БАЙБАКОВ Андрей Дмитриевич (в монашестве — Аполлос) [1737, Малороссия, с. Зметаево — 14 (26) V 1801, Архангельск]. Родился в бедной и, по-видимому, не дворянской семье. Только при помощи каких-то благотворителей юноше удалось попасть в Москву, где он поступил в Славяно-греко-лат. академию (1757—1767). По выходе из академии он продолжил образование на философском факультете Моск. ун-та (9 февр. 1768 — 26 марта 1770), — гл. о., чтобы усовершенствоваться в юриспруденции, математике и новых языках (ЦГИА, ф. 796, оп. 48, № 490), а службу начал корректором Унив. типографии (1770—1771). Одновременно Б. продолжал посещать интересовавшие его публичные лекции. Так, в записи Б. сохранился прочитанный И.-Г. Рейхелем в 1773 курс статистики, который с исправлениями автора и в своем переводе он издал под загл. «Краткое руководство к познанию состояния некоторых знатных европейских государств…» (1775; посв. вел. кн. Павлу Петровичу).
В 1772 Б. возвратился в Славяно-греко-лат. академию в качестве преподавателя поэтики и риторики; в 1774 принял монашество (ЦГИА, ф. 796, оп. 55, № 382) и начал продвигаться по служебной лестнице: ректор Троицкой дух. семинарии (с апр. 1775), исполняющий должность наместника Троице-Сергиевой лавры (1782—1783), архимандрит Заиконоспасского монастыря (с 17 дек. 1783) и ректор Славяно-греко-лат. академии (1783—1785). Все это время Б. не прекращал преподавательской деятельности. В 1778 он получил разрешение Платона Левшина разделить курс риторики и поэтики; согласно его плану, в преподавании поэтики особое внимание уделялось практике стихотворства. Богословие Б. читал, руководствуясь системой Феофана Прокоповича, но несколько очищая ее от элементов схоластики (курс в записи Евлампия Введенского). Б. поручалась организация публичных актов и диспутов, в которых он и сам принимал участие («Речь <…> во время богословского состязания 11 июля 1774 г.» в честь М. Г. Собакина, П. Д. Еропкина и др.). Материалы диспута 1781 в Троицкой дух. семинарии Б. напечатал под загл. «Богословские рассуждения….» (1781). Ему самому в книге, очевидно, принадлежали две неподписанные речи: «О разных в славяно-российской церкви <….> знаменитейших приключениях» (на материале житийной литературы, трудов М. М. Щербатова, В. Н. Татищева, М. В. Ломоносова и др.) и «Рассуждение о древнем славянском богослужении», посвященное языческой мифологии славян (по М. И. Попову и М. Д. Чулкову). Здесь же помещены подготовленные под руководством Б. «Разговоры» (в т. ч. в стихах), которые читали на диспуте семинаристы (П. М. Карабанов, И. Александровский и др.). В 1785 Б. выступил с толкованиями на апостольские послания, укрепляя свою репутацию ученого богослова. Как способный ученик и последователь Платона он был назначен на годичную «чреду богослужения и проповеди» при дворе (с дек. 1785); произнесенные им здесь проповеди вошли в книгу «Дар для благодетелей и друзей…» (1786). Из Петербурга он уехал настоятелем в Воскресенский монастырь (Новый Иерусалим), о достопамятностях которого составил особую историческую записку (ЦГИА, ф. 796, оп. 69, № 21; не изд.); в 1788 был посвящен в сан епископа и назначен епископом севским и орловским (1788—1798). Последним местом службы Б. стал Архангельск, куда он был переведен по именному повелению 26 окт. 1798. Из дружеских писем Б. к А. А. Самборскому выясняется, что Б. пользовался покровительством А. А. Безбородко (ИРЛИ, ф. 620, № 176, л. 12—16; № 178, л. 4). Б. принадлежал к узкому кругу просвещенного духовенства, которое в борьбе с деистическим и антиклерикальным движением считало необходимым подкрепить «истины веры» философскими обоснованиями. Б. делал это в духе усвоенной в университете вольфианской телеологии и учения о предустановленной гармонии, не отказываясь в своих рационалистических построениях и от естественнонаучных аргументов. Наиболее очевидно это проявилось в сочинении Б. «Евгеонит, или Созерцание в натуре видимых божиих дел» (1782), построенном по образцу «Разговоров о множестве миров» Б. Фонтенеля. Ссылаясь на труды Н. Коперника, И. Ньютона, Л. Эйлера, Г.-В. Крафта и др., Б. дал естественнонаучное описание мира, созданного для Евгеонита, человека, «произведенного в свет для своего благополучия». Он переложил стихами «Песни духовные…» Х.-Ф. Геллерта, «нравственную философию» которого пропагандировали в Москве нем. профессора. Из богословских трудов Б. переработал для рус. читателя «Христианскую философию…» фельятинца кардинала Дж. Бона (1774; посв. Е. Р. Дашковой, детей которой Б. «наставлял» в эти годы). Под загл. «Вера, надежда, любовь…» (1782) вышли богословские главы из «Апологии, или Защиты от напрасных в безбожии клевет…» англ. врача и духовного писателя Т. Броуна, при жизни обвинявшегося в атеизме; оригинал был получен Б. из личной библиотеки Платона.
