ПАНИН Никита Иванович [15 (26) XI 1718, Данциг — 31 III (11 IV) 1783, Петербург; похоронен в Александро-Невской лавре]. Принадлежал к небогатой и незнатной дворянской семье. Детство П. прошло в Пернове (Пярну), где его отец (ум. в 1736 в чине генерал-поручика) был комендантом. Здесь П. получил основательное домашнее образование в нем.-швед, духе; этот отпечаток остался у него на всю жизнь; в свете его считали «немцем».
Путь ко двору П. открыло родство с обер-шталмейстером А. Б. Куракиным, женатым на его сестре. По собственным словам П., императрица Анна Иоанновна «его жаловала и более, нежели от старшего брата <П. И. Панина>, проку от него ожидала».
24 марта 1739 он из вахмистров лейб-гвардии Конного полка был произведен в корнеты, а по восшествии на престол Елизаветы Петровны взят ко двору камер-юнкером (10 февр. 1742). Биографическая легенда приписывает П. соперничество с А. К. Разумовским, следствием чего была почетная ссылка П. «полномочным министром» (посланником) в Копенгаген (1747). Он был уполномочен также по дороге, в Дрездене, передать поздравления Августу III Польскому по случаю бракосочетания его дочери; в Берлине был представлен Фридриху II Прусскому; в Гамбурге его догнал указ о камергерском звании, и почти сразу же, ввиду ухудшения рус.-швед, отношений, П. был перемещен в Стокгольм (1748). П. удалось предотвратить назревавший конфликт со Швецией, а затем в течение 12 лет он успешно осуществлял рус. дипломатическую линию в раздираемой борьбой партий конституционной Швеции. Здесь на фоне протестантского рационализма выработалось относительное религиозное свободомыслие П.; он познакомился в теории и на практике с государственным и судебным устройством Европы, с основными политическими идеями просветителей. Концепция монархии, ограниченной законом и участием родового дворянства в управлении страной, сложилась у П. как проекция швед. политического опыта на историю России с ее дворцовыми переворотами, начиная с Петра I.
Несмотря на награды и повышения (кавалер орденов св. Анны, 1748; св. Александра Невского, 1751; генерал-поручик, 1755), П. воспринимал свой пост как почетную ссылку. Сложность его положения усугублялась происками вице-канцлера М. И. Воронцова и Шуваловых против президента Коллегии иностр. дел А. П. Бестужева, который поддерживал П. После ссылки Бестужева в 1759 П. был отозван в Петербург. 29 июня 1760 он был назначен воспитателем цесаревича Павла. В последние дни царствования Петра III был осыпан милостями (6 апр. — д. т. советник, 2 мая — кавалер ордена св. Андрея Первозванного), но поддержал переворот 28 июня 1762, переехав с наследником в Зимний дворец. Первоначально П. стоял за провозглашение регентства Екатерины II до совершеннолетия Павла; документальное подтверждение таких намерений Екатерина получила из допросов по делу Ф. Хитрово (май 1763). Успех заговора в пользу единодержавия Екатерины заставил П. подчиниться ходу событий. Однако он сразу выступил в качестве идеолога аристократической оппозиции, выдвинув в авг., во время подготовки к коронации, проект управления, основанного не на «соизволении лиц, а на власти мест государственных». В преамбуле к манифесту о создании Имп. совета, наделенного законодательными и контрольными полномочиями, резкой критике подвергалось елизаветинское царствование, когда роль Сената стала совершенно ничтожной, были утрачены форма и порядок управления, а государственные интересы принесены в жертву фаворитам и «припадочным людям». Императрица и ближайшие советники сочли манифест аналогичным «затейке верховников» (сохранились замечания А. Н. Вильбоа и, предположительно, А. П. Бестужева к тексту манифеста). Поэтому проект, сначала утвержденный императрицей (28 дек.), осуществлен не был: по настоянию Орловых, Екатерина II аннулировала под ним свою подпись. Манифест (черновик — рукой П., копия — с его пометами) остался известным узкому кругу лиц, однако центральные идеи записки П. — соблюдение законов и борьба с фаворитизмом, пропагандировавшиеся сложившимся вокруг П. кружком, получили отражение в передовой рус. публицистике и литературе. Сходные принципы просвещенного абсолютизма в первые годы правления Екатерины II защищали и развивали писатели «сумароковской школы».
