БАРСОВ Антон Алексеевич [1 (12) (III) 1730, Москва — 21 XII 1791 (1 I 1792), там же; похоронен в Андрониевом м-ре, могила не сохр.]. Сын А. К. Барсова. В 1738 был определен в низшую школу Славяно-греко-лат. академии. 24 марта 1748, будучи учеником класса риторики, был внесен В. К. Тредиаковским в список семинаристов, отправляемых для пополнения Акад. ун-та, и 14 мая прибыл в Петербург. Сохранились неизменно благожелательные отзывы профессоров об успехах студента Б. в математике и гуманитарных дисциплинах; в том же 1748 В. был назначен переводить статьи для «СПб. вед.». Хотя Г.-Ф. Миллер и настаивал, чтобы он посвятил себя чистой науке, Б. вскоре поручили вести математические занятия в классах Акад. гимназии. В отзыве экзаменационной комиссии 1751 за подписью М. В. Ломоносова Б. рекомендовалось сосредоточиться на словесных и философских предметах и «упражняться таким образом, чтобы главное его дело было философия». Философию Б. слушал у И.-А. Брауна; в риторике и красноречии он был учеником И.-Э. Фишера, который оценивал его успехи выше успехов Н. Н. Поповского, замечая, что Б. «очень остроумен и легко приметить, понять и выдумать может». В дек. 1753 Б. получил звание магистра философии и свободных наук и был оставлен при Академии с обязанностью читать лекции по математике, а также заниматься новыми языками и переводами «ученых» сочинений. Среди последних оказались работы А.-Н. Гришова о микроскопах и Г.-В. Рихмана, в опытах которого Б. принимал участие, об электричестве.
При организации Моск. ун-та Б. по рекомендации Г. Н. Теплова был зачислен в его штат преподавателем математики (февр. 1755), а в янв. 1761 в звании ординарного профессора занял освободившуюся после смерти Поповского кафедру красноречия, т. е. преподавал риторику, поэтику и рус. язык.
Курс лекций, который Б. открыл речью «О употреблении красноречия в Российской империи» (31 янв. 1761; не сохр.) и который читал в течение 30 лет, сыграл значительную роль в формировании литературно-эстетических представлений рус. интеллигенции и, хотя в целом сильно отставал от литературной практики, в какой-то мере подготовил взлет неоклассических увлечений нач. XIX в. В основе курса риторики Б. лежало руководство лейпцигского профессора И.-А. Эрнести «Opuscula oratoria» (рус. пер. — Начала риторики. М., 1828), большого знатока лат. литературы. Среди произведений, которые Б. комментировал и толковал студентам в разные годы, были речи Цицерона, «Энеида» Вергилия, комедии Плавта и Теренция, оды, эпистолы и «Послание к Пизонам» («Искусство поэзии») Горация. В задачи Б. входило также обучение переводу с древних языков, навыкам стихотворства и составлению речей. Практическое применение правил поэзии и красноречия Б. демонстрировал на примерах из рус. литературы, гл. о. из Ломоносова. В общей сложности он рассмотрел похвальные «слова» поэта, поэму «Петр Великий» и наиболее известные оды; из Ломоносова черпались также примеры для описания правил рус. стихосложения. Стихотворения др. авторов привлекались Б. более или менее случайно.
В 1776—1777 учебном году Б. читал свой курс по учебнику красноречия И.-Ф. Бурга, который ранее использовался в Акад. гимназии, ориентируя слушателей на выпущенное университетом переиздание книги, подготовленное Н. Н. Бантышом-Каменским («Burgii Elementa oratoria…», 1776) и дополненное издателем рус. примерами и библиографией рус. книг. С 1789 Б. начал читать раздел о поэзии по более совершенному пособию «Institutiones poeticae…» Жозефа де Жуванси (1е ed. 1718), автор которого основывался на некоторых принципах эстетики фр. классицизма; в частности, здесь было развито противопоставление поэзии стихотворству как чистой версификации.
Б. считался одним из лучших знатоков лат. языка. В 1762 он перевел классическую «Краткую латинскую грамматику» X. Целлария в переработке И.-М. Геснера, приложив к ней биографии составителей; поклонник римских ораторов, он пытался поддержать традицию светского «слова» на лат. языке (рукоп. конволют лат. «речей» Б. не сохр.). Заслуги Б. как латиниста были отмечены избранием его, возможно по рекомендации И. Е. Шварца, в почетные члены Иенского лат. о-ва (между 1780 и 1782), пропагандировавшего возрождение древних языков.
