густав, король Шведский, привесить к этой грамоте свою печать. А архиепископ Упсальский должен будет поручиться за всю Шведскую державу, и должны будут они исполнять то, что написано в этих грамотах. Заключен этот мир в Великом Новгороде в семь тысяч сорок пятом году, а от воплощения Господня в тысяча пятьсот тридцать седьмом году».

 

И то есмя тебѣ из грамоты выписали подлинно, какъ отецъ твой Гастаусъ былъ в перемирье с намѣсники с ноугородцкими. И коли бы то ваше совершенное королевство было, ино бы отцу арцыбискупъ и совѣтники и вся земля в товарыщехъ не были, и землю к государемъ великимъ не приписываютъ. А всево тово подлиннее пришли государству своему писмо, какъ самъ еси писалъ, за четыреста лѣтъ — хто и которой государь после которого сидѣлъ на государьстве и с которыми государи в братстве былъ, и мы по тому уразумѣемъ твоего государьства величество. А что прежния ваши жили по городомъ и по государьскимъ мѣстомъ, а не по мужитцкимъ деревнямъ, и хто будетъ роду вашего былъ, опричь отца твоего, и ты скажи имянно, и которые короли были от которого роду. А что писалъ еси о Арцымагнусе королѣ,[17] и мы, опричь его, то вѣдаемъ, что вы мужичей родъ, да родствомъ въгосударилися, а не по достоинству. А хто будетъ и былъ по городомъ и по болшимъ мѣстомъ, ино не от вашего же роду, да и не короли. А королей мы Свѣйской землѣ не слыхали и до отца твоего Гастауса; первой король — отецъ твой, а и ссылка в отца твоего грамотахъ на княжь Магнушевы грамоты, а не на короля. Моглъ бы то и отецъ твой сыскати прежнихъ королей, да не писалъ королей, а написалъ князя Магнуша, а ты, невѣдомо по чему, сыскалъ у себя прежнихъ королей! Да и по тому вашъ мужичей родъ и не великое государьство, что писано в тѣхъ же грамотахъ отцу твоему целовати крестъ за всю Свѣйскую державу и за Выборъ городъ и за Выборскую державу, а арцыбискупу Апсалимъскому[18] на томъ рука дати на грамоте; а от Свѣйские земли от Гастаусовы королевы державы и от Выборские державы и от Выбора города и от всеѣ Свѣйския земли и за Выборъ городъ и за Выборскую державу и за всю землю Свѣйскую от Гастауса короля и от совѣтниковъ кралевства Свѣйскаго целовали крестъ послы кралевства Свѣйскаго для того, что Гастаусу королю целовати крестъ, а арцыбискупу Апсалимскому рука дати, да по тому имъ и правити. И ты бы себѣ розсудилъ, в великихъ государьствахъ такъ ведетца ли как в вашемъ? Отецъ твой целовалъ за Свѣйскую державу да и за Выборскую державу, и по тому Выборъ кабы иное мѣсто, а на Выборе отцу твоему кабы товарыщъ. Коли бы ваше великое государьство было, и арцыпискупъ бы Апсалимской в товарыщехъ отцу твоему писанъ не былъ, a то написанъ арцыбискупъ отцу твоему товарыщъ. А совѣтники королевства Свѣйскаго почему отцу твоему товарыщи? А послы не от одного отца твоего, от всего кралевства Свѣйскаго, а отецъ твой у нихъ в головахъ кабы староста в волости. И коли бы отецъ твой великой государь былъ, и арцыбискупъ бы у него в товарищехъ не былъ, и совѣтники и вся земля Свѣйская и Выборьская держава не приписана была, и послы бы были от отца твоего от одного, а не от кралевства Свѣйскаго, a то послы от кралевства Свѣйскаго, а не от одного отца твоего, а арцыбискупъ написанъ. «Правити имъ по той грамоте» — ино видиши ли, каково отцу твоему правити, таково и арцыбискупу! И тебѣ по тому нелзя ровнятися с великими государи: в великихъ государьствахъ техъ обычаевъ не ведетца. A хто будетъ не бережетъ своего государства, а к тобѣ пишетъ братомъ, тотъ самъ вѣдаетъ,[19] а намъ на то не сматривати, мы смотримъ своего царьствия степени чести. А будетъ не вѣришь той грамоте отца своего, и ты пришли пословъ своихъ вѣрныхъ людей, и они посмотрятъ тоѣ грамоты и печать у неѣ отца твоего. А хто будетъ напередъ отца твоего на Свѣйской землѣ король былъ, и ты извести намъ с послы имянно, хто былъ на королевстве и которого роду и с кѣмъ в братьстве былъ; мы того не слыхали, нѣшто будетъ ты ново гдѣ нашолъ королей тѣхъ в которой своей коморе?