Сам П. не выступал в печати, но его связи с литераторами начинаются с довольно раннего времени. В 1747 он был в числе тех, кто субсидировал издание «Разговора об ортографии» В. К. Тредиаковского; в дневнике С. А. Порошина упоминаются рассуждения П. о сочинениях Тредиаковского и разговоры о связанных с ним анекдотах. Издания произведений М. В. Ломоносова пересылались П. в Швецию; в программе воспитания Павла Петровича Ломоносов и А. П. Сумароков упомянуты П. как преобразователи рус. языка. Сумароков в 1760-е гг. был постоянно принят при «малом дворе», где его как писателя откровенно ставили выше Ломоносова. В эти же годы П. интенсивно поддерживает начинающего Ип. Ф. Богдановича, который по заданию Е. Р. Дашковой, племянницы П., в 1763 в Москве издавал журнал «Невинное упражнение»; П. популяризировал его поэму «Сугубое блаженство» (1765) и покровительствовал его дипломатической карьере. Записи Порошина зафиксировали живой интерес П. к современным литературным событиям: фр. трагедии, комической опере, русифицированным переводам В. И. Лукина, к жанру «восточных» и др. «писем». Известен проницательный отзыв П. о типичности образа Акулины Тимофеевны в «Бригадире» Д. И. Фонвизина («она нам всем родня»). После успеха комедии П. пригласил Фонвизина на службу в свою канцелярию, и тот сделался одним из самых доверенных его сотрудников; его литературные произведения ближайших лет, включая «Недоросля», непосредственно связаны с пропагандой идей панинского кружка, хотя объективно в своей литературно-публицистической деятельности Фонвизин приходил к более широким политическим выводам, чем его покровитель, придерживавшийся аристократической социальной концепции («Слово» на выздоровление Павла Петровича, 1771).
П. был не вполне типичным для своей эпохи меценатом. Количество посвященных ему произведений невелико, и они принадлежат в основном людям, служившим под его началом. Это «Письмо о благодеянии» Ф. Я. Козельского (1776), оды В. В. Лазаревича (1779) и А. П. Палладоклиса (1771). А. П. Сумароков напечатал стихи на смерть невесты П., А. П. Шереметевой (май 1768). «Слово» И. А. Тейльса в честь П. (1771) отражает активное участие П. в деятельности рус. масонских лож и авторитет его среди масонов: при объединении рейхелевской и елагинской систем масонства в 1776 он стал мастером Великой Провинциальной ложи.
Несмотря на отвергнутый проект 1762, Екатерина II не отстранила П. от дел. Более того, он выполнял целый ряд важнейших поручений, требовавших особой секретности, в частности вел расследование по делу Мировича (июль 1764), руководил кампанией по избранию на пол. престол Станислава Августа Понятовского и др. С окт. 1763 в течение 20 лет он управлял делами Коллегии иностр. Дел. Ему принадлежала идея «Северного аккорда» — союза государств Сев. Европы в противовес Франции, Австрии и Турции, приведшая к разделу Польши. При этом П., вопреки личным и политическим антипатиям Екатерины II, оставался сторонником сближения России с Фридрихом II Прусским. В 1767 П. был возведен в графское достоинство; 22 сент. по завершении воспитания Павла Петровича произведен в сенаторы I степени (в чине фельдмаршала) и пожалован несколькими тыс. крепостных и пожизненной пенсией.
Номинально сохранив все официальные посты до конца жизни, П. отошел от дел в 1781. В мае он берет отпуск и лето проводит в имении Дугино; по возвращении осенью в Петербург выясняется, что он тяжело болен, и в коллегии его заменил И. А. Остерман.