Научная деятельность Б. была тесно связана с преподавательской. Он стал инициатором создания (2 авг. 1771) Вольного Рос. собрания при Моск. ун-те, вокруг которого сгруппировались не только московские, но и петербургские историки и литераторы и главной задачей которого являлись подготовка словаря литературного языка, а также издание «полезных» сочинений и переводов. Б. оставался его бессменным секретарем до 1787, осуществив в качестве редактора выпуск ч. 1—6 «Опыта тр. Вольного Рос. собрания» (1774—1783). Из его собственных литературных выступлений здесь заслуживают внимания публикация старой «Речи о пользе учреждения имп. Московского университета при открытии оного 1755 года апреля 26 дня» и полемика с М. И. Плещеевым. («Англоманом»), переводчиком монолога Гамлета, о метафорическом богатстве церковнослав. языка.
После прекращения деятельности Вольного Рос. собрания Б. в качестве председателя возглавил О-во любителей учености (открыто 2 июля 1789). Оно, вероятно, должно было противостоять влиянию тесно связанного с Н. И. Новиковым и масонскими организациями Дружеского учен. о-ва, которое наряду с чисто просветительскими задачами ставило целью исправление «сердца и нравственности» соотечественников.
В рамках собрания, с привлечением его членов и студентов университета, Б. приступил к созданию «Словаря российского языка», выпустив в 1776 корректурный экземпляр литеры «А». Остальные материалы «Словаря» были позднее переданы в распоряжение Рос. Академии, куда Б. был избран с момента ее официального открытия (21 окт. 1783) и в словарной работе которой принял недолгое (1783—1784), но глубоко профессиональное участие (дополнения к первым листам «Словаря», замечания о правописании «Ъ» и «Е»).
Репутация Б. как знатока языка сложилась прежде всего на основании его работ в области грамматики, в которых он подверг пересмотру грамматическое наследие В. Е. Адодурова, В. К. Тредиаковского и М. В. Ломоносова. Первой из них был чисто нормативный начальный учебник «Азбука церковная и гражданская…» (1768), в заключении которого Б. изложил свои взгляды на правописание. Ряд его соображений о составе рус. алфавита (ненадобность «Ъ», «Ө», «И», «V» и др.) вызвали резкое возражение А. П. Сумарокова в незавершенной статье «О правописании» (нач. 1770-х гг.): «Что до правописания надлежит, никакого наставления нет, ниже малейшего во правописании углубления; в чем я прошу господина Б., как моего приятеля, на меня не сетовать; ибо я не его, а его Азбуку трогаю, безо всякого тщания или проницания сочиненную». Раздел «Краткие примечания о правописании» был затем повторен в более обстоятельном учебнике для гимназии Моск. ун-та «Краткие правила Российской грамматики…» (1773, по др. данным — 1771; 9-е изд. 1797). Согласно предисловию, он был составлен по распоряжению В. Е. Адодурова и с использованием его «Начальных оснований Российской грамматики» (1728). Авторство Б. в отношении этой традиционно приписываемой ему книги, а также в отношении иного варианта «Кратких правил…» (1784), в настоящее время подвергается сомнению. Составителем ее называют учителя Унив. гимназии В. Ф. Романова, что не снимает вопроса об участии Б. или о заимствованиях из его трудов в этом издании.
Наиболее откровенно свои нетрадиционные орфографические взгляды Б. изложил в лат. трактате «De Brachygraphia» («О скором письме»), оглашенном в университете 20 февр. 1786 (текст не сохр.). По свидетельству Евгения Болховитинова, Б. предложил в нем наряду с сокращением алфавита также систему краткого стенографического письма при помощи обозначения наиболее распространенных слов несколькими буквами.
Центральный труд Б. «Российская грамматика» вырос из поручения Комиссии нар. уч-щ (в марте 1783, после смерти В. П. Светлова) составить пособие для учителей по образцу славяно-серб. учебника И.-И. Фельбингера. В процессе работы (с июля 1783 по февр. 1788) Б. отклонился от практических задач и создал чисто научное лингвистическое сочинение.