Все это мы тебе выписали точно из грамоты о перемирии, которую отец твой Густав заключил с новгородскими наместниками. И если бы у вас было настоящее королевство, то отцу твоему архиепископ и советники и вся земля в товарищах не были, а землю к именам великих государей не приписывают. Всего же достовернее будет, если ты пришлешь запись о своем государском роде, о котором ты писал, что ему четыреста лет, — кто и какой государь после кого сидел на престоле, с какими государями были в братстве, и мы оттуда уразумеем величие твоего государства. Какие ваши предки жили в городах и столицах, а не в мужицких деревнях, и кто входил в ваш род, кроме твоего отца, ты назови по именам, и какие были еще короли и из какого рода. А что ты писал о короле Арцымагнусе, так мы и помимо него знаем, что вы — мужичий род и попали на престол не по своему достоинству, а благодаря родству. Те же, которые сидели в городах и больших местах, были не из вашего рода, да и не короли. А королей мы в Шведской земле не слыхали до твоего отца Густава; первый король — твой отец, а ссылался он в своих грамотах на грамоты князя Магнуса, а не короля. Ведь и твой отец мог бы сыскать прежних королей, да не ссылался на королей, а ссылался на князя Магнуса, а ты, неведомо каким образом, сыскал у себя прежних королей! И потому еще ваш род мужичий и государство не великое, что написано в тех же грамотах, что отец твой должен целовать крест за всю Шведскую державу и за город Выборг и за Выборгскую державу, а архиепископ Упсальский в том должен поручиться; а от имени Шведской державы короля Густава и от Выборгской державы и от города Выборга, от всей Шведской земли за город Выборг и за Выборгскую державу и за всю Шведскую землю по поручению короля Густава и советников Шведского королевства целовали крест послы Шведского королевства, обещая, что король Густав будет целовать крест, а архиепископ Упсальский давать поручительство, и все сказанное должны будут исполнить. И ты бы сам рассудил, ведется ли так в великих государствах, как в вашем? Отец твой целовал за Шведскую державу и за Выборгскую державу — выходит, что Выборг как бы особое место, а сидит там как будто бы товарищ отца твоего. Если бы ваше государство было великое, то и архиепископ Упсальский не был бы записан в товарищах отца твоего, а то записан архиепископ как товарищ твоего отца. А советники Шведского королевства почему товарищи твоему отцу? А послы не от одного отца твоего, а от всего Шведского королевства, а отец твой во главе их, как староста в волости. И если бы отец твой был великим государем, то и архиепископ у него в товарищах не был бы, и советники и вся земля Шведская и Выборгская держава приписаны не были бы, и послы были бы от одного твоего отца, а не от королевства Шведского, а здесь послы от королевства Шведского, а не от одного отца твоего, и архиепископ приписан. «Должны будут исполнить то, что написано в той грамоте», — видишь ведь, как отцу твоему исполнить, так и архиепископу! И тебе поэтому нельзя равняться с великими государями: у великих государей таких обычаев не ведется. Если же кто-нибудь не бережет своего государского достоинства и называет тебя своим братом, то это его дело; а мы на это смотреть не будем, мы соблюдаем свою честь, как подобает нашему царскому величеству. Если же ты не доверяешь той грамоте своего отца, то пришли своих послов, верных людей, и они посмотрят эту грамоту и печать твоего отца на ней. И с этими послами ты сообщи нам, был ли кто-нибудь королем в Шведской земле до отца твоего, кто именно был и из какого рода и с кем он был в братстве; а мы об этом не слыхали — уж не нашел ли ты этих королей у себя в какой-нибудь кладовой?

 