Б., как и Платона, привлекали религиозно-этические идеи рус. масонов. Он был близок с Н. Н. Трубецким, откликом на беседы с ним о воспитании юношества явилась брошюра «Общий способ учения…» (1781; основана на трудах Л.-А. Караччиоли, Иоахима Ланге, Канзия). С масонской литературой Б. сближала и любовь к аллегорическим формам повествования. Мн. сочинения Б. выходили или были переизданы в типографии Н. И. Новикова.
Первое из известных оригинальных сочинений Б. — «Ода России» (в связи с победами над Турцией в 1770), появилось в «Кошельке» Новикова (1774; приписывалось А. А. Барсову); тогда же он напечатал вместе с нотами И.-Б. Керцелли «Канто <….> 1774 года июля 10 дня» на мир с Портою (Муз. увеселение, 1774) и «Кантату П. Б. Шереметеву» (1774). Однако типичными для творчества Б. стали не произведения «похвального жанра», а своеобразные назидательные «повести» с характерным посвящением «богу, церкви и отечеству».
Б. преследовал в них сугубо нравоучительные задачи. Он стремился сделать близкими и понятными для читателя отвлеченные истины православной этики; показать, что идея бога вытекает из опыта человеческого бытия и истории человечества. Схема его доказательств насквозь рационалистична. Герои повестей персонифицируют общие понятия; конкретная их судьба оказывается прозрачной этической или религиозной аллегорией.
В основе повести «Лишенный зрения Ураний, несчастный государь» (1779) лежит библейский рассказ о грехопадении человека и об искуплении. Ураний (Адам), совершенный человек, разум которого полностью господствовал над страстями, был совращен Какофитом (дьяволом), отведал ядовитых плодов, ослеп и познал раздвоение души. В поисках исцеления он путешествовал по свету, обращался к философским системам египтян, иудеев, римлян и греков, но спас его частицей своей крови «самарянин» по имени Филантроп (Христос). На основе канонического сюжета Б. создал литературный апокриф, парадоксально пронизанный деистическими мотивами (мысль о едином боге, имеющем лишь разные имена у разных народов, научное описание устройства макрокосма и проч.). Свидетельством известной популярности повести Б. служит близкое использование ее сюжета С. С. Бобровым, в поэме «Древняя ночь Вселенной…» (СПб., 1807—1809).
«Неразрывный союз двух братьев, повесть из любомудрия почерпнутая» (1780) развивала мысль о противоречии в человеке духовного и житейского начал. Вечный спор души и тела олицетворяли близнецы Афанат и Фнит, которые одновременно любят и ненавидят друг друга; вместе они добродетельны, порознь — порочны, т. е. если Фнит способен быть «хуже скотов», то и Афанат «с вощаными, подобно Икару, крыльями <…> с превеликой высоты упадает».
В повести «Кто есть истинный друг» (1783), иносказательном «с нравоучением повествовании», Б. изобразил борьбу человека с житейскими искушениями и скользкий путь порока. Молодой Виофит поддается влиянию Плутуса, обманщика, льстеца и мота, и попадает в долговую тюрьму. В несчастье его покидают и Плутус и холодный, расчетливый Сингений; помощь приходит от Арета, всегдашнего обличителя порока, дружбу с которым Виофит в свое время разорвал.