Б. преимущественно интересовали вопросы морфологии языка; меньшее внимание он уделил синтаксису и пунктуации. В то же время развернутый раздел о правописании непосредственно связан со спорами и колебаниями в этой области, характерными для писателей XVIII в. Предложения Б. о реформе алфавита в общем вызывали скептическое отношение современников; единомышленники его были крайне немногочисленны (С. Г. Домашнев, Д. И. Языков).
Т. к. работа Б. не соответствовала плану Комиссии нар. уч-щ, вместо нее была издана сокращенная грамматика Е. В. Сырейщикова, ученика и родственника Б. Замысел опубликовать «Российскую грамматику» в переработке М. С. Пахомова не осуществился, как и надежда Б. на отдельное издание его труда. Текст грамматики сохранился в неполных списках, принадлежавших X. А. Чеботареву и М. Н. Муравьеву.
Грамматические воззрения Б. в определенной степени подготовили споры о языке между шишковнстами и карамзинистами. Сам Б. как стилист принадлежал к стойким последователям теории «трех штилей» Ломоносова. Тем не менее Н. М. Карамзин в посвященной Б. полуиронической статье «Великий муж Русской грамматики» (1803) особо выделил поднятый этим «педантом» и гибко решавшийся им вопрос о соотношении «правил» и живого словоупотребления, ставший центральным в практике рус. сентиментализма. Затронутый Б. вопрос о различии исконно рус. и церковнослав. языков позднее также стал одним из предметов общелитературной полемики.
В качестве профессора университета Б. приходилось выполнять мн. правительственные поручения. По указаниям И. И. Бецкого он составил «Генеральный план Московского воспитательпого дома» (1763); в 1767 был привлечен к редакционной работе в Комиссии нового Уложения и оформлял законодательные предложения, относящиеся к дворянству. В 1763 под его наблюдением печаталась ч. 1 «Наставлений политических...» Я.-Ф. Бильфельда, в переводе которых с фр. наряду с Ф. Я. Шаховским принимала участие Екатерина II, использовавшая эту книгу при составлении «Наказа». За перевод ч. 2 (1775) Б. был награжден чином кол. советника (18 июля 1775), дававшим права потомственного дворянства.
4 дек. 1783 последовало распоряжение императрицы о привлечении московских профессоров к собиранию, согласно указаниям А. П. Шувалова, материалов по древней рус. истории. Т. к. Б. к этому времени уже публиковал документы XV—XVI вв. о браках вел. князей в «Опыте тр. Вольного Рос. собрания» и был известен как собиратель древних рукописей, куратор университета И. И. Шувалов поручил эту работу ему и Х. А. Чеботареву. Выписки за 1224—1374, сделанные Б. по разным источникам, сохранились в составе подготовительных материалов к «Запискам касательно Российской истории» Екатерины II (ГПБ, ф. 885, № 319). Задание это, видимо, стимулировало собственные исторические замыслы Б. В его бумагах остался план труда под назв. «Симфония, или Свод бытии Российских». Он был задуман как хронологический перечень событий рус. истории с 860 по 1598 г., который будут сопровождать развернутые именные, предметные и др. указатели. К плану Б. приложил «Опыток, или Образчик…» «Свода» за 860—864 гг., скомпилированный из «Истории» В. Н. Татищева. Карамзин, уже в это время проявлявший интерес к возможным способам разработки рус. истории, опубликовал «Свод» в «Моск. журн.» (1792, ч. 7, сент.; публ. иллюстрирует также своеобразную орфографию Б.).
Б. принадлежал к консервативно настроенной части профессуры; в частности, он оказался среди осудивших диссертацию Д. С. Аничкова (1769). Не занимая административных постов, он тем не менее как член Унив. конференции имел возможность оказывать влияние на университетскую жизнь. С 1756 по сент. 1765 Б. редактировал издаваемую университетом газету «Моск. вед.» и держал корректуру большинства книг Унив. типографии; в 1760-х гг. был «инспектором» (начальником) обеих гимназий, дворянской и разночинной. С этим временем связано исключение из числа гимназистов некоторых впосл. видных лиц (Г. А. Потемкин, Н. И. Новиков и др.). Через Б. в течение 20 лет (цензор с 1771; имя Б. стало указываться на об. титула с 1779) проходили все печатавшиеся в Унив. Типографии издания; к 1791 он «отправлял» также «публичную цензуру при театре и вольных типографиях Москвы». В связи с широкой научно-общественной деятельностью, прежде всего цензурной, Б. приходилось общаться со мн. московскими литераторами. Сохранились сведения о близких отношениях Б. с Карамзиным периода издания «Моск. журн.» и М. Н. Муравьевым.