А король Магнусъ намъ того не сказывалъ и самъ онъ столко не вѣдаетъ, какъ мы про вашъ мужичей родъ от всѣхъ земель вѣдаемъ, которые к намъ приходятъ. А что мы короля Арцымагнуса пожаловали городомъ Полчевымъ[20] и иными городы, и мы з Божиею волею в своей вотчине волны: ково хотим, тово жалуемъ. А что о королеве о Арцымагнусове прародителе Фредрике,[21] ино нѣчто буде переводчики не гораздо описалися. А ты самъ о томъ правду написалъ, что Керстанъ,[22] Дацкой дородной король, взялъ былъ дородствомъ Свѣйское королевство, да оставя своихъ бояръ тутъ, да поѣхалъ на свое государьство в Датцкую землю; и отецъ твой Гастаусъ, зговоряся с прежними правители Свѣйския земли, да пригнался из Шмолантъ с коровами, да Крестеновыхъ короля Дацкого бояръ побилъ, а самъ королемъ учинился; а после того сослався с Крестьянусомъ, с Магнусовымъ отцомъ, да Крестана поимали, а Крестьянуса на Датцкомъ королевстве посадили.[23] To такъ дѣлалось, ты о томъ писалъ правду намъ, болши того писать не надобе. И самъ ты написалъ, что у васъ королевство учинилось от Датцкого королевства, а толко намъ грамоту и печать покажешь, какъ бездушствомъ отецъ твой Гастаусъ дѣлалъ и королевства досталъ, ино и того лутче, намъ о томъ писати много не надобе, — самъ еси свое страдничество написалъ!

А король Магнус нам этого не рассказывал, и он сам столько не знает, сколько мы узнали про ваш мужичий род от людей, приходящих из разных земель. А что мы короля Арцымагнуса пожаловали городом Полчевым и иными городами, то мы, по Божьей воле, в своей вотчине вольны: кого хотим, того и жалуем. А что было написано о деде Арцымагнуса Фридрихе, то тут, как видно, переводчики сделали какую-то описку. Сам же ты написал верно, что некоторое время тому назад Христиерн, благородный король Дании, взял было своей доблестью Шведское королевство, а затем, оставив там своих бояр, поехал на свое государство в Датскую землю; и отец твой Густав, сговорясь с прежними правителями Шведской земли, примчался из Смоланда с коровами и перебил бояр короля Христиерна Датского, а сам стал королем; после этого он сговорился с Христианом, отцом Магнуса, и они захватили Христиерна, а датским королем посадили Христиана. Так оно и было, правду ты нам написал, больше и писать нечего. Сам ведь ты написал, что ваше королевство выделилось из Датского королевства, а если ты еще нам пришлешь грамоту с печатью о том, как бессовестно поступил отец твой Густав, захватив королевство, то и того лучше будет, нам и писать будет нечего об этом, — сам ты свое холопство признал!

 

А что ты написалъ по нашему самодержьства писму о великомъ государи самодержце Георгии-Ярославе, и мы по тому такъ писали, что в прежнихъ кроникахъ и лѣтописцехъ писано, что с великимъ государемъ самодержцемъ Георгиемъ-Ярославомъ на многих битвахъ бывали варяги, a варяги — нѣмцы; и коли его слушали, ино то его были; да толко мы то известили, а намъ то не надобе. А что пишешь о печати своей, и мы по тому писали, что ты хочешь мимо намѣсниковъ ноугородцкихъ с нами ссылатися, и тебѣ бы насъ противъ того почтити чѣм пригоже, да и о томъ есмя х тебѣ писали; а без почестливости тому быти не возможно, что тебѣ мимо намѣсниковъ с нами ссылатися. А что писалъ еси о Римского царства печати, и у насъ своя печать от прародителей нашихъ, а и римская печать намъ не дико: мы от Августа кесаря родствомъ ведемся,[24] а ты усужаешь намъ то противно Богу — что намъ Богъ дал, и ты и то у нас отнимаешь; мало тебѣ насъ укарять, и ты на Бога уста разверзъ. А твоя намъ титла и печать, чаешь, примѣриватися, высости ли для, — намъ твоей чести мужичьей нѣчево добиватца и примѣриватца к твоей высости нѣ к чему. Мы тебѣ тово для писали, что тебѣ надобе мимо намѣсниковъ с нами ссылатися, и тебѣ того, не выкупя у насъ чѣмъ пригоже, не видать будетъ. Захошъ тово для кровь проливати, то ты вѣдаешь, а мы положили на Божию волю, что намъ милосердый Богъ устроилъ. А твоево титла и печати мы такъ за просто не хотимъ: будетъ тебѣ любо с нами ссылатися мимо намѣсниковъ, и ты намъ покорися и поддайся, и что будетъ пригоже, тѣмъ насъ почти, и мы тебя пожалуемъ, от намѣсниковъ отведемъ, а даромъ тебѣ с нами ссылатися не пригоже и по государьству и по отечеству; а сами без твоего покорения твоего титла и печати не хотимъ. А что хочешь нашего царьствия величества титла и печати учинити, и ты обезумѣвъ хоти и вселенней назовешься государемъ, да хто тебя послушаетъ? А будетъ тебѣ такъ нелюбо, и ты живи по старому с намѣсники. А что писалъ еси, что намъ то честь, что ваша печать и земли, и мы по тому такъ писали: коли хошь с нами ссылатися мимо намѣсниковъ, и ты намъ поддайся, и коли поддашься, ино земля и владѣние и печать наша, и мы тебя жалуемъ и ссылаемся с тобою какъ своимъ, a с чюжимъ с молодымъ какъ ты ссылатися намъ не пригоже.

