ЛАЗИНСКИЙ Федор. В 1769 сотрудничал в журнале «Ни то ни сио», где были напечатаны два его перевода с нем. языка: «Омар, восточная повесть» (23 мая. Л. 13. С. 97—103; англ. ориг. без назв.: The Idler. 1760. 22 March. N 101, автор — С. Джонсон) и рассказ Ж.-Ф. де Сен-Ламбера «Великодушие дикого человека» (30 мая. Л. 14. С. 105—108; первая публ. фр. ориг. под загл. «Aventure d’un jeune officier anglois chez les sauvages Abenakis», в дальнейшем печатался под загл. «L’Abenaki»). Служил в Сенате подканцеляристом (начальная дата службы не установлена) и решением от 6 июля 1772 был определен «в архивариусы в рассуждении, что должность сия требует людей рачительных и исправных для ободрения с чинами коллежских регистраторов» (РГАДА, ф. 286, кн. 573, л. 319 об., 323). По какой-то причине в короткое время был переведен секретарем в Витебскую провинцию Псковской губ., где, согласно рапорту в Герольдию от 19 мая 1774, «будучи при делах губернской канцелярии, утратил из казенной суммы несколько денег <…> вследствие чего по взыскании как с него, так и с виновных денег из губернии <был> исключен и с пашпортом отпущен в дом его» с сохранением чина (РГАДА, ф. 286, кн. 586, л. 873—874; кн. 588, л. 255 об.). Впосл. Л. служил в чине секретаря стряпчим уездного суда в г. Медынске Калужского наместничества (см.: Месяцеслов <…> за 1778 год. С. 267) и уездным стряпчим нижнего земского суда в г. Боровске того же наместничества (см.: Месяцеслов <…> за 1779 год. С. 239; Месяцеслов <…> за 1780 год. С. 237). Сведений о последующей службе не выявлено; предположительно он был уволен или вышел в отставку и обосновался в Орловской губ., где в нач. XIX в. проживала в с. Девяти Дубов Карачевского у. его вдова и где были внесены в дворянскую родословную книгу его сын (РГИА, ф. 1343, оп. 24, № 340), а позднее внук с детьми (см.: Алфавитный указатель <…> дворянских родов, внесенных в дворянскую родословную книгу Орловской губернии… [Орел, 1900]).
В 1780-х гг., после большого перерыва, Л. вернулся к литературным занятиям. Он перевел с нем. языка и напечатал двумя небольшими сборниками («Повести…», 1783; «Повести…», 1784) несколько рассказов из кн.: Historiе der Sultanin aus Persien und ihrer Veziere <…> in türkischer Sprache verfasset von Chec-Zadé: [Aus dem Franz.]. Leipzig, 1738 (или переизд.) (араб. ориг. «Сорок утр и вечеров» утрачен, на фр. язык было переведено с тур. пер. «Сорок визирей»). Затем вышла «Повесть дворянина T. L. Орлеанской провинции, писанная им самим о жизни деда, отца и своей» (М., 1786—1787. Ч. 1—4). Обозначенное на тит. листе как перевод с нем. языка, выполненный в Орле, это произведение является, несомненно, оригинальным сочинением самого Л., о чем свидетельствует полное отсутствие каких-либо специфических западноевроп. реалий и, в противоположность, наличие реалий рус. (напр., советы об организации труда крепостных — Ч. 1. С. 23—25, 34—37). Лат. инициалы в загл. обозначают имя и фамилию автора — Theodor Lasinsky, «Орлеанская провинция» подразумевает Орловское наместничество, а сама книга представляет любопытный образец рус. низовой мемуарной литературы XVIII в. Судьбы и злоключения персонажей воспроизводят с немалою, по-видимому, достоверностью основные вехи и события жизни реальных лиц, указанных в загл.; ряд исторических и географических реалий прозрачно зашифрован литерами (напр.: «государствованием А… I…» названо царствование Анны Иоанновны, «провинцией К.», куда поступает в службу герой, — Калужское наместничество и т. п.), и если некоторые не могут быть раскрыты, то лишь вследствие недостатка биографических подробностей о Л. Повествователь безыскусно рассказывает о запомнившихся