На стыке административной и ученой деятельности Б. находятся его «речи», высоко ценимые современниками как образцы практического приложения теории элоквенции. Б. был постоянным оратором на торжественных актах (заседаниях) университета. Общее количество произнесенных им «слов» определить затруднительно; наиболее важные вошли в «Собрание речей…» (1788), посвященное автором И. И. Шувалову как личному «благодетелю» Б. и покровителю литературы. Они приурочены к придворным или государственным событиям («на мир с Портою», 1775; «первое седмилетие мира в России», 1781 и др.) и примыкают к идущей от В. К. Тредиаковского традиции ораторской прозы (см.: Речи, произнесенные в торжественных собраниях имп. Моск. ун-та рус. профессорами оного. М., 1819, ч. 1).
Б. не писал стихов; приписывавшаяся ему «Ода» на победы 1770 в «Кошельке» Н. И. Новикова (1774; подп. — «А. Б.») принадлежала Аполлосу Байбакову. Б. приписывается также анонимно изданный сборник «Собрание 4291 древних российских пословиц» (1770; 3-е изд. 1787).
Бумаги Б. были приобретены А. И. Мусиным-Пушкиным; редкие книги и древние рукописи также влились в его коллекцию; остальное, в т. ч. т. 1—6 автобиографических «Записок», которыми пользовался Евгений Болховитинов, владелец предполагал передать в Арх. Коллегии иностр. дел, но, видимо, не успел этого сделать, и они погибли вместе с его библиотекой.
Лит.: Евгений. Словарь, ч. 1 (1845); Биогр. словарь Моск. ун-та, т. 1 (1855); Сухомлинов. Рос. Академия, вып. 4 (1878); Пенчко. Документы, т. 1—3 (1960—1963); Кулябко. Ломоносов (1962); Кулябко. Замечательные питомцы (1977); Барсов А. А. Обстоятельная рос. грамматика / Предисл. Б. А. Успенского; Подгот. текста М. П. Тоболовой. М., 1981.
В. П. Степанов
БАРСОВ Антон Алексеевич [1 (12) (III) 1730, Москва—21 XII 1791 (1 I 1792), там же; похоронен в Андрониевом м-ре, могила не сохр.]. Сын А. К. Барсова. В 1738 был определен в низшую школу Славяно-греко-лат. академии. 24 марта 1748, будучи учеником класса риторики, был внесен В. К. Тредиаковским в список семинаристов, отправляемых для пополнения Акад. ун-та, и 14 мая прибыл в Петербург. Сохранились неизменно благожелательные отзывы профессоров об успехах студента Б. в математике и гуманитарных дисциплинах; в том же 1748 В. был назначен переводить статьи для «СПб. вед.». Хотя Г. -Ф. Миллер и настаивал, чтобы он посвятил себя чистой науке, Б. вскоре поручили вести математические занятия в классах Акад. гимназии. В отзыве экзаменационной комиссии 1751 за подписью М. В. Ломоносова Б. рекомендовалось сосредоточиться на словесных и философских предметах и «упражняться таким образом, чтобы главное его дело было философия». Философию Б. слушал у И. -А. Брауна; в риторике и красноречии он был учеником И. -Э. Фишера, который оценивал его успехи выше успехов Н. Н. Поповского, замечая, что Б. «очень остроумен и легко приметить, понять и выдумать может». В дек. 1753 Б. получил звание магистра философии и свободных наук и был оставлен при Академии с обязанностью читать лекции по математике, а также заниматься новыми языками и переводами «ученых» сочинений. Среди последних оказались работы А. -Н. Гришова о микроскопах и Г. -В. Рихмана, в опытах которого Б. принимал участие, об электричестве.
При организации Моск. ун-та Б. по рекомендации Г. Н. Теплова был зачислен в его штат преподавателем математики (февр. 1755), а в янв. 1761 в звании ординарного профессора занял освободившуюся после смерти Поповского кафедру красноречия, т. е. преподавал риторику, поэтику и рус. язык.