Ты писал по нашему царскому письму о великом государе самодержце Георгии-Ярославе — это мы потому так писали, что в прежних хрониках и летописцах написано, что с великим государем самодержцем Георгием-Ярославом во многих битвах бывали варяги, а варяги — немцы; и раз они его слушали, значит, были его подданными; но мы об этом только известили, а нам это не нужно. А что ты пишешь о своей печати, то мы писали потому, что если ты хочешь с нами сноситься, минуя наместников новгородских, то ты должен за это нас чем-нибудь отблагодарить, вот почему мы тебе об этом писали; а без такой благодарности тебе нельзя позволить сноситься с нами помимо наместников. А что ты писал о печати Римского царства, то у нас есть своя печать от наших прародителей; а римская печать нам также не чужда: мы ведем род от Августа-кесаря, а ты судишь о нас, вопреки воле Бога, — что нам Бог дал, то ты отнимаешь у нас; мало тебе нас укорять, ты и на Бога раскрыл уста. Ты думаешь, что мы хотим присвоить твои титулы и печать как бы для возвеличения, — нам твоей мужичьей чести добиваться нечего и подлаживаться к твоему величию ни к чему. Мы тебе потому писали, что тебе надобно сноситься с нами помимо наместников, но без достойного выкупа тебе этого не видать. Если же ты захочешь из-за этого кровь проливать — дело твое; а мы положились на Божью волю, что нам милосердный Бог даст. А твоего титула и печати мы просто так не хотим: если тебе хочется с нами сноситься помимо наместников, то ты нам уступи и подчинись и отблагодари нас как следует, и тогда мы тебя пожалуем и освободим от сношений с наместниками, а сноситься тебе с нами даром не дает права ни твое государство, ни твой род; а без твоего подчинения мы и сами не хотим твоего титула и печати. А если ты хочешь присвоить титулы и печати нашего царского величества, так ты, обезумев, можешь, пожалуй, и государем вселенной назваться, да кто тебя послушает? Если же тебе неугодно по нашему указанию поступить, то сносись по-старому с наместниками. А что ты писал, будто мы из честолюбия хотим присвоить твою печать и землю, так мы писали об этом потому, что если ты хочешь с нами сноситься помимо наместников, то ты должен нам подчиниться, а если ты подчинишься, то и земля твоя и владения и печать будут нашими, и тогда мы тебя пожалуем и будем сноситься с тобою, как со своим; а с чужим и столь ничтожным государем, как ты, сноситься нам не подобает.

 

А к намѣсникомъ тебя не я примѣриваю, то изстари ведетца, Богъ в томъ тебя устроилъ; и ты и Богу противишься, а в Божие повелѣние не хошь быти. А которому тобѣ Богу молитца, а ты безбоженъ, не токма что изстинны не позналъ еси, но и малую сѣнь латынскаго служения испровергли есте[25] и образы побили и быти свещеннику, яко людемъ; а то и самъ написалъ еси, что король на Свѣйской землѣ отцомъ твоимъ.[26] А мы себя сами ни хвалимъ, ни славимъ, а пишемъ, в каковѣ насъ достоинствѣ Богъ устроилъ; а тебя не хулимъ, а пишемъ к тебѣ по тому такъ, чтобы еси познался, да от неподобныхъ дѣлъ отсталъ.

А к наместникам не я тебя приравниваю — так исстари ведется, так Бог твое место определил; а ты Богу противишься и не хочешь по его повелению поступить. Да какому тебе Богу молиться — ты ведь безбожник: не только истинной веры не познал ты, но даже скромное прибежище латинского богослужения разрушено у вас, и иконы разбили, и священников сравняли с мирянами; ты сам ведь писал, что принял власть от отца своего, короля Шведской земли. А себя мы не хвалим и не прославляем, а только указываем на достоинство, данное нам от Бога; и тебя мы не хулим, а пишем это лишь для того, чтобы ты пришел в сознание и не требовал неподобающих вещей.