Сюжет прозаической трагедии «Иеффай…» (1778) заимствован Б. из гл. 2 Книги Судей, чтобы показать, что Ветхий завет может быть поэтическим источником наравне с античностью. Однако идея «рока» в трактовке Б. приобретает случайный и отчасти комический смысл. Иеффай, жрец иудейский, дает клятву, в случае военного успеха полководца Победоносна, жениха его дочери, принести в жертву первого встреченного соотечественника. Когда им оказывается Целомудра, Победоноси «падает в обморок и умирает». Пьеса явно не предназначалась для сцены, хотя и была перепечатана в «Рос. феатре» (1787, ч. 6).
Наиболее известным трудом Б. явились «Правила пиитические в пользу юношества…» (1774), выдержавшие множество изданий (11-е изд. 1836); 2-е издание (1780) вышло с «пополнением к познанию российского стихотворения»; к 3-му изданию (1785), наиболее полному, был приобщен «Словарь пиитико-исторических примечаний…» (отд. изд. 1781), содержавший «баснословных богов, мест, времен, цветов, дерев и проч. имена», а также прозаический текст «Овидиевых превращений» и отрывки песен 1—7 «Энеиды» Вергилия параллельно с лат. текстом (по хрестоматии И. Ланге) и со стихотворным переводом Б.
Первый вариант «Правил…» составлялся как учебник, по программе Славяно-греко-лат. академии, чтобы облегчить и упорядочить преподавание словесности. В качестве побудительных причин Б. указывает «приказания Вышших» (видимо, Платона Левшина) и отсутствие печатных руководств, «ибо нет книжки, по коей бы можно учиться, а хотя и есть правила г. Тредиаковского, но они редки, неполны и дороги». В соответствии с программой лат. класса в книгу введен раздел лат. поэзии (в 3-м изд. пополнен очерком «куриозной» поэзии); указаны мн. примеры из изданий рус. поэтов и современной журналистики (часто лишь в виде ссылок на источник). «Правила…» фиксируют окончательную победу силлабо-тоники (главы о рус. стихосложении предварительно обсуждались в Вольном Рос. собрании при Моск. ун-те). Б. порицал опыты силлабиков, т. к. «они больше походят на прозу»; отмечая тонический характер рус. ударения, он говорил о невозможности строить рус. стихи по подобию лат. и греч. Наиболее «сродными» рус. языку размерами Б. считал ямб и хорей, однако для эпической поэзии рекомендовал «российский гекзаметр» («стихи дактило-хореические»), который «полнее, важнее и великолепнее». Ряд замечаний касался типичных погрешностей силлабо-тоники (злоупотребление глагольными рифмами, которые «простонародное употребление привело в презрение», неестественное смещение ударений для соблюдения размера и др.).
Создавая свое руководство по поэтике, Б. обильно использовал «Новый и краткий способ…» В. К. Тредиаковского; 3-е издание он расширил за счет многочисленных примеров, приблизив его к хрестоматии по рус. поэзии: в него вошли образцы стихотворных форм и жанров из Сильвестра Медведева, Феофана Прокоповича, А. Д. Кантемира, В. К. Тредиаковского, М. В. Ломоносова, А. П. Сумарокова, М. М. Хераскова, В. Г. Рубана, В. П. Петрова, Н. П. Николева и др. Особо примечательно появление у Б. в качестве примера «наивной» поэзии подлинных текстов лирических и исторических народных песен.
Вместе с тем, при всем интересе к литературным новшествам, Б. в целом трактовал поэзию как чисто словесное искусство, исчерпывающееся набором правил для составления стихотворных произведений, и, т. о., не выходил за рамки предшествовавших классицизму поэтик. Гл. о. из них он заимствовал учение о родах поэзии, классификацию жанров, общие представления о смысле я: назначении отдельных жанров. В сфере стихосложения он выступал за более широкое применение поэтами дактило-хореических и анапесто-ямбических стихов по той причине, что они представляют рус. эквивалент лат. и греч. (составленные самим Б. примеры см. в тексте книги «Вера, надежда, любовь…»). Написанные на рус. языке «Правила….» Б., включавшие в старую схему произведения рус. классицизма, приспосабливали к рус. традиции и оживляли наследие барочных лат. поэтик; воздействие «Правил…» особенно ощущалось в творчестве поэтов, прошедших через духовные училища; однако по ним учился стихосложению также И. И. Дмитриев.