Курс лекций, который Б. открыл речью «О употреблении красноречия в Российской империи» (31 янв. 1761; не сохр.) и который читал в течение 30 лет, сыграл значительную роль в формировании литературно-эстетических представлений рус. интеллигенции и, хотя в целом сильно отставал от литературной практики, в какой-то мере подготовил взлет неоклассических увлечений нач. XIX в. В основе курса риторики Б. лежало руководство лейпцигского профессора И. -А. Эрнести «Opuscula oratoria» (рус. пер. — Начала риторики. М., 1828), большого знатока лат. литературы. Среди произведений, которые Б. комментировал и толковал студентам в разные годы, были речи Цицерона, «Энеида» Вергилия, комедии Плавта и Теренция, оды, эпистолы и «Послание к Пизонам» («Искусство поэзии») Горация. В задачи Б. входило также обучение переводу с древних языков, навыкам стихотворства и составлению речей. Практическое применение правил поэзии и красноречия Б. демонстрировал на примерах из рус. литературы, гл. о. из Ломоносова. В общей сложности он рассмотрел похвальные «слова» поэта, поэму «Петр Великий» и наиболее известные оды; из Ломоносова черпались также примеры для описания правил рус. стихосложения. Стихотворения др. авторов привлекались Б. более или менее случайно.
В 1776 — 1777 учебном году Б. читал свой курс по учебнику красноречия И. -Ф. Бурга, который ранее использовался в Акад. гимназии, ориентируя слушателей на выпущенное университетом переиздание книги, подготовленное Н. Н. Бантышом-Каменским («Burgii Elementa oratoria…», 1776) и дополненное издателем рус. примерами и библиографией рус. книг. С 1789 Б. начал читать раздел о поэзии по более совершенному пособию «Institutiones poeticae…» Жозефа де Жуванси (1е ed. 1718), автор которого основывался на некоторых принципах эстетики фр. классицизма; в частности, здесь было развито противопоставление поэзии стихотворству как чистой версификации.
Б. считался одним из лучших знатоков лат. языка. В 1762 он перевел классическую «Краткую латинскую грамматику» X. Целлария в переработке И. -М. Геснера, приложив к ней биографии составителей; поклонник римских ораторов, он пытался поддержать традицию светского «слова» на лат. языке (рукоп. конволют лат. «речей» Б. не сохр.). Заслуги Б. как латиниста были отмечены избранием его, возможно по рекомендации И. Е. Шварца, в почетные члены Иенского лат. о-ва (между 1780 и 1782), пропагандировавшего возрождение древних языков.
Научная деятельность Б. была тесно связана с преподавательской. Он стал инициатором создания (2 авг. 1771) Вольного Рос. собрания при Моск. ун-те, вокруг которого сгруппировались не только московские, но и петербургские историки и литераторы и главной задачей которого являлись подготовка словаря литературного языка, а также издание «полезных» сочинений и переводов. Б. оставался его бессменным секретарем до 1787, осуществив в качестве редактора выпуск ч. 1 — 6 «Опыта тр. Вольного Рос. собрания» (1774 — 1783). Из его собственных литературных выступлений здесь заслуживают внимания публикация старой «Речи о пользе учреждения имп. Московского университета при открытии оного 1755 года апреля 26 дня» и полемика с М. И. Плещеевым. («Англоманом»), переводчиком монолога Гамлета, о метафорическом богатстве церковнослав. языка.
После прекращения деятельности Вольного Рос. собрания Б. в качестве председателя возглавил О-во любителей учености (открыто 2 июля 1789). Оно, вероятно, должно было противостоять влиянию тесно связанного с Н. И. Новиковым и масонскими организациями Дружеского учен. о-ва, которое наряду с чисто просветительскими задачами ставило целью исправление «сердца и нравственности» соотечественников.
В рамках собрания, с привлечением его членов и студентов университета, Б. приступил к созданию «Словаря российского языка», выпустив в 1776 корректурный экземпляр литеры «А». Остальные материалы «Словаря» были позднее переданы в распоряжение Рос. Академии, куда Б. был избран с момента ее официального открытия (21 окт. 1783) и в словарной работе которой принял недолгое (1783 — 1784), но глубоко профессиональное участие (дополнения к первым листам «Словаря», замечания о правописании «Ъ» и «Е»).