 

А что писалъ еси о своей королевне, будто мы еѣ у тебя просимъ, и ты, неразуменъ сый, не разумѣ: мы к тебѣ тово для то писали, будетъ тому возможно статися, что тебѣ жена отдати, ино то и то и сстанеца, что намъ самимъ крестъ целовати; ино ведь тому не возможно статися, что у мужа жена взяти, каждому то вѣдомо (да и мы того не хотимъ!), такъ тому не возможно статися, что намъ с тобою самимъ ссылатися мимо намѣсников — таково то велико! А ты не розсудя писалъ. Мы тебѣ писали, не жены у тебя просили — намъ твоя жена не надобе, мы тебѣ к розсуду то писали: сколь то не возможно у тебя жены взять, таково то не возможно тебѣ с намѣсники не ссылатися. Мы тебѣ писали, величество гордыни твоей розсужая, а не жены у тебя просили; намъ твоя жена однолично не надобе, какъ хочеши с нею. И крови неповинные мы не желаемъ — ты за свою гордостъ розливаешь кровъ крестьянскую и розливати желаешь. А что пишешь, будто ложно, что полская королевна за конюхомъ была, и ты спроси хто вѣдаетъ, при Ягайле, королѣ полскомъ, хто былъ Воидило и которымъ обычаемъ Ягайлу з дядею своимъ с Кестутьемъ бои были[27] и какъ Кестутей и Воидила повѣсилъ и какъ Ягайло Кестутья изымалъ да велѣлъ удавити, и познанно будетъ правда.

А что ты писал, будто мы просим у тебя твою королевну, так ты, неразумный человек, не уразумел: мы писали тебе, что так же возможно, чтобы ты нам свою жену отдал, как и то, чтобы мы сами тебе крест целовали; но ведь это невозможно, чтобы у мужа жену взять, всякий это знает (да мы и не хотим этого!), так же невозможно и то, чтобы мы с тобой сами сносились, помимо наместников — настолько это недостижимо! А ты, не рассудив, написал. Мы тебе писали не затем, чтобы жену у тебя просить, — нам твоя жена не нужна; мы для твоего вразумления писали: насколько невозможно у тебя взять жену, настолько же невозможно тебе не сноситься через наместников. Мы писали тебе, осуждая твою гордыню, а не просили твою жену; нам твоя жена вовсе не нужна, делай с ней что хочешь. И крови неповинной мы не желаем — это ты из-за своей гордости проливаешь кровь христианскую и стремишься проливать. Ты пишешь, будто это ложь, что польская королевна была замужем за конюхом, так ты спроси тех, кто знает, кто такой был Войдило при Ягайле, короле польском, и из-за чего была борьба между Ягайло и его дядей Кейстутом, и как Кейстут повесил Войдилу, и как Ягайло Кейстута захватил и велел удавить, тогда и узнаешь правду.

 

А что диякъ нашъ приказывалъ твоему человеку Онтону Олсу,[28] чтобы ты намъ поступился всево тово, что в нашей вотчине в Вифлянской землѣ, неподобно вступився, держишь, и о серебряной рудѣ и о мастерѣхъ, которые руды ищутъ, и о десяти тысячахъ ефимкехъ за пословъ нашихъ безчестье, и о воинскихъ людехъ, — то мы приказывали по тому: будетъ тебѣ надобно с нами ссылатися, и тебѣ было то учинити; а не поставя противъ такова великого дѣла великого же дѣла, тому сстатися не возможно. А мы такихъ неподѣлствъ не приимаемъ — ты приимаешь, коли то неподѣлно. A то почему подѣлно, что тебѣ с нами ссылатися? Ино то и то неподѣлно, что намъ с тобою ссылатися, а что намъ с тобою самимъ миръ учинити и крестъ целовати мимо намѣсниковъ и пословъ своихъ к тебѣ послати.

А что наш дьяк передавал твоему подданному Антону Ольсу, чтобы ты нам уступил все те земли, которые ты захватил в нашей вотчине, Ливонской земле, незаконно туда вступив, и насчет серебряной руды и мастеров, которые добывают руду, и насчет десяти тысяч ефимков за оскорбление наших послов, и насчет воинских людей, так это мы передавали тебе потому, что раз тебе надобно с нами сноситься, то ты должен это сделать; а если за такое великое дело с нашей стороны вы не отплатите великим же делом, то ничего не выйдет. Мы несправедливости не допускаем — это ты допускаешь несправедливости. Что тут справедливого, чтобы ты с нами сносился? Это совсем несправедливо, чтобы мы сносились с тобой, сами с тобой заключали мир, целовали крест, минуя наместников, и своих послов к тебе посылали.