Оставаясь в течение 13 лет воспитателем наследника, П. связывал судьбу своих реформационных планов с его будущим царствованием. Общеобразовательная программа обучения Павла, весьма неопределенно сформулированная П. еще во «Мнении о воспитании...» (1760), на деле осуществлялась также довольно плохо и непоследовательно. Свою основную задачу П. видел в политическом воспитании самодержца. Важным рубежом в этом отношении для П. являлось совершеннолетие наследника в 1773. Именно к 1772—1775 восходят смутные слухи о заговоре в пользу Павла. Сохранились сведения о переговорах с Павлом дипломата и авантюриста К. Сальдерна, о контактах с П. А. К. Разумовского, друга Павла и любовника первой его жены Натальи Алексеевны, в бумагах которого будто бы нашлись планы и списки заговорщиков. На эти слухи наложилась легенда о подготовленной П. в это время конституции для России, предусматривавшей учреждение законодательного Верховного совета с частично избираемым составом. Данные о конституции и заговоре крайне спорны; более вероятно предположение, что П. рассчитывал не на передачу власти в руки Павла, а на официальное привлечение его к управлению страной. С этим связана представленная Павлом в 1774 записка, содержавшая предложения по реорганизации армии и негативно воспринятая Екатериной (записка дорабатывалась в 1778—1779 при участии П. И. Панина). Включенные сюда общие рассуждения о поколебавшейся после Петра I законности, фаворитизме, «фундаментальных законах» как основе общественного воспитания и порядка свидетельствуют о непрекращавшемся влиянии П. на наследника и обнаруживают преемственность по отношению к идеям «проекта» П. 1762. Руководство наследником П. осуществлял до последних дней жизни (подготовка династического брака Павла с Марией Федоровной, организация их поездки по Европе под именем графа и графини Северных и т. п.).
Важнейшим документом, окончательно сформировавшим политическую платформу панинского кружка, является «Рассуждение о непременных государственных законах» (иногда в литературе упоминается как «завещание Панина»; печаталось также под назв. «Рассуждение о истребившейся в России всякой форме государственного правления»). В основе его лежит просветительская теория договорного происхождения государственной власти; из нее постулируется необходимость принятия таких законов, которые гарантировали бы политические и имущественные права сословий. Введению в России нового законодательства должно предшествовать «приуготовление» нации путем просвещения, «устроение нравов», что может осуществить только истинно добродетельный государь. Сильная сторона «Рассуждения...» заключается в резком сатирическом очерке бесправного положения всех сословий России — от дворян до крепостных, в обличении екатерининского деспотизма и критике конкретных общественных неустройств. Глубоко патетический стиль изложения подчеркивает гражданский пафос трактата.
Направленное непосредственно против Екатерины II «Рассуждение...» долгое время оставалось строго секретным документом. Идеи панинского кружка получили распространение сначала в виде живого и изменявшегося предания. Их отражение обнаруживается в конституционных замыслах, предшествовавших заговору против Павла I, участником которого был племянник П., Н. П. Панин, и воцарению Александра I. Рецепция «Рассуждения...», которое расходилось в списках с нач. XIX в., прослеживается в «Записке о древней и новой России» Н. М. Карамзина и в законодательных проектах александровского царствования. Через братьев И. А. и М. А. Фонвизиных племянников драматурга, оно попало в декабристскую среду и играло здесь роль агитационного документа. Н. М. Муравьев переработал его текст применительно к программе ранних декабристских обществ; в этой редакции (под загл. «О необходимости законов», «О законах») «Рассуждение...» было известно А. А. Бестужеву, К. Ф. Рылееву, П. А. Вяземскому, А. С. Пушкину и др. По копии с рукописи Д. И. Фонвизина его опубликовал А. И. Герцен в «Историческом сборнике Вольной русской типографии в Лондоне» (1861) под загл. «О праве государственном, Фонвизина».
Продолжает оставаться спорным вопрос о доле авторского участия П. в работе над «Рассуждением...». Наиболее авторитетный текст его сохранился среди документов, завещанных П. И. Паниным для передачи Павлу I по его вступлении на престол. Согласно прямому указанию в сопроводительной записке, оно сочинялось в последний год жизни П., «писано рукой Фонвизина из преподаваемых словесно только покойным назнаменований» и представляло собой лишь незавершенный черновой набросок вступления к проекту «фундаментальных прав», которое «смерть не допустила и зачать». Некоторое представление о содержании предполагавшегося свода основных законов дает составленное П. И. Паниным резюме «откровенных рассуждений и примышлений» П., которое он озаглавил «Прибавление к рассуждению, оставшемуся после смерти министра графа Панина...». От П. И. Панина (ум. 1789) бумаги перешли к Фонвизину, а от последнего через петербургского прокурора Пузыревского в 1796 попали к Павлу I.