Репутация Б. как знатока языка сложилась прежде всего на основании его работ в области грамматики, в которых он подверг пересмотру грамматическое наследие В. Е. Адодурова, В. К. Тредиаковского и М. В. Ломоносова. Первой из них был чисто нормативный начальный учебник «Азбука церковная и гражданская…» (1768), в заключении которого Б. изложил свои взгляды на правописание. Ряд его соображений о составе рус. алфавита (ненадобность «Ъ», «Ө», «И», «V» и др.) вызвали резкое возражение А. П. Сумарокова в незавершенной статье «О правописании» (нач. 1770-х гг.): «Что до правописания надлежит, никакого наставления нет, ниже малейшего во правописании углубления; в чем я прошу господина Б., как моего приятеля, на меня не сетовать; ибо я не его, а его Азбуку трогаю, безо всякого тщания или проницания сочиненную». Раздел «Краткие примечания о правописании» был затем повторен в более обстоятельном учебнике для гимназии Моск. ун-та «Краткие правила Российской грамматики…» (1773, по др. данным — 1771; 9-е изд. 1797). Согласно предисловию, он был составлен по распоряжению В. Е. Адодурова и с использованием его «Начальных оснований Российской грамматики» (1728). Авторство Б. в отношении этой традиционно приписываемой ему книги, а также в отношении иного варианта «Кратких правил…» (1784), в настоящее время подвергается сомнению. Составителем ее называют учителя Унив. гимназии В. Ф. Романова, что не снимает вопроса об участии Б. или о заимствованиях из его трудов в этом издании.
Наиболее откровенно свои нетрадиционные орфографические взгляды Б. изложил в лат. трактате «De Brachygraphia» («О скором письме»), оглашенном в университете 20 февр. 1786 (текст не сохр.). По свидетельству Евгения Болховитинова, Б. предложил в нем наряду с сокращением алфавита также систему краткого стенографического письма при помощи обозначения наиболее распространенных слов несколькими буквами.
Центральный труд Б. «Российская грамматика» вырос из поручения Комиссии нар. уч-щ (в марте 1783, после смерти В. П. Светлова) составить пособие для учителей по образцу славяно-серб. учебника И. -И. Фельбингера. В процессе работы (с июля 1783 по февр. 1788) Б. отклонился от практических задач и создал чисто научное лингвистическое сочинение.
Б. преимущественно интересовали вопросы морфологии языка; меньшее внимание он уделил синтаксису и пунктуации. В то же время развернутый раздел о правописании непосредственно связан со спорами и колебаниями в этой области, характерными для писателей XVIII в. Предложения Б. о реформе алфавита в общем вызывали скептическое отношение современников; единомышленники его были крайне немногочисленны (С. Г. Домашнев, Д. И. Языков).
Т. к. работа Б. не соответствовала плану Комиссии нар. уч-щ, вместо нее была издана сокращенная грамматика Е. В. Сырейщикова, ученика и родственника Б. Замысел опубликовать «Российскую грамматику» в переработке М. С. Пахомова не осуществился, как и надежда Б. на отдельное издание его труда. Текст грамматики сохранился в неполных списках, принадлежавших X. А. Чеботареву и М. Н. Муравьеву.
Грамматические воззрения Б. в определенной степени подготовили споры о языке между шишковнстами и карамзинистами. Сам Б. как стилист принадлежал к стойким последователям теории «трех штилей» Ломоносова. Тем не менее Н. М. Карамзин в посвященной Б. полуиронической статье «Великий муж Русской грамматики» (1803) особо выделил поднятый этим «педантом» и гибко решавшийся им вопрос о соотношении «правил» и живого словоупотребления, ставший центральным в практике рус. сентиментализма. Затронутый Б. вопрос о различии исконно рус. и церковнослав. языков позднее также стал одним из предметов общелитературной полемики.
.В качестве профессора университета Б. приходилось выполнять мн. правительственные поручения. По указаниям И. И. Бецкого он составил «Генеральный план Московского воспитательпого дома» (1763); в 1767 был привлечен к редакционной работе в Комиссии нового Уложения и оформлял законодательные предложения, относящиеся к дворянству. В 1763 под его наблюдением печаталась ч. 1 «Наставлений политических...» Я. -Ф. Бильфельда, в переводе которых с фр. наряду с Ф. Я. Шаховским принимала участие Екатерина II, использовавшая эту книгу при составлении «Наказа». За перевод ч. 2 (1775) Б. был награжден чином кол. советника (18 июля 1775), дававшим права потомственного дворянства.