 

А ты к намъ своихъ пословъ не хошь послати бити челомъ, и мы тому удивляемся, откудова на тебя гордость и сила взошла, что ты в томъ быти не хочешь, в чомъ отецъ твой былъ: отецъ твой вѣкъ свой изжилъ, a с намѣсники ссылался, а маленко былъ не похотѣлъ под старость,[29] — и каково ему удалось то, и ты вѣдаешь. Ино отецъ твой в томъ вѣкъ изжилъ, а ты не хочешь, — большое ты лутче отца, что отца своего чину не хочешь! А не пришлешь пословъ, ино миру не бывать; а намъ к тебѣ пословъ послать не пригоже. А мы тебя жалуючи пишемъ. Похошь нашего жалованья, чтобы мы тебя от намѣсниковъ отвели, и ты пришли к намъ пословъ своихъ великихъ бити челомъ, да противу того также насъ почти великимъ дѣломъ, какъ тебѣ возможно, и мы тебя пожалуемъ, от намѣсниковъ отведемъ; а не выкупя, тебѣ тово у насъ не видати.

Ты не хочешь послать нам послов бить челом, и мы удивлены, откуда у тебя такая гордость и сила взялась, что ты не хочешь согласиться на то, на что соглашался твой отец: отец твой весь свой век прожил, сносясь с наместниками, только разок под старость не захотел, — и как ему удалось это, ты знаешь. Отец твой с этим век прожил, а ты не хочешь — видно, ты лучше отца, что места его не хочешь! Если не пришлешь послов, — миру не бывать; нам же к тебе послов посылать не подобает. Мы из снисхождения к тебе пишем. Если хочешь, чтобы мы тебя пожаловали и от сношения с наместниками освободили, то пришли к нам своих великих послов бить челом и отблагодари нас за это великим делом, насколько сможешь, тогда мы тебя пожалуем и от наместников освободим; а не дав выкупа, ты у нас этого не добьешься.

 

А что писалъ еси к намъ лаю и вперед хочешь лаю ж писати противъ нашего писма, и намъ великимъ государемъ и без лаи к тебѣ писати нѣчево, да и не пригодитца великимъ государемъ лая писати; а мы к тебѣ не лаю писали, правду, а иное и по тому же столко писали, что от тебя без разсуженья отвѣту не было ни о чемъ. А ты, взявъ собачей ротъ, да хошь за посмѣхъ лаяти, ино то твое страдничье пригожство; тебѣ то честь, а намъ великимъ государемъ с тобою и ссылатися безщестно, а лая от себя писати тово хуже, a с тобою перелаиватися и на семъ свѣте тово горѣе и нѣтъ, и будетъ похошь перелаиватися, и ты себѣ найди таковаго же страдника, каковъ еси самъ страдникъ, да с нимъ перелаивайся. А к намъ тебѣ сколко ни писати лаи, и намъ тебѣ о томъ отвѣту никакого не давывать.

А что ты обращался к нам с лаем и дальше хочешь лаем отвечать на наше письмо, так нам, великим государям, к тебе, кроме лая, и писать ничего не стоит, да и писать лай не подобает великим государям; мы же писали к тебе не лай, а правду, а иногда потому так пространно писали, что если тебе не разъяснить, то от тебя и ответа не получишь. А если ты, взяв собачий рот, захочешь лаять для забавы, так то твой холопский обычай: тебе это честь, а нам, великим государям, и сноситься с тобой — бесчестие, а лай тебе писать — и того хуже, а перелаиваться с тобой — горше того не бывает на этом свете, а если хочешь перелаиваться, так ты найди себе такого же холопа, какой ты сам холоп, да с ним и перелаивайся. Отныне, сколько ты ни напишешь лая, мы тебе никакого ответа давать не будем.

 

А что хошь пытатися, и твои пушки наши люди видели; и впередъ похошь ещо попытатися, и что будетъ тебѣ прибыль, и ты себѣ розсмотришь. А похошь землѣ своей покоя, и ты б прислалъ к намъ пословъ своихъ, и что будетъ твое хотѣнье, и мы ихъ выслушаемъ, да что по пригожю, такъ и учинимъ.

Если хочешь выступить, так наши люди твои пушки видели; а захочешь еще попытаться — увидишь, какая тебе будет прибыль. Если же захочешь мира своей земле — пришли к нам своих послов, и каковы твои намеренья, мы их послушаем, и что следует сделать, то и сделаем.

 

Писана в нашей вотчины Лифлянские земли города Пайды лѣта 7081, месяца генваря в 6, индикта 1, господствия нашего 40, а царствъ нашихъ Росийскаго 26, Казанского 21, Асторохансково 18.