Поскольку некоторые мысли «Рассуждения...» в сходных формулировках встречаются у Фонвизина начиная с сер. 1770-х гг. и ему же (это определяется стилистически) принадлежит литературная обработка всего сочинения, оно печатается среди произведений драматурга. Между тем соавторство П. подтверждает в своих мемуарах М. А. Фонвизин, указавший, что оно писалось «под руководством графа Панина», а в отношении «конституционного акта» Фонвизин был лишь «редактором». Изложенные у М. А. Фонвизина главные положения акта, не совпадающие по содержанию с запиской П. И. Панина, позволили выдвинуть версию о том, что текст конституции действительно существовал, но остался неизвестен П. И. Панину, т. к. ввиду особо опасного характера документа Д. И. Фонвизин хранил его среди собственных семейных бумаг. Как государственный деятель П. принадлежал к типу вельможи-политика. По характеристике современника, П. был типичным царедворцем: «Всегда приветливый и любезный со всеми, мягкий по манерам, вежливый в обращении, он легко снискивал себе уважение придворных сфер, своих и чужих <...>. Как царедворец предпочитал плыть по течению и примиряться с fait accompli <совершившимся фактом>. Инициативой он не отличался, великих идей не провозглашал и оставил по себе добрую память высокообразованного советника и безукоризненно честного человека» (Шильдер Н. К. Имп. Павел I. СПб., 1901. С. 10). К этому следует добавить широкий образ жизни, лучшую кухню в столице, увлечения женщинами (шумный роман с графиней Строгановой, 1765—1768; нежные отношения с Е. Р. Дашковой и др.). Впрочем, прижизненные оценки личности и политической роли П. противоречивы, и это вполне объяснимо: независимое поведение привлекало к П. внимание радикальной дворянской интеллигенции, в то время как близкие императрице круги и дипломатические противники П. прилагали немало усилий, чтобы скомпрометировать его.
Апологетический образ П. как истинного сына отечества был создан вскоре после его смерти Д. И. Фонвизиным в вышедшем анонимно сочинении «Précis historique de la vie du compte Nikita Iwanowitsch de Panine» (Лондон, 1784). Рус. перевод брошюры, сделанный И. И. Дмитриевым, появился в журнале «Зеркало света» (1786. Ч. 1. № 1. Февр; отд. изд. (под загл. «Жизнь графа Н. И. Панина»): 1786). Некоторые дополнения к этому тексту, будто бы восходящие к рус. оригиналу Фонвизина (источник ныне утрачен), были напечатаны в сочинениях писателя, изданных П. П. Бекетовым (1830). Своих взаимоотношений с П. Фонвизин касается в автобиографическом «Чистосердечном признании...». Отзывы Фонвизина имели решающее значение для утверждения гражданской репутации П. в глазах ближайшего потомства. Современная историография отводит П. в истории освободительных идей довольно скромное место.
Надгробие в честь П. было воздвигнуто Павлом I в церкви св. Магдалины в Павловске (1797).
Архив П. после его смерти был опечатан; в виде отдельного фонда не сохранился; часть бумаг находится в РГБ.
Лит.: Сб. имп. Рус. ист. о-ва. СПб., 1871. Т. 7; Порошин С. А. Зап. СПб., 1881; Кобеко Д. Цесаревич Павел Петрович. СПб., 1887; Шильдер Н. К. Имп. Павел I. СПб., 1901; Брауде А. Панин Н. И. // Рус. биогр. словарь. Т. «Павел, преподобный — Петр (Илейка)» (1902); Шумигорский Е. Имп. Павел I. СПб., 1907; Гуковский Г. А. Очерки по истории рус. лит. ХVIII в.: (Дворянская фронда в лит. 1750—1760-х гг.). М.; Л., 1936; Пигарев К. В. «Рассуждение о непременных государственных законах» Фонвизина в переработке Н. Муравьева // Лит. наcл. М., 1956. Т. 60, кн. 1; Фонвизин Д. И. Собр. соч. М.; Л., 1959. Т. 2; Макогоненко Г. П. Фонвизин: Творческий путь. М.; Л., 1961; Эйдельман Н. Я. Герцен против самодержавия. М., 1973.
В. П. Степанов