и представляющихся ему яркими эпизодах неодинаковой значимости, не умея отделить существенное от малозначительного. Попутно излагаются всевозможные происшествия с др. лицами, приводятся поучения о ведении хозяйства, экзотический медицинский рецепт, наставления отца сыну и пр. разнородный материал, почерпнутый как из бытовых, устных, так и литературных источников. Эта пестрая и хаотически скомпонованная смесь порождена неумелой ориентацией на жанры с авантюрным сюжетом и обязательными вставными новеллами. Подлинные биографические факты сплетаются с вымыслом, не всегда с достаточной уверенностью распознаваемым даже посредством литературоведческого анализа, хотя во многих случаях и бесспорно выделяемым с его помощью. В частности, нет определенности в отношении ряда эпизодов, выдаваемых за действительные происшествия, случившиеся с персонажами «Повести», их знакомыми или в близлежащей местности, напр. рассказы о собаке, изобличившей убийцу (Ч. 1. С. 37—39), о служебной поездке автора в сопровождении переодетой мужчиною любовницы, по пути заболевшей, оставленной на попечение некоего старика и умершей, не дождавшись возвращения своего спутника (Ч. 2. С. 107—111). Очень вероятно наличие литературного источника у извлеченных якобы из фамильных бумаг Лазинских завещания деда и письма отчаявшегося беспутного сына (Ч. 1. С. 16—23), тем более что во втором из этих вызывающих сомнение документов приводится притча об усердном пахаре (Ч. 1. С. 19—20), представляющая вариант древнего международного сюжета «Куда тратятся деньги» (см.: Сравнительный указатель сюжетов: Восточнослав. сказка / Сост. Л. Г. Бараг и др. Л., 1979. № 921А и 921А**). Не вызывает сомнения литературный генезис рассказа автора о том, как его пронес в мешке в комнату полюбившейся ему девушки подкупленный им купец (Ч. 2. С. 90—93). Излагаемое отцом накануне его женитьбы «случившееся в <его> маленькую жизнь приключение» (Ч. 2. С. 59—66) представляет подборку нескольких литературных или фольклорных и, возможно, житейских историй о супружеских изменах и раздорах. На литературных и сказочных мотивах построен рассказ приятеля автора о своих странствиях и выпавших на его долю поворотах судьбы (Ч. 3. С. 14—30). Жизненные неудачи Д., как служебные, так и семейные, сообщили ему мрачное мироощущение, выражающееся, между прочим, в пристрастии к разного рода повествованиям о несчастиях, претерпеваемых и стойко переносимых людьми, и счастливом их исходе; в этих произведениях он находил духовную опору, убеждаясь, что его случай не исключительный, и проникаясь надеждой на будущее благополучие. К числу таких историй относятся: притча о разорившемся купеческом сыне, которому свалилось с дерева оставленное отцом богатство в тот самый момент, когда он готовился повеситься на суку (Ч. 1. С. 54—55); очищенный от мотивов христианского мученичества пересказ жития Евстафия Плакиды (Ч. 3. С. 33—49), Которое было широко известно по различным печатным и рукописным источникам (Минеи, «Пролог», «Римские деяния», «Великое зерцало»); древнеевр. притча о неисповедимом суде господнем (Ч. 4. С. 64—66), которая могла стать известна Л., напр., по стихотворению «Судьба» Х.-Ф. Геллерта, сюжет которого заимствован у Дж. Аддисона (The Spectator. 1711. Dec. 1. N 237). Подборка рассказов на подобные сюжеты, композиционно вставленных один в другой, составляет основное содержание ч. 4 «Повести».
В ч. 2 (с. 85) приведен анекдот, ранее напечатанный в переводе с нем. языка в журнале «Ни то ни сио» (1769. 25 апр. Л. 9. С. 70—71); текстуальные совпадения дают основание поставить вопрос о принадлежности Л. этого неподписанного журнального перевода.
В. Д. Рак