Писана в нашей вотчине, в Ливонской земле, в городе Пайде, в 7081году, 6января (6 января 1573 г.), индикта 1, на 40-й год нашего правления, на 26-й год нашего Российского царства, 21-й — Казанского, 18-й — Астраханского.

 



[1] ...грамоту с полоняникомъ... — Грамота Юхана III была получена через пленника во время похода на северную Ливонию (Пайда) в конце 1572 — начале 1573 г.

[2] ...твоя лая... — Текст ответа Юхана III на Первое послание царя не был включен в «Посольские дела», ибо было указано, что он написан «не по пригожею».

[3] ...сказываешь отца своего вотчину Свѣйскую землю, и ты б намъ известилъ, чей сынъ отецъ твой Густавъ и как дѣда твоего имянемъ звали... — Отец Юхана III Густав Ваза вступил на престол в 1523 г. в результате свержения власти датских королей над Швецией; он происходил из старинного шведского дворянского, но не королевского рода. Грозный поэтому считал шведских королей не равными себе — «прирожденному государю».

[4] ...миръ с намѣсники ноугородцкими... — Поскольку Швеция с конца XIV в. находилась под властью датских королей, русские государи со времени присоединения Новгорода сносились с нею не непосредственно, а через своих новгородских наместников.

[5] ...при князе Юръе... — Речь идет о московском князе Юрии Даниловиче, занимавшем в начале XIV в. новгородский престол и ходившем в 1323 г. в поход на шведов (на Неве).

[6] ...при Магнуше князе, который приходилъ к Орѣшку... — Король Магнус Эриксон, занимавший в 1333 г. шведский престол, ходил на новгородский Орешек; поход был отбит новгородцами под предводительством московского князя Семена Ивановича Гордого.

[7] ...опасная грамота послана з бискупомъ Павломъ... — О переговорах с епископом Павлом Абовским и военных действиях в 1572 г. (см. коммент. к письму Ивана Грозного Юхану III 1572 г.).

[8] ...пословъ нашихъ... Ивана Михайловича Воронцова, да... Василья Ивановича Наумова... велѣлъ ecu ограбити и безчествовати... — И. М. Воронцов и другие русские послы к королю Эрику XIV находились в Швеции с июля 1567 г.; во время их пребывания шведский король сошел с ума (стал «не сам у собя своею персоною», как объясняли послам шведы). Арестованный Эриком Юхан был освобожден в сентябре 1568 г. и, низложив Эрика, вступил в Стокгольм; тем самым договор с Иваном Грозным потерял силу; послы были лишены дипломатических прав и ограблены. Только в мае 1569 г. их освободили и отправили на Русь.

[9] ...гонца своего Третьяка Ондрѣевича Пушечникова... — Третьяк Пушечников был отправлен в Швецию еще в апреле 1565 г., при Эрике XIV; умер в феврале 1566 г.; в то время обвинения шведам в его отравлении не высказывались (считалось, что он умер «поветреем» — заразной болезнью).

[10] ...посланника своего Ивана Лаврентьева... — Шведский гонец Ганс Ларсон приехал в Россию в апреле 1566 г. после смерти Т. Пушечникова.

[11] ...князя Нилша с товарыщи... — Посол Нильс Гюлленшерн подписал в 1567 г. союзный договор с Эриком XIV, для окончательного заключения которого и приезжал в 1567—1569 гг. И. М. Воронцов с товарищами.

[12] ...о брате своемъ Ирике королѣ... — После сентября 1567 г. плененный Эрик XIV из Або (Турку) пытался вести переговоры с Иваном IV (через толмача Анса), и Иван IV в 1571 г. послал ему тайную грамоту, перехваченную Юханом III.

[13] ...послы mвou... в поиманье были... — О задержке в 1570—1572 гг. послов Юхана III Павла Абовского и других см. коммент. к письму Ивана Грозного Юхану III 1572 г. В конце 1569 г. во время известной карательной экспедиции на Новгород царь велел «пограбити» шведских послов в отместку за такое же обращение с И. М. Воронцовым и товарищами.

[14] ...из Щмалотъ... — Иван IV считал, что Густав Ваза происходил из Смоланда — провинции на юге Швеции; в действительности род Ваз происходил из провинции Упланд.

[15] Стенъ Стуръ — Иван IV имеет в виду, очевидно, Стена Стуре Старшего, регента Швеции в 1470—1497 и 1501—1503 гг. (в 1512—1520 гг. регентом был Стен Стуре Младший).