Примером практического применения этих теорий являлись многочисленные стихотворные опыты самого Б.; некоторые из них он печатал в составе своих повестей; из их числа он поместил в «Правилах…» «задачу для сочинения сатиp», две «элегии» (одна — переложение 142-го псалма) и ряд др. стихотворений. Б. принадлежат также положенные на стихи «Увеселительные загадки…» (1781), представлявшие собой образчик юмористической поэзии (среди 58 стихотворений — такие как «Брюхо», «Борода», «Вошь», «Блоха»). В 1784 Б. приступил к изданию «Христианского календаря…» (изд. остановилось на кн. 1), где под каждым днем года поместил собственное стихотворение па определенный стих Священного писания.
Своими поэтическими опытами Б. демонстрировал умение писать на любую тему и в любом жанре с достаточно высоким профессиональным мастерством. Он использовал широкий спектр размеров (часто малоупотребительных), неожиданные схемы рифмовки, скрупулезно добивался правильности в стопосложении. С этой точки зрения особенно показателен его эквилинеарный перевод «Песен» Геллерта, одновременно весьма приблизительный по смыслу.
Последним крупным изданием Б. била «Грамматика, руководствующая к познанию Славено-российского языка» (Киев, 1794; предисл. имеет помету: «1794, сентября 28, писано в Севске»). Замысел ее возник из официального поручения Рос. Академии, членом которой Б. стал с 14 марта 1786. Он выполнял словарную работу для академического словаря, а также участвовал в обсуждении теоретических вопросов. В связи с «рассуждением» о твердом и мягком произношении литеры «Г» он, в частности, сообщил Академии неопубликованные стихи Ломоносова «Бугристы берега, благоприятны влаги» («О сомнительном произношении буквы “Г” в русском языке»). В кон. 1786 Б. принял на себя труд по составлению грамматики к «Словарю», продолжив затем эту работу как самостоятельную.
«Грамматика» Б. компилятивна. В церковнослав. части он использовал «Грамматику словенскую…» (1723) Федора Максимова и незавершенную рукописную грамматику Иоанна Сидоровского, парадигмы спряжений заимствованы им из грамматики Мелетия Смотрицкого (по изд. 1648). В рус. части главным источником для Б. Служила «Российская грамматика» Ломоносова, однако он учел и результаты позднейших грамматических споров (особенно труды А. А. Барсова) и практику работы над «Словарем Академии Российской». Характерны предложения Б. удалить из гражданского алфавита не только устаревшие буквы, но также «Э» и «Щ», ввести новую букву «Ё», унифицировать графические написания слов. Для предыстории споров нач. XIX в. о соотношении между рус. и церковнослав. языками представляет интерес таблица соответствий слав. и рус. наречий.
Неизданным осталось богословское сочинение Б. «О начале церковного молитвословия <…> и Чин божественной литургии…», т. к., по мнению Синода, в нем были «в некоторых вещах объяснения писаны бездоказательно с непристойными и сумнительными выражениями» (ЦГИА, ф. 796, оп. 72, № 96). Б. приписывалось также «Исследование книги “О заблуждениях и истине”» (автор — П. С. Батурин) и ряд др. анонимных сочинений.
Лит.:. Смирнов. Моск. академия (1855); Смирнов. Троицкая семинария (1867); Сухомлинов. Рос. Академия, вып. 1 (1874); [Чернышев В. (?)] Преосв. Аполлос… — Странник, 1879, № 4; Венгеров. Словарь, т. 1 (1889); Кадлубовский А. П. «Правила пиитические» Аполлоса Байбакова. — Журн. М-ва нар. просв., 1899, № 7; Сиповскйй В. В. Иеромонах-романист. Киев, 1904 (отд. отт. из невышедшего сб. в честь А. И. Соболевского: ЛГУ, Научн. б-ка им М. Горького).
В. П. Степанов