4 дек. 1783 последовало распоряжение императрицы о привлечении московских профессоров к собиранию, согласно указаниям А. П. Шувалова, материалов по древней рус. истории. Т. к. Б. к этому времени уже публиковал документы XV — XVI вв. о браках вел. князей в «Опыте тр. Вольного Рос. собрания» и был известен как собиратель древних рукописей, куратор университета И. И. Шувалов поручил эту работу ему и Х. А. Чеботареву. Выписки за 1224 — 1374, сделанные Б. по разным источникам, сохранились в составе подготовительных материалов к «Запискам касательно Российской истории» Екатерины II (ГПБ, ф. 885, № 319). Задание это, видимо, стимулировало собственные исторические замыслы Б. В его бумагах остался план труда под назв. «Симфония, или Свод бытии Российских». Он был задуман как хронологический перечень событий рус. истории с 860 по 1598 г., который будут сопровождать развернутые именные, предметные и др. указатели. К плану Б. приложил «Опыток, или Образчик…» «Свода» за 860 — 864 гг., скомпилированный из «Истории» В. Н. Татищева. Карамзин, уже в это время проявлявший интерес к возможным способам разработки рус. истории, опубликовал «Свод» в «Моск. журн.» (1792, ч. 7, сент.; публ. иллюстрирует также своеобразную орфографию Б.).
Б. принадлежал к консервативно настроенной части профессуры; в частности, он оказался среди осудивших диссертацию Д. С. Аничкова (1769). Не занимая административных постов, он тем не менее как член Унив. конференции имел возможность оказывать влияние на университетскую жизнь. С 1756 по сент. 1765 Б. редактировал издаваемую университетом газету «Моск. вед.» и держал корректуру большинства книг Унив. типографии; в 1760-х гг. был «инспектором» (начальником) обеих гимназий, дворянской и разночинной. С этим временем связано исключение из числа гимназистов некоторых впосл. видных лиц (Г. А. Потемкин, Н. И. Новиков и др.). Через Б. в течение 20 лет (цензор с 1771; имя Б. стало указываться на об. титула с 1779) проходили все печатавшиеся в Унив. Типографии издания; к 1791 он «отправлял» также «публичную цензуру при театре и вольных типографиях Москвы». В связи с широкой научно-обще-ственной деятельностью, прежде всего цензурной, Б. приходилось общаться со мн. московскими литераторами. Сохранились сведения о близких отношениях Б. с Карамзиным периода издания «Моск. журн.» и М. Н. Муравьевым.
На стыке административной и ученой деятельности Б. находятся его «речи», высоко ценимые современниками как образцы практического приложения теории элоквенции. Б. был постоянным оратором на торжественных актах (заседаниях) университета. Общее количество произнесенных им «слов» определить затруднительно; наиболее важные вошли в «Собрание речей…» (1788), посвященное автором И. И. Шувалову как личному «благодетелю» Б. и покровителю литературы. Они приурочены к придворным или государственным событиям («на мир с Портою», 1775; «первое седмилетие мира в России», 1781 и др.) и примыкают к идущей от В. К. Тредиаковского традиции ораторской прозы (см.: Речи, произнесенные в торжественных собраниях имп. Моск. ун-та рус. профессорами оного. М., 1819, ч. 1).
Б. не писал стихов; приписывавшаяся ему «Ода» на победы 1770 в «Кошельке» Н. И. Новикова (1774; подп. — «А. Б.») принадлежала Аполлосу Байбакову. Б. приписывается также анонимно изданный сборник «Собрание 4291 древних российских пословиц» (1770; 3-е изд. 1787).
Бумаги Б. были приобретены А. И. Мусиным-Пушкиным; редкие книги и древние рукописи также влились в его коллекцию; остальное, в т. ч. т. 1 — 6 автобиографических «Записок», которыми пользовался Евгений Болховитинов, владелец предполагал передать в Арх. Коллегии иностр. дел, но, видимо, не успел этого сделать, и они погибли вместе с его библиотекой.
Лит.: Евгений. Словарь, ч. 1 (1845); Биогр. словарь Моск. ун-та, т. 1 (1855); Сухомлинов. Рос. Академия, вып. 4 (1878); Пенчко. Документы, т. 1 — 3(1960 — 1963); Кулябко. Ломоносов (1962); Кулябко. Замечательные питомцы (1977); Барсов А. А. Обстоятельная рос. грамматика / Предисл. Б. А. Успенского; Подгот. текста М. П. Тоболовой. М., 1981.
В. П. Степанов