[16] ...и в тѣхъ грамотахъ писано так... — Иван IV далее почти дословно цитирует русско-шведский договор 1537 г.

[17] ...о Арцымагнусе королѣ... — Речь идет о датском принце Магнусе, которого Иван IV признал королем Ливонии.

[18] ...арцыбискупу Апсалимъскому... — Архиепископ Упсальский являлся главой шведской церкви и играл важную роль в государственных делах.

[19] ...а к тобѣ пишетъ братомъ, тотъ самъ вѣдает... — Иван IV намекает, очевидно, на польского короля Сигизмунда II Августа (незадолго до этого умершего), шурина Юхана III.

[20] ...мы короля Арцымагнуса пожаловали городомъ Полчевымъ... — Герцог Магнус, брат датского короля Фридриха II, был провозглашен «королем Ливонии» и «голдовником» Ивана IV еще в 1570 г., но после военной неудачи под Ревелем он отказался от этого звания. В конце 1572 г. Иван IV воскресил этот план, пожаловал Магнуса городом Полчевом (Пылтсама) в качестве временной резиденции; некоторое время спустя он обвенчал его со своей племянницей Марией Владимировной.

[21] ...прародителе Фредрике... — Речь идет о датском короле Фридрихе I, царствовавшем с 1524 по 1533 г.

[22] Керстанъ — Христиан (Христиерн) II, датский король с 1513 по 1524 г.; в 1520 г. захватил Стокгольм и учинил избиение шведской знати — «стокгольмскую кровавую баню»; событие это дало толчок к перевороту в Дании и национальному восстанию в Швеции.

[23] ...Крестьянуса на Датцкомъ королевстве посадили. — В Дании королем стал в 1524 г. Фридрих I (дед Фридриха II), но только в 1533 г. его сыну Христиану III удалось овладеть всей страной.

[24] ...мы от Августа кесаря родствомъ ведемся... — Иван IV имеет в виду легенду о происхождении русских Рюриковичей (через легендарного Пруса) от Августа, впервые изложенную в «Послании о Мономаховом венце» Спиридона-Саввы (см. наст. изд. т. 9.).

[25] ...а ты безбоженъ... и малую сѣнь латынскаго служения испровергли есте... — Реформация в Швеции началась в 1527 г.; конфискация церковных земель была завершена к 1540 г.

[26] ...королъ на Свѣйской землѣ отцомъ твоимъ. — Иван IV, по-видимому, противопоставляет себя, царя «божьей милостью», Юхану, получившему власть от отца.

[27] ...при Ягайле, королѣ полскомъ, хто былъ Воидило и которымъ обычаемъ Ягайлу з дядею своимъ с Кестутьемъ бои были... — Ягайло — великий князь литовский (с 1377 г.) и король польский (с 1385 г.); Кейстут — его дядя (младший брат Ольгерда). В литовско-русских летописях рассказывается, что у князя Ольгерда был любимец, холоп Войдило; Ягайло женил этого бывшего холопа на своей сестре княжне Марии; Кейстут убил Войдило; Ягайло, захватив Кейстута в плен, велел его удавить.

[28] ...Онтону Олсу... — Речь идет об участнике посольства Павла Абовского Тоне Ольсоне, который был отпущен в Швецию еще в декабре 1571 г., когда остальные послы еще оставались задержанными.

[29] ...а маленко былъ не похотѣлъ под старость... — Речь идет о войне 1555—1557 гг. между Густавом I Вазой и Иваном IV, одним из поводов к которой было требование Густава сноситься непосредственно с русским царем.

Послания Ивана IV шведскому королю Юхану III выполняли функции дипломатических грамот, и копии их помещались в составе «Книги Свейских посольств» в архиве Посольского приказа, а впоследствии — Министерства иностранных дел. Два послания (1572 и 1573 гг.), включенные в настоящее издание, принадлежат к числу многочисленных дипломатических посланий Ивана IV к шведским королям; публицистический характер сближает их (как и послание Елизавете I и послания Стефану Баторию) с иными сочинениями Ивана Грозного. Публицистический характер этих посланий ощущался уже древнерусским читателем: послания эти переписывались в «четьих» сборниках XVII—XVIII вв. (один из списков помещен в сборнике РНБ конца XVII века, собр. Титова, охр. № 1121 вместе с Первым посланием Курбскому).

В настоящем издании Послания Юхану III публикуются по списку конца XVI в. РГАДА, ф. 96 (сношения со Швецией), Свейских посольств кн. № 3 (1572—1577), лл. 2—6 об. и 7 об.